Текст книги "Музыка и ты. Выпуск 9"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Алиса Курцман,Лариса Кириллина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Арт-рок – это, безусловно, не только использование классических тем, но и явление более широкое, связанное с претворением принципов классического музыкального мышления, особенностей формы, гармонии, лада, полифонии, характерных для серьезной музыки того или иного периода. На подобном сплаве строили свои композиции такие интересно экспериментирующие группы, как «Кинг Кримсон», «Генезис», «Йес», «Арс Нова» и др. И, конечно же, арт-рок – это обращение к сложившимся, традиционным жанрам классической музыки, в особенности тем, что позволяют создать масштабные, образно контрастные композиции, – к симфонии, концерту, оратории, мессе.

Особое место среди этих жанров занимает опера. Ведь для рока она должна была обладать наибольшей притягательной силой. Опера – это театр, действо. А рок-музыка всей своей атрибутикой, манерой сценического поведения исполнителей, формой их общения, различными декоративно-световыми эффектами, атмосферой карнавальности тяготеет к театру. Опера, таким образом, открывала перед роком возможности решать серьезные темы, используя богатый, накопленный ею за столетия арсенал драматургических приемов и при этом сохранять присущую ему яркую сценическую зрелищность.

Возможно, союз рока и оперы не стал бы столь органичным, если бы тяготение этих жанров друг к другу не было встречным, взаимным. Опера в «сотрудничестве» с роком также нашла для себя немало привлекательного. Она вообще по природе своей всегда была жанром чрезвычайно общительным, открытым всем и всяческим влияниям, всему новому, что возникало в жизни и в искусстве. На протяжении своей истории она не раз вбирала в себя, «приспосабливая» к собственным требованиям, находки других жанров и видов искусства: мадригальной комедии и балета, кантаты и оратории, симфонии и вокального цикла, драматического театра и кино. Замечательно точно написал об опере известный советский музыковед академик Б. Асафьев: «Это искусство подвижное, «угодливое», отвечающее настроениям толпы и отнюдь не музейное... Формы оперы текучи и неуловимы. Она становится жизненно-динамичным и диалектически-заостренным искусством, в котором все, каждый фактор, каждый элемент подвергается чуть ли не ежедневной проверке и оценке массы зрителей-слушателей».

Не секрет, что в последнее время опера стала терять этот массовый интерес, авторитет среди широкой публики, свою былую популярность. Нужно было искать пути восстановления контактов с аудиторией, в том числе и молодежной, уже давно проходящей мимо стен этого почтенного заведения. Могла ли опера, так склонная к контактам с другими жанрами, пройти в поисках общительного музыкального языка мимо совсем юного, недавно народившегося, но уже завоевавшего такую популярность жанра, как рок? Тем более что в числе многого прочего она всегда широко использовала музыку современного ей быта, повседневной жизни людей. Можно вспомнить, как разнообразно претворял интонации и ритмы австрийской бытовой музыки, ее песен и танцев Моцарт в своих операх. Чайковский не гнушался обращаться к популярному в его время русскому городскому романсу, цыганским песням, различным танцам – вальсу, мазурке, полонезу в самых драматичнейших своих операх. Верди все музыкальное развитие в опере «Травиата» построил на ритмах вальса. А какое богатство песенно-танцевальных жанров мы находим в «Кармен» Бизе! Элементы джаза, музыки американских негров, таких ее жанров, как блюз, спиричуэл, преломил в своей опере «Порги и Бесс» Гершвин. И во многих операх советских композиторов – С. Прокофьева, Д. Кабалевского, Т. Хренникова – можно встретить немало музыкальных тем, прямо напоминающих мелодии советских массовых песен. Совершенно очевидно, что встреча оперы с роком – массово-бытовой музыкой наших дней – также должна была неминуемо состояться.

В 1967 году в одном из многочисленных музыкальных театров Нью-Йорка прошла премьера оперы Г. Макдермота «Волосы». Это и была первая рок-опера. Она сразу же вызвала большой интерес слушателей, привлекла к себе внимание музыкантов. За первым опытом последовали другие: «Спасение» П. Линка, «Томми» П. Тауншенда, «Последние славные деньки Исаака» Н. Форд, «Годспелл» С. Шуорца. Сочинения эти операми можно назвать, правда, с известной долей условности. Во многом они представляли собой несколько модифицированный вариант мюзикла, жанра широко распространенного и любимого в США. Для того чтобы стать полноценными операми, им не хватало важнейшего качества – сквозного музыкального развития. Музыка в них, накладываясь на развертывание драматического действия, не образовывала внутреннего единства, а представляла собой чаще последовательность отдельных, мало связанных друг с другом концертных номеров.

Произведением, которое своим появлением обозначило в полной мере рождение нового жанра, стала рок-опера композитора Ллойда Веббера и либреттиста Тима Райса «Иисус Христос – суперзвезда». Поставленная в 1971 году на Бродвее, она стала настоящей сенсацией нью-йоркского театрального сезона. Феерический успех опера имела и в Лондоне. Высказывались, правда, опасения, что раскрытие религиозных мотивов языком рок-музыки может оскорбить верующую часть слушателей. Публика, однако, приняла оперу с восторгом, а некоторые из ее песен стали исполняться в церквах в дни религиозных праздников. Впоследствии опера была экранизирована режиссером Н. Джюйсоном, а пластинки с ее записью разошлись невиданным тиражом. В 1972 году во время пребывания в Лондоне спектакль посетил Д. Шостакович. В это время у нас в стране оперу заочно ругали, как, впрочем, и все, что было связано с рок-культурой. Дмитрий Дмитриевич же, рассказывая о своих лондонских впечатлениях, заметил: «А вы знаете, эта опера очень талантлива. Я ее слушал с большим интересом».

В основу произведения авторы положили сюжет, взятый из Евангелия, рассказывающий о семи последних днях жизни Христа. Драма Иисуса, идущего на пытки и казнь во имя счастья людей, предательство Иуды, отречение любимого ученика – апостола Петра, фигура Пилата – римского наместника Иудеи, вершащего неправедный суд, толпа, отвергающая своего пророка и обрекающая его на гибель, – все эти события и образы евангельского предания, наполненные высоким трагизмом, глубоким человеческим смыслом, издавна привлекали и до сегодняшнего дня привлекают к себе внимание композиторов, художников, писателей. Вполне понятен с этой точки зрения и интерес к ним авторов оперы. Была, однако, еще одна, сугубо современная причина обращения Веббера и Райса к Евангелию.

Время, когда создавалась опера, было отмечено на Западе повышенным увлечением молодежи христианским учением, освобожденным от догм официальной церкви. Сам Иисус трактуется в среде молодых то как реальная историческая личность, то как революционер, борющийся за интересы простых людей и даже как социалист. Это молодежное движение, получившее и соответствующее название – «Иисус-революция», напрямую смыкалось с идеями хиппи, которые находили в христианских мотивах идеал чистоты, бескорыстия и братской любви, путь к духовному обновлению общества, погрязшего в алчности, корысти и эгоизме.

Создателям оперы, а они были в то время очень молоды (Вебберу – 23 года, Райсу – 26), надо полагать, были близки и понятны идеи этого движения. Они в известной степени отразились и в той совершенно необычной версии евангельского сюжета, которую предложили авторы «Иисуса». В одном из многочисленных интервью они так определили свое отношение к этому сюжету: «По сути дела, основная наша мысль была показать Христа глазами Иуды, который видел в нем человека, а не бога. Мы стремились не к тому, чтобы высказать религиозную точку зрения, а скорее к тому, чтобы задать вопросы. Мы сознательно отказались от каких-либо намеков на божественность Христа».

Вся ситуация, психология основных действующих лиц оперы предельно осовременены. В центре произведения противоборство двух главных героев – Иисуса и Иуды. Оба они мыслители, пророки, и конфликт их – это не столкновение добра и зла, верности и предательства, праведности и преступности, как это было в Евангелие. Здесь вступают в острый поединок две принципиально разные позиции, два взгляда на мир. В этом споре каждый по-своему прав и не прав одновременно. А поэтому нет в данном случае никаких оснований считать, что Иисус несет в себе только положительное начало, а Иуда – только отрицательное.

Иисус в опере совершенно не тот, которого мы знаем по писаниям евангелистов. Скорее, он напоминает вождя, лидера движения молодых хиппи (которые, кстати, подчас и называли Христа «первым хиппи»). Он видит свою цель в избавлении людей от зла, в протесте против несправедливости, но при этом полон сомнений, трагических предчувствий. Иисус верит в судьбу, в ее роковое предназначение. Все предопределено в этом мире. «Зачем вы так противитесь судьбе и времени, от которых вам не уйти и не отречься», – обращается он к людям.

Еще дальше от первоисточника Иуда. Как и в Евангелие, он предает своего учителя, но мотивы его поступка совершенно иные. Он считает, что Иисус, создав миф о самом себе и уверовав в него, отходит от истинных целей своего учения, компрометирует само движение. «Ты сам начинаешь значить больше, чем то, чему ты учишь», – говорит он Христу. Он предрекает печальные события будущего, близкое поражение («скоро все будет сметено»), видит, что движение заведено Христом в тупик, и ищет выход. Единственное, что с его точки зрения может спасти положение, – это, преступив через нравственные нормы, выдать Иисуса римским властителям.

Не менее сложны отношения Иисуса с толпой. Он для нее бог, герой, суперзвезда. Толпа преклоняется перед ним: «Иисус Христос, коснись нас, целуй нас... Мы любим тебя», – взывает она к своему пророку. Но любит она в Христе именно бога, миф, а потому неистово и яростно требует от него чуда, немедленных божественных деяний. Реальный человек, его ум, боль, страдания никого не интересуют. И когда миф о чудотворце развенчивается, толпа отворачивается от своего кумира, он ей больше не нужен, она переходит на сторону римских судей и палачей.

Только Мария-Магдалина преданно и бескорыстно любит Иисуса, любит в нем не вождя, не пророка, не суперзвезду, а простого человека, страдающего, усталого и одинокого. Эта светлая, лирическая любовь двух героев, неизменная на протяжении всего произведения, воспринимается как высшая ценность, противостоящая драматизму и гротеску окружающего мира.

Подобная модернизация сюжета Евангелия и его героев по-своему приближала этот памятник мировой культуры к кругу понимания и представлений современного слушателя, возвышая его, равно как и знакомый ему музыкальный язык рока, до уровня большой философской темы. Как окажется в дальнейшем, такого рода сюжеты, близкие притче, легенде, мифу, и их осовременивание станут для жанра рок-оперы характерной чертой, имеющей для него свой особый смысл. С одной стороны, в этом сказывается стремление массового искусства к раскрытию тех вечных, вневременных тем, которые раньше, казалось, были доступны только высокой, академической музыке, и тем самым к поднятию своего престижа, расширению своих эстетических возможностей. С другой же стороны, рок-опера, ее язык, жанр сугубо современны, обращены к сегодняшнему дню и прежде всего к молодому слушателю. А потому и проблемы, поднимаемые ей, должны быть остро актуальны. И герои, в какие бы одежды они ни были одеты, в каком бы времени ни находились, должны быть близки людям наших дней, мыслить и чувствовать современно. Иными словами, такое сочетание, своеобразная игра между «тогда» и «сегодня» – в природе рок-оперы. Вслушаемся еще раз в это жанровое определение. Разве в нем самом не ощущается соединение истории и современности? Кроме того, такой сплав открывал возможность сближать различные музыкальные стили прошлого и настоящего, и авторы «Иисуса» ее широко использовали.

Принято считать, что рок-опера – это опера, написанная сугубо языком рок-музыки. На самом же деле это далеко не так. Рок действительно многое определяет в этом жанре, является важнейшим, цементирующим музыкальное развитие слагаемым. Важнейшим, но отнюдь не единственным. Так, в опере «Иисус» часто звучит музыка, восходящая своими истоками к великому Баху. Это вполне естественно. Ведь евангельские образы невольно связываются в нашем представлении с баховскими «Страстями». Например, подобно лейтмотиву, через все произведение Веббера проходит тема, напоминающая крест и символизирующая в музыке Баха трагический образ распятья. Встречаются в опере и эпизоды (сцена смерти Христа и др.), решенные в стиле инструментальной классики XIX века с привлечением традиционных инструментов – струнных, духовых.

Нельзя не услышать в опере и явные отголоски джазовой и пред-джазовой музыки, в частности регтайма. Этот ритмически острый и прихотливый танцевальный стиль в начале XX века широко претворяли многие крупные композиторы: Дебюсси, Сати, Стравинский, Хиндемит. Веббер использует его для обрисовки царя Ирода. Жесткость регтайма, его несоответствующее сценической ситуации веселое неистовство, близость фокстроту создают ярко иронический эффект. Причем эта ирония двояка: Ирод иронизирует над Иисусом, требуя от него чуда («Преврати мою воду в вино... Пройди по моему водоему... Я спрашиваю с тебя только то, что я спросил бы с любой суперзвезды»); но вместе с этим, авторы иронизируют над самим Иродом, над его царским «величием», используя для его характеристики столь лихой и фривольный танец. Проступают в опере и черты стиля «соул» (в переводе «душа»), возникшего из культовой музыки американских негров, «приправленного» элементами ритм-энд-блюза. Лирический по своей природе, этот стиль оказывается очень уместным в музыкальной характеристике Марии-Магдалины, в некоторых хоровых сценах массового восхищения толпы своим пророком.

Что же касается самой рок-музыки, то она в опере также очень разнообразна. Это и барокко-рок, основанный на сочетании рокового ритма и инструментария с жанровыми признаками музыки XVII—XVIII веков, прежде всего церковной: органной, хоровой. Это и хард-рок с его напористой ритмической энергией, экспрессией, звуковой интенсивностью. Он оказывается вполне созвучен драматическому накалу произведения в целом, но особо важную роль приобретает в раскрытии образа Иуды, передавая строй его эмоций: возбуждение, неистовство и вместе с тем жестокость и решительность. Это и лирический песенно-балладный рок с преобладанием мелодического начала. Мягко и умиротворенно он звучит в вокальных номерах Марии-Магдалины – в ее ариях-песнях «Все хорошо» и «Не знаю, как мне доказать любовь мою».

В раскрытии образа Иисуса Веббер обращается к самым разным стилистическим средствам, что придает главному герою эмоциональную изменчивость, динамичность, внутреннюю контрастность и психологизм. Эти качества проявляются на протяжении всей оперы в различных ее сценах, в отношениях с разными персонажами, а иногда и в пределах одного номера. Таков, например, один из самых замечательных эпизодов оперы, потрясающий своей глубиной и силой, – монолог Иисуса. Он начинается в духе лирического рока. Христос печален, устал и полон раздумий. Он осмысливает происходящее и чем дальше, тем больше начинает понимать весь трагизм обстоятельств. Постепенно атмосфера монолога накаляется, нагнетается динамика, развитие приводит к экспрессивной, эмоционально взвинченной кульминации, к возгласам: «Распни меня на кресте, разрушь меня, возьми мою кровь, избей меня, убей меня – сейчас, пока я не передумал». Этот монолог по своей выразительности, масштабности, драматизму не уступает классическим оперным ариям-монологам.

Здесь уместно еще раз сказать, что «Иисус Христос – суперзвезда»– это действительно опера, написанная в лучших традициях данного жанра. Можно даже уточнить: в традициях музыкально-психологической драмы – той разновидности оперы, в которой творили Чайковский и Верди, Мусоргский и Шостакович. Яркие, психологически разработанные музыкальные характеристики героев, их острые конфликтные столкновения, развернутые диалогические сцены-поединки, сочетание сольных арий-монологов с народно-массовыми картинами – все это заставляет вспомнить многие образцы классических опер-драм. О них же напоминает и динамика музыкально-сценического развития, стремительного, как говорится, на едином дыхании, и постоянные, часто неожиданные контрасты между сценами, отдельными номерами, а нередко и внутри номеров. И вот что интересно: рок-музыка оказывается вполне приспособленной для решения таких драматургических задач. Свойственные ей длительные эмоциональные нагнетания, рост напряжения, направленность к сильным мощным кульминациям (так называемый «драйв»), драматические, взрывчатые контрасты, яркие вторжения, звуковые «срывы», стремительная смена жесткой агрессивности и чувственной лирики, активной ритмомоторной динамики и отрешенной созерцательности – эти неотъемлемые качества рока, попадая в новый жанр, начинают раскрывать свои оперно-театральные возможности. И именно «Иисус Христос – суперзвезда» Веббера – Райса продемонстрировал это ярко, смело и талантливо.

Сегодня, «двадцать лет спустя», значение этого произведения, не утерявшего своей популярности и по сей день, особенно очевидно. «Иисус», безусловно, остается одним из лучших произведений в жанре рок-оперы. Но не только. Думается, он может быть включен в число самых значительных явлений музыкального театра второй половины XX века. А кроме того, у нас в стране, где опера стихийно распространялась в виде магнитных записей столь большим тиражом, что учесть его практически невозможно, входила в фонотеки огромного числа любителей рок-музыки, да и классической тоже, она не могла не заинтересовать профессиональных композиторов. «Иисус» стал для них своего рода моделью, на которую они могли ориентироваться в своем творчестве, явился важным стимулом к рождению и развитию жанра рок-оперы в советской музыке. Но об этом вы прочитаете в следующем выпуске альманаха.

ПО БЕЛУ СВЕТУ
Е. ГОРСКАЯ
РАДУГА БРАЗИЛИИ

Чтобы не потеряться, возьмемся за руки!

(Карлос Друммонд ди Андради)

Вид на Рио-де-Жанейро. Сан-Паулу.

ЧАСТЬ I. «Я СЛЫШУ ЗЕМЛЮ...»

(Рональд де Корвалью)

Истоки профессионального искусства Бразилии

Бразилия. Страна контрастов и неожиданных сочетаний, страна, где смешались песни, ритмы, танцы, голоса разных народов. Бразилия – самая большая страна Латинской Америки, край кофе и какао, алмазов и бесчисленных водопадов, непроходимой «сельвы» (бразильских джунглей) и засушливых степей – «сертанов». Здесь захватывающие дух небоскребы и архитектурные сооружения современной столицы – города Бразилиа и удручающие своей нищетой жалкие лачуги на окраинах Рио-де-Жанейро...

Эту страну открыл португалец Педру Алвариш Кабрал 22 апреля 1500 года. Кабрал не был мореплавателем. Он направлялся в Индию, чтобы создать новый торговый пост в Калькутте, по тому пути, который проложил в Индию Васко де Гама – вокруг мыса Доброй Надежды. По неизвестным причинам он сильно отклонился на запад и увидел берег, где находится сегодня бразильский штат Байя. Кабрал сошел на землю и, решив, что это – остров, в знак присоединения его к Португалии водрузил на берегу деревянный крест. Назвав эту землю «Вера круш» («Истинно крест»), он отправился дальше.

Португальские короли в те времена не очень-то ценили новую колонию. Оказалось (как подтвердили другие экспедиции после Кабрала), что она – не остров и слишком велика и неудобна для освоения. В Португалии были разочарованы, что колония не может давать пряностей (в те времена мешок перца ценился на вес золота!), что в ней не нашли золота и драгоценных камней (пока!). Однако португальские купцы обнаружили в этом необжитом краю дерево «пау-бразил», из которого стали получать ценный краситель. С тех пор и страну стали называть «Бразилия». Для переработки «пау-бразил» в ней и возникали первые поселения. Они заселялись, в основном, португальцами, покидавшими навсегда свою родину.

Кавакиньо – гитара с четырьмя металлическими струнами

Португальские колонизаторы либо уничтожали, либо оттесняли в леса коренных жителей этой страны, которых они называли индейцами. (Ведь Колумб, открывший Америку, уверенный, что он находится в Индии, называл туземцев индейцами.) За 57 лет колонизации было уничтожено 87 племен с их языком и своеобразной культурой! В бассейне реки Амазонки оказалось множество индейцев. Некоторые остались жить в глубоких дебрях сельвы и на столетия сохранили первобытный строй и древние верования, другие пошли в батраки к белым «фазендейро» – владельцам усадеб (фазенд) и плантаций.

Когда выяснилось, что земли Бразилии удобны для выращивания сахарного тростника, в стране появились сахарные плантации. Индейцы не годились в качестве рабочей силы: они не были выносливыми, да к тому же часто убегали с плантаций, предпочитая смерть неволе. Тогда потянулись в Бразилию караваны судов из Африки. На них везли чернокожих рабов, которые и стали основной рабочей силой на сахарных, кофейных плантациях и рудниках (позже были найдены в Бразилии залежи золота, серебра, алмазов и других драгоценных камней).

В XVIII веке усиливается поток переселенцев в Бразилию из Португалии и других европейских стран (Испании, Англии, Шотландии). В городах возводятся прекрасные здания, создается изумительной красоты архитектура бразильского барокко с лепными фигурами, богато украшенные церкви. Удивление и восторг охватывали бразильцев и иностранных путешественников от созерцания в штате Минас-Жерайс творений бразильского архитектора и скульптора Алейжадинью.

В городах процветает музыка. Исполняются произведения Моцарта, Плейеля, Боккерини, возникают музыкальные кружки при церквах, строятся театры, где ставятся музыкальные спектакли и оперы. Престиж музыкантов в те времена был так велик, что португальскому королю было направлено от губернатора штата Минас-Жерайс ходатайство, чтобы музыкантам-профессионалам, в знак их особого достоинства, было даровано право носить, как португальским дворянам, шпагу.

В 1808 году в Бразилию переезжает королевский двор и правительство Португалии. Они спешно покинули родину, опасаясь за свою жизнь: к Лиссабону подходили войска наполеоновского маршала Жюно.

Когда португальский король Жуан VI вернулся в Лиссабон, оставив в Бразилии своего сына Педру регентом, тот объявил себя первым императором Бразилии. 7 сентября 1822 года император Педру I провозгласил в Рио-де-Жанейро с балкона резиденции правительства независимость Бразилии. Свидетели этого события рассказывали, что в этот великий день на груди Педру I был приколот зеленый цветок с желтой сердцевиной. С тех пор желтый и зеленый цвета стали символом независимости Бразилии, цветами ее национального флага.

В течение долгого времени многие блюстители чистоты белой расы и приверженцы европейской культуры утверждали, что искусство Бразилии целиком завезено из Европы и является исключительно плодом латинской культуры. Жизнь показала, что это утверждение было неверным, потому что в Бразилии складывалась своя особенная, самобытная национальная культура, в которой латинские (португальские, испанские) корни переплелись с другими так тесно, что дали совершенно новый, удивительный сплав.

В бразильской национальной музыке соседствовали и сливались разительно непохожие друг на друга напевы, ритмы, песни и танцы. И как от солнечных лучей, отраженных в сверкающих капельках дождя, на небе появляется радуга, так из соединения трех рас, из творчества людей с белым, красным и черным цветом кожи, рождалась многоцветная радуга искусства Бразилии.

В далекие времена освоения «таинственного» континента белые переселенцы из Европы не так уж кичились своим цветом кожи, тем более бедняки. Они часто женились на цветных: индианках, негритянках.

И в Бразилии, в отличие от Соединенных Штатов Америки, были разрешены так называемые «смешанные» браки. Вот и возникло в Бразилии смешанное (метисское) население. Детей белых и индейцев называли кабóкло, детей белых и негров – мулатами, негров и индейцев – мамелуками. Так получилось, что в некоторых районах Бразилии преобладали определенные группы населения: на севере и западе страны было много мулатов, в районах Амазонки – кабокло и только на юге – выходцев из Португалии и других европейских стран.

Португальский язык стал государственным языком Бразилии, и это было подтверждено особым королевским указом 1727 года. Язык индейцев племени гуарáни (или тýпи), который преподавали в колледжах и школах католические монахи-иезуиты, приспосабливая к нему португальский, был строго запрещен.

Духовой инструмент индейцев шаванте

Беримбау-ди-баррига – инструмент негритянского происхождения, аккомпанирующий танцам.

Со временем изменялись, сближались верования, нравы, обычаи. На религиозные воззрения индейцев и негров влияло христианство, а индейские и негритянские поверья о лесном духе Курупѝре, о прекрасной Царице вод, о страшном Кубѝнго, пожирающем детей, принимались белыми людьми. В быт белых проникали красочные обряды негров и индейцев, музыкальные инструменты. В бразильской народной музыке используются некоторые духовые инструменты индейцев – различные флейты из тростника или пальмового дерева, из раковин, волынки из тыкв. До сих пор бразильцы играют на духовом инструменте индейцев – шевáнте (центрально-западный район страны), который изготовлен из тыквы и украшен перьями. Применяется и древний инструмент негритянского происхождения, завезенный из Анголы – беримбáу-да-баррѝга, наподобие лука или смычка. Маленькая тыква, прикрепленная к его концу, служит резонатором.

От индейцев и особенно от негров в бразильскую музыку вошло множество ударных инструментов – бубнов, погремушек (маракáс и др.), больших и малых барабанов (бýмбу, тамборѝны, куѝка), трещоток (рéку-рéку и др.).

Из Португалии были завезены и прижились в бразильской музыке: виóла – струнный щипковый инструмент, похожий на гитару, но меньшего размера, виолáн – шестиструнная гитара, кавакѝньо – маленькая гитара с четырьмя металлическими струнами, звук на которой извлекается с помощью пластинки – плектра.

А песни! Бразильцы говорят, что в любимых мелодиях сертана, в этих тягучих напевах, исполняемых на альте где-нибудь на ярмарке слепыми музыкантами, сплетены церковные и индейские песнопения. Лишь в балладах о далекой родине или в гимнах завоевателей-конкистадоров можно было услышать чисто португальские напевы.

Лица бразильцев (слева направо): житель амазонского района – кабокло, мулатка, негритянка, белая женщина

В Бразилии любят петь «мóды» и «тоáды» – романсы на два голоса в сопровождении виолы или виолана, где рассказывается о событиях жизни, о грустных или веселых происшествиях.

Долгое время в городах были популярны романсы, исполняемые под виолу или виолан, которые назывались «модѝньями». Они появились в XVIII веке, были похожи по мелодии на зарубежные арии, и тогда поклонники этого жанра стали переделывать в модѝньи все арии из любимых итальянских опер! В XIX веке модинья из салонов знатных и богатых людей снова вернулась в народ и приобрела черты вальса.

На северо-востоке Бразилии, у океанских побережий, часто звучат забавные, веселые песни-скороговорки – эмболáды, а в сертанах всеобщей любовью пользуются дезáфиу.

Дезáфиу – музыкально-поэтические турниры, где два певца с виолой или рабéкой (народной скрипкой) состязаются в таланте импровизации. Один бросает вызов, другой должен отвечать быстро и находчиво. Пение чередуется с маленькими инструментальными отыгрышами, во время которых певцы обдумывают свои ответы.

Бродячие певцы-дезафиу – бедняки; они живут на средства, вырученные от состязаний, но горды и заносчивы, задиристы, как петухи. Своим соперникам во время турнира дезафиу бросают колкие насмешки и угрозы:

 
Вам в когтях моих придется плохо,
быть не может хуже:
плетку дам я вам на завтрак,
кнут в обед вам будет нужен,
палкой в полдник угощу вас
да пощечиной на ужин!
 

Особенно большой любовью в Бразилии пользуются танцы: сольные и парные, народные и салонные, танцы португальского, испанского, индейского, негритянского происхождения, танцы с пением и без него, с сопровождением ансамбля музыкальных инструментов или ударных. Самые популярные основаны на негритянских танцевальных элементах. Негры и мулаты, жившие в Бразилии, дали этим танцам хореографию, своеобразную манеру исполнения и названия.

Самый древний бразильский танец завезен из Африки и называется батýке. Он, неистовый и темпераментный, нередко становился танцем протеста. Элементы батуке входят во многие родственные ему танцы: жóнго, лýнду, сáмбу. Это – быстрое покачивание корпуса, бедер, ритмическое притопывание каблуками, хлопанье в ладоши, прищелкивание пальцами. Сталкивание танцоров-мужчин животами – умбигáда – элемент, при помощи которого солисты избирают из зрителей тех, кто должен их сменить в танце. Батуке – круговой танец: в круге находятся музыканты, зрители, танцоры, ожидающие своей очереди. В центре круга – солист или пара солистов.

Близок к батуке танец самба, которую танцуют в провинциях Байи. Это – круговой танец. Один из музыкантов запевает песню, стоящие по кругу зрители вторят ей хором. Под эту музыку в центре круга танцуют солист или пара танцоров. Самба – танец-состязание. Ей свойственно особенно сложное притопывание каблуками в прихотливом ритме (сапатеáдо), требующее отчетливости и ловкости. Одним из элементов байянской самбы является «миудѝнью»: «женщины движутся, как заводные куклы, почти незаметными мелкими шажками, сохраняя корпус неподвижным, в быстром темпе, в неизменном ритме» (Эдисон Карнейру).

Поэт, фольклорист, музыковед Мариу ди Андради описывает разновидность самбы, которую он наблюдал в окрестностях города Сан-Паулу. Это – так называемая самба «с коллективным совещанием»: группа танцоров предварительно выбирает мелодию и текст. Солист поет вначале «довольно неуверенно, импровизируя. Хор отвечает солисту. Бумбу (барабан) пребывает в напряженном внимании. Как только становится ясно, что дело пошло на лад, раздается энергичная дробь бумбу, подхватывающего ритм напева. Сразу за бумбу вступают остальные инструменты, и танец начинается... Музыканты, продолжая играть, ровной линией выступают вперед, а ряды танцующих, расположенные напротив музыкантов, отступают; затем вперед движутся танцоры, а музыканты отступают. Резко наклоняя и выпрямляя торс, танцующие продвигаются вперед и возвращаются назад, делая при этом несколько коротких шагов».