Текст книги " Сказки русских писателей. Том 7"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)

– Уж так охота, тетенька, так охота! – заливается черномазая Дуня слезами и грязь по лицу размазывает. – Себя бы наизнанку вывернула, только бы он с глаз долой не прогонял.

– Ну, коли так, будем стараться. Я ведь, Дуняшка, как и твой отец, колдую, когда придется.

Сказала так вдова и подала Дуне веретешко:

– Неказистое оно, Дуня, а силу большую в себе прячет. Дед мой как-то бабу-ягу в лесу поймал, порешить хотел. А она от него этим веретешечком откупилась. Сильное веретено.

– А в чем его сила, тетенька? – спрашивает Дуня и на веретешечко косится.

Вдова на это и отвечает ей:

– Если этим веретешечком спрясть нитку, тонкую да долгую, то кого хочешь этой ниткой к себе привязать можно.

Тут Дуня повеселела – и хвать веретено:

– Давай, тетенька, я прясть буду.

– Что ты! Разве такими руками немытыми да с такими волосьями нечесаными можно пряжу начинать? Беги домой, в баньке выпарься, умойся, оденься, тогда и прясть будешь.

Сбегала Дуня домой, выпарилась, умылась, оделась – и красавицей пришла к вдове.

Вдова чуть с лавки не упала – и ну обнимать да целовать Дуню:

– Скажи на милость, какая ты! Давай прясть.

Села Дуня прясть, а веретешко не вертится, нитка не крутится, куделя бугром-комом тянется, а слезы как жемчуга катятся.

– Ничего, ничего, Дунюшка! Так ли мой Тиша ковать учился, так ли лес рубил, так ли хомут зарабатывал… Пряди!

День прядет, два прядет. На третий – нитка получаться стала.

– Гляди, тетенька. Теперь привяжу!

А вдова посмотрела на гвоздь, ухмыльнулась чему-то, да и говорит:

– Такой ниткой не привяжешь: из такой нитки только мешковину ткать. Доходи до дела.

– А когда я, тетенька, до дела дойду?

– А тогда дойдешь, как веретешечко золотеть начнет.

Принялась Дуня опять за работу. Моток за мотком прядет, а веретешко как было, так и есть. За окном уж морозы трещат, метели метут, а веретешко не золотеет.

Испряла Дуня всю куделю и залилась слезами.

Вдова к ней:

– Не горюй, милая дочь! Веретешечко-то, видно, не лучше гвоздя. Мало, значит, ему одних ниток. Холста требует. Давай ткать.

– Что ты, тетенька! Нитки изоткем – чем тогда я Тишу к себе привяжу?

А вдова ей в ответ:

– Нитка в мотке – нитка, а в холсте – сила.

К весне Дуня изоткала все нитки. Много холста получилось. Только не знает Дуня, как с холстом быть.

– Рубаху, Дунюшка, надо из холста сшить. Как наденет рубаху, так и твой.

Принялась Дуня за новое ремесло. Где вдова ей подскажет, где сама догадается.

На славу рубаха сшилась, только глаз остановить не на чем: холст и холст. Не стала тут Дуня совет со вдовой держать – сама придумала, как рубаху изукрасить. Накупила шелку-бисеру, серебра-золота – и ну рубаху расшивать-вышивать!

Не руки, не разум, а сама любовь по рукавам, по вороту жаркий узор выводила. Маком цветет он.

Золотом светит. Серебром отсвечивает. Бисером горит.

Глянула вдова на рубаху – и чуть языка не лишилась. Глаза ломит узор. Сердце щемит. «Непременно веретешко позолотеть должно!»

Схватила она веретешко да тайно к кузнецу прибежала.

– Сказывай, разлюбезный мой сват, черномазый ты мой мошенник, чем гвоздь золотил?

– А тебе зачем?

– Веретешко позолотить надо.

– Аль и моя до дела дошла?

– Да приди погляди, какой узор она вышила. Царевича ослепить можно.

Кузнец открыл сундук, вынул снадобье и давай золотить веретено.

– Да ты не жалей позолоты, хитрец! От конца до конца золоти. Стоит она того, – говорит вдова и кузнеца торопит: охота скорее Дуню порадовать.

Позолотили веретешко, и оба, как молоденькие, вприпрыжку да вскачь рубаху глядеть побежали.

Прибежали ко вдовьему дому, глядят: ворота настежь, во дворе Тишин конь стоит. Вошли в избу, а в избе Тихон в новой рубахе красуется и с Дуни глаз не сводит.

Тут вытянул кузнец из стены золотой гвоздь, вынула из рукава вдова золотое веретено, да и обручили ими жениха с невестой.

Народищу, дружков-товарищей – полон двор. Все сбежались. Всем любо Тихоново счастье видеть… Потому что он никого золотыми гвоздями не обошел и Кузнецову хитрую позолоту трудовой правдой повернул. Для всех. Для каждого. Ни от кого не скрыл. Приходи и бери! Вбивай свой золотой гвоздь, если руки есть.

Дмитрий Дмитриевич Нагишкин

[75]75
  Д. Д. Нагишкин (1909–1961).
  По словам Д. Д. Нагишкина, сказки, им написанные, ответили той потребности, которая возникла у него от «встреч с людьми, различными народами, населяющими бассейн реки Амур». «Я увидел, – рассказывал писатель, – сколь велика сокровищница этих народов…» Первые сказки были опубликованы в книгах: «Мальчик Чокчо» (Хабаровск, 1945); «Амурские сказки» (М.; Л.: Детгиз, 1946) и в журнале «Дальний Восток» в 1947-м и в 1948 годах. В 1949 году в Москве вышел сборник «Храбрый Азмун». Одновременно во Владивостоке вышел сборник «Амурские сказки».


[Закрыть]

Храбрый Азмун

[76]76
  Впервые сказка опубликована в газете «Тихоокеанская звезда» (1948, 1 февраля), а затем – в книге «Храбрый Азмун» (М.; Л.: Детгиз, 1949).


[Закрыть]

мелому никакая беда не помеха. Смелый сквозь огонь и воду пройдет – только крепче станет. О смелом да храбром долго люди помнят. Отец сыну о смелом да храбром сказки сказывает.

Давно это было. Тогда нивхи еще каменные наконечники к стрелам делали. Тогда нивхи еще деревянным крючком рыбу ловили. Тогда амурский лиман Малым морем звали – Ля-ери.

Тогда на самом берегу Амура одна деревня стояла. Жили в ней нивхи – не хорошо и не худо. Много рыбы идет – нивхи веселые, песни поют, сыты по горло. Мало рыбы идет – молчат нивхи, мох курят да потуже пояса на животах затягивают.

Одной весной вот что случилось.

Сидят как-то парни и мужчины на берегу, на воду смотрят, трубки курят, сетки чинят. Глядят – по Амуру что-то плывет. Пять-шесть, а может, и весь десяток деревьев. Видно, где-то буре-валом деревья повалило, полая вода их в плот сбила, да так крепко, что и силой не растащишь. Земли на те деревья нанесло. Трава на них выросла. Целый остров – хов ых – плывет. Плывет ховых, и видят нивхи: стоит на нем заструженный шест. В несколько рядов на том шесте стружки вьются, на ветру шумят. Красная тряпочка, на том шесте привязанная, в воздухе полощется.

Говорит старый нивх Плетун:

– Плывет кто-то… Заструженный шест поставил – значит, помощи просит.

Слышат нивхи – плач ребенка с плота доносится. Плачет ребенок, так и заливается.

Говорит Плетун:

– Ребенок плывет. Видно, нет у него никого. Злые люди всех его родичей убили или черная смерть унесла. Зря не бросит ребенка мать. На плот посадила – добрых людей искать послала.

Подплывает плот. Все сильнее слышен плач.

– Человеку как не помочь! – говорит Плетун. – Помочь надо.

Кинули парни веревку с деревянным крючком, зацепили плот, подтянули к берегу. Глядят – лежит на траве ребенок: сам беленький, кругленький, глазки черные, как звездочки, блестят, лицо широкое – как полная луна. В руках у ребенка – стрела да весло.

Посмотрел Плетун, говорит:

– Богатырем ребенок будет, коли с колыбели за стрелу да за весло схватился: ни врага, ни работы не побоится. Сыном своим его назову, – говорит. – Имя новое дам. Пусть Азмуном будет.

Взяли нивхи Азмуна на руки, к дому Плетуна понесли. Только что такое?.. С каждым шагом ребенок все тяжелей становится!

Говорят старику:

– Эй, Плетун, сын-то твой на руках растет! Гляди!

– На родной земле да на родных руках как не расти! – отвечает Плетун. – Родная земля силу человеку дает.

Видно, правду Плетун сказал, что родная земля силу дает: пока до дома дошли, вырос Азмун; до порога его парни донесли, а у порога он с рук на землю сошел, на свои ноги стал, посторонился – старшим дорогу уступил. Только после старших в дом вошел.

«Э-э! – думает Плетун, на нового сына глядя. – Мальчик-то наперед о людях думает, а потом о себе. Хороший человек будет».

А сын на нары посадил названого отца, поклонился ему и говорит:

– Посиди, отец. За долгую жизнь устал ты. Отдохни.

Сетки взял, весло взял. На берег вышел – лодки сами собой в воду соскочили. А мальчик, в лодку ставши, на корму свое весло бросил – стало весло работать, на середину реки выгребать. Пошла лодка. Азмун сетку в воду забросил. Вынул сетку с рыбой и к берегу лодку повернул. Домой пришел – женщинам всю рыбу отдал, сколько поймал. В деревне в этот день рыбу ели. Все довольны, только Азмун недоволен. Говорит названому отцу:

– Мало рыбы в этом месте, отец.

Отвечает ему Плетун:

– Не пришла рыба. Амур рыбу не дает.

– Попросить надо, отец. Как нивхам без рыбы жить?

Раньше всегда так делали – Амур кормили, просили, чтобы рыбу давал.

Вот поехали Амур кормить.

На многих лодках поехали. Лучшие одежды надели из пестрых тюленей, собачьи дохи черные надели. Плывут, песни хорошие поют. На середину Амура выехали.

Взял Плетун кашу, юколу – сушеную рыбу, сохачьего мяса немного взял. Все в Амур бросил:

– Простые люди просят тебя – рыбу пошли, много хорошей рыбы пошли, разную рыбу пошли! Вот юколу тебе собачью бросаем, не сердись – больше у нас нечего есть. Голодаем! Животы к спине прилипли у нас. Помоги нам, а мы тебя не забудем!

Кинул Азмун сетку в воду – много рыбы взял. Радуются нивхи. Только Азмун хмурится. «Один раз – это просто удача», – говорит. Кинул сетку второй раз – меньше рыбы взял. Хмурится Азмун. Кинул сетку в третий раз – последнюю рыбу взял. Кто из нивхов потом сетки ни бросал – ничего не поймал. Даже корюшка в сетку нейдет. В четвертый раз кинул свою сетку Азмун – пустую вытащил.

Приуныли нивхи. Трубки закурили.

– Помирать теперь будем! – говорят.

Велел Азмун всю рыбу в один амбар сложить – понемногу всех людей кормить.

Заплакал Плетун, говорит Азмуну:

– Сыном тебя назвал, думал – новую жизнь тебе дам! Рыбы нет – что есть будем? Все помрем с голоду. Уходи, сын мой! Тебе другая дорога. От нас уйди – наше несчастье на нашем пороге оставь!

Стал Азмун думать. Отцовскую трубку закурил. Три амбара дыму накурил. Долго думал. Потом говорит:

– К Морскому Старику – Тайрнадзу – пойду. Оттого рыбы в Амуре нет, что Хозяин о нивхах забыл.

Испугался Плетун: никто из нивхов к Морскому Хозяину не ходил. Никогда этого не было. Может ли простой человек на самое дно к Тайрнадзу, Морскому Старику, спуститься?

– По силе ли тебе дорога эта? – спрашивает Азмуна отец.

Ударил Азмун ногой в землю. От своей силы по пояс в землю ушел. Ударил в скалу кулаком – скала трещину дала, из той трещины родник полился. Глаз прищурил – на дальнюю сопку посмотрел, говорит:

– У подножия сопки белка сидит, орех в зубах держит, разгрызть не может. Помогу ей!

Взял Азмун лук, стрелу наложил, тетиву натянул, стрелу послал. Полетела стрела, ударила тот орех, что белка в зубах держала, расколола пополам – белку не задела.

– По силе! – говорит Азмун.

Собрался Азмун в дорогу. В мешочек за пазуху амурской земли положил, нож, лук со стрелами взял, веревку с крючком, костяную пластинку, кунгахке и, – играть, коли в дороге скучно станет.

Обещал отцу в скором времени весть о себе подать. Наказал той рыбой, что он наловил, всех кормить, пока не вернется.

Вот пошел он. К берегу моря пошел. До Малого моря дошел. Видит – нерпа на него глаза из воды таращит, с голоду подыхает.

Кричит ей Азмун:

– Эй, соседка, далеко ли до Хозяина идти?

– Какого тебе хозяина надо?

– Тайрнадза, Морского Старика!

– Коли морского – так в море и надо искать, – отвечает нерпа.

Пошел Азмун дальше. До Охотского моря дошел, до П иля-К еркха, – так его тогда называли. Лежит перед ним море – конца-краю морю не видать. Чайки над ним летают, бакланы кричат. Волны одна за другой катятся. Серое небо над морем висит, облаками закрыто. Где тут Хозяина искать? Как к нему дойти? И спросить некого. Глядит Азмун вокруг… Что делать? Чайкам закричал:

– Эй, соседки, хороша ли добыча? Простые-то люди с голоду помирают!

– Какая там добыча! – чайки отвечают. – Сам видишь, еле крыльями машем. Рыбы давно не видим. Скоро конец нашему народу придет. Видно, заснул Морской Старик, про свое дело забыл.

Говорит Азмун:

– Его-то мне и надо. Только не знаю я, соседки, как к нему попасть.

Говорят чайки:

– Далеко в море остров стоит. Из того острова дым идет. То не остров, а крыша юрты Морского Старика, – из трубы идет дым. Мы там не бывали, наши отцы туда не залетали – от перелетных птиц слыхали! Как попасть туда – не знаем. У косаток спроси.

– Ладно, – говорит Азмун.

– Коли к Старику попадешь – о нас вспомни, Азмун!

Вышел на морской берег Азмун. Долго шел. Устал. Сел среди камней на песке, голову на руки положил, стал думать. Думал, думал – уснул. Вдруг во сне слышит – шумят какие-то люди на берегу. Азмун глаза приоткрыл…

Смотрит – стоят на песке лодки пустые. А по берегу молодые парни взапуски бегают, на поясках тянутся, друг через друга прыгают, с саблями кривыми играют. Тут тюлени на берег вышли. Парни тюленей саблями бьют. Как ударят – так тюлень на бок!

«Э-э, – думает Азмун, – мне бы такую саблю!»

Стали тут парни бороться. Сабли на песок побросали. Задрались между собой – ничего вокруг не видят, кричат, ссорятся. Тут Азмун изловчился, веревку с крючком забросил, зацепил одну саблю и к себе потихоньку подтянул. Тронул пальцем – хороша! Пригодится.

Кончили парни бороться. Все за сабли взялись, а одному не хватает. Заплакал тут парень, говорит:

– Ой-я-ха! Задаст мне Хозяин! Что теперь Старику скажу, как к нему попаду?

«Э-э, – думает Азмун, – парни-то со Стариком знаются. Видно, из морской деревни парни». Сам лежит, не шевелится.

Стали парни саблю искать – нету сабли! Тот, кто саблю потерял, в лес побежал – смотреть, не там ли обронил. Остальные лодки в море столкнули, сели. Только одна осталась на берегу.

Азмун за теми парнями – бежать! Пустую лодку в море столкнул – смотрит, куда парни поедут. А парни в открытое море выгребают. Прыгнул и Азмун в лодку, стал в море выгребать. Вдруг смотрит – что такое? Нет впереди ни лодок, ни парней! Только косатки по морю плывут, волну рассекают, спинные плавники, как сабли, выставили, на плавниках куски тюленьего мяса торчат.

Тут и под Азмуном лодка зашевелилась. Хватился Азмун, огляделся – не на лодке он, а на спине у косатки! Догадался тут парень, что не лодки на берегу лежали, а шкуры косаток. Что не парни на берегу с саблями играли, а сами косатки. И не сабли то были, а спинные острые плавники. «Ну что ж, – думает Азмун, – всё к Старику ближе!»

Долго ли плыл так Азмун – не знаю, не рассказывал. Пока плыл, у него усы отросли.

Вот увидел наконец Азмун, что впереди остров лежит, на крышу шалаша похожий. На вершине острова – дыра, из дыры дымок курится. «Видно, там Старик живет!» – говорит себе Азмун. Наложил он стрелу на лук, отцу стрелу послал… Долетит стрела – старому весть подаст.

А косатки к острову подплыли, на берег кинулись, через спину перекатились – и парнями стали, тюленье мясо в руках держат.

Только одна косатка назад повернула – та, чью шкуру Азмун захватил. Видно, нет ей без хозяина ходу домой. Выскользнула из-под Азмуна и ушла. Свалился Азмун в воду – чуть не утонул.

Увидали парни, что Азмун в море барахтается, кинулись к нему. Выбрался Азмун на берег. Парни его рассматривают, хмурятся. Говорят:

– Ты кто такой? Как сюда попал?

– Да вы что – своего не узнали? – говорит Азмун. – Я от вас отстал, пока саблю свою искал. Вот она, сабля моя!

– Это верно, сабля твоя. А почему ты на себя не похож?

Говорит Азмун:

– Переменился я от страха, что саблю свою потерял. До сих пор в себя прийти не могу. К Старику пойду – пусть мне прежний вид вернет!

– Спит Старик, – говорят парни. – Видишь, дымок чуть курится.

В свои юрты парни пошли. Азмуна одного оставили. Стал Азмун на сопку взбираться. До половины взошел, видит – тут стойбище стоит. Одни девушки в стойбище том. Загородили Азмуну дорогу, не пускают:

– Спит Старик, не велел мешать!

Пристают к Азмуну, ластятся:

– Не ходи к Старику! Оставайся с нами. Жену возьмешь – хорошо жить будешь.

А девушки – красавицы, одна другой краше! Глаза ясные, лицо прекрасное, тело гибкое, руки ловкие! Такие красивые девушки, что подумал Азмун: и верно, не худо бы ему из этих девушек жену себе взять.

Зашевелилась тут за пазухой у него амурская земля в мешочке. Вспомнил Азмун, что не за невестой сюда пришел, а вырваться от девушек не может. Догадался он тут – из-за пазухи бусы вынул, на землю бросил.

Кинулись девушки бусы подбирать – тут и увидел Азмун, что не ноги у тех девушек, а тюленьи ласты. Вырвался от них Азмун, ушел.

Пока девушки бусы собирали, добрался Азмун до вершины горы. В ту дыру, что на вершине была, свою веревку с крючком опустил. Зацепил крючок за гребень горы и по той веревке вниз полез. На дно моря спустился – в дом Морского Старика попал.

Огляделся: всё в доме, как у нивха, – нары, очаг, стены, столбы, только всё в рыбьей чешуе. Да за окном не небо, а вода.

Плещется за окном вода, зеленые волны ходят, водоросли морские в тех волнах качаются, будто деревья невиданные. Мимо окон рыбы проплывают, да такие, каких ни один нивх в рот не возьмет: зубатые да костлявые, сами смотрят – кого бы сглотнуть!..

Лежит на нарах Старик, спит. Седые волосы по подушке рассыпались. Во рту трубка торчит, почти совсем погасла, едва дымок из нее идет, в трубу тянется. Храпит Тайрнадз, ничего не слышит. Тронул его Азмун рукой – нет, не просыпается Старик, да и только.

Рассердился Азмун: это что такое – нивхи с голоду помирают, Тайрнадз спит!.. Плохое это дело!

Кричал, кричал Азмун – не просыпается Тайрнадз… Сгоряча уколол его Азмун ножом. Заворочался Тайрнадз, закряхтел, глаза открыл, чихнул.

Вспомнил Азмун про свою костяную пластинку – кунгахкеи, из-за пазухи вытащил, зубами зажал, за язычок дергать стал. Загудела, зажужжала, заиграла кунгахкеи: то будто птица щебечет, то словно ручей журчит, то как пчела жужжит.

Никогда такого Морской Старик не слыхал. Что такое? Зашевелился, поднялся, глаза протер, сел, ноги под себя поджав. Большой, как скала подводная; лицо доброе; усы, как у сома, висят. На коже чешуя перламутром переливается. Из морских водорослей одежда сшита… Увидел он, что против него маленький парень стоит, словно корюшка против осетра, стоит да так хорошо играет, что у Тайрнадза сердце запрыгало. Мигом сон с него слетел. Доброе лицо свое он к Азмуну обратил, глаза прищурил, спрашивает:

– Ты какого народа человек?

– Я – Азмун, нивхского народа человек.

– Нивхи на Тро-мифе [77]77
  Тро-миф– нивхское название острова Сахалин.


[Закрыть]да на Ля-ери живут. Ты зачем так далеко в наши воды-земли зашел?

Рассказал Азмун, какое горе у нивхов стало, поклонился:

– Отец, нивхам помоги – нивхам рыбу пошли! Отец, нивхи с голоду помирают. Сказали мне: поклонись Морскому Хозяину, попроси – пускай поможет.

Стыдно стало Старику. Покраснел он, говорит:

– Плохо это получилось: лег только отдохнуть, да и заснул! Спасибо тебе, что разбудил меня!

Сунул руку Тайрнадз под нары. Глядит Азмун – там большой чан стоит, а в чане горбуша, калуги, осетры, кета, лососи плавают. Видимо-невидимо рыбы!

Рядом с чаном шкура лежит. Ухватил ее Старик, четверть шкуры рыбой наполнил. Дверь открыл, рыбу в море бросил, говорит:

– К нивхам на Тро-миф, на Амур плывите! Быстро плывите! Хорошо весной ловитесь!

– Отец, – говорит Азмун, – не жалей нивхам рыбы!

Нахмурился Морской Старик, усами повел.

Испугался тут Азмун. «Ну, пропал я теперь! – думает. – Рассердил я Старика. Плохо будет! Не даст больше рыбы!» Отца вспомнил, соседей вспомнил, выпрямился, прямо на Тайрнадза смотрит.

А тот улыбнулся и говорит:

– Другому бы не простил, что в дела мои мешается, а тебе прощу: вижу, не о себе думаешь – о других. Будь по-твоему!

Бросил Тайрнадз в море еще полшкуры рыбы всякой:

– На Тро-миф, на Амур плывите, плывите! Хорошо осенью ловитесь!

Поклонился ему Азмун:

– Отец, я бедный – нечем мне отплатить тебе за добро. Вот возьми кунгахкеи в подарок.

Дал он Тайрнадзу костяную пластинку свою; как играть на ней, показал.

А у старого давно руки чешутся: хочется ее взять, глаз от нее отвести не может! Больно понравилась игрушка. Обрадовался Тайрнадз, в рот пластинку взял, зубами зажал, за язычок стал дергать…

Загудела, зажужжала кунгахкеи: то будто ветер морской, то словно прибой, то как шум деревьев, то будто птичка на заре, то как суслик свистит. Играет Тайрнадз. Совсем развеселился. По дому пошел, приплясывать стал. Зашатался дом, за окнами волны взбесились, водоросли морские рвутся – буря в море поднялась.

Видит Азмун, что не до него теперь Тайрнадзу. К трубе подошел, за веревку свою взялся, наверх полез. Пока лез, все руки себе в кровь изодрал: долго ли гостил у Старика, а уж вся веревка ракушками морскими обросла.

Вылез, огляделся.

Морские девушки всё еще бусы ищут, ссорятся, делят – и про дома свои забыли, двери в те дома мохом затянуло!

На нижнюю деревню Азмун посмотрел – пустая стоит, а далеко в море плавники косаток видны: гонят косатки рыбу к берегам Пиля-Керкха, к берегам Ля-ери, на Амур рыбу гонят!

Как теперь домой попасть?

Видит Азмун – радуга висит. Одним концом на остров, другим – на Большую землю опирается.

А в море волны бушуют – пляшет Тайрнадз в своей юрте. Белые барашки по морю ходят.

Полез Азмун на радугу. Едва вскарабкался. Весь перепачкался: лицо зеленое, руки желтые, живот красный, ноги голубые. Кое-как влез, по радуге на Большую землю побежал. Бежит, проваливается, чуть не падает. Вниз взглянул, видит – от рыбы черно в море стало. Будет рыба у нивхов!

Кончилась радуга. Спрыгнул Азмун на землю. Глядит – на берегу морском, возле лодки, тот парень-косатка сидит, чью саблю Азмун утащил. Узнал его Азмун, саблю отдал. Схватил парень саблю.

– Спасибо! – говорит. – Я уж думал, век мне дома не видать… Не забуду твоего добра: к самому Амуру рыбу подгонять буду. Зла на тебя не храню: знаю теперь – не для себя ты старался, для людей.

Через спину перекатился – косаткой стал, свою саблю – спинной плавник – вверх поднял и поплыл в море.

Пошел Азмун к Пиля-Керкху, к Большому морю вышел. Чаек, бакланов встретил.

Кричат они парню:

– Эй, сосед! У Старика был ли?

– Был! – кричит им. Азмун. – Не на меня – на море смотрите!

А рыба по морю идет, вода пенится. Кинулись чайки, стали рыбу ловить, на глазах жиреть стали.

А Азмун дальше идет. Ля-ери прошел, к Амуру подходит. Видит – нерпа совсем издыхает. Спрашивает нерпа парня:

– У Старика был ли?

– Был! – говорит Азмун. – Не на меня – на Ля-ери смотри!

А рыба вверх по лиману идет, вода от рыбы пенится. Бросилась нерпа рыбу ловить. Стала рыбу есть, на глазах жиреет.

А Азмун дальше пошел.

К родной деревне подошел. Нивхи едва живые на берегу сидят, мох весь искурили, рыбу всю приели.

Выходит Плетун на порог дома, сына встречает, в обе щеки целует.

– У Старика, сын мой, был ли? – спрашивает.

– Не на меня, а на Амур, отец, смотри! – отвечает Азмун.

А на Амуре вода кипит – столько рыбы привалило. Кинул Азмун свое копье в косяк. Стало копье торчком, вместе с рыбой идет. Говорит Азмун:

– Хватит ли рыбы, отец мой названый?

– Хватит!

Стали нивхи жить хорошо. Весной и осенью рыба идет!

Про многих людей с тех времен забыли… А про Азмуна помнят до сих пор. И на земле и в море помнят.

Как разволнуется море, заплещутся волны в прибрежные скалы, седые гребешки на волнах зашумят – в свисте ветра морского то крик птицы слышится, то суслика свист, то деревьев шум… Это Морской Старик, чтобы не заснуть, на кунгахкеи играет, в подводном доме своем пляшет.