Текст книги "Русская жизнь. Гоголь (апрель 2009)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Михаил Харитонов
Том второй

Сжег, голоса велели

– Акунин – чума! – голосом женским, страстным, стервозным ткнуло меня, как шилом, куда-то под лопатку.

Я испуганно обернулся. Вообще-то Акунина обсуждать имело смысл в другом отделе, точнее – в другом зале. Потому что в этом продавали книжки хозяйственно-бытового назначения – про компьютеры, про имущественное право, а также рецепты быстрого обогащения и как манипулировать людьми. Я как раз скорчился у полки с компьютерной литературой, выискивая себе что-нибудь простенькое про электробытовые приборы фирмы, ассоциирующейся у меня почему-то с экономистом Явлинским, хотя и более успешной.

Так или иначе, я обернулся. За спиной стояла рыжекудрая красава, спелогрудая и крепкопопая, в зеленом, как это сейчас называют, топе. К нему был приколот маленький электробытовой прибор той самой фирмы, от него в девицу – под рыжие кудряшки – шли проводки. Девица скучала.

– Ну тебя, – высокий юношеский голос донесся от полки с книжками по бухгалтерским программам и автокаду.

– Еще скажи, что ты такое не читаешь, – девица тряхнула рыжиной. – Ты только Лукьяненко…

– Сто раз говорил, Лукьяныча давно не читаю, – голос незримого собеседника девицы был раздраженный и виноватый. Я про себя решил, что молчел, видимо, автора «Дозоров» все-таки втихую почитывает.

– Я не понимаю, что тебя прикалывает, – продолжал тем временем уличенный в дурновкусии юноша. – Фандоринский цикл – фигня полная. Про монашку – отстой. Про Достоевского – вообще не понял…

– Прочти сначала Достоевского, – авторитетно заявила рыжая. – Это по Раскольникову, альтернативный вариант…

– Не шуми, тут люди, – отбил атаку молчел. – Он бы Пушкина альтернативно продолжил… об Гоголя.

***

В стране отсыревших рукописей – которые поэтому не горят – самым известным сожженным произведением принято считать окончание «Мертвых душ». Скорбь – несколько лицемерная, и оттого особенно педалируемая – по этому поводу пронизывает русскую литературную критику вплоть до сего дня.

Напомним, как оно было.

«Мертвые души» писались с тридцать пятого года. Пропускаем изложение обычных легенд – про подаренный Пушкиным сюжет и все такое прочее. Это, в сущности, не важно.

Первый том имел успех – ровно какой надо, запланированный, с рассчитанной толикой скандалезности (цензура зарезала «Повесть о капитане Копейкине», вставленную в текст, судя по всему, именно в качестве жертвенного агнца – как атомный гриб в «Бриллиантовой руке»). Автор намерен писать еще – он приступает ко второму тому.

Работать он начал в сороковом году, в основном за рубежом – Гоголь ездил по Западной Европе, по теплым странам – Франции, Италии, жил в Риме. К сорок пятому году первый вариант в основном закончен, но тут Гоголь, внезапно разочаровавшись, сжигает его. Как объяснял сам автор – рукопись принесена в жертву Богу, за что писатель вознаграждается неким новым вдохновением: будет другой роман, устремляющий публику к возвышенному умосозерцанию.

О творческих планах на второй том сейчас обычно пишут в том смысле, что Гоголь намеревался «дать позитивчика в консервативном духе». Более почтительные прибегают к иносказаниям – например, сравнивают гоголевскую «поэму» с дантовской «Божественной комедией», в которой после «Ада» идет «Чистилище», не в пример более благообразное. Знаток герметической традиции сказал бы, что после нигредо, разложения, должно следовать альбедо, убеление, то есть переплавка и восстановление. Гоголь, наверное, согласился бы с такой интерпретацией – поскольку настаивал на том, что намерен дать картины некоего нравственного возрождения своего заблудшего героя. Что приведет и к нравственному оздоровлению читателя, а там и общества в целом.

Тут важно что. К началу работы над романом Гоголь приобрел репутацию гения. Более того, он сам в это поверил. И уже не сомневался в собственной гениальности, которую понимал как власть над умами.

Власть – да, была такая власть. Сейчас мы просто не понимаем, какое влияние имеет литератор на читателя в эпоху господства печатного слова. Чувства, испытываемые теми, кому посчастливилось родиться в нужное время в нужном месте с нужной мерой одаренности – обычно сходные. Это ощущение себя силой. Тот же Данте, к примеру, считал, что Divina Commedia «приведет все человечество в состояние счастья» – ни больше, ни меньше. Гоголь так не замахивался – он намеревался всего лишь исправить нравы в России. Впрочем, это еще как посмотреть, что претенциозней. Глядя из нынешнего века, представляется, что осчастливить человечество все-таки несколько проще.

Есть и вторая причина. Гоголь – как впоследствии Чехов, поднявшийся на фельетонах, – элементарно устал от амплуа «сатирика». Ему хотелось, наконец, заговорить всерьез, без ерничанья и карикатурки.

Увы, впрямую не получились. Все попытки Гоголя заняться открытой проповедью своих воззрений окончились не просто провалом, а крахом.

В сорок седьмом году выходят «Выбранные места из переписки с друзьями», публикой дружно освистанные. Даже друзья по лагерю – например, Аксаков – не скрывают гнева и отвращения. Белинский, глава нигилистов, пишет открытое письмо Гоголю – документ, редкий по цинизму, особенно в то относительно вегетарианское время.

Тут – небольшая пауза. Стоит обратить внимание, с какими чувствами либеральная критика (а другой у нас почитай что и нет) относится к умствованиям русских писателей. Нет либерала, который не плюнул бы в те же «Выбранные места», да еще обязательно с размазыванием. Я не говорю о звериной ненависти к Достоевскому – автору «Дневника писателя», тут уж все понятно, но началось именно с Гоголя.

Сейчас знаменитое «письмо Белинского» читают мало, а зря. В тексте простыми словами сказано, что публику интересует не художественность текста, а его идейная направленность, обязательно свободолюбивая – то есть клонящаяся к низвержению существующих порядков. Даже если книжка плохая, но с направлением, она будет любима, а нет – гонима.

Гоголь отвечает каким-то беспомощным бормотанием – «да как же так, братцы, да как же так можно, простите, если кого обидел». Но выводы делает правильные – бороться с этой сворой напрямую невозможно, тут они сильнее – нужно обратиться к привычному орудию, художеству. А тут он сильнее: к чему он не может призвать, то он может показать. А показывать Гоголь умел – «делать кино», как сказали бы сейчас. Спорить же с образами практически невозможно – это все равно, что спорить с тем, что сам видел. Гоголевский талант был именно такой силы.

Да, еще о том первом сожжении. Не стоит воспринимать его слишком драматически. Это вполне осмысленное действие, если угодно – часть технологии большой формы. Текст завел не туда – а значит, его надо переписать. Частичные меры, марание черновиков, не дают эффекта. Тогда приходится решаться на хирургию, начинать все с чистого листа; необходима тотальная перезагрузка. Сейчас, конечно, можно обойтись и без такого пафоса – просто стереть файлы. Но тогда приходилось прибегать к огню.

Так или иначе, работа над вторым томом не прекращается. В сорок девятом году Гоголь читает главы из поновленного текста в обществе друзей, под большим секретом – планируя поразить публику. К январю пятьдесят второго текст второй редакции в основном готов, но тут случается череда событий – умирает жена друга, а у писателя начинаются странности на религиозной почве. Возникает нехорошая фигура «отца Матфея», типичного лжестарца, который довольно быстро берет Гоголя в оборот.

Этому самому отцу Матфею приписывается идея уничтожения второго тома – за что он и заслужил проклятие в веках. Помню даже фантастический рассказик советского времени, кажется, булычевский, где герой на машине времени спасает рукопись второго тома, а негодяю-попу бьет морду. «У-у-у, гнида».

На самом деле, конечно, дело не в самом священнике – судя по всему, человеке спесивом и невежественном, но не более того. Все хуже. Николай Васильевич серьезно болен. Он слышит голоса в голове – и принадлежат они отнюдь не ангелам.

Тут придется сделать некий экскурс в темы, о которых современный человек предпочитает не думать – из серии «это бывает с другими, не со мной». На крайний случай такие штуки стараются описывать в нейтральной терминологии, выработанной психологами и психиатрами. Как оно происходит на самом деле, знают в основном те, кто попадал под этих лошадей, – а они, даже выбравшись, предпочитают помалкивать.

Итак, голоса в голове. Говорят они всегда одно и то же. Сначала они выдвигают ряд требований, исполнение которых делает человека все более беззащитным и открытым перед ними. Как правило, они запрещают ему общаться с другими людьми, ухаживать за собой, даже мыться и чиститься. Потом принуждают к голодовкам или каким-нибудь самоистязаниям. Истощенного, запаршивевшего и голодного голоса начинают склонять к преступлениям. Довольно часто они требуют убить маму, жену, детишек. Если это не получается, – например, человек попался хороший или хотя бы законобоязненный – они начинают ломать его морально, например, подбивать на какие-нибудь дикие и нелепые выходки. Цель – заставить человека совершить как можно больше зла. В конце – обязательное доведение до самоубийства, этим все должно кончиться.

На вопрос, кому принадлежат голоса, раздающиеся в голове безумца, современная психиатрия предпочитает не отвечать – вопрос якобы бессмысленный, «ну это же психи, им все это кажется». На самом деле слово «кажется» не имеет смысла. Всякий голос кому-то принадлежит. Причем сказать, что человек говорит сам с собой, нельзя – говорит он явно не сам.

Есть такое мнение, что эти самые голоса слышат все люди. Просто нормальный человек не осознает, что он их слышит – а то и слушается – этих самых голосов, а несчастный безумец слышит их почти что ушами. Но это те же самые голоса, уж будьте покойны.

У Николая Васильевича все идет по классической схеме. Сначала голоса требуют, чтобы он перестал писать, а также и есть. Кстати случается Великий пост – впрочем, Гоголь начинает голодовку за неделю до его начала. Это именно голодовка, а не пост – Гоголь практически ничего не ест. Голоса от этого, разумеется, начинают звучать громче и требовать больше.

10 февраля Гоголь пытается отдать портфель с беловиком романа графу Толстому для последующей передачи митрополиту Филарету. Толстой от портфеля отказывается, чтобы не расстраивать впавшего в меланхолию писателя.

На самом деле этот жест все объясняет. Похоже, именно в этот момент голоса потребовали от Гоголя уничтожения рукописей, как раньше они запретили ему есть. Он пытается бороться – но глупая наивность друга оставляет его наедине с бесами.

Окончательное уничтожение романа происходит в ночь с 23 на 24 февраля (по новому стилю) 1852 года. Измученный бесами, орущими в уши, Гоголь будит слугу – мальчика Семена – и требует, чтобы он разжег печь. Николай Васильевич пытался торговаться с голосами, надеялся сжечь не все, откупиться маловажным – но голоса потребовали гекатомбы… Наутро он честно признается, что действовал под влиянием злого духа.

Но уже поздно. Голоса хотят его смерти и внушают ему необходимость умереть. Несмотря на все просьбы друзей, даже священников, – он продолжает безумную голодовку. Его пытаются принудительно лечить, но ничего не помогает. Через десять дней после убийства романа он умирает. Злые духи добиваются своего.

Граф Толстой собирает все бумаги, оставшиеся на квартире писателя, и передает их Шевыреву. Тот находит черновики и обрывки глав второго тома. Он когда-то слышал чтение Гоголем почти всего текста – и восстанавливает, как может, часть содержания. К 1853 году реконструкция оставшихся глав завершена и вынесена на суд читателей.

К тому времени «партия Белинского» – в широком смысле слова – захватила абсолютно все контрольные высоты. Гоголь вписан в традицию в качестве сатирика и обличителя «проклятой России» (как сказали бы позже, «империи зла»). Написанное в позднем возрасте объявляется «реакционным» и приписывается воздействию клерикалов.

Сама идея второго тома «Мертвых душ» в эту картинку не вписывается. Зато очень хорошо вписывается его уничтожение.

Прогрессивная общественность выдвигает такую версию – Гоголь, дескать, честно пытался написать про «эту страну» что-то хорошее, но талант, вишь, не позволил. В отличие от потрясающих по обличительной силе уродцев первого тома, образы второго – успешные помещики и добродетельные крестьяне – вышли бледными и неубедительными. Гоголь долго возился с темой и в конце концов понял, что не может лгать. От этого он впал в депрессию, а тут еще и какой-то гнусный поп подвернулся. Очень жаль, конечно, что второй том сожжен, но, честно-то говоря, невелика потеря, хотя скорбные рожи мы делать будем и петь песенку «загубили, гады, загубили» – тоже.

Я намеренно огрубляю. Разумеется, все вышесказанное подавалось тоньше и с большим политесом. Но суть именно такова: молчаливое признание «творчествой неудачи» Гоголя и своего рода стыдного облегченьица – ну вот, сгорела книжка, и, в общем, туда ей дорога. Неча там.

При этом даже сохранившиеся остатки второго тома на редкость хороши. Никакого спада таланта там нет, и уж тем более – сусальности и неправдоподобия. Типажи так называемых положительных героев абсолютно жизненны. Все эти помещики Костанжогло и откупщики Муразовы – узнаваемы до дрожи. Если в классической русской литературе и есть где-то убедительный портрет прототипов «крепких хозяйственников», и в хорошем и в плохом смысле слова, – то их нужно искать именно у Гоголя, да еще у Лескова. Больше нигде – все остальные русские классики отчаянно не жаловали хозяйственную часть. Безумные миллионщики Достоевского, чеховские губители вишневых садов, даже толстовские помещики – вот уж действительно ненатуральные – тут и рядом не стояли.

На этом месте можно было бы, конечно, поднять вой: ах, если бы Гоголь все-таки закончил второй том, если бы в русской литературе имела место адекватная репрезентация реальной экономической жизни… Оставим это тем, кому положено сокрушаться о подобных материях. Если бы да кабы, да во рту росли грибы.

***

– А он чего, и Гоголя продолжил? – не расслышал юноша.

Девица что-то ответила, но я уже не внимал. Меня пробила нервная дрожь, спутница внезапных озарений.

Ибо до меня внезапно дошло, чем же именно Борис Акунин – если и дальше будет продолжать в том же духе – увенчает свою литературную карьеру.

И какая же это будет унылая дрянь.

* ОБРАЗЫ *
Дмитрий Данилов
Закрыто на ремонт

Большие Сорочинцы как «заколдованное место»

Гоголь не пустил меня на порог. В буквальном смысле – не пустил на порог ни одного из двух своих музеев под Полтавой. Или еще можно сказать – близ Диканьки. Меня всегда воротило от словосочетаний типа «его дух словно бы витал над этим местом» или «меня словно бы вела (вариант – останавливала) его невидимая рука», терпеть не могу эту спиритическую литературщину. Но по ходу моей поездки в Большие Сорочинцы какие-то такие словосочетания помимо воли стали крутиться в голове. Нет, не то чтобы я ощутил какое-то там «мистическое присутствие» или еще что-то в этом роде. Просто в определенный момент почувствовал себя непрошеным гостем. Очень отчетливо почувствовал.

Сдать объект в срок

В Полтавской области два музея Гоголя: музей-заповедник (село Гоголево) и литературно-мемориальный музей (село Большие Сорочинцы, родина писателя). Еще будучи в Москве, звоню сначала в первый. Мы, говорят, закрыты, у нас, говорят, ремонт, пытаемся успеть к 1 апреля, к торжествам. Я журналист, из Москвы, может, покажете мне музей. В виде исключения. Нет, мы бы с удовольствием, но у нас тут полный разгром, пока нечего показывать. Вот 1 апреля откроемся – милости просим.

1 апреля еще когда будет. Мне надо сейчас, а не 1 апреля. Звоню в Большие Сорочинцы. Целый день звонил, никто не подходит. У них, наверное, тоже ремонт, они, наверное, тоже готовятся к первоапрельским торжествам по случаю дня рождения Гоголя. Ладно, надо ехать, а там разберемся. Может, в Сорочинцах просто телефон не работает, мало ли, а музей, может, открыт. Понадеялся на русский, вернее, в данном случае, украинский авось. И, в принципе, правильно сделал, хотя выяснилось, что украинский авось – штука ненадежная.

Словосочетание «Большие Сорочинцы» ассоциируется со сценами из советских фильмов по мотивам малороссийских повестей Гоголя. Белые украинские хатки, песни-пляски, «чудесная природа», солнце, приволье-раздолье, парубки-дивчины и прочая южная витальность. Может, время года было не самое подходящее (конец марта, отсутствие буйной зелени, переменная облачность), но Большие (по-украински – Великие) Сорочинцы показались мне довольно угрюмым населенным пунктом. Очень большое, но кажущееся неестественно малолюдным, село. Совершенно пустая автостанция, пыль, тишина. Через дорогу – руинообразная длинная кирпичная стена разрушенного старого дома. На всем лежит печать какого-то оцепенения.

По мере того как я шел от автостанции к музею, тишина отступала, а шум, наоборот, нарастал. Это был шум строительства. Визг пилы, стук молотка, урчание техники. Вокруг здания музея суетилось множество рабочих строительных специальностей. Они пилили, красили, носили, приколачивали. Двери закрыты. Рабочий, сосредоточенно резавший «болгаркой» железную трубу, остановил свою «болгарку» и сказал, что музей закрыт, идет ремонт, откроется 1 апреля. Готовимся к празднику.

Ну да, ну да. Как говорится, предчувствия меня не обманули.

Здание музея красивым не назовешь. Если бы не массивная красная крыша, синий домик с белыми наличниками был бы вполне симпатичным, но металлочерепица, этот жуткий, годящийся разве что для придорожных кафешек стройматериал, портит все. Зачем, зачем здесь эта чудовищная черепица.

Заметил у входа в музей двух людей явно не рабочего вида, мужчину и женщину. Подошел, представился. Оказалось, что женщина – не кто иной, как директор музея Валентина Даниловна Мищенко.

– Вы уж извините, что не можем вас в музей провести – у нас там красят потолки, вообще зайти невозможно. Да и смотреть пока не на что – мы сейчас готовим выставку к первому апреля, экспонаты еще не расставили, там голые стены. Очень уж вы день неудачно выбрали. Но зато вам повезло – вот, познакомьтесь, глава администрации Миргородского района. Леонид Николаевич, побеседуйте с корреспондентом из Москвы.

Я– то, честно говоря, в большей степени хотел побеседовать с Валентиной Даниловной, но у нее был очень веский и, увы, печальный повод отказаться от общения с прессой -похороны родственника.

– Извините, ради Бога, что не могу уделить вам время. Вы поговорите с Леонидом Николаевичем, а потом сходите в наш краеведческий музей, там сейчас как раз Елена Ивановна дежурит, наш научный сотрудник, она вам все про музей расскажет. А мне бежать надо, извините.

Конечно, понятно. Примите соболезнования.

Миргородский «голова» Леонид Николаевич Яринич сказал, что на реконструкцию музея украинское государство выделило 2,6 миллиона гривен, что прежнее здание 1951 года постройки практически полностью разломали, оставив только стены, и за зиму построили новое, что музей – важный культурный объект Миргородского района и Полтавской области, что все жители района и области очень любят и почитают Николая Васильевича Гоголя и что Николай Васильевич Гоголь – это бренд Миргородского района и Полтавской области.

Еще Леонид Николаевич сказал, что где-то здесь (показал пальцем вниз) зарыта пуповина Гоголя.

Зарубежный писатель Гоголь

Елена Ивановна Подоляко, которую я встретил в краеведческом музее, меня несколько обнадежила. Оказывается, здесь целый зал отведен под часть экспозиции музея Гоголя. Впрочем, целый зал – громко сказано. Скорее, довольно просторная комната. Ни одного подлинного, гоголевских времен, предмета. В основном – рисунки, фотографии, иллюстрации.

Фотография рисунка Гоголя. На рисунке – старый господский дом в селе Васильевке.

Фотографии начала XX века. На фотографиях – украинские крестьянские хаты, крытые соломой, крестьяне, скот, домашняя птица, гужевой транспорт.

Фотография рисунка неизвестного художника конца XIX века. На рисунке – Гоголь-гимназист.

Рисунок художника Рябова. На рисунке – гимназист Гоголь, гримирующийся для участия в гимназическом спектакле. Гоголь, судя по всему, готовится сыграть женскую роль.

Многочисленные иллюстрации к произведениям Гоголя, в основном, портреты. Хлестаков, Ноздрев, Иван Иванович, Иван Никифорович.

Большой кусок белой ткани, по которому синими нитками вышито: «Николаю Васильевичу Гоголю Олефировская и Сорочинская ткацкая 28 VIII 1911». И растительный (условно) орнамент. Что ткацкая, непонятно. Может, фабрика. Или мануфактура.

Почему-то целая стена посвящена не Гоголю, а Шевченко. Огромная вышивка, изображающая Тараса Григорьевича, с обвислыми усами и в папахе. Другая вышивка, еще более огромная. Предметом вышивки является текст стихотворения Шевченко «Заповедь» (это которое «Як умру, то поховайте»). Текст обрамлен народным украинским орнаментом. Бюст Тараса Григорьевича, осененный свисающим откуда-то сверху государственным флагом Украины.

И – опять Гоголь. Иллюстрация к «Тарасу Бульбе». Тарас Бульба на иллюстрации – вылитый Тарас Шевченко.

Бюст Гоголя работы скульптора Белоуса. У бюста странное, какое-то блаженненькое выражение лица. По сторонам бюста на стене висят два полотна с вышитыми изображениями Богородицы – одно в православном, другое в католическом стиле. Что бы это значило.

Еще иллюстрации, иллюстрации. Стилизованная карта Миргорода с огромной лужей посередине. В конце экспозиции – табличка с надписью: «„Мертвые души“» – удивительная книга«. Подпись: «А. И. Герцен».

Елена Ивановна говорит, что вся музейная экспозиция – примерно в таком духе. Подлинных вещей Гоголя, как уже было сказано, крайне мало. К 1 апреля музей не успеет открыть постоянную экспозицию – строители затянули работу по реконструкции здания. Вместо этого в музее будет размещена выставка народного творчества, посвященная Гоголю. Резьба по дереву, вышивка, керамика, лозоплетение, детский рисунок, картины сорочинских и миргородских художников.

Лозоплетение, посвященное 200-летию Гоголя. В общем, если бы я приехал к самым торжествам, я бы все равно музея фактически не увидел. Только керамику и резьбу по дереву. Это как-то даже успокаивает.

Елена Ивановна говорит, что пресловутая металлочерепица – мера вынужденная. Раньше была черепица обыкновенная, но здание музея построили в 1951 году настолько некачественно, что в последнее время и фундамент, и крыша ощутимо просели, во многих местах потрескался потолок, и старую тяжелую черепичную крышу пришлось заменить нынешней, легкой, металлической, делающей музей Гоголя похожим на придорожную кафешку.

А до войны музей, которому в этом году исполнится 80 лет, располагался в доме врача Трохимовского, в том самом, в котором родился Гоголь. Во время войны дом был полностью разрушен. Нынешний синенький домик с красной крышей ни по внешнему облику, ни по планировке ничего общего с домом Трохимовского не имеет.

Каждый год музей посещает примерно 20 тысяч туристов. Это, конечно, в несколько раз меньше, чем было в 80-е годы, когда в день только из Москвы несколько автобусов приезжало, но показатель все равно очень хороший, особенно для небольшого сельского музея. Сейчас из России ездят совсем мало и редко, в основном – из Киева, Полтавы, других украинских городов.

Среди сотрудников музея нет ни одного местного. Вот, например, Елена Ивановна – из России, с Урала. Училась в Миргороде в 70-е годы, вышла здесь замуж и осталась.

Елена Ивановна говорит со мной на правильном русском языке, без фрикативного «г», но то и дело автоматически, по привычке переходит на украинский, и «г» в ее исполнении становится фрикативным. Потом спохватывается и снова говорит по-русски. Здесь, на Полтавщине, в отличие от соседних Харькова и Донбасса, как я заметил, вообще не принято говорить по-русски, только по-украински. Правда, знающие люди потом объяснили мне, что я просто не отличаю украинский от суржика.

Сделал для себя небольшое открытие. Оказывается, Гоголь на Украине считается иностранным писателем. В школах его проходят по программе зарубежной литературы. На изучение наследия Гоголя отводится от двух до четырех часов. Нынешние украинские школьники произведений Гоголя практически не знают.

Зарубежный писатель Гоголь. Это как если бы Набоков писал всегда только и исключительно по-английски и никогда – по-русски. Мы бы его, наверное, тоже зарубежным писателем считали.

Решил заодно, раз уж тут оказался, бегло осмотреть экспозицию краеведческого музея. Старые фотографии села. Фотография примерно 70-х годов прошлого века, изображающая пару молодоженов на фоне деревянной ветряной мельницы. Подпись по-украински: с каждым годом молодеет наше прекрасное село. В длинных колбах – образцы местных почв и торфа. На полированной деревянной доске – поясняющий текст про пески и глины. Изображения мамонтов, динозавров, обезьян. Так сказать, древние жители Полтавщины. Цитаты Ленина и Энгельса о зарождении органической жизни на Земле. Два жутковатых муляжа с подписями «кисть руки шимпанзе» и «ступня шимпанзе». Схема, иллюстрирующая появление у обезьян прямохождения. Цитата Энгельса о том, что труд создал человека. Дальше – люди. Палка-копалка, кремниевый топор, наконечник копья. Киевская Русь, феодальная раздробленность, татары, поляки, Богдан Хмельницкий, далее везде. Все, как обычно, как в любом провинциальном краеведческом музее.

Я все еще не оставлял глупых надежд посетить музей-заповедник в селе Гоголево. На автостанции спрашиваю кассиршу, как бы мне туда добраться. Тихо кассирша ответила: никак. Единственный автобус ходит туда утром (для меня – не вариант, надо сегодня же выезжать обратно в Москву). Можно было бы еще с пересадкой, но тот автобус, который идет до места пересадки, тоже ушел и сегодня больше не пойдет. Понятно. А до Полтавы когда автобус будет? Вечером, в шесть (сейчас – полпервого). Можно еще через Миргород, с пересадкой. В два часа. Хорошо, давайте до Миргорода.

В Больших Сорочинцах помимо двух музеев (что для села как-то даже многовато) есть еще знаменитый памятник архитектуры – Спасо-Преображенская церковь, первая половина XVIII века, яркий образец украинского барокко. Времени до автобуса еще много, надо, думаю, в храм сходить.

Стоит ли удивляться, что на воротах церкви висел большой, убедительный, торжествующий замок.