Текст книги "Японские народные сказки: Десять вечеров"
Автор книги: Автор неизвестен Народные сказки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Дворец королевы кошек
У огневой горы Асо́ несколько вершин. Одна из них зовется Нэкодакэ – Кошачьей горой.
В старину жила на ее склоне королева кошек. Каждый год в ночь накануне праздника Сэцубу́н[53]53
Сэцубу́н – праздник весеннего солнцеворота. В этот день, чтобы отогнать злые силы, в домах рассыпают бобы, приговаривая: «Черти – вон, счастье – в дом». К воротам прикрепляют с этой же целью ветки остролиста с подвешенными к ним головами рыбок иваси.
[Закрыть] собирались к ней с поздравлением все почтенные кошки из соседних селений. В это время повсюду на этой горе можно было услышать кошачье мяуканье. Иные даже видели торжественное шествие кошек.
Как-то раз шел там по тропинке один запоздалый путник. Начало уже смеркаться. Как ни торопился он, а до конца пути еще было далеко. Кругом одни пустынные луга тянутся, сухой ковыль шуршит.
Путник уже был не в силах ни повернуть назад, ни идти дальше, так он устал. Жутко у него было на душе, да и голод давал себя знать. Сел он на тропинке посреди высокого ковыля и начал растирать одеревеневшие от ходьбы ноги.
– Ах, если бы где-нибудь здесь найти приют на ночь! – вздохнул путник.
Солнце зашло за края гор, и вокруг сразу потемнело.
Вдруг услышал он где-то над собой человеческие голоса.
«Значит, тут неподалеку есть жилье», – подумал путник. С трудом поднялся он на ноги и заковылял в ту сторону, откуда слышались голоса. Вскоре увидел он высокие ворота, а за ними великолепный дом.
«Кто бы мог подумать! Здесь – в такой глуши – и такие богатые палаты! – удивился он. – Может, пустят меня переночевать на одну ночь…»
И путник смело вошел в ворота. У входа в дом он окликнул хозяев. Выглянула на его зов какая-то женщина, как видно, служанка.
– Я сбился с пути, а на дворе уже темно. Позвольте мне переночевать здесь.
– Милости просим, – ответила женщина тихим, ласковым голосом. – Заходите в дом, – и провела его во внутренние покои. Оставшись один, путник вытянул свои усталые ноги и снова начал растирать их. Голод все сильнее мучил его. Подождал он, подождал и снова позвал хозяев.
Тут вышла к нему другая женщина и склонилась перед ним в таком низком поклоне, что спина у нее стала совсем круглая.
– Простите меня, но я с самого утра ничего не ел. В глазах темно. Не найдется ли у вас поужинать?
– Не извольте беспокоиться, сейчас подам. А может, тем временем хотите выкупаться? Горячая вода в чане готова, – услужливо предложила женщина. Указала она ему, как пройти в баню, и удалилась.
Путник, очень довольный, встал с места, чтобы идти в баню. Вдруг вошла в комнату еще одна женщина, не первой молодости. Поглядела она ему в лицо и ахнула от изумления. Потом, с опаской оглядевшись по сторонам, дружески с ним заговорила:
– Тебе, верно, не в догадку, кто я такая, но я-то тебя сразу признала. Скажи, как ты сюда попал?
Странно это показалось путнику. Незнакомая женщина разговаривает с ним, словно старая приятельница! Начал он ей рассказывать, как заблудился в горах.
Вдруг женщина шепнула ему:
– Сюда вам, людям, ходить нельзя. Здесь для вас гиблое место. Беги отсюда без оглядки, не то пропадешь!
– А что здесь может случиться со мной плохого? – удивился путник.
Замялась женщина:
– Не хочу я ничего дурного говорить про этот дом. Одно скажу: скорей убегай, спасайся! – повторила женщина, и так сердечно да ласково! Нельзя было ей не поверить.
– Ну что ж, послушаюсь тебя, уйду, коли так. Но нельзя ли мне сначала хоть поужинать, ведь я с голоду умираю. Да не худо было бы отогреться в горячей воде, – начал было путник, но женщина еще больше встревожилась:
– Не должна бы я тебе ни слова говорить, но пять лет тому назад, когда я еще жила у своих хозяев, ты очень любил меня. Бывало, вечером вылезу я из-под плетня по дороге к себе домой, а ты меня и по головке погладишь, и посадишь на колени, и за ушком почешешь. Я не забыла твоей ласки. Ведь я та самая пестрая кошка, что, помнишь, жила у твоих соседей. А здесь дворец нашей королевы. Если ты поешь тут и выкупаешься, то все тело у тебя обрастет шерстью и превратишься ты в кота. Понял теперь?
Вконец испугался путник. Поблагодарил он женщину от всей души и бросился опрометью вон, но, видно, успели пронюхать об этом в доме. Погнались за ним по пятам три молодые девушки с ушатом воды.
Бежит путник из последних сил, падая и спотыкаясь. Добежал он до крутого спуска в долину и оглянулся. Видит: вот-вот его настигнут. Не помня себя от страха, помчался он стремглав вниз с горы. Тут схватила одна из девушек черпачок и плеснула на него сверху горячей водой. Но путник уже был далеко. Всего лишь несколько капель до него долетело. Одна упала ему на шею под самым ухом, а две-три на его голые икры.
Наконец добрался путник до города, а оттуда благополучно вернулся к себе домой.
Первым делом спросил он у соседей, куда делась их пестрая кошка. Ушла, говорят, из дому и не вернулась. Стали подсчитывать, когда она пропала. Оказалось, ровно пять лет назад.
Скоро стал тот человек замечать, что растут у него клочки кошачьей шерсти на шее возле уха и на ногах, всюду, куда попали брызги воды. Часто он говаривал потом:
– Помедли я еще немного, непременно попал бы в свиту королевы кошек.
Ноппэрапон
В прежние времена холм Хоккэдза́ка возле города Кумамото был тихим и пустынным местом.
Как-то раз прошел слух, что там появляется ведьма-оборотень.
На самой вершине холма и у его подножия стояли два чайных домика, очень похожих друг на друга.
Каждый путник, раньше чем попасть в Кумамото, непременно заходил в чайный домик на вершине холма. Попивая горячий чай, радостный и веселый, он поглядывал вниз на город. А покидая Кумамото, путник непременно заходил в домик у подножия холма и за чашкой чая мысленно прощался с городом.
Как-то раз один человек дал обет посетить тысячу храмов. После долгих скитаний шел он в Кумамото.
На вершине холма паломник остановился и вздохнул с облегчением, увидев внизу крыши города. «Дай немного отдохну», – подумал он и зашел в чайный домик.
Видит паломник: стоит спиной к нему в глубине дома какая-то женщина и трудится над чем-то. Попросил путник у нее, поправляя завязки на своих дорожных сандалиях:
– Хозяйка, дай мне чего-нибудь горячего.
– Сейчас, сейчас, – отозвалась женщина, не оборачиваясь.
Захотелось паломнику с ней разговориться. Тут пришел ему на память один слышанный им в дороге рассказ.
– Послушай, хозяйка, это ведь холм Хоккэдзака?
– Да, как же, как же, он самый и есть.
– Слышал я, что в прежнее время здесь ведьма-оборотень водилась. Ну, а теперь появляется она здесь?
– Появляется, частенько ее видят!
– Хо! Скажите! Ну, а какова она видом? – спрашивает любопытный паломник, поглядывая на хозяйку.
– Ведьма-то? Какова она видом? А вот такая!
И с этими словами круто повернулась к гостю.
Взглянул он на нее и, завопив от ужаса, бросился вон из чайного домика, позабыв о своем дорожном мешке.
У женщины вместо лица был, что называется, ноппэрапон – гладкий шар без единой отметины. Не было на нем ни глаз, ни бровей, ни рта, ни носа.
Мчится паломник вниз по холму. Добежал до подножия и влетел почти без памяти в другой чайный домик. Задыхаясь, ухватился он за столб посреди домика, опомнился немного и кое-как добрел до скамейки. Смотрит: в чайном домике тоже стоит спиной к входу какая-то женщина и трудится над чем-то.
Стал он ей рассказывать дрожащим голосом про то, что с ним случилось:
– Ах, и набрался же я страху! Первый раз в жизни видел ведьму. А ты, хозяюшка, неужели не боишься жить в таком страшном месте?
– Я-то? Вот уж нисколько, – отвечает женщина, не оборачиваясь.
– Неужели! А я так чуть не умер от страха. Стоит вспомнить, так сразу холод пробирает.
Вдруг женщина в глубине дома спросила:
– А ведьма эта, поди, на меня похожа? – и повернулась к путнику. Взглянул он на хозяйку, а у нее тоже вместо лица – ноппэрапон – ни глаз, ни рта, ни носа, словно рыбий пузырь на шее качается.
У путника от ужаса встали волосы дыбом. Трясясь всем телом, стуча зубами, выскочил он опрометью из чайного домика и помчался к городу, прочь от страшного холма.
А вот что еще – рассказывают в городе Кумамото. Возле храма Хоммёдзи есть пустынная поляна. Как-то раз поздно ночью шел по ней один человек с фонарем в руках. И попался навстречу ему паломник.
– Постой минутку, посвети мне фонарем, – просит паломник.
– Зачем тебе?
– Да у меня ноговицы спустились, надо их хорошенько подтянуть.
– Что ж, посвечу, дело не трудное.
Поднес прохожий фонарь к самым ногам паломника, а у того на голых икрах множество страшных глаз так и сверкают. Уставились они все, не мигая, на него. Кинулся прохожий бежать. Бежал, бежал, вдруг увидел одинокий домик. То была харчевня, где по ночам лапшой торгуют. Бросился прохожий к хозяину харчевни, от страха так в него и вцепился.
– Что с тобой стряслось? – спрашивает хозяин.
– Ах, ужас такой, опомниться не могу! Встретил я сейчас паломника. Попросил он посветить ему фонарем. Дескать, ноговицы у него спустились. Посветил я ему, а у него на голых икрах всюду глаза, глаза, глаза… И все сразу на меня вытаращились! И не помню, как сюда добежал! – задыхаясь, рассказывает прохожий.
– Вытаращились, говоришь? Вот так или еще сильнее?
Тут хозяин обнажил свои ноги и показал их прохожему.
Взглянул прохожий, а у хозяина на икрах тоже сверкают множество глаз – еще страшнее, чем у паломника.
Тут, говорят, подкосились у прохожего ноги. Упал он и только к утру опомнился.
Вот что в старину бывало.
Последнее щупальце осьминога
Жил в прежние годы возле бухты Симоура один старый рыбак со своей женой. Заболел он ломотой в костях и слег в постель. Долго за ним ухаживала старуха, но ему все не становилось легче. Наконец говорит старик:
– Мне на еду и глядеть-то противно. Вот осьминога я поел бы. Может, мне бы и полегчало…
А пора стояла – дождливая. Прикрылась старуха большим зонтом и пошла на берег моря. Заглядывает она в щели между камнями, где осьминоги прячутся. Но не увидела ни одного.
Села старуха на скалу, закрыла глаза и молит:
– Боги, милостивые боги, помогите мне поймать осьминога, чтобы могла я вылечить моего старика!
Открыла она глаза и вдруг видит: показалось возле самых ее ног щупальце огромного осьминога.
Вот радость! Отхватила она это щупальце ножом, отнесла домой и накормила старика.
В первый раз за свою болезнь поел старый рыбак с охотой, и в самом деле стало ему немного полегче.
На другой день пошла старуха к расселине между камнями, – и опять осьминог высунул из нее свое щупальце. Отрезала второе щупальце старуха и накормила своего мужа.
На третий день случилось то же, и на четвертый, и на пятый… Приелось старику мясо осьминогов. Уж он и глядеть-то на него не хочет.
Но старуху жадность одолела. Стала она носить мясо осьминога на базар и все считала, сколько у него щупальцев остается. Наконец осталось у осьминога одно последнее щупальце. Но ведь и за него можно деньги выручить!
На восьмой день-рано утром поспешила старуха к морю. Наклонилась она к расселине между скалами, смотрит в воду… Тут вдруг обвилось вокруг ее шеи крепким жгутом последнее щупальце осьминога. Потащил осьминог старуху в морские волны.
Долго ждал ее старый рыбак и встревожился. Заковылял он на своих больных ногах к берегу, глядит по сторонам. Нигде старухи не видно. Наконец доплелся до прибрежных скал, заглянул в расселину…
Стоит его старуха на дне моря и держит над собой раскрытый зонт.
Завопил тут старик, не помня себя:
– Старуха, старуха, что ты там делаешь?
Кинулся он за нею в воду и утонул.
Говорят, что и сейчас, если поглядеть в том месте со скалы во время самого большого весеннего отлива, можно увидеть на дне моря старухин зонт.
Корабль-призрак
Случилось это в годы Хорэ́ки[54]54
Годы Хорэ́ки – 1751–1764 годы (по древней японской хронологии).
[Закрыть]. Однажды в осеннюю пору от побережья Мацума́э[55]55
Мацума́э – старинное название острова Хоккайдо, расположенного к северу от главного острова Хонсю.
[Закрыть] отплыл парусник. Было на нем семь человек команды во главе с кормчим Маго́скэ. Они возвращались к себе на родину в Ниига́та.
На третий день стал уже маячить вдали остров Садо и влево от него родной берег, как вдруг налетела внезапная буря. Море закипело, как в водовороте. Казалось, вот-вот парусник опрокинется вверх килем. Матросы бросились убирать паруса. А море бушевало все сильнее. Крикнул кормчий Магоскэ:
– Бросай груз за борт! Руби мачты!
Но тут набежала волна, высотой до самого неба. С грохотом обрушилась она на корабль. Корма раскололась надвое, нос корабля разлетелся в щепы, и матросы пошли рыбам на корм. Один лишь Магоскэ успел ухватиться за какую-то доску.
Море понесло его вдаль, словно обломок корабля. Дождь и ветер слепили его.
Лишь иногда удавалось ему, поднявшись на гребень волны, поглядеть вдаль, не покажется ли где парус? День склонился к вечеру, начало темнеть. Одна за другой набегали волны, похожие на громадных китов, подымали его на спину и снова бросали в пучину.
Магоскэ не мог понять, куда его несло течением, где берег, а где открытое море. Настает ночь, а навстречу ему не попалось ни одного корабля.
В отчаянии Магоскэ то умолял бога Ко́мпира[56]56
Ко́мпира (санскр. Кумбхира) – буддийское божество, охраняющее мореплавателей.
[Закрыть] о Спасении, то давал обеты богу Ия́хико[57]57
Ия́хико – бог синтоистского пантеона, чтимый в префектуре Ниигата.
[Закрыть]… Цепляясь за тонкую доску, он летел с гребня волны в пучину. Казалось ему, вот он, конец, пришел, но новый вал подхватывал его и выносил наверх.
Магоскэ было уже совсем отчаялся, как вдруг услышал громкие крики:
– Руби мачты! Бросай груз за борт! Держи руль!
Прямо на него в ночном мраке несся какой-то корабль. Собрав последние силы, Магоскэ завопил:
– Спаси-ите! Тону-у!
Вдруг он совсем близко от себя увидел полуразбитый корабль. Человек десять команды цеплялись за него, крича во весь голос.
Люди эти не походили на живых. Иссохшие, с синими лицами, они были видны, как смутные тени, в такой кромешной тьме, где, казалось, глаз ничего не мог бы различить. Весь корабль тоже выступил из мглы, не сливаясь с нею. Крик замер на губах Магоскэ. Корабль прошел справа от него и быстро стал удаляться.
Вдруг послышался отчаянный вопль многих голосов: «А-а-а!» И в тот же миг корабль разбило в щепы, а цеплявшиеся за него люди словно растаяли. Крики их стихли, только страшно грохотали волны.
«Корабль-призрак!» – подумал Магоскэ; вспомнились тут ему все страшные рассказы об этом корабле. Теперь он был рад, что один остался.
Но вдруг опять послышались крики:
– Руби мачты! Груз за борт! Держи руль! Погибаем! – И корабль-призрак появился снова. И снова люди цеплялись за него, призывая на помощь. Набежала волна и разбила корабль в щепы… Раздался опять тот же самый дикий вопль – такой ужасный, что, казалось, никто не мог бы услышать его дважды и остаться в живых. Виденье исчезло, лишь страшно загудели волны.
Не успел Магоскэ перевести дух, как снова ветер донес до него крики:
– Руби мачты! Груз за борт! Держи руль!
И все повторилось снова. Мольбы, призывы, проклятья, последний вопль погибающих… Неужели этому не будет конца? Сердце Магоскэ замирало, душа у него готова была расстаться с телом, но он не выпускал доски из рук и все-таки держался на воде.
Наконец забелел рассвет. С первыми его лучами корабль-призрак исчез навсегда. Ветер и дождь стали утихать, волны немного улеглись. Три дня носился Магоскэ по волнам и вконец обессилел от усталости и голода. В глазах у него было темно, руки одеревенели… К чему было дальше надеяться? Жизнь уже покидала его, как вдруг в море что-то мелькнуло… На волнах качалась связка соломы. Магоскэ поймал ее. Внутри, в полотняном мешочке оказались две сухие плети со стручками красного перца. Магоскэ съел стручков десять – и воспрянул духом. А тут вскоре его заметили с корабля, вытащили из воды и благополучно доставили в залив Ниигата, назад к родным берегам.
Чудо материнской любви
В старину, в далекую старину, жили на самом краю одного маленького городка старик со старухой. Торговали они сладкими тянучками амэ.
Однажды в темный зимний вечер постучалась в дверь их лавочки какая-то молодая женщина. Стоя за порогом, она робко протянула монету в три гроша.
– Вот, дайте мне, пожалуйста, немного ваших амэ…
– Что ж вы стоите на холодном ветру, госпожа? Заходите, обогрейтесь, пока мы завернем вам покупку.
– Нет уж, я тут постою.
Взяла молодая женщина сверток с лакомством и пропала во мраке.
Пришла она и на другой вечер.
Стали старики говорить между собой:
– Кто она такая и почему приходит в такую позднюю пору? Неужели у нее другого времени нет?
На третью ночь женщина пришла снова. А на четвертую старики спохватились: не монетку она им оставила, а сухой листок.
– Ах, обманщица! – заголосила старуха. – Пойди, старик, за нею вслед, она еще не ушла далеко. Кабы у меня глаза были получше, она бы мне не подсунула листок вместо монеты.
– Смотри, у порога комья красной глины… – удивлялся старик, зажигая фонарь. – И откуда только пришла эта женщина? По соседству у нас один белый песок.
Побрел он в ту сторону, куда незнакомка скрылась. Смотрит: отпечатков ног на снегу не видно, только комки красной глины след показывают.
«Да ведь здесь и домов-то нет, – думает старик. – Неужто она на кладбище пошла? Кругом одни могильные памятники».
Вдруг услышал он плач младенца…
«Верно, почудилось мне. Вот и стихло… Это ветер в ветвях свистит».
Нет, опять послышался детский плач, жалобный и глухой, словно из-под земли.
Подошел старик поближе. И верно, кто-то плачет под свежей насыпью могилы…
«Дивное дело! – думает старик. – Пойду-ка я разбужу настоятеля соседнего храма. Надо узнать, в чем тут тайна. Ужели в могиле живой похоронен?»
Разбудил он настоятеля. Пошли они к могиле с заступом.
– Вот эта, что ли? Здесь беременную женщину похоронили тому уж несколько дней, – воскликнул настоятель. – Умерла от какой-то болезни, не дождавшись родов. Да уж не почудилось ли тебе, старик?
Вдруг снова глухо-глухо послышался у них под ногами детский плач.
Стали они поспешно копать заступом. Вот показалась крышка нового гроба. Отвалили они крышку. Видят: лежит в гробу молодая женщина, будто спит, а на груди у мертвой матери живой младенец. И во рту у него сладкое амэ.
– Так вот чем она его кормила! Теперь я все понял! – воскликнул старик. – Велико чудо материнской любви! Нет на свете ее сильнее! Бедняжка сперва давала мне те монеты, что ей, по обычаю, в гроб положили, а как кончились они, принесла сухой листок… Ах, несчастная, она и за гробом берегла своего младенца.
Тут пролили оба старика слезы над открытой могилой. Разжали они руки мертвой женщины, вынули из ее объятий младенца и отнесли его в храм.
Там он и вырос, там и остался, чтобы всю жизнь заботиться о могиле своей матери, которая так сильно его любила.
Вечер шестой
Пять танов земли
Некогда в селенье Оку деревни Окадза́ки[58]58
Деревня Окадза́ки (в нее входило селение Оку) находится в префектуре Канагава. Варианты данной легенды широко распространены в Японии. Согласно некоторым из них, богач сам останавливает солнце взмахом веера, но за это бывает жестоко наказан. Например, поле проваливается сквозь землю и на его месте разливается озеро.
[Закрыть] жил один великий богач. Владел он множеством рисовых полей, и было среди них одно величиной в пять танов[59]59
Тан – единица измерения земельной площади. Пять танов – около половины гектара.
[Закрыть]. Называли его «полем без межей» – таким оно было широким.
Каждый год в мае, когда наступало время высаживать рисовую рассаду, богач нанимал несметное число работников. Если успеют они за один день закончить всю работу, богач бывал очень этим доволен и горд. Правда, не всегда это удавалось. Но уж на «поле без межей» непременно надо было посадить все рисовые ростки до единого в один и тот же день до захода солнца. Таков был старинный обычай в семье богача.
Однажды нанялась к нему в услужение молодая девушка тихого нрава и прекрасная собой. В крестьянских работах была она так сноровиста что никто не мог за ней угнаться.
Понравилась девушка богачу, и решил он выдать ее замуж за своего сына. Созвал он на совет всю свою родню. Но многие из его родичей воспротивились.
– Как можно, чтоб наследник богатого дома женился на простой поденщице! Где это слыхано!
Спорили, спорили и порешили вот на чем:
– Если успеет она засадить «поле без межей» до захода солнца, – что ж, значит, так тому и быть! Пусть войдет в нашу семью как законная жена.
Сказали об этом девушке. От радости она своим ушам не поверила.
Вскоре был назначен день испытания. Девушка в то утро не могла дождаться, когда солнце взойдет. С первыми его лучами поспешила она в поле.
Сажает девушка ростки так быстро, словно за ней зеленая дорожка сама бежит, по полю расстилается.
Хоть и долгие в мае стоят дни, но одной засадить поле в пять танов – неслыханное дело! Вот и полдень настал, но девушка не дала себе роздыху, не, подкрепила себя едой. Время дорого! Не поет она «песни посадки риса», не разогнет спины, не подымет головы. Скорее, скорее!
Много собралось на поле народу. Все хвалят девушку за быстроту и ловкость, да поторапливают: «Скорее! Скорее!»
Но вот уже солнце клонится к западу. Растут тени. Вот солнце края горы достигло, вот уже скрылось наполовину за горой. А девушке всего только один последний ряд остался. В отчаянье сложила она молитвенно руки и крикнуда солнцу:
– Солнце, остановись! Остановись! Подожди еще немного…
И вдруг в самом деле солнце воротилось вспять и снова всплыло над горою.
Снова начала девушка высаживать ростки, еще скорее прежнего, не уследить даже. Закончила она последний ряд, и лишь тогда солнце скатилось за горы так быстро, как падает мяч.
При виде этого чуда люди словно окаменели. Когда же пришли в себя, смотрят: девушка лежит ничком на поле, мертвая. Убил ее непосильный труд.
С того часа одно за другим посыпались на богача несчастья, и скоро обнищал он вконец.
Теперь в деревне давно уже ни у кого нет большого поля, а все по-прежнему место это зовется «Пять танов земли».
