Текст книги "Последние бои Вооруженных Сил Юга России"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Во время стоянки полка в Калюсике заболел сыпным тифом и наш командир полка полковник Гвоздаков. Он не выдержал долго (вследствие своей тяжелой комплекции и слабого сердца) тяжелой болезни, 24 февраля скончался и там же был погребен. Согласно приказу командующего Отдельной Русской армии № 4/Д, полковник Решетинский, бывший помощником командира полка по хозяйственной части, был назначен командиром полка. В тот же день вечером был получен приказ о переходе полка с рассветом 25 февраля в тыловой район польской армии в местечко Ярмолинцы для сдачи оружия и дальнейшей отправки в лагеря.

Во исполнение приказа, полк в 6 часов 25–го выступил в местечко Зиньков, куда прибыл в 18 часов и там заночевал. На другой день, в 7 часов, полк перешел в Ярмолинцы, где на станции от 12 до 18 часов происходила сдача полякам оружия, огнестрельных припасов и клеймовка лошадей, подлежавших сдаче. По окончании сдачи полк выступил дальше в местечко Городок, куда прибыл в 1 час 27 февраля и расположился на отдых у сахарного завода под открытым небом. Отдохнув, полк в 7 часов двинулся в деревню Ольховцы, в 6 верстах от ст. Гусятин, где сосредоточивались части армии для посадки в вагоны и отправки в глубь Польши в лагеря. В деревне Ольховцы полк ожидал распоряжения о посадке.

3 марта генералом Бредовым был отдан приказ по армии о переформировании армии. Группа генерала Бредова, согласно этому приказу, была переименована в Отдельную Русскую Добровольческую армию. Разные тыловые части были расформированы. Симферопольский Офицерский полк был включен в состав 4–й пехотной дивизии [115]115
  4–я пехотная дивизия (II). Сформирована во ВСЮР в конце 1919 г. на базе офицерского кадра полков одноименной дивизии Императорской армии. Включала 13–й пехотный Белозерский, 14–й пехотный Олонецкий, 16–й пехотный Ладожский полки, на 2 марта 1920 г. в ней состояли Белозерский, Олонецкий и Симферопольский офицерский полки и Сводный артиллерийский дивизион (две батареи). Расформирована 6 апреля 1920 г. Начальники: полковник Б. А. Штейфон (врио), генерал–майор А. И. Шевченко. Начальник штаба – полковник Лебедев.


[Закрыть]под командой генерал–майора Шевченко. [116]116
  Шевченко Андрей Иванович, р. в 1868 г. В службе с 1887 г., офицером с 1889 г. Генерал–майор. В Добровольческой армии и ВСЮР; с 16 ноября 1918 г. в резерве чинов при штабе главнокомандующего ВСЮР, с 22 января 1919 г. – в резерве чинов при штабе Крымско–Азовской Добровольческой армии, затем в резерве чинов при штабе главнокомандующего ВСЮР, с 18 июня 1919 г. комендант Харькова, с 5 сентября 1919 г. начальник 9–й пехотной дивизии, в декабре 1919 г., марте 1920 г. начальник 4–й пехотной дивизии. В Русской Армии до эвакуации Крыма. Эвакуирован из Севастополя на транспорте «Корнилов».


[Закрыть]В полк были влиты чины этапно–транспортного отдела армии и разные комендантские команды.

В 10 часов 3 марта полк выступил на ст. Гусятин–Польский, где, сдав полякам лошадей и повозки, после бани с дезинфекцией, роты погрузились в вагоны, и поезд отошел в 20 часов.

6 марта в 3 часа эшелон прибыл на ст. Львов, откуда в 10 часов был перевезен на ст. Подзамче, где полк выгрузился из вагонов и отправлен в казармы для выдерживания семидневного карантина (от 7 до 13 марта). 14 марта полк вновь на ст. Подзамче погрузился в вагоны для следования по железной дороге в лагерь интернированных у местечка Стржалково в Познани. В лагерь прибыли 17 марта вечером и были помещены в карантинном отделе.

М. Промтов [117]117
  Промтов Михаил Николаевич, р. в 1857 г. Из дворян. Полтавский кадетский корпус (1874), Михайловское артиллерийское училище (1877), Офицерская артиллерийская школа. Генерал–лейтенант, начальник 82–й пехотной дивизии, командир 23–го армейского корпуса. Во ВСЮР и Русской Армии; с 24 февраля 1919 г. в резерве чинов при штабе главнокомандующего ВСЮР, с 11 марта 1919 г. член Особой комиссии, в сентябре 1919 г. – январе 1920 г. командир 2–го армейского корпуса войск Новороссийской области. В эмиграции в Югославии. 11 декабря 1924 г. – 1 сентября 1929 г. директор Крымского кадетского корпуса. Умер в 1951 г. в Белграде.


[Закрыть]
ИЗ ИСТОРИИ БРЕДОВСКОГО ПОХОДА [118]118
  Впервые опубликовано: Часовой. 1933. Август. № 107.


[Закрыть]

В конце 1919 года, когда с очевидностью определилась невозможность дальнейшей борьбы с большевиками, на широком фронте войскам вверенного мне 2–го корпуса [119]119
  2–й армейский корпус (I). Сформирован в Добровольческой армии 15 ноября 1918 г. в составе 1–й (до 15 мая 1919 г.) и 3–й (до 27 декабря 1918 г.) пехотных дивизий. С 21 мая 1919 г. состоял из 5–й и 7–й пехотных дивизий, 1 августа 1919 г. в его состав включен 2–й отдельный тяжелый гаубичный дивизион. С 14 октября 1919 г., после переформирования дивизий, включал также Сводыо–гвардейскую дивизию. С 19 сентября 1919 г. составлял основу войск Киевской области, насчитывая 4691 штык при 118 пулеметах и 63 орудиях. Принял участие в Бредовском походе и был интернирован в Польше. С 2 марта 1920 г. включал 5–ю пехотную дивизию и Отдельную гвардейскую бригаду (1–й и 2–й сводные гвардейские полки и сводный артиллерийский дивизион). Расформирован 5 августа 1920 г. Командиры: генерал–лейтенант А. А. Боровский (15 ноября – 24 декабря 1918 г.), генерал от инфантерии В. З. Май–Маевский (15 февраля – 1 июня 1919 г.), генерал–лейтенант М. Н. Промтов. Начальники штаба: генерал–майор А. К. Аппельгрен (19 ноября 1918 г. – 24 января 1919 г.), капитан Пашковский (врид; 23 января – 5 февраля 1919 г.), генерал–майор В. П. Агапеев (5 февраля – 1 июня 1919 г.), генерал–майор Н. В. Абутков (1 июня – 11 ноября 1919 г.), полковник Галкин (врид; август – октябрь 1919 г.), генерал–майор А. Г. Фалеев (11 ноября 1919 г. – 9 августа 1920 г.). Инспектор артиллерии – генерал–майор В. К. Бодиско (с 17 марта 1919 г.).


[Закрыть]Доброармии приказано было отходить из района Киев – Фастов – Белая Церковь – Николаев. Оттуда корпус распоряжением генерала Шиллинга был свернут на Одессу, для защиты Одесского укрепленного района. Защита эта, как известно, не состоялась, и когда войска корпуса подошли к Одессе, то вместо обещанной им, за три дня до того, эвакуации морем в Крым, им приказано было в тот же день отходить в Румынию, переправой через Днестр, у села Маяки. Румыны, как и надо было предполагать, нас не приняли, под предлогом того, что у деревни Паланки (против села Маяки на нашем берегу) пропускного пункта нет, а есть якобы у Бендер. Оставалось двигаться в Тирасполь, на соединение с колонной генерала Бредова, которому назначена была переправа у Тирасполя.

Надо было спешить. На левом берегу Днестра появились уже большевики, а колонну сопровождало несколько тысяч беженцев, с женщинами и детьми из окрестностей Херсона, Николаева и Одессы, взятых под защиту войск корпуса. Пришлось идти по кратчайшему направлению плавнями Днестра (благо – лед был крепок). В 30 часов времени, безостановочно, в мороз и стужу, без теплой одежды, пройдено было около 70 верст до Тирасполя. Половина пути сделана была в плавнях по льду. Поистине – ледяной поход.

В Тирасполе повторилось то же, что и у Маяков, – на румынский берег ни войска, ни беженцы допущены не были, причем румынские власти заявили, что при первой же попытке перехода через Днестр Бендерская крепость откроет огонь. Так как в директиве генерала Шиллинга, между прочим, воспрещалось вступать в какие‑либо неприязненные действия с румынами, то форсировать Днестр не приходилось. Надо было искать иного решения. И решено было обеим колоннам двигаться на север, вдоль Днестра, на соединение с поляками, действовавшими против большевиков.

После тяжелого 14–дневного похода, без дневок, по крайне пересеченной местности, по отвратительным дорогам, в холод и вьюгу, с тою же массой беженцев, с больными тифом, которых приходилось везти то на подводах, то на санях, войска прибыли, наконец, в район Новой Ушицы, занятой поляками. Для последних появление на фланге у себя каких‑то русских войск было совершенно неожиданно и встречено было с недоверием и боязнью. Когда выяснилось, что мы не с большевиками, а против них, то сначала предполагалось дать нам самостоятельный участок фронта, но потом недоверие, очевидно, взяло верх и, после длительных переговоров, пришлось скрепя сердце согласиться на следующее: временно сдать все вооружение, снаряжение и лошадей полякам, взамен чего они обязывались содержать всех нас с беженцами в своих галицийских лагерях до момента, когда наладится наше возвращение в Крым.

Войска с беженцами были размещены в трех лагерях: Пикулице, под Перемышлем, Дембия, под Краковом и в Щалкуве. Я со штабом отряда и попал в Перемышль. Свежи еще были в памяти все обстоятельства осады и падения крепости. Свежи были еще воспоминания, связанные с посещением крепости в день ее сдачи. Но состояние духа, но настроение были, конечно, совсем иные. Лично мне было тяжело оставаться в Перемышле, и, по счастью, мы недолго пробыли в нем. Жизнь в городе была дорога, жить было не на что, казна пуста, валюты никакой. Пришлось просить о переводе нас в деревню Пикулице, близ лагеря того же имени, что и было нам разрешено, хотя и не очень охотно.

Полгода войска и беженцы протомились в польских лагерях за проволокой, без денег, в одежде и обуви, пришедшей в негодность, на крайне скудном пайке, с нетерпением ожидая возвращения на родину. Отношение поляков, чрезвычайно любезное, предупредительное и даже заискивающее поначалу, когда мы были вооружены и представляли силу, сменилось недоброжелательным и презрительным, после того как мы сели за проволоку…

Кончилось, наконец, наше сидение в лагерях. Транзитом провезли нас по железной дороге до Рени, баржами по Дунаю до Сулина, а затем на наших пароходах в Феодосию. К горькому сожалению, случилось это уже поздно, месяца за два до падения Крыма и эвакуации за границу.

Оглядываясь, с болью в сердце, на тернистый путь, пройденный войсками корпуса в 1920 году от Одессы до Днестра, от Днестра до Новой Ушицы и от последней до Перемышля, завершившийся полугодовым сидением за проволокой в польских лагерях, нельзя не прийти к следующему заключению. Из‑за неправильного направления войск корпуса от Николаева на Одессу, вместо естественного и целесообразного отхода их в Крым, войска принуждены были испытать всю тяжесть интернирования в галицийских лагерях, совершенно незаслуженного и обидного для их достоинства, сопряженного с их дезорганизацией и упадком их духа и лишившего их возможности в течение более полугода принять участие в защите Крыма тогда, когда каждый офицер и солдат был на счету в армии генерала Врангеля. И как знать? Быть может, эти испытанные в боях с большевиками части, своевременно вошедшие в состав войск, предназначенных для обороны Крыма, создали бы обстановку более благоприятную для удержания его.

Фатальная ошибка тех лиц, кои, без крайней к тому необходимости, притянули войска к Одессе, не обеспечив обещанной им эвакуации в Крым, и, в конце концов, толкнули их в Румынию, не имея согласия последней на допуск их туда.

Б. Штейфон [120]120
  Штейфон Борис Александрович, р. в 1881 г. в Харькове. Из мещан. Харьковское реальное училище, Чугуевское военное училище (1902), академия Генштаба (1911). Георгиевский кавалер. Полковник, штаб–офицер для поручений штаба Кавказского фронта. С 5 апреля 1918 г. в Харьковском центре Добровольческой армии (утв. 2 февраля 1919 г.), летом 1918 г. начальник штаба Южной армии. Осенью 1918 г. начальник штаба 3–й пехотной дивизии, затем в начале 1919 г. командир Белозерского и Архангелогородского полков, начальник штаба Полтавского отряда, с декабря 1919 г. начальник штаба 7–й пехотной дивизии. Участник Бредовского похода. Эвакуирован. 30 мая 1920 г. возвратился в Русскую Армию в Крым (Севастополь) на корабле «Поти». В Русской Армии в штабе 3–й армии и в отделе генерал–квартирмейстера штаба главнокомандующего до эвакуации Крыма. Генерал–майор (с 1920 г.). Эвакуирован на корабле «Сцегед». Галлиполиец, комендант города и лагеря Русской Армии. Генерал–лейтенант. В эмиграции в Югославии, начальник штаба и командир Русского Корпуса. Умер 30 апреля 1945 г. в Загребе (Югославия).


[Закрыть]
БРЕДОВСКИЙ ПОХОД [121]121
  Впервые опубликовано: Часовой. 1933. Октябрь. № 110/111.


[Закрыть]

В истории южной Белой борьбы Бредовский поход является одной из героических страниц этой истории. Однако исход этот примечателен не только как искусно проведенное военное предприятие. Он интересен еще и теми разнообразными, весьма сложными воздействиями, какие оказывала на него и «реальная политика» различных европейских государств. На судьбу Бредовского отряда влияли Англия, Франция, Румыния, Польша… В круг воздействий втягивались дипломатии Чехословакии, Сербии, Болгарии, Константинополя. Только учитывая закулисную и нередко циничную игру «реальной политики», можно понять историю Бредовского похода, а вместе с сим величие подвига, совершенного генералом Бредовым.

К 19 января 1920 года положение в Одесском районе было катастрофическое: фронт группы генерала Бредова был прорван красными и связи с отрезанными частями генерала Шевченко не имелось. Связь с Одесской постоянно прерывалась красными партизанами. Войска генерала Промтова отходили к Одессе. Надежд на эвакуацию морем не было. Войскам Новороссийской области угрожала бесславная гибель.

Приняв на себя в это тяжелое время командование всеми войсками Новороссии, генерал Бредов с выдающимися искусством, волей и спокойствием совершает свой знаменитый фланговый марш в виду противника и, согласно указаниям генерала Шиллинга, сосредоточивает свои войска у Тирасполя (главные силы) и у села Маяки (2–й корпус).

К вечеру 28 января положение становится грозным: румыны решительно отказываются пропускать нас на свою территорию и это обстоятельство приводит войско в отчаяние. Как начальник штаба я получаю доклады, что в частях развивается сильное брожение и назревает решение: арестовать старших начальников и выдать их большевикам.

Ко мне является командир Белозерского полка полковник Редченко, подтверждает эти слухи и от имени полка заявляет о полной преданности белозерцев генералу Бредову (по духу и составу этот полк был одной из надежных и сильных частей отряда, я им командовал в 1919 году) и мне. Точно с таким докладом был у генерала Бредова и начальник 4–й стрелковой дивизии генерал Непенин и тоже заверил в верности стрелков. Эти обе доблестные части до конца похода являли примеры долга и дисциплины.

28 января генерал Бредов собирает военный совет, на котором решено начать переправу через Днестр. Решение это не удовлетворяет генерала Бредова, и поздно вечером, после военного совета, он углубляется в рассмотрение по карте путей в Польшу. Таким образом, в его голове впервые зарождаются мысли о походе в Польшу. О поляках мы не имели никаких сведений, за исключением тех, что Польша тоже воюет с Совдепией.

Утром 29 января выяснилось, что предположение о походе на Польшу встречает общее сочувствие. Переправа через Днестр была оставлена, и генерал Бредов отдал войскам приказ выступить в ночь на 30 января и двигаться на север, вдоль Днестра. Войска уходили в ту узкую щель, какая предположительно считалась еще не вполне занятой врагом.

Идея похода была весьма примечательная и ярко характеризовала характер и военное дарование генерала Бредова: красное командование, по–видимому, не догадывалось, что вся Новороссийская группа сосредоточилась у Тирасполя. Советские войска, тоже уставшие, стремились к югу, рассчитывая прижать белых к морю и овладеть богатой Одессой. Им не приходило в голову, что Новороссийская группа, искусно ускользнув от их ударов, может двинуться в сторону противоположную от Одессы, то есть на север. Дерзкий план генерала Бредова могло разгадать только незаурядное военное воображение. Большевики таковым не обладали. Технический план похода основывался на внезапности и быстроте: незаметно уйти от Тирасполя и форсированными переходами оторваться от противника.

Отряд двигался в узкой полосе между железной дорогой Одесса – Жмеринка и Днестром. Много долгих, томительных дней мы находились в подобном мешке, где ограниченность места крайне стесняла маневр, а до 7000 больных и беженцев сильно связывали свободу боевых действий. Не трудно понять, сколько воли, мужества и искусства потребовалось от генерала Бредова, чтобы вывести отряд из столь тяжелого положения. С грустью надо признать, что благородные и самоотверженные усилия начальника отряда весьма осложнялись своеволием некоторых генералов…

11 февраля, то есть после 13 дней жестоких лишений и страданий, на ночлеге в селе Вербовец были получены первые донесения о поляках: наш разъезд встретил польский разъезд. С утра 12 февраля была выслана дальняя разведка, вошедшая в связь с поляками, а к полудню наши авангарды подошли к Н. Ушице, занятой польским батальоном. Предупрежденные о нашем подходе, польские войска встретили нас радушно и оказали возможное в боевой обстановке содействие по размещению и устройству в своем тылу.

14 февраля генерал Бредов и я были весьма любезно приняты командующим польской армией генералом Краевским. Последний выразил надежду иметь нас боевыми соседями и обещал всякую помощь по части устройства больных и раненых и по довольствованию наших войск и беженцев.

17 февраля прибыла из Варшавы делегация для оформления нашего пребывания на территории Польши. Во главе делегации находился князь Радзивилл, ранее служивший в л.‑гв. Гусарском полку. С большим тактом и благородством он всемерно шел навстречу нашим интересам и дал генералу Бредову немало ценных советов.

В тот же день в Солодковцах был заключен договор между нами и польским главным командованием на основах международного права. Пункт 2 договора гласил: «Главное командование постарается сделать все возможное для возвращения всех солдат и офицеров, а также их семейств на территорию, занятую армией генерала Деникина. С этой целью примет все меры посредничества между генералом Бредовым и правительствами дружеских государств, от которых будет зависеть эта перевозка».

Там же, в Солодковцах, генералу Бредову было предложено занять своими войсками самостоятельный участок Польского фронта. Снабжение нас всеми видами довольствия принимало на себя польское командование. Предложение было принято, и отряд немедленно занял участок Женишковцы – Дашковцы – Колюшки – Ломоченцы – Заборозновцы. Оставаясь вполне самостоятельным, генерал Бредов лишь согласовал свои действия с общеоперативными заданиями польского командования. Наши больные и беженцы были устроены заботами генерала Краевского.

Более месяца отряд оставался на фронте, встречая неизменно благожелательное и корректное к себе отношение. К сожалению, несмотря на принимаемые меры, эпидемия сыпного тифа усилилась до размеров подлинного бедствия. Болезнь бушевала с невероятной силой, перекинулась в соседние польские части и в тыл. Во многих наших частях более половины состава болели тифом, и в тяжелой форме. Отряд вымирал. Подобное бедствие побудило польское командование отвести отряд в тыл и изолировать в лагерях.

Войска были отправлены в лагери, а генерал Бредов выехал, по совету князя Радзивилла, в Варшаву, чтобы ускорить наше возвращение в Россию. Пребывание в лагерях совпало с периодом военных успехов поляков, завершившихся взятием Киева. Это обстоятельство и возникшие мечты о «Великой Польше до Днепра» изменили отношение к русским войскам. На нас стали смотреть только как на «москалей» и на «вековых врагов Польши». Европейская дипломатия, представленная в Варшаве, уже не интересовалась нами как военной силой. Однако надо признать, что тяжелый лагерный режим, сильно нервировавший наши войска, был создан главным образом лагерными комендантами. Военное министерство продолжало проявлять корректность и принимать во внимание протесты генерала Бредова против лагерного режима. Оно даже предложило генералу Бредову командировать меня совместно с инспектором лагерей для обследования на местах наших жалоб и наших нужд. В итоге своеволие комендантов было значительно сокращено, но все же войска отряда испытывали большие стеснения. Особенно тяжело было их моральное состояние, угнетаемое тоской по Родине.

В начале мая генерал Бредов командировал меня в Крым для доклада новому главнокомандующему генералу Врангелю и с тем, чтобы по пути – в Белграде, в Софии и в Константинополе – я добился бы пропуска наших войск в Крым. Во время моей поездки «реальная политика» Европы совершила свой очередной поворот. Польские войска оставили Киев и отходили к Висле. Польша зашаталась под ударами большевиков. Подобная участь угрожала и Румынии. По совету французской дипломатии решено было спешно отправить отряд генерала Бредова в Крым, дабы генерал Врангель мог надежнее оттянуть на себя красные силы и тем ослабить натиск на Польшу. Румыния немедленно согласилась пропустить отряд и оказать ему полное гостеприимство.

Быстро вернувшись в Варшаву, я узнал, что два эшелона наших войск уже отправлены, назначены посадки следующих, с которыми выехал и генерал Бредов. Я имел предписание главнокомандующего вступить, после отъезда генерала Бредова, в командование войсками и оставался в Польше до 2 сентября.

Поляки вернули мне лишь часть нашего оружия, сданного им на хранение, – винтовки, 18 орудий, 282 пулемета и проч. Вернули только часть, а не все оружие, не по недостатку доброй воли: склады с нашим оружием были захвачены большевиками, а польские склады были пусты.

Бредовский поход был окончен, но «реальная политика» продолжала свой кругооборот: по прибытии в Крым мы узнали, что Польша заключила мир с большевиками и освободившиеся красные войска всей своей массой обрушились на Крым… 25 февраля 1922 года приказом генерала Врангеля «в воздаяние верности долгу и понесенных тяжелых трудов и лишений чинами отряда генерал–лейтенанта Бредова, с боями пробившимися в студеную зимнюю пору из Тирасполя в Польшу», был установлен белый крест на национальной ленте, с надписью «Верные долгу». Краткая надпись, так много говорящая и так полно объясняющая подвиг генерала Бредова.

М. Промтов
ЕЩЕ О БРЕДОВСКОМ ПОХОДЕ [122]122
  Впервые опубликовано: Часовой. 1934. Май. № 125/126.


[Закрыть]

Прежде всего, я должен сказать, что в своем кратком очерке («Часовой», № 107) я вовсе не касался всех вообще войск Новороссии, а говорил исключительно о войсках 2–го корпуса, мне подчиненных, описывал не историю Бредовского похода, а обстоятельства отхода моих войск от Одессы на село Маяки, оттуда на Тирасполь и далее на север.

За время подчинения 2–го корпуса командующему войсками Новороссийской области, то есть с 16–ХII-1919 г. по 24–I-1920 г., мною было получено из штаба области всего четыре директивы. Первая, от 16–ХII, возлагала на корпус задачу действовать в районе, ограниченном Днепром, с одной стороны, и линией Николаев – Знаменка, с другой, с целью очистить его от оперирующих там банд Махно. Вторая – от 21–XII – ставила корпусу задачу прикрытия Николаево–Херсонского района, с пребыванием штаба корпуса в Каховке, базируясь на Крым через Перекоп. Третья – ставила ту же задачу по существу, но коммуникация указывалась уже на Одессу, с пребыванием штаба корпуса в Николаеве.

Для выполнения возложенной на корпус задачи по обороне Николаево–Херсонского района в составе корпуса находились: 5–я пехотная дивизия, группа генерала Склярова и отряд полковника Саликова, [123]123
  Саликов Игнатий Петрович, р. в 1867 г. В службе с 1884 г., офицером с 1888 г. Полковник. В Добровольческой армии в октябре 1919 г. в войсках Новороссийской области. На 9 декабря 1919 г. комендант Херсона, начальник отряда в составе 2–го армейского корпуса.


[Закрыть]разбросанные на фронте от Каховки через Апостолово до Казанки. Николаев, Херсон и Алешки занимались подчиненными мне небольшими гарнизонами, в боевом отношении особенной ценности не представлявшими. Наиболее сильной в количественном, пожалуй, и в качественном отношении, наиболее свежей и сохранившейся являлась группа генерала Склярова, но, к сожалению, по характеру своему более способная к глубоким наступательным действиям, нежели к действиям упорно оборонительным.

5–я пехотная дивизия, только к концу декабря закончившая свое сосредоточение к Казанке, была приведена чрезвычайно тяжелым – длительным – походным движением почти в полное, расстройство. Марш совершался в ужасных условиях непогоды и распутицы. Были дни, когда дивизия из‑за липкой грязи не могла проходить более 7 верст. От начала отступления от Фастова дивизия находилась в боях и в непрерывном тяжелом походе уже 3 недели. За это время люди окончательно износились и истомились. Болезни, особенно сыпной тиф, расшатали здоровье людей и вместе с потерями в боях и стычках с большевиками разредили строй дивизии настолько, что в Казанке сосредоточилась дивизия физически и нравственно надломленная и требовавшая для восстановления боеспособности и значительных пополнений, и продолжительного отдыха в спокойной обстановке. К сожалению, ходатайство мое, своевременно возбужденное о перевозке дивизии к Казанке по железной дороге, уважено не было. Отряд полковника Саликова малочислен и составлен был в большинстве из учащейся молодежи, нравственно очень хорошей, но совсем еще юноши, физически очень слабой.

Вот материал, с которым приходилось разрешать боевые задачи большой важности. Можно ли было рассчитывать в таких условиях, даже при наивысшей энергии, при самых высоких боевых качествах стоящих во главе войск начальников, к каковым, в первую голову, надо отнести начальника 5–й пехотной дивизии доблестного генерала Оссовского, [124]124
  Оссовский Петр Степанович, р. в 1860 г. В службе с 1878 г., офицером с 1881 г. Генерал–майор. В Донской армии и ВСЮР; в ноябре 1918 г. начальник группы войск у Камышина, летом 1919 г. начальник дивизии, с 16 июля 1919 г., в ноябре – декабре 1919 г. начальник 5–й пехотной дивизии, затем Сводно–гвардейской пехотной дивизии. В Русской Армии до эвакуации Крыма. Генерал–лейтенант (к сентябрю 1920 г.).


[Закрыть]можно ли было рассчитывать на длительную и упорную оборону порученного корпусу громадного района и на полную успешность выполнения тех частичных задач, которые выпадали на долю корпуса? Конечно нет. Состояние, в котором находились вверенные мне войска, не скрывалось мною от командующего областью. Оно учитывалось в достаточной мере и им, и его штабом, что видно, между прочим, из следующего.

Когда б января я со штабом корпуса распоряжением командующего был командирован в Николаев для прекращения там паники, созданной преждевременной эвакуацией города, и для установления планомерности ее, мне рекомендовалось взять с собой одну оперативную часть штаба корпуса, так как «пребывание штаба корпуса в Николаеве не может быть продолжительным». И тем не менее, Николаев был оставлен нами только 17 января, когда была закончена полностью эвакуация города и организована, за отсутствием транспортов, гужевая отправка больных и раненых на правый берег Буга в Варваровку, а оттуда на подводах в Одессу. Надо полагать, что к этому времени, то есть к 17 января, уже с достаточной определенностью выяснилась невозможность удержания Одессы и, значит, наступил решающий момент для поворота войск 2–го корпуса на Крым, но момент этот был упущен, и войска должны были, исполняя данную директиву, отходить на Одессу.

К Одессе я, штаб корпуса и 5–я пехотная дивизия подошли 24 января, когда уже заканчивалась эвакуация города и последние пароходы были переполнены до отказа. В городе в этот день, по–видимому, никаких других войск, кроме небольших частей, составлявших внутреннюю охрану его (отряд полковника Стесселя), уже не было. Корпус же в этот день, с наступлением сумерек, во исполнение четвертой, полученной мною уже здесь, в Одессе, директивы командующего войсками области оставил город и направился к переправе у села Маяки.

Согласно этой последней директиве, все войска области делились на три группы – генерала Бредова (большая), генерала Промтова (5–я пехотная дивизия) и генерала Васильева (меньшинство). Группам приказывалось отходить: первой через Тирасполь, второй через Маяки и третьей через Овидиополь в Румынию – и, следуя по территории последней, сосредоточиться в городе Тульче, где и ждать транспортов для переезда в Крым. Далее говорилось о том, что в упомянутых трех пунктах открываются интендантские магазины и организуется довольствие командированными для этого лицами. Каждая из упомянутых трех групп самостоятельно выполняла данную ей задачу о переправе на тот берег Днестра. Вопрос же об объединении командования всех трех групп мог возникнуть лишь по достижении Тульчи, где все три группы должны были соединиться. 26 января вверенная мне группа подошла к селу Маяки, где ни пропускного пункта, ни мостовой переправы, ни довольствия, ни обещанных интендантских магазинов не нашла.

Не знаю, как было принято группой генерала Бредова известие о движении в Румынию, но знаю твердо, что на войска, мне подчиненные, известие это, после ожидавшейся с таким нетерпением эвакуации морем в Крым, произвело удручающее впечатление. Если не все, то большинство отлично сознавало, что в Румынию нам не добраться и что войска, направленные без предварительного ее согласия на пропуск, отданы на произвол судьбы, что и подтвердилось действительностью.

Но ничего удивительного или чрезвычайного ни в прорыве фронта генерала Бредова, ни в неустойке частей 2–го корпуса, если таковая и была, видеть нельзя. При том изнеможении войск, разреженности их строев от потерь в боях и болезней, при постоянных форсированных движениях по отвратительным дорогам без отдыха, без теплой одежды в мороз и стужу, о чем я уже говорил выше, сила сопротивляемости войск постепенно падала и, наконец, дошла до минимума. Думаю, что в таком же точно состоянии были и войска генерала Бредова, ибо причины этому явлению были общие. Не принимать во внимание этих причин, сыгравших такую решающую роль в минувших событиях, могут только люди близорукие, далеко стоявшие от войск и не входившие в их положение. Если и искать начальников, виновных в преждевременном оставлении Одессы, то я окажусь виновным в таком же точно и даже, может быть, в меньшей степени, нежели тот начальник, части которого не удержали фронта, прикрывавшего Одессу.

По версии генерала Штейфона, войска наши более месяца занимали самостоятельный боевой участок на фронте поляков. А между тем у меня сохранилась запись генерала Ф., начальника штаба корпуса, назначенного председателем комиссии по сдаче всего вооружения полякам, которая гласит следующее: «25 февраля на ст. Ермолинцы тяжелая картина сдачи оружия, лошадей и обоза. 26 февраля отправка первого эшелона интернированных войск в Польшу со ст. Гусятин». С 17 февраля, когда состоялось окончательное соглашение с поляками, прошла только одна неделя. Каким же образом войска наши могли оставаться на позиции больше месяца?