Текст книги "Знание – сила, 2001 №8 (890)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Глазами историка-современника

Как виделись события лета 1991 года со стороны? Замечательный российский историк Михаил Геллер в течение ряда лет вел в парижской газете «Русская мысль» регулярную хронику, выходившую раз в две недели. Автор «Истории Российской империи», книг о Платонове, Солженицыне, соавтор «Утопии у власти» Михаил Геллер выбрал для своей рубрики название «Глазами историка» – эта позиция позволяла ему рассматривать текущие события в СССР на широком фоне российской истории. «Хроники» Геллера были выпущены издательством «МИК» отдельным изданием – «Глазами историка. Россия на распутье. 1990-1995». Мы публикуем по этому изданию некоторые заметки Геллера, связанные с событиями августа 1991 года.

Из предисловия к отдельному изданию «Хроник»:

Историк не предсказывает будущее – для этого есть специалисты: гадалки. Он задает вопросы, которые помогают понять смысл сегодняшних событий, увидеть место человека в них, осознать, что мы живем в истории. Во многом она – дело человеческих рук.

7 июня 1991 Русский мятеж или советский компромисс?

Шесть лет перестроечных пертурбаций показали, что – к счастью – бунтарские настроения в стране Советов не популярны. В апреле этого года Адам Михник писал о своих впечатлениях после визита в Москву: «Я ходил по улииам, и мне казалось, что всюду разлит керосин, а людям дали спички». Бывший диссидент, а ныне депутат польского парламента, горячий сторонник компромиссов, «круглого стола», возможно, слегка преувеличивает, чтобы напугать «экстремистов».

Представить себе бунт сегодня в стране, имеющей могучие силы для «охраны порядка», чрезвычайно трудно. Таких прецедентов нет.

Вероятность бунта в Советском Союзе представляется ничтожной. Больше оснований для беспокойства вызывают разговоры о военном перевороте. О нем говорили, о нем продолжают говорить. О тревожных предчувствиях лучше всего свидетельствует появление в списке кандидатов на пост президента России двух генералов. Еще убедительнее – приглашение Борисом Ельциным полковника в качестве вице-президента.

Советская армия, которую – если послушать ее представителей – можно назвать сегодня «великим говоруном», заявляет о желании играть политическую роль. Способна ли она произвести военный переворот? Задаю этот вопрос, зная, что не СМ017 на него ответить, ибо не обладаю пророческим даром.

23 августа 1991 Переворот?

Техника государственного переворота тщательно разработана и хорошо известна всем, кто хочет свергнуть одну власть и установить другую. Есть различия в деталях, но в главном все перевороты сходны: захватываются стратегические центры столицы, берутся под стражу (если не ликвидируютея на месте) противники, формируется новая власть, обещающая всем (кроме врагов) все: не будем уходить в глубь веков. Танки в Москве стояли на перекрестках и летом 1953 года: Берия был арестован, а члены Президиума ЦК КПСС, считая себя заговорщиками, боялись ответного удара войск госбезопасности. Ровно через четыре года еще один заговор: Президиум ЦК смешает первого секретаря Хрущева, а тот организует контрзаговор и громит Президиум, в котором обнаруживает «антипартийную группу».

Ближайшим по времени образцом московского путча была попытка захвата власти в Литве в январе 1991 года: анонимная группа «верных коммунистов», использование вооруженных сил. Литовский путч закончился неудачей, ибо заговоршики рассчитывали на помощь Москвы, которая **е пришла.

Важнейшей особенностью всех перечисленных выше заговоров, контрзаговоров и переворотов было то, что можно назвать местом действия. Им была компартия, ее высший эшелон. Это понятно – в Советском Союзе, а также в «соцстранах» власть принадлежала партии, борьба за власть шла между партийными лидерами.

Главная особенность московского августовского путча – отсутствие упоминания компартии в декларациях заговорщиков. В обращении не встречается также слово «социализм», и можно понять, что и социализм, и партия ушли в подполье, постарались спрятаться за широкую спину государства, «великой советской державы».

Следовательно, перед нами – государственный переворот. Но так ли это? Что изменилось после создания ГКЧП и объявления Геннадием Янаевым, что он исполняет, начиная с 18 августа 1991 года, обязанности президента СССР? Если не считать исчезновения Михаила Горбачева – ничего не изменилось. У власти ост amp;чись те же самые люди, которых тщательно, одного за другим, подобрал лично Горбачев.

Это было совсем недавно – все еще отлично помнят, как добивался президент СССР избрания вице-президентом никому неизвестного серого комсомольско-профсоюзного деятеля. Как, после первой неудачной попытки, Горбачев настаивал на новом голосовании, которое позволило протащить Янаева, «вернейшего из верных», в кресло вице-президента. И все остальные члены ГКЧП – королевская рать Горбачева.

И нельзя даже сказать, что они ему изменили. Они всего-навсего выбрали одну из горбачевских линий, одну из множества, которые проводил президент, меняя их каждый день. В августе – он нес личину либерала и демократа, в январе – он был консерватором и реакционером. Заговоршики взяли на вооружение Горбачева январского, ударив им по Горбачеву августовскому.

Трудно называть «переворотом» ситуацию, в которой остается на месте вся структура государственной власти, кабинет министров в полном составе, вся структура партийной иерархии. Даже введение чрезвычайного положения нельзя считать признаком переворота, ибо уже около двух лет разные люди его требуют: его несколько раз просил ввести Горбачев, совсем недавно просил дать ему чрезвычайные полномочия премьер-министр Павлов. Страна шла к чрезвычайному положению. И – пришла.

Не было переворота. Был – заговор. История демонстрирует, что если заговорщики не обеспечивают себе всю полноту власти в течение 24 часов, вероятность удержания власти сокращается с каждым часом, одновременно нарастает сопротивление. Прежде чем остановиться коротко на оппозиции, следует отметить загадочный факт, не привлекший, как мне кажется, внимания комментаторов. Михаил Горбачев отлично знаком с историей свержения Хрущева; есть основания полагать, что он был уведомлен о готовящемся свержении первого секретаря. Сегодня история антихруневского дворцового переворота известна. Хрущев знал о заговоре, но не считал нужным принять меры, ибо не верил, что кто-то может свергнуть всемогущего Лидера. Нет сомнения, что знал о заговоре и Горбачев. Если об этом чирикали воробьи на всех крышах Парижа, Нью-Йорка и других столиц, не мог оставаться в неведении один только муж Раисы Максимовны. Видимо, и на этот раз самоуверенность и презрение к политическим друзьям помешали предотвратить опасность.

Но была у Горбачева еще одна гарантия. Наученный хрущевским опытом, Михаил Горбачев создал себе два центра власти: он носил не только шляпу президента, но и кепку генерального секретаря. Это ему не помогло, но заговорщики, лишив Горбачева президентского кресла, оставили ему – у них нет возможности поступить иначе – стул генерального секретаря. И возникла странная ситуация: опальный президент остается действующим генеральным секретарем ЦК КПСС. Снять Горбачева может только съезд партии. Коммунисты ушли в подполье так глубоко, что забыли на поверхности своего генсека. Вряд ли это повысит их престиж.

Это – третий удар. Первый нанес Хрущев, разоблачив сталинские «ошибки» на XX съезде. Второй удар был нанесен Центральным комитетом, снявшим Хрущева. В 1956 году плевали на мертвого идола. В 1964-м – на живого. Третий удар – 1991 года – был сделан по пустому месту: идола забыли.

«Мятеж не может кончиться удачей, тогда бы назывался он иначе». Удачный мятеж называется революцией. Неудачная революция обзывается мятежом. Удача или неудача определяется сопротивлением – наличием или отсутствием. Августовские заговоршики не могли не встретить сопротивления: в Москве находится второй центр власти, причем легитимной, избранной демократически, всенародным голосованием. Тысячу раз был прав (со своей точки зрения) Ленин, не желая иметь российской компартии, российских институтов власти: они автоматически создавали в столице страны двоевластие. Борис Ельцин, сильный своей легитимностью, не мог сдаться на милость заговорщиков. Возникла парадоксальная ситуация: Россия выступила против центра, Москва против Москвы.

Организация сопротивления заговорщикам осложняется тем, что не было переворота. Убрали Горбачева. Но разве не было это недавним требованием сотен тысяч москвичей, пришедших на Красную площадь? Борис Ельцин требует возвращения Горбачева, но в апреле он настаивал на том, чтобы президент СССР подал в отставку.

Одновременно – и, как мне кажется, нет в этом противоречия – сопротивление путчистам облегчается тем, что появление ГКЧП (вряд ли случайна ассоциация с Государственным комитетом обороны, созданным Сталиным 30 июня 1941 года, в дни, когда гитлеровское нападение поставило под угрозу существование страны) прояснило ситуацию. Виляющая политика Горбачева мешала до конца понять ее смысл, понять, что целью генсека-президента была реформа системы, которая не может быть реформирована. Сегодня появилась ясная, лишенная двусмысленности программа заговорщиков. Они хотят нормализовать ситуацию (в том смысле, в каком это слово применялось в Чехословакии после 1968 года), хотят реставрировать зрелый социализм в его самой созревшей форме. Читая обращение ГКЧП, молодеешь на 40 лет. До слез знакомая формула: идя навстречу пожеланиям трудящихся. Приятное сознание, что банда гуманистов дорвалась до власти: забота о грудных детях и пенсионерах представлена как главная их цель. А кроме того, они обещают дать каждому гражданину земельный участок для огорода и наконец-то решить продовольственную и жилищную проблемы, которые оставались нерешенными со дня Великой Октябрьской. Одновременно (и здесь мы переходим к серьезным вещам) заговоршики клянутся, что вернут Советскому Союзу статус великой державы. Иными словами, заставят весь мир снова бояться могучей силы потомков Ленина и Сталина. Добиться этого, как утверждает Г. Я наев со товарищи, нетрудно: необходимо ввести цензуру, подавить национальные движения, задавить частников и т.д. и т.п. Если Россия представит такую же ясную демократическую программу, она может стать центром сопротивления и притягательным центром для нового союза – федерации свободных независимых республик, для содружества народов.

Есть, конечно, и другой путь – более легкий и соблазнительный: компромисс между ГКЧП и Борисом Ельциным. Ближайшее время покажет – какой путь выберет президент России. В его власти решить: был переворот или его не было.

30 августа 1991 Самоубийство КПСС

Неделю назад я озаглавил свою хронику – «Переворот», снабдив слово вопросительным знаком. Мои размышления заканчивались уверенностью: во власти президента России решить – был переворот или его не было. Сегодня мы знаем: не было переворота, был неудачный заговор. Жалкие заговорщики арестованы и, если их будут спрашивать, расскажут о деталях путча. В числе поразительных, не перестающих удивлять странностей «янаевшины» – последствия августовских 63 часов.

Начиная расследование убийства, следователь залает обязательный вопрос: кому оно было выгодно? Первые результаты неудачного заговора очевидны: он принес пользу Борису Ельцину. он нанес сокрушительный улар компартии. Еще раз подтвердилась правота пословицы: пошли дурака Богу молиться, он лоб расшибет…

История свидетельствует, что реставрации после великих революций (величина революции определяется в первую очередь количеством пролитой крови) удаются очень редко, если вообще удаются. В отличие от английской (XVII в.), российская революция произошла в империи. В империи, следовательно, должна произойти и реставрация. Национальные вопросы, как показали годы «перестройки», отодвинут в сторону все другие – политические, экономические, социальные. К сожалению, национальное безумие плохо поддается лечению. Война в Югославии – еще одно свидетельство тому.

Исчезновение коммунистических оков открывает возможность освобождения народов и одновременно грозит взрывом национальных конфликтов. В огромной степени судьба страны будет зависеть от политики России, от ее отношения к империи. Можно еще раз вспомнить, что Михаил Бакунин считал, что есть только три модели политической власти в России: Романов – Пугачев – Пестель. Александр 1ерцен предвидел появление «Пугачева с университетским дипломом». Так после захвата власти большевиками называли Ленина. Михаил Горбачев имеет два вузовских диплома и не переставал колебаться. выбирая прототип. Может быть, в конце XX века время испытать еще одну модель – демократическую? Она, во всяком случае, могла бы помочь решить национальную проблему.

Юрий Левада

Август-91: несостоявшийся праздник?

Год назад, в июле 2000 года граждане России следующим образом оценивали события 19-21 августа 1991-го:

Победа демократической революции и покончившей с властью КПСС 9%

Трагические события, имевшие гибельные последствия для страны и народа 33%

Просто эпизод борьбы аа власть в высшем руководстве страны 46 %

Затруднились ответить 12%

Почти 80 процентов видят в том августе трагедию или просто эпизод. Как это часто бывает, мнения сильно разнятся в зависимости от возраста: для тех, кто моложе 50, это был скорее «эпизод», для пожилых – трагический перелом жизни. О демократической революции говорят прежде всего москвичи (каждый четвертый); собственно, только столичные жители тогда и были непосредственными свидетелями происходившего. Примечательно, что такое распределение мнений наблюдается уже много лет почти без заметных перемен.

Можно соглашаться или не соглашаться с наиболее распространенными оценками исторических фактов, далеко не всегда они являются верными. Но важно понять, почему в обществе доминируют именно такие представления.

Очевидно, что общество действительно мало знает о том, что же произошло в «те» дни. Точнее, многие слышали или читали, а москвичи и видели, как это происходило, но мало кто представляет себе, что же это было. Глубинный смысл событий никогда не виден вблизи и простым глазом.

Яркие впечатления бурных дней августа вскоре затмились сложными переживаниями, вызванными последующими потрясениями и разломами: развалом Союза,тяготами экономических реформ, политическими интригами, катаклизмами «в верхах» и тл.

Из бесславного провала опереточного переворота (ГКЧП) не получилось народного праздника, не утвердился в массовом сознании образ Августа как символического начала новой эпохи в истории страны. Народ (а точнее, тысячи встревоженных, а потом восторженных демократически настроенных москвичей) был скорее свидетелем, чем участником событий. Толпы людей на московских улицах возмущались бессмысленным вводом в город танковых колонн, тысячи составили знаменитое тогда «живое кольцо» вокруг Белого дома. «Символы протеста» противостояли «символам порядка». Реальное соперничество, как представляется, происходило на других уровнях – в сложных интригах и переговорах между тогдашней командой Ельцина и силовыми структурами (армия, госбезопасность), что и определило мирный исход конфликта.

Ближайшая, хотя и слабоватая, аналогия подобного хода судьбоносных событий в отечественной истории – Февраль 1917-го. Монархия обвалилась быстро, бесславно, при чисто зрительском участии «народа». Героев и победителей тогда не оказалось. А дальнейшее развитие событий сделало невозможным превращение Февраля в народный или официальный символ, праздник новой жизни. Известная британская формула смены правления («король умер – да здравствует король») в русском переводе приобрела примерно такой странноватый вид: «монархия умерла, да здравствует… неизвестно что».

Нечто подобное мы видели в том Августе. Бездарная попытка «военизированного» спасения партийного господства привела к обвальному и бесславному концу этого господства (а тем самым, и к гибели советской системы и советской империи, на этом державшихся). Но эта гибель не открыла «дней демократии прекрасного начала». Слава победителя заслуженно, но ненадолго досталась Ельцину – и довольно быстро была им растрачена (притом в большой мере зря). Возможность радикальной перемены власти – если она и существовала в момент августовского безначалия – была упущена Оказалось, что власть некому было брать всерьез и по-новому.

Водоворот событий Августа как будто застал врасплох все общественные силы страны, как консервативные, так и демократические; ни попытка гекачепистского переворота, ни ельцинский контрпереворот не были сколько-нибудь подготовлены. Хотя говорить о полной неожиданности происшедшего так же невозможно, как, например, о «неожиданности» германского наступления в июне 1941-го. Кризис перестройки и власти Горбачева разворачивается на протяжении полутора-двух лет, с 1990 года, а в конце года он стал очевидным, об этом кричали депутаты, члены политбюро, журналисты, генералы, патриоты. Военный переворот с конца года готовился почти по правилам гласности, с ведома или при участии президента Горбачева. Но никакая сторона не была готова к серьезному противодействию.

Отечественная демократия (точнее, настроения и группы демократической ориентации) практически целиком полагалась на добрую волю и возможности Горбачева, не имея ни сил, ни воли для того, чтобы определять и отстаивать собственные позиции. Поэтому не получалось у нее и влияния на ход событий.

За полузабытым Августом последовал всем памятный Декабрь, покончивший с великой советской державой. Главная жертва Августа – Союз ССР. именно это превращает память в трагическую для значительной части населения. Распространенная логическая ошибка («после того – значит вследствие того») побуждает многих винить в распаде СССР как будто бы победивших в августе демократов, Ельцина (все же чаще – Горбачева). Часто забывают о том, что предшествовало Августу: «суверенизация» и беспомощные попытки власти ей противостоять, кровавые «эксперименты» в Риге и Вильнюсе, попытка ввести военное положение в Москве в марте, лукавый референдум в апреле (с предложением «сохранить обновленный – неизвестно, кем и как – Союз»), «новоогаревский» процесс (бессмысленные дискуссии о федеративном или конфедеративном будущем развативавшегося Союза).

Распад СССР и сейчас воспринимается большинством российских граждан как трагическое событие. В марте 2001 года сожалели об этом 70 процентов, не жалели – 24 процента. Почти треть опрошенных считают, что разват державы был неизбежен, 60 процентов – что его можно было избежать.

Наиболее распространенные суждения о том, что можно было сделать десять лет назад для сохранения Советского Союза:

Своевременно преобразовать СССР в содружество равноправных демократических республик 38%

Заменить М. Горбачева на посту руководителя страны более решительным деятелем 26%

Воздержаться от "перестройки" и реформ 23%

Сохранить руководящую роль КПСС в стране 10%

Подавить твёрдой рукой сепаратистские движения в республиках 10%

Говорят, что история не знает сослагательного наклонения («что было бы, если…»). Но люди от такого способа размышления отказаться не могут, тем более что речь идет о недальней, «вчерашней» истории. В конкретной ситуации I991 года большинство перечисленных выше вариантов скорее всего просто были нереальными. Это показал 1991 год, то есть ход событий до августа и в самом августе. Ни у кого не было сил для того, чтобы сохранить Союз в прежнем виде или преобразовать его в жизнеспособное сообщество. Долго назревавшая «танковая атака» могла произойти раньше или позже (как известно, она была приурочена к попытке подписания Союзного – фактически федеративного – договора). Вряд ли это могло тогда серьезно повлиять на ход событий. Положение могло бы быть иным, если бы, скажем, в 1985 – 1986 годах вместо борьбы с водкой Горбачев со своей командой опередил «сепаратистов» и занялся реорганизацией государственного устройства. Но не было у этой команды ни достаточного авторитета, ни, по всей видимости, представления о том, насколько обветшала вся партийно-государственная конструкция. Да и самые решительные противники режима догадались об этом только в том же августе…

В августе 1991 года кризис системы перешел в агонию, которая продолжалась – по крайней мере, формально – до конца года, до спуска красного флага с Кремля. А выяснять, что делать дальше, стали уже после этого, в катаклизмах и конвульсиях 1992,1993, 1994-го и далее почти везде.

Государства, нации, граждане всегда и везде нуждаются в символическом подкреплении собственной консолидации, своей коллективной сущности. Такими символами служат определенные даты и места событий, имена героев и жертв, флаги, изображения, памятники, мелодии и пр. Причем любой символ имеет как свою историю, так и свою мифологию, второе важнее: чтобы превратить событие или знак в национальный символ, его значение чаше всего нужно раздуть, а то и просто выдумать.

Самая известная в мире праздничная дата – 14 июля, день взятия Бастилии, национальный праздник Франции – символ, «исторически придуманный». Историки знают, что на указанное число 1789 года королевская тюрьма была пуста, и защищать ее было некому, а причиной жертв была неразбериха среди восставших. А чтобы этот символ утвердился в официальном календаре, понадобилось чуть ли не 100 лет с революциями, реставрациями, войнами. Посмертно сохранившийся в нашем календаре красный день 7 ноября (25 октября), торжественный символ начала советской эпохи, включает чисто легендарные компоненты («залп Авроры», «штурм Зимнего дворца»).

Символы революционных надежд по мере стабилизации общественной системы сменялись символикой и стилем державного величия. Параллельно происходило вытеснение живого, эмоционального начала символики мертвящей казенщиной, которая никого не могла вдохновлять или консолидировать.

В Августе с шумом и грохотом на весь мир была как будто официально отвергнута (еще даже в масштабах доживавшего последние месяцы СССР) коммунистическая идеология со всеми своими формулами и символами. Вместе с ней – как многие ожидали – должна была исчезнуть и стена, десятилетия разделявшая «два мира». Формально так и произошло: появилась возможность без труда пересекать границы, читать и слушать «чуждые» тексты и пр. Но сохранились, а иногда даже укрепились внутренние барьеры, отделяющие «свой» мир от всего остального. Ушли в прошлое заклинания о непримиримой противоположности социализма и капитализма, а значительной части населения внешний мир все еще кажется чужим и враждебным, стремящимся Россию унизить, ограбить, поработить, расчленить и т.п. Поэтому довольно легко находят массовую поддержку призывы к противостоянию «Западу», неприятию ценностей свободы личности и демократического устройства общества. В массовом сознании работает логика басенной лисы: недоступный плод считается «зеленым», непригодным для «нашего стола».

Да и сами идолы и символы советского времени, опрокинутые Августом, никогда не были всерьез преодолены в массовом сознании. Соблазны «того» порядка, «того» равенства, «той» справедливости все еще живут и действуют на многих. В том числе – что стоит подчеркнуть – на заметную часть молодых людей, не имевших советского опыта.

…Как только стало известно о жалком конце «путча» ГКЧП, в Москве стали ломать памятники советским деятелям. Самый громкий эпизол восторженной расправы с символами – сокрушение памятника Дзержинскому в Москве перед зданием бывшего КГБ. (Возможно, массовый гнев тогда направили на статую, чтобы уберечь от него само учреждение.) Как вспоминал потом Ю. Лужков, после демонтажа «железного Феликса» в толпе раздавались призывы снять также громадный монумент Ленину на Октябрьской площади, и тогдашний вице-мэр столицы был готов это сделать; позднее время и обшая усталость помешали этому. Другие памятники (Свердлову, Калинину) сняли без большого шума. Но слом символов далеко не означат избавления от их влияния, то есть от влияния лозунгов и социальных мифов, которые за этими символами стояли. Публично – и то не слишком убедительно – осуждены «эксцессы» сталинских лет и преследования диссидентов, но не вся система полицейщины, доносов, массового террора и покорного власти правосудия. Пока сохраняются в людях восторженно-почтительные оценки организаторов и исполнителей грязной работы сыска и расправ, будут и попытки вернуть на свои места (не только на площадях, но и в умах, и душах людей) символы прошлого. И сами памятники будут оставаться скорее орудиями современного политического противостояния, чем знаками истории.

Своих же символов Август-91 не создал, и это служит одним из признаков его ограниченности, даже неуверенности в себе. Практически никем не воспринимается эта дата как праздничная. (Одно время, правда, пробовали устраивать некое действо пол странным именем «Виват, Россия!», потом – отмечать «день российского флага»; все это без малейшего успеха.) И осталась в качестве «изначального» праздника страны дата 12 июня, связанная с двусмысленной Декларацией 1990 года о российском суверенитете. Она бросила вызов союзной державности СССР, но не с позиций демократии, а с позиций узковатого российского патриотизма. Не стали организующими народную память символические (по сути, случайные) жертвы августовского уличного противостояния, воспоминания о них давно заслонили чудовищные и бессмысленные жертвы политических разборок в октябре 1993-го, а потом и чеченской бойни.

Во время демократических митингов конца восьмидесятых трехцветный флаг служил символом демократии, противостоявшей официально-советскому красному. В дни путча К. Боровой с товарищами пронесли по улицам Москвы к Белому дому громадное трехцветное полотнище, ранее опоясывавшее большой зал бывшего почтамта; через пару дней триколор был объявлен государственным флагом России. А позже, при режиме, который предпочитал символику и стиль скорее царской монархии, чем демократии, тот же флаг трактовапся уже как наследие царя Петра. И ничего удивительного (во всяком случае, по здравом размышлении) в том, что не найдя своей «Марсельезы», власть, при одобрении большинства населения, обратилась к державным мелодиям прошлого времени.

Сейчас трудно даже представить себе, что когда-нибудь – когда утечет много воды, крови и слез – Август-91 будет восприниматься как начало нового отсчета времени в отечественной истории. Все же исключить такой вариант нельзя.

ТЕМА НОМЕРА