Текст книги "Горячие точки"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

– Мы уже зимовали в горах, ну его на фиг! Еще одну зиму не выдержим. Домой пора.

– А «боевые»? Где вы заработаете больше, чем здесь?

– Нигде. Но вы, корреспонденты, ошибаетесь. Не все контрактники едут сюда за деньгами! Те, кто успел повоевать раньше, в мирной жизни просто не нужны, на них там смотрят, как на двинутых. Да оно в принципе так и есть. Мне бы тоже забыть обо всем поскорее, а то говорят, после войны кошмары снятся. Вот если не выйдет с институтом, не получится с работой – тогда, что ж, вернусь сюда за «бабками», у нас войну для себя найти не трудно.

Рядом на снарядном ящике сообразили ужин трое молодых. Они даже в темноте отличаются от старослужащих. Молча прижавшись друг к другу, низко склонились над спиртовкой, пытаясь согреться от ее жидкого огонька.

– Сколько мы уже здесь, месяца три, да? За это время пока ничего такого еще не было. Мы же молодые, нас в первый раз взяли.

Андрей Уляшев, Игорь Пименов и Кайрат Куншкалиев пришли сюда из учебки, прослужив в армии даже больше, чем полгода. Но снова они здесь «черепа», салаги – как в первые дни службы. Потому что здесь война. И курс молодого бойца для них начинается заново.

Но уже к весне они собираются домой: здесь день идет за три, так что служба их скоро кончится.

Они тоже минометчики и сейчас думают об одном: только бы, пока нет погоды, командир не решил возвращаться в Таджаул пешком. Тогда им придется нести свои минометы на себе. Они слышали разговор Безклубова по рации со старшим одной из групп, которую неверно высадили. Полковник приказал их командиру идти на свою точку пешком.

– А «самовары»? – спросили из наушников.

– На себе! – Солдаты это слышали и прекрасно понимали, что «самовары» – это минометы.

– А двести сорок «карандашей»?... Действительно, а куда же боеприпасы?

Группа, из-за тумана выброшенная где попало, не может приступить к выполнению боевой задачи. Более того, связанная тяжелой кладью, она просто беспомощна в горах.

Выполнять задачу любой ценой и для этого подрывать боезапас и выдвигаться в нужный район пешком?

Или готовиться защищать только самих себя, положившись в этом на неожиданно ставшие обузой минометы?

Безклубов приказал выбирать место получше и готовиться к обороне. Все понимают, что теперь спешить некуда, надо защитить себя.

Задачка по логике

После ужина командир собрал офицеров на совещание. У всех ли подчиненные готовы к ночлегу? Сколько выставлено постов на ночь? Пароль.

– До рассвета пароль – мой любимый. – Безклубов назвал цифру. – Кто и во сколько проверяет посты?

Подполковник-артиллерист, старший после Безклубова по званию, распределил смены.

– Я сплю здесь. Будить по каждому пустяку. Я уж не говорю, если кто-то вышел на связь или где-то слышна стрельба. Я крепче спать буду, если вы меня чаще будить будете. Со мной остаются радист и дежурный офицер. Вот это – ему. – Полковник протянул артиллеристу прибор ночного видения. Единственный в группировке образец «новейшей» военной техники.

Все разошлись. Рядом с командиром остался связист с радиостанцией. Неподалеку два «рэбовца» со сканером слушают эфир. С утра было много чеченской болтовни, но теперь тишина. Сканер будет прощупывать эфир до тех пор, пока не сядут аккумуляторы. Заряда хватит еще на шесть часов, то есть как раз на ночь. Я тоже остался с командиром.

– Со времен Гражданской войны мы воюем сводными отрядами! Начало Великой Отечественной – тоже самое. Ну, помнишь, заградотряды: кого наловили, те в первом же бою и полегли. Потом все же научились воевать – полк в полном составе, все друг друга знают, каждый понимает, что должен делать – красота! Скажи, куда это подевалось? Опять надергали со всей страны кого на месяц, кого на три, посводили их в отряды... Мне тут приданы «вэвэшники». Им ставишь задачу – они ее согласовывают со своим штабом в Ханкале, в Москве, еще черт знает где. И только когда получают подтверждение, начинают делать то, что от них требовалось еще неделю назад. Поэтому у нас что в первую войну, что сейчас – пока сдвинешь с места.

Накипело в душе у командира, накипело. В прошлую войну он штурмовал Грозный в составе дивизии генерала Приземлина, отрабатывал решения комдива на бой. Потом академия имени Фрунзе – великолепная школа военного искусства! Но как же далека эта теория от проведения войсковых операции в Чечне!

– Там нас учили, как надо воевать, а сюда приходишь и смотришь, как воевать не надо. Дело-то за малым! Немного решительности, чуть-чуть согласованности – мы их и без нового оружия одолеем. Оседлай все высотки, выжимай их на минное поле, запирай котел – и мочи изо всех калибров! А сейчас.... Ну, найдем мы их следы, чуть-чуть оружия, мелочевку всякую. Но сами-то боевики уже ушли! Еще, не дай Бог, людей потеряем на тех сюрпризах, что они нам оставили. Теперь, раз так, уходить надо и снова ждать удобное время для удара.

– Так почему не уходим? Кого мы теперь здесь ловим?

– Теперь никого. – Безклубов задумчиво жует травинку. – Теперь нас здесь можно ловить...

Конечно, голыми руками нас не взять. Но риск перестал быть оправданным. Глупо таким табором гоняться за трофеями, наподобие тех, что мы нашли в лесу два часа назад.

Безклубов оторвал меня от своих мыслей загадкой.

– Посреди пустыни лежит мешок. На мешке человек. На нем сверху еще один мешок. Кто этот человек и как он сюда попал? Можешь задавать вопросы, а я буду отвечать только да или нет.

Я стал задавать вопросы.

– Далеко от караванных путей?

– Не важно.

– Человек жив?

– Нет.

– Его убили?

– Сам загнулся.

– Молодой?

– Как мы с тобой. Но это тоже не важно, – от сравнения по коже невольно ползут мурашки. Безклубов действительно не похож на командующего – стал бы генерал сидеть здесь вместе со своим войском – без воды, еды и крыши над головой!

– Он там по своей воле?

– Да.

– Он искал смерти?

– Нет. Но он ее нашел.

Я задумался. Нет, хватит на сегодня мыслей. Сдаюсь.

– Это парашютист. Мешок снизу, мешок сверху – парашют не раскрылся. – Безклубов рассмеялся. – Хотел как всегда, а кончил плохо. – И без всякого перехода: – Да задавить их здесь не так сложно. Даже в горах. Но принцип такой: увидел – надо убивать!

«Глаза Безклубова сверкнули» – написал бы репортер, никогда не видавший войны.

«Это слова гестаповца из фильма про фрицев! – подумает читатель, изнеженный тщательным подбором правды о войне. – Так не может говорить насквозь положительный и смелый русский полковник».

Я шел к своему костру уже заполночь. И думал о том, что разве эти жестокие и, на первый взгляд, циничные слова страшнее самой войны? В бою не время философствовать. Кто в этом усомнится, будет убит. Если не мы, то нас.

А значит, «увидел – надо убивать»!

Другой возможности не будет. Воевать на полумерах нельзя.

В свое время была такая полувоенная игра – «Зарница». Школьники бегали по полям игрушечных сражений с деревянными автоматами, изображая из себя солдат. А настоящие солдаты с настоящими автоматами смеялись и говорили, что если мы никогда не хоронили «бычки», то мы салаги. И под это дело мы с удовольствием рыли за них окопы.

Теперь автоматы настоящие, но все снова похоже на игру – еще утром мы были на охоте, а теперь сами в западне.

Если завтра погоды не будет

У костра на земле валяются деревянные крышки от снарядных ящиков – наши лежанки. Земляные стенки действительно спасают от ветра, но зато не выпускают дым. И он кружится из угла в угол, и только потом, тяжело перевалившись через стенку, уносится прочь.

Забавнее всех выглядит авианаводчик Андрей. Летная кожанка, туфли и пилотка, завернутая на уши. Среди здешней слякоти он выглядит как пижон или оккупант. Андрей тянет ноги в штиблетах поближе к огню. Рожденный летать, он сидит на деревянной дощечке и зубом на зуб не попадает.

Никто не спит. Все молча смотрят в огонь. Спальник есть только у доктора, и он, завернувшись в него с головой, пытается храпеть. Гуся то и дело толкает его в бок.

– Доктор, проснись, хватит храпеть, где твой спирт? – Все знают, что спирта давно нет, согреться нечем. – Ну дай коллективу хоть глюкозы.

Амир поворчал, но достал из-под головы свою сумку с красным крестиком и выдал пакет с глюкозой. Двести пятьдесят грамм на восемь человек.

Право первого глотка дают нам, гостям. Саша Кисловский делает осторожный глоток, потом подымает глаза на меня и с некоторым сожалением отдает пакетик. Сашка учился в институте и не служил в армии.

Какой теперь она ему запомнится?

Состоящей из холода, голода и поразительного умения наступать на одни и те же грабли?

Или из мужества тех, о ком даже не напишут в газетах, потому что в повседневном выполнении долга вроде и нет ничего выдающегося?

Пока в тебя не стреляют из боевого оружия, ты не почувствуешь войну. Но это только до первой крови. До первого убитого.

– Бесконечно можно смотреть только на то, как журчит ручей, как горит костер и как тебе выдают зарплату. – Гуся не может долго молчать. Маленький, юркий, весь состоящий из движений и улыбок, он пытается растормошить остальных. За что Безклубов взял его в телохранители? Ведь Гуся музыкант, а не вышибала. До войны он был солистом оркестра.

– Вот мы тут сидим по чьей-то дури. По чьей? Ведь не из-за погоды же! Сначала мы замешкались из-за «вертушек», а пока «тормозили», 74-я бригада как раз втянулась в свой район. Теперь и ее сворачивать уже поздно. Выходит, ночуем мы здесь из-за ее нерасторопности. А если бы мы сработали четко, они бы, как пить дать, вошкались сутки. И мы бы застряли здесь опять же из-за них.

– Да не из-за них. Просто всем надо разворачиваться бойчее, тогда духи никуда не денутся!

– Корреспондент, почему газеты об этом не пишут? Кто у нас враг – в чалме с автоматом или в штабе с толстым брюхом? Вот я всего лишь прапорщик, а знаю, что так не воюют. А в Ханкале что, не знают? Там ведь не такие недоучки, как я, там полковники и генералы.

– А мне кажется, они просто просекли вкус «боевых». Сиди себе в штабе, под охраной, переворачивай календарь и считай свои трудодни! Это не батальоном в атаку ходить. У них из Москвы сюда даже очередь, каждый едет и прикидывает, что он потом себе купит.

– Ну а ты себе что купишь? Вот Амира можно понять: он родом из Карамахов, ему там, когда в гости приезжал, свои же односельчане – ваххабиты сорок палок врезали. У него пролетарская злость от обиды, он воевать будет из принципа. А ты сюда зачем приехал? У тебя в личном деле уже две войны записано, мог ведь отказаться ехать на третью? Только не надо слов о Родине!

– У меня эти две войны не только в личном деле, они у меня в судьбе записаны. Мне лучше здесь служить, чем там на майорское жалование право на жизнь отвоевывать. А своего угла у меня что здесь, что там – все равно нет. И не скоро будет. Раньше была армия бесквартирных, теперь армия льготников. В Ханкалу на неделю слетал в командировку, привез справку – и становись в льготную очередь.

Сошлись на том, что честным трудом в России на хлеб не заработать.

– Ладно, нам тут еще о политике разговоров не хватает! Пусть лучше нам Гуся что-нибудь споет.

Гусейн положил на колени деревянную крышку от снарядного ящика и под мерный такт ударов затянул унылую песню про журавлей, которым уже нет мочи куда-то лететь, и они приземлились тут, в Чечне, в горах среди ночи.

Слушали молча, все как один выставив ступни и ладони в редеющее пламя костра.

– Если завтра погоды не будет, пойдем в село на мародерку. Там споешь. Чтобы девки к нам не липли. И мы к ним тоже.

Страна «Спи-ешь-пей»

К утру погода не наладилась. Туман не оставляет никаких надежд ни на продолжение операции, ни на возвращение в Ботлих. Есть, пить и курить нечего. Табачный вопрос встал ребром.

Прошлись по всем карманам, нашли еще пару сигарет.

– Сорок восемь – курить просим!

– Сорок один – курю один!

– Сорок пять – оставь покурить, по-хорошему прошу.

– Эй, летчик, дай папироску, а то у меня уже душа в полоску!

– У меня один папирос, да и тот прирос. И вообще, какой ты, на фиг, матрос...

Но в село за продуктами Безклубов никого не пустил – не известно, чем может закончиться встреча с местным населением. Поэтому одна группа пошла за дровами, другая – искать ручей.

Дров натащили, наверно, на неделю вперед. Огромные кучи деревянных обломков кажутся безнадежно сырыми. Неужели они будут гореть?

А вот ручья поблизости не оказалось, вторая группа вернулась ни с чем. Воду пришлось собирать с травы пластмассовой коробкой из-под сухпайка. Капли слили во флягу (в ней был спирт) и пьем по кругу.

Вода вкусная, чуть-чуть сладковатая. Но мало.

– Хорошо, что не видно, что мы пьем.

– Это же природа, Божия роса... А вот с лужами надо поаккуратней, от перестоявшей воды можно и подохнуть.

– Доктор, а зачем нам пантацид?

– Это если ты еще жить собираешься, чтобы помирать не натощак. Шучу.

– А кто читал в детстве сказку про страну «Спи-ешь-пей»? Вот это житуха! Поспал – поел – выпил...

Найден еще один источник влаги. В углублении металлической плиты, на которую упирается миномет, стоит вода. Набирается целых две кружки.

Не стреляющее оружие угнетает. Готовые к бою минометы сиротливо смотрят в небо, которого не видно. К туману все уже привыкли, и ощущение тревоги сменилось чувством голода.

Вертолета сегодня не будет, это ясно. Наверно, не будет и завтра.

День прошел в подготовке к ночлегу. Чтобы не замерзнуть, то отжимаюсь, то отбираю у кого-нибудь из солдат лопату и помогаю рыть очередной окопчик. Согревает, но к вечеру от усталости дрожат руки.

Ночью пошел дождь. Я уже почти уснул на своей деревянной лежанке. Я мог бы проспать до самого утра. Но капли заползают даже под ресницы. Все подняли свои лежанки над головой и придвинулись к костру. Он шипит от дождя, но каким-то чудом продолжал гореть. Это чудо – порох из минометных зарядов, который Гуся то и дело подсыпает в угасающее пламя.

Неожиданно дождь кончился. Доски побросали на землю и стали раздеваться. Пламя лижет нашу сырую одежду. Пальцы едва терпят, а по голым спинам гуляет ледяной ветер. Выдерживаю минут пять и одеваюсь. Горячая одежда создает иллюзию тепла. Но не надолго.

Снова заморосил дождь. Все повторяется.

Мокнут наши вещи. Аккумуляторы сели еще в первую ночь. Дорогостоящая аппаратура превратилась в бесполезный хлам.

Все, кино кончилось.

Видеокамеру закутали в целлофановый чехол, спрятали в кофр и раскрыли над ним специально для этого припасенный зонтик. Но спасет ли это от сырости?

– Ночь какая-то тренировочная. Лег – встал, лег – встал. То ты на доске, то она на тебе.

Тринадцать

Отступившая к утру темнота обнажила побелевшую траву. Иней.

Провожу пальцем по травинке, из белой она становится снова зеленой. Значит, еще не мороз, только последнее предупреждение.

Связь по рации между разбросанными в горах подразделениями теперь только в экстренных случаях. Почти все аккумуляторы «приказали долго жить», зато до сих пор не истрачен ни один патрон.

Туман.

Ни мы, ни в нас.

Но каждый рассвет – как перед Бородинской битвой.

Две ночи на Шариламе позади. Начинается третий день крупномасштабной войсковой операции по уничтожению бандформирований в верховьях реки Шаро-Аргун.

По-прежнему ничего не происходит.

Под нашей горой сразу два села. Одно называется Дай, другое – Шаро-Аргун. Оба селения пользуются дурной славой. Кажется, что Дай ближе, но дорогу к нему преграждает река. Ближайший мост в десяти километрах. За продуктами решено идти в Шаро-Аргун.

Одиннадцать человек. Прошусь с ними.

– Ты же понимаешь, что мне за тебя, случись чего, голову снимут. – Безклубов попыхтел для порядка, но через минуту улыбнулся: – Обещал я тебе, что будешь лягушками питаться, а ты не верил. На войне плохо не когда стреляют, а когда жрать нечего и помощь не придет. Хотя, когда стреляют, тоже, конечно, хреново. Ладно, с вами пойдет Гуська, держись к нему поближе.

Командовать продовольственной экспедицией назначен капитан Дмитрий Козлов. Оказывается, он – наш коллега, военный журналист. Но здесь капитан – замполит группировки. А при необходимости и командир боевой группы. Это его людей в первый день из-за непогоды подсадили к нам, на высоту 1691, и в назначенное место капитан повел свою группу пешком.

Но после первой же ночи Безклубов приказал им возвращаться на Шарилам. Здесь можно хотя бы высушиться у костра.

– Корреспондент, ты что, тоже с нами? В приметы не верю, но лучше б остался. С тобой и Гусей нас тринадцать, нехорошо. Ну ладно, становись в строй. Может, тебе автомат дать?

– Мое оружие – авторучка.

– Мое, вообще-то, тоже. Но газета не выходит, приходится воевать свинцом, а не словом.

Экспедиция

Вышли ровно в полдень.

Не знаю, как Шарилам переводится с местного, но верхушка нашей горушки похожа на шар. Сначала пологий, мягкий спуск. Потом все круче и круче. Стараясь ступать след в след, мы вытянулись цепочкой метров на двести.

Еле сдерживаюсь, чтобы не перейти на бег. Если понесет – не остановишься. Я еще вижу сзади наш старт, а ноги уже дрожат как веревки.

Первым идет прапорщик Магомет Абуев (Мага). Когда-то он проходил подготовку в одном из лагерей Багаутдина. Но повоевать за идеи ваххабизма, к счастью, не успел, вовремя бросил это богопротивное дело и пошел служить по контракту в российскую армию.

Он учился ставить растяжки и закладывать на дороге фугасы. Теперь ему доверяют идти первым.

Это риск. Если вовремя не увидеть тоненькую проволочку, есть только 2–3 секунды, чтобы крикнуть остальным «ложись!» и попрощаться с жизнью. Духи ставят растяжки так, что осколки найдут тебя везде.

12.55.

Идем почти час. По бокам дороги пропасть. Что там, внизу и где оно кончается, не видно. Даже по сравнению с нашим туманом там сплошное облако.

Развилка. На карте ее нет. Куда идти?

На правой дороге поперек лежит большое поваленное дерево. Нет, туда не пойдем.

Выходим на поляну. Я назвал ее Поляной сказок. Грибы как на прилавке: белые, подберезовики, целые семьи – от огромных, до самых маленьких. Прямо посреди поляны раскинула тяжелые ветки дикая груша. Плоды маленькие, похожие на светло-желто-зеленые яблоки. Самые крупные едва ли крупнее сливы. Все спелые, ужасно сладкие. Внутри сиреневые.

– Зря мы с голодухи на фрукты налетели.

– А вон, доктор тоже ест, значит, можно.

– Дикая груша – лучшее средство против поноса – с умным видом изрекает доктор. – Но вы, друзья, правы, на пустой желудок много нельзя. – К доктору возвращается строгость. Он прячет полную горсть миниатюрных фруктов в карман и с важным видом отходит от дерева. С поляны уходит три дороги.

– Налево пойдешь – голову сложишь, на право – коня потеряешь...

– А прямо пойдешь – козленочком станешь!

– За козла ответишь, – беззлобно шутит Дима Козлов. – Кстати, эта развилка есть и на карте. – Командир снова серьезен. – Обе дороги ведут в одно место. Только одна идет вдоль ЛЭП, а другая вдоль ущелья.

– Командир, а третья?

Капитан махнул рукой – пошли прямо.

Блокнот, в котором только что делал записи, прячу в карман, чтобы догонять. Треснула ветка. Вздрагиваю. Сзади стоит и улыбается прапорщик Алексей Самохин. Напугал! Он идет последним и охраняет нашу колонну с тыла.

13.10.

Ноги уже привыкли к нагрузке. Но это еще едва ли третья часть пути. С ужасом думаю про обратную дорогу.

– Корреспондент, стой. Вода. – Дима достал из кармана ручку, вынул из нее стержень и наклонился в щель между сросшимися стволами дерева. Затем передал свою трубочку мне.

– Только глубоко не суй, чтобы гадость со дна не полезла. На поверхности воды плавает какая-то мошка. Я осторожно окунаю ручку – чтобы ни ее не задеть, ни дно.

Идем не быстро. Успеваю делать записи на ходу. Умудрился еще ни разу не упасть, хотя под ноги не смотрю вовсе. И все-таки отстаю. Замыкающий меня ждет, оглядываясь по сторонам. Прячу блокнот в карман и бегом догоняю остальных.

Посреди дороги большая, грязная лужа, истоптанная коровьим стадом.

– Кто хочет воды? Гусейн присел у дерева.

– Чистая питьевая вода.

Привык к его шуткам и розыгрышам – это же для скота!

– Да не эта, вон там, внизу.

Внизу ручей. Чистая горная вода. Жизнь снова стала сочной и яркой, как в рекламе хрустальной свежести. Вниз идет солдат с флягой. Пьет сам и несет всем. Фляга идет по рукам. Слышны бульки. Два-три глотка – и другому.

– Оказывается, как хорошо ходить с флягой!

– Много не пей. Кем бы ни стал, а отвечать все равно за козла придется. – Мага шутя озирается на замполита. Но тот смотрит в карту, сверяя наш маршрут с компасом. Ему не до шуток.

Где-то далеко-далеко раздался артиллерийский разрыв. За ним другой.

– Тщ! – прислушиваемся. Может, там без нас началась, наконец, операция?

Нет, в тумане ничего не начнется.

13.25.

Рядом с дорогой валяется два отстрелянных гранатомета.

– Давно брошены?

– Внутри уже букашки бегают. – Мага нюхает ствол. – Запаха нет. Может, неделя, может месяц, но не с прошлой зимы, это точно.

13.35.

Заблудились.

– Я балдею с нашей карты. Нет этих дорог! – замполит сверяет карту с жизнью. – Ну-ка, посмотри, куда это ущелье упирается.

Солдат лезет на дерево.

– Там коровы пасутся!

– Во, коровы! И больше ничего не надо! А то без жратвы возвращаться как-то не того. – Гуся почесал затылок.

14.00.

Дорогу нашли.

Крутой каменистый спуск. Слева обрыв. Стоп. Командир сомневается в правильности пути. Но вот речка, вот дорога. Солдат кричит: «А вот и ЛЭП!» А я ничего этого не вижу. Куда они смотрят?

14.10.

Вышли на площадку над селом. Привал.

– В село заходить будем? – Это Гуся.

– Нет, мимо пройдем! А зачем шли?

– Я думал, воровать.

– Это же Гуся! Шутник.

Шаро-Аргун как на ладони. Значит, и нас оттуда видно.

– А может, напрямую ломанем? Это ж какой крюк нам по серпантину выписывать!

– Напрямую ближе, но дольше. Если хочешь ноги поломать, иди. А вот то, что нас видно, как в тире, – это не правильно. Надо побыстрее отсюда сваливать. – Мага, как всегда, идет первым.

Жарко. Неужели был туман, дождь, холод, две ночи на земле? Здесь, на тысячу метров ниже – солнце.

От ходьбы по скосу болят ступни и правое колено.

Выходим в долину. Внизу шумит речка, но за деревьями ее не видно.

Совещание.

– Трое пусть останутся перед входом в селение. Мало ли что.

– Пусть останутся Амир, Мага и Гуся. А то скажут, духи переодеваются в нашу форму и бродят как хотят.

– Останется снайпер – раз, связист – два. Ты старший, – капитан обращается к Маге. – Останетесь в последней «зеленке» над селом.

14.30.

До села триста метров. Чьи-то свежие окопы преграждают дорогу. Осторожно идем дальше.

На карте это земля наша. На деле – мы идем сейчас по ней, как воры, укрываясь в тени, готовые стрелять на любой шорох в кустах.

Боевики тоже прячутся, но не от местных жителей. Для них каждый встречный может оказаться родственником.

Для нас – предателем.

Как нас встретят в селе? Хлебом-солью на пороге или автоматной очередью из-за угла?

Салям алейкум

Село тянется вдоль единственной улицы вниз, туда, где шумит горная река. Читаю название – улица «Заречная». Не какая-нибудь «имени Шамиля Басаева», а наша в доску – Заречная!

Село нельзя назвать бедным. На обочине и во дворах стоят трактора и КамАЗы. Все окна застеклены, все крыши покрыты шифером или даже оцинкованным железом – величайший дефицит в горах. А ведь зимой здесь шли бои и почти все было разрушено.

Теперь разрушенной остается только школа. Ее не восстанавливают, чтобы показать международным комиссиям как факт варварства российских войск.

Два человека, издалека завидев вооруженных людей, входящих в село, растворились в одном из дворов. Успел только рассмотреть, что это молодые парни. И вроде бы без оружия.

– Все остаются здесь, я вперед. Следом Гуся. Из виду нас не упускать! Оружие на людей не наводить!

Дима подошел к забору. С той стороны к нему несмело подошла женщина.

– Салам алейкум! Где живет глава администрации?

Выяснилось, что женщина ничего не знает. Или не понимает. Но дом показала. Проводить нас вызвался ее малолетний сын. Он с завистью смотрит на Димкин автомат и нас совсем не боится.

И вдруг – сюрприз! Справа от дороги в ряд стоит четыре новенькие армейские палатки. Как будто мотострелковая рота на полевом выходе.

– Для кого это? – спрашиваю у мальчугана.

Он слишком плохо говорит по-русски, чтобы объяснить. Палатки пустые, за ними луг. К одному из колышков привязан одинокий бычок.

– Я так думаю, что здесь ночуют боевики. И бычок этот для них. Готов поспорить, что сзади палаток натоптано, а тропа уходит вон в тот лес. – Дима едва заметно повел в сторону леса стволом автомата.

Как будто из ниоткуда к нам подошли те парни, которые сначала, при нашем появлении в селе, поспешили куда-то укрыться.

– Мы вас проводим, – пацаненку что-то сказали на своем, и он убежал, не оглядываясь.

На вид парням меньше двадцати. Одеты аккуратно и не бедно. Чистые, хорошо отглаженные рубахи из тяжелого шелка, новые джинсы, туфли на толстой, видимо, очень крепкой подошве. Здесь, где никогда не было асфальта, очень странно увидеть чистую обувь. Туфли у парней блестят.

С улыбками они пошли вперед так, что замполит оказался между ними. Гуся держится метрах в тридцати сзади. Следом за ним Охотник. Он идет так, чтобы видеть и Диму с Гусей, и тех, кто идет сзади.

Так мы растягиваемся по всему селу. Нас десять человек, но вокруг каждого сто метров пустоты.

Гнетущая тишина. Улица пустынна. Кажется, что в селе только двое мужчин, и те идут сейчас, едва не взяв нашего капитана под руки.

А из-за каждой занавески, из-за каждого забора за нами напряженно наблюдают сотни внимательных глаз.

В конце улицы крутой поворот. Вот они где, мужчины.

Шестнадцать рослых молодых парней призывного возраста. Одеты по-столичному. На безбородых лицах написано приветствие, но от этого почему-то, напротив, становится не по себе. Еще четверо, постарше, стоят в сторонке. Одеты просто, по-сельскому, брюки заправлены в носки. Говорят, что так носят брюки только ваххабиты. Но, скорее всего, это выдумки. Просто в горах, так действительно удобней.

Какое-то время стоим стенка на стенку.

Наконец вперед вышел человек, назвался Рамзаном. Спросил, чего надо. Когда узнал, что продуктов, сказал, что сейчас подойдет глава администрации, а сам вернулся в толпу.

Нам принесли ковш воды и угостили сигаретами.

Гуся все понимает. На мгновение он отрывается от ковшика с водой, едва заметно пожимает плечами и снова пьет, как ни в чем не бывало.

Подошел глава. Хамзат Башаев, лет сорока пяти, приземистый, седой чеченец. Одет просто, не то что молодежь.

– Отец, нам нужен барашек, картошка и все такое. Взамен напишу расписку. Поедешь в Нохчи-Килой, там наши стоят, они тебе дадут бензин. Годится?

Договорились быстро. Хамзат куда-то ушел и вернулся с человеком, который вел барана.

На листочке из моего блокнота Дима написал расписку. Ее тут же спрятали в карман.

В разговоре мы узнали, что палатки посреди села ставили весной сами же военные – для беженцев, чьи дома были разрушены бомбардировками. Но не завезли кровати, и палатки пустуют.

– А где же беженцы?

– Их взяли к себе родственники.

– Так зачем же тогда палатки?

– Ну как же, зима скоро...

Действительно, в горах уже вот-вот ляжет снег. Но если бездомным нашлось место в домах у родни, никто не пустит их зимовать в палатках. Даже если туда поставят армейские железные кровати. Родственные отношения, традиционное горское гостеприимство, и все такое.

Может быть, Хамзат имеет в виду другое – то, что палатки нужны боевикам; что по ночам они приходят в село, а в дома их пускать боятся. Вдруг федералы действительно, как и обещали, шарахнут по дому, который приютит людей с оружием? И это даже хорошо, что палатки пусты. Нет кроватей, нет и вопросов, можно даже пощипывать военных за скупость. А боевики – народ привычный, переночуют и без кроватей, на земле, под брезентовой крышей, им за это деньги платят.

Стаю вертолетов, летящую на Ботлих, высадку десанта, пешие походы групп, ищущих в тумане свои высотки – все это местные жители видели. В селе знают, что мы в горах застряли и что рано или поздно у нас кончатся продукты, поэтому экспедицию ждали еще вчера.

– Вы там, на Шариламе, минировали?

– Нет, мы больше мины не ставим. Война закончилась.

– А то ведь нам там косить...

– Садись на трактор, довези нас до Шарилама, сам убедишься, что дорога свободна.

Оказалось, что ни один из тракторов не исправен, даже тот, который у нас на глазах только что выезжал в поле. Ни у кого нет и солярки.

Ну и ладно. Теперь бы только поскорее отсюда выйти.

Безклубов всматривался в ту сторону, где два дня назад можно было рассмотреть Шаро-Аргун. По карте до него километров семь, можно постараться достать минометами. Хотя, конечно, ни о какой точности на таком расстоянии не может быть и речи. В горах ветер носится как хочет и на пределе дальности рассчитать место разрыва очень трудно. Даже, наверно, невозможно. Тем более что сейчас не то что Шаро-Аргун, даже окраины своих позиций скрывает туман.

Группа Козлова вышла в полдень. Час туда. нет, два часа – туда, пять – обратно. Должны успеть вернуться до темна.

– Ноль-третий, ноль-третий, выставь человека на левую дорогу, пусть посмотрит там мою группу, пусть посмотрит мою группу. Как понял, прием?

Ноль-третий – это комбат Романюта. Он с группой сидит прямо над Шаро-Аргуном. Но он тоже в тумане, ничего не видит, кроме себя.

– Ноль-первый, у меня за дорогой уже наблюдают.

– Смотри, чтобы они там друг друга не перестреляли по ошибке!

– У меня дозор ниже, там тумана нет, видимость прекрасная, не то, что у меня.

– Понял. Жду доклад, жду доклад. Все, конец связи. Восемь солдат, два прапорщика, офицер и корреспондент с Гусей. Тринадцать человек. Кто из них тринадцатый?

– Командир, а если они к темну не успеют?

– Тогда будут ночевать вместе с дозором Романюты. Если догадаются, конечно.

– Лучше бы не догадались. Замполит ведь не знает, где люди Романюты, и ночью, в темноте они друг друга точно перестреляют.

Подъем

16.30.

Пошли назад. До темноты два с половиной часа.

Местные мужчины так и остались стоять у поворота. По-моему, их даже стало больше.

В селе как по приказу вдруг появились женщины. Они выносят нам продукты. Набралось несколько мешков и дюжина пакетов с картошкой, помидорами, сыром, хлебом и всякой всячиной. Каждому на плечи легло килограмм по двадцать. Охотнику досталась самая тяжелая ноша – почти полный мешок с картошкой.

На выходе из села подошли прикрывающие нас Мага, снайпер и связист.

– И ишака не дали? Вот сволочи! Как же мы барашка потащим?

Барашек молодой, жирный, не поскупились местные, весит, наверно, не меньше полста кэгэ.

– Если его зарезать, будет вдвое легче.

– А кто резать будет?