Текст книги "Сочинения"

Автор книги: Августин Блаженный

«Но та лоза, которая, согласно предреченію самаго Господа, должна была распространить свои плодоносныя ветви по всей земле, разширялась темъ далее, чемъ более орошалась кровію мучениковъ, которые, въ безчисленномъ множестве умирая повсюду за истину Веры, производили то, что гнавшія ихъ царства должны были уступить имъ, и мучители ихъ, сокрушивъ свою гордую выю, сами обращались къ вере Христовой. Но надобно же было, чтобы сія самая лоза, какъ о томъ предрекъ Господь (Іоан. 15, 1 и далее), была очищена, и изъ ней вырублены были безплодныя ветви, подъ которыми разумеются все те люди, кои во имя Христово, но не для Его, а для своей славы, разсеявали повсюду ереси и расколы, и при противодействіи коихъ Церковь укреплялась более и более въ чистоте своего ученія и терпеніи. Все это, какъ предречено было, такъ и исполнилось; и какимъ образомъ первенствующіе Христіане, не видя еще исполненія сего, чудесами убеждались верить сему: такъ мы видя теперь, что это все исполнилось такъ, какъ предречено въ техъ книгахъ, кои написаны задолго до исполненія сихъ будущихъ событій, должны несомненно верить и тому, чему еще остается исполниться. Такъ между прочимъ въ техъ–же самыхъ книгахъ говорится объ имеющихъ наступить въ міре скорбяхъ, и о томъ последнемъ судномъ дне, когда граждане обоихъ городовъ (Іерусалима и Вавилона) воскреснутъ въ телахъ своихъ, и предъ судищемъ Христовымъ должны будугь отдать отчетъ въ делахъ своихъ (2 Кор. 5, 10; Рим. 14, 12). Ибо тотъ, кто благоизволилъ прежде прійти во смиреніи человеческомъ, придетъ некогда во славе своей власти, и отделитъ праведныхъ отъ нечестивыхъ, не только отъ техъ, кои совсемъ не хотели веровать въ Него, но и отъ техъ, кои хотя и веровали, но тщетно и безплодно, и первыхъ введетъ съ Собою въ вечное царство, а последнихъ предастъ вечной казни вместе съ діаволомъ. Но какимъ образомъ никакая временная радость не можетъ ни сколько сравниться съ радостію вечной жизни, какую будутъ иметь святые: такъ и никакое мученіе временныхъ казней не можетъ сравниться съ вечными мученіями грешниковъ».

«Итакъ, любезный братъ! укрепляй себя о имени и при помощи Того, въ Кого ты веруешь, противъ злоязычія техъ, кои смеются надъ нашею верою, и устами коихъ говоритъ самъ діаволъ, стараясь осмеять паче всего нашу веру въ воскресеніе. Доказательство своего воскресенія ты имеешь въ самомъ себе, когда ты видишь, что ты, не существовавъ прежде, теперь существуешь. Где была эта масса твоего тела съ его формою и членами за несколько летъ до твоего рожденія или даже до зачатія твоего во утробе матери? Не изъ сокровенныхъ ли недръ природы, при невидимомъ действіи въ образованіи оной Господа Бога, произошла она на светъ и по прошествіи определенныхъ періодовъ достигла до такой величины и приняла такой видъ? Неужели же для Бога, который въ одно мгновеніе ока выводитъ громады облаковъ и покрываетъ оными небо, труднее воспроизвести твое тело, каковымъ оно было, когда Онъ могъ создать оное, когда его еще не было? Итакъ верь твердо и несомненно, что все, что для глазъ человеческихъ кажется какъ–бы погибающимъ, все это цело для всемогущества Божія, по которому Онъ безъ всякаго труда и замедленія можетъ воздвигнуть все, если только потребуетъ сего Его правда; воскресенія же телъ потребуетъ Его правосудіе, дабы въ техъ–же телахъ люди отдали отчетъ въ делахъ своихъ, въ какихъ они творили оныя, и въ техъ же телахъ или удостоились небеснаго нетленія за дела благочестія, или за дела нечестивыя подверглись такому состоянію, въ которомъ тела ихъ не разрушатся смертію, но будутъ матеріею вечныхъ болезней. Итакъ, возлюбленный братъ! имея непоколебимую веру, старайся пріобресть добрые нравы. Бойся того места мученія, где ни мучители не престаютъ мучить, ни мучимые не умираютъ, потому–что смерть ихъ безконечна, и они не могутъ умереть въ мученіяхъ; и воспламеняйся любовію и желаніемъ вечной жизни святыхъ, где ни дело не будетъ въ тягость, ни успокоеніе не вожделенно; где не будетъ никакой печали въ душе, никакой болезни въ теле, и никакого недостатка, который бы ты пожелалъ предотвратить отъ себя или своего ближняго, и где все утешеніе будетъ составлять немолчно славимый Богъ и братія святаго града, въ Немъ и о Немъ блаженно живущіе. Ибо мы, – какъ по Его собственному обещанію можемъ того ожидать и надеяться, – будемъ тогда подобны Ангеламъ (Матф. 22, 30), и наравне съ ними наслаждаться лицезреніемъ Святой Троицы, которую мы ныне познаемъ только верою; потому–что, веруя тому, чего не видимъ, мы за таковую веру удостоимся увидеть то, чему веруемъ, и такимъ образомъ равенство Отца и Сына и Святаго Духа и единство самой Троицы, по которому сіи три суть единъ Богъ, не будемъ уже выражать словами веры и звучащими знаками, но будемъ созерцать съ чистейшею и пламеннейшею любовію въ безмолвномъ благоговеніи. – Сохраняя все сіе въ сердце своемъ, моли Господа, въ котораго ты веруешь, да защититъ Онъ тебя отъ искушеній діавола, и остерегайся, дабы какимъ–либо образомъ отъинуду этотъ врагъ не закрался въ твое сердце; потому–что онъ всюду ищетъ средствъ, какъ бы кого сделать участникомъ уготованнаго ему осужденія. Ибо не чрезъ однихъ только ненавистниковъ христіанскаго имени, которые скорбятъ о томъ , что это имя овладело всемъ міромъ, не преставая сами служить идоламъ и демонамъ, – діаволъ искушаетъ верующихъ, но и чрезъ техъ еретиковъ и отступниковъ, которые, какъ мы незадолго предъ симъ сказали, подобно дикимъ ветвямъ, отсечены отъ единства православно–кафолической Церкви; а иногда даже и чрезъ самихъ Іудеевъ. Но особенно надобно остерегаться, чтобы намъ не искуситься чрезъ техъ людей, кои находятся внутри самой православной Церкви, какъ плевелы до времени веянія, которыхъ Богъ терпитъ въ оной, какъ потому, чтобы чрезъ ихъ развращеніе укрепить въ вере и благоразуміи своихъ избранныхъ, такъ и потому, что и изъ числа ихъ–же самихъ многіе обращаются ко Господу и благоугождаютъ предъ Намъ; ибо не все чрезъ долготерпеніе Божіе собираютъ себе гневъ въ день гнева и откровенія праведнаго суда Божiя, но многихъ то–же долготерпеніе Всемогущаго приводитъ въ чувство спасительнейшаго раскаянія (Рим. 2, 4–5). Доколе таковые люди бывають въ Церкви, чрезъ нихъ укрепляется не только терпеніе, но и состраданіе техъ, кои идутъ правымъ путемъ. Поэтому ты многихъ увидишь пьяницъ, сребролюбцевъ, обманщиковъ, игроковъ, прелюбодеевъ, блудниковъ, колдуновъ, прорицателей и преданныхъ какимъ–либо другимъ нечестивымъ наукамъ, заметишь, что те самыя толпы наполняютъ церкви во дни христіанскихъ праздниковъ, кои въ празднества языческія наполняютъ театры, и увидевъ это (но что я говорю увидевъ, – когда ты среди техъ самыхъ, кои называются Христіанами, найдешь много такихъ, кои деллютъ не только подобныя, но еще худшія дела?), – можетъ–быть самъ соблазнишься сделать то–же; о! беги отъ сихъ греховныхъ покушеній! имя Христово не защититъ тебя, когда грозно будетъ судить тебя Тотъ, кто прежде былъ такъ милосердъ къ тебе. Ибо Онъ самъ предвозвестилъ это въ Евангеліи, сказавъ: не всякъ глаголяй Ми, Господи, Господи, внидеть въ Царствіе Небесное; но творяй волю Отца Моего, иже есть на небесехъ (Матф. 7, 21); мнози возглаголютъ Мне въ денъ той: Господи, ядохомъ предъ Тобою и пихомъ, и реку имъ: не вемъ васъ, откуду есте, отступите отъ Мене вси делателiе неправды (Лук. 13, 26–27); ибо всемъ таковымъ людямъ уготовано вечное осужденіе. Итакъ, когда ты увидишь, что многіе не только делаютъ это, но даже защищаютъ и советують: то держись закона Божія, и не подражай нарушителямъ онаго; потому–что ты не по ихъ образу мыслей, но по правде Того, кто далъ тебе законъ сей, судимъ будешь. Ищи поэтому сообщества съ добрыми людьми, которые вместе съ тобою любятъ Царя твоего, и которыхъ ты много найдешь, ежели самъ начнешь быть таковымъ. Если тебе пріятнымъ представлялось быть вместе съ теми нечестивцами на зрелищахъ и разделять съ ними удовольствіе при взгляде на какого–либо охотника или комедіанта: то во сколько кратъ пріятнее должно быть для тебя сообщество съ теми людьми, которые вместе съ тобою любятъ Господа, при которомъ никогда не посрамится любящій Его, потому–что Онъ и самъ непобедимъ и любящихъ Его делаетъ непобедимыми? Впрочемъ и на самихъ добрыхъ людей, кои предшествуютъ или сопутствуютъ тебе ко Господу, ты не долженъ полагать своей надежды, равно какъ и на самого себя, сколько бы ты ни преуспевалъ въ совершенстве; но надейся на одного Того, кто оправдываетъ ихъ и тебя; ибо одинъ Богъ неизменяемъ, а человекъ ненадеженъ. Правда мы гораздо пламеннее должны любить техъ, коихъ Господь оправдываетъ, когда по заповеди Его мы должны любить и неоправданныхъ, но иное дело любить человека, иное дело полагаться на него; первое Богъ заповедалъ, второе запретилъ (Іер. 17, 5). Если ты, при всехъ приключающихся тебе искушеніяхъ и огорченіяхъ будешь непоколебимъ въ своей вере, и не уклонишься отъ пути правды: то получишь великую мзду, тогда какъ те, кои поддаются въ семъ случае діаволу, и малой лишатся. Но будь всегда смиренъ предъ Богомъ, дабы Онъ не оставилъ тебе искуситися паче еже можеши (1 Кор. 10, 13)».

По окончаніи сей речи надобно спросить оглашаемаго, веруетъ ли онъ сему и хочетъ ли все сіе соблюдать, и если онъ торжественно исповедуетъ это: то его надобно назнаменать, и поступать потомъ съ нимъ по чиноположенію церковному. Касательно таинствъ, которыя должнымъ образомъ ему преподаны, ему надобно внушить, что хотя они суть видимые знаки вещей божественныхъ, но въ нихъ надобно уважать сіи самые невидимые предметы, и не такъ надобно принимать видъ, который освящается благословевіемъ, какъ принимается въ обыкновенномъ какомъ–либо случае. Должно также сказать ему, что означаетъ и та речь, какую онъ слышалъ, что въ ней скрывается и чему она подобна. Потомъ по сему случаю надобно вразумить его, что все, что въ Священномъ Писаніи изложено подъ чувственнымъ покровомъ, имеетъ духовное значеніе и относится къ святой и будущей жизни. Вообще надобно кратко сказать ему, что все, что читаетъ онъ въ каноническихъ книгахъ, имеетъ целію истину, святость и вечность, и ту любовь, о которой ты говорилъ ему, заметивъ ему при семъ, что подъ именемъ ближняго разумеются не только люди, известные намъ по родству, но и всякiй, кто можетъ быть съ нимъ въ томъ святомъ граде, и чтобы онъ не отчаявался въ исправленіи техъ, коихъ Господь терпитъ среди своей пшеницы, яко благость Божія, по слову Апостола (Рим. 2, 4), на покаяніе ихъ ведетъ.

Но если тебе эта речь кажется слишкомъ длинною, чтобы сказать оную при оглашеніи человека необразованнаго: то можно сказать и короче; но во всякомъ случае не надобно говорить длиннее ея, хотя бы и самый предметъ, о которомъ говорится, и слушатели требовали того. Но когда дело надобно произвести скоро: то смотри, какъ въ краткихъ чертахъ можно преподать все наставленіе. Положимъ, что пришелъ также кто–нибудь, желающій сделаться Христіаниномъ, – который на предложенный вопросъ ответитъ или не ответитъ то самое, что прежній: въ такомъ случае ты можешь составать речь свою следующимъ образомъ.

«Любезный брать! великое и истинное блаженство есть только то, которое обещано святымъ въ будущей жизни; а все видимое преходитъ, и все блаженство века сего, все утехи и пріятности минуютъ, и любящихъ оныя увлекутъ съ собою въ погибель. Отъ таковой погибели, т. е. отъ вечныхъ наказаній, милосердый Богъ, желая спасти людей, если только они сами не будутъ себе врагами и не воспротивятся милосердію Творца своего, послалъ въ міръ единороднаго своего Сына, т. е. Слово свое, равное Ему, чрезъ котораго Онъ сотворилъ все и который, оставаясь въ своемъ Божестве и не отступая отъ Отца, и ни въ чемъ не взменясь, но чрезъ воспріятіе человечества, въ смертной плоти пришелъ къ людямъ, дабы, какъ однимъ человекомъ, который первый былъ созданъ, т. е. Адамомъ, смерть вошла во весь родъ человеческій (Рим. 5, 12. 14. 18), потому–что человекъ тотъ согласился съ обольщенною діаволомъ женою преступить заповедь Божію, такъ и чрезъ одного человека – Iисуса Христа, который есть также истинный Богь, все верующіе въ Него, улучивъ прощеніе во всехъ грехахъ, вступили въ жизнь вечную».

«Все, что происходитъ ныне въ Церкви Божіей, и что во имя Христово делается во всемъ міре, все это за несколько вековъ уже предвозвещено было, и какъ предвозвещено, такъ и исполняется, дабы мы утверждались въ вере. Былъ некогда по всей земле потопъ для истребленія грешниковъ, и те, кои спаслись въ ковчеге, предъизображали судьбу будущей Церкви, которая ныне плаваетъ въ волнахъ века сего и древомъ Креста Христова спасается отъ потопленія. Аврааму, верному рабу Божію, изъ всехъ людей одному предвозвещено было, что отъ него произойдетъ народъ, который одинъ между всеми идолопоклонствующими народами будетъ почитать единаго истиннаго Бога, и все, что должно было по предреченію случиться въ семъ народе, такъ и исполнялось, какъ предречено было. Этому же самому народу предсказано было, что въ немъ явится Царь всехъ святыхъ и Богь, Iисусъ Христосъ, который по плоти будетъ происходить отъ семени Авраамова, дабы все те были чадами Авраама, кои будутъ подражать вере его: – такъ и исполнилось; Христосъ родился отъ Девы Маріи, которая была изъ рода же Авраамова. Пророки предсказали, что Онъ піострадаетъ на кресте отъ того–же Іудейскаго народа, взъ котораго Онъ происходилъ по плоти: – такъ и случилось. Предвозвещено было, что Онъ воскреснетъ, и – воскресъ; и, согласно съ темиже предреченіями Пророковъ, вознесся на небо и послалъ ученикамъ своимъ Святаго Духа. Предвозвещено было не только Пророками, но и самимъ Господомъ Iисусомъ Христомъ, что Церковь Его распространится по всему міру и утвердится чрезъ мученичество и страданія Святыхъ, и – предвозвещено было тогда, когда имя Его еще неизвестно было язычникамъ, а если и известно, то служило предметомъ посмеянія: – и однако жъ чрезъ возвещеніе чудесъ, которыя Онъ творилъ Самъ или чрезъ Своихъ служителей, мы видимъ, что ныне выполняется, что предвозвещено было, когда и сами цари земли, гнавшіе прежде Христіанъ, покоряются имени Христову. Предвозвещено было также, что въ Церкви Его возникнутъ многія ереси и расколы, и подъ Его именемъ пройдутъ по всемъ местамъ, где только могутъ: – такъ и исполнилось. Неужели же теперь не исполнится и остальное изъ всего того, что предвозвещено было? Очевидно, какъ исполнились те предреченія, которымъ пришло свое время, такъ исполнятся и те, коимъ еще придетъ оное. Къ числу неисполнившихся событій относятся бедствія и скорби праведныхъ, и день последняго суда, въ который Господь, воскресивъ всехъ мертвыхъ, отделитъ отъ праведныхъ всехъ нечестивыхъ, и не только техъ, кои находятся вне Церкви, но и всехъ техъ, коихъ Онъ по долготерпенію Своему, въ надежде ихъ исправленія, блюдегь въ оной, какъ мякину на гумне до времени веянія, – предастъ вечному огню. А те, кои смеются воскресенію мертвыхъ, думая что истлевшая плоть возстать уже не можетъ, воскреснутъ, чтобы получить въ оной наказаніе; и Господь покажетъ имъ, что Онъ такъ–же силенъ въ одно мгновеніе воскресить тела ихъ, каковы они были, какъ и произвелъ овыя, когда ихъ еще не было. Все же верующіе, кои будутъ царствовать со Христомъ, такъ воскреснутъ въ телахъ своихъ, что, изменившись, удостоятся ангельскаго нетленія, дабы, по обещанію Господа, быть подобными Ангеламъ, и вместе съ ними немолчно славить Бога и жить въ Немъ и о Немъ въ такой радости и такомъ блаженстве, какого человекъ ни выразить, ни представить не можетъ».

«Веруя всему этому, бойся искушеній, дабы врагъ твой діаволъ, старающійся всякаго увлечь съ собою въ погибель, не соблазнилъ тебя или чрезъ техъ людей, кои находятся вне православно–кафолической Церкви, каковы или язычники или еретики, или даже чрезъ техъ, кои внутри оной ведутъ непотребную жизнь, каковы чревоугодники, сластолюбцы, волхвователи, любители зрелищь и демонскихъ наукъ, и вообще все сребролюбцы и гордецы, или ведущіе какой–либо другой образъ жизни, воспрещенный закономъ. Не подражай таковымъ людямъ, но ищи сообщества съ людьми добрыми, которыхъ ты легко найдешь, если самъ будешь таковымъ, – дабы вамъ всемъ совокупно почитать и любить своего Господа, который самъ составляетъ все наше сокровище, и благостію и красотою коего мы и въ той вечной жизни будемъ наслаждаться. Любить же Его надобно не такъ, какъ мы любимъ какой–либо видимый предметъ, но какъ любимъ премудрость, истину, святость, правду, любовь или что–либо подобное, и притомъ не каковы оне бываютъ въ людяхъ, но каковы въ самомъ источнике вечной и неизменной премудрости. Итакъ, если ты увидишь какихъ–либо людей, кои любятъ это; то и пристань къ ихъ обществу, дабы чрезъ Iисуса Христа, Ходатая Бога и человековъ (1 Тим. 2, 5), ты могъ войти въ примиреніе съ Богомъ. О людяхъ же развратныхъ, хотя бы они и были въ пределахъ Церкви, не думай, чтобы они вошли въ Царствіе Небесное, потому–что въ свое время они отделены будутъ, если въ сей жизни не сделаются лучшими. Такимъ образомъ добрымъ людямъ последуй, злыхъ терпи, но всехъ люби, потому–что не знаешь, какимъ завтра будетъ тотъ, кто ныне былъ злымъ; не люби только ихъ неправды, но ихъ самихъ люби, дабы они познали правду, потому–что намъ заповедана не только любовь къ Богу, но и любовь къ ближнему, и въ сію обою заповедiю весь законъ и пророцы висятъ (Матф. 22, 40). Закона сего никто не можетъ исполнить, какъ только принявшій дары Святаго Духа, равнаго во всемъ Отцу и Сыну; ибо Богъ троиченъ, и на сего Бога должно быть возложено все наше упованіе. На человека нельзя возлагать онаго, каковъ бы онъ ни былъ; ибо иное Тотъ, кемъ мы оправдываемся, и иное те, съ коими оправдываемся. Но не чрезъ одне похоти діаволъ искушаетъ насъ, но и страхомъ гоненій, болезней и самой смерти, и если все это человекъ перенесетъ за имя Христово въ надежде живота вечнаго, онъ удостоится великой награды; если же уступитъ діаволу, то съ нимъ осудится. Но делами милосердія во смиреніи сердца можно умолить Господа, да не оставитъ Онъ рабовъ своихъ искуситися паче, еже можемъ, но сотворитъ со искушеніемъ и избытіе, яко возмощи намъ понести (1 Кор. 10, 13)».

Печатается по изданiю: Блаженнаго Августина, епископа Иппонійскаго О томъ, какъ оглашать людей необразованныхъ. // Журналъ «Христiанское чтенiе, издаваемое при Санктпетербургской Духовной Академiи». – 1844 г. – Часть III. – С. 3–77.

О порядке

Книга 1

Предисловие

1

Исследовать и познавать порядок вещей свойственно, Зиновий, всякому; но, в то же время, постигнуть и разъяснить тот общий порядок, которым держится и управляется этот мир, дело весьма трудное и редко осуществимое. К тому же, если даже кто–то и достигает этого, то не может достигнуть другого, а именно: найти для столь божественных и таинственных предметов слушателя достойного как по добродетельной жизни, так и по некоему складу своих научных занятий. Тем не менее, некоторые лучшие умы ничего так страстно не доискиваются, а наблюдающие с возможным мужеством своего рода скалы и бури этой жизни – ничего с большим усердием не стараются узнать и изучить, как то, каким образом так бывает, что Бог о делах человеческих печется, а, между тем, в этих человеческих делах всюду и всегда такая превратность, какую трудно приписать не то что божественному, но даже и рабскому управлению, если, конечно, дать такую власть рабу. Посему принимающим близко к сердцу этого рода вопросы остается, как бы по необходимости, прийти к заключению, что божественное провидение не простирается до этого дальнего и дольнего, или что все это зло в действительности совершается волею Божьей. И то, и другое нечестиво, но особенно – последнее. Хоть, впрочем, прийти к тому мнению, будто что–либо оставлено Богом, равно и невежественно, и в высшей степени опасно для души. Никто, однако, не станет никого винить за то, что тот сделать не в силах. Да и хула в пренебрежении гораздо извинительней, нежели хула в злости и жестокости. Поэтому разум, не чуждый благочестия, как бы вынужден полагать, что божество не может управлять этим земным миром, или – что оно скорее пренебрегает и презирает его, чем управляет им так, что всякая жалоба на Бога была бы еще жалобою кроткой и не заслуживающей порицания.

Но кто настолько слеп умом, что усомнится приписать божественному действию и управлению все то разумное в движении тел, что происходит независимо от человеческого распоряжения и воли? или, быть может, припишет случайности образование так точно и тонко соразмеренных членов каких–либо самых малейших животных? а если отвергнет случай – должен будет признать в этом дело разума. Да и во всей совокупности природы, разве осмелимся мы, руководствуясь какими–нибудь бреднями суетного мнения, представлять чуждым таинственному волению Верховного Правителя то, что в каких–либо отдельных предметах удивляет нас своим устройством, нисколько не нуждающимся в искусстве человеческом? Напротив, это–то и поражает, что члены блохи расположены и организованы удивительнейшим образом, а человеческая жизнь, между тем, вращается и течет в непостоянстве бесчисленных превратностей. Но ведь это то же самое, как если бы кто–нибудь, имея до такой степени слабое зрение, что взор его на мозаичном полу не мог бы охватить пространство, большее одного квадратика, стал бы укорять художника за неумение давать этим квадратикам порядок и известное расположение. Разве виноват художник в том, что его критик не способен воспринимать его мозаичные работы, сливающиеся во всей своей совокупности в одно прекрасное целое? Но ведь именно это и происходит с теми недалекими людьми, которые, не будучи в силах своим слабым умом объять всю совокупность и гармонию вещей, если что–нибудь причиняет им вред, и, по их мнению, этот вред велик, считают, что и во всем прочем царит великая мерзость.

2

Важнейшая причина этого заблуждения заключается в том, что человек не знает самого себя. Чтобы познать себя, нужна большая привычка отвлекаться от чувств, сосредоточивать душу и удерживать ее саму в себе. А этого достигают лишь те, кто всякие раны мнений, наносимые течением обыденной жизни, или прижигают уединением, или излечивают, занимаясь свободными на уками. Возвращенная таким образом самой себе душа постигает, в чем состоит красота вселенной (universitatis), правильно названной так от слова «единство» (abuno). Подобная красота недоступна душе, которая обращена на множество отдельных предметов, с жадностью гоняется за нищетой и не знает, что ее можно избежать простым удалением от толпы. Под толпой же я понимаю не людскую толпу, а толпу всего, что действует на чувства. И неудивительно, что душа терпит тем большую нищету, чем большее количество старается охватить.

Как бы ни был обширен круг, в нем есть одна средняя точка, к которой склоняется все, называемая геометрами центром, и хотя части его окружности могут быть делимыми бесконечно, в круге нет другой такой точки, от которой бы все прочие находились на равном расстоянии и которая господствовала бы над всеми, словно по некоему праву уравнения. Выйди отсюда в какую–либо часть круга, и потеряешь все, чем множество держится в единстве. Так и душа, вылившись из самой себя, рассеивается в некоторой беспредельности и истощается до полной нищеты, поскольку ее природа принуждает ее во всем искать одного, а множество находить его мешает.

Смысл сказанного мною, причину, от которой зависит заблуждение душ, а равно и то, каким образом все сливается в одно и является совершенным, а грехов все же следует избегать, – все это ты, мой Зиновий, легко поймешь. Ведь мне хорошо известны и твои природные дарования, и твоя душа, любящая красоту всякого рода без страстной неумеренности и нечистоты. Эта печать будущей в тебе мудрости служит тебе во имя Божье защитой против гибельных страстей; не бросай своего дела, увлекшись ложными удовольствиями – ничего не может быть гнуснее и опаснее подобной сделки.

Итак, поверь мне, ты постигнешь все, о чем шла речь выше, если предашься научным занятиям, которые очищают и образовывают душу, хотя бы она прежде и вовсе не была способной воспринять семена божественной мудрости. Каким образом все это может случиться и к какому приведет порядку, что сулит разум учащимся и добрым, какую жизнь проводим мы, твои друзья, и какой плод собираем от своего благородного досуга, – все это, полагаю, ты узнаешь из этих книг, более приятных нам твоим именем, чем нашей обработкой, особенно если и ты сам, избирая лучшее, захочешь ввести и включить себя в тот порядок, о котором я тебе пишу.

Когда болезнь желудка принудила меня оставить школу, – меня, который, как тебе известно, и без подобной крайности задумывал бросить все и предаться философии, я тотчас же перебрался на дачу ближайшего друга моего Верекунда. Нужно ли говорить, что это – с охотно данного им согласия – ты ведь прекрасно знаешь редкое благоволение этого замечательного человека к людям вообще, и ко мне в частности. там мы рассуждали обо всем, что казалось нам полезным, благоразумно избегая резких споров, ибо, как я заметил, несдержанность в выражениях и неумеренная горячность усугубляли мою болезнь. да и к тому же, если бы нам захотелось что–либо записать, куда легче припомнить неторопливую и рассудительную беседу. Диспуты, или, если угодно, состязания вели со мною Алипий, мой брат Навигий и Лиценций, неожиданно увлекшийся поэзией. В то же время возвратился с военной службы Тригеций, который, как ветеран, полюбил историю. Имели мы кое–что для этого и в книгах.

Состязание первое

3

В одну из ночей, бодрствуя по обычаю, я молча размышлял сам с собой обо всем, что только приходило на ум. Из любви к исследованию истины у меня развилась привычка размышлять по ночам. При этом я не позволял юношам отвлекать меня от этих ночных бдений своей болтовней. Впрочем, я к ним несправедлив, ибо они и в продолжение целого дня изрядно трудились, да частенько еще пытались продолжать свои рассуждения далеко заполночь, что мне казалось уже чрезмерным. Кроме того, я хотел приучить их, помимо разговоров и книг, работать в тишине, наедине со своею душой.

Итак, повторяю, я бодрствовал, когда вдруг до моего слуха донесся шум воды, протекавшей позади бань, и я вслушался в него внимательнее обыкновенного. Мне показалось тогда очень странным, что пробегавшая по булыжнику вода журчала то внятнее, то глуше. Я задумался о том, какая могла быть тому причина, и, признаюсь, не придумал никакой. В это время Лиценций, ударив по дереву своей кровати, вспугнул докучливых мышей и этим дал понять, что не спит.

Тогда я сказал ему:

– Обратил ли ты внимание, Лиценций (ибо я вижу, что муза твоя засветила огонь для твоих ночных занятий), как неодинаково шумит этот поток?

– Для меня, – ответил он, – это не новость. Как–то я, мечтая о хорошей погоде, проснулся и прислушивался, не идет ли дождь. Тогда я и обратил внимание на то, как странно шумит эта вода.

То же подтвердил и Тригеций, ибо и он, лежа на своей кровати в той же спальне, бодрствовал, хотя мы о том и не знали. Сейчас в Италии даже зажиточные люди редко могут позволить себе жечь светильники всю ночь, так что у нас в комнате было совсем темно.

Итак, я увидел, что моя школа в ее наличном составе (Алипий и Навигий ушли в город) не спит, а так как упомянутое течение воды побуждало меня завести речь о нем, я сказал:

– Какая, по вашему мнению, причина того, что этот звук так меняется? Ведь немыслимое же дело, чтобы кто–нибудь в эти часы останавливал поток, переходя его или моя в нем что–либо?

– А не оттого ли это, – отвечал Лиценций, – что листья, во множестве опадавшие осенью, скопились в узких местах канала, то уступая напору воды, то вновь собираясь вместе и устраивая плотину? Притом, разве различное положение плавающих листьев не может делать и чего–либо другого, чтобы подобным образом то задерживать, то освобождать поток?

Так как другого объяснения я не имел, то это мне показалось вероятным, и, похвалив остроумие Лиценция, я признался, что не придумал ничего путного, хотя и долго искал причины явления.

Затем, немного помолчав, я сказал:

– Ты был вправе не отвечать, а витать мыслью подле Каллиопы.

– Да, вправе, – откликнулся Лиценций, – но, признаться, ты меня крайне удивил.

– Каким это образом?

– А таким, – отвечал он, – что тебя удивило это явление.

– Да что же, – возразил я, – и производит удивление, как не вещь необычная, являющаяся вне очевидного порядка причин?

– Что «вне очевидного», – ответил он, – согласен; но «вне порядка», по моему мнению, не бывает ничего.

Так как ум этого юноши, буквально только на днях обратившегося к философским занятиям, обнял столь быстро такой высокий предмет, я решительно и куда оживленней, чем обычно, когда обращаюсь к ним с какими–нибудь вопросами, сказал:

– Превосходная, во всех отношениях превосходная мысль и мужественная отвага. Этим великим шагом, поверь мне, ты далеко переступил геликон, до вершины которого ты силишься добраться, словно до неба. Но я желал бы, чтобы ты защищал эту мысль, потому что я попытаюсь ее опровергнуть.

– Оставь меня, пожалуйста, в покое в настоящую минуту, – отвечал он, – потому что я сильно занят другим.

Тогда я, отчасти опасаясь, чтобы отдавшись всецело поэзии он не слишком отвлекался от философии, сказал:

– Меня сердит, что ты, распевая и завывая на все лады, вымучиваешь из себя эти свои стихи, которые воздвигают между тобою и истиной стену более огромную, чем та, что существовала между твоими влюбленными, потому что последние по крайней мере перешептывались между собою через естественно образовавшуюся в стене трещину (Лиценций собирался в то время воспеть Пирама).

Так как я высказал это голосом более суровым, чем предполагал сам, то он на некоторое время примолк. А я думал уже оставить начатое и сосредоточиться снова в себе, чтобы напрасно и без толку не занимать предзанятого. Но он заговорил:

– У Теренция не так кстати сказано, как мог бы это сказать теперь я о себе: «Несчастен я, как обнаружившая себя мышь». Только то, что следует у него далее, может обратиться в противоположное. Он говорит: «теперь я пропал»; а я, может быть, теперь–то и найдусь. Ведь (если вы придаете какое–нибудь значение тому, что прорицатели имеют обычай совершать гадания и по мышам) если я ту домовую или полевую мышь, которая меня, как бодрствующего, тебе выдала, убедил своим стуком вернуться в свою норку и успокоиться, то почему бы и меня эта суровость твоего голоса не убедила, что лучше философствовать, чем петь? ибо философия (я уже начал верить твоим ежедневным доказательствам) – наша истинная и незыблемая обитель. Поэтому, если тебе не неприятно и если ты находишь, что это так следует, спрашивай о чем хочешь – насколько могу, я стану защищать порядок вещей и буду доказывать, что вне порядка ничего быть не может. я до такой степени проникся мыслью о нем, что если бы кто–нибудь и победил меня в настоящем состязании, я и это приписал бы не случайности, а порядку вещей. Победа будет одержана не над самим предметом, а над Лиценцием.