Текст книги "Знание – сила, 2001 №8 (890)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Е. Ясин: – Да, совершенно верно. Поэтому, как говорят, денежные власти – Центральный банк, Минфин – должны внимательно следить за тем, каков спрос на рубли, и мерами, которые направлены на подъем экономики, на повышение конкурентоспособности, на занятие Россией все более сильных позиций на мировых рынках, добиться того, чтобы рубль стал предпочтительным. Причем предпочтительным в России и в других странах. Я вам скажу такую любопытную вещь: на Тайване доллары стараются не принимать, а предпочитают национальную валюту. Объясняется это очень просто. На Тайване 100 миллиардов долларов – это резервы Центрального банка, там просто избыток. Они столько экспортируют, столько зарабатывают, что у них огромные резервы и никакой потребности в долларах нет. Надо иметь в виду, что если вы кладете доллары в резервы, то они просто лежат и не работают, в то время как национальная валюта работает. Это инвестиции, это доходы, все крутится, и поэтому можно сказать, что для Тайваня тайваньские единицы выгоднее и лучше, чем американские доллары Нам хорошо бы тоже прийти к такому положению.

О. Бычкова: – А это реально?

Е. Ясин: – Мы сейчас приняли программу Грефа, и там прописаны методы лечения. В основном они правильные. Просто надо еще довольно много времени, чтобы все это осуществить.

О. Бычкова: – Если доллар обращается во всем мире, и все на него так или иначе ориентируются, то па постсоветском пространстве в государствах, которые окружают Россию, рубль тоже имеет хождение, не только у нас.

Е. Ясин: – Я думаю, что у всех граждан бывшего Советского Союза примерно один менталитет, несмотря на религию, нравы, традиции. Конечно, есть много различий, но к доллару всюду отношение трепетное. Оно во многом и объясняет спрос на доллары. Но, конечно, в качестве второй резервной валюты во многих республиках бывшего СССР выступает рубль. И во всяком случае, он по сравнению со многими национальными валютами предпочтителен, поскольку он более твердый.

Есть Белоруссия, Украина, закавказские республики, пожалуй, кроме Азербайджана, где нефть и более стабильная собственная валюта. Думаю, что и в Казахстане тоже. Остальные республики (Молдова тоже) не удерживают свою валюту, она падает. На Украине уже была проведена денежная реформа. Они сначала имели карбованцы, потом поменяли их на гривны, и гривны тоже упали. Поскольку там в общем, исключая отдельные периоды, осуществляется менее жесткая монетарная политика, чем в России, и у них меньше экспортных ресурсов, стало быть, меньше источников зарабатывания валюты, то у них менее стабильная валюта. Соответственно, рубль предпочтительнее местных денег, но после доллара и после других твердых валют. В первое время рубль был даже более предпочтительным, чем сейчас: все-таки у него тоже обнаружились сильные недостатки, особенно после кризиса 98 года.

О. Бычкова: – Но, наверное, для России выгодно, чтобы ее рубль обращался как можно в большем количестве стран. Или нет?

Е. Ясин: – В общем-то, это нам безразлично. Тут есть свои преимущества, это некое экономическое влияние. И вы можете, предположим, печатая деньги здесь, влиять на политику или на развитие экономики других стран. Так же, как это делали США; президент Рейган проводил такую политику. Это была политика предложения. Резко снижены налоги, значит, образовался большой бюджетный дефицит, который закрывался за счет привлечения денег. Скажем, государство продавало свои ценные бумаги, «трежери билз», типа наших ГКО (конечно, с гораздо меньшей доходностью), и во всем мире их очень охотно покупали. И доллары со всего мира притекали в США. Вот в такой ситуации страна использовала свое преимущество как владельца мировой резервной валюты.

Я подозреваю, что рублю до этого далеко, и выгоды для нас от этого достаточно мизерные. Но для других стран это может быть выгодно. Труднее найти достаточное количество долларов, чем рублей. Скажем, украинские предприятия довольно мало вывозят на Запад, но они активно торгуют с Россией. Каждый раз наши металлурги или производители сахара поднимают шум, зачем мы даем Украине продавать на территории России столько продукции. Мне эти возгласы кажутся не совсем правильными, потому что торговля должна быть свободной, на этом мы выигрываем всегда больше, чем проигрываем. Но при этом мы должны знать, что определенное количество рублей попадает на Украину, и там они тоже могут использоваться. Я думаю, украинцы берут рубли, потому что они легче находят применение, чем их гривны.

О. Бычкова: – Но все-таки когда валюта одной страны попадает в валюту другой страны, то какая из этих двух стран находится в более выгодном положении?

Е. Ясин: – Это всегда в одну сторону: если валюта попадает в другую страну, значит, она сильнее, чем местная национальная валюта У нас тут тоже есть определенные плюсы, но пока они в торговле со странами СНГ не очень существенны.

О. Бычкова: – Вот вы говорит, что на долю России приходится 15 процентов мирового оборота долларов за границами США. Может ли благодаря этому Америка манипулировать российской экономикой?

Е. Яеин: – Абсолютно никак не может. Предположим, они по каким-то соображениям стали бы печатать доллары и направлять их в Россию, увеличивать их количество, они могли бы добиться того, чтобы доллар упал в цене. Но они этого не делают и делать никогда не будут. Применение доллара неприятно, но с точки зрения национальной безопасности никаких особых угроз не таит. Это просто сигнал того, что экономика слабая, что в ней отсутствует макроэкономическая стабильность, и нет доверия к государству, к институтам власти.

И уже давно. Все считаю!, что с 1992 гола, а мы с вами уже в этих беседах выяснили, что началось это гораздо раньше. Я уже как-то вспоминал слова Салтыкова-Щедрина, сказанные во второй половине XIX века, что сейчас в Европе за рубль дают половину, а скоро будут давать в морду. После этого, правда, была денежная реформа Витте, и ситуация изменилась. Под рубль подвели золотую базу. Но, тем не менее, давняя традиция портить деньги, печатать их сохранилась. И в особенности сильно это было в советский период: товарный дефицит был сигналом того, что денег больше, чем товара. Поэтому – устойчивое недоверие населения к рублю. Вы можете ограничить свободу, лишить возможности использовать доллары, расстреливать валютчиков, фарцовщиков, как это было когда-то, но это не оздоровит экономику, а просто загонит внутрь недоверие к национальной валюте.

Сегодня мы сделали ситуацию открытой и увидели, что недоверие сохраняется. Больше того, перед кризисом как-то стеснялись говорить про эти у.е., указом президента даже запрещено было принимать доллары в расчетах на территории России, и этот указ никто не отменял. А сейчас все свободно об этом говорят. И в правительственных материалах, положим, об административной реформе предполагаемые зарплаты чиновников прямо указаны в у.е. или в долларах США. Это вошло в жизнь. Ничего страшного я в этом не вижу. Просто все мы должны понимать, что мы можем вернуться к твердой национальной валюте, которая вызывает доверие населения, если это население будет доверять государству и своей собственной экономике, в каком-то смысле будет доверять изделиям своих собственных рук.

О. Бычкова: – Кажется, в 1998году упало доверие ко всему, что предлагало государство, начиная с 92-го.

Е. Ясин: – С начала реформ население трижды теряло, и удары приходились на его доверие к отечественной валюте. Я не говорю о том, что было при советской власти. Но инфляция 1992 года плюс потеря сбережений – это был первый сильнейший удар. Второй довольно сильный удар – это кризис октября 1994 года, когда рубль упал на 30 процентов и был сильнейший скачок инфляции. Он несравним с 98 годом, но тоже был довольно сильным. И сбережения тоже обесценились. Потом частично был банковский кризис в 95 году. И 98 год – наиболее яркое явление в этом ряду. Ведь устойчивость денег связана с устойчивостью экономики. Вы умеете делать хорошую продукцию, вы ее продаете по высокой цене, значит, у вас ваша денежная единица приобретает ценность, всем хочется ее иметь. Если вы не умеете, если вы продаете за рубеж только то, что берете из земли (нефть, газ), и это все, то каждый раз вы сталкиваетесь с тем, что рубль падает.

Понемногу о многом

Ну как же без этикета!

Этикет, строгий кодекс правил поведения в приличном обществе, существовал везде. В том числе за столом, где появлялось это самое приличное обшество. По-видимому. самыми приличными были представители рыцарской эпохи. В то время этикет стал настоящей «фундаментальной» наукой, такой, что возникла необходимость в специальной профессии – церемониймейстер.

С той поры издание специальных инструкций по этикету становится весьма распространенным занятием. Одно из таких наставлений – «Юности честное зерцало», составленное под руководством Петра I, – предписывало недорослям, как вести себя за столом: «Не храпеть носом», «Не сморкаться прилюдно, я ко труба трубит», «Не дуть в суп, чтобы везде брызгало», «Не класть руки на тарелку и ногами везде не мотать, а также не ковырять ножом зубы». Напоследок совет: «Над ествою не чавкай, как свинья, и головы не чеши».

Это было руководство для начинающих. Полный же свод правил был настолько обширным и строгим, что из-за соблюдения всех полагающихся ритуалов иногда и пообедать-то толком не удавалось. Особенно не везло титулованным особам. Дело доходило до курьезов: один немецкий барон, женившийся на австрийской великой герцогине, жаловался на правила этикета: «Спать в одной постели нам можно, но есть с ней за одним столом мне нельзя».

Русские легенды о потопе

На всех материках земного шара с глубокой древности существовали легенды о потопе, покрывшем якобы Землю и погубившем на ней все живое. Древнейшая из этих легенд была записана на глиняных табличках клинописью в Месопотамии еще в третьем тысячелетии до новой эры. Известны были такие легенды в Греции, Австралии, на островах Океании, в Мексике и Центральной Африке. Чаше всего они бытовали среди народов, живших по берегам морей и больших рек. Широко известна и библейская повесть о «всемирном потопе».

Оказывается, и на нашей земле во времена Древней Руси существовали подобные и притом вполне оригинальные сказания.

В прошлом веке краеведы записали легенду о речке Почайне, текущей около стен Кремля в Нижнем Новгороде. Когда придет конец Нижнему Новгороду, говорит легенда, то из-под камня, лежащего в истоке Почайны, хлынет мощный поток, река разольется, затопит город и все вокруг. Если учесть, что Нижний Новгород основан на горе высотой около ста метров, то это действительно была бы грандиозная катастрофа!

С этой легендой, очевидно, связана старинная резьба по дереву, которой украшали дома в деревнях и городах нижегородского края, – знаменитые «фараонки», «морские люди», полулюди, полурыбы, подобие русских русалок, как воображал их народ в своих поверьях. Но русалки – плод языческих фантазий, поэтому из благочестивых соображений и называли эти украшения «фараонками», остатками фараонова войска, потопленного пророком Моисеем в Красном море.

Похожая легенда существовала и в Переславле-Залесском, где говорили, что придет день, когда Плещееве озеро «прорвется» и потопит город за грехи людские, тогда-то и будет «конец света». Еще в прошлом веке и в Нижнем Новгороде, и в Переславле многие горожане вполне верили этим легендам.

Поскольку название нижегородской Почайны было явно заимствовано от одноименной речки в древнем Киеве, то невольно возникает вопрос: а была ли там, в Южной Руси, подобная легенда о потопе? Очевидно, была. Правда, до наших дней она не сохранилась, но французский инженер Г. Боплан, работавший в первой половине XVII века на Украине, сообщает в своих воспоминаниях: из бесед с «ученейшими украинцами» он узнал, что «по древнему преданию, равнины левого берега Днепра были покрыты морскою водою».

Наконец, третья легенда о потопе была, по всей видимости, переработана в начале XVI века местным духовенством в Великом Новгороде, изображена на иконах и включена в летопись.

Однажды, повествует легенда, покровитель Новгорода преподобный Варлаам Хутынский явился пономарю Тарасию, зашедшему ночью по делу в собор Хутынского монастыря, и дал ему увидеть великое чудо. Поднявшись на «самый верх церковный», Тарасий увидел страшную картину: Ильмень-озеро поднялось на высоту и всей громадой вод нависло над Новгородом, готовое в любое мгновение обрушиться на него и потопить без остатка. И только молитвами святого Варлаама эта беда за грехи людские была отвращена от города, хотя его и постигли тяжкий мор и сильный пожар.

Русские легенды о потопе, как и подобные легенды в других странах, относятся к циклу так называемых эсхатологических сказаний, то есть легенд о «конце света», которые до сих пор бытуют в разных концах планеты.

Амксандр Грудинкин

Неужели японцы думают по-другому? Да!

В японском языке, древнем и новом, нет никаких видоизменений слов, ни родов, ни даже ударений. Отсюда подобие точности западных языков совершенно невозможно. Лингвистически нельзя перевести ни единого предложения западней речи на дальневосточную, и наоборот…

Ф. Диккинс (цитируется пс статье С. Эйзенштейна «Чет – нечет»)

Европейцу японский язык кажется самым сложным в мире. Многое для нас непостижимо, нам чуждо. Мы удивляемся тончайшим оттенкам в значениях слов, и – наряду с этим – то же самое слово может принимать противоположные значения. Логика тут не поможет разобраться. В лабиринте японского языка выручит лишь интуиция. Как писал около ста лет назад его и сследователь Ф. Диккинс, «этот язык обладает исключительной способностью вовлекать слушателя в эмоциональные состояния».

То, что называется одним словом

Две женщины держали в руках кимоно.

Они о чем-то спорили, несколько раз повторяя одни и те же слова.

Повернув обнову, обе переглянулись и сказали: «lki»>.

Их смех раскатился, смягчая произнесенное.

Почему бы не начать знакомство с японским языком со слова «Iki»? Это удивительное прилагательное! Ему посвящались целые книги. Его можно применять к самым разным предметам и ситуациям. Оно удивительно емко передает тонкость и филигранность японского языка. Европейцы пытаются переводить его словами «chic» (шикарный), «galant» (галантный) или «изящно», но ни одно из них – как беден слог Запада! – не способно передать все богатство оттенков, вкладываемое японками в одно короткое слово. В нем соединяются обаяние и кокетство, ощущение свежести тела и чувство гордости, достойное самурая. А еще в этом слове сквозит нескрываемый оттенок снобизма – изыскан но-элегантного равнодушия, пресыщенного суетной мимолетностью мира. Это придает предмету восхищения особую утонченность, далекую от наивной сентиментальности. Как много ассоциаций может пробудить одно-единственное слово!

Как точны и богаты оттенками реплики, брошенные жителями Страны Восходящего Солнца!

Исследования головного мозга японцев выявили удивительную вещь. Их левое полушарие – область, где располагается речевой центр, – оперирует не только со словами, но и с природными шумами, например, криками зверей, посвистом ветра, гулом набегающих волн, барабанной дробью дождя, звучанием музыкальных инструментов, а также нечленораздельными звуками, издаваемыми людьми: смехом, бессвязным бормотанием, всхлипыванием. Все механические шумы улавливает правая половина мозга. У неяпонцев все происходит как раз наоборот. Их мозг работает иначе!

Именно этим объясняется особая чуткость японцев к природе. Любые естественные звуки возбуждают их речевой центр. Все, что они видят и слышат вокруг, всю несказанную прелесть природы японцы способны переложить на язык слов. Само созерцание мира побуждает их называть то, что они видят. Им инстинктивно хочется выразить свои впечатления вслух, и речевой центр японца откликается на мельчайший внешний раздражитель, подбирая каждому услышанному тону свое неповторимое слово. Это мы механично повторяемся, говоря, что «дождь стучит по крыше, по асфальту, по лужам». В японском лексиконе для каждого из этих трех событий найдено свое отдельное слово, ведь эти звуки разнятся и как можно их называть одним и тем же глаголом? Это все равно, что, не вдаваясь в детали, именовать медведя, лису и землеройку одним-единственным словом «животное», разве что добавляя к нему прилагательные: «большое животное», «рыжее животное», «маленькое животное».

Тысячи отдельных слов используются японцами, чтобы передавать эффекты, которые мы – неуклюже и неудобоваримо – выражаем пространными, путаными фразами: «что-то непонятное колет мне кожу», «между облаками появляется просвет», «лежа на постели, я слышу, как набегают волны», и т.д., и т.п. Японцы словно смотрят на мир в лупу, пытаясь как можно точнее описать то, что видят. Кроме того, они очень часто пользуются звукоподражаниями, передавая на человеческом наречии то, что подслушали у деревьев или волн. Например, житель Токио, возвращаясь с работы в свою комнату-клетку, произносит «руи-руи», и его домочадцы, услышав эти мягкие, порывающиеся куда-то звуки, понимают, что на улице ветрено.

Провожу ночь в сельском доме

За пологом слышен стрекот – «рин-рин». Ему в ответ доносится новая, задорная песня – «чин-чирорин». [де-то рядом тяжелое, томное – «гаха-гаха». Кажется, все сверчки пришли к моему изголовью, напоминая, как коротка ночь, как коротка жизнь. Я сам похож на пленного сверчка, подвешенного в маленькой клетке.

В этом описании нет ничего необычного. Все виды сверчков поют на свой манер. Только мы. европейцы, этого не замечаем, а чуткое ухо японца по характерным звукам определяет, что за насекомое скрывается в ночной темноте, перебивая сон своей назойливой, призывной руладой. Левая половина мозга японца автоматически различает донесшиеся звуки и подбирает им адекватное, наиболее подходящее выражение. Этот сверчок бояр и боек, этот трещит, как – мозг европейца машинально ищет механический аналог, – например, радиоприемник, а этот ворчит устало и безнадежно. В общем, без японца не разберешься с этой музыкальной энтомологией.

Думают же японцы намного интуитивнее, чем жители Европы, и особенно бравые европейские мужланы. Интуиция помогает им быстро, – не прибегая к анализу, рассуждению, «пережевыванию», – выделять самое существенное. Не потому ли японцы так легко перенимают чужой, европейский опыт? Ведь они подсознательно определяют, что нужно, что важно, а что не заслуживает внимания!

Сам японский язык под стать их мышлению. Или, может быть, правильнее: они мыслят так, как их приучил к этому их собственный язык. В нем нет, например, спряжения глаголов. Мы говорим: «Я иду», «Ты идешь», «Он идет». Японец скажет: «Я идти», «Ты идти», «Он идти». Нет никакой разницы между единственным и множественным числом: например, «журнал» и «журналы» выражаются одним и тем же словом. Японский язык не принуждает человека анализировать, что было сказано. Он заставляет его догадываться, что могло быть сказано. Лишь контекст объясняет мысль. Все сказанное неповторимо живет в своем контексте.

Что ж, даже самый точный язык не передает намерения говорящего. Не лучше ли постигать намерения, чем понимать слова?

Уличный разговор не всегда докучает

Удивительный был день.

Прогуливаясь, дошли до магазина Хитати.

Из-за стеклянных ворот показалась белая рука.

Женщина по имени Тамако молвила, что помнит мое лицо.

Она красива, изящна и говорлива.

Я, прислонившись к стене, сказал: «Ты удивительная женщина!»

– «Ты тоже».

Если вдуматься, мы найдем этот разговор странным (а уж редактор точно возьмется за красный карандаш), ведь, доверяясь языковой логике, мы готовы счесть, что Тамако приняла своего собеседника за женщину, иначе бы добавила: «Ты тоже удивительный человек!» Японцы мыслят интуитивно, и потому им сразу же ясно, что наречие «тоже» в данном случае заменяет именно прилагательное «удивительный», а не подтверждает: «Ты тоже женщина». Для японца не нужно таких пространных объяснений. Из слов, предваряющих диалог, ему ясно, кто с кем беседует. Поэтому всюду, где интуиция позволяет восстановить смысл, можно безболезненно сокращать сказанное и написанное, не придавая значения тому, что мы, европейцы, называем «логическими неувязками». Японцы быстрее и легче нас домысливают сказанное. В их молчании – проницательность.

По этой причине японцы не испытывают никакой неприязни к омонимам – словам, которые одинаково пишутся или звучат, но означают совсем разное. В Европе и Америке к этим словам-двойникам относятся иначе. Их не любят. Они мешают понять сказанное, они задерживают внимание, они порождают путаницу. Они нарушают автоматизм восприятия.

Вот пара примеров. В средневековом английском широко использовались слова «queen» и «quean».

Первое означало «королева», второе – «распутница». И хотя по написанию слова были похожи, произносились они по-разному. Однако со временем язык менялся. Оба слова стали звучать одинаково. Называть «королевами» уличных женщин было оскорбительно для Ее Величества. Неудобного слова стали избегать как крамолы. Так, существительное «quean» быстро вышло из обихода. В современных словарях его приводят с пометкой «устаревшее».

Другой пример отсылает к временам пуританского засилья в Америке. С некоторых пор ансамбль из шести музыкантов, вопреки всякой логике, стали именовать квинтетом. Нет, количество музыкантов вовсе не сократили до пяти. Просто слово «секстет» напоминало ревнителям нравов и новым цензорам английского языка «нечто неприличное». Японцев подобное неблагозвучие не волнует.

Так, фирма «Seiko», выпускающая известные всему миру часы, не страдает у себя в стране от двусмысленности своего названия. «Сейко» по– японски означает не только «успех», но и «секс». В Европе, США или России любая серьезная фирма с таким скабрезным названием имела бы проблемы со сбытом своей продукции. Японцы же, как показывает опрос, не могут понять, как можно связать имя «Сейко» с чем-либо кроме успеха! Тем более что оба варианта этого слова пишутся разными иероглифами, а это в Японии очень важно!

Для японцев речь гораздо теснее связана с письмом, чем для нас. Если два слова произносятся одинаково, но пишутся по-разному, то это, считают они, разные слова. Схожесть их звучания даже не замечается японцами. Так обстоит дело со словами «gekkei» («лавр» и – «менструация») и «seibyo» («эпилепсия» и – «половая болезнь»). Порой японские омонимы обозначают даже противоположные по смыслу слова: например, «kouten» («бурная погода» и – «приятная погода»). Разница в написании делает эти слова непохожими. Если же японец в ответ на вопрос: «Какая завтра погода?» произнесет: «Kouten», то, чтобы не ввести собеседника в заблуждение, он непременно начертит пальцем на ладони нужные иероглифы, различая «бурю над городом» и «благолепие в небесах». Итак, полагаясь лишь на одну логику, выучить японский язык невозможно. Тут нужна интуиция.

В этой любви японцев к омонимам ощущается еще одна особенность их мышления. Оно гармонично, оно примиряет противоположности «Приятная» погода постепенно перетекает в «бурную»; оба этих состояния природы прекрасно дополняют друг друга. Наше «черно-белое мышление», привыкшее делить естество на непримиримые, враждующие друг с другом части, чуждо японцам.

В Японии вообще не любят что-то доказывать на словах и тем более яростно спорить друг с другом, что так присуще европейцам. Нет, там считают, что слова должны порождать гармонию, а не раздор.

Естественно, это имеет свои недостатки. Нечеткость, расплывчатость, двусмысленность понятий и представлений нигде так не опасны, как в юриспруденции. Именно здесь японский рассудок, как и язык, дает сбои. Невозможно окончательно определить правоту и неправоту, считает японец, ибо в любой ситуации каждый в чем-то прав, а в чем-то не прав. Истина присутствует везде. Ее крупица ведома каждому. А выводы из этого можно делать самые разные.

Не случайно японцы так охотно, без всякого стеснения, перенимают чужие достижения: каждый народ по-своему «избранный». Не случайно знаменитый фильм «Расемон», где несколько человек абсолютно по-разному рассказывают одну и ту же историю, снял именно японец Акира Куросава. Не случайно ни один японский политик не приехал в Перл-Харбор, где в декабре 1941 года была уничтожена база тихоокеанского флота США, и не покаялся, а вот мысливший в категориях римского права экс-канцлер ФРГ Вилли Брандт покаялся перед Польшей за преступления Третьего рейха.

То, чего нет

Лист бумаги пуст. Лишь в углу оставлена голая ветка. Птице на ней холодно и одиноко. Куда ни глянь, белый простор.

Еще средневековые художники изобрели принцип «yohaku no bi» – «красота белизны». Согласно ему, в живописи тушью ключевую роль играла пустота, белизна, то есть ненарисованное, так же как в речи важнее всего было невысказанное. Молчание дороже слов. Когда человек произносит что-то, он невольно подчеркивает, что его мнение отличается от мыслей собеседника. Именно поэтому он высказывает его. Если он думает одинаково с ним, следует молчать.

Когда два человека сидят лицом к лицу и молчат, эта ситуация кажется европейцу неудобной, а молчание – тяжелым, тягостным. Для японца же такая манера «вести беседу», не произнося ни единого слова, свидетельствует о духовной близости людей. В Японии считается даже, что влюбленные, подолгу болтающие наедине, на самом деле уже разлюбили друг друга. Иначе бы они понимали партнера без слов.

Подобная манера общаться немало вредит деловым контактам японцев и европейцев. Последние стремятся детально обсудить каждую мелочь. Японцы же, если что-то не вызывает у них возражений, предпочитают об этом молчать. Столь разные взгляды на юридические тонкости порождают путаницу.

Вообще японская манера вести разговор на взгляд западного человека довольно странна. Случалось, это приводило даже к политическим недоразумениям. Так, в начале семидесятых голов США вели с Японией переговоры о льготах на ввоз американских товаров в Страну восходящего солнца. Тогдашний премьер-министр Какуи Танака, выслушав доводы янки, ответил им словом «да», но произнес его медленно, протяжно, нерешительно. В дальнейшем выяснилось, что его манера соглашаться на первый взгляд была сродни нашему разочарованному «Да уж…», после чего внимательный собеседник должен понять, что ему дают отказ. С ним не хотят даже обсуждать эту тему. Этим растерянным «Да-а-а-а-а-а» извиняют собеседника за его бестактность. Поначалу американцы не знали этого и слушали. не вдаваясь в интонацию. Тем сильнее была их последующая досада.

Вообще говоря, слово «да» – разменная монета в устах японца. Он поддакивает, но верить ему нельзя. В этом не нужно подозревать двуличность, коварство или презрение к собеседнику. Нет, произнося слово «да», японец дает понять своему партнеру, что «слушает его», «понимает, о чем тот говорит». Японец пускает словечки «да», как мальчик – мыльные пузыри. Пройдет несколько мгновений, и японец может опровергнуть то, с чем только что вроде бы соглашался.

Кстати, в нашем обиходе мы тоже, слушая с глазу на глаз чьи– либо резоны, заинтересованно киваем. Когда приходит очередь отвечать, мы порой совершенно жестко и категорично даем отрицательный ответ. Это – не коварство, это – элементарная сосредоточенность. Наше внимание к сказанному подкрепляют механические жесты, их (японское) – певуче произнесенные слова.

Порой некоторые спрашивают, а ие молчат

Пришла неприятная хозяйка. Глядя мне в глаза, спросила: «Вы голодны?» Я поднялся и закурил.

Ни один нормальный японец не станет задавать такой глупый вопрос, ответ на который можно понять и без слов. Он просто подвинет человеку тарелку с едой. Зачем переспрашивать, если у гостя слюнки текут и глазки поблескивают?

Японские психологи отмечают, какое неприятное впечатление производит на них американская манера говорить за столом: «Please, help yourself.» Конечно, это произносится из самых благих побуждений: «Не мешкайте! Берите, что вам нравится!» Однако звучит это как «Угощайтесь сами! Никто вам не поможет, если вы промедлите!» Японская вежливость требует от радушного хозяина «предупреждать» пожелания гостей. Для этого надо обращать внимание на то, что им нравится, и вовремя подавать полюбившиеся им блюда. Заставлять гостя самого выбирать, что ему может понравиться, а что неаппетитно, – это верх неуважительности к человеку. Кстати, о вежливости! Японский язык необычайно богат на слова и словесные обороты, помогающие человеку «блеснуть отменной вежливостью». Имеется целый ряд градаций; их используют в зависимости от того, с кем говоришь. Иностранец, изучавший японский язык по самоучителю, внезапно теряет способность его понимать, если его собеседник из чувства уважения обращается к нему в изысканно-вежливой форме. Разом меняется вся лексика. Даже вместо слов «папа», «тетя», «дед» используются их редкие синонимы.

В Европе все совсем по-другому. Там за изысканной вежливостью часто скрывается лицемерие. Французский философ и знаток Японии Ролан Барт писал: «Вежливость Запада покоится на определенной мифологии личности. В топологическом отношении западный человек представляет собой нечто двойственное, состоящее из публичного, искусственного, фальшивого «внешнего» и личного «внутреннего». Но там, где считается достойной внимания лишь «внутренняя» ипостась личности, как следствие, теряют всякий интерес к ее светской оболочке, если пытаются лучше узнать эту личность». Поэтому, делал вывод Барт, «невежливость означает искренность», ибо – в нарушение поверхностных социальных ритуалов – апеллирует к «внутренней составляющей» личности.

Японцы думают вовсе не так, и эта особенность как нельзя ярче проявляется в их манере приветствовать друг друга низким поклоном, в котором мы по ошибке зачастую видим лишь заискивающее подобострастие.

Вот еще одно необычное для нас проявление вежливости: японцы стараются как можно реже говорить «о себе любимом».

Они всячески избегают местоимения «я», заменяя его лаже там, где мы-то наверняка не сумеем без него обойтись. Так, вместо фразы «Приходи ко мне!» по японскому этикету полагается говорить: «Приходи с мою квартиру!» В Я пони и – в отличие от нас – люди редко считают себя отдельными – пусть и крохотными, но независимыми – «атомами» или индивидами. Нет, здесь человек по-прежнему соотносит себя с коллективом, является частью его, остается его необходимым «винтиком».

Очевидно, это связано с тем, что на протяжении многих веков главным источником пропитания японцев был рис. Чтобы вырастить рис, его надо было постоянно поливать. В горных районах страны в одиночку рис невозможно полить; здесь люди действовали «в одной команде». Урожай можно было вырастить либо всем сообща, либо никому Американские индейцы или германские крестьяне действовали не так слаженно. Японцы же не имели права на ошибку. Не будет риса, начнется голод. Этот закон исстари впечатался в мозг крестьян. Теперь Япония давно уже шагнула в XXI век. Однако рис здесь сеют и сегодня. Сохранилась и крестьянская обшина, безжалостно истребленная в России революционерами. Вот, кстати, и один из главных «водоразделов» XX века, превративший японцев в скопидомов, присваивающих все пенное, что сотворено другими народами, а нас в разоренных побирушек, выпрашивающих все бросовое да фальшивое.