Текст книги "Русская жизнь. Лень (май 2009)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

***

С волнением наблюдаю за стремительным вознесением колбасы «Брауншвейгская» – своего рода маркера гастрономического благополучия; лучше всяких биржевых сводок она отражает реальный ценовой рост. На послепасхальной неделе знаковая колбаса в «Перекрестке» взяла рекордную высоту в 900 рублей за кило, превысив минимальное месячное пособие по безработице. Вроде бы обыкновенная колбаса – холестериновая, гастритогенная, отдай врагу на ужин – а какая говорящая, выразительная, как тарифы на ЖКХ (читающие граждане оживленно обсуждают декларацию о доходах Константина Цицина, генерального директора фонда ЖКХ, – за прошлый год он получил 16 с половиной миллионов рублей).

Запредельной колбасе, впрочем, жить недолго. В одном из районов Вологодской области начали резать скот, чтобы расплатиться с работниками совхозов, – на негодования о грядущей гибели производства отвечают печально, размеренно: молоко подешевело, тарифы взлетели до небес, какое теперь производство.

***

В городе Павловске Воронежской области «отмолили» начальную школу от ликвидации. Буквально: повесили в двух городских храмах призывы молиться за то, чтобы не ликвидировали (кризис, как и следовало ожидать, активизировал большой секвестр малокомплектных школ). И – вышло. Не иначе как с Божьей помощью – что школу оставили.

Расходы на образование и медицину считаются защищенными (в основном сокращаются расходы на развитие образования и здравоохранения, инновационные программы и штаты управленцев). Однако все чаще в новостных сводках проходят радостные рапорты: «Рассчитались с долгами по зарплате с учителями и врачами» (как, например, в Иркутской области). Учителям и врачам, пережившим девяностые, психологически легче, они активизируют опыт безденежья, – молодые же специалисты, обнаружив, что бюджетный иммунитет не так устойчив, как им обещали, пребывают в растерянности. Похоже, что все разговоры о кризисном «реванше бюджетников» все-таки были чрезмерно оптимистичными.

Евгения Долгинова

Анекдоты
Придавило надгробием

В г. Коркино Челябинской области на женщину, пришедшую на кладбище к могилам своих родителей, упала надгробная плита. Как сообщили в пресс-службе следственного управления при прокуратуре РФ по Челябинской области, когда плиту убрали, женщина была уже мертва.

Как установлено, 70-летняя женщина пришла на кладбище вместе со своей родственницей. На могиле ее отца была установлена мраморная надгробная плита размером 190 на 50 сантиметров, стоящая на мраморном основании, к которому крепилась с помощью короткого штыря. Когда женщина целовала плиту, та упала на нее и придавила. Причины и обстоятельства происшедшего выясняются.

Памятники мертвым убивают живых… Хочется, прежде всего, выразить соболезнование близким этой женщины и в особенности ее родственнице, которая стала свидетелем этого чудовищного и одновременно невообразимо нелепого происшествия. Но в то же время нельзя не сказать некоторые слова против надгробных сооружений высотой под два метра. Не знаю, как на других, а на меня эти гигантские черные стелы и статуи производят крайне гнетущее впечатление. Мрачные, угрожающие, по большей части некрасивые. Навевающие самые печальные мысли. Зачем, зачем это все. Надгробие, как мне кажется, должно создавать ощущение смирения и покоя. Даже если умерший – герой бандитских войн, губернатор или космонавт-исследователь, можно ограничиться просто крестом. Если позволяют средства – дорогим, мраморным. Или изображением другого религиозного символа. Или, там, пирамидкой с красной звездой, если покойный придерживался атеистических убеждений. Тихо, спокойно, умиротворенно. И никого не придавит.

Выпив на природе

В Приморском крае в селе Киевка Лазовского района окончено расследование уголовного дела по факту жестокого убийства. Обвинение предъявлено трем молодым людям, которые в мае 2008 года, выпив на природе, решили совершить разбойное нападение на незнакомого парня, который со своей девушкой отдыхал неподалеку от них.

По словам старшего помощника руководителя следственного управления Следственного комитета при прокуратуре РФ по Приморскому краю Авроры Римской, целью нападения обвиняемых Артема Колесникова, Николая Андрейцева и Андрея Бурмина стал автомобиль потерпевшего.

Воспользовавшись моментом, обвиняемые избили потерпевшего, поместили в багажник его же автомобиля и увезли в безлюдное место на территорию хранения бытовых отходов, где, связав его, сожгли заживо. Несмотря на все попытки замести следы, преступление было раскрыто, преступники задержаны и взяты под стражу.

Органами следствия их действия квалифицированы по ст. 162 ч. 4 п. «в» УК РФ (разбой), ст. 105 ч. 2 п. «д, ж, з» УК РФ (убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку, совершенное с особой жестокостью, группой лиц по предварительному сговору, сопряженное с разбоем).

В настоящее время предварительное расследование закончено, обвинительное заключение утверждено прокурором, уголовное дело направлено в Приморский краевой суд для рассмотрения по существу.

Трое парней отдыхали на природе, выпивали. И другой парень, он тоже отдыхал, вместе с девушкой. Выпивали ли они, неизвестно – наверное, нет, надо было еще с отдыха на машине ехать. В общем, они все отдыхали на природе. И вот что из этого вышло.

Как-то так получилось, что отдых на природе в наше время и в наших краях представляет собой нечто довольно-таки омерзительное. Обычно это что-то вот такое… Пляж у водоема, у речки или озерца. Замусоренный, грязный. Тут и там располагаются «компании». Или просто бездельничающие (картишки, пивко, семечки), или агрессивно-задиристые. Машина или несколько машин с открытыми дверями и багажником, из салона раздается оглушительное «бум-бдыщ» (компании слушают музыку). Кто-то играет в волейбол (хотя довольно трудно назвать волейболом тупое перекидывание мяча друг другу, без площадки, сетки, правил, счета и так далее). Мамаши с детьми. Запах шашлыка, детский визг. В кустиках кто-то справляет нужду. Пиво-шашлык-водка. Жара, солнце.

И вот в чьей-то взбодренной пивом и водкой голове начинают роиться мыслишки. Глянь… чувак с телкой… тачка… нормальная тачила… телка классная… замочить… да ладно… замочить чувака… да не ссы… отвезем, есть тут местечко…

В результате отдых на природе кончается одной мучительной смертью, одной, возможно, искалеченной психикой, тремя гигантскими, возможно пожизненными, сроками.

Еще, конечно, поражает быстрота и какая-то почти детская непосредственность принятия решения о совершении преступления. Никакой длительной, тщательной подготовки, никакого обдумывания – ничего. Увидели парня с девушкой и с машиной, машина хорошая, парня вывезти на мусорный полигон и грохнуть, тачку продать на запчасти или номера перебить. Экспромт, импровизация, мои мысли – мои скакуны.

Довел мать до самоубийства

Ленинский районный суд приговорил жителя Ставрополя, который довел до самоубийства мать, на 2,5 года тюрьмы с отбыванием наказания в колонии-поселении. Гражданин признан виновным в совершении преступления, предусмотренного ст. 110 УК РФ (доведение до самоубийства).

Из материалов дела следует, что осужденный проживал в квартире со своей матерью. С 2000 по 2006 год он нигде не работал, злоупотреблял наркотиками, потом алкоголем. На наркотики и алкоголь мужчина требовал деньги у матери. Единственным источником существования их семьи являлась пенсия матери, и деньги от сдачи внаем квартиры, которые сын забирал и приобретал на них спиртные напитки. Если мать отказывалась давать деньги, сын устраивал скандалы.

«Своими умышленными действиями, выразившимися в систематическом жестоком обращении со своей матерью путем лишения ее возможности приобретать продукты питания, медицинские препараты, учинением постоянных скандалов на почве алкоголизма, сын ставил мать в безвыходное положение, причинял ей физические и психические страдания», – рассказали в суде.

Все это привело к тому, что женщина решила покончить жизнь самоубийством. Она неоднократно предупреждала об этом сына, но последний не изменил отношение к ней. Не выдержав жестокого обращения к себе со стороны сына, женщина, используя пояс, повесилась на газовой трубе. Подсудимый вину не признал.

Конечно, не признал. Он даже, скорее всего, не очень понял, что вообще произошло. Мать че-то повесилась. Почему повесилась? Да хрен знает. Нормально жили. Не, не бил. Я че, изверг. На мать руку поднять. С наркоты слез, давно. Наркота – это давно было. Слез. Цыган прижали, трудно достать стало. И дорого. Ну, выпивал, бывало. Да ладно, чего там. Ну, как все. Чего отбирал. Сама давала. Я ж говорю, жили нормально. Не бил, ничего. Сама давала. Жить-то надо как-то. Работать… Нету работы. Чего ее искать-то… Нету работы у нас. Сами знаете, жизнь какая. Другие не знаю как, а я вот так. Нету работы, нету. Довели страну, разбазарили. А я виноват теперь. Да не знаю я, чего она. Я-то причем, не трогал я ее, нормально жили. Ну, жалко, конечно. Жалко… А че жалко? Че жалко-то? Меня вот никому не жалко… Жалко у пчелки. Не признаю. Я еще и виноват! Не признаю.

Судебное решение вызывает противоречивые эмоции. С одной стороны, отраден уже тот факт, что уголовное дело возбудили при, судя по всему, отсутствии следов прямого физического воздействия, фактически, за причинение морально-социальных страданий. С другой – если на одну чашу весов положить многолетние муки этой женщины и ее страшный конец, а на другую – два с половиной года даже не колонии, а колонии-поселения, то первая чаша явно перевесит.

Озверение

Следственным отделом следственного управления Следственного комитета при прокуратуре РФ по Тюменской области расследуется уголовное дело в отношении 19-летней Екатерины Никитиной, которая подозревается в причинении тяжкого вреда здоровью 4-месячного сына.

Следствием установлено, что 22 апреля молодая женщина избила и искусала малыша. 26 апреля здоровье мальчика резко ухудшилось, и он потерял сознание. С закрытой черепно-мозговой травмой его доставили в больницу. Медицинские работники сообщили об этом в милицию.

Следственным отделом при ОВД по Тюменскому району было возбуждено уголовное дело по п. «б» ч. 2 ст. 111 УК РФ (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью человека, в отношении лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии). Суд заключил нерадивую мать под стражу.

Что– то часто стали покусывать матери своих детей. В одном из недавних номеров мы писали, как мама сына искусала за то, что руки не мыл. Теперь вот другая мама обработала своего мальчика. Не исключено, что за последний месяц или два еще многие матери впились клыками в своих детей.

Мне, конечно, трудно судить, не пробовал. Но, кажется, человеку для того, чтобы укусить другого человека, нужно или впасть в дикий страх, когда срабатывает голый инстинкт самосохранения, или переступить внутри себя какую-то черту, которая отделяет человека от животного. Бить – это еще хоть как-то, но все же по-человечески. А вот чтобы взять и укусить, да еще и ребенка – это надо немножечко озвереть. Или не немножечко. Вы звери, господа.

Дмитрий Данилов

* БЫЛОЕ *
Скажи-ка, дядя!

Москва 1812 года. Воспоминания очевидца

Печатается в сокращении по изданию: Воспоминания очевидца о пребывании французов в Москве в 1812 году. С видом пожара Москвы. Москва: типография М. П. Захарова, 1862.

Сородичи! Вам посвящаю невымышленный, правдивый рассказ свой: примите его в воспоминание грустных, тяжелых дней, проведенных мною с семейством в плененной Москве, в эпоху достопамятного для России Двенадцатого года. Долгом считаю присовокупить, что лица, выведенные мною на сцену происшествий, во время неприятеля натерпевшись страданий и насмотревшись ужасов, в течение времени, один за другим, по воле Божией, уже померли.

Когда весть о войне с Францией достигла Москвы, тогда между простонародьем распространились разные суеверные слухи и толки; одни утверждали, что французы, оставив христианскую веру, обратились в идолопоклонство, изобрели себе какого-то бога Умника и раболепно поклоняются ему, что этот чурбан Умник приказал им быть всем равными и свободными, запретив веровать в истинного Бога, и не признавать никаких земных властей. Идолопоклонники, послушавшись своего истукана, возмутились, разграбили свои церкви и обратили их в увеселительные заведения, уничтожили гражданские законы, и к довершению своих злодейств убили безвинного, доброго, законного своего короля. Другие толковали, что французы, предавшись Антихристу, избрали себе в полководцы сына его Аполлиона, волшебника, который, по течению звезд, предугадывает будущее, знает, когда начать и кончить войну; что чародей Аполлион, сверх того, имеет жену-колдунью, которая заговаривает огнестрельные орудия, противопоставляемые ее мужу, отчего французы и выходят победителями.

Носились также слухи, что когда Наполеон собирался воевать с Россией, то колдунья-жена его неоднократно говорила мужу: «Остерегись, не ходи в Россию, не раздражай Северного Орла; он могуч, крепок и отважен в бою; если попадешь в его острые когти, растерзает как цыпленка». Многие также объясняли, что храбрость французов происходила от беспрерывных кровавых сражений: они привыкли к убийствам, и смерть считают за ничто, лезут, как шальные, грудью вперед, не страшась и не разбирая никаких преград, имея в предмете, чтобы только исполнить повеление своего полководца.

Мое юное, фантастическое воображение рисовало французов не людьми, а какими-то чудовищами с широкой пастью, огромными клыками, кровью налившимися глазами, с медным лбом и железным телом, от которого, как от стены горох, отскакивают пули, а штыки и сабли ломаются, как лучина. Непобедимого же их вождя я представлял себе ростом с колокольню Ивана Великого и с длинными, как шесты, руками, которыми он загребал завоеванные государства, как карточные домики…

В первых числах июня месяца, с школьною сумкою через плечо, шел я утром учиться в Духовную Академию, в то время находившуюся на Никольской улице, при Заиконоспасском монастыре. Проходя по Ножевой линии Гостиного двора, я заметил собравшуюся толпу купцов, внимательно слушавших одного из своих собратьев, который читал им московские газеты.

Примкнув к толпе, приставив свое любопытное ухо, я услышал: «Многочисленная французская армия, переправясь чрез Неман, вторглась в пределы России». Слушавшие, грустно повеся головы, набожно крестились.

Среди толпы, с открытой головой, стоял, как лунь седой, старик; он, обратив взор на образ Спасителя на Спасской башне, произнес: «Царю Небесный! Попущение Твое – вторгнуться неприятелю в наши пределы – есть уже верное предзнаменование Твоего справедливого гнева, ниспосылаемого на нас за наши беззакония. Господи! Умиротвори гнев Твой и спаси погибающих!»

Окружающие слушали умилительные слова старика и также молились. После того один купец с окладистой черной бородой сказал старику: «Абрам Терентьич! Мы тебя знаем, по благочестивой твоей жизни; ты недаром предсказал о грядущем гневе Царя Небесного, недаром появилась на небе и комета с длинным хвостом, в виде метлы, как бы она не повымела начисто нашу матушку-Москву! Недаром и буйные ветры более месяца дуют с Запада; не нагнали бы нам какой грозной тучи?»

Старик, возведя глаза к небу, проговорил: «Православные, бдите и молитесь, да не внидите в напасть! Больше ничего не скажу вам».

В эту минуту в кружок толпы вошел толстобрюхий, краснорожий купец в китайчатом холоднике, подпоясанный ниже живота пестрым кушаком, по всему вероятию торговец маслом, потому что передняя часть его одежды лоснилась, как глянцевая кожа; он, пыхтя, как запаленная лошадь, густым басом проревел: «Позвольте, православные, и мне объявить вам, что толковала моя законная жена: будто варившаяся каша в печи вон из горшка вся повылезла; курица-хохлушка запела петухом; пирожная опара вовсе не стала всходить. Сначала подумал, что это вздор – бабьи приметы: но когда сам уже заметил, как Васька – сибирский кот, мой любимец, целый день загибает лапы за уши и ставит костыли, тут и я, братцы, струхнул и подумал: ахти, неладно, не зазывает ли сирый гостей в Москву? Недаром, бестия, то и дело облизывается, к тому же у меня верная примета: когда Васька начнет загибать задние лапы за уши и охорашиваться, так уж жди – или нагрянут незваные гости, или кредиторы за уплатой, или покупатели в долг. А главное-то, что меня сбила с толку моя хозяйка, Домна Сидоровна; она у меня такая набожная, держит строго посты, сверх того понедельничает, а по субботам печет блины на помин души родителей; так вот и она, божась, крестясь и творя молитвы, сказала, что ее каждую ночь давит домовой».

Вся толпа разразилась громким смехом от рассказа пузана; но старик, сурово взглянув на всех, сказал: «Любезные братья! Грешно смеяться над тем, чего мы не понимаем; все рассказанные замечания предвещают много нам бед, страданий и слез. Слыханное ли дело, чтобы неприятель врывался в наши пределы, напротив, бывало русское воинство хаживало в чужие земли усмирять беспокойных и возвращалось всегда с миром и победами». Смеявшиеся, как уличенные в дурном поступке, повесив головы, разошлись в разные стороны.

Когда появились неприятельские шпионы в Москве, старавшиеся возбудить жителей к мятежу, рассеивая в народе разные злонамеренные слухи, московский градоначальник граф Растопчин предпринял против их козней строгие меры, с неутомимою бдительностью преследовал незваных гостей, между прочим, объясняя: «Хотя у меня и болел глаз, но теперь смотрю в оба».

Несколько лет жили в Москве два француза: хлебник и повар; хлебник на Тверской содержал булочную, а повар, как говорили тогда, у самого графа Растопчина был кухмистером. По изобличению их в шпионстве, они были приговорены к публичному телесному наказанию. Хлебник был малого роста, худ как скелет, бледен как мертвец, одетый в синий фрак со светлыми пуговицами и в цветных штанах, на ногах у него были пестрые чулки и башмаки с пряжками. Когда его, окруженного конвоем и множеством народа, везли на место казни – на Конную площадь, – он трясся всем телом и, воздевая трепещущие руки к небу, жалостно кричал: «Братушки переяславные! Ни пуду, ни пуду!» Народ, смеясь, говорил: «Что, поганый шмерц, теперь завыл – не буду, вот погоди, как палач кнутом влепит тебе в спину закуску, тогда и узнаешь, что вкуснее: французские ли хлебы или московские калачи!»

Повар был наказан на Болотной площади; широкий в плечах, толстопузый, с огромными рыжими бакенбардами, одет он был щегольски в сюртук из тонкого сукна, в пуховой шляпе и при часах. Он шел на место казни пешком, бодро и беззаботно, как бы предполагая, что никто не осмелится дотронуться до его французской спины. Но когда палач расписал его жирную спину увесистою плетью, тогда франт француз не только встать с земли, но не мог даже шевельнуться ни одним членом, и его должны были, как борова, взвалить на телегу. Народ, издеваясь над ним, со смехом кричал: «Что, мусью? Видно, русский соус кислее французского? Не по вкусу пришелся; набил оскомину!»

На рынках и площадях продавались лубочного оттиска карикатуры на французскую армию, с разными аллегориями и шуточными текстами.

На одной изображался ратник – мужик с бородой, наступивший ногой на живот лежащему навзничь французу и, замахнувшись ружейным прикладом, говорил: «Мусью! Вот тебе раз, а другой бабушка даст, что, брат, видно, от чужого пива отворачиваешь рыло?»

На другой картинке представлен казак с длинной пикой, на которой, как вяленые яблоки на лучине, нанизаны французы, с надписью: «Французы тонки, бока у них звонки и легки, как пух. В семидесяти двух – один поганый дух».

На третьей несколько баб в кичках и сарафанах били башмаками неприятелей, приговаривая: «Хранцуз! Зачем тебя черт занес на Русь? Заморский гусь, сидел бы, дурак, дома, от скуки глодал бы свои кости, и незваный, не ходил бы в гости».

На четвертой мужик с вилами, поражая лежащего неприятеля, приговаривал: «Жалко тебя, камрад, вижу, ты и сам не рад; хотел взять сена клок, впустили вилы в бок».

Простой народ, любуясь на замысловатость русского размашистого воображения, в большом количестве раскупал подобные картинки.

Быстрое вторжение неприятеля в Россию своими последствиями сходствовало с огнедышащим вулканом, извергавшим все сокрушающую лаву. Жители столицы, узнав о приближении неприятеля к Смоленску, впали в отчаянное уныние; всюду только и говорили: «Видно, дело плохо; наша армия отступает, а неприятель по пятам идет в сердце России».

Среди всеобщего страха вдруг разнеслась радостная весть, что Государь по Смоленскому тракту прибудет в Москву. Народ, как бы воспрянув от сна, одушевился бодростью. Утром Ивановский большой колокол возблаговестил жителям о прибытии Государя в Москву. Народ гурьбами повалил в Кремль к Красному крыльцу, и я протеснился туда же, желая взглянуть на Помазанника Божия.

В день прибытия Государя в Москву, во время обеда в Кремлевском дворце, Император, заметив собравшийся народ, с дворцового парапета смотревший в растворенные окна на царскую трапезу, встал из-за стола, приказал камер-лакеям принести несколько корзин фруктов и своими руками с благосклонностью начал их раздавать народу. Счастливцы, получившие от Монарха неожиданную, великую милость, в восторге неся на открытых головах полученные фрукты, со слезами радости рассказывали всем встретившимся: «Сам Батюшка-Государь пожаловал собственными своими ручками».

По мере приближения неприятеля Москва принимала воинственный вид; тихая, безмятежная столица сделалась сборищем военных: в ней формировались ополчения и два конных полка из охотников всех сословий, исключая крепостных людей: первый гусарский полк формировался графом Салтыковым, второй казацкий графом Мамоновым.

Горестные известия о приближении к Москве неприятеля умножили страх жителей и побуждали многих следить за ходом военных действий. С раннего утра собирались толпы народа на Никольскую улицу дожидаться раздачи объявлений. Преимущественно в этом отличались купцы: они платили деньги тем, кто первый доставлял им объявления, эта каста охотников походила на шпионов, они денно и нощно находились во всех сборищах, вмешивались в толпу, в особенности между военными; вслушивались в их речи, ловили каждое слово, относящееся к военным действиям, хотя бы оно вовсе не объясняло ничего положительного; и тотчас разглашали всякий слышанный вздор.

После Бородинской битвы, когда денщики, по приказанию своих офицеров, являлись в Москву для закупки разных вещей, они тотчас были окружаемы охотниками-политиками, заводившими разговор о военных действиях. Денщики божились и клялись, что они, как нефрунтовики, никогда не видали ни одного сражения, а потому ничего не могут сказать, при том объясняя, что их обязанность и служба состоит в том, чтобы чистить сапоги и платье для офицеров, сонливых будить, чтобы не опоздали в наряд, находиться во время сражения в обозе и беречь офицерское имущество, греть воду для чая и готовить кушанье из небывалой провизии. Ho охотники до новостей, не отставая от денщиков, сулили им чай, водку и деньги; денщики, видя доброхотных дателей, пускались в импровизации и врали очертя голову, что на ум взбродило. Политики, принимая их россказни за истину, передавали вести другим со своими прибавлениями, – отчего в столице в разных местах носились самые нелепые слухи.

Слышавши, что пленные неприятели находятся за Дорогомиловской заставой, мне хотелось удостовериться, действительно ли, как носились слухи, что неприятельские солдаты не походят на людей, но на страшных чудовищ?

Недалеко от села Филей находилось сборище народа, в виде кочующего цыганского табора, состоящее из двухсот пленных неприятелей разных племен, наречий, состояний, окруженное конвоем из ратников с короткими пиками и несколькими на лошадях казаками. Мундиры на пленниках были разноформенные; некоторые из них были ранены и имели повязки на разных частях тела; они, издали завидев приближавшихся к их стану любопытных зрителей, показывая руками на небо и на желудок, кричали: «Русь! Хлиба!» Одни из них, свернувшись в клубок, спали на траве, другие чинили платье, третьи жарили картофель на разложенном огне; но были и такие, которые, со злобою косясь на зрителей, что-то себе под нос ворчали. Русские со свойственным им добродушием и христианскою любовью к ближнему, исполняя Евангельские заповеди – «за зло плати добром врагу твоему, алчущего накорми, жаждущего напои, нагого одень», – раздавали пленным хлеб и деньги.

В близком расстоянии от пленных, в обширной крестьянской избе помещалось человек до тридцати штаб– и обер-офицеров неприятельской армии; здесь царствовало веселье, сопровождаемое разными оргиями: одни пили из бутылок разные заморские вина, шумели между собою и во все горло хохотали, другие играли в карты, кричали и спорили; некоторые, под игравшую флейту, выплясывали французскую кадриль; прочие, ходя, сидя, лежа курили трубки, сигары или распевали, каждый на свой лад, разноязычные песни.

Русские, смотря на иностранное удальство, говорили: «Каков заморский народ! Не унывают и знать не хотят о плене; как званые гости на пир пожаловали, пляшут себе и веселятся. Недаром ходит молва в народе: «Хоть за морем есть нечего, да жить весело».

Москва день от дня пустела; людность уменьшалась; городской шум утихал, столичные жители или увозили, или уносили на себе свои имущества, чего же не могли взять с собой, прятали в секретные места, закапывали в землю или замуровывали в каменные стены, короче сказать, во все места, где только безопаснее от воровства и огня.

Мать городов – Москва – опустела, сыны ее – жители – бежали кто куда, чтоб только избавиться от неприятельского плена. Да было много таких, которые, по своему упрямому характеру и легкомыслию, не хотели верить, что Москва может быть взята неприятелем; к последней категории принадлежал и мой отец. Эти люди утверждали, что московские чудотворцы не допустят надругаться неверных над святынею Господней! А другие, надеясь на мужество и храбрость войска, толковали: ледащих французов не токмо русские солдаты, как свиных поросят, переколют штыками, но наши крестьяне закидают басурманов шапками. Прочие уверяли, что для истребления неприятельского войска где-то на мамоновской даче строится огромной величины шар с обширной гондолой, в коей поместится целый полк солдат с несколькими пушками и артиллеристами. Этот шар, наполненный газом, поднявшись на воздух до известной высоты, полетит на неприятельскую армию, как молниеносная, грозная туча и начнет поражать врагов, как градом, пулями и ядрами; сверх того, обливать растопленною смолою.

Во время ретирады русской армии через Москву, те же неверящие говорили: «Наши войска не отступают от неприятеля: но, проходя столицею, ее окружают для защиты; в самом же городе назначена главная квартира, почему по всем обывательским домам расставлены, на каждый двор по две и по три подводы с кулями муки, чтоб печь из нее для армии хлебы и сушить сухари».

За сутки перед вступлением в Москву неприятеля город казался необитаемым: остававшиеся жители как бы предчувствовали, что суждено скоро совершиться чему-то ужасному; они, одержимые страхом, запершись в домах, только украдкой выглядывали на улицы; но нигде не было видно ни одной души, исключая подозрительных лиц, с полуобритыми головами, выпущенных в тот же день из острога. Эти колодники, обрадовавшись свободе, на просторе разбивали кабаки, погребки, трактиры и другие подобные заведения. Вечером острожные любители Бахуса, от скопившихся в их головах винных паров придя в пьяное безумие, вооружась ножами, топорами, кистенями, дубинами и другими орудиями, и со зверским буйством бегая по улицам, во все горло кричали: «Бей, коли, режь, руби поганых французов и не давай пардону проклятым бусурманам!» Эти неистовые крики и производимый ими шум продолжались во всю ночь. К умножению страха таившихся в домах жителей, дворные собаки, встревоженные необыкновенным ночным гамом, лаяли, выли, визжали и вторили пьяным безумцам.

Эта страшная ночь была предвестницей тех невыразимых ужасов, которые должны были совершиться на другой день.

Через несколько времени мы увидали ехавших по улице на рыжих лошадях двух вооруженных улан с короткими пиками и с красными на них развевавшимися значками; в высоких четвероугольных касках, в синих мундирах с красными, шерстяными эполетами: они, озираясь на все стороны, о чем-то разговаривали. Мы, сообразив, что уланы были неприятельские, тотчас присели за каменную ограду, не двигаясь на месте и не говоря ни слова между собою; в таком положении находились мы до тех пор, пока на улице не услыхали крик: «Русские! Куда вы попрятались, выходите, французы в Москве! Берите оружие и марш на врагов!» Такое воззвание заставило меня приподняться и взглянуть на прокламатора, и к удивлению своему, я увидал среди улицы стоявшего с ружьем в руках русского офицера, в мундирном сюртуке нараспашку, с голой шеей и с непокрытой головой.

Не проспавшийся ратоборец, храбруя около калитки нашего дома, не переставая орал свою прокламацию; я, наблюдая из-за решетки, заметил с другой стороны улицы ехавшего верхом улана: лошадь его шла шагом, всадник, устремив глаза на безумца, держал саблю в правой руке, а в левой наперевес пику. Полупьяный герой, увидя неприятеля, закричал: «Трусы! Подлецы! Двое от одного навострили лыжи!» – и потом, грозя кулаком, продолжал горланить: «Шмерц поганый, попробуй! Подъезжай поближе, так я тебе морду-то расквашу!» Улан молча, шагом приближался к нему. Храбрец-русак, видя в недальнем расстоянии от себя неприятеля, тотчас приложил ружье к плечу и начал целиться, как бы желая выстрелить: между тем ружье было с деревянным кремнем. Улан остановил лошадь и начал прятаться за ее шею, то уклоняясь на правую, то на левую сторону, смотря по направлению дула ружья. Производимая с обеих сторон эволюция продолжалась довольно времени; но, вероятно, улану надоело кривляться.

Он, пришпорив лошадь, закричал: en avant! – и поскакал на целившегося в него: наш горе-герой бросил ружье и мигом юркнул в отворенную калитку на двор. При сем должно заметить, что над низкой калиткой была толстая, бревенчатая перекладина – уланская лошадь, расскакавшись, вскочила в калитку, но всадник, ударившись животом о перекладину, полетел с нее. Улан после сильного ушиба с трудом поднялся на ноги и, скорчившись, ворча что-то сквозь зубы, взял за повод лошадь и, едва передвигая ноги, пошел с места поединка, часто оглядываясь назад, как бы боясь преследования пьяного ратоборца.