Текст книги "Литературная Газета 6450 ( № 7 2014)"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанры:
Публицистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
– Кем себя ощущаете в современной русской литературе – гостем, странником, хозяином?
– Не хозяином – это точно. Все мы – гости в этом мире. Да, наверное, и странники, во всяком случае, виртуальные – по интернету и социальным сетям. Когда у меня депрессия, я ощущаю себя никем. А иногда – после общения с восторженными читателями (они есть у каждого писателя) – ощущаю себя чем-то вроде победителя в лотерее с отсроченным выигрышем. Собственно, надежда на этот (у каждого свой) выигрыш и есть оправдание того, чем занимаются в этой жизни писатели.
Беседу вёл Игорь ПАНИН
Три обязательных вопроса:
– В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?
– Измельчало отношение к литературе. Коммерциализация привела к утрате профессионализма в издательской деятельности. Нет вдумчивых редакторов, по сути дела, ликвидирована профессия корректора. Книги публикуются в «авторской редакции», то есть без вычитки и необходимой работы над текстом. В таких условиях писатель не может не измельчать. Но это происходит не по его вине.
– Почему писатели перестали быть «властителями дум»? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли продолжать писать, если это станет явью?
– Мне кажется, поменялась сущность понятия «властитель дум». Если раньше это было что-то долгоиграющее, к примеру, над «думами» читателей при жизни властвовали и Лев Толстой, и Максим Горький, и Антон Чехов, и Леонид Андреев, то в советское время во «властители» предпочитали назначать ушедших из жизни писателей, которые не могли огорчить или разочаровать власть. Классический пример в поэзии – Маяковский, а в детской литературе – Гайдар. В позднее советское время, опять же по политическим причинам, властителями дум становились запрещённые цензурой писатели-диссиденты – Солженицын, Галич, Синявский. Сегодня властителя дум из писателя делает заранее запрограммированный коммерческий успех, равно как и сумма выделенных издательством на раскрутку его книги средств. Например, несколько лет назад на эту роль претендовал автор по фамилии Минаев с совершенно беспомощными, невычитанными текстами «Тёлки» и «Духлесс». Тиражи «впарены». Плакаты с МКАД сняты. Где теперь этот «властитель дум»? Наверное, занялся чем-то более прибыльным. А настоящий писатель будет продолжать заниматься своим делом при любых обстоятельствах и без надежды на гонорар. В этом его отличие от нынешних властителей дум. Его можно сравнить с рыбаком, который забрасывает удочку, потому что верит, что его – единственная – рыба ещё не поймана, а поймать её может только он.
– На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задал?
– О дочери. Я очень высоко оцениваю как писателя свою дочь Анну Козлову и искренне сожалею, что она сейчас занимается в основном сценариями для сериалов, а не прозой. У неё есть все данные, чтобы сделаться для молодых читателей культовой писательницей, властительницей дум в истинном смысле этого слова. Причём не снижая интеллектуального уровня своей прозы, а поднимая читателя на свою высоту. Но судьба женщины-писательницы гораздо сложнее и многовариантнее, чем писателя-мужчины. Тем не менее я верю, что она удивит, порадует и одновременно огорчит (ничего не поделаешь, таков её стиль) всех нас своей новой прозой.
Теги: Юрий Козлов , писатель
Неподъёмная голова
Когда в середине 70-х, в разгар брежневского застоя и медуновского расцвета, в центре Краснодара соорудили пафосный Дом книги площадью торгового зала 2,6 тысячи квадратных метров, то, вот хоть убей, не могу припомнить, что за книги стояли на витринах? Правда, надо отдать должное властям: местным пророкам в своём отечестве давали разгуляться: в "Книжной лавке кубанских писателей", которая занимала едва ли не пол-этажа нового магазина, продавались произведения Кронида Обойщикова, Вадима Неподобы, Юрия Абдашева, Ивана Бойко etc.
О местной литературе – особый разговор. Производится она регулярно, охотники на неё есть, но магазины её не признают. Во-первых, дорого, потому что при тираже 100 экземпляров любая книжка – золотая, во-вторых, не умеют с такими книгами работать, в-третьих – Краснодар всё-таки олимпийская, а не литературная провинция, поэтому все встречи писателей с читателями берут на себя библиотеки – заведения, как известно, некоммерческие. Так что прозаики и поэты, раздаривая книги с автографами, удовлетворяют своё самолюбие, но отнюдь не возвращают затраты на издание.
Но вернёмся в Дом книги, в котором, как следует из исторической справки, в былые времена продавалось более 80 тысяч наименований печатной продукции.
Сегодня огромный, растянувшийся на целый квартал домище по-прежнему украшает старая вывеска. Мало того, даже внутри здания остались отделы, торгующие букинистическими книгами, учебниками, географическими картами, глянцевыми журналами и прочей писчебумажной продукцией. Хотя львиную долю площади, конечно же, занимают шубы, пальто, часы с боем и без, серебро-злато[?] и далее по российскому списку.
Радикальные библиофилы, проходя мимо знакового места, отворачиваются с презрением. Здравомыслящие же граждане понимают, что 2,6 тысячи квадратных метров даже для произведений Дарьи Донцовой многовато будет. Посему, поскольку аренда в центре дорогая, а значит, и печатная продукция – не самая дешёвая, разбредаются по маленьким магазинчикам, которые мигрируют по городу, а иногда в поисках лучшей доли переселяются за реку Кубань, на территорию Адыгеи: здесь другие правила игры.
– А впору переезжать на Трафальгарскую площадь, где прекрасно себя чувствуют целых пять буксшопов! Или в Париж, или в Берлин… – говорит крупный на юге России издатель и владелец книжной региональной сети О.Н. Левик. – В Европе реально, а не на бумаге действует программа поддержки культуры, которая включает в том числе и преференции книготорговле. А у нас хоть колбасой торгуй, хоть бриллиантами – налоги и аренда одинаковые!
И всё-таки в Краснодаре живут и работают 25 стационарных книжных магазинов – не так уж и мало по нынешним «бездуховным» временам. У каждого есть настоящие фанаты, которые знают, что в «Когорте» по четвергам – завоз из Москвы, и в любую погоду стоят и ждут новой выкладки. В этой же очереди – оптовые покупатели, загружающие свои «Лады» ходовыми в станицах кулинарными и знахарскими рецептами, кроссвордами, календарями и учебниками. Станичники бы и «Пастернака» в серии «ЖЗЛ» читали, но для зарплаты в 6–8 тысяч рублей цена на хорошие книги неподъёмная. И останавливаться она не собирается: ещё три года назад в той же серии «Диккенс» стоил 175, а сегодня – 750 рублей.
Вот для этого и существуют букинистические отделы и целые магазины, как, например, «Грамота» на улице Ставропольской. Заезжать сюда – испытывать синдром Монте-Кристо: подписные издания, которые во времена оны гнилые интеллигенты вроде меня от зависти презрительно именовали «Библиотечкой партийного работника», выстроились как на парад и стоят копейки. Тот же 15-томник Дюма – вы не поверите – оценен в 550 рублей! И никто не берёт!
– Раньше спасали сериалы, – говорят продавцы. – Прошёл, например, по телевизору, «Идиот» – тут же у нас смели с полок Достоевского. Теперь вот «Трёх мушкетёров» все новогодние праздники по экранам гоняли, а Дюма, бедный, так и стоит как приклеенный.
Кстати, в этом маленьком магазинчике взяли на вооружение принцип эмоциональности бизнеса: крепкие связи с клиентами, знание их вкусов и быстрая реакция:
– Принесли десятитомник Уэллса, вы заказывали?
По такому принципу – тесной связи с покупателями – работает и большинство сельских книжных магазинов. Сюда бы я добавила ещё один компонент: личную заинтересованность, родственную связь с литературой самих владельцев. В селе Красном книжный магазин «держит» поэт Алексей Бурдин, в Выселковском районе – прозаик Александр Граков, в станице Архангельской Тихорецкого района – публицист Геннадий Лёликов. А в знаменитой на всю страну станице Кущёвской работают, и успешно, целых три книжных магазина!
Есть ещё одно дорогое сердцу каждого кубанского библиомана место: Чистяковская, она же Первомайская роща, в Краснодаре, где зимой и летом полно народа. Здесь все друг друга знают, можно заказать недостающий подписной том, выудить из развалов «Настольную книгу закройщика» 1957 года или стихи Зинаиды Александровой:
Мама, Сталин ласковый такой!
Он махал нам весело рукой.
К сожалению (или к счастью?), из народного торжища роща потихоньку превращается в гипермаркет под открытым небом, что возможно только на юге: здесь работают уже 20 стационарных магазинов, поддерживающих общероссийский тренд: микс канцтоваров с источниками знаний. Однако в бочке мёда есть и горчинка: на знаменитый, заложенный в 1900 году парк надвигается многоэтажная застройка со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но не будем о грустном…
А пока каждый выживает, как может. В том числе и с помощью книжек. Ходят по городу люди с тяжеленными сумками – книгоноши. Старинное такое, хорошее слово, но неужели и в позапрошлом веке люди от них шарахались, как чёрт от ладана?
Жаль, ассортимент у книгонош маловат, а цены – в основном для чиновников, банкиров, газовиков-нефтяников и прочих приближённых к трубе или власти людей. Именно они выкладывают за подарочное издание «Московский Кремль» несколько десятков тысяч рублей...
Есть ещё один способ выживания «маленького человека»: интернет-торговля букинистической литературой. Раритетами типа русско-узбекского словаря приторговывает в Сети моя ученица, журналистка по профессии. Она без устали рыщет по семейным библиотекам и букинистическим отделам, размещает предложения на сайте, собирает заказы и высылает адресату по почте (что хлопотно и дорого) нужную книгу. Но в целом довольна бизнесом, который даёт ей 10–15 тысяч рублей в месяц, что для провинции совсем неплохой заработок.
А если так, значит, не всё потеряно. Как сказал мне один библиофил: «Свет есть – есть интернет, света нет – остаётся книжка. Книжка – она вернее человеку!»
Лариса НОВОСЕЛЬСКАЯ, журналист, писатель, КРАСНОДАР
Теги: книга , торговля , издательство
Козлик, друг Незнайки
Фото: Фёдор Евгеньев
Недавно 15-летний подросток, ученик одной из московских школ, принёс в школу ружьё и застрелил из него учителя и полицейского. Почему – никто толком не знает. Его учительница литературы рассказывает: "Мы изучали Некрасова: «Кому на Руси жить хорошо". Обсуждали то, что Гриша Добросклонов нашёл цель своей жизни в служении людям и Родине. Сергей сказал, что это чушь. Сказал, что у каждого цель своя – та, с которой ему удобно жить».
Что ж, наверняка такого мнения придерживаются ещё несколько миллионов российских школьников. Просто нам об этом не сообщают, потому что они никого не убили. И, скорее всего, не убьют. Стало быть, пусть придерживаются?
Иначе ведь преследование за мыслепреступление, как у Оруэлла, получится. Всё-таки наши мозги смягчились за годы реформ. Стали гибче. Ещё неизвестно, а может, учитель сам виноват, что его убили: «Учителя навязывают детям мнение, категоричны, заносчивы, словно пуп земли. А нужно говорить с детьми как с коллегой по работе, как с партнёром, который также имеет право иметь мнение, отличное от того же Достоевского или Гоголя. Времена меняются, ценности в динамике и души у всех разные». Это пишет женщина на сайте, где люди обсуждают случившееся. И её горячо поддерживают: «Очень жаль ребёнка, которому так называемый учитель сломал жизнь[?]»
«Все дети – ангелы. А если они перестают быть ангелами, значит, в этом виноваты взрослые».
«Это ж как надо было достать парня, чтоб он за ружьё взялся... Хороший урок будет некоторым учителям».
Подобных отзывов сотни. О чём это говорит, помимо того что учитель – классовый враг формирующегося нового российского общества? Это говорит о том, что все эти люди бессознательно отождествляют себя с убийцей. Потому что он «победитель». Выстрелил, попал и прославился. А его жертвы сгниют в земле. Терпилы, неудачники, лузеры. Сочувствовать им нельзя, религия успеха не велит.
* * *
В день, когда произошли убийства, президент проводил заседание Совета по культуре и искусству. Речь шла о том, что молодёжь надо приобщать к культуре, учить восприятию искусства. Президент даже выразился в том духе, что, если бы мы делали это раньше, может, и не случилось бы сегодняшней трагедии.
Так вот что я скажу. Случилась бы.
Чему учить, какому искусству? Современному, надеюсь, за которое можно денежки получить? (Не возиться же с классикой, за которую давно уплачено.) И кто будет учить? Те, кто всему нас учит последние 25 лет?
Боюсь, что от их понимания искусства пользы для общественной морали и нравственности столько же, сколько её в падающем на голову кирпиче. Доверять им эстетическое воспитание молодёжи – всё равно что поручать правительству Медведева – Дворковича спасение экономики.
Сегодняшние искусство и литература никого ничему не должны учить. Постройте современных писателей в одну шеренгу, всех сто человек, и спросите: «Литература должна учить?» И все сто вам ответят – нет. Ни один не осрамится, иначе остальные 99 его засмеют. Ведь нравоучительство – признак эстетической беспомощности!
Это, разумеется, глупость. Самый мощный художник русской литературы был одновременно и самым неуёмным её учителем. (До того доходило, что Евангелие переписывал). К тому же обратите внимание: Акунина, Улицкой, Быкова, Жванецкого, Шендеровича запрет на нравоучительство и «гражданское звучание» не касается. Ведь они-то в правильную сторону учат. Касается запрет только тех, кто учит в неправильную. Ну, патриотизм всякий там, поповство всякое… Рабская психология.
Но это крайности. Акунин с Шендеровичем, конечно, большие художники, но всё же несколько специальные, жанровые. А вот если говорить о Чистом Искусстве, откуда происходит его безыдейная чистота? По-моему, лучше всех это объяснил Козлик, друг Незнайки. Речь шла о смысле абстрактной живописи: «Ты на это пятно смотришь и ничего понять не можешь, просто мерзость какая-то! А богачи смотрят, да ещё и похваливают. «Нам, – говорят, – и не нужно, чтоб картина была понятная. Мы вовсе не хотим, чтоб какой-то художник чему-то там нас учил. Богатый и без художника всё понимает, а бедняку и не нужно ничего понимать. На то он и бедняк, чтобы ничего не понимать и в темноте жить». Возьмите объяснение Козлика, замените «богача» на «эстета» и получите точную картину того, что у нас сегодня происходит с литературой.
«Разбираться в искусстве» – это своего рода капитал. А капитал подчиняется определённым законам. Например, здесь прибыло, там убыло. Богатства без бедности не бывает. Чем больше у тебя, тем меньше у них. Чтобы одному быть богатым, сто должны быть бедными. (Лучше 200). Вот почему наши держатели литературного капитала придерживаются железных правил:
1. Искусство понимают не все.
2. Что понимают все, то не искусство.
Скажем, когда несколько лет назад книга архимандрита Тихона «Несвятые святые» разошлась полуторамиллионным тиражом в самый разгар издательского кризиса (и, соответственно, кризиса чтения), «профессиональное сообщество» не обратило на это никакого внимания. Свободолюбивая либеральная интеллигенция, задающая тон в нашей литературе, настроена против Церкви и против её «вмешательства в жизнь людей», а потому неприятный прецедент проигнорировали, вместо того чтобы со всем вниманием изучить его и извлечь уроки.
Литература, не любящая учить, не любит и учиться, – ничего не поделаешь, категорический императив.
* * *
Так уж повелось, что эталоном эстетизма в русской прозе считается проза Набокова. Что даже странно: она не «вылизана» и достаточно проста в производстве. Рецепт её приготовления таков: когда входите в комнату, сначала обратите внимание на какой-нибудь максимально незначительный неодушевлённый предмет, потом на ботинок, потом на ногу в ботинке и только в конце – на лицо находящегося в комнате человека. Не скупитесь на метафоры и сравнения, но держите себя в руках, а то вместо Набокова у вас получится Марина Степнова.
Репутация главного эстета заслужена не столько текстами Набокова, сколько его декларациями. В статье «О хороших читателях и хороших писателях» он говорит о правильной читательской технике. Позволю себе пространную цитату, она прекрасна: «Читатель должен замечать подробности и любоваться ими. Хорош стылый свет обобщения, но лишь после того, как при солнечном свете заботливо собраны все мелочи. Начинать с готового обобщения – значит приступить к делу не с того конца, удалиться от книги, даже не начав её понимать. Что может быть скучнее и несправедливее по отношению к автору, чем, скажем, браться за «Госпожу Бовари», наперёд зная, что в этой книге обличается буржуазия. Нужно всегда помнить, что во всяком произведении искусства воссоздан новый мир, и наша главная задача – как можно подробнее узнать этот мир, впервые открывающийся нам и никак впрямую не связанный с теми мирами, что мы знали прежде».
Тут всё естественно и понятно, такой эстетизм нам нужен.
А дальше Набоков рассказывает о проведённом им эксперименте: однажды он составил список нескольких предполагаемых читательских свойств и предложил студентам выбрать из него четыре правильных, характеризующих читателя хорошего. Свойства были такие:
1. Состоять членом клуба книголюбов.
2. Отождествлять себя с героем/героиней книги.
3. Интересоваться прежде всего социально-экономическим аспектом.
4. Предпочитать книги, в которых больше действия и диалога.
5. Не приступать к чтению, не посмотрев экранизацию.
6. Быть начинающим писателем.
7. Иметь воображение.
8. Иметь хорошую память.
9. Иметь словарь.
10. Иметь некоторый художественный вкус.
Интересно, что выберете вы.
Студенты налегали на «2, 3, 4». Ну, 4 – понятно, слишком детский, 3 – дубоватый... Но и вариант «два» неправильный!.. Вот это шок вообще.
Набоков пишет: «Мы остро переживаем ситуацию, описанную в книге, поскольку она напоминает о чём-то, что довелось испытать нам или нашим знакомым. Либо опять же книга оказывается близка читателю потому, что вызывает в его памяти некий край, пейзаж, образ жизни, которые дороги ему как часть прошлого. Либо, и это худшее, что может произойти с читателем – он отождествляет себя с персонажем книги».
Всего этого, оказывается, делать нельзя. Надо руководствоваться «безличным воображением и эстетическим удовольствием».
«Безличное» – это как? Без опоры на опыт? На «действительность, данную нам в ощущениях»? А чем же будет питаться «эстетическое удовольствие»? Видом начертания букв?
Я так не могу. Я, скажем, читая «Другие берега», представлял себе своё детство. Вот маленький Набоков едет на велосипеде, объезжая тени от листвы на парковых дорожках, – и я так же по просёлку, объезжая коровьи лепёшки, ездил...
Значит, писателю можно наделять героя своими ощущениями и мыслями, изображать мир таким, каким он когда-то его увидел, а читателю ничего этого нельзя?
Классовая теория глазами господ, нет?
Упор на эстетическое удовольствие точно так же обедняет литературу, как и преимущественный интерес к социально-экономическому аспекту. Люди читают, потому что чтение воздействует на их душу, а не на орган эстетического удовольствия, которому и названия-то нет. Жалость, сострадание, любовь, гнев, страх, ненависть – любое из этих чувств способно перебить в человеке чувство прекрасного так же легко, как это сделают боль или голод.
Могут перебить, а могут усилить.
Бывает, что самое совершенное произведение искусства оставляет человека бесстрастным, а самое заурядное может вызывать сильные чувства. «Дух дышит, где хочет». Как с этим быть?
Никак. Это лом, против которого нет приёма.
Он не даёт объективно отделить хорошее искусство от плохого, верх правых от неправых и разбирающихся в искусстве от не разбирающихся. На глазок отделить можем, а так, чтобы гарантированно, со справкой – нет.
Вот почему этот лом «запретили».
Чтоб не мешал экспертам разбираться в искусстве, а значит, владеть и распоряжаться им. Чувства путаются у них под ногами, а значит, не надо чувств.
Соплей этих вот.
* * *
Из рассказа учительницы: «Мы с ним часто дискутировали на тему добра и зла – я учила детей милосердию, а он говорил, что его не существует. Когда я ему говорила, что добрых людей больше, он смеялся. И он мне вчера сказал: «Я хотел вам показать, что вы неправы».
Теги: искусство , поэзия , живопись
