Текст книги "Знание-сила, 2002 № 08 (902)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Левый-правый мозг

Наше тело сложено из двух одинаковых половинок. Казалось бы, так и должно быть по «природе вещей». Однако веди мы свой рол от иглокожих, «половинок», может быть, оказалось бы пять, а от стрекающих – добрая дюжина. Наша билатеральная симметрия – наследие «позвоночного» образа жизни. По мнению зоологов, у предков позвоночных, больше всего напоминавших примитивных рыб, подобное устройство тела помогало лучше держаться в воде. В частности, два плавника, тянущихся вдоль всего тела, стабилизировали движение. Для большей маневренности у этих плавников расширились передний и задний отделы, а середина «растаяла».

Так благодаря требованиям гидродинамики позвоночные обзавелись двумя (а не тремя, как насекомые, или десятью, как креветки) парами конечностей. Две руки, две ноги… А голова? С точки зрения сравнительной анатомии, головы тоже «две». Это касается не только глаз и ушей. У эмбриона челюсти, лобная кость, губы и другие детали головы также срастаются из двух половинок – правой и левой.

Такой же симметрией обладает мозг, в котором пару имеют не только большие полушария, но и большинство структур, на первый взгляд кажущихся одиночными. Например, шишковидная железа (или эпифиз). Это крохотное тельце, залегающее в глубине мозга, Рене Декарт наделял важнейшей функцией: шишковидная железа является… ни много ни мало – хранилищем разумной души. И все потому, что она не имеет пары и отсутствует у других животных… Время показало, что, «не зная материала», могут ошибаться и великие мудрецы – даже такие, как Декарт. Сегодня известно и то, что эпифиз есть у многих позвоночных, и то, что он «подвешен» на парных образованиях уздечки, и, наконец, что его роль у человека очень скромна – вместо «хранителя души» он всего лишь «ассистент отдела биоритмики».

Впрочем, очевидно, что абсолютной симметрии в теле человека (как и любого другого живого существа) не найти. Всем известно, что если составить портреты только из правой или левой половин лица, мы получим очень непохожие лики – как будто даже с разными характерами. Точно так же нет ни одного полностью симметричного черепа или любых других анатомических структур. Естественная причина этого – неравномерность развития, случайные отклонения: кому-то досталось больше, кому-то меньше. Однако есть и другое – асимметрия может являться особым приспособлением. Именно благодаря специализации правые и левые конечности некоторых животных приобретают несходство. Возьмем для примера клешни крабов – обычно одна из них крупнее и выполняет роль тисков, щита, орудия для драки, а другая мельче – и работает как ножницы или косметические щипчики. У позвоночных подобная асимметрия – большая редкость, поскольку она обычно мешает передвижению. Нужно быть большим «специалистом», чтобы заполучить, скажем, клюв, изогнутый вбок (как у кулика), или более крупные когти на одной лапе (как у муравьеда). Среди таких углубленных «специалистов» оказался и человек.

В отличие от краба, человек предпочитает работать не клешнями, а мозгом – который и приобретает у нас наибольшую асимметрию. Причем она неодинакова у разных отделов мозга – и тем выше, чем более «человеческую» функцию этот отдел выполняет. Максимальной асимметрией отличаются те области коры полушарий, которые отвечают за коммуникацию и управление точными движениями. Чтобы узнать, где находятся эти области, достаточно обхватить голову ладонями, – и сразу накроете зону понимания речи и зону контроля мышц руки и лица.

Первые факты функциональной асимметрии мозга были обнаружены еше в XIX веке. Француз Поль Брока обнаружил в левом полушарии зону воспроизведения речи, а немец Карл Вернике – понимания. После этого лавиной пошли открытия всевозможных «зон»: чтения, счета, распознавания фраз, даже сметливости и отдельных нравственных качеств. Отчасти это был возврат к еще довольно модной в то время френологии – умению определять психические качества человека, ощупывая шишки на его голове (если выбухает макушка, то справедливый, а перед ушами – то прожорливый). Однако в последующий период развития нейронауки оказалось, что «шишек разумности и добродетели» на поверхности мозга не существует. Ибо большинство психических процессов не имеет четкой локализации: они требуют одновременного участия множества зон коры и работы обоих полушарий. Таким образом, центрами психических функций оказались не какие-то узкие области мозга, а целые комплексы нейронных структур. Этот факт был положен в основу нейропсихологии ее основателем – В. Р. Лурией.

И все же между полушариями есть определенное «разделение труда». Еще недавно убедительным фактом считалась такая схема: левое полушарие управляет «ведущей» правой стороной тела и отвечает за вербальнологические, а правое – управляет «подчиненной» стороной тела и отвечает за пространственно-чувственные потоки информации.

Однако теперь эту схему все чаше считают устаревшей и неточной. Ибо действительность оказалась гораздо сложнее. Начнем с того, что «ведущие» (или доминирующие), скажем, рука, почка и глаз, могут находиться слева, а вот нога, ноздря и молочная железа – справа. У большинства людей доминируют правая рука и левая нога – они же имеют большую длину. Такое явление, называемое смешанным профилем доминирования, встречается очень часто – особенно, как показали исследования, у женщин. Интересно, что люди с полным профилем доминирования (когда уж если правша – то по всем показателям) обычно демонстрировали пониженные интеллектуальные способности.

У некоторых людей (если не переучивать, то их окажется не менее четверти всего населения) ведущая рука – левая. Однако левши отличаются от правшей не только тем, какой рукой они пишут, а целым комплексом психологических качеств, связанных с особым распределением труда между полушариями. Впрочем, о левшах уже рассказано в предыдущей статье, и в ней о проблемах, возникающих у леворуких, написала как раз левая рука. А здесь мы ограничимся разговором о больших полушариях – в чем их неодинаковость.

Долгое время считалось, что правое полушарие (управляющее левой рукой) выполняет второстепенные функции. Оттого и называли его «малым» или «субдоминантным». Но оказалось, оно дает не меньший вклад в «разумность» человека. В первую очередь, правое полушарие создает представление о своем теле в пространстве окружающего мира. При поражении правого полушария, например в случае ранения или инсульта, тело начинает казаться чужим. Особенно его левая половина – она представляется крохотной, сморщенной или вообще отсутствующей. Человек не может узнать или заметить объекты, попадающие в левое поле зрения. Нарушается «географическая логика» – больной может пребывать в уверенности, что находится в нескольких местах одновременно: в Москве и Курске, например. Также страдают творческие и конструктивные способности. Впрочем, благодаря пластичности мозга, многие функции, утраченные при патологии, могут восстанавливаться.

А что происходит в «мирное время» – как полушария делят между собой обязанности, когда человек здоров?

Выяснить это позволили методы энцефалографии и томографии. Кроме того, большую известность получил метод Вала, позволяющий пообщаться только с одним полушарием.

В этом методе человеку вводят наркоз в одну из двух сонных артерий – поэтому засыпает только одно полушарие, тогда как второе бодрствует и выполняет свои функции. Оказалось, что когда работает только левое полушарие, человек находится в приподнятом настроении, делается необычайно многословным. С его уст слетают самые витиеватые выражения. Однако то, о чем он говорит, порой не имеет никакого смысла. То есть теряется способность к критическому мышлению. Если же «ложится спать» левое полушарие, человек делается мрачным молчуном, хотя сохраняет способность понимать речь, конструктивно думать, решать проблемы – особенно профессиональные (скажем, придумывать эксперименты, писать музыку). Таким образом выяснилось, что совместная работа полушарий создает некий «баланс настроения», а кроме того, оба они участвуют в понимании речи. Но все же несколько по-разному: левое расшифровывает значение высказываний, а правое – распознает их «музыкальный» облик.

«Разделением труда» между полушариями сопровождается не только слуховое восприятие. Правое полушарие оказывается главнее, когда мир изучается «на глаз» и в целом, а левое – когда «на ошупь» и в деталях. Правое все «схватывает на лету», ищет знакомое в незнакомом («я понял, что это такое, но не знаю, как это назвать!»). Кроме того, оно умеет вычленить целостный образ среди фона или помех (тогда как левое постоянно отвлекается и «увязает» в частностях).

Только после такой работы правого полушария информация передается в левое, которое словно раскладывает по полочкам, подклеивает ярлыки, дает имена (то есть переводит информацию в вербальную форму). Наконец, если правое полушарие отвечает за дедуктивные выводы (от целого к частному), то левое – мастер индукции.

Чтобы представить различия в подходе обоих полушарий к потоку информации, попробуйте сравнить фотографию старца и ребенка. Вначале последовательно: так… у обоих два глаза и нос, но у одного – борода, нос, моршины, а у другого – гладкая кожа, маленький рот… Это – путь левого полушария.

А правое смотрит на объекты в целом: да они же совершенно непохожи!

Есть различия и по принципу управления поведением, которое осуществляет лобная кора. В правом полушарии она задает цели, то есть превращает эмоции в побуждения к действию. А в левом подбираются средства для достижения этих целей.

Наблюдения показывают, что люди, у которых доминирует левое полушарие (то есть правши), более настойчивы, лучше управляют своим дискурсивным (вербально-логическим) мышлением и стараются решать малые задачи по принципу «дорогу осилит идущий». А если доминирует лобная кора правого полушария, то может возникнуть избыток целей, когда голова, образно говоря, засоряется невыполнимыми заданиями. И тогда возникают хроническая неудовлетворенность, негативизм, плохое настроение.

Как возникает «разделение труда» между полушариями? Известно, *гго оно существует и у животных, причем наиболее высоких значений достигает у высших приматов и человека. Таким образом, у асимметрии есть эволюционные предпосылки – и она передается по наследству (а не только нарабатывается в процессе тренировки). Обнаружена и генетическая основа этого явления. Так, отдельные гены задают преобладающее развитие коры слева – «в окрестностях» сильвиевой борозды, где как раз и находятся центры речи и управления кистью. Уже у новорожденных эта часть коры намного крупнее слева. Известный английский психолог М. Аннет и многие современные генетики полагают, что асимметрия мозга в отношении управления рукой также задается особым геном. Присутствие одной его аллели D задает предпосылки для праворукости, а другой С (особенно при их парном сочетании СС) – для леворукости. Но вот станет ли в этом случае человек настоящим левшой или нет, зависит от воздействия среды на процесс индивидуального развития.

Существует гипотеза и о том, как влияет на асимметрию мозга фактор пола. Не таится ли здесь ответ на вопрос о различии мужской и женской «души»?

Во всяком случае, исследования показывают, что у мужского плода примерно на третьем месяце внутриутробного развития происходит выброс тестостерона, который несколько снижает темпы роста левого полушария. В результате другое, правое полушарие оказывается развитым сильнее и берет бразды правления в свои руки. Что в дальнейшем оказывает влияние на психику мальчиков: они склонны меньше болтать, а больше действовать руками, лучше ориентируются в пространстве, рассматривают проблемы в обшем и ставят перед собой великие цели. Тогда как девочки – существа «левополушарные»: они усидчивы, прилежны, хорошо отвечают на уроке, аккуратно вписывают буковки между линейками прописи и вообще склонны к словесности…

И еще один вывод: если левшой рождается девочка, то переучить ее легче – в левом полушарии сохраняется дополнительный ресурс, чтобы стать правшой. У мальчиков же промежуточных вариантов меньше, и переучить их труднее. Да и нужно ли это вообще?

К. Петров-Воднин. «Полдень», 1917

ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ

Татьяна Нефедова.

Как выжить деревне?

Пока в Государственной думе депутаты идут «стенка на стенку» и почти доходят до рукопашной в спорах о новом земельном кодексе, о введении купли-продажи сельскохозяйственных земель, ученые стараются понять, какие процессы происходят сегодня в российском сельском хозяйстве, как оно на самом деле устроено и как функционирует. Отправляются экспедиции, увеличивается число научных публикаций на эту тему, выходят книги.

Новый источник, питающий науку, – это российские, зарубежные и международные научные фонды.

Деньги они дают не целым институтам, а по конкурсу отдельным людям и небольшим коллективам на конкретный проект. На составление проектов тратится много времени и сил, но в случае победы в конкурсе можно и статистику купить, и повидать Россию, и съездить на конференцию за границу, и издать свои труды.

Из Оксфорда в деревню

Преамбула потребовалась для того, чтобы объяснить, как профессор Оксфордского университета, декан одного из колледжей, оказалась в российской деревне, о которой и пойдет дальше речь. Джудит Пэллот уже более двадцати лет изучает сельскую Россию. Даже немного картошки и овощей сажает вокруг своего коттеджа в английской деревне, чтобы понять русскую психологию.

Пастух гонит частный скот с пастбищ

В один из ее приездов в Москву за чашкой чая мы и повели разговор о том, что современной географии сельского хозяйства России никто не знает. Ведь более половины всех продуктов, по статистике, производят сами люди на своих подворьях. Однако думать, что именно такие крошечные хозяйства составляют основу современного сельского хозяйства России, было бы неверно. Современная пищевая промышленность опирается в основном на крупные коллективные предприятия. Население само, как правило, не выращивает зерновые и многие технические культуры, требующие больших площадей и сложной техники. А производство подавляющей части картошки и овощей население взяло на себя, производит оно и около половины молока и мяса. Однако и резервы продуктивности этих «муравьиных», «примитивных», «подсобно-подножных» хозяйств принято считать исчерпанными.

Вот мы и решили подать в международные научные фонды проект об изучении личных хозяйств населения.

В СССР эти домохозяйства называли личными подсобными, подчеркивая их второстепенную, вспомогательную роль. Теперь их расширительно именуют хозяйствами населения.

Что это вообще за феномен – хозяйства населения? В какой мере они домашние и действительно подсобные, необходимые для самопрокорма, а в какой – товарные, рыночные, прото– или теневые фермерские? Многие считают такой переход на примитивные индивидуальные хозяйства движением вспять. Но, может быть, эта скрытая неформальная фермеризация – ответ аграрной России на вызовы реформаторов и своеобразный шаг вперед, а не назад? Как такие хозяйства связаны с бывшими колхозами и совхозами, с фермерами; чего больше в их отношениях – сотрудничества или конкуренции? Наконец, как географы мы поставили и свои вопросы. Есть ли у них своя специализация и совпадает ли она с традиционными для сельского хозяйства? Достаточно ли им земли? Как сказываются на хозяйствах населения зональные и другие природные условия, социо-кулыурные и этнические факторы, положение по отношению к городам и магистралям?

Сказано – сделано. Сформулировали основные идеи и задачи, написали проект на двадцати страницах, и через несколько месяцев, к нашей радости, выиграли конкурс.

Так английский профессор оказалась в русской деревне. Ведь изучать приходилось с самых основ. Главное – это беседы с людьми. Разговор начинался примерно так:

– Здравствуйте! Можно с вами поговорить? Я из Москвы. А это – Джудит. Она из Англии приехала, хочет понять, как у нас люди выживают в деревне.

Люди в глубинке известны своей гостеприимностью, а присутствие англичанки придавало особый колорит нашим беседам:

– Батюшки! Из самой Англии приехала! И по-русски говорит! Да проходите скорее в дом, угощайтесь: вот молочко, творожок, сметана настоящая, не то, что вы – горожане – в магазинах покупаете, вот хлеба сегодня напекла.

И так из дома в дом, изо дня в день – в Московской, Саратовской и Рязанской областях, которые мы выбрали в качестве ключевых. А в это время студенты обходили другие дома с краткими анкетами. Кроме того – разговоры в сельских и районных администрациях, с председателями колхозов, сбор статистики. Так складывалось наше знание о современной деревне.

Джудит Пэллот, профессор Оксфордского университета, на скотном дворе саратовского хозяйства

Зачем нужен колхоз?

Не ставя под сомнение значение коллективных предприятий для снабжения продовольствием городов, мы попытались понять, что такое сегодня колхоз для сельских жителей. В Саратовской области с ее сравнительно более благополучными колхозами подавляющая часть опрошенных до 80 процентов заработка получали от своего подворья и в лучшем случае остальное – в виде зарплаты. Наблюдается явная инверсия привычных представлений и терминов: фактически здесь коллективное предприятие служит подсобным для хозяйств населения, а не наоборот.

Это почти повторяет картину середины XX века, когда, по расчетам академика А. Никонова, крестьяне около 80 процентов времени отдавали общественному хозяйству, а получали от него лишь 20 процентов доходов. И ведь почти то же самое было в крепостной России, при барщине. Такая устойчивость роли собственных хозяйств в доходах на протяжении чуть ли не двух столетий отдает мистикой. Но, на самом-то деле, разница довольно существенна. Если прежде эксплуатация крестьян помещиками, а потом колхозами была очевидной, то теперь трудно сказать, кто кого эксплуатирует. Низкий заработок в колхозах из-за их упадка восполняют скрытые каналы перекачки колхозных средств в личные подворья. Прежде они имели вид воровства-«несунства», а сейчас приобрели более легальные формы и достигли огромных размеров, причем выгодны обеим сторонам.

Главное – это натуроплата за труд, ведь многие колхозы только 15-30 процентов зарплаты выдают деньгами. Такие расчеты, как ни странно, выгодны населению. Зарплаты все равно крайне малы, а во многих местах еще и нерегулярны. Если бы их давали деньгами, то пришлось бы покупать корма для своего скота по рыночным ценам, а из своего предприятия они в два-три раза дешевле. Есть прямая выгода и для колхоза. Ведь если платить все деньгами, то в отчетах надо показать больше продукции, увеличить фонд оплаты труда, а это все – налоги.

К. Петров-Водкин. «Девушка в сарафане», 1928

К. Петров-Водкин. «Старухи», 1909

Сами колхозы и совхозы изменились мало, хотя многие и поменяли название. Но примечательно, что первоначальное увлечение акционерными обществами и товариществами сейчас проходит. Многие предприятия всеми правдами и неправдами по инициативе руководства вновь возвращаются к организационной форме сельскохозяйственного кооператива (СП К), что, пожалуй, ближе всего к колхозам. Членами СП К являются только его работники, в отличие от АО, где, купив акцию, человек даже посторонний приобретает формальное право голоса. Поскольку все коллективные хозяйства фактически жестко управляются председателями, которые хотят иметь рычаги давления на своих работников, СП К более всего отвечает их интересам и удобен для управления. Этот откат назад стал своеобразной «новацией» конца 1990-х годов. Он широко внедряется в Подмосковье, дойдет и до удаленных и глубинных районов.

Но это не значит, что реформ на селе совсем не было. Эти реформы можно свести к двум результатам: I) появление и признание фермеров, которые оказались важны в нашей стране не столько как производители (уже говорилось, доля их очень мала), сколько как феномен альтернативного колхозу частного предприятия и как возможность реализовать себя для определенной группы активных людей и 2) возможность выхода из коллективных предприятий со своим земельным и имущественным паем.

Зачем нужна корова?

Так Джудит Пэлпот хочет назвать книгу о сельской России. И действительно, именно скот чаще всего является основой жизнеобеспечения сельского населения. Но кормят люди свой скот за счет кооперативов. Общая схема очень проста: чтобы выжить, нужна корова (чтобы жить «хорошо» – две-три коровы, свиньи, овцы, птица), а чтобы живность прокормить, нужен колхоз.

В деревне Красная Пойма Луховицкого района от пасущихся на обочине коров к машине председателя бросилась старушка с клюкой:

– Что же ты нас обижаешь, милый! Мы тебя так любим, а ты молоко наше не берешь. Приемщица новая говорит, что молоко плохое. А какое же оно плохое?

Председатель, как барин, показывавший московским и иностранным гостям свои поля, свои фермы, своих бычков, немного растерялся перед неожиданной старушкой.

– Да много ли у вас молока? Поди не все продают?

– Все, все продают. Полтонны в день наберем со своих коров-то. Молочко жирное. Уж возьми молочко, мы за ценой не постоим!

– Сам не возьму. Качество по бактериям у вас не то. Ведро вашего молока мне всю партию испортит. Я поговорю с Луховицким молокозаводом. Может, они примут. А машину я дам от совхоза.

– Уж поговори, милый, помоги. Куда мы без тебя!

Расставшись с главой лучшего и крупнейшего в районе хозяйства, мы гадали – поможет он или нет? Зачем ему это разрозненное стадо. Ведь у него совхозных 5740 голов, в том числе 2250 коров с удоями свыше 6 тонн в год. Молоко высшего качества он поставляет на московский Лианозовский комбинат, где из него производят детское питание. Позже в сельской администрации нам рассказали, что совхоз еще пару лет назад принимал молоко коров своих работников. Главной причиной отказа была осемененность патологическими бактериями из-за несоблюдения гигиены при дойке и уходе.

А свое молоко, сметана, творог, масло не только составляют основу питания семей, держать корову выгодно, особенно если корма заготавливать самим или получать в качестве натуроплаты от предприятия. Другое дело, что старым людям, а во многих деревнях Нечерноземья преобладают старики, это просто не по силам. Те, кто держит коров, трехлитровую банку молока продают в Подмосковье по 20-25 рублей, в глубинке – по 15-20. Таких банок надаивают 7-10 в день. Это ежедневный чистый доход как минимум в 100 рублей при пенсии около 600-700 в месяц. Если продавать творог и сметану, доход больше.

Еще выгоднее продавать мясо. Например, в Саратовской области все, кто имеет корову, обычно каждый год продают теленка, а иногда и телку. Цена полуторогодовалой телки – до 8-9 тысяч рублей.

Таким, образом, животноводство в частных хозяйствах прибыльнее колхозно-совхозного. Убыточность общественного животноводства, помимо плохих кормов, связана с тем, что предприятия, как правило, не доращивают бычков и телок до нужного веса. Весь свой доход они получают осенью, а зимой и весной им уже нечем платать за энергию, горючее, семена. Вот и режут скот раньше времени.

Важное преимущество личного хозяйства – никаких налогов с доходов. Многие люди охотно рассказывали нам о своих доходах, понимая полную легальность своего бизнеса. Такая ситуация вызывает часто недовольство руководителей колхозов и фермеров, которые вынуждены отчитываться по полной программе. Тем не менее больше всего люди боятся того, что законодатель заставит их показать свои доходы с целью их налогообложения. Именно российская бюрократия, отчеты и налоги способны если не убить личное хозяйство (не добитое Сталиным и Хрущевым), то резко его подорвать и ослабить.

Но не только население зависит от колхозов, самочувствие последних также связано с тем, что и как люди выращивают на своих подворьях. В местах с особенно мощным частным хозяйством предприятия фактически давно потеряли часть работников или их рабочего времени. Люди держались и держатся за колхоз только ради пенсии, социальных гарантий и помощи, которую те оказывают своим работникам.

В целом колхозы больше всего нужны тем и там, где много частного скота. А там, где личные хозяйства имеют ярко выраженную растениеводческую специализацию с большими доходами на небольших участках (огурцы, капуста, лук и т. п.), колхоз не так важен и его легче покидают, причем нередко забирая и земельные доли, что весьма способствует полному развалу предприятия. Чуть больше нуждаются в их помощи хозяйства с картофельной специализацией, так как требуют машинной распашки и обработки более обширных участков.

Конкуренты ли фермеры?

Набор культур в крупных фермерских хозяйствах обычно тот же, что и в колхозах, то есть они выращивают зерно, подсолнечник, реже картошку. Поэтому они скорее конкурируют с крупными предприятиями, чем с населением. Эта конкуренция иногда бывает существенной. Например, в Лысогорском районе Саратовской области фермеры фактически заменили развалившиеся колхозы и производят три четверти зерна. Но такие случаи крайне редки. Даже в зерновых районах доля фермеров в общем производстве обычно не поднимается выше 6-8 процентов, а на севере – еще меньше. Тем не менее окрепшие фермеры оказывают пайщикам и своим работникам тот же набор услуг, что и колхоз. Они регулярно платят зарплату, выдают натуроплату, платят за земельные паи – все это позволяет прокормить частный скот. И люди охотно переходят со своим паем к фермерам, тем более что период антагонизма и неприятия снизу новых сельских предпринимателей прошел. Но таких фермеров, стоящих на ногах, в разных районах от 10 до 30 процентов общего числа всех фермеров. Остальные на небольших наделах едва перебиваются, и их хозяйства мало чем отличаются от типичных хозяйств населения.

Вообще различия между мелким фермерским хозяйством и личным подсобным хозяйством населения часто только в том и заключаются: зарегистрировал человек свое хозяйство как предприятие или нет. В реальной жизни хозяйства населения часто экономически более устойчивы и могут иметь даже больший доход. Кроме того, и крупные, и мелкие фермеры кроме своего официального фермерского хозяйства, как и все односельчане, имеют личное подсобное, за которое они не отчитываются. Часто скот (порой несколько коров, телок, телят) числится как личное подсобное хозяйство и выпасается на сельских пастбищах в общем стаде. Но самое парадоксальное – приусадебные огороды фермеров, особенно удачливых и не бедных сельских бизнесменов, упорно сажающих у себя под окном картошку и овощи. Подобное время– и силорасточительство трудно объяснить рационально, ведь излишки картофеля и молока есть почти в каждом доме и стоят копейки. Видно, такова уж российская сельская психология.

Кооперация населения друг с другом и фермерами очень слаба. Нам встречалась лишь кооперация по сбыту, когда люди собирают молокопродукты соседей, чтобы отвезти в город. Куда сильнее взаимная конкуренция хозяйств населения, тем более что в рамках одного села, а часто и целого ареала их специализация обычно одинакова.

Огуречная страна «Луховицы»

Если социально-экономические проблемы сельских хозяйств в целом изучаются специалистами разного профиля, то их география, в сущности, неизвестна, хотя на местах она ни для кого не секрет. Эти местные различия хорошо видны, например, в пределах небольшого Луховицкого района Подмосковья. Здесь четко выделяются четыре зоны: за Окой люди держат очень много скота. На водоразделе занимаются в основном картошкой, хотя держат и скот. На границе с Рязанской областью все выращивают капусту. А пойменная зона превратилась в знаменитую «Луховицкую огуречную страну».

Весной и в начале лета сам город Луховицы и пойменные села выглядят очень необычно. Участки впереди и сзади домов, как правило, не имеют ни единого деревца и сплошь покрыты низкими длинными (тоннельными) пленочными парниками. Сверкая на солнце как сплошные гряды льда, они создают впечатление некоей фантастической ирреальности. Исключений почти нет. И горожане, независимо от рода официальных занятий, и все селяне вдоль Оки выращивают ранний редис и огурцы.

Основная культура – огурец, широко известный в Москве и области. Первый урожай снимают к концу мая, когда цена высока и доход максимален.

Огуречная традиция, как ни странно, имеет неглубокие корни. До революции тут были сады. Часть из них вырубили в период коллективизации, остальные вымерзли в суровую зиму 1941 года. Восстанавливать их не стали. Послевоенные пойменные совхозы выращивали огурцы и помидоры в больших теплицах. Отсюда они перешли на огороды. И оказалось, что жирные и легкие от природы почвы прекрасно подходят именно для огурцов. И все же не столько природные условия, сколько дешевая технология и навык, наряду с близостью к Москве, подняли здесь личное хозяйство на небывалую высоту.

С одной сотки удается получать до тонны огурцов, то есть в среднем 4-5 тысяч рублей при затратах около 1 тысячи. Если учесть, что участки по 25 соток, то огурцы – не подсобный, а основной источник дохода большинства местных жителей. Правда, сбыт продукции усложнился, подорожал и транспорт. Люди либо продают огурцы в Москве на диких рынках, либо отдают их за пол цены заезжим перекупщикам. Еще больше денег приносит реализация квашеной капусты жителям деревни Нижнее Маслово и соседних деревень. Причем, в отличие от огурцов, нижнемасловцы, продающие свою капусту на Даниловском рынке в Москве круглый год, имеют стабильный доход.

О многом может сказать внешний вид домов. Богаче всех выглядит «капустное» Нижнее Маслово, где, кстати, совсем нет городских «дачников». Почти две трети жилищ отнесено здесь к богатым каменным. В пойменной «огуречной стране» богатых домов (вне массивов дачных коттеджей) около половины. В водораздельной части с картофельно-скотоводческими хозяйствами населения богатых домов менее трети, бедных – пятая часть. Это лишний раз показало, сколь второстепенны официальные зарплаты в сельскохозяйственных кооперативах. Они снижаются как раз в противоположном порядке; лучше себя чувствуют зерновые предприятия водораздельной зоны, пойменный кооператив «Полянки» – полубанкрот и платит людям нерегулярно, а совхоз «Нижнемасловский» вообще скончался в начале 1990-х годов.

Сложившиеся территориальные различия весьма устойчивы. Даже новые люди, попав в эту среду, начинают засаживать немалую часть своей земли именно огурцами или именно картошкой.

Средство от бедности или образ жизни?

Как видим, люди выживают по-разному. В анкетах задавался вопрос: «Как бы Вы вели свое хозяйство, если бы зарплату или пенсию Вам повысили в 5 раз?». Именно такой гипотетический доход в 2-7 тысяч рублей можно считать сносным для непритязательной и недорогой деревни. Если люди ведут свое хозяйство с целью выживания в кризисное время, то при подобных доходах они могли бы его и свернуть А вот какие ответы мы получили.