Текст книги "Шерлок Холмс
Человек, который никогда не жил и поэтому никогда не умрёт"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

IV

Именно в этот изменчивый и плодотворный мир конца XIX века, попеременно местечковый и столичный, деревенский и национальный, европейский и североамериканский, имперский и глобальный, но всегда, как представляется, сосредоточенный и сконцентрированный на Лондоне, Конан Дойл поселил своих детектива и доктора. Этот детально разработанный многогранный контекст помогает объяснить многие противоречия и парадоксы, допущенные их создателем: в самих историях, в главных героях и в трактовке Лондона; но картина ещё более усложняется, ведь время, на протяжении которого Конан Дойл писал о Холмсе с Ватсоном – и о Лондоне, – было значительно длиннее, чем то, в которое двое друзей интенсивно работали. Стоит повторить, что основные дела происходили в периоды между 1881 и 1891-м, а также 1894 и 1903 годами. Однако «Этюд в багровых тонах» и «Знак четырёх», а также сборники рассказов «Приключения Шерлока Холмса» и «Записки о Шерлоке Холмсе», завершившиеся «смертью» великого сыщика, были написаны между 1887 и 1893 годами; «Собака Баскервилей», «Возвращение Шерлока Холмса» (ещё один сборник рассказов) и «Долина ужаса» были опубликованы между 1902-м и 1914 годами; а два последних сборника, «Его прощальный поклон» и «Архив Шерлока Холмса» вышли в свет в 1917 и 1927 годах, второй – всего за три года до смерти Конан Дойла. К тому времени, как писатель окончательно распрощался со своим самым знаменитым творением, прошла почти четверть века с тех пор, как Холмс ушёл в отставку, и почти полвека с тех пор, как он дебютировал в «Этюде в багровых тонах».

«Холмс вытащил часы». Доктор Ватсон и Шерлок Холмс, иллюстрация к рассказу «Случай с переводчиком», журнал «Стрэнд», сентябрь 1893 г., Сидни Пэджет.

Как Конан Дойл отмечает в предисловии к «Архиву»: «Его приключения начинались в самый разгар Викторианской эпохи, он пережил недолгое правление Эдварда и даже застал наши беспокойные дни». Это означает, что взгляд на мир, предложенный Конан Дойлом в 1880-х и 1890-х годах, вскоре перестал быть современным и становился всё более далёким и анахроничным; и обновлённый Лондон «золотой молодёжи» 1920-х годов очень отличался от «города мира» 1880-х.

Сюжеты двух первых повестей и двух сборников рассказов, которые Конан Дойл написал между 1887-м и 1893 годами, близки по времени к периоду, когда происходили, и это придавало им непосредственности и жизненности, что было не столь ярко выражено в последующих произведениях. Кроме того, повторение Конан Дойлом одной и той же формулы пятьдесят шесть раз на протяжении почти сорока лет мешает уловить смелую оригинальность и мощную современность его ранних, первопроходческих рассказов. В его фирменном стиле и методах описания главного героя чувствуются отголоски ранних сыщиков, которые появлялись в произведениях Чарльза Диккенса, Эдгара Алана По и Уилки Коллинза, но Конан Дойл также обратился к личности и приёмам доктора Джозефа Белла, у которого учился в Эдинбурге. С точки зрения строения и конструкции рассказы выигрывали благодаря опыту Конан Дойла в написании логически выстроенных и упорядоченных научных работ, также они обязаны примеру По и даже больше Мопассана (неудивительно, что один из предков Холмса был французом). Конан Дойл был первым писателем, превратившим детективные рассказы в узнаваемый жанр, создавшим формат, который первоначально был весьма редок, но вскоре стал поразительно привычным. Если одолжить и применить к Холмсу одну из шекспировских цитат: над ним не властны годы, не прискучит его однообразие вовек. Рассказы были отлично приняты новым массовым читателем популярной литературы, сформировавшимся после принятия Закона об образовании Фостера 1870 года, аудиторией, ищущей и информацию, и развлечения в новых многотиражных поздневикторианских газетах и периодических изданиях, в том числе и в журнале «Стрэнд», на страницах которого впервые появились рассказы о Холмсе и Ватсоне. Аналогично развивалось и трансатлантическое издательское дело (одновременное ужесточился закон об авторском праве в Соединённых Штатах), и Конан Дойл оказался среди первых британских писателей, сумевших просочиться на растущий рынок американских периодических изданий, в частности в «Ежемесячный журнал Липпинкотта».

Были и другие характерные черты, сделавшие ранние повести и рассказы инновационными и современными, но их уже трудно восстановить. Лондон, несомненно, был современным городом. Грандиозные вокзалы, здание Парламента и Альберт-Холл были едва ли на поколение старше самих лондонцев. Технологическая инфраструктура, образованная железными дорогами, телеграфами и двухколёсными экипажами (редко – конными автобусами, подземкой, телефонами или пишущими машинками), на которую Холмс часто полагается, также была создана относительно недавно. К середине 1870-х годов двухколёсный экипаж развился до своей окончательной формы, и число кэбов на улицах возросло в десятки раз между 1830-ми и 1880-ми годами. К тому же Холмс сотрудничал с (или же работал вопреки ей) оснащённой по последнему слову техники полицией. Общественность только недавно широко признала и стала уважать полицию в форме; лондонское Управление уголовных расследований, в котором работали исполненные благих намерений, но скучные инспекторы Грегсон и Лестрейд, встало на путь истинный только в 1878 году, менее чем за десятилетие до написания «Этюда в багровых тонах»; Новый Скотланд-Ярд Нормана Шоу формировался между 1887 и 1890 годами – одновременно с публикацией двух первых повестей с участием Холмса.

Интернат на Кэтрин-стрит (сейчас Крэнвуд-стрит), Хакни, 1887 г.

Несомненно, сотрудничество (и часто неразбериха) с полицией было новым и обязательным компонентом рассказов о сыщиках, как замечал писатель Реджинальд Хилл: «без полиции не может быть никакой детективной литературы».

Три ранних рассказа: «Установление личности», «Пёстрая лента» и «Медные буки» – описывают попытки властных отцов помешать дочерям вступить в права законного наследства, препятствуя браку, тщетно сопротивляясь Закону об имуществе замужних женщин, принятому в 1882 году. Перечисленные произведения также резонировали с усиливающейся консервативной политической культурой тех лет, с её поддержкой установленного порядка монархии и империи. На стене гостиной на Бейкер-стрит красуются буквы VR, монограмма королевы Виктории, «патриотически» пробитая Холмсом из пистолета, а также портрет генерала Гордона, убитого в Хартуме в 1885 году.

Кроме того эти первые произведения были также либеральны, более того, радикальны, поскольку в них часто затрагиваются вопросы социальной справедливости, а не только разоблачаются преступные деяния. В «Морском договоре» Холмс хвалит самоуправляемые школы, созданные благодаря Закону об образовании Форстера, который был одной из главных реформ первого министерского срока Гладстона с 1868 по 1874 год. Они были, как он уверяет Ватсона, «…маяками! Путеводными звёздами будущего!», которые помогут создать «мудрую, лучшую Англию». Эта громкая поддержка улучшения возможностей тех, кто стоял на нижних ступенях социальной лестницы, сопровождалась сочувствием к смешанным бракам (в «Жёлтом лице») и непрерывной критикой проступков тех, кто наверху. Рассказы «Скандал в Богемии», сосредоточенный на сексуальной распущенности, и «Берилловая диадема», посвящённая серьёзному личному долгу, затрагивали ошибки и проступки членов королевской семьи: в этом просматривается завуалированная критика неприемлемого поведения принца Уэльского и его старшего сына, принца Эдди (Транби-Крофтское дело имело место в 1890 году, а два года спустя – скандал вокруг Кливленд-стрит). В «Союзе рыжих» злодей Джон Клей, описанный, как «убийца, вор, взломщик и мошенник», – потомок герцога, в котором течёт королевская кровь. Хотя Конан Дойл часто писал об аристократах и землевладельцах в подобострастных тонах, как о носителях великих имён и самых почтенных продолжателях родов на Земле, в ранних рассказах он не слишком-то хорошо к ним относился. Сэр Джордж Бёрнвелл был мелодраматическим злобным баронетом, а снобистский лорд Роберт Сент-Саймон, сын обедневшего герцога Балморала (ещё один плевок в королевскую семью?), стремится восстановить благосостояние семьи, бессовестно женившись на американской наследнице из-за состояния.

Кроме того, в ранних рассказах Конан Дойл подчёркивает некомпетентность чиновников. В первоначальной интерпретации инспекторы Грегсон и Лестрейд были заносчивыми и неумелыми, и несколько раз их репутация была спасена только благодаря холмсовскому блестящему руководству и скромному великодушию.

Почти десять лет начиная с 1893 года Конан Дойл не писал рассказов про Шерлока Холмса, но в 1902 году вернулся к нему в повести «Собака Баскервилей», описывающей якобы упущенное из виду дело, произошедшее более чем за десять лет до его «смерти»; а потом по-настоящему воскресил своего детектива в «Пустом доме», в котором выясняется, что Холмс выжил после встречи с Мориарти.

Этот рассказ, впервые опубликованный в конце 1903 года, ознаменовал новый виток писательской активности, продлившийся до 1914 года. «Долина ужаса» и все, кроме последнего, рассказы в сборнике «Его прощальный поклон» были завершены незадолго до начала Первой мировой войны. Но действие «Пустого дома» разворачивается в 1894 году, что означало постепенное расширение разрыва между внутрирассказным временем и временем написания, в будущем он станет только сильнее, когда Конан Дойл решит отправить Холмса на пенсию в конце 1903 года (по сюжетному времени), в том самом году, когда сам вернулся (в реальности) к своему герою (через год после того, как Холмс откажется принимать рыцарство, его получит Конан Дойл). Но хотя Холмс оставался фигурой поздневикторианской эпохи, живущей в поздневикторианском Лондоне, Конан Дойл всё больше писал о нём с эдвардианской точки зрения. В «Убийстве в Эбби-Грейндж» и «Дьяволовой ноге» он вторгается в сферу современных проблем в связи с потребностью нового закона о разводе. Однако происходящие в 1890-х годах «Второе пятно» и «Чертежи Брюса-Партингтона» отражают возросшую международную напряжённость XX века: «вся Европа» была «вооружённым лагерем». Так же в «Шести Наполеонах», «Пенсне в золотой оправе», «В Сиреневой сторожке» и «Алом кольце» разбираются страхи, касающиеся иностранных нигилистов, анархистов и революционеров, что являлось скорее эдвардианской, а не поздневикторианской проблемой (которая рассматривалась и Джозефом Конрадом, опубликовавшим в 1907 году политический роман «Тайный агент»). В «Дьяволовой ноге», действие которой происходит в 1897 году, Холмс, находящийся на грани нервного срыва, отправляется подлечиться в Юго-Западную Англию; но его подавленное состояние может также быть отражением нарастающего ощущения кризиса, охватившего правящие классы Британии между 1910 и 1914 годами.

В то же время эдвардианский Лондон был совсем другим городом, нежели в 1880-х и 1890-х годах: он подвергся новым, беспрецедентным расширениям и преобразованиям. Большинство новых дорог и зданий, относящихся к «имперскому Лондону», были построены на протяжении десяти лет между тем, как Холмс ушёл на покой, и началом Первой мировой войны. Среди новых оживлённых улиц, проходящих через центр города, были Миллбэнк, идущая вдоль набережной Темзы к востоку от Вестминстерского дворца; Кингсвэй и Олдвич, проходящие через трущобы к югу от Блумсбери; и Мэлл, соединившая недавно построенный ансамбль парадной Арки Адмиралтейства, Монумент Виктории и видоизменённый фасад Букингемского дворца. Этот грандиозный путь, по которому двигались процессии, означал, что теперь Лондон мог соперничать с Веной и Парижем, Берлином и Санкт-Петербургом как место проведения королевских и государственных мероприятий. Повсюду в других местах центрального района города стали появляться новые здания в стиле «высокого эдвардианского барокко», включая Военное министерство и Казначейство на Уайтхолле; Центральный уголовный суд и штаб Управления Лондонского порта; роскошные универмаги как «Хэрродс», «Селфридж» и «Барберри»; шикарные отели, включая «Ритц», «Пиккадилли» и «Вальдорф»; «Лондонский Колизей» и театры на Шафтсбери-авеню; Методистский центральный зал и Королевский автомобильный клуб; начало положил Каунти-Холл, расположившийся к югу от Темзы и разместивший Совет Лондонского графства. Как справедливо отмечал Дж. М. Янг, эти изменения коренным образом повлияли на публичное лицо столицы в годы после того, как умерла королева Виктория, а Шерлок Холмс ушёл на покой. Действительно, они были настолько велики, что, когда Холмс и Ватсон намереваются – после их последней встречи в «Его прощальном поклоне» – совершить поездку из Хариджа в Лондон в 1914 году, они обнаруживают, что многие места неузнаваемы после их десятилетнего отсутствия.

Даже приблизившись к предместьям Лондона, Холмс и Ватсон отмечают множество озадачивающих изменений. Они проезжают через кольцо недавно появившихся пригородов, среди которых Актон, Барнс, Чингфорд, Голдерс-Грин, Мертон и Морден. Если бы они совершили сентиментальный визит в свою старую берлогу на Бейкер-стрит, то увидели бы обширный современный район многоквартирных домов, заполонивших Мэрилебон и область вокруг Мраморной арки, предлагающий совершенно другой, – не похожий на тот, что соблюдала миссис Хадсон, – стиль жизни. А если бы отправились в Скотланд-Ярд, то обнаружили бы основные нововведения в методах расследования, среди которых использование отпечатков пальцев и фотосъёмки.

Они также заметили бы, как революционировал лондонский транспорт: частично из-за появления электрических трамваев, частично из-за продления линий метро до новых, отдалённых окраин. Ещё более значительным стало стремительное исчезновение лошадей с лондонских улиц. В 1903 году насчитывалось 3623 конных автобуса и всего 13 автобусов с моторами, но к 1913 году осталось всего 142 конных автобуса, а автобусов с моторами стало 3522. Что касается кэбов, то в 1903 году по городу ездило более 11 000 двухколёсных экипажей и только одно такси с мотором, тогда как в 1913 году насчитывалось более чем 8000 такси с мотором и менее чем 2000 конных. Всё это очень сильно отличало эдвардианский Лондон от поздневикторианского. Он стал грандиознее, больше и технологичнее. Кроме того, это наводило на мысли, что Холмсу было бы невозможно действовать в другой городской среде, где газовое освещение и двуколки вытеснены электричеством и моторами, вот почему Конан Дойл отправил своего сыщика в отставку в 1903 году, а время действия рассказов никогда не выходило за рамки 1880-х, 1890-х и рубежа веков. Сам создатель Холмса всё больше и больше находил эдвардианский Лондон слишком изменившимся, чтобы самому испытывать к нему симпатию. В «Отравленном поясе», научно-популярной повести, опубликованной в 1913 году, он близко подошёл к тому, чтобы убить всё население «страшного, безмолвного города», окутав землю облаком отравленного эфира.

Первая мировая война уничтожила большую часть Британии конца XIX века. Она унесла жизни сына и брата Конан Дойла, и писатель открыто перешёл в спиритизм, который уже давно его привлекал. Это увлечение отнимало у него много сил и времени, а также вызывало немалые насмешки со стороны общественности. Большая часть написанного с тех пор была посвящена его представлениям о сверхъестественном, историй о Холмсе и Ватсоне становилось всё меньше, они были собраны в последнем сборнике под названием «Архив Шерлока Холмса». Однако несмотря на веру и доверчивость своего создателя, великий детектив был по-прежнему убеждён, что существует только один мир – реальный, а посему интеллект и скептицизм – единственно верные направляющие человеческого поведения, и в этих заключительных историях он осуждает человеческую тягу к искусственному продлению жизни, а также не приемлет самоубийство. К тому же поздние истории отличаются от ранних более явными описаниями телесных увечий и более откровенным обращением к интимным вопросам, начиная с «дневника распутства» барона Грюнера из «Сиятельного клиента», и заканчивая холмсовским признанием «заботливости и любви» по отношению к Ватсону в «Трёх Гарридебах». Также финальные рассказы были короче более ранних, часто предлагали «вспыхивающие проблески человеческого страдания и испорченности», и в них Холмс уже не тот сверхчеловек, которым был раньше: стало невозможным поддерживать мировой порядок и защищать национальную безопасность героическими усилиями лишь одного человека, хоть и блестящего. Так что последние истории пропитаны всеобъемлющим чувством обречённости и тоски. «Не такова ли жизнь, – спрашивает Холмс Ватсона в начале „Москательщика на покое“, – жалкая и никчёмная?» То было совсем иное разочарование, нежели бездеятельное уайльдовское томление 1880-х и 1890-х годов: ошеломлённое недоумение на лице послевоенного мира было скорее мрачным, чем смелым. Когда Холмс опасается, что «наш бедный мир» рискует стать «выгребной ямой», он, возможно, и повторяет ватсоновское описание Лондона из «Этюда в багровых тонах», но на сей раз не предлагает спасительной альтернативы.

Австралия-Хаус и Олдвич, вид с востока, ок. 1930 г., Джордж Дэвидсон Рид.

Этот смиренное ощущение дезориентации могло ещё больше усиливаться, стоило только осознать, что город Шерлока Холмса 1880-х и 1890-х годов изменился до неузнаваемости: большая часть центрального Лондона была перестроена, а население Большого Лондона между 1911 и 1931 годами выросло на миллион. Многие старинные аристократические дворцы на Пиккадилли и Парк-лейн были снесены, а на их месте – построены многоквартирные дома, всевозможные конторы и магазины. Риджент-стрит Джона Нэша была разобрана и перестроена по проекту сэра Реджинальда Блумфилда. В новом Лондоне были созданы штаб-квартиры для доминионов Канады, Австралии, Новой Зеландии и Южной Африки, а также Индии; и затянувшееся строительство Каунти-Холла было наконец-то завершено.

Обложка программки британской премьеры фильма «Метрополис» в Павильон-синема, Мраморная арка, 1927 г.

Работа над Буш-Хаусом была начата в 1925 году, а над Бродкастинг-Хаус – спустя три года: новые здания для нового средства радиовещания и, в конечном счёте, телевидения, которое изменит практику и суть расследования. Конные экипажи полностью исчезли с улиц Лондона, вытесненные моторизированными такси, в то время, как дальнейшее расширение метрополитена привело к появлению обширной пригородной «Метроландии», охватывающей Илинг, Уэмбли, Хендон, Финчли, Перли, Колсдон и Дагенхем; а создание новой Грэйт-Вест-роуд привело не только к расширению Хестона и Хаунслоу, но также к строительству «Голдон-Майл» в Брентфорде, где с 1925 года был воздвигнут ряд знаковых фабрик в стиле ар-деко. Сопоставляя эти изменения со сборником «Архив Шерлока Холмса», появившимся в том же году, Гарольд Кланн заключает, что Лондон остаётся «крупнейшим городом и столицей величайшей империи, которую когда-либо видел мир»; но признаёт, что, с точки зрения статистики, в скором времени он может быть настигнут Нью-Йорком. К тому времени, как это действительно произошло, стало очевидно: Лондон 1920-х годов больше не был неоспоримым мировым городом, как в поздневикторианскую пору, и он перестал быть местом, где будущее – как плохое, так и хорошее – становилось настоящим.

Нью-йоркский городской пейзаж, справа – Эмпайр-стейт-билдинг, ок. 1930 г.

Ещё в 1914 году, когда Конан Дойл снова посетил Америку, он изумился изменениям, произошедшим на Манхэттене с тех пор, как побывал здесь двадцать лет назад. «Кажется, – отмечал писатель, добравшись до вершины пятидесятидевятиэтажного небоскрёба Вулворт-Билдинг, – будто кто-то оросил землю из исполинской лейки, и в одночасье выросли эти колоссальные здания, из которых получился… Нью-Йорк, – и подытожил: – Это замечательный город, а Америка – замечательная страна, которую ждёт большое будущее». В 1927 году Эрих Помер и Фриц Ланг выразили ту же точку зрения ещё более категорично в своём эпическом научно-фантастическом фильме «Метрополис», действие которого как будто бы происходит в высотном городе будущего, по факту же – в современном тому времени Манхэттене, который бурлил и устремлялся ввысь на протяжении процветающих двадцатых, являя собой совершенно новую версию «века джаза», город нового мира. Даже после биржевого краха, который случился всего за год до смерти Конан Дойла, Нью-Йорк продолжает расти и стремиться к звёздам с завершением строительства Крайслер-билдинг и Эмпайр-стейт-билдинг, самых высоких в мире небоскрёбов, и с сооружением Рокфеллеровского центра, этого великого памятника благотворительности и стиля ар-деко. В 1938 году Джерри Сигел и Джо Шустер создали собственную комикс-версию ницшевского сверхчеловека – Супермена, живущего в городе под названием Мегаполис, во многом похожем на город из фильма Ланга и Помера; а в следующем году Боб Кейн и Билл Фингер ответили Бэтменом, который жил в вымышленном Готэм-сити, другой версии едва замаскированного Нью-Йорка, хотя чаще ночного, чем дневного. Супермен с Бэтменом станут культовыми крестоносцами и донкихотами XX века. Они предпочитают трико и современную технику шапке охотника на оленей и конному экипажу, они органично смотрятся на Манхэттене, но не в Мэриле боне, а Бэтмен даже присвоил почётное звание, дарованное Конан Дойлом своему созданию: подобно тому, как Нью-Йорк превзошёл Лондон, став величайшим городом мира, так и Бэтмен заместил Шерлока Холмса на должности «величайшего в мире детектива».

V

Но заместил ли? Справедливый ответ на этот вопрос, разумеется, должен быть: «нет». Ни Бэтмен, ни Супермен не сделали этого и не могли бы сделать. Ибо, хотя комиксы и блокбастеры вдыхают жизнь в Готэм-сити и Метрополис, наделяя живущих в них высокотехнологичных крестоносцев известной долей притягательного всеобъемлющего обаяния, они едва ли начали конкурировать с исключительностью и непреходящей привлекательностью Шерлока Холмса и его по-прежнему расширяющимся мультимедийным долголетием. На протяжении последней сотни лет повести и рассказы были переведены практически на все основные языки и не прекращали печататься на английском. При жизни Конан Дойла некоторые рассказы переносились с книжных страниц на сцену, начиная с 1899 года, когда американский актёр Уильям Джиллет создал театрального Холмса и играл эту роль на протяжении многих лет по обе стороны Атлантики. Первый немой фильм под названием «Озадаченный Шерлок Холмс» появился ещё в 1900 году, а сорок пять коротких и два полнометражных были сняты компанией «Столл» между 1921 и 1923 годами. Первый звуковой фильм с Шерлоком Холмсом в качестве главного героя был сделан в 1929 году, и Бэзил Рэтбоун с Найджелом Брюсом четырнадцать раз снялись в качестве получивших голос американских Холмса и Ватсона между 1939-м и 1946 годами.

Джереми Бретт в роли Шерлока Холмса в сериале, снятом киностудией «Гранада» в 1984–1994 гг.

Потом Холмс покорил радио: адаптации всех повестей и рассказов, подготовленные «Би-би-си Радио 4», транслировались между 1989 и 1998 годами, появилось множество телевизионных версий, среди которых фильмы с Дугласом Уилмером, а позже – с Питером Кашингом, снятые между 1964-м и 1968 годами, и Джереми Бреттом – между 1984-м и 1994 годами. Множество «новых» историй о Шерлоке Холмсе были написаны, адаптированы для радио и сняты для телевидения, а в Лондоне, Эдинбурге и Москве ему были установлены памятники. В 1934 году в Лондоне было основано Общество Шерлока Холмса, в Нью-Йорке – общество Ополченцев с Бейкер-стрит, первые из многих распространившихся по всему миру групп появились в Австралии, Индии и Японии, и они, в свою очередь, породили странный, обсессивно-компульсивный мир «шерлокианы». Всё это говорит о том, что конан-дойловский герой остался, говоря словами Ф. Д. Джеймс, «бессменным великим сыщиком», стал самой известной вымышленной фигурой англоязычной литературы и наиболее часто появляющимся на экранах героем: его играло более семидесяти актёров более чем двухстах фильмах.

Бэзил Рэтбоун сыграл Шерлока Холмса в пятнадцати фильмах в период между 1939 и 1946 гг.

Из вышеперечисленного следует, что Шерлок Холмс давно оставил позади и время, и место, в котором был создан, и зажил своей собственной (и даже не одной) жизнью, далеко за пределами Лондона конца XIX века. На самом деле, этот процесс начался ещё в 1920-х годах, при жизни Конан Дойла, по-прежнему пишущего новые рассказы: уже тогда Холмс и Ватсон – и поздневикторианский город, в котором они жили, – оглядывались назад с задумчивой тоской по былым счастливым денькам. В конце этого десятилетия Т. С. Элиот заметил, что «в рассказах о Шерлоке Холмсе конец XIX века всегда романтичен и всегда ностальгичен», и что «приятная внешность» города является неотъемлемой частью этой ностальгии и романтики. Для Элиота, как и для всего межвоенного поколения, рассказы Конан Дойла стали возможностью сбежать из «бесплодной земли» современности, олицетворённой промозглой (и по-прежнему туманной) тусклостью современного Лондона. Более того, Элиот пошёл дальше и предсказал, что ностальгия и романтика будут усиливаться и обостряться среди будущих поклонников Холмса и Ватсона, уже не обладающих своими собственными воспоминаниями о XIX веке. И последующие поколения с избытком подтвердили это предсказание: бесчисленные читатели, радиослушатели и телезрители по всему миру продолжают воображать, будто побывали в Лондоне 1895 года, с его зловещим вездесущим туманом и Холмсом, щеголяющим в шапке охотника на оленей, с трубкой, зажатой в зубах, и плаще без рукавов. Но следует напомнить, что лондонский туман в 1880-х и 1890-х появлялся на улицах города чаще, чем на страницах конан-дойловских рассказов, и что только после принятия в 1953 году Закона о контроле над загрязнённым воздухом опасное для жизни экологическое загрязнение становится предметом ностальгии; а шапка Холмса, трубка и плащ присутствуют лишь на иллюстрациях Сидни Пэджета и в фильмах с Бэзилом Рэтбоуном в главной роли: в текстах Конан Дойла ничего подобного нет (в телевизионном сериале с Джереми Бреттом эти детали практически отсутствуют: создатели пытались максимально приблизиться к оригиналу).

Кроме того, подобная смутная, романтическая, освещённая газовыми фонарями ностальгия удобно игнорирует многие «нелицеприятные стороны» Лондона конца XIX века: грязь и вонь, шум и перенаселение, убожество и нищету. Это указывает на непонимание обстоятельств, недостатки и отличительные особенности конан-дойловской версии мирового города или же на альтернативный источник вдохновения, больше напоминающий Эдинбург, чем великую столицу. Это мешает оценить специфику времени и уникальность Шерлока Холмса, а также его создателя: их несовместимые индивидуальности так явно резонируют с 1880-ми и 1890-ми годами, двумя десятилетиями, в течение которых тревога и надежда, бедность и прогресс, упадок и дерзание шли рука об руку. Это также мешает увидеть, как рассказы, бывшие новаторскими и современными, становятся под конец жизни автора всё более шаблонными и анахроничными, и всё более оторванными от своего исторического времени и места действия. Таким образом, становится понятным: посмертная слава Холмса – не утихающая десятилетия спустя после смерти Конан Дойла, – предмет, сам по себе достойный пристального внимания как классический образец, – вроде оперетт Гилберта и Салливана, рассказов о Дживсе и Вустере П. Г. Вудхауса, – оригинального литературного жанра, долго и успешно переживающего обстоятельства, при которых он был создан. Но собственная жизнь Холмса в его собственное время и в его собственном городе по-прежнему более увлекательна, ибо он был вымышленным персонажем, который олицетворил, а также преодолел брешь между двумя очень разными особенностями Лондона конца XIX века, как места, где убогая реальность городской безысходности сосуществовала с романтическими возможностями столичного освобождения. Следующие эссе поведают о великом городе и великом неизменно живом сыщике достойно и обстоятельно, проливая свет на расследования и открытия. О довольно «приятной внешности» тумана и ностальгии по газовому освещению, холмсовской шапке охотника на оленей, которую он почти никогда не носил, и трубке, которую никогда не курил. Перед вами предстанут новейшие исторические справки и богатые доказательства, которые перенесут нас в Лондон конца XIX века, к поздневикторианскому Шерлоку Холмсу. Больше никаких ошибочных установлений личности. На следующих страницах игра примет серьёзный оборот.

Отель «Альгамбра» на Лестер-Сквер, ок. 1890 г., Эрнест Дадли Хит.