Текст книги "Сочинения"

Автор книги: Августин Блаженный

Поверил ли Адам змию и силою какого довода он доведен был до греха. – Идолопоклонство Соломона.

58. Гораздо более интереса представляет вопрос, каким образом Адам, если бы он был духовным хотя только по духу, а не и по телу, мог поверить словам змия, будто Бог воспретил им вкушать плоды с того древа, зная, что если они это сделают то будут как боги по способности различения добра и зла: Творец как бы завидовал Своей твари в этом благе. Удивительно было бы, если бы человек одаренный духовным умом, мог этому поверить. Разве не потому ли, что он сам не мог этому поверить, ему и дана была жена, которая одарена была меньшим разумением и жила, может быть, еще по чувству плоти, а не по духу ума, почему Апостол и не приписывает ей образа Божия? Муж убо, говорит он, не должен есть покрывати главу, образ и слава Божия сый: жена же слава мужу есть (1 Кор. XI, 7). И так было не потому, чтобы женский ум не мог воспринять того же самого образа, так как по слову Апостола в благодати нет ни мужского, ни женского пола, а потому, что жена, быть может, еще не получила того, что создается в познании Бога, и должна была получать это постепенно под управлением и распоряжением мужа. Не напрасно Апостол говорит: Адам прежде создан быстъ, потом же Ева. И Адам не прельстися, жена же прелъстившися, в преступлении впаде (1 Тим. II, 13–14), т. е. чрез жену впал в преступление и муж. Ибо Апостол называет и его преступником, когда говорит: по подобию преступления Адама, иже есть образ будущего (Рим. V, 14). Но не называет его прельстившимся. Ибо и будучи спрошен, Адам не говорит: Жена, юже дал ecu со мною, прельстила меня, и ядох, а: Та ми даде от древа, и ядох. Между тем, жена говорит: Змий мя прельсти.

59. Разве вероятное дело, что Соломон, этот муж великой мудрости, признавал какую–нибудь пользу идолов? И, однако, он не мог устоять пред любовью к женам (3 Цар. XI, 4), которая влекла его к этому злу, делая то, чего, как он знал, не следует делать, чтобы не омрачить своих смертоносных удовольствий, в которых он утопал и погибал. Так точно и Адам после того, как жена прельстившись ела от запрещенного древа и ему дала, чтобы ели оба, не захотел опечалить ее, полагая, что она может затосковать без его утешения, раз он будет чужд её душе, и совершенно погибнет вследствие этого разъединения. Он побежден был не похотью плоти, которой еще не чувствовал в законе членов, противовоюющем закону ума, а некоторым дружеским благоволением, вследствие которого [человек] весьма часто оскорбляет Бога, опасаясь, как бы из друга не стать врагом; а что Адам не должен был так делать, это показало правосудное совершение божественного приговора.

60. Отсюда, он обманут был некоторым иным способом; но коварством змия, которым была прельщена жена, он, по моему мнению, не мог быть прельщен так, как могла она. Между тем, Апостол имел в виду в собственном смысле прельщение, вследствие которого то, чем жена была убеждаема, сочтено было ею истинным, хотя оно было ложно, т. е. будто Бог воспретил им прикасаться к древу познания добра и зла, зная, что, если они к нему прикоснутся, будут как боги, и таким образом как бы завидуя божеству тех, коих сотворил людьми. Но если даже мужем овладело некоторое желание сделать опыт вследствие своего рода умственного превозношения, которое не могло укрыться от Бога, так как муж видел, что жена не умерла, вкусив от запрещенного древа, как уже выше мы о том сказали, то все же, по моему мнению, он, раз одарен был умом духовным, ни в каком случае не мог поверить тому, будто Бог воспретил им плоды этого дерева по зависти. Что же больше? Склонение ко греху произошло так, как и могло оно произойти в них, а описано так, как оно должно читаться всеми, хотя бы и не многими понималось так, как должно.

Поверил ли Адам змию и силою какого довода он доведен был до греха. – Идолопоклонство Соломона.

58. Гораздо более интереса представляет вопрос, каким образом Адам, если бы он был духовным хотя только по духу, а не и по телу, мог поверить словам змия, будто Бог воспретил им вкушать плоды с того древа, зная, что если они это сделают то будут как боги по способности различения добра и зла: Творец как бы завидовал Своей твари в этом благе. Удивительно было бы, если бы человек одаренный духовным умом, мог этому поверить. Разве не потому ли, что он сам не мог этому поверить, ему и дана была жена, которая одарена была меньшим разумением и жила, может быть, еще по чувству плоти, а не по духу ума, почему Апостол и не приписывает ей образа Божия? Муж убо, говорит он, не должен есть покрывати главу, образ и слава Божия сый: жена же слава мужу есть (1 Кор. XI, 7). И так было не потому, чтобы женский ум не мог воспринять того же самого образа, так как по слову Апостола в благодати нет ни мужского, ни женского пола, а потому, что жена, быть может, еще не получила того, что создается в познании Бога, и должна была получать это постепенно под управлением и распоряжением мужа. Не напрасно Апостол говорит: Адам прежде создан быстъ, потом же Ева. И Адам не прельстися, жена же прелъстившися, в преступлении впаде (1 Тим. II, 13–14), т. е. чрез жену впал в преступление и муж. Ибо Апостол называет и его преступником, когда говорит: по подобию преступления Адама, иже есть образ будущего (Рим. V, 14). Но не называет его прельстившимся. Ибо и будучи спрошен, Адам не говорит: Жена, юже дал ecu со мною, прельстила меня, и ядох, а: Та ми даде от древа, и ядох. Между тем, жена говорит: Змий мя прельсти.

59. Разве вероятное дело, что Соломон, этот муж великой мудрости, признавал какую–нибудь пользу идолов? И, однако, он не мог устоять пред любовью к женам (3 Цар. XI, 4), которая влекла его к этому злу, делая то, чего, как он знал, не следует делать, чтобы не омрачить своих смертоносных удовольствий, в которых он утопал и погибал. Так точно и Адам после того, как жена прельстившись ела от запрещенного древа и ему дала, чтобы ели оба, не захотел опечалить ее, полагая, что она может затосковать без его утешения, раз он будет чужд её душе, и совершенно погибнет вследствие этого разъединения. Он побежден был не похотью плоти, которой еще не чувствовал в законе членов, противовоюющем закону ума, а некоторым дружеским благоволением, вследствие которого [человек] весьма часто оскорбляет Бога, опасаясь, как бы из друга не стать врагом; а что Адам не должен был так делать, это показало правосудное совершение божественного приговора.

60. Отсюда, он обманут был некоторым иным способом; но коварством змия, которым была прельщена жена, он, по моему мнению, не мог быть прельщен так, как могла она. Между тем, Апостол имел в виду в собственном смысле прельщение, вследствие которого то, чем жена была убеждаема, сочтено было ею истинным, хотя оно было ложно, т. е. будто Бог воспретил им прикасаться к древу познания добра и зла, зная, что, если они к нему прикоснутся, будут как боги, и таким образом как бы завидуя божеству тех, коих сотворил людьми. Но если даже мужем овладело некоторое желание сделать опыт вследствие своего рода умственного превозношения, которое не могло укрыться от Бога, так как муж видел, что жена не умерла, вкусив от запрещенного древа, как уже выше мы о том сказали, то все же, по моему мнению, он, раз одарен был умом духовным, ни в каком случае не мог поверить тому, будто Бог воспретил им плоды этого дерева по зависти. Что же больше? Склонение ко греху произошло так, как и могло оно произойти в них, а описано так, как оно должно читаться всеми, хотя бы и не многими понималось так, как должно.

КНИГА ДВЕНАДЦАТАЯ

в которой идет речь о рае и третьем небе, куда был восхищен Павел.

Подлежат рассмотрению слова Апостола о рае.

1. В одиннадцати предыдущих книгах мы рассмотрели текст свящ. Писания, надписываемого Бытие, с самого его начала до того пункта, как первый человек был изгнан из рая, и внесли из него в свое сочинение то, что могли, и так, как могли, или утверждая и защищая известное для нас, или же исследуя и разбирая неизвестное, – не столько предписывая, что каждый должен мыслить о темных предметах, сколько показывая необходимость изучения того, относительно чего мы остались в сомнении, и не позволяя себе пред читателем дерзости утверждения там, где не в состоянии были дать ему утвердительное суждение. Настоящая же двенадцатая книга, обработанная с таким же тщанием, какого требовал от нас подлежащий рассмотрению текст свящ. Писаний, будет посвящена подробнейшему раскрытию вопроса о рае, дабы не показалось, будто мы уклонились от разъяснения слов Апостола, в которых он разумеет, по–видимому, рай под третьим небом, говоря: Вем человека о Христе, прежде лет четыренадесяти: аще в теле, не вем, аще ли кроме тела, не вем, Бог весть, восхищена бывша таковаго до третиаго небесе. И вем такова человека: аще в теле, или кроме тела, не вем, Бог весть: яко восхищен бысть в рай, и слыша неизреченны глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати (2 Кор. XII, 2–4).

2. Спрашивают обыкновенно, прежде всего, что в этих словах Апостол называет третьим небом, а затем – хотел ли он, чтобы в них разумелся рай, или же после того, как был восхищен на третье небо, он восхищен был и в рай, где бы этот рай ни находился, так что если он был восхищен на третье небо, это не значит то же, что был восхищен и в рай, но сначала – на третье небо, и потом – в рай. Этот вопрос настолько обоюден, что, мне кажется, может быть разрешен в том только случае, если кто–нибудь на основании не настоящих слов Апостола, а других мест свящ. Писаний или очевидных данных, найдет что–нибудь такое, чем докажет, находится ли рай на третьем небе или не находится, так как представляется неясным что такое и само третье небо и как понимать его – относительно ли телесных или духовных вещей. Можно бы, конечно, сказать, что человек телом может быть восхищен только в какое–нибудь телесное место, но так как Апостол выражается таким образом, что он не знает, в теле ли, или вне тела был он восхищен, кто же осмелится сказать о себе, что знает то, чего не знал Апостол? При всем том, если не могут быть восхищены ни дух без тела в телесные места, ни тело – в духовные, то самое уже сомнение его (если только допустить, что Апостол пишет о самом себе) как бы вынуждает нас разуметь таким же образом и место, куда он был восхищен, т. е. так, что нельзя определить и распознать, телесное ли оно или духовное.

Апостол мог не знать, вне ли тела видел он рай, если он видел его в экстазе.

3. Ибо когда представляются нам во сне или в экстазе телесные образы, то мы совершенно не отличаем их от самых тел, пока, возвратившись к телесным чувствам, не приходим к сознанию, что имели дело с образами, которые воспринимали не при помощи телесных чувств. Кто, в самом деле, пробудившись от сна, не чувствует сейчас же, что видел грезы, хотя, когда видел их спящий, он не мог отличить их от телесных воззрений бодрствующих? Со мною, впрочем, знаю, случалось, (а потому, не сомневаюсь, могло или может случаться и с другими), что, видя [что–нибудь] во сне, я чувствовал, что вижу именно во сне, и даже сонный я чувствовал и был твердо убежден, что образы, которые во сне обыкновенно поражают нас своею несообразностью, не истинные тела, а представляются мне во сне. Но иногда, однако, я и ошибался: видя, напр., своего друга во сне, я старался убедить его, что видимые нами тела не истинные тела, а образы спящих во сне, хотя и сам он представлялся мне во сне же, как и они, – даже и то самое, что мы говорим с ним вместе, не истинно, а он видит теперь, сонный, что–нибудь иное, и не знает, вижу ли то же самое и я; впрочем, когда я усиливался убедить его, что это не сам он, я отчасти склонялся думать и так, что это именно он, с которым я, конечно, не говорил бы, если бы был убежден, что это не он. Таким образом, душа сонного, хотя удивительно и бодрствующая, может обманываться образами тел, как если бы это были самые тела.

4. В экстазе же я имел случай слышать только одного человека, и притом простолюдина, который едва мог выражать свои ощущения, но знал, что он и бодрствует, и видит нечто не глазами: «видела его, говорил он (пользуюсь, насколько могу припомнить, его собственными словами), душа моя, а не глаза''. Но он не знал, тело ли то было или же телесный образ. Ибо не был таким, чтобы мог различать подобные вещи, но в то же время был настолько простодушно искренним, что я слушал его с таким доверием, как если бы сам видел то, что, по его словам, видел он.

5. Вот почему, если Павел видел рай так, как Петру виделась спускающаяся с неба корзина (Деян. X, 11), или Иоанну все то, что он описывает в Апокалипсисе (Апок. I, 12), или Иезекиилю поле с костями мертвых и их воскресение (Иез. XXXVlI, I–10) или Исайи сидящий Бог, окрест Его серафимы и жертвенник, взятый с которого уголь очистил уста пророка (Иса. VI, 1–7), то ясно, что он мог и не знать, в теле ли он видел, или вне тела.

Апостол, будучи уверен, что видел третье небо, не был уверен, как видел.

6. Но если он видел вне тела и не телА, то возможен вопрос, были ли это телесные образы, или же субстанция, которая не представляет никакого подобия тела, как напр. Бог, как ум, или понимание или разум человека, как добродетели – благоразумие, справедливость, чистота, любовь, благочестие и все то, что только мы мысленно исчисляем, расчленяем, определяем, не видя ни их очертания, ни цвета, ни того, как они звучат, чем пахнут, какой имеют вкус во рту, чем оказываются для осязания со стороны тепла или холода, мягкости или твердости, тонкости или жесткости; а [созерцая их] при помощи зрения, света и представления другого рода, и притом такого, который гораздо превосходнее и несомненнее остальных.

7. Возвратимся же опять к словам Апостола и paссмотрим их с большею тщательностью, признав сначала за несомненное, что Апостол гораздо больше и несравненно полнее нас знал то, что мы стараемся знать так или иначе о бестелесной природе. Итак, если он знал, что ни в каком случае нельзя видеть ни духовных предметов посредством тела, ни телесных помимо тела, то почему же из того, что видел, он не распознал и того, как это мог он видеть? Ибо если он был уверен, что тО были духовные предметы, то почему не был в то же время и уверен, что видел их вне тела? Если же знал, что тО были предметы телесные, то почему не знал, что мог видеть их только посредством тела? Откуда же в нем возникает сомнение, в теле ли или вне тела он их видел, разве уж не сомневался ли и в том, были ли то тела, или телесные образы? Итак, посмотрим, прежде всего, что в составе его слов есть такого, относительно чего он не сомневается, и если потом останется в них что–нибудь такое, относительно чего он сомневается, то, может быть, из того, относительно чего он не сомневается, разрешится и вопрос, каким образом сомневается он и в этом.

8. Вем, говорит, человека о Христе, прежде лет четыренадесяти: аще в теле, не вем, аще кроме тела, не вем, Бог весть, восхищена, бывша таковаго до третияго небесе. Итак, он знает человека о Христе, четырнадцать лет тому назад восхищенного до третьего неба: в этом он нисколько не сомневается; не должны, следовательно, сомневаться и мы. Но в теле ли или вне тела человек тот был восхищен, в этом он сомневается, а отсюда, раз сомневается он, кто же из нас осмелится быть в том уверен? Разве не будет ли в этом случае последовательным с нашей стороны сомнение относительно третьего неба, куда, как он говорит, был человек тот восхищен?

Ибо если [в словах Апостола] указывается нечто действительное, то указывается в них и третье небо; если же в них дан только некоторый образ телесных предметов, не было и третьего неба, а указание на него сделано в том смысле, что Апостол, как ему казалось, достиг до первого неба, выше которого видел опять небо, достигши которого видел новое небо, и уже достигши последнего, он мог сказать, что был восхищен до третьего неба. Но что существовало третье небо, куда он был восхищен, в этом он не сомневается, и не хочет, чтобы сомневались и мы, ибо говорит вначале: вем, и затем ведет дальнейшую речь; так что тО, что, как говорит Апостол, он знает, может не считать истинным разве лишь тот, кто не верит Апостолу.

Небо, куда был восхищен Апостол, действительно было третье небо. – Затруднение, каким образом Апостол был уверен относительно виденного неба и не уверен относительно того, как он его видел.

9. Итак, Апостол знает человека, восхищенного до третьего неба; след. небо, куда [человек тот] был восхищен, было действительно третье небо, а не какой–нибудь телесный знак, который Моисей отличал и от самой субстанции Бога, и от видимой твари, в какой Бог являлся человеческим и телесным чувствам, настолько, чтобы сказать: покажи мне Тебе Самого (Исх. XXXIII, 13), а также и не какой–нибудь образ телесной вещи, который видя в духе, Иоанн спрашивал, что он собою означает, и получал в ответ, что это или город, или люди, или что–нибудь другое, когда видел зверя, или жену, или воды, или что–нибудь другое подобное (Апок. XIII, 1 и XVII, 3); но, говорит, вем человека восхищена бывша до третияго небесе.

10. Если же небом он хотел назвать духовный образ, подобный телесному [небу], в таком случае и его тело было также только образом тела, в котором он был туда восхищен; след. и своим телом он называл образ тела, как небом – образ неба. В таком случае он не старался бы и различать, что он знает и чего не знает, – знает человека, восхищенного до третьего неба, не знает же, в теле ли восхищенного, или вне тела, а просто рассказывал бы о видении, называя, что видел, именами тех предметов, которые видел. И мы, когда рассказываем о своих снах или о каких–нибудь откровениях в них, говорим: «Я видел гору, видел реку, видел трех человек» и т. п., приписывая этим образам те имена, которые имеют самые предметы, подобие коих мы видели; Апостол же говорит: «то знаю, а этого не знаю».

11. А если и то и другое представлялось ему образно, в таком случае то и другое он одинаково знал иди не знал; если же небо представлялось ему в своем собственном виде и потому он знал о нем, то каким образом тело того человека могло представляться ему образным?

12. В самом деле, если виделось ему телесное небо, почему же он скрыл, виделось ли оно ему телесными глазами? Если же он не уверен был, телесными ли глазами или в духе оно ему виделось, а потому и сказал: в теле или кроме тела, не вем, то каким образом не уверен был и в том, действительно ли телесное небо виделось ему, или же оно представлялось ему образно? С другой стороны, если виделась ему бестелесная субстанция не в образе какого–нибудь тела, а так, как созерцаются нами правосудие, мудрость и т. п., и таким было и небо, то, ясно, ничего подобного нельзя видеть телесными глазами, а потому, если он знал, что видел что–нибудь подобное, то не мог сомневаться, что видел не при помощи тела. Вем, говорит, человека… кроме, тела, не вем, Бог весть.

Разрешается то же самое затруднение.

13. Что де ты знаешь и, из опасения ввести верующих в заблуждение, отличаешь от того, чего не знаешь? – Человека, говорит, восхищенного до третьего неба. Но это небо было или тело, или дух. Если оно было телом и было видимо телесными глазами, почему же он знает, что оно существует, а не знает, что было им видимо в теле? А если оно было духом, в таком случае или представляло собою телесный образ, и тогда одинаково неизвестно как то, было ли оно телом, так и то, было ли видимо им в теле, или же было видимо так, как умом созерцается мудрость, т. е. без всяких телесных образов, и в таком случае известно, что не могло быть видимо при посредстве тела; след. или известно и то и другое, или то и другое неизвестно, или же известно то, что видимо было, а неизвестно то, при посредстве чего было видимо. Ибо бестелесная природа, очевидно, не могла быть видима при посредстве тела. Тела же хотя и могут быть видимы вне тела, но, конечно, не так, как при помощи тела, а совершенно отличным способом (если такой существует), почему было бы удивительно, если бы этот способ мог ввести Апостола в такое заблуждение или сомнение, чтобы, видя телесное небо не телесными глазами, он мог сказать, что не знает, в теле ли или вне тела его видел.

14. Остается поэтому допустить, что так как Апостол, с такою тщательностью различающий, что он знает, от того, чего не знает, не мог ошибаться, то, когда был восхищен на небо, он не знал и сам, в теле ли он был, как существует душа в живом теле сонного ли или бодрствующего человека, или в отрешении от телесных чувств в экстазе; или же совершенно вышел из тела, оставив его мертвым до тех пор, пока его душа, по окончании видения возвратилась в мертвые члены и он не то, чтобы пробудился, будучи раньше сонным, или пришел в чувства, будучи раньше погруженным в экстаз, а ожил, как бы совершенно мертвый. Поэтому, что, будучи восхищен на небо, он там видел, и что, как утверждает, знает, то он видел в собственном смысле, а не мечтательно. Но так как душа его, отрешенная от тела, совершенно ли мертвым его оставляла, или же сама находилась в нем каким–нибудь свойственным живому телу способом, а ум её был восхищен для созерцания и слышания неизреченных [тайн] видения, то он и не знал этого, а потому, может быть, и сказал: аще в теле или кроме тела, не вем, Бог весть.