Текст книги "Человеческое животное"

Автор книги: Аудур Олафсдоттир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

А закончила она свой рассказ на самой важной, ключевой детали:

– У него сердце было с другой стороны.

Она обнаружила в старых документах, что у отца света из Северной Исландии сердце было справа.

Извилистая дорога

Посреди плоскогорья двоюродная бабушка попросила остановить машину, хотела проверить, созрели ли ягоды в конце июля. Как только я встала на обочине, включив аварийку, мимо нас проследовала целая вереница машин. Бабушка отошла на несколько метров и вскоре принесла полпригоршни вороники, разделила ее между нами. Когда село солнце, зажглись окна домов. Несмотря на вечер, бабушка, как и по пути на север, хотела ехать вдоль фьорда, а не через недавно открытый под ним тоннель. Иными словами, она не захотела проделать сто шестьдесят пять метров под морем и плавающими в нем рыбами. Фьорд, как зеркало, отражал горы и небо, она опустила стекло со своей стороны, чтобы слушать пение птиц. Вдоль дороги на безветрии тянулись вверх кустики луговика.

– Здравствуй, поморник, – доносилось с пассажирского сиденья.

– Здравствуй, крачка.

Бабушка хотела ехать медленно – тащиться по извилистой дороге, как она сама выражалась, на нашей «Ладе» только так и можно было.

Мы ехали пешком, я в желтых теннисках на босу ногу, и мне вдруг показалось, что все это со мной уже случалось, что мы уже об этом говорили, что я уже слышала, как бабушка сказала, когда мы стояли на обрыве:

– Здесь мы потащимся по извилистой дороге, Дия.

А потом добавила: в каждой поездке кроется еще одна.

Побережье окутала пелена тумана, острова и шхеры то появлялись, то исчезали.

По пути на юг мне пришлось дважды заливать воду в карбюратор, а вскоре после возвращения с «Лады» сняли номера.

Осенью я решила поменять теологию на акушерское дело. Мой выбор стал для семьи еще большей неожиданностью, для всех, кроме двоюродной бабушки.

– У тебя руки акушерки, – отреагировала она.

Прабабушка тоже упомянула руки в своем дневнике. Я отдавала все силы, писала она, чтобы исцелять руками, даже если казалось, что работа мне дается легко.

По адресам бабушек

На нижней полке стеллажа четыре фотоальбома. Все с цветными обложками, три из них в цветочек, на четвертой щенки. На фотографиях в основном мы с сестрой в платьях, сшитых двоюродной бабушкой. Также много фотографий меня одной: на коленях у двоюродной бабушки в младенчестве, в гостях у нее дома, с конфирмации, в студенческие годы и с первым принятым ребенком на руках. Еще узнаю фотографии, сделанные на семейных обедах: бок о бок две сестры, одинаковые прически и цвет волос, с годами все более похожие друг на друга. Наша родная бабушка умерла на десять лет раньше сестры. После того как она овдовела, моей обязанностью было забирать сестер по их адресам и привозить на семейные обеды в нашу квартиру, а потом развозить их по домам. Обе жили в многоквартирных домах на третьем этаже, и я два раза поднималась и два раза спускалась, сначала забирала одну, держа ее под руку, затем другую. Несколько фотографий двоюродной бабушки в молодости. На одной из них она смеется с сигаретой в руке, и дым закрывает половину лица. Космополитка, как написала о ней в некрологе коллега – о женщине, побывавшей за границей единственный раз в жизни.

Один альбом отведен под фотографии малышей, которые присылали двоюродной бабушке, часто вместе с рождественскими открытками. Снимки разного качества в зависимости от способностей фотографа и класса камеры, но все они подтверждают рассказы о том, что каждому ребенку, появившемуся на свет с ее помощью, она дарила что-нибудь связанное. Я листаю страницу за страницу с фотографиями младенцев в вязаных вещах: альбом больше похож на книги по рукоделию или журналы по вязанию. В некоторых случаях под снимком даже указаны вид пряжи и номер спиц. На последних страницах того же альбома размещены фотографии, которые я сделала во время нашей поездки на «Ладе» на север. На снимках в основном моя двоюродная бабушка, но один выделяется как изображением – на нем собака со стоячими ушами и закрученным хвостом, так и ракурсом – собаку сфотографировали сверху, из-за чего она кажется безлапой. В остальном фотография нечеткая. Я смутно помню, как меня беспокоил излишне назойливый пес, который не оставлял попыток полебезить передо мной, виляя хвостом, и лаял на нас, когда я задом въезжала во двор последней собеседницы моей двоюродной бабушки, чтобы развернуть машину. Под фотографией она написала:

Самур был единственным в своем роде, вежливым и не слишком общительным. Светлая ему память.

Метель

Вскоре после того, как мы вернулись на юг, я посоветовала двоюродной бабушке купить компьютер и вызвалась научить ее с ним обращаться. Она уже начала терять зрение, и я показала, как увеличивать шрифт. Ей казалось странным, что можно редактировать беседы, не перепечатывая их по многу раз. Теперь мы сидели каждая за своим компьютером. Бабушке тем не менее приходилось слишком часто обращаться ко мне за помощью. Иногда она говорила, что случайно нажала на какую-то кнопку и экран стал черным. Или файл исчез – но это не страшно, в нем не было ничего существенного. Баба с возу – кобыле легче. Однажды ей каким-то образом удалось настолько увеличить шрифт, что на странице умещалась только одна буква и имя ее собеседницы Яртруд занимало целых шесть страниц.

В конце концов я предложила в выходные набирать прабабушкины дневники и записанные на магнитофон беседы. Именно тогда я узнала, что в «Живых историях из опыта семи акушерок и одного акушера в Северной Исландии» речь почти не идет о рождении детей и акушерстве, прежде всего это рассказы о путешествиях, погоде и жизни животных.

В первой дневниковой записи прабабушка объясняет, почему решила стать акушеркой. Точнее, пойти учиться акушерскому делу. Принимали тех, кто был грамотным и имел незапятнанную репутацию.

Я хотела путешествовать, посмотреть мир, пишет она изящным почерком, и поэтому решила поехать в Рейкьявик учиться на акушерку. Обучение продолжалось три месяца. Попутно я взяла несколько уроков танца.

Почти все акушерки, беседы с которыми моя двоюродная бабушка четверть века собирала во время своих летних отпусков начиная с 1970 года, принадлежали к поколению прабабушки, они родились в конце XIX и в начале XX века, их объединяло то, что они добирались до рожениц пешком или на лошадях. Акушерское дело предполагает, что ты видишь мир, говорит одна из собеседниц о своем призвании.

Львиная доля рассказов описывает вынужденные передвижения зимой в плохую погоду. За акушерками посылали провожатого, крепкого молодого человека, но в их изложении он часто пасует, испугавшись темноты или выбившись из сил, и они продолжают свой путь в одиночку, теряются в буране, пробираются на ощупь, по пояс проваливаются в сугробы, преодолевают ущелья и кручи, переходят вброд замерзшие реки и ледяные плотины, едва спасаются от снежной лавины, а когда наконец оказываются в нужном месте, ребенок, как правило, уже родился, живым или мертвым, ибо родам не всегда сопутствует хорошая погода.

Я набирала страницу за страницей, писала о нависшей надо всем темноте, бездонной вечной тьме, в которой не видно собственной руки. Собеседницы двоюродной бабушки показывают мир как глухую стену или отвесную скалу, пытаются выразить словами, каково это – не видеть стоящего рядом провожатого и пробираться на ощупь, и никоим образом нельзя узнать, что ждет в этой кромешной темноте, она населена различными звуками, в ней раздается не только вой ветра, но и другие звуки, о которых они предпочитают говорить как можно меньше или вообще не вспоминать, темнота хранит истории и будит воображение, черным-черно. Я всегда боялась темноты, признается одна из собеседниц. Время от времени попадаются ремарки и заключения двоюродной бабушки, например:

Тот, кто не путешествовал по стране зимой, не видел настоящей темноты.

И она задается вопросом:

Есть ли вообще свет в этой стране, в этом мире?

Некоторые слова, используемые бабушкиными собеседницами при описании погоды, теперь почти не употребляются: иногда мне приходилось выключать запись и отматывать назад, чтобы еще раз послушать очередное название снега или тумана. Сестра в то время изучала метеорологию в Лунде, и я послала ей список погодных слов.

Туман:

высенец;

дымка;

марево;

мгла;

мзга;

муть;

смог;

хмарь.

Снег:

серен;

пухляк;

крупа;

зазимок;

батружье;

сало;

снеговерть;

падь;

лють;

заструга;

надув;

поземок;

заметь;

крутень;

фирн;

чипор;

лепень;

сувой;

хижа;

завируха.

Хоть и редко, но собеседницам двоюродной бабушки выпадала хорошая погода. Они надеялись, что метель утихнет, что увидят свет на ночном небе, ярче солнца.

В одну такую поездку прабабушка отправилась в январе 1922 года, когда носила под сердцем восьмого ребенка. Приняв роды, она возвращалась домой. Безветрие, наст и множество звезд на черном небосклоне. И мир в ее дневнике превращается в сверкающий зеркальный потолок, в тысячи крохотных зеркал под пылающим солнцем. Я катилась по насту, пишет она, рисуя сверкающие кристаллы, отражающие слабый свет зимнего дня. Это дает ей повод задуматься о том, а не сделан ли человек из звезд. Запись заканчивается предложением:

Вечером я родила живую девочку.

– Это была я, – заметила вскользь двоюродная бабушка, когда я отдавала ей главу.

Затем неожиданно наступило лето с белыми ночами и полным безветрием. Зеленеют луга, бегут и журчат ручьи. В одной довольно длинной дневниковой записи прабабушка описывает, как возвращается домой с акушерскими щипцами и камфорой в сумке, примерно тогда же время почти остановилось и потянулись долгие два месяца. Из зимней темноты прабабушка наконец выходит на солнечную сторону, на свет, туда, где больше нет теней. Оглядываясь вокруг, я заметила разрыв в облаках, сквозь который в темное небо пробивался солнечный луч, и в груди моей задрожала радость при виде этой красоты. Она рисует землю как ярко-зеленый плюшевый ковер, описывает таволгу выше пояса и брызги от водопада, мимо которого проходит. Я легла на живот у ручья, выпила воды, увидела форель, затем села на берегу и смотрела на свое отражение, которое проплывало мимо, подхваченное течением. Душа моя размякла, как земля по весне. Она сидит на берегу среди жужжащих мух и почти на целую страницу описывает, как, проходя сквозь воду, солнечный луч преломляется и распадается на все цвета радуги.

Я захватила с собой удочку, и в воде плавало облако. Картину летней ночи мать восьми детей завершает словами: Эта ночь не отпускала, и я поняла, что моя жизнь обрела цель. Я перелистываю страницу, в самом верху следующей прабабушка написала своим красивым почерком:

Как получается, что люди решают не заводить детей? Я научила их тому, что знала. Это не помогло, и на следующий год меня вызвали на тот же хутор.

Несмотря на то что почти нет записей, связанных с рождением и родовыми муками женщин, иногда можно найти отдельные предложения, вставленные в описания природы и путешествий.

Если бы я родилась мальчиком, то могла бы стать врачом и спасти жизнь женщинам, которые умерли от дизентерии, пишет прабабушка. С другой стороны, и она, и ее коллеги нередко говорили о животных. О своем призвании прабабушка рассуждает:

В детстве меня интересовало рождение животных. Тогда было принято хоронить зародыш в материнском лоне, и я рассматривала матку убитого животного, восхищаясь прозрачной жидкостью, в которой плавал эмбрион. Мне казалось странным, что животные появляются на свет задними ногами вперед, а дети – головой.

Часто упоминаются овцы.

Я люблю животных. Особенно исландских овец, говорит одна из женщин.

Овцы во многом превосходят человека, говорит другая.

Овца – лучший спутник человека, говорит третья.

Исландская овца может быть по-своему строптивой, говорит четвертая.

Сравнив то, что записала с кассет двоюродная бабушка, и то, что говорят ее собеседницы, я обнаружила, что основное место занимают вопросы, связанные с областью бабушкиных интересов – с миром животных, кроме того, в некоторых случаях она вольно использует их ответы как основу для своих собственных рассуждений и отходит от них. А вот из дневника прабабушки ясно, что она разделяет интерес своей дочери к животным.

В одном месте она делится детским воспоминанием о том, как море выбрасывало на берег китов, как она ждала, когда животное разделают и поделят мясо. Если мне везло, попадались беременные самки. И самый яркий момент – когда детеныша вырезали из живота матери. Его не ели. Кроме того, она упоминает птиц. Когда прабабушка идет на вызов или возвращается домой, чирикают воробьи и слетаются ржанки, она описывает форму яиц в гнезде, вспоминает, как однажды видела сову, а еще как-то раз – сокола в полете.

Аномалиям тоже нашлось место в живых историях, таким как белые вороны и уродливые животные. Больше всего меня интересовало все необычное, пишет прабабушка. Мой интерес стал известен в округе, и за мной присылали всякий раз, когда рождались сросшиеся ягнята с двумя головами или пятью ногами. В соответствии с этим двоюродная бабушка решила посвятить подобным случаям отдельную главу. Судя по замечанию на полях, одно время она даже думала назвать книгу «Истории об аномалиях в природе и животном мире страны, рассказанные акушерками на основе личного опыта». Как видно из этого названия, речь идет о природе в целом. Прабабушка упоминает лунное и солнечное затмение, одна из собеседниц – двойную радугу, другая женщина видела, как гуси и лебеди прилетели одним клином, и, как ей показалось, очень похоже, что лебеди закрались в гусиную стаю, чтобы облегчить себе полет, третья собеседница говорит об облаке удивительной формы, она описывает его как облачное вымя на небе и называет вымеобразным облаком.

Несколько раз речь заходит о родах или ребенке, но тоже в контексте чего-то странного или аномального. Например, упоминается новорожденный с ушами в нижней части головы и расстоянием между большим и остальными пальцами на руке, превышающим обычное. Одна из акушерок проговаривается о двух сросшихся детях, которые появились на свет в тяжелых родах и умерли. Но я обещала никогда не рассказывать об обстоятельствах, добавляет она.

Обращаю внимание, что двоюродная бабушка думала назвать одну главу «О материнском инстинкте». В ней, как и в других случаях, ее собственный взгляд переплетается с рассказами акушерок. Я пришла к выводу, что на самом деле бабушка все время писала о самой себе, что беседы с семью престарелыми акушерками на самом деле были разговорами с самой собой, их история на самом деле была ее историей, перенесенной в другое время и место, и глава о материнском инстинкте не исключение. Прабабушка родила десять детей, а большинство собеседниц двоюродной бабушки, как и она, были незамужними и бездетными. Глава начинается со слов:

Цель жизни не в том, чтобы размножаться.

Кроме того, в заключении каждой главы бабушка подытоживает слова своих собеседниц. Я не нашла у себя материнский инстинкт, говорит одна из акушерок, а двоюродная бабушка считает необходимым добавить:

Не каждая женщина хочет стать матерью.

Я уже давно заметила, что в нашей семье женщины часто рожают поздно. Прабабушка, например, родила десятого ребенка в пятьдесят один год (девять, кстати, появились на свет в мае), а живущая в Дании мамина сестра неожиданно для всех своего первого и единственного – в сорок семь.

Когда двоюродной бабушке исполнилось девяносто, она приобрела ноутбук и сразу оценила возможность выбирать фон для экрана. Долго колебалась между закатами и рассветами на кроваво-красном небе и наконец остановилась на рассвете. Несмотря на покупку двух компьютеров, она так и не рассталась с печатной машинкой.

«Живые истории из опыта семи акушерок и одного акушера в Северной Исландии» существуют только в незаконченной рукописи, поскольку другое дело, точнее, другая идея быстро занимает ее мысли и время.

40 °C

На часах почти одиннадцать, на лестничной клетке стоит живущий в мансарде турист и просит прощения за беспокойство. Он держит в руках скомканное постельное белье и поясняет, что спускался в прачечную, где пытался определить, какая стиральная машина принадлежит хозяину его съемной квартиры. Выясняется, что тот освободил полку и три вешалки в платяном шкафу. Но сменного постельного белья квартирант не нашел и сделал вывод, что у хозяина всего два комплекта: один на кровати, другой в корзине для грязного белья.

Я нацепляю тенниски, и, пока мы спускаемся, турист рассказывает, что сначала собирался приехать вместе с сыном.

– Сын, однако, передумал. Решил провести Рождество с матерью.

Я спрашиваю, сколько сыну лет, отец отвечает, что шестнадцать.

– Он больше не хочет летать. Говорит, все человечество дышит одним воздухом.

Он продолжает:

– Один день зима, на следующий уже лето пышет жаром. Раньше весна продолжалась несколько недель. Теперь только один день. Тюльпаны всходят и живут один день. Потом становится слишком жарко.

Я показываю ему, как работает стиральная машина.

Он говорит, что решил приехать сюда в самый последний момент.

– Сначала я не собирался так далеко на север, но потом передумал.

Он не говорит, что объездил весь мир, но еще не нашел земли, где течет молоко и мед.

Затем он сообщает, что собирался жить в гостинице, однако счел, что душевнее будет снять квартиру. В этой квартире он оказался совершенно случайно, сначала выбрал другую, но тот хозяин вдруг отказался сдавать.

– Если белье белое, ставьте на восемьдесят градусов, – наставляю я. – Если смешанное, то на сорок.

Он стоит рядом и следит, как я засыпаю порошок, устанавливаю температуру и время.

Выясняется, что гость разбирается в работе этой стиральной машины, у него дома та же марка – «Бош».

Спрашиваю, придумал ли он, чем будет заниматься в нашей стране, и он отвечает, что ему еще предстоит принять решение. На мгновение задумываюсь над его ответом: предстоит принять решение.

Потом вспоминаю, что два дня назад загрузила белье в стиральную машину, но не вынула и не повесила сушиться. Открываю машину и, продолжая разговор, достаю футболку с короткими рукавами и прикрепляю к веревке двумя прищепками. На футболке напечатано название банка, организовавшего марафон, в котором я участвовала, чтобы собрать деньги на датчик насыщения кислородом для новорожденных.

Я вынимаю еще несколько футболок, но, когда доходит до нижнего белья, смущаюсь.

Мы вместе идем наверх, и я предлагаю одолжить ему постельное белье.

Он благодарно улыбается и ждет на лестничной клетке, когда я принесу белый жаккардовый комплект с вязаными вставками из запасов моей двоюродной бабушки.

Не устояв перед искушением, спрашиваю, присутствовал ли он при рождении сына.

По его словам, присутствовал.

Спрашиваю, боялся ли он, и он отвечает:

– Да, боялся.

На вопрос, плакал ли он, говорит, что плакал. Сообщаю ему, что киты пользуются услугами акушерки, как и люди.

– Понимаю, – говорит он.

Трудно сказать, что у него на уме. Похоже, он задумался.

Потом спрашивает, не занимаюсь ли я китами.

Отвечаю, что я акушерка.

– И сколько вы приняли детей?

Мне не нужно обдумывать ответ, потому что вчера я как раз подсчитала.

– В пятницу я приняла тысяча девятьсот двадцать второго ребенка.

Ничего не изменилось

Достаю из шкафа автобиографию Мэри Сикол, опубликованную в 1857 году, «Удивительные приключения миссис Сикол во многих странах», и ложусь в кровать.

Я провожу много времени в палатах пациенток и, если роды затягиваются, иногда берусь за книгу. Обычно это сборник стихов. Если женщина интересуется, что я читаю, я поднимаю книгу и показываю ей. Несколько раз женщины просили почитать вслух, и я читала. Однажды меня вызвали к начальству: чей-то муж пожаловался, что я читала его жене стихи о страдании и потере сына.

– Должно быть, Анну Ахматову, – пояснила я. – У нее забрали сына во время сталинских чисток. Многим женщинам легче от того, что не они одни страдают.

Помню, как одна женщина прямо попросила прочитать ей что-нибудь о смерти.

На всякий случай я уточнила:

– Вы уверены?

– Абсолютно, – ответила она.

И я прочитала:

Смерть слабосильна,

я просто ускользнул в другую комнату,

ничего не изменилось.

Я могла бы сказать коллегам, что большинство стихотворений – об одиночестве и бессмысленности жизни.

Мне вспоминаются бабушкины слова, которые она произнесла, стоя у окна с чашкой кофе в руке: человек приходит в этот мир обнаженным и ищет смысл. Я откладываю книгу на ночной столик и, потянув за шнур, выключаю лампу. Бахрома на абажуре дрожит.

Можешь приходить ко мне, темнота.

А потом снова будет свет.

II. ЗООЛОГИЯ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Они рожают верхом на могиле^[3]. С. Беккет

Сложнее всего привыкнуть к свету

Я вглядываюсь в начало дня за окном. По-прежнему кромешная тьма.

Поджариваю хлеб в тостере и включаю радио. Попадаю на середину интервью и слышу, как мужчина объясняет, что черная дыра – это область, поглощающая весь свет и все вещества, но ее саму ничто не покидает. Ее природа настолько непостижима, что все принятые научные теории не работают. Даже пространство и время существуют не в той форме, которую мы знаем.

Выпиваю чашку кофе и выключаю радио.

На дне шкафа, где висят платья, двоюродная бабушка оставила большую тяжелую картонную коробку из-под бананов «Чикита». Я знала, что в ней хранятся какие-то бумаги, но все тянула с тем, чтобы ее открыть и изучить содержимое. Когда я навещала бабушку в больнице, в одно из последних посещений она вдруг погладила меня по тыльной стороне ладони и сказала:

– Присмотри за моей коробкой.

Тогда я не поняла, что она имеет в виду.

Коробку открыла только через год после ее смерти.

На самом верху в ней лежал толстый светло-коричневый конверт, в котором оказалась машинописная рукопись, более двухсот страниц. На первой странице стояло имя бабушкиной сестры, а под ним большими буквами: «ЖИЗНЬ ЖИВОТНЫХ», подзаголовок: «Исследование возможностей человека». Полистав, я убедилась, что это рукопись книги. В предисловии бабушка немного написала о себе:

Я принимала детей в самый короткий и в самый длинный день года, когда солнце почти не поднималось или почти не садилось, всего через мои руки прошло 5077 новорожденных: 2666 мальчиков и 2411 девочек. И всем им я что-нибудь вязала: шапочку или кофточку, рейтузы или пинетки. В основном из желтой или светло-зеленой пряжи – это цвета солнца и проклюнувшегося ростка. На одного ребенка уходило три-четыре мотка пряжи.

Заканчивается предисловие следующими словами:

Говорят, человек никогда не справляется с фактом своего рождения. Что самое трудное в жизни – появиться на свет. И сложнее всего привыкнуть к свету.

Разбирая коробку, я вскоре обнаружила еще две рукописи. Обратила внимание на то, что все они машинописные. Как и в случае «Жизни животных», на первой странице напечатано имя двоюродной бабушки, ниже – названия: «ПРАВДА О СВЕТЕ» (на полях написаны два других: «Раз мышления о свете» и «Воспоминания о свете» – бабушка явно выбирала) и «СЛУЧАЙНОСТЬ» В каждой свое предисловие, и сначала я считала, что это три отдельные рукописи. Но, просматривая страницу за страницей, обнаружила, при всем различии, несколько одинаковых тем. Так что теперь мне предстояло решить, идет речь о набросках или разных версиях одной и той же книги. Ты продолжишь мое дело, сказала мне Фива. Тогда я подумала, что она имеет в виду акушерство. Теперь я в этом не уверена.

Все связано

Я сделала несколько подходов к коробке, но, чтобы пропахать семьсот с лишним машинописных страниц, требуется много времени.

Сестра наблюдала за ходом дела со стороны. Она называет бумаги скарбом и периодически спрашивает: ты уже разобралась со скарбом? Хочешь, помогу сортировать и выкидывать? Или: ты все еще копаешься в этих залежах? И добавляет: можно отнести бумаги в отдел рукописей Национальной библиотеки, закрыть их там на пятьдесят лет, и дело с концом.

Когда сестра впервые спросила, что это за рукописи, я не знала, как ответить.

– И никакой идеи?

– Их сложно описать. Это отличается от всего, что я когда-нибудь читала.

– Это воспоминания? Или что-то вроде руководства по акушерству?

– В сущности, нет, – ответила я и добавила: – К тому же рукописи сильно различаются между собой.

Подумав, пояснила:

– Думаю, она пытается понять человека.

– В каком смысле?

– Его бессилие.

– Она не верит в человека?

– Трудно сказать.

– Понимаю.

– Я еще не все прочитала.

Мое недоумение вызвал прежде всего стиль, точнее – его отсутствие. И дело не только в стилистических особенностях рукописей – различаются по стилю главы и даже абзацы внутри одной главы, словно авторов было много. Рукописи отчасти напоминают учебное пособие по практической стилистике: в одних местах стиль сухой, точный, научный, в других – возвышенный и торжественный, даже библейский. Также можно найти придуманные диалоги в духе просветителей XVIII века. Двоюродная бабушка не заботится о логичности и стройности изложения, чтобы одно непременно вытекало из другого. Такие фрагментарные тексты очень нелегко читать, в них словно нет смысловой связи. «Бессвязность» и «обрывочность» были первыми словами, пришедшими мне в голову. Однако нельзя отрицать, что форма и содержание слиты воедино, когда бабушка пишет:

Одно не обязательно влечет за собой другое. Так происходит потому, что наш мир фрагментарен и человек лишь осколок осколка.

Главы далеко не всегда позволяли составить верное представление о содержании книги, скорее наоборот. Они могли быть неясными и не давать однозначных ответов, как «То, что я знаю» или самая длинная глава в «Случайности», которая называется «Иное».

В рукописях также можно найти множество разрозненных рассуждений, отдельных предложений или фрагментов, никак не связанных с текстом. В бабушкином стиле и способе выражения мыслей много странного, особенно в манере говорить намеками. Она могла, например, сказать без видимой причины: сначала свет, затем темнота, сначала день, затем ночь – таков порядок вещей. Или: середина там, где мы каждый раз находимся, Дия. Либо наставляла меня: ты поймешь, что люди говорят да, но имеют в виду нет. Или наоборот: говорят нет, а имеют в виду да. В какой-то момент мне кажется, будто она говорила о черной дыре внутри космоса. Что она вполне могла бы сказать: в центре Вселенной есть черная дыра. А в центре дыры – свет. Я понимала не все из того, что она говорила. Даже когда жила у нее.

Иногда меня не покидало чувство, что сказанное бабушкой было финальным аккордом ее размышления, заключением, над которым она долго думала наедине с собой, сродни ответу на математическую задачу.

Самое примечательное, однако, – ее умение плавно переходить от малого к большому в одном предложении, от листка на дереве или петли в вязании к замечанию о том, что расстояние между звездами одного созвездия составляет миллионы световых лет. Для бабушки будто не существовало разницы между большим и малым, второстепенным и главным. Или, скорее, малое было в ее глазах большим, а большое малым. И в соответствии с этим она непоколебимо верила, что в итоге все в мире связано. В конце пути, пишет она в «Случайности», человек видит, что все связано. И не так уж важно, что изложение напоминает длинные и извилистые проходы или разветвленные тайные тропы, – в нужном месте они сливались, потому что все связано. (Не могу не думать о том, что именно случайность – понятие, которое наилучшим образом описывает порядок изложения материала в рукописях двоюродной бабушки.) По приблизительным подсчетам, два эти слова – все связано – встречаются в рукописях более трехсот раз, в различных контекстах. Столкнувшись со сложным материалом, бабушка пишет: все связано, это ее аргумент и ее заключение: все связано. Когда я объявила, что бросила теологию и собираюсь стать акушеркой, она сказала:

– В конце концов человек понимает, что все связано, Дия.

«Чикита»

Когда сестра первый раз спросила, что я собираюсь делать с рукописями, я ответила, что не знаю.

Однако хорошо понимала, что двоюродная бабушка думала об издании. Подтверждение нашлось в коробке из-под бананов «Чикита», в письме от издателя, который благодарит бабушку за присланную рукопись. Но затем пишет:

Мы считаем рукопись оригинальной, но, к сожалению, изложение слишком фрагментарно, чтобы ее можно было опубликовать.

Письмо датировано октябрем 1988 года, однако из него нельзя понять, о какой рукописи идет речь. Подозреваю, что издатель имеет в виду «Жизнь животных». Письмо теплое, видно, что отправитель приложил немало усилий, чтобы смягчить отказ. Он извиняется за то, что долго не отвечал, тянул с ответом, пишет он, рукопись оказалась погребенной под кипой других рукописей, еще и редактор отдела была в декретном отпуске. Из письма также следует, что двоюродная бабушка ходила в издательство, поскольку издатель благодарит ее за визит. Наконец он упоминает, что вынужден отказаться от публикации не только ее книги, но и некоторых других, так как на издательском небосклоне сгущаются тучи. Отправитель мягко обошелся с бабушкой, полагаю, в силу ее возраста, но между строк можно также прочитать, что ему было трудно понять, о чем рукопись. Чувствую, что, характеризуя рукопись как оригинальную, он на самом деле имел в виду, что повествование непоследовательно или даже нелогично. На обороте письма двоюродная бабушка написала синей шариковой ручкой:

Не согласны с композицией.

Соседка, живущая этажом ниже, работает редактором в маленьком издательстве, и однажды в разговоре с ней я упомянула о рукописях. Я возвращалась домой с ночной смены, было субботнее утро, и соседка вышла почистить тротуар и смести снег с мусорных контейнеров в темноте, синий отблеск телеэкрана указывал на то, что ее дети смотрят детскую передачу.

Я упомянула, что рукописи несколько фрагментарны, она считала, что сегодня люди более открыты к восприятию неупорядоченности или хаоса, чем тридцать лет назад, настолько, что даже может развиться безвкусица, как она выразилась. К тому же хороший редактор способен сотворить чудо, навести мосты между разрозненными отрывками и нащупать то, что она назвала стержнем произведения.

– Тогда и содержание сложится, – добавила она.

Маленькое издательство типа того, в котором она работает, конечно, не возьмется за публикацию такой неординарной вещи, сказала соседка, но посоветовала поговорить с другими издателями. Только нужно быть готовой разъяснить содержание произведения. Вопрос также в том, какую рукопись предъявить. Можно, например, послать их все, пусть издатель сам выберет интересные фрагменты.

Человек – двуногое млекопитающее