Текст книги "История Европы. Том 1. Древняя Европа"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 73 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Все эти факты говорят о том, что в течение архаического периода в Греции произошел важный исторический сдвиг: ремесло отделилось от сельского хозяйства как самостоятельная отрасль производства. В соответствии с этим перестраивается и само сельское хозяйство, связь с рынком становится для него делом первостепенной важности. Не случайно в своей поэме «Труды и дни», представляющей собой своеобразный календарь греческого земледельца той эпохи, беотийский поэт-крестьянин Гесиод наставляет читателей не только в рациональном ведении сельского хозяйства, но и в «законах» мореплавания (Труды и дни, 618 и след.). Во многих районах Греции крестьяне переходят от выращивания традиционных зерновых культур – ячменя, полбы, пшеницы – к более доходным многолетним культурам – винограду и масличным. Многие греческие государства вообще отказались от производства своего хлеба и стали жить за счет привозного зерна.

Итак, основным результатом Великой колонизации был переход греческого общества со стадии примитивного натурального хозяйства на более высокую стадию. Торговля становится ведущей отраслью греческой экономики, появляются деньги. Греческое предание приписывает изобретение монеты лидийцам, обитавшим в западной части Малой Азии в ближайшем соседстве с ионийскими греческими полисами. Лидийские цари в древности славились своими несметными богатствами (имя одного из них – Креза стало даже нарицательным).

Уже в VI в. до н.э. в Греции были приняты два основных монетных стандарта: эгинский и эвбейский. Первый возник на острове Эгина в Сароническом заливе и оттуда широко распространился по всему Пелопоннесу, Средней и Северной Греции и по островам Эгейского моря вплоть до Малой Азии. Второй был принят в городах о-ва Эвбея – Халкиде и Эретрии, а также в Коринфе, Афинах и во многих западногреческих колониях. В основу как той, так и другой системы денежного чекана была положена весовая единица, именуемая талантом, которая в обоих случаях делилась на 6000 драхм (драхмы обычно чеканились из серебра, обол – более мелкая денежная единица – из меди или бронзы), но эгинский талант был тяжелее эвбейского, составляя 37 кг металла против 26 кг.

В греческом обществе архаического периода деньги становятся главным мерилом социальной ценности человека, оттесняя на второй план все другие критерии: знатность рода, воинскую доблесть, лучшие качества ума и характера.

«Деньги делают человека» – это изречение, приписываемое некоему спартанцу Аристодему, стало своеобразным девизом новой эпохи. Деньги во много раз ускорили начавшийся еще до их появления процесс имущественного расслоения общины, еще более приблизили полное и окончательное торжество частной собственности. Сделки купли-продажи распространяются теперь на все виды материальных ценностей. Не только движимое имущество, но и земля, до сих пор находившаяся под контролем общины, свободно переходит из рук в руки: продается, закладывается, передается по завещанию или в качестве приданого. В своей поэме Гесиод советует читателю регулярными жертвоприношениями добиваться расположения богов, «чтобы, – заканчивает он свое наставление, – покупал ты участки других, а не твой бы – другие» (Труды и дни, 341).

Продаются и покупаются и сами деньги. Богатый человек мог отдать их в долг бедняку под очень высокий процент. Так зародилось ростовщичество, а вместе с ним и его неизменный спутник – широко распространенное почти во всех раннеклассовых обществах долговое рабство. Обычным явлением становятся сделки самозаклада. Не имея возможности своевременно расплатиться со своим безжалостным кредитором, несостоятельный должник отдает в заклад последнее, чем он еще располагает: детей, жену, а затем и самого себя. Если долг и накопившиеся по нему проценты не выплачивались и после этого, должник со всем своим семейством и остатками имущества попадал в кабалу к ростовщику и превращался в раба, положение которого ничем не отличалось от положения обычных рабов, взятых в плен на войне или купленных на рынке. Однако рабам-соплеменникам нашлась замена в лице чужеземцев-варваров. Основная масса рабов стала поступать на греческие рынки из колоний, где их можно было приобрести в больших количествах и по доступным ценам у местной варварской знати. Рабы составляли одну из главных статей скифского и фракийского экспорта в Грецию, массами вывозились из Малой Азии, Италии, Сицилии и разных районов колониальной периферии. Избыток дешевой рабочей силы на рынках греческих городов впервые сделал возможным широкое применение рабского труда во всех основных отраслях производства. Покупные рабы появляются теперь не только в домах аристократов, но и в хозяйствах зажиточных крестьян. В хозяйстве Гесиода, например, заняты два раба: женщина, подгоняющая быков во время пахоты, и мальчик, засыпающий землей семена, чтобы их не склевали птицы (Там же, 406, 470). Особенно много рабов скапливалось в крупных центрах ремесла и торговли. Уже в VII-VI вв. рабов можно было увидеть в ремесленных мастерских и купеческих лавках, на рынках, в порту, на строительстве укреплений и храмов. Везде и всюду они выполняли самую тяжелую работу. Благодаря этому у их хозяев – свободных граждан полиса создавался избыток досуга, который они могли посвятить занятиям политикой, атлетическими упражнениями, искусством, философией и т.п. Так закладывались в Греции основы нового рабовладельческого способа производства и вместе с тем новой полисной цивилизации, резко отличающейся от предшествующей ей дворцовой цивилизации крито-микенской эпохи.

Первым и наиболее важным признаком, свидетельствующим о переходе греческого общества от варварства к цивилизации, было возникновение городов. Правда, говоря о греческих городах не только архаического, но и более позднего, классического периода, следует иметь в виду огромную историческую дистанцию, отделяющую их от городов современной эпохи. Действительно, в подавляющем своем большинстве греческие полисы представляли собой более или менее значительные аграрные поселения с преимущественно крестьянским, земледельческим населением. Большие массы торговцев, ремесленников и вообще людей, не занятых в сфере сельскохозяйственного производства, скапливались лишь в сравнительно немногочисленных крупных центрах транзитной морской торговли вроде Коринфа, Милета, Эгины, Родоса и некоторых других. Вплоть до очень позднего времени (вероятно, до начала эпохи эллинизма) греки не знали настоящего антагонизма между городом и деревней. Деревня – кома или дем – была в их понимании хозяйственным придатком города, выдвинутым на территорию сельской округи полиса, или хоры, и уже в силу этого неразрывно с ним связанным. Сам город мыслился греками в первую очередь как политический (административный), военный и религиозный центр государства, место, где по преимуществу концентрировалось гражданское население общины. Социально-экономические критерии в разграничении понятий города и деревни были несущественны.

В роли основного градообразующего элемента выступало свободное крестьянство, а сам город конституировался как государство и вместе с тем как гражданский коллектив собственников, объединенных общей заинтересованностью в присвоении и закреплении за собой «объективных условий существования», т.е. прежде всего земли.

Главным жизненным центром раннегреческого города была так называемая агора (букв, «сбор» или «сход»), служившая местом народных собраний граждан и в то же время использовавшаяся как рыночная площадь, хотя первая из этих двух функций, несомненно, была древнейшей. На агоре свободный грек проводил большую часть своего времени. Здесь он продавал и покупал, здесь же в сообществе других граждан полиса занимался политикой – решал государственные дела, здесь, на агоре, мог узнать все важнейшие городские новости. Об этой привязанности греков к рыночной площади с презрением отзывались их соседи, например персы и другие «варвары». Геродот (I, 152) передает слова персидского царя Кира Старшего о греках (в данном случае спартанцах): «Я не страшусь людей, у которых посреди города есть определенное место, куда собирается народ, обманывая друг друга и давая ложные клятвы». Первоначально агора представляла собой просто открытую площадь, лишенную каких бы то ни было построек. Позднее на ней стали устраивать деревянные или каменные сиденья, ступенями подымавшиеся друг над другом. На этих скамьях размещался народ во время собраний. В еще более позднее время (уже в конце архаического периода) по сторонам площади воздвигались специальные навесы – портики, защищавшие людей от лучей полуденного солнца. Портики стали излюбленным прибежищем для мелочных торговцев, философов и праздношатающейся публики, собиравшейся на агоре. Прямо на агоре или неподалеку от нее располагались правительственные здания полиса: булевтерий – здание городского совета (буле), пританей – место для заседаний правящей коллегии пританов, дикастерий – здание суда и т.п. На агоре же выставлялись для всеобщего ознакомления новые законы и распоряжения правительства.

Среди построек архаического города заметно выделялись своими размерами и великолепием убранства храмы главных олимпийских богов и прославленных героев. Отдельные части наружных стен греческого храма были раскрашены в яркие, радостные тона и богато украшены скульптурой (также раскрашенной). С особым великолепием украшался храм, посвященный божеству, считавшемуся главным покровителем и защитником данного полиса, или, как говорили сами греки, «богу-градодержателю». У каждого полиса был свой особый покровитель или покровительница. Так, в Афинах это была Афина Паллада. Храм бога-градодержателя (он был самым большим в городе) находился обычно в городской цитадели, которую греки называли «акрополем», т.е. «верхним городом». Здесь хранилась государственная казна полиса. Сюда поступали штрафы, взимавшиеся за различные преступления, и все другие виды доходов государства. В Афинах уже в VI в. (во времена тирании Писистрата) вершина неприступной скалы акрополя была увенчана монументальным храмом Афины – главной богини города. Своими величественными пропорциями храм был призван символизировать могущество и неколебимость города-государства, благополучие которого «оберегала» обитавшая в нем богиня.

Городской уклад жизни с характерными для него интенсивным товарообменом и другими видами хозяйственной деятельности, в которых принимали участие большие массы людей самого различного происхождения и социального положения, вступил в противоречие с тогдашней структурой греческого общества. Люди, принадлежавшие к разным родам, филам, фратриям, не только живут теперь бок о бок в одних и тех же кварталах, но и вступают в деловые и дружеские контакты, заключают брачные союзы. Постепенно начинает стираться грань, отделяющая старинную родовую знать от новой аристократии богатства – состоятельных купцов и землевладельцев, вышедших из простонародья.

С ростом городов непосредственно связан заметный прогресс в области права, как внутриполисного, так и международного. Экономические потребности общества трудно было согласовать с традиционными принципами родового права и морали, в соответствии с которыми каждый чужак – выходец из чужого рода или фратрии воспринимался как потенциальный враг, подлежащий уничтожению или превращению в раба. В архаическую эпоху эти воззрения постепенно начинают уступать свое место более широким и гуманным взглядам, согласно которым существует некая божественная справедливость, распространяющаяся в равной степени на всех людей независимо от их родовой или племенной принадлежности. Главной ее блюстительницей становится дочь Зевса богиня Дике, что, собственно, и значит «Справедливость». «Если неправым деяньем ее оскорбят и обидят, подле родителя-Зевса немедля садится богиня и о неправде людской сообщает ему. И страдает целый народ за нечестье царей, злоумышленно правду неправосудьем своим от прямого пути отклонивших» (Гесиод. Труды и дни, 258-262).

О реальном прогрессе общественного правосознания свидетельствуют древнейшие сборники законов, приписываемые знаменитым законодателям: Драконту, Залевку, Харонду и др. Кодексы эти содержали немало устаревших правовых норм и обычаев; в основе своей законы Драконта и им подобные есть не что иное, как запись существовавшего обычного права. Этот факт свидетельствует о стремлении положить предел самоуправству влиятельных семей и родов и добиться подчинения рода судебному авторитету полиса. Кодификация законов и тесно связанное с ней введение судопроизводства способствовали изживанию таких варварских обычаев, процветавших в гомеровские времена, как кровная месть или мзда за убийство.

Нормы морали и права распространяются в эту эпоху не только на соотечественников, но и на чужеземцев, граждан других полисов. Труп убитого врага уже не подвергался надругательствам, как когда-то (вспомним хотя бы надругательства, которым Ахилл в «Илиаде» предает тело погибшего Гектора), а выдается родственникам для предания земле. Свободных эллинов, захваченных в плен на войне, больше не убивают и не превращают в рабов, а возвращают на родину за выкуп. Принимаются меры для искоренения морского пиратства и разбоя на суше. Отдельные полисы заключают между собой договоры, гарантируя друг другу личную безопасность и неприкосновенность имущества граждан, если они окажутся на чужой территории. Все эти шаги к сближению были вызваны не только прогрессом общественной нравственности, но и потребностью отдельных государств в более тесных экономических и культурных контактах.

Аграрный кризис, породивший Великую колонизацию, продолжался, несмотря на массовый отток населения. Почти повсеместно в Греции мы наблюдаем одну и ту же картину: крестьяне массами разоряются, лишаются своих «отеческих наделов» и пополняют ряды батраков-фетов. Характеризуя обстановку, сложившуюся на рубеже VII-VI вв., перед реформами Солона, Аристотель писал в «Афинской политии»: «Вся же вообще земля была в руках немногих. При этом, если эти бедняки не отдавали арендной платы, можно было увести в кабалу и их самих, и детей. Да и ссуды у всех обеспечивались личной кабалой вплоть до времени Солона».

Коренная ломка привычного житейского уклада весьма болезненно действовала на сознание людей. Законченным образцом пессимиста можно считать, например, крупнейшего эпического поэта послегомеровского времени Гесиода. В его поэме «Труды и дни» вся история человечества представлена как непрерывный упадок и движение вспять от лучшего к худшему. На земле, по мысли поэта, уже сменились четыре человеческих поколения: золотое, серебряное, медное и поколение героев. Каждое из них жило хуже, чем предыдущее, но самый тяжкий удел достался пятому, железному поколению людей, к которому причисляет себя и сам Гесиод. «Если бы мог я не жить с поколением пятого века! – горестно восклицает поэт. – Раньше его умереть я хотел бы иль позже родиться» (Труды и дни, 174 и след.). Об этом говорит включенная в поэму Гесиода «Басня о соловье и ястребе»:

Басню теперь расскажу я царям, как они ни разумны.

Вот что однажды сказал соловью пестрогласному ястреб,

Когти вонзивши в него и неся его в тучах высоких.

Жалко пищал соловей, пронзенный кривыми когтями,

Тот же властительно с речью такою к нему обратился:

«Что ты, несчастный, пищишь? Ведь намного тебя я сильнее!

Как ты ни пой, а тебя унесу я, куда мне угодно,

И пообедать могу я тобой, и пустить на свободу.

Разума тот не имеет, кто мериться хочет с сильнейшим:

Не победит он его – к униженью лишь горе прибавит!».

Вот что стремительный ястреб сказал, длиннокрылая птица.

В те времена, когда писались эти строки, народ, обремененный тяжестью поборов, страдающий от безземелья и долговой кабалы, пока еще активно не вмешивался в политику. Спустя каких-нибудь сто-сто пятьдесят лет картина коренным образом меняется. Об этом мы узнаем из стихов другого поэта, уроженца Мегары Феогнида. Феогнид, хотя по рождению он принадлежал к высшей знати своего родного города, чувствует себя очень неуверенно в этом меняющемся на глазах мире и, так же как Гесиод, склонен весьма пессимистично оценивать свою эпоху. Его мучает сознание необратимости социальных перемен, происходящих вокруг него:

Город наш все еще город, о Кирн, но уже люди другие,

Кто ни законов досель, ни правосудья не знал,

Кто одевал себе тело изношенным мехом козлиным

И за стеной городской пасся, как дикий олень, —

Сделался знатным отныне. А люди, что знатными были,

Низкими стали. Ну, кто б все это вытерпеть мог?

Главной причиной всех этих бедствий Феогнид не без основания считает деньги.

Стихи Феогнида показывают, что обострившийся в связи с развитием товарообмена процесс имущественного расслоения общины затрагивал не только крестьянство, но и некогда могущественную знать. Многие аристократы, обуреваемые жаждой наживы, вкладывали свое состояние в различные торговые предприятия и спекуляции, но, не имея достаточной практической сметки, не выдерживали конкурентной борьбы и разорялись, уступая место более цепким и изворотливым выходцам из низов, которые благодаря своему богатству подымаются теперь на самую вершину социальной лестницы. Эти незаслуженно возвысившиеся «выскочки» вызывают в душе поэта дикую злобу и ненависть. В мечтах он видит народ возвращенным в его прежнее полурабское состояние:

Твердой ногой наступи на грудь суемыслящей черни,

Бей ее медным бодцом, шею пригни под ярмо!

Нет под всевидящим солнцем, нет в мире широком народа,

Чтоб добровольно терпел крепкие вожжи господ…

( Пер. С.Я. Лурье).

Действительность, однако, разбивает эти иллюзии глашатая аристократической реакции. Возвращение вспять уже невозможно, и Феогнид снова погружается в безысходное отчаяние:

«К гибели, к воронам все наше дело идет! Но перед нами,

Кирн, из блаженных богов здесь не виновен никто:

В бедствия нас из великого счастья повергли – насилье,

Низкая жадность людей, гордость надменная их.

Стихи Феогнида запечатлели тот момент, когда взаимная вражда и ненависть борющихся партий достигли своей высшей точки. Повсюду демократы выдвигают одни и те же лозунги: «Передел земли и отмена долгов», «Равенство всех граждан полиса перед законом» (исономия), «Передача власти народу» (демократия). Следует, конечно, учитывать, что демократическое движение было неоднородно по своему социальному составу. В нем принимали участие и богатые купцы из простонародья, и зажиточные крестьяне, и ремесленники, и обездоленные массы сельской и городской бедноты. Если первые добивались прежде всего политического равенства со старинной знатью, то последних гораздо больше привлекала идея всеобщего имущественного равенства. Феогнид в одной из своих элегий обращается к читателю с предупреждением:

Пусть еще в полной пока тишине наш покоится город, —

Верь мне, недолго она в городе может царить,

Где нехорошие люди к тому начинают стремиться,

Чтоб из народных страстей пользу себе извлекать.

Ибо отсюда – восстанья, гражданские войны, убийства,

Также монархи, – от них сбереги нас судьба!

Упоминание о монархах – весьма симптоматично для того времени, к которому относятся эти стихи (вторая половина VI в. до н.э.). Во многих греческих государствах длившийся иногда десятилетиями социально-политический кризис разрешался установлением режима личной власти. Таких узурпаторов греки называли «тиранами», противопоставляя их древним царям – басилеям, правившим на основании наследственного права или всенародного избрания.

Захватив власть, тиран начинал расправу со своими политическими противниками. Людей, неугодных новому правителю, казнили без суда и следствия. Целые семьи и даже роды отправлялись в изгнание, а их имущество переходило в казну тирана. Само слово «тирания» стало в греческом языке синонимом беспощадного, кровавого произвола. Острие террористической политики тиранов было, таким образом, направлено против родовой знати.

По-иному складывались отношения тирана с народом. Многие тираны архаической эпохи начинали свою политическую карьеру в качестве простатов, т.е. вождей и защитников демоса. Знаменитый Писистрат, впервые захвативший власть над Афинами в 560 г. до н.э., опирался на поддержку беднейшей части афинского крестьянства, которая обитала в основном во внутренних гористых районах Аттики (отсюда название этой политической группировки – диакрии, т.е. «горцы»). Отряд телохранителей тирана, предоставленный Писистрату по его просьбе афинским народом, составили триста человек, вооруженных дубинами – обычное оружие греческого крестьянина. С их помощью Писистрат захватил афинский акрополь и стал хозяином положения в городе. Упоенный своей победой тиран мог позволить себе «широкий жест» в отношении народа, одарив его частью захваченной добычи из конфискованного имущества знати. Он ввел в Афинах дешевый сельскохозяйственный кредит, ссужая нуждающихся крестьян инвентарем, семенами, скотом, учредил два новых всенародных празднества – Великие Панафинеи и Городские Дионисии – и справлял их с необыкновенной пышностью. Теми же мотивами – стремлением добиться популярности среди народа и заручиться его поддержкой – были продиктованы и приписываемые многим тиранам меры по благоустройству подвластных им полисов: строительство водопроводов и фонтанов, сооружение новых великолепных храмов, портиков на агоре, портовых построек и т.д.

Все это, однако, еще не дает оснований считать тиранию «демократической диктатурой масс», а самих тиранов – «борцами за народное дело» (такая оценка иногда встречается в литературе). Отнюдь не забота о благе народа руководила действиями тиранов. Главной их целью было всемерное укрепление своего владычества над полисом. Никто из тиранов не пытался осуществить на деле основные лозунги демократического движения: «Передел земли» и «Отмену долгов» (в источниках нет никаких упоминаний о такого рода коренных реформах в связи с тиранией). Никто из них ничего не сделал для того, чтобы демократизировать государственный строй полиса, по-настоящему, а не на словах сломать сословные барьеры, отделяющие знать от простонародья, ликвидировать изжившую себя систему родовых институтов.

Тактика, применявшаяся тиранами по отношению к народным массам, может быть определена как «политика кнута и пряника». Заигрывая с демосом и пытаясь привлечь его на свою сторону как возможного союзника в борьбе со знатью, тираны в то же время боялись народа и не доверяли ему. Они окружали себя наемными телохранителями из числа чужеземцев или отпущенных на свободу рабов.

Тирания оставила заметный след в истории ранней Греции. Колоритные фигуры первых тиранов – Периандра, Писистрата, Поликрата и др. неизменно привлекали к себе внимание позднейших греческих историков. Популярности тиранов немало способствовало их меценатство. Стремясь придать больше блеска своему правлению и увековечить свое имя в потомстве, многие тираны привлекали к своим дворам выдающихся музыкантов, поэтов, художников. Такие греческие полисы, как Коринф, Сикион, Афины, Самос, Милет, стали под властью тиранов богатыми процветающими городами, украсились новыми великолепными постройками. Некоторые из тиранов вели успешную внешнюю политику. Знаменитый тиран о. Самоса Поликрат за короткое время подчинил своему владычеству большую часть островных государств Эгейского моря. Писистрат боролся за овладение важным морским путем, соединявшим Грецию через коридор проливов и Мраморное море с Причерноморьем. Тем не менее вклад тиранов в социально-экономическое, политическое и культурное развитие архаической Греции нельзя преувеличивать. Мы вполне можем положиться на ту трезвую и беспристрастную оценку тирании, которую дал величайший из греческих историков Фукидид. «Все тираны, бывшие в эллинских государствах, – писал он, – обращали свои заботы исключительно на свои интересы, на безопасность своей личности и на возвеличение своего дома. Поэтому при управлении государством они преимущественно, насколько возможно, озабочены были принятием мер собственной безопасности; ни одного замечательного дела они не совершили, кроме разве войн отдельных тиранов с пограничными жителями» (I, 17. Пер. Ф.Г. Мищенко, С.А. Жебелева).

Не имея прочной социальной опоры в массах, тирания не смогла стать устойчивой формой государственного устройства греческого полиса. В городах балканской Греции последние династии тиранов были ликвидированы уже в конце VI в. Несколько дольше продержались они в ионийских полисах Малой Азии, где тиранию взяли под свое покровительство персидские цари, а также в городах-колониях Великой Греции (Сицилия и Южная Италия), над которыми в это время (конец VI – начало V в.) нависла угроза карфагенского завоевания.

Кровавая интермедия тирании показала, что путь насилия и террора не может вывести греческое общество из состояния политического разброда и классовой вражды. Однако нельзя забывать о том, что в круговороте столь характерных для архаической эпохи гражданских войн и социальных катастроф постепенно зарождался новый тип государства – рабовладельческий полис. Этот процесс связан с именами многих поколений греческих законодателей, о большинстве из которых мы ничего не знаем. Согласно античной традиции особенно видное место занимают два выдающихся афинских реформатора – Солон и Клисфен и спартанский законодатель Ликург.

Солон, избранный в 594 г. до н.э. на должность первого архонта[4]4
  Архонты (букв, «начальствующие») – правящая коллегия должностных лиц, состоявшая из девяти человек. Первый архонт считался председателем коллегии. По его имени в Афинах обозначался год.


[Закрыть] с правами законодателя, разработал и осуществил широкую программу социально-экономических и политических преобразований, конечной целью которых было восстановление единства полиса, расколотого гражданскими междоусобицами на враждующие политические группировки. Наиболее важной среди реформ Солона была реформа долгового права, вошедшая в историю под образным наименованием «стряхивание бремени» (сейсахтейя). Солон объявил все долги и накопившиеся по ним проценты недействительными и запретил на будущее сделки самозаклада. Это спасло крестьянство Аттики от порабощения и тем самым сделало возможным дальнейшее развитие демократии в Афинах. Впоследствии сам законодатель с гордостью писал об этой своей заслуге перед афинским народом:

Какой же я из тех задач не выполнил,

Во имя коих я тогда сплотил народ,

О том всех лучше перед Времени судом

Сказать могла б из олимпийцев высшая —

Мать черная Земля, с которой снял тогда

Столбов поставленных я много долговых,

Рабыня прежде, ныне же Свободная.

Освободив афинский демос от тяготевшей над ним задолженности, Солон, однако, категорически отказался выполнить другое его требование: произвести передел земли, в котором остро нуждались обезземеленные крестьяне, входившие в категорию так называемых гектеморов (шестидольников). Вместе с тем Солоном были приняты некоторые меры, направленные к тому, чтобы приостановить дальнейший рост крупного землевладения и тем самым положить предел засилью знати в экономике Афин. Известен закон Солона, запрещавший приобретать землю свыше определенной нормы. Очевидно, эти меры имели успех, так как в дальнейшем на протяжении VI и V вв. Аттика оставалась по преимуществу страной среднего и мелкого землевладения, в которой даже самые богатые рабовладельческие хозяйства не превышали по площади нескольких десятков гектаров.

Не менее значимы были и политические реформы Солона, среди которых особенно важное место занимает введение имущественного ценза, ставшего главным критерием при определении прав и обязанностей афинских граждан. За основу цензовой системы были взяты годовые доходы каждого гражданина, исчислявшиеся в получаемых с его земли сельскохозяйственных продуктах – зерне, масле, вине и т.д. В соответствии с этим принципом все афинские землевладельцы (те, у кого не было собственной земли, видимо, оставались вообще вне рамок этой системы) были разделены на четыре класса: 1) класс пятисотмерников – пентакосиомедимнов (это были самые богатые люди, получавшие со своей земли не менее пятисот медимнов[5]5
  Медимн – мера жидких и сыпучих тел, приблизительно равная 52,6 литра.


[Закрыть] годового дохода); 2) класс всадников, или трехсотмерников, получавших ежегодно не менее трехсот медимнов дохода; 3) класс зевгитов, получавших не менее двухсот медимнов дохода; 4) класс фетов, карликовые участки которых приносили менее двухсот медимнов годового дохода. В этой шкале градаций три последних класса, вероятно, сохранили свои старые названия, существовавшие еще до Солона. Так, «всадниками», скорее всего, называли в Афинах, как, впрочем, и в некоторых других греческих государствах, особенно состоятельных и знатных людей, способных на свои средства содержать боевых или скаковых лошадей и образовывавших в соответствии с этим привилегированный кавалерийский отряд в составе гражданского ополчения. Термин «зевгиты» мог обозначать зажиточных крестьян, главным богатством которых считалась упряжка (греч. «зевгос») из двух рабочих быков, с помощью которых они обрабатывали свои земельные наделы. Зевгиты были достаточно богаты, чтобы приобрести полный комплект тяжелого гоплитского вооружения, и в соответствии с этим составляли, по всей видимости, основное ядро афинского пешего воинства. Наконец слово «фет» уже с древнейших, гомеровских времен обозначало в греческом языке малоземельного или совсем безземельного крестьянина, вынужденного наниматься в батраки. Не располагая необходимым прожиточным минимумом, феты всегда остро нуждались в самом необходимом и на военную службу в ополчение могли привлекаться лишь в качестве легковооруженных воинов – стрелков и пращников. За каждым из этих классов или разрядов был закреплен определенный минимум политических прав, соответствующий их имущественному достатку и выполняемым ими военным функциям. Из пентакосиомедимнов впредь должны были избираться члены высшей правящей коллегии афинского государства – архонты. Всадники и зевгиты получили доступ к должностям низшего разряда, имея право выдвигать своих кандидатов в состав образованного Солоном так называемого «совета четырехсот», рассматривавшего предварительно все законопроекты, поступавшие для окончательного утверждения в народное собрание. Наконец, феты могли участвовать лишь в деятельности афинского народного собрания, или экклесии. Заметим попутно, что народное собрание, пребывавшее до Солона в состоянии долгого застоя и неподвижности, при нем, по-видимому, приобрело некоторое политическое значение.

Как детище компромисса, призванного в одно и то же время удовлетворить и примирить интересы полярно противоположных слоев афинского общества, какими были в то время имущие и неимущие граждане, законодательство Солона заключало в себе множество мелких и крупных противоречий. Осуждая, подобно Феогниду Мегарскому, всевластие богатства и денег, Солон тем не менее своей цензовой реформой лишил старинную афинскую знать – евпатридов, к которой, кстати, он и сам принадлежал по рождению, ее былых привилегий, допустив к кормилу правления государством разбогатевших выходцев из низов – афинских нуворишей. В то же время он попытался смягчить явно олигархический характер созданного им государственного устройства, несколько активизировав деятельность народного собрания и тесно связанного с ним суда присяжных. Главная же его заслуга перед афинской демократией заключалась в том, что он дал основной массе граждан надежную гарантию защиты от порабощения и социальной деградации.