Текст книги "Из поэзии 20-х годов"

Автор книги: авторов Коллектив

«Не странно ли, что мы забудем все…»

 
Не странно ли, что мы забудем все:
Застывшее ведро с водою ледяной,
И скользкую панель, и взгляд
Украдкою на хлеб чужой и черствый.
 
 
Так женщина, целуя круглый лобик
Ребенка, плоть свою, не скажет, не
   припомнит,
Как надрывалась в напряженье страшном,
В мучительных усилиях рожденья.
 
 
Но грустно мне, что мы утратим цену
Друзьям смиренным, преданным,
   безгласным:
Березовым поленьям, горсти соли,
Кувшину с молоком и небогатым
Плодам земли, убогой и суровой.
 
 
И посмеется внучка над старухой,
И головой лукаво покачает,
Заметив, как заботливо и важно
Рука сухая прячет корку хлеба.
 

1924

Михаил Праскунин

Праздник

 
Сброшен хлам с могучих плеч,
Бодро смотрит в степи око…
С шумом вешнего потока
Спорит радостная речь.
Сброшен хлам с могучих плеч.
 
 
Гроб пророков ныне пуст, —
В прах разбит у входа камень…
Не погас под спудом пламень
Палачом сомкнутых уст, —
Гроб пророков ныне пуст.
 
 
Ткань зари – у всех наряд,
Крепче меди грудь и чресла…
Если Русь от сна воскресла, —
Будет пир у ней богат.
Ткань зари у всех наряд.
 
 
Приходите все, кто юн,
К нам на праздник, – хватит браги
Мы теперь цари и маги
Хмельных песен, звонких струн, —
Приходите все, кто юн!
 

Антон Пришелец

Мы победим

 
Мы победим, —
Ни капли колебаний!
Мы победим, —
Вся сила только в нас!
Уже встает над мировым страданьем
Великий день в предутреннем тумане.
Его прихода —
Близок, близок час!
 
 
Мы победим!
Сыны труда и воли,
Ведь только мы способны побеждать,
Чья грудь и руки —
В ранах и мозолях,
Кто перенес цепей и пытки боли,
Кто гордо шел за волю умирать.
 
 
Смелей же в бой!
Лучи свободы юной
Пусть опьянят отвагою сердца.
Заря зажглась!
В бою, под град чугунный,
Мы выкуем Всемирную Коммуну,
Где будет мир и счастье без конца!
 
 
Мы победим!
Ни капли колебаний,
Мы победим, —
Вся сила только в нас!..
Они бегут, под гул и рев восстаний.
Вперед!
Победы, верьте, близок час!
 

1918

Интеллигенту

 
Мой друг, какое горе?
Покинем ветхий дом:
Навстречу юным зорям
Пойдем!
 
 
Ты слышишь
Звон набата?
Он нас с тобой зовет
В семью родного брата —
В народ.
 
 
Пойдем.
От мглы ненастья
Так радостно идти
И петь о близком счастье
В пути.
 
 
Во мгле передрассветной,
На наш призывный звук,
Раздастся звук ответный,
Мой друг.
 
 
Пойдем же,
С бодрым взором
И с верой в наш народ —
Навстречу юным зорям,
Вперед!
 

1918

Павел Радимов

Ильич на Клязьме

 
На Клязьме под ветлой тенистою Ильич
Удит у мостика, а день весь голубой.
На ближнем берегу, как будто бы на клич,
С окрестности народ сбирается гурьбой.
 
 
Ко всяким новостям все молодухи слабы,
Из них и побойчей тогда нашлися бабы.
 
 
Покоя не дадут они тут рыбаку,
У каждой что-нибудь на сердце наболело.
Ильич же отдых дал, должно быть,
   поплавку,
Молодка говорит теперь совсем уж смело.
 
 
А ветер ласково к воде гнет осокý,
Лицо у Ильича улыбкой заблестело.
Он позабыл улов, он позабыл реку,
С народом говорит он про любое дело.
 

1923

Лесные поляны

 
В Лесных Полянах я. В них первый наш
   совхоз,
И холмогорский скот растет здесь на племя.
Богатый скотный двор чуть запушил мороз,
Живет в нем бык Салют, железами гремя.
За ним я назову коровьи имена:
Материя, Мечта, Мимоза и Волна.
В гурте обширнейшем у каждой имя есть.
Уход же как в дому: тепло и чистота.
Дояркам я скажу, – и то не будет лесть, —
Что удался почин, и Ленина мечта
Исполнилась и тут. Ведь литров всех не
   счесть
Какие развезут в далекие места.
Успех в большом труде, как радостная
   весть
По нашей родине пройдет из уст в уста.
 

1926

Илья Садофьев

Вперед к победе

 
Весь мир – два грозных фронта,
Два лагеря, два класса,
Весь мир – арена битвы.
Весь мир – они и мы.
Мы – Армия свободы,
Творцы счастливой жизни.
Они – разгул насилья,
Оплот гнетущей тьмы.
 
 
Огонь и гул орудий…
В борьбе непримиримой
Они не ждут пощады,
И мы ее не ждем.
За ними – мрак и гибель,
Над нами – солнце жизни,
И торжество победы
К нам ближе с каждым днем.
 
 
Партия трудящихся,
Родная большевистская,
В боях дорогой верной
К победе нас ведет.
Товарищи, стремительней
Вперед, за власть Советов!
Над нами лучезарный
Грядущий день встает!
 

Ноябрь 1919

Заморина слободка

 
Земля, где я под отчей кровлей
Увидел свет и вырастал,
Где за излучиной коровьей
Дремал бревенчатый вокзал,
 
 
Где все проселки мне знакомы,
И колокольня, и погост,
Крыльцо родительского дома,
Над речкой сгорбившийся мост…
 
 
У пристани скучает лодка,
Зовет в болото коростель…
О мать, Заморина слободка,
Отцов и дедов колыбель!
 
 
Весною, в поле, на ночлеге,
Под вечер тянет холодком,
А ты на дедовской телеге
Под синезвездным потолком…
 
 
У шалаша, на огороде,
Орава сверстников ребят,
Стучит клюкой белобородый
Утешный сказочник Ипат.
 
 
И давней повести страница
Поспешно память шевелит:
«Степная скачет кобылица.
Звенят тугие ковыли…»
 
 
И бредить сказками Ипата
Всю ночь, до третьих петухов…
Не потому ль всегда ребятам
Желанна радуга стихов?!
 
 
Воспоминанья детства звали
К родным местам, к родным полям,
И паровоз в степные дали
Бежал по гулким колеям!
 
 
И так приветливо встречает
Меня крутой степной народ,
И прост и так необычаен
Весенний гомон у ворот…
 
 
Расспросы зреют урожаем,
А где же дедушка Ипат,
У шалаша ли утешает
Ораву озорных ребят?
 
 
Не омрачать бы мне вопросом
Воспоминанье детских лет…
Но каждый путник утром росным
В траве оставит свежий след.
 
 
И так на мой вопрос ложится
Мужицкий ровный разговор,
И новой повести страницы
Раскрыл соломенный простор:
 
 
«Ребята бредят многопольем,
Разделывают целину,
Своим задором комсомольим
Под корень рушат старину.
 
 
А в воскресенье на базаре
Сноха слыхала от снохи,
Что по ночам у них в разгаре
Собранья, песни и стихи.
 
 
И девки явно, без обмана,
Задорно признаются там —
Любили Бедного Демьяна,
Когда читали по складам…»
 
 
Ах, разве можно без волненья
Внимать бесхитростным речам,
Когда нащупано биенье
Животворящего ключа!
 
 
Заглянет ли в такую местность
Тупая дедовская грусть,
Когда улыбчивой невестой
Глядит разбуженная Русь!
 
 
Эх, не напрасно тяжкий молот
Вздымали сотни крепких рук,
И орудийный гул по селам
Перекликался на ветру!
 
 
Страна ль бедняцкого сословья
Глядит в сыновние глаза,
Где за излучиной коровьей
Просторный каменный вокзал?!
 
 
И мать, Заморина слободка,
Села Серебряных Прудов,
Идет уверенной походкой
И четким шагом городов…
 
 
И только в длинных небылицах
Да на страницах старых книг —
Скакать косматой кобылице
Беспутьем ковылей тугих.
 

1918–1923

Старый рабочий

 
Хозяин боевых годов,
Он знает души городов,
Он знает тяжесть рабских дней
И знал, какой тропой идти,
О прямого не свернув пути.
 
 
И внуку позднему стыдиться
Не доведется в свой черед,
Когда страница за страницей
Он повесть дедову прочтет…
 
 
Легко ль от отчего порога
С котомкой горя на плечах
Шагать ухабистой дорогой
И след сельчанам намечать,
 
 
И много-много лет в токарной
Упругость мускулов пытать
И на допросах у жандармов
Лица позором не пятнать.
 
 
Потом с острога на острог
Выносливым упорством ног
Простор Сибири проверять
И силу воли не терять.
 
 
И по тайге бескрайной снова
Бежать, скрываться каждый раз, —
Не потому ль черты лица суровы
И необманчив зоркий глаз?!
 
 
Не потому ль ударил час расплаты
И раскатился гулом за моря
И стала самой памятною датой
В истории победа Октября!
 

1923

Алексей Самобытник

Революция

I

 
Тебе б гигантским, тяжким ломом
Дробить унылой жизни льды
И поднимать мятежным громом
Суровых пахарей труды.
 
 
Тебе б дождей веселых бусы
Рассыпать на землю, любя…
Но робкие душою трусы
Позорно предали тебя.
 
 
Идя с опущенным забралом,
В борьбе кружась, как муравьи,
Они пред гордым капиталом
Склоняли головы свои.
 
 
И лживым, сумрачным покровом
Тебя сковали на заре,
Но ты рванулася и снова
Весной запахло в Октябре.
 

II

 
Не ты ль на злобные утесы
Взметнула гневные полки?!
Как волны, движутся матросы
И мечут гром броневики.
 
 
Дрожит земля победным гимном,
Аврора гордый шлет снаряд, —
И падает надменный Зимний
К ногам рабочих и солдат.
 
 
А ты в лицо стальным декретом
Бросаешь весело врагам:
«Я вновь жива, вся власть Советам,
Вся власть мозолистым рукам».
 
 
Да будет дух твой вечно молод,
Как в море пенистый прибой, —
А в стяге Красном над тобой
Горят, как солнце, серп и молот.
 

Рабочий клуб

 
В раскатах будничного гула
Мне отдых сладкий мил и люб,
Недаром сердце потянуло
В родной очаг – рабочий клуб.
 
 
Сегодня там огромный митинг:
Колчак разбит на Иртыше…
Какие песни загремите
В моей взволнованной душе?..
 
 
О, в тихом зале, тихо рея,
Забрезжит Красный Петроград
В просторах страждущей Кореи,
В огне парижских баррикад…
 
 
Кто жаждет солнечных сверканий
Сквозь гнет кровавого дождя,
За мной!.. И гул рукоплесканий
Покроет старого вождя.
 
 
А после – шум и разговоры:
– Билеты? Есть. А кто поет?
– Антанту ждут переговоры…
– Эх увеличить бы паек!
 
 
– Борьба и творчество – наш
   лозунг!
– Ты прав, да, трудно воевать.
Но, не изранив рук, и розу
В саду весеннем не сорвать…
 
 
– Семейство здесь? – Давно в деревню
Отправил, горе с лишним ртом…
Беседа музыки напевней
Вокруг рокочет, а потом…
 
 
К буфету двинется, качая
Меня, толпа, чтоб в свой черед
Добыть стакан несладкий чая
И скромный, скромный бутерброд.
 
 
Но грянет музыка, и дальний
Утихнет гул в живой волне…
А я в задумчивой читальне
Один останусь в тишине.
 
 
Чтоб у забытого мольберта,
Достав заветную тетрадь,
Под гул далекого концерта
Стихи для «Правды» набросать.
 

Григорий Санников

В ту ночь

 
Я помню кладбище железное
   большое:
За городом,
В широком тупике,
Рядами черными стояли паровозы,
Скованные сном.
А перед ними храмом опустелым
Уныло высилось кирпичное депо.
Оставив службу, горны потушив,
Ушли рабочие сражаться.
Ушли…
И длинные, пустые тянулись дни.
Не громыхало,
Не лязгало железо,
Не грохотали молотки.
И только дождь
Пронзительный и пестрый
Струился долго и упорно
На это кладбище большое,
На эту мертвую и сумрачную мощь.
 
 
И вот не знаю —
Видел ли во сне,
Иль это все случилось наяву:
Была осенняя глухая ночь,
Была на кладбище густая тишина.
Безмолвные стояли паровозы
И, темный пыл в себе тая,
Застывшим ужасом железным
В пустые пялились поля.
И вдруг гудок,
Над мертвыми гудок тревожный
Отчаянно заклокотал,
И всколыхнулись паровозы в тупике.
 
 
Тенями черными хватаясь
За вспугнутую темноту
И громоздясь и громыхая
Вздохнули грузно.
Пульсируя цилиндрами,
Ударил в поршни мощный пар
И регуляторы открылись.
 
 
И поступью чугунной
На рельсы налегая,
Стенаньями и гулом
И ревом разрывая мрак, —
Резервной армией в чудовищном
   порядке
Тронулись тревожно паровозы.
Земля вздрагивала,
Ширились, приподымались небеса,
И отступающая луна
Озаряла
Железное восстанье паровозов…
 
 
В ту ночь
Рабочие вступили в город.
 

1922

Прощание с керосиновой лампой

 
Горяча заката киноварь.
Вот с нее начать бы мне
Сказ о лампе керосиновой,
Об уездной старине.
 
 
Пожилую, неприветную,
Закоптелую, в пыли,
Мне вчера подругу медную
Из чулана принесли.
 
 
За окном соборов зодчество
Без крестов и без огней.
Я затеплил в одиночестве
Лампу юности моей.
 
 
Сразу все былое вспомнилось:
Ночи, зори, петухи,
Золотое пламя «молнии»
На мои лилось стихи.
 
 
Покорясь пьянящим чаяньям,
Дерзок, прыток и упрям,
Я навек бросался в плаванья
По развернутым морям.
 
 
Я по странам неисхоженным
С караванами шагал,
Над стихами невозможными
И смеялся и рыдал.
 
 
Помнишь, лампа, время зимнее.
Ночь. Беспамятство снегов.
Девушке с глазами синими
Говорил я про любовь.
 
 
Ты всему была свидетелем.
Но однажды в час ночной
Догорела, не заметила —
Я покинул дом родной.
 
 
Тишину твою уездную,
Сад с оркестром в полумгле
И свою каморку тесную
С кипой книжек на столе, —
 
 
Все, что сердцу было дорого,
Все оставил, разлюбил,
И в огнях большого города
В революцию вступил.
 
 
Годы шли крутые, быстрые,
Буреломные года.
По стране рассветной выстрелы
Грохотали…
   А когда,
Вслед за песнею победною,
Вспыхнул свет электроламп,
Керосиновую, медную
Отнесли тебя в чулан.
 
 
Под портретом государевым
Возле сваленных икон
Отсияло твое зарево,
Схоронился медный звон.
 
 
Отошла в былое бедная
Дней уездных тишина.
Керосиновая, медная,
Никому ты не нужна.
 
 
Нынче всюду электричество.
Край наш вятский знаменит.
Но тот пламень твой лирический
До сих пор во мне звенит.
 
 
Попрощаемся, ровесница,
Лампа юности моей.
Передам тебя я с песнею
В краеведческий музей.
 
 
Будешь ты под черным номером
Мало места занимать,
Обо всем, что было-померло,
Будешь ты напоминать.
 
 
Может кто-нибудь задумавшись,
Вспомнит ночи при огне
И мечты мужавших юношей
Там в уездной тишине.
 
 
Горяча заката киноварь…
И со всею стариной
Город в славе керосиновой
Потухает предо мной.
 

1928

Привет воде

 
Не в круговом ли бурь движении
До розовых долин Аму
Дошел песчаным наваждением
Сахары огненный самум?
 
 
Теченья рек границы сломаны,
И где зеркалился узбой —
Все оказалось завоеванным
Песками, зноем и тоской.
 
 
Невыносимое видение —
Безводная сухая ширь.
Из ночи в ночь ты шла, Туркмения,
Вращая вековой чигирь.
 
 
Ты на песках была распластана
Страна неволи и беды,
И солнце жгло, и ветер властвовал,
И люди гибли без воды.
 
 
Там в пустыне за колодцами,
По беспамятным пескам
Ходит, бродит вместе с овцами
Одногорбая тоска.
Ни воды, ни корма малого,
А колодцы пусты.
Только ветры, ветры шалые
Да колючие кусты.
Ой, кочевье невеселое,
Суховейный, черный год!
Горевал, повесив голову,
В Кара-Кумах скотовод…
 
 
И вдруг вода речная, полая
Крутой, широкой полосой,
Вода, как свет, в пустыню голую,
В Келифский хлынула узбой.
 
 
Привет воде! Цвети, Туркмения!
Идет вода, кипит волной,
И ей навстречу с упоением
Шуршат пески на водопой.
 
 
Там, где когда-то бесполезная.
Бесплодная была земля,
Машина поступью железною
Открыла новые поля.
И ныне там встают оазисы,
И, славя первый водомет,
Унылая пустыня Азии
Сама себя не узнает.
И ветром влажным, небывалым
Шумит песчаный океан…
 
 
Так здесь открытием канала
Был начат пятилетний план.
 

1930

Сельская кузница

 
Кукует в кузнице кукушка —
Кует кувалда по станку
Свою докучную частушку:
Ку-ку, ку-ку.
 
 
Лучится утро чистой сталью,
Звенит и вторит молотку,
И над проселочною далью
Ликует звонкое – ку-ку.
 
 
Кудрявится вдали опушка
Кустами кучными в шелку.
Кукует в кузнице кукушка:
Ку-ку, ку-ку.
 

1920

Дмитрий Семеновский

Товарищ

 
Весенним дыханьем, нежданно и ново,
Меж нами промчалось заветное слово,
Заветное имя одно:
   – Товарищ! —
Как песня, звучит нам оно.
 
 
То – песня во славу труда-миродержца,
То – мост, переброшенный к сердцу от
   сердца,
То – братьям от братьев привет.
   – Товарищ! —
Прекрасней воззвания нет.
 
 
Из темных подвалов, из глуби подполья
Помчалось оно на простор, на раздолья
Кипящих толпой площадей.
   – Товарищ! —
То – новое имя людей.
 
 
Лучистее взгляды, смелее улыбки.
И кажется: майским сиянием зыбким
Вся жизнь озарилась до дна.
   – Товарищ! —
Мы – сила, мы – воля одна.
 

1917

«Юных глаз счастливое сиянье…»

 
Юных глаз счастливое сиянье
И волненья радостного дрожь,
Как заветное воспоминанье,
Ты всегда в душе моей найдешь.
 
 
Помнишь: увидала, подбежала,
Хорошея сердцем и лицом,
И сияла взором и дрожала
Молодым сквозистым деревцом?
 
 
И недаром в том правдивом взоре
Так душа играла и цвела:
На любовь, на радость и на горе
Нежную ты руку мне дала.
 
 
В дни сомнений, в дни разуверений
Вспоминал я, милая, не раз
Трепет твой безудержный, весенний,
И сиянье необманных глаз.
 
 
И когда на ложный путь разлада
Мы сбивались, счастья не храня,
Свет того девического взгляда
Возвращал тебе всего меня.
 
 
Дни летят. Весна сменилась летом,
В листьях плод таится золотой.
Ты лучишься новым ровным светом —
Материнства теплой красотой.
 

1930

Никифор Тихомиров

Братья

 
Мы с тобой родные братья,
Я – рабочий, ты – мужик,
Наши крепкие объятья —
Смерть и гибель для владык.
 
 
Я кую, ты пашешь поле,
Оба мы трудом живем,
Оба рвемся к светлой воле,
С бою каждый шаг берем.
 
 
Я сверлю земные недра,
Добываю сталь и медь.
Награжу тебя я щедро
За твои труды и снедь.
 
 
Наши руки мощью дышат,
Наши груди крепче лат,
Наши очи местью пышут,
Постоим за брата брат.
 
 
Мы с тобой родные братья,
Я – рабочий, ты мужик,
Наши крепкие объятья —
Смерть и гибель для владык.
 

1917

Шершавая ладонь

 
Расту. Расту. Стальные нервы
Закалены среди машин.
Я не последний и не первый
Пришел от голубых равнин.
 
 
Пришел, пропахнувший лесами,
И с песнями плакучих ив,
Смотрел я детскими глазами
На стянутый ремнями шкив.
 
 
Смотрел и думал молчаливо
Под пляску звонких молотков,
И пряталась в душе пугливо
Семья печальных васильков.
 
 
Так с каждым днем все реже, реже
Всплывало дальнее село.
И новый мир в душе забрезжил,
Запело сердце, зацвело…
 
 
Я полюбил душой глубоко
Заводский грохот и огонь.
Насыщена железным соком
Моя шершавая ладонь.
 

1923

Борис Турганов

Товарный 209 238

 
Широки страны моей просторы:
протянулись без конца и края.
По ночам – сверкают семафоры,
и рожки сигнальные играют,
 
 
и уходят в дымные дороги,
в дальние, глухие перегоны
по крутым подъемам и отлогим
красные товарные вагоны.
 
 
… … … … … … … … … … … …
Ветер налетал, метал и плакал,
заливался, завивался выше.
Дождик покрывал блестящим лаком
станционные худые крыши.
 
 
Эшелон грузился у товарной,
и погрузка шла – без замедленья.
Знали мы: готовит враг коварный
снова на Советы наступленье,
 
 
знали мы, что пану поклониться
для рабочих – нынче несподручно.
И повез нас к западной границе
паровоз – насмешливый разлучник.
 
 
Наши хлопцы – сжались тесным
   кругом,
крепко помнили, зачем мы едем,
и вагон товарный был нам другом,
согревал и двигал нас к победе.
 
 
И сильнее памяти о доме,
и сильнее, чем глухая осень —
мне запомнился вагонный номер:
     209 238.
 
 
… … … … … … … … … … … …
Не задаром, видно, хлопцы бились, —
мы покой завоевали прочный.
Время шло, мы сроки отслужили,
и настало мне идти в бессрочный.
 
 
Дома много всяческой заботы:
незаметно день за днем проходит.
Позабыл я за своей работой
о тяжелом, о двадцатом годе.
 
 
И, довольный этой мирной долей,
жил я, ни о чем не беспокоясь,
но однажды, возвращаясь с поля,
повстречал в степи товарный поезд.
 
 
Проходили медленно вагоны —
много хлебного, большого груза.
Я гляжу – и вдруг неугомонно
сердце заворочалось под блузой.
 
 
Сразу встала, в орудийном громе,
та глухая, боевая осень:
увидал я старый-старый номер
     209 238.
 
 
Понял я: он длится, бой жестокий,
только биться надо – по-другому.
…И, взбежав по насыпи высокой,
отдал честь товарному вагону.
 

1925

Иван Филипченко

Беднота

 
Как ветви леса, тянутся их руки,
Над нами образуя грозный свод
Из кистей, пальцев желтых, точно йод,
Их устремленных лиц глаза, как люки.
 
 
В чаще глухой, чем дальше, тем огромней
При свете фосфорических их глаз,
Себя кляла ты и клялась не раз
На камне камня не оставить – вспомни.
 
 
Ты в землю зарывалась, в рудники,
И там твои подземные скитальцы
Искали злато – кольца лить на пальцы —
И камни, как созвездий огоньки,
На пальцы их, – когтистые крючки.
 
 
Ты – прообраз солнца
И солнца не видишь,
Для тебя оно град невидимый Китеж,
Ты сила сил, а зовешь оборонца
И всегда на свою погибель.
 
 
Вечеров вблизи и вдали быль,
Ночей искрометная маска, —
Огни синелунных шаров, словно звездный
   каскад.
Пылание тихое ламп, мерцанье каминов,
   лампад,
Ты зажгла своими руками.
 
 
Да будет свет, огня полуночная пляска,
На радость и счастье в космическом храме,
Но пока в вертепе стыда, торгашей и убийц,
Перед кем века склонялись ниц.
Да будет свет, а сама во мраке живешь.
 
 
Ты за медный ломаный грош
Несчетностью согнутых спин,
Шевелишь миллионами рук, миллиардами
   пальцев.
Столько нежных страдалиц, кротких
   страдальцев,
Где все как одна, все, все как один.
Все единым взмахом, единым жестом,
За скудный хлеб, кочевые, обреченные
   переездам,
Обувают властительных, одевают они
именитых, —
«Да будет красота!»
Но воск на рабочих ланитах,
Кандалы на ногах, на плечах одна
   тяжесть креста.
 
 
Рассвет и день под палящим солнцем,
   до ночи,
Льешь пот на чужом лугу и на поле,
На фабрике душу дробишь до безумной
   боли,
На заводе кромсаешь кости неумолимей,
   жесточе,
Погребаешь себя на дне шахт юга, —
Доколе, доколе, доколе!
«Да любите друг друга».
 
 
Ты – прообраз солнца
И солнца не видишь.
Для тебя оно град невидимый Китеж,
Ты сила сил, а зовешь оборонца
И всегда на свой капут.
 
 
Твой творческий радостный труд,
Твой труд обязательный – жить поденно,
Твой труд непосильный, труд потогонный,
Твой труд кровавый,
Потрясающая твоя смерть,
Разложенье растертого тела, смердь, —
Черни трепетная забава.
В колизее Рима.
 
 
Кем ты хранима,
Чья ты забота,
Чья огнепламенная ты поэма,
Кроме меня, —
Немо, немо.
 
 
Я поэмы спою о тебе, моя мать,
О твоих красных витязях песни, былины,
Красных богатырей, как сражалася рать,
Как назад не вернулся из них ни единый.
 
 
Я былины сложу,
И сказанья скажу,
Как борцов погребли у стремнины.
Как на бой поднялась ты за бедных сынов,
Искалеченных долей железной.
Я во тьме гробовой, в молниях слов
Звал на бой,
Поднималося солнце над бездной.
 
 
Снова миг наступил,
Снова пробил час,
Собрать в исполинские армии тыл.
 
 
Ураганный порыв миллионных масс,
Против класса класс,
Силу против сил.
 
 
Ты, ты победишь и правда за нами,
И свобода, равенство, братства свет
В титанической беспримерной драме
Родятся на тысячи тысяч лет.
 

1918

Из «Девятой симфонии» (К IX годовщине Октября)

 
Россия созидает штаты:
Гудит симфонией Девятой
Лязг рычагов, раскат колес
И гимн гудков тяжеловатый.
 
 
В садах, где плоть плодов ала,
Между дерев ревут в разгулье
Размеров грандиозных ульи
Из камня стали и стекла.
 
 
То высятся за рядом ряд
Заводы и Электрострои,
И фабрики: и там герои
Простые просто мир творят.
 

1926