Текст книги "Горячие точки"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

В ночных сумерках, на скале застыла фигура переводчика. Перекинув через плечо автомат, Мурат держал обеими руками горящий факел и размахивал им над головой. К нему подползали десантники, шатались, вставали на ноги и махали, махали, кто автоматом, кто кепкой, кто снятым с тела тельником.

Тот, кто не смог подняться во весь рост, вскидывал в приветствии руки, многие вытирали слезы с глаз, размазывая их по лицу. Командиру помогли подняться на ноги и подсадили на скалу. Переводчик крепко обнял его. Вдвоем они сигналили факелом, смеялись и плакали, не стыдясь слез. Совсем неожиданно для себя, Франц прокричал:

– Мурат, ты был прав. Ты понял меня? Ты был прав... Война есть война...

Переводчик понял его, неопределенно покивал головой. Задумался и, повернувшись назад, нашел глазами сидевшего рядом с трупом Сереги-«дембеля» Андрея Мальцева. Заметил счастливый, восхищенный взгляд, слабое приветствие его руки. Широко улыбнулся ему в ответ и громко ответил Клинцевичу.

– Кто знает... Главное, мы живы. Живы, командир, живы!

КОНТИНГЕНТ. Рассказ

Двадцатичетырехлетнего полевого командира Керима Исламбекова уже с месяц не покидало чувство опасности. Каждый вечер он засыпал с мыслью, что утреннюю тишину снова нарушит лязг танковых гусениц, рокот вертолетов и смертоносные залпы ракетных установок. Беспокойство росло с каждым днем. До кишлака дошла молва, что «шурави» уходят. Позже об этом стали писать газеты, говорить радио. Радостная весть вселила в душу молодого командира тревогу и главный вопрос «Как?». Об этом не писали газеты, не говорило радио. Для них важен факт, а не сам процесс, так сказать, черновая работа. Керим знал, как чужеземцы уходили из захваченных стран. По договору правительств, организованно, без лишних жертв. Это где есть сильная власть. А если ее нет? Из той же России Наполеон бежал, бросив на произвол судьбы свои войска. Советские генералы никогда на это не пойдут. Гитлер уходил, уничтожая за собой города, села, мирных жителей, вел кровопролитные бои. Сейчас не те времена, и Горбачев не рискнет уподобляться фашистам. В обоих случаях русские били в лицо и в спину немцев и французов. Теперь они сами в чужой стране попали в ловушку. Как они будут уходить – вот что беспокоило его в последнее время. И еще Керима тревожила память. Все чаще приходило в снах. Его отец, горный инженер, выучившийся в России, любил приговаривать:

– Учи, сынок, языки и друзей и врагов. Все пригодится в жизни.

Он с юношеских лет вместо винтовки держал в руках циркуль и карандаш. Перед войной с русскими специалистами, проектировал и строил систему водоканалов на юго-востоке страны. Жили в палатках, землянках, по-походному, налегке, в сугубо мужской компании. Летом начальник строительного участка, Сергей Николаевич, привез своего сына Вадима, который мечтал стать геологом. Его мать погибла в автокатастрофе, отец переживал за сына, сын за отца, и им было легче вдвоем в трудное время.

Мальчики подружились с первой встречи и весело проводили время. Особенно ребятам нравилось играть в казаков-разбойников. Лазали по горным кручам и каньонам, бесшумно подползали к караванам, идущим с товаром из Пакистана, и громко «ухали» через мегафон, на манер американских индейцев, не на шутку пугая мирных кочевников. Крикнув победный клич, мальчишки исчезали в скальных нагромождениях Гиндукуша. Их опасные проделки не проходили бесследно. Особенно подводил «разбойников» мегафон, которого никто в кишлаке не имел. А без него выходило не страшно и скучно. Караванщики жаловались отцам, беспокоясь за жизнь детей. Ох, и попадало им от родителей за опасные проделки. Приходилось за грехи отбывать трудовую повинность с лопатами в руках. Хотя, какая там повинность, если работа увлекала ребят не меньше, чем разбойничьи игры. Результатом труда была вода – начало всех начал в песчаных пустынях субтропиков. Оживали истосковавшиеся без влаги плодородные земли, зеленели долины, светились счастьем и надеждой лица крестьян, они искренне благодарили великую северную страну за бескорыстную помощь. Мечтали о многом два юных друга. Но случилась война, будь она проклята.

«Ограниченный контингент советских войск», – мысленно повторил Керим ненавистные слова. В сотый раз отчетливо вспомнил тот холодный по-зимнему день, когда по новой «Кабульской» дороге вереница натужно урчащих двигателями русских танков вползла в сказочный, благоухающий оазис, сотворенный руками жителей близлежащих кишлаков. Ни в Москве, ни в Кабуле не поинтересовались: а хотят ли простые люди военной помощи. Этим решением правители наплевали в души людей. Избороздив стальными гусеницами танков живительные отводы оросительных каналов, пахотные земли, испоганив святые места, вчерашние друзья превратились во врагов. Тысячи равнодушных, чужеземных солдат, бряцая современным оружием, как ядовитым жалом гремучей змеи, ввергли обе страны в смертельную бездну. Первая пролитая кровь порождает ненависть и насилие.

В тот день и на родной земле Керима случилось страшное событие. Кто-то не стерпел обиды, плевка в душу, при виде разрушенной дамбы вблизи кишлака и мазутных пятен на водной поверхности канала. Прозвучал выстрел, и молодой русский солдат, черпавший ведром воду, обливаясь кровью, упал в глубь канала. Его кровь, смешиваясь с водою, расползалась вширь, порозовела и поплыла вниз по течению, завораживая и призывая к мщению его друзей. По горячке, по слабомыслию, без разбору, злой шутке, ради любопытства, чувства мести, просто так, от нечего делать, люди стали стрелять друг в друга, превращаясь в врагов. В дело вмешалась техника. Грозно рявкнули пушки бронированной стальной армады, и тысячи огненных посланников смерти унеслись искать свои жертвы. Пылали деревянные стройки, в панике выбегали из дувалов жители кишлака в поисках спасения. Трудно, ох, трудно было выжить в этой дьявольской свистопляске тем, кто находился в селении. Тогда еще не было в моде слово «зачистка». Это и спасло многих от лютой смерти. Отцы ребят не успели встать перед выбором: кто кого и за кого? Спящих, усталых после работы, их накрыло в теплой землянке огнем артиллерии. Одно прямое попадание крупнокалиберного снаряда навеки упокоило двух геологов – русского и афганца. Точнее, их тела разорвало в клочья. Следующие взрывы разветвили прямую линию канала в ряд неровных ответвлений, заканчивающихся заводями из глубоких воронок. Тяжелые танки проутюжили и развалили рабочие постройки вдоль канала, разрушив стены землянки, надежно спрятав братскую могилу под прозрачным покрывалом хлынувшей из канала в воронку воды.

Двум мальчишкам Всевышний уготовил другую судьбу. Спозаранку ребята отправились в горы на охоту. Их планы прервал далекий грохот техники, не вписывающийся в обычную утреннюю тишину. Наперегонки они влезли на вершину горы и с восторгом смотрели на длинную колонну техники, вынырнувшую из пасти ущелья. Два юных чудака ликовали, восторженно кричали, решив немедленно сделать разбойничье нападение на железных чудовищ. Строя разные планы, они стали спускаться по тропинке. И вдруг услышали эхо винтовочного выстрела, которое стало роковым для их кишлака, судьбоносным для Керима и, может быть, всей страны. После выстрела все пошло шиворот навыворот. Ровная цепочка колонны резко сломалась. Часть танков и бронемашин съехала с основной дороги прямо в зеленку. По пути ломая посадки нежных деревьев, помчались к водной поверхности канала. Оставшийся на дороге передний танк дернул стволом пушки, выплюнув из своей утробы смертоносную жабу. Произведя пристрелку, все скопище техники дружно фыркнуло из орудий, застрочило из пулеметов по каналу и предгорной долине, где приютился родной кишлак Керима.

Мальчишки остановились на пригорке и с ужасом наблюдали за ходом трагедии. Один Аллах знает, как они смогли пережить тот миг, когда снаряд разворотил их землянку. Видеть, как танк гусеницами утрамбовал на месте землянки землю, тяжело выполз из глубокой воронки, уступив место грязевому потоку воды. Керим навсегда запомнил залитые слезами глаза Вадима и его отчаянный, рыдающий крик:

– Не надо, не стреляйте, там мой папа, дядя Вазиль, не убивайте, не убивайте их!

Что-то кричал и он, путая афганский и русский языки. Но вопли и крики ребят терялись в грохоте стрельбы орудий и рокоте работающих двигателей техники. Вадим, обессилев от криков и рыданий, лишь хватал пересохшим ртом воздух, слабо махая руками. Ноги его подкосились и, потеряв равновесие, он свалился в расщелину, разбив о камни голову. Керим скинул с себя голубую майку, умело перебинтовал голову друга. Удар плюс нервное перенапряжение Вадима принесли новые заботы афганцу. Друг приходил в себя, бредил и вновь терял сознание. Пришлось весь день просидеть в расщелине, держа его голову на коленях, промывая рану водой и смачивая влажной тряпкой пересохшие губы. Так сидя и задремал, уставший от вороха беспорядочных мыслей. Легким толчком его разбудил пришедший в себя Вадим. Глаза его ясно и с нежностью смотрели на Керима, тихо прошептал:

– Спасибо, друг, что не бросил меня подыхать в расщелине, в отместку нашим. Что будем делать дальше?

Афганец ждал этого вопроса. Еще в обед он сделал обзор местности, убедился, что солдаты остановились на ночлег на предгорной равнине.

– Теперь нам вместе нельзя, – вздохнул он, положив ладонь на плечо друга. – Ваши убьют меня, наши – тебя. Колонна остановилась на равнине. Я провожу тебя к ним, а сам вернусь в кишлак. Надо похоронить отцов, узнать, жива ли мать и решить, как жить дальше.

Вадим кивнул обвязанной головой, перехватил руку друга на своем плече, благодарно сжал ее:

– Это начало войны. Только не между нами. Давай поклянемся никогда не стрелять друг в друга. Как наши отцы. Обозначь и сохрани их могилу. Я обязательно вернусь сюда. Если меня призовут воевать, знай, я буду стрелять только в воздух. И еще отличительный знак. Запомни – голубая повязка на голове, как твоя майка. Не забудь наш боевой клич. Это пароль.

Ребята по-мужски, крепко пожали руки, и Керим проводил друга до передового поста русских. Все было переговорено по дороге. Они последний раз обнялись и расстались, быть может, навсегда.

– К своим пришел, теперь не пропадет, – облегченно подумал Керим, высунувшись из-за скалы. Его случайно заметил молодой симпатичный боец с веснушками на лице и испуганно полоснул длинную очередь из пулемета. Правое плечо афганца прожгло острой болью, он вскрикнул и бросился обратно в горы. Бежал, спотыкаясь о камни, и горько плакал от боли и обиды, вспоминая отчаянный вопль друга.

– Не стреляйте, не стреляйте! Это мой брат.

Еще одна пуля, выпущенная на всякий случай, сделала свое черное дело, превратив юношу в мужчину и лютого врага пришельцев. Только на третьи сутки ослабевший и исхудавший он приполз в родной кишлак, где узнал о смерти матери и двух сестер. Через неделю ему вылечили плечо, и Керим пришел на кладбище. Долго молился за отца, мать, сестер, но не плакал, не мог. Кусал нижнюю губу до посинения, клялся отомстить за родных и близких. Очередной матерчатый символ мусульманского горя затрепетал над могилой, призывая к мщению.

Прямо с кладбища он отправился на канал. Место, где была землянка, нашел сразу, определив по воронке, залитой сверкающей на солнце водой. Тихо и уютно щебетал ручеек, выбегающий из заводи по глубокой гусеничной колее. Он впился глазами в песчаное дно, сидел на солнце не шелохнувшись до вечернего заката. Сильно хотелось пить, но не смог утолить жажду. Казалось, где-то там, под песком, сочится кровь отца и капля за каплей вытекает наружу. Керим больше никогда не пил воду из заводи. Случайно его взгляд обнаружил сохранившийся на берегу плоский зеленоватый камень, вспомнил, что именно на нем отец Вадима раскладывал карту-схему водосточных каналов. Бережно разглаживал складки на карте и увлеченно рассказывал отцу Керима и ребятам о своих грандиозных планах. «Его место на могиле, как вечная память, это их камень», – подумал Керим, приподнял его с земли и осторожно опустил в воду, где когда-то была землянка. Топориком срубил два дерева, аккуратно ошкурил ствол. Первый глубоко воткнул в землю над обрывом, в точности, как на могиле матери и сестер. Из второго сколотил крест и воткнул рядом. Поклонился еще раз, пожелав всех благ небесных дорогим сердцу людям, и вернулся в кишлак.

Утром старейшины рода держали совет, куда пригласили оставшихся в живых мужчин. Долго спорили, как жить дальше. Решили объявить свою территорию нейтральной, не воюющей ни с кем и ни за кого. Желающих немедленной мести не отговаривали, а предложили уйти в другие районы страны, где можно без угрозы для мирных жителей убивать неверных. Против выступил тщедушный, длинный, высохший, как скелет, с жестким, пронизывающим взглядом Ахмет, виновник того рокового выстрела:

– Мы должны убивать захватчиков везде и всегда, – злобно проговорил он, – объявить газават под зеленым флагом ислама. Война, только война искупит грехи перед Всевышним. Во славу Аллаха винтовка в моих руках будет стрелять в каждого, кто против священной войны независимо от веры.

– Ты стервятник, злобный и неугомонный. Мало тебе крови пролитой по твоей вине? Ты первый выстрелил в русских, – неожиданно заговорил самый мудрый и уважаемый в кишлаке аксакал, не проронивший доселе ни слова. – Аллах призывает к милосердию, миру, любви. Тебе этого не понять, уходи из кишлака, на тебе кровь земляков, ты стервятник и провокатор, твое место в аду.

Гул одобряющих голосов и злые огоньки в глазах мужчин и юношей, потерявших близких, заставили Ахмета удалиться, бубня себе под нос:

– Погодите, пробьет час, вспомните мои слова.

После его ухода дела пошли быстрее. Для охраны территории решили создать постоянный военный отряд, объединиться с соседними селениями. Пятнадцатилетнего меткого стрелка и грамотея, сына Визиля, старейшины назначили командиром. Так, в короткий период времени Керим превратился в настоящего мужчину, потерял всех своих близких, сделался полевым командиром и лютым врагом ограниченного контингента советских войск.

За мать и отца он отомстил за пару лет в схватке с Кабульскими войсками, пытавшимися установить правительственную власть над свободной территорией. В боях не щадил и русских, помогавших Бабраку Кармалю прибрать к рукам всю страну. Но Вадима так и не встретил.

Керим воевал только на своей территории. Последние пять лет никто не лез в его владения, и здесь наступила мирная жизнь. Воины отряда восстанавливали каналы, сеяли зерновые и собирали богатые урожаи цитрусовых. Там, где война, мир хрупок и недолговечен.

Гонец прибыл вечером. Им был Ахмет, прозванный «стервятником», выгнанный старейшинами из кишлака. Он почти не изменился, стал лишь худее и злее прежнего. Такие люди есть в любой стране и народе, существуют в поиске вражды, смертельной наживы, болея вечной и страшной болезнью уничтожения себе подобных. На протяжении всей войны Ахмет был для кишлака черным вестником тревожных событий, глазами и ушами курбаши Белибека, контролирующего всю провинцию. Посланник зловеще сверкнул своими угольными глазами и сразу перешел к делу:

– Привет тебе от курбаши и пожелание удачи в борьбе с неверными. Он велел сообщить, что русские собаки наконец-то решили покинуть нашу страну. Теперь, чем больше мы убьем солдат, тем скорее «шурави» уберутся на родину, тем милостивее будет к нам Аллах. На рассвете сюда прибудет сам Белибек с крупным отрядом моджахедов. Завтра ожидается отступление большой колонны техники на север. Мы ударим по ней и победим.

Керим, внимательно слушая «стервятника», с горечью понимал, что снова рушится мир и покой. Не глядя в лицо Ахмета, грустно рассудил:

– Знаю, что уходят, и слава Аллаху. Пусть идут. Зачем нападать? В крупной колонне будут танки, артиллерия, воздушное прикрытие. О какой победе ты говоришь? Нас разобьют в пух и прах. Помнишь, как десять лет назад. Я не хочу нового кровопролития.

Наконец-то пробил час стервятника! Не забыл Ахмет и никому не простил, как с позором был изгнан из кишлака. Помнил, ох помнил свои последние слова. Сейчас он их хрипло выплюнул, брызгая слюной:

– Во славу Аллаха мы будем стрелять в каждого, кто против священной войны. Усмири гордыню, не накликай беды на весь свой род, выполняй приказ и готовь людей к бою. Жди Белибека и его людей, выбора у тебя нет.

Молодой командир уклонился от ссоры, понимая, что Ахмет лишь исполнитель чужой воли. Курбаши Белибек. С ним шутки плохи. Заносчив, прямолинеен, но умный и рассудительный человек. Его отряды останавливались на отдых в кишлаке и не нарушали законов гостеприимства. Ходил и Керим под его началом в те первые военные годы. Неплохой стратег, умел производить внезапные налеты и вовремя отходить. Неужели выдержка изменила ему? Ударить в лоб по колонне, затяжной бой... Верная смерть. Он не кровожадный Ахмет и за просто так не будет рисковать людьми. Тут что-то другое. Какой-то важный политический заказ. Нужно обсудить на совете план спасения жителей, поставить курбаши перед фактом.

Приход «черного вестника» ни для кого не остался незамеченным. Всевозможные слухи повисли в воздухе, люди потянулись к мечети, где на небольшой площади проводились общие сборы.

Керима встретил встревоженный гул голосов, стихший при виде его поднятой руки. Тревожные глаза воинов и старейшин с надеждой смотрели на молодого мужчину, которому когда-то доверили свою защиту. Он поклонился им и решил сразу предложить свой план действий.

– Земляки, война кончается. Это большая радость для всех нас. Нам долго удавалось сохранять нейтралитет и оберегать женщин, детей, стариков, свои жилища, поля, водные каналы. Но судьба приготовила нам новое испытание. Завтра по дороге пройдет большая колонна советских войск, русские возвращаются на Родину. Знаю одно, если мы пропустим их через ущелье, то они уйдут без единого выстрела. Так было не раз за последние годы. Ночью к нам придет курбаши Белибек со своим отрядом. Они нападут на колонну. Отговорить их не удастся, скорее всего, это политический приказ, где моя, ваша жизнь не принимается в расчет, как и жизнь самого курбаши и его воинов. Мы оказались между двух огней. Нам остается попытаться спасти женщин и детей – будущее рода. Прятать в горах поздно и опасно. Русские пробомбят каждый каньон и расщелину вблизи кишлака. Я предлагаю разбить лагерь на равнине за водньм каналом, на виду, вывесить белые и красные флаги. Их спецназ сразу проверит, кто находится в лагере. Не должно быть и намека угрозы на возможный удар в спину. Поэтому все мужчины останутся здесь. Ближе к дороге, между лагерем и колонной, расположаться старики, одетые в белые одежды и без оружия. Поставьте в известность русских, что это нападение совершено не по нашей вине, тогда есть надежда на их милосердие. Долго бойня не продлится. В открытом бою решает все техника. Первым делом они уничтожат наши жилища, которые люди курбаши превратят в крепости. Затем по долинам, ущельям, высотам ударит авиация. Я предвижу полный разгром, печальный конец, который, увы, бессилен предотвратить. Наш отряд должен участвовать в этой политической игре, иначе с нами расправятся за предательство. Вы это знаете не хуже меня. Постараюсь уговорить Белибека уйти в горы, но вряд ли он согласится. Главное, сохранить людей и колодцы, тогда будем жить. Сейчас попрощаемся и в путь. Аллах велик и не допустит нашей гибели.

Быстры на сборы потомки древних кочевников в минуту опасности. Без суеты, без паники, присущих большим городам, покидали кишлак люди. Уже через час навьюченные верблюды и ослы послушно перешли дорогу в сторону песчаной равнины. Из домов вывезли все, вплоть до консервных банок, зная наверняка, что жилища будут разграблены и уничтожены артиллерией и авиацией.

После полуночи прибыли моджахеды курбаши Белибека, они заняли кишлак, часть зеленки и приступили к строительству линии обороны. К утру пробили в саманных стенах домов амбразуры, вырыли окопы, закопали взрывные фугасы. На возвышенности замаскировали два безоткатных орудия. Быстро перекусили и приготовились к бою.

Курбаши Белибек, поджарый, красивый, чернобородый сорокалетний мужчина, одетый в полувоенную пакистанскую форму с неизменной чалмой на голове, дал последние указания своим людям и повернулся к терпеливо ожидавшему Кериму. Жестом пригласил присесть рядом на услужливо поданную подушку. Взял в руки кривую палку, рассеянно ковырнул ею золу в прогоревшем костре, неожиданно улыбнулся и наконец-то заговорил мягким, приятным голосом:

– Пока я доволен твоими действиями, сотник Исламбеков. Посмотри на костер. Видишь, зола быстро остывает, когда нет огня. Вот и в тебе нет огня, ты забыл лютую смерть отца, матери, сестер, остыл, превратился в холодную золу, в которую можно тыкать палкой, растоптать ногами, а она и не огрызнется. Теперь надо вновь зажечь в сердце костра огонь, и тогда пламя сожрет палку, омолодит золу, которая испепелит, изгонит из костра любое инородное тело. Ненависть – это отличное топливо для огня, которое будет вечно подогревает золу, и горящие угли не дадут никогда властвовать чужаку в твоем костре.

Молодой командир неторопливо отпил несколько глотков чая из пластмассовой кружки и решил выдержать манеру разговора курбаши. Он подобрал брошенную на землю палку, повертел в руках, осторожно положил в потухший костер, философски ответил:

– Нет ничего вечного в мире, кроме Аллаха. В конце концов и палка, и угли превратятся в холодную золу, которую ветер разгонит по свету. Ненависть опасное топливо для человека, ответственного за судьбы людей. А я в ответе за продолжение жизни моего рода. Можно сгореть раньше времени и утащить за собой в огонь ни в чем не повинных людей. Я отомстил за своих родных, ты хорошо знаешь об этом, теперь разум руководит моими действиями. Он подсказывает, что оппозиционную войну мы никогда не выиграем. Я противник предстоящей бойни, ты это хорошо знаешь. Мирные люди кишлаков выведены на равнину. Ставлю тебя в известность, что старейшины рода попросят русских не открывать огонь по полевому лагерю. Это мое право спасти людей. Твои воины готовы и в лоб ударят по колонне, но твой тыл не прикрыт. Там, – Керим рукой показал в горы, – есть широкое, ровное плато, удобная позиция для высадки десанта. «Шурави» не дураки и постараются перекрыть тебе тыл. Удар нанесут с двух сторон и уничтожат нас в считанные минуты. Я предлагаю своим отрядом блокировать десант, что даст тебе возможность дольше продержаться здесь, в кишлаке. Повторяю, я не верю в успех авантюры, на ненависти далеко не уедешь. Своими действиями я продлю агонию твоего отряда. У русских нет выхода, они возвращаются домой. Своими танками, артиллерией и авиацией они сотрут нас в порошок. Ты сам это хорошо понимаешь, кур-баши. Я буду надежно прикрывать вашу спину, пока жив, но и ты не провоцируй врагов на уничтожение стариков и женщин. Пусть мы погибнем, раз так суждено, но живут дети. Белибек, последний вопрос к тебе. Они уходят, уходят навсегда, к чему новые жертвы?

– Для избежания более кровавых событий, Керим. Генералы в Москве, марионетки в Кабуле затягивают вывод войск. В Советском Союзе задурили народу головы идеей интернациональной помощи. Со мной прибыли западные журналисты, которые напишут правду. Во всем мире люди должны понять, что в Афганистане давно идет война. Кто-то должен пожертвовать собой и провести показательный бой. Жребий выпал нам. Это судьба. Ты сделал правильно, что удалил женщин и детей на равнину, и я не шакал устраивать провокации против своего народа. Я принимаю твой план – ты прикрываешь тыл. Но запомни, если предашь или струсишь... Я накажу за подлость весь твой род, по закону кровавой мести. Вот такой наш будет договор, согласен? И последнее. Возьмешь с собой Ахмета и журналистов. Старик своим присутствием будет напоминать о договоре, а газетчики наблюдать сверху о ходе боя. Если я погибну, ты отвечаешь за них собственной головой. Там, в Пешаваре, знают об этом. Тогда спасай своих родичей, как сумеешь. Думаю, Аллах тебя за это не осудит. Прощай и ступай с миром. Помни наш договор.

Бой длился всего несколько часов. Точнее, шла перегруппировка техники внутри советской колонны, воздушная разведка и плотная бомбардировка всеми видами оружия кишлака, «зеленки» и горных вершин.

Внезапный удар моджахедов Белибека не принес видимого успеха. Армейская колонна, состоявшая только из боевой техники, танков, артиллерии, зенитных комплексов, боевых машин пехоты и десанта замерли при подрыве передней машины. Немедленно вперед выползли три тяжелых танка, надежно прикрыв нос колонны. На разминирование пустили саперов и спецмашину по обезвреживанию взрывных устройств. Корректировщики молниеносно засекли батарею безоткатных орудий моджахедов и выдали координаты на зенитный ракетный комплекс. Ураган снарядов разворотил вершину высоты, уничтожив орудия курбаши. Колонна развернула стволы пушек и пулеметов в сторону кишлака и открыла дружную беспорядочную стрельбу.

Отлично понимал Белибек, что в позиционной войне техника противника раздолбает его в два счета. Но такого беспощадного, скоротечного разгрома он не ожидал. Залитый и харкающий кровью, курбаши жил последние секунды и думал о тех двух журналистах, ушедших с Керимом, которые видели бой своими глазами и должны написать правду. Успокоив себя тем, что свой долг выполнил до конца, он закрыл глаза и умер. Погибли почти все, кто нападал на колонну из «зеленки» и кишлака, не успел вовремя отступить в глубь ущелья. Получился бестолковый, глупый бой со стороны моджахедов. Схватка ящерицы со слоном, правда, в будущем сыгравшая определенную роль в оперативных сводках боевых потерь и войсковых операций на последнем этапе войны. А оставшиеся в живых журналисты подлили масла в огонь, рассказав о героической смерти Белибека и его людей. Эти сводки и публикации делали свое дело в высших советских штабах и умах генералов, торопили их вылезти из опасной трясины, в которую попала великая страна десять лет назад.

Это будет позже, а в тот солнечный день смерть собирала обильную жатву, пыталась скосить в свой ужасный бункер и отряд Керима. Его бойцы укрылись в скалах по периметру широкого горного плато и могли только догадываться и слышать о трагедии, разыгравшейся в кишлаке. Их молодой командир занял удобную позицию, откуда хорошо просматривался лагерь на равнинной местности. Он видел, как при первых выстрелах моджахедов от хвоста колонны оторвался клочок пылящей брони и направился напрямую к лагерю. На полпути бронемашины встретила делегация старейшин в белоснежных халатах, с белыми флагами в руках. Керим удовлетворенно вздохнул, заметив, как солдаты подсадили несколько стариков на броню боевых машин, развернулись и помчались обратно к колонне. Остальная техника окружила кольцом лагерь мирных жителей в ожидании результатов переговоров. Его наблюдения прервал мрачный, тяжелый шепот Ахмета:

– «Вертушки» в круг встали, по нам ударят, значит, десант будет.

Действительно, его пророчества не заставили себя ждать. Боевые вертолеты своей стрельбой прижали моджахедов к земле, прикрывая огнем десантников, высаживаемых на плато.

Полуоглохший от взрывов Керим попытался вновь навести бинокль на лагерь, но резкий толчок в плечо нарушил его план.

– Курбаши Белибек убит, и все его люди погибли, услышал он вновь голос Ахмета, – удалось спастись лишь пятерым. Теперь ты за главного. Русские как на ладони, прикажи открыть огонь.

Керим повернул голову в сторону плато, поднес бинокль к глазам. О, Аллах! Этого не может быть! В окулярах стекол он увидел широкоплечего русского офицера, который, выпрыгнув из вертолета, что-то прокричал солдатам, повернулся лицом в сторону канала, низко поклонился, достал из-за пазухи голубую материю, снял кепку и умело обмотал ею голову. Керим с надеждой, внимательно разглядывал скуластое, загорелое лицо офицера, с радостью разглядел крупную родинку на щеке. Это был он – его русский друг, который все же вернулся на землю, где похоронен отец.

– Без команды не стрелять, – громко крикнул Керим, вдруг поверив, что именно сейчас можно прекратить кровопролитие.

В сопровождении телохранителей ловко пополз к кромке скалистого плато. Спрятался в широкой расщелине и несколько раз, на удивление охранников, гортанно ухнул. Выкрикнул на полузабытом русском языке:

– Вадим, Вадим! Я здесь...

И тут раздался ответный их боевой клич и звонкий ликующий возглас детского друга:

– Керим! Я, иду к тебе. Не стрелять, ребята, не стрелять! В безудержном порыве, забыв обо всем и обо всех, как будто нет войны, командир моджахедов вскочил на ноги и пошел навстречу.

– Щенок, предатель, – услышал позади визгливый голос Ахмета и зловещий щелчок затвора винтовки в его руках. Мгновенно упал лицом вниз, повернул в руках ствол автомата и нажал на спусковой крючок.

Все же Ахмет успел сделать один выстрел и, скрючившись пополам, выпустив из рук дымящуюся винтовку, кувыркнулся с отвесной скалы в пропасть. Раненный его выстрелом в плечо Вадик проследил взглядом за летящим в небытие телом врага и, смутно понимая, что сейчас может случиться страшная бойня, морщась от боли, раскинул в стороны руки:

– Не стрелять, ребята, не стрелять! Их командир мой друг. Слышите, друг. Договоримся, обойдемся без войны. Ребята, не стрелять!

Керим уже стоял на ногах и, направив ствол автомата в сторону своих, громко кричал:

– Кто следующий желает попасть в ад? Всем положить оружие перед собой на землю. Джамиль, проверь, – повернулся он к командиру охраны. – Тех, кто не выполнит приказ, расстрелять на месте. Пока я жив – не стрелять в русских. Все слышали?

Сзади его обняли крепкие руки Вадима и прижали к груди. Они долго смотрели друг другу в лицо, сжимая в крепком рукопожатии ладони. На глазах изумленных врагов афганец бережно перебинтовал раненное плечо друга, неожиданно вспомнил:

– Как мне в правое плечо. Помнишь, тогда ваш солдат из пулемета врезал? Теперь мы оба мечены. Еще одна отличительная тайна.

– Ты меня снова спас, своего убил. Не жалеешь?

– Такие стервятники не дают людям в мире жить. Это тогда он первым выстрелил в колонну, а сейчас в тебя. Аллах моей рукой покарал гадюку, больше не будет смертельно кусать людей. Теперь надо решить, что делать дальше.

– Немедленно прекрати бой, Керим, и пропусти по дороге колонну. Мы уходим, друг мой, уходим на Родину.

– Знаю. Бой начинал не я, старейшины должны объяснить вашим, что и как. Курбаши Белибек убит, за старшего теперь я и предлагаю вам мир. Срочно по рации передай в колонну: там, на равнине, только мирные жители. Прошу сохранить им жизнь. Твой отряд в сопровождении моих проводников может немедленно спускаться по ущелью в долину. Мы пойдем замыкающими. Передай, что больше ни один выстрел не нарушит движение колонны по нашей территории. Такой выход устроит всех.