Текст книги "Комиссар Хольмг. Становление (СИ)"

Автор книги: Атия Хольмг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

День девятнадцатый

ДЕНЬ 19

РЭКУМ

– В Храм, – коротко и безапелляционно произнес Барро, едва они ступили на территорию Рэкума.

Весь путь от выхода из подземного тоннеля до массивных врат Храма Императора инквизитор прошел на одном дыхании, не сворачивая, не останавливаясь и не сбавляя шаг. И только когда они вошли под величественные своды Храма, напряжение, которое сопровождало Алонсо на протяжении всего пути и которое так остро чувствовала Ванесса, исчезло.

Инквизитор шагнул по направлению к главной кафедре и опустился на колени, внезапно разом ощутив весь непомерный груз, что лег на его плечи за все эти несколько последних дней.

– Со всей моей силой, со всей моей волей, каждой крупицей моей души я отдаю свою душу и веру Бессмертному Императору, Пастырю Человечества, – прошептал почти беззвучно Барро и понял, что начинает терять сознание.

РЭКУМ. ВЕЧЕР

Он очнулся через несколько часов в большой комнате, что была отведена ему под личные покои. На руках были свежие повязки, а в голове небольшой туман, какой бывает после использования обезболивающих наркотиков. Барро осмотрелся и увидел сидящую рядом с ним Ведану. А чуть поодаль, у самых дверей стоял кадет-комиссар. Псайкер встрепенулась, едва Алонсо начал приходить в себя, почувствовав изменения.

– Кадет Лонгин, – позвал Барро, приподнимаясь на постели.

– Слушаю вас, господин инквизитор, – Кадет-комиссар приблизился.

Алонсо заметил, что Авель выглядит чуть более отдохнувшим, как и Ведана.

– Мне нужен полный отчет обо всем, что сейчас происходит в Рэкуме. Также мне необходимо увидеть Лорда-Комиссара Тумидуса, полковника Райта и губернатора Витинари. Это не терпит отлагательств, – распорядился инквизитор.

– Так точно, господин инквизитор, – Лонгин коротко отсалютовал и уже собирался покинуть помещение, когда Барро снова заговорил.

– Отправьте с этими поручениями кого-нибудь из гвардейцев или слуг, – Алонсо не спуская глаз смотрел на Авеля. – Вы должны оставаться рядом со мной ровно до тех пор, пока не прибудут корабли с поддержкой и не заберут нас с планеты. И после этого, до того времени, как я не передам вас на Черный корабль Святой Инквизиции.

– Так точно, господин инквизитор, – Барро показалось, что голос кадет-комиссара чуть дрогнул.

Тем не менее, он тут же вызвал из коридора дежурного, и, отдав соответствующие приказы, вернулся на свое место возле входа, где был ранее.

«Ведана», – позвал инквизитор и почувствовал резко накатившую слабость и боль в висках.

«Да».

«Следи за ним», – Барро откинулся на кровать, собираясь с силами, чтобы подняться.

Когда в комнату вошел Лорд-Комиссар, он уже сидел в одном из кресел с прикрытыми бархатным покрывалом руками, так, чтобы не видно было бинтов.

– Вы один, Лорд-Комиссар? – спросил Алонсо, кивая Тумидусу. – К сожалению, не могу вас приветствовать должным образом, – добавил он.

– Мне уже доложили, господин инквизитор, – Октавиан понимающе кивнул. – Я пришел один. Полковник Райт погиб от ран, а губернатор последнее время никуда не выходит.

– Что с ней? – тут же спросил Барро.

– Она сказывается больной и уставшей, но могу предположить, что дело тут не в болезни.

– Страх перед ксеносами?

– Скорее, перед общей ситуацией, – ответил Гай Тумидус.

– В таком случае, я встречусь с губернатором позже. Лично. А пока нам надо многое обсудить, и даже лучше, что мы будем вести диалог без свидетелей. Есть нечто, что услышать предназначено только вам, Лорд-Комиссар.

Серафима Ван Калифшер сделала пометку в инфопланшете, регистрируя полученный результат. Пошли восьмые сутки с того момента, как объект поступил в ее распоряжение. Восьмые сутки всевозможных экспериментов, целью которых было выяснить, что собой представляет та инфекция, которая поселилась в теле объекта. Уже на вторые сутки стало понятно, что по мере распространения заразы, она перестраивает все органы и плоть, заставляя те гнить и разлагаться. Однако этих наблюдений было недостаточно, чтобы судить о природе этого заболевания и о том, как можно было бороться с его распространением. Удаление пораженных органов не помогло остановить заражение, как и прижигание, вне зависимости от того, был использован обычный огонь или химическое соединение на основе фосфекса. Вне всякого сомнения, объект должен был умереть еще давно, если бы не поддержание жизни, которое обеспечивала Ван Калифшер и ее ассистенты, чтобы иметь возможность как можно больше выяснить о заражении и всем, что сопутствовало его изучению. К концу четвертых суток стало понятно, что вирус влияет не только на физическое тело, проникая всюду, даже в кости. Во время выявления данного факта Магос даже удалила объекту одну из плечевых костей, отчего одна рука теперь походила на живую плеть. Но вирус проникал еще и в сознание объекта, повергая его в состояние галлюцинаций и горячечного бреда. После этого варповое происхождение болезни стало невозможно отрицать, и оставалось лишь выяснить, как это могло произойти и в чем причина такого сильного влияния варпа через обычное ранение. Ей удалось это выяснить на шестые сутки, когда объект полностью потерял связь с реальностью, а возможно, и осознание себя. В тот день Ван Калифшер сделала запись в инфопланшете:

«Проникновение в рану частиц, подвергшихся активному воздействию со стороны варпа, сделало объект чувствительным к проявлению любой варп активности и подвергло весь организм смертельной мутации. Гарантировать, что после смерти объект не станет источником дальнейшего заражения и распространения болезни можно, только полностью его уничтожив в огне святого прометиума».

Вчера, она дополнила дневник еще одной записью:

«Ошибка. После окончательного разложения на физическом уровне опасность заражения исчезает. Опасность несет только соприкосновение зараженной ткани с открытыми ранами. При попадании в кровь. В остальных случаях заражение не происходит».

А сегодня утром мозаика сложилась окончательно. Те орки, что атаковали Рэкум, появились на планете через некий варп-портал, происхождение которого пока что оставалось для Магоса загадкой. Однако и без выявления причин его возникновения было ясно, что, пройдя через него, ксеносы оказались пронизаны его скверной. Те из них, кто имел на теле какие-либо повреждения, оказались заражены. И любая часть их зараженной плоти или выделений, попавшая в открытую рану или слизистую оболочку, вызывала то же заражение, которому подверглись они сами.

Ван Калифшер отложила инфопланшет в сторону, на секунду задумавшись о последующих процедурах, которые были у нее в списке. Медленно Магос подняла голову и уперла взгляд на стену из непроницаемого стекла, за которой лежала…

На секунду ее рука дрогнула над последним пунктом в списке намеченных экспериментов.

«Объект. Всего лишь объект», – напомнила себе Ван Калифшер.

И намеченная процедура осталась.

РЭКУМ. ПОСЛЕ ЗАКАТА

Она открыла шкатулку и посмотрела на заветные капсулы почти с ненавистью. Их оставалось совсем немного. Еще несколько дней она проживет в спокойствии и благоденствии. А потом у нее останется всего одна капсула. Это произойдет меньше чем через неделю, и после этого ей придется выбирать: мучиться от бессонницы или от ночных кошмаров или в последний раз насладиться покоем, оставив муки на следующую ночь. Этот проклятый выбор ей придется делать каждый Императором проклятый вечер. Но только до тех пор, пока она будет выбирать бессонную, наполненную тревогами ночь. Но потом она устанет. Это неминуемо, как неминуемо скрывается солнце после заката. Настолько устанет, что выберет покой и пусть короткое, но забвение. Она израсходует последнюю капсулу и тогда потеряет даже эту нелепую видимость выбора. Хильдегад закрыла глаза, содрогнувшись от бесконечной жалости к самой себе. Почему люди всегда обречены на страдания? Почему Император остается глух и слеп к их мольбам? К их бедам?

Она вздрогнула всем телом и открыла глаза. Как далеко она зашла в своих сомнениях! Она чуть не впустила в себя кощунство.

«Это все из-за страха, – не то успокаивала, не то убеждала себя Витинари. – Страха ночных кошмаров. Я боюсь их, и эту проблему необходимо как-то решить»

Она посмотрела на содержимое шкатулке, где на черноте нубука переливались розовым цветом капсулы. Сейчас они показались ей дороже Шанских диамантов, добываемых столь же редко, насколько сложно они поддавались огранке, и что делало их поистине бесценными. Внезапно обуявшее губернатора беспокойство ушло, впуская на свое место умиротворение и спокойствие. Капсулы еще не закончились. А значит, у нее еще есть время, чтобы, не поддаваясь панике, решить эту проблему. «Да, – улыбнулась сама себе губернатор. – Любую проблему можно решить». И та, что стояла сейчас перед Хильдегад, была не самая сложная.

Бережно. Приоткрыв ротик от охватившего ее возбуждения, Витинари взяла двумя пальчиками розовую капсулу и, закрыв на замок шкатулку, проследовала в спальню. Там она легла на кровать и, глядя на вычурный потолок, вдруг представила, что он полностью состоит из таких капсул и что стоит протянуть к нему руки, и они сами повалятся вниз. Губернатор пролежала так еще некоторое время, прежде чем вскрыть капсулу и выпить ее содержимое. Последнее, о чем подумала Хильдегад, это что у Магоса в лаборатории вполне может оказаться нужный ей препарат.

«Ну, конечно, – подумала Витинари, погружаясь в бархатистую дрему. – Отец наверняка получил это лекарство от Ван Калифшер. Помнится, они были весьма дружны. Как глупо, что я не подумала об этом сразу. Можно было бы избежать…»

Губернатор не успела подумать о том, чего избежать она могла бы. Сознание Хильдегад подхватила теплая, густая, как летний ночной аромат, волна и унесла прочь. Туда, где не было ничего, кроме бесконечной пустоты.

День двадцатый

ДЕНЬ 20

РЭКУМ

Держа в левой руке алые комиссарские кушаки, Гай Октавиан Тумидус медленно прошел перед выстроившимися в ряд кадетами, на мгновение останавливаясь перед каждым из них, внимательно вглядываясь в лица, так, словно хотел навсегда запечатлеть их в своей памяти.

– Кадеты-комиссары! Я собрал вас, чтобы назвать имена тех, чье обучение завершено, и кто заслужил право носить комиссарский кушак, – теперь он стоял перед строем, глядя на каждого из них и на всех разом. – Леман Доу.

– Служу Императору во славу Империума Человечества!

– Джонас Кимдэк.

– Служу Императору во славу Империума Человечества!

– Тэрон Конг.

– Погиб за Империум! – отозвался хор голосов.

– Авель Лонгин.

– Служу Императору во славу Империума Человечества!

– Кадис Морзус.

– Погибла за Империум!

– Байон Раннер.

– Погиб за Империум!

– Кальяс Рэмм.

– Погиб за Империум!

– Атия Хольмг.

– Служу Императору во славу Империума Человечества!

– Клавдия Шульц.

– Служу Императору во славу Империума Человечества!

– Помните, что вместе с этим кушаком вы принимаете на себя всю ответственность, обязанности, права и полномочия комиссара.

Лорд-Комиссар снова прошелся вдоль строя, на этот раз останавливаясь перед кадетами, чтобы лично повязать каждому на пояс кушак, как символ полновластного комиссара.

– Теперь, вы полноправные комиссары. Поздравляю, – произнес он торжественно, когда был повязан последний кушак. – Аве Император!

– Аве Император! – этот крик был подхвачен и усилен громким хором голосов, когда комиссары в едином порыве сложили руки на груди в аквилы.

Он вновь задержал взгляд на каждом. На выражении их лиц и глаз, в которых сияла неподдельная гордость.

– Было честью оказаться здесь с вами, – произнес Тумидус чуть тише. – Вы мой лучший выпуск.

Инквизитор смерил Лонгина взглядом, задержавшись на алом, как кровь, кушаке.

– Вы должны будете его снять, – сказал он ровным и спокойным тоном, в котором не было места возражениям или вопросам.

– Так точно, господин инквизитор, – не выдавая охватившего его трепета, Авель коснулся кушака.

– Не сейчас, комиссар, – остановил его Барро. – Позже. Пока вы должны вести себя, как и положено комиссару, только что обличенному столь высоким статусом. Примите мои поздравления, комиссар. Вы, несомненно, заслужили оказанного вам доверия.

– Служу Империуму, – Авель осенил себя аквилой.

В ответ Барро чуть склонил голову, инстинктивно прижав культи к груди.

На мгновение на лице Алонсо отобразилась небольшая задумчивость.

– Ваши способности намного превышают среднестатистические, комиссар, – Заговорил инквизитор после непродолжительных раздумий. – И хоть, на самом деле, я удивлен, что они не проявились у вас раньше, в более юном возрасте, как это обычно происходит, но мудрость Бога-Императора безгранична, и возможно, ваше появление на Ферро Сильва именно сейчас не случайно, являясь провидением Всеблагого Защитника человечества.

Барро замолчал, внутренне взвешивая все обстоятельства и возможные решения.

– Вместе с Веданой вы поможете мне в одном очень важном деле.

РЭКУМ. ПОСЛЕ ЗАКАТА

Магос непреклонно взглянула комиссару в лицо:

– Я не смогу выдать вам тело подопытной Морзус. Ее похороны будут закрытыми, и никто из посторонних не сможет на них присутствовать. При всем моем уважении, даже вы, Лорд-Комиссар.

– Я должен ее увидеть, – не меняя голоса, повторил Гай Тумидус.

Ван Калифшер помолчала несколько секунд, принимая решение.

– Следуйте за мной, – произнесла, наконец, Магос после некоторого раздумья.

Она сделала жест рукой, приглашая Октавиана, и повела его долгими извилистыми коридорами к подъемнику, на котором они спустились на нижние уровни. Там, миновав ряд массивных, бронированных дверей, тянущихся и теряющихся в полумраке уходящего вдаль коридора, Ван Калифшер остановилась у одной из них.

– Здесь, – она открыла кодовый замок, жестом приглашая Лорда-Комиссара войти.

Мрачная комната, в которой оказался Октавиан, с порога обдала вошедших людей тяжелым, спертым воздухом с примесью химических реактивов, крови и человеческого страха. Голые, серые стены источали саму безысходность, столь всеобъемлющую, что даже смерть не сулила избавления от нее. Длинный ряд ячеек, закрытых стальными дверцами с магнитными замками и несколько дверец – с кодовым. Серые и безликие, под стать стенам, они почти сливались с ними. Если бы не освещение, падающее на них и заставляющее бликовать сталь, из которой были сделаны их корпуса и двери, они бы слились со стенами окончательно. Созерцание их и нескольких когитаторов для расшифровки и хранения данных заставляло трепетать сознание, рисуя в воображении то, что они могли скрывать за своими однотипными, безликими замками и в недрах машинной базы памяти. Сколько секретов хранилось в них. Мрачных, ужасающих, омытых страданиями и кровью тех, кого поглотили здешние камеры.

– Сюда, – Ван Калифшер указала на дверь, расположенную у дальней стены, с непробиваемым стеклом в верхней части. – Смотрите. У вас десять минут.

Она отошла в угол комнаты, не мешая Лорду-Комиссару своим присутствием и в то же время пристально следя за каждым его движением.

Безмолвно Гай Тумидус сделал несколько шагов вперед, подходя ближе к двери, пока не остановился прямо перед ней. Сквозь грязное, мутное стекло он увидел Морзус. Она лежала на столе для операций с непокрытой, обритой головой и почерневшим до неузнаваемости лицом. Запавшие губы вытянулись в тонкую щель. Синяки под глазами, казались иссиня-черными, а кожа под ними выцветшей и морщинистой, какая встречается только у очень старых людей. Все ее тело до самой шеи скрывала черная непрозрачная ткань, на которой едва были различимы проступившие багровые пятна.

Рядом с операционным столом расположился другой столик, поменьше. На нем были разложены предназначенные для вскрытия инструменты, и часть из них были в крови, указывая на то, что процедура перлюстрации уже началась и была прервана визитом Тумидуса.

Лорд-Комиссар простоял у двери не больше минуты, не отводя взгляда от стекла, с непроницаемым, как стены вокруг него, лицом и не мигая. Потом он резко развернулся, подошел к Ван Калифшер и, достав из-за пазухи красный сверток, протянул его Магосу.

– Когда вы будете ее, – Октавиан сделал паузу, словно подыскивая нужные слова, – хоронить, это должно быть на ней.

В первую секунду она собиралась возразить. Что тело не будет похоронено. Что большая часть того, что осталось от объекта, будет и дальше подвергаться экспериментам и разнообразным воздействиям. А то, что останется после всего этого, будет утилизировано в одной из печей лаборатории. Но эти слова так и не сошли с ее губ. Магос заглянула стоящему перед ней Лорду-Комиссару в глаза и прочла в них, что он все знает.

– Обязательно, – ответила Серафима, принимая сверток из рук Тумидуса.

В ответ на это, не произнося более ни слова, Лорд-Комиссар, осенив себя Имперской аквилой, круто развернулся и, чеканя шаг как на параде, вышел.

Когда дверь за Гаем Тумидусом закрылась, Ван Калифшер развернула сверток.

Алая, как свежая кровь, ткань казалась еще ярче на фоне серых, убивающих надежду стен.

И Магос поняла, что держит в руках красный комиссарский кушак.

День прошел для Хильдегад в раздумьях. После продолжительного сна, в который провалилась губернатор, она долго не могла прийти в себя и собраться с мыслями. Так было и в предыдущие дни. Пробуждение по утрам все чаще сопровождалось краткосрочной потерей памяти о последних событиях минувшего дня и о том, что Витинари было запланировано на день сегодняшний. Но в этот раз пропасть, что пролегла между «вчера» и «сегодня», казалась особенно непомерной. Лишь к полудню губернатор с трудом осознала, что намеревалась предпринять и что в ее планы входила встреча с Магосом Ван Калифшер. Вспомнив эту, казалось бы, столь важную и, не понять почему, забытую проблему, Хильдегад вдруг поняла, что совершенно не знает, как ее разрешить и что делать дальше. Свой первый порыв просто прийти к Ван Калифшер и попросить у нее снотворное или иной препарат, который бы внес спокойствие и ясность в мысли Витинари, избавив ее от ночных кошмаров, и необоснованных страхов, был ею отметен сразу. Губернатор готова была поставить все свои сбережения на то, что Магос откажет ей в этой просьбе, сколь бы убедительно ее ни преподнесла Хильдегад.

Поставив таким образом себя в тупик, Витинари до вечера просидела в своей спальне, раз за разом представляя себе будущий разговор с Ван Калифшер, снова и снова отвергая варианты этой беседы. Какие бы слова ни родились в голове у губернатора, с которыми она могла бы обратиться к Магосу, стоило Витинари мысленно их проговорить, как у нее тут же рождались возражения, которые, по ее мнению, должна была высказать в ответ Ван Калифшер. Проживая будущую встречу во всех возможных ее вариантах, к концу дня Хильдегад ощущала себя разбитой и опустошенной, лишенной всяческой надежды на помощь и преисполненной страхом перед грядущими ночными кошмарами, во власти которых она должна была оказаться столь скоро.

Опустившиеся на Рэкум сумерки только усилили ее подавленное состояние, и губернатор все больше ощущала себя загнанной в ловушку, из которой нет и не может быть спасения. Она уже готова была в отчаянии принять дозу заветного «избавления», как теперь мысленно называла рубиновую жидкость в капсулах, и провалиться в океан безвременья, когда в ее отчаявшемся мозгу родилось внезапно самое простое решение. Украсть. Взять самой, раз уж Ван Калифшер ни за что не даст Хильдегад «избавление» добровольно. От этой мысли голова Витинари закружилась, как от хорошего вина. Это решало все ее проблемы. Губернатор совершенно не сомневалась в том, что Магос обладает необходимым Хильдегад препаратом. Более того, Витинари была уверена, что запас его у Ван Калифшер не ограничен. И теперь, после принятия решения, что она просто возьмет его сама, отметался и еще один вопрос. Она не будет зависеть от Магоса ни в чем. Она возьмет «избавления» столько, сколько посчитает необходимым. Она заберет его весь до последней капсулы.

Она подошла к тайнику и вынула оттуда Единый Ключ, дающий ей, как губернатору, право доступа в любое здание. Хильдегад улыбнулась, как улыбаются дети при виде лакомства, и не удержалась от того, чтобы с особой, странной нежностью, погладить большой магнитный декодер. С его помощью удастся разрешить эту маленькую проблемку.

Губернатор вдруг вспомнила, как еще при жизни отца несколько лет назад Серафима Ван Калифшер прибыла с исследовательской миссией на Ферро Сильва. По словам Магоса, эта планета привлекла ее некоторыми своими формами жизни, которые, по ее мнению, требовали изучения. С тех самых пор Ван Калифшер занималась своими исследованиями и изысканиями, не вмешиваясь более ни во что и почти постоянно проводя все свое время в лаборатории, которую оборудовала в одном из выделенных ей зданий.

Накинув поверх платья накидку из шагреневой кожи, подбитую приятной плотной дайнемовой тканью, Витинари вышла из Дворца. Определенно, сегодня удача была на ее стороне. На нее никто не обратил внимания. Ни обслуга, пока она пересекала опустевшие залы дворца, двигаясь по его просторным коридорам и широким лестницам. Ни позже, когда она спустилась по парадным ступеням, обнесенным фигурной балюстрадой, от округлого балкона до мраморной дорожки, уходящей от дворца через палисадник причудливо сложенных камней.

Не привлекая ничьего внимания, чудом разминувшись с несколькими патрулями, Хильдегад подошла к невысокому с виду зданию, большая часть которого размещалась на подземных этажах.

Теперь Хильдегад Витинари была уверена, что поступает правильно. Ведь никто иной, как сам Император, огородил ее ото всех опасностей и привел к заветной цели с такой легкостью и изяществом. На мгновение она замедлила шаг, представив, что будет, если Ван Калифшер ее увидит и спросит, как и зачем она сюда попала. Но ответ пришел к ней еще до того, как она остановилась бы в нерешительности. Разве не потому у губернатора хранится «ключ от всех дверей», как не для того, чтобы им можно было воспользоваться? Все встало на свои места. Она была права. Права в каждом своем поступке. В каждом шаге. Хильдегад Витинари мысленно себе улыбнулась. Да, она все делала правильно. Она вошла в помещение и, двигаясь наугад, начала свои поиски.

По щекам текли тихие ручейки слез, своей влажной пеленой надежно укутывая покрасневшие, воспалившиеся глаза. Она шла через разрушенный квартал на юго-восточной оконечности города, куда рабочие бригады, занимающиеся разбором завалов и восстановительными работами, еще не добрались. Перед заплаканным взором все, что сейчас окружало Саллиту, расплывалась, как и дорога, по которой она шла, заставляя уставшую женщину спотыкаться раз за разом. Иногда она падала на колени, выставляя вперед вытянутые руки со сбитыми и ободранными в кровь ладонями. Иногда просто валилась ниц, подставляя с множеством кровавых подтеков лицо новым «поцелуям» осколков бетонных плит и камней, обильно покрывающих вздыбленный рокрит. Когда она так падала, то оставалась лежать неподвижно какое-то время, и в этот момент можно было подумать, что слабое тление жизни, что ее теплилось в ней, потухло, оставляя за собой лишь холодный пепел смерти. Но через некоторое время, иногда продолжительное, иногда не очень, Саллита вновь поднималась. Вставала, чтобы с маниакальной настойчивостью, из последних сил последовать дальше к намеченной ею цели. Мешковатые штаны, обвисающие на длинных худых ногах, были разорваны на коленях и голенях, превратившись в свисающие лохмотья. Из-под их грязных обрывков проглядывали кровоточащие ссадины и разливающиеся чернью синяки. Они свидетельствовали о многочисленных падениях, и казалось чудом, что кости под израненной, избитой плотью все еще целы и способны удерживать на себе вес тела. Давно уже не новая куртка от комбинезона, болтающаяся на тщедушной женщине, как на вешалке, была заляпана кровью, блевотиной и грязью неизвестного происхождения. Саллита упала еще несколько раз, прежде чем добралась до нужного ей дома. То, что это именно тот самый дом, подсказало ей покалывание в стертых до костей кончиках пальцев и слабый запах костра, донесшегося из руин. Негнущейся рукой, он потянула на себя ручку скособочившейся двери, повисшей на изогнутых петлях. Стены, в которые некогда были вмонтированы откосы, были разрушены и теперь чернели бесформенными грудами опаленных камней, по обе стороны от чудом уцелевшего входа. Надсадно заскрипев, дверь неохотно распахнулась менее чем на половину, и Саллита проскользнула в образовавшуюся узкую щель. Раздавшийся позади глухой звук, подсказал женщине, что дверь надежно захлопнулась. Точнее, подсказал бы, если бы Саллиту могли сейчас отвлечь подобные звуки и подобные мысли. На самом деле, она не обращала на них внимания, не замечая вокруг себя ничего из того, что ее окружало. Лишь долетающие откуда-то издалека слабые всполохи, какие бывают от открытого огня, смогли привлечь ее внимание, и Саллита, пошатываясь, вытянув вперед обе руки, как это делают слепые, побрела в сторону этих отблесков. По мере того, как она приближалась к источнику света, становилось очевидным, что где-то в конце длинного коридора горит небольшой костер. Шаркая по бетонному полу, запинаясь о раскрошенные, обвалившиеся фрагменты стен и потолка, едва удерживаясь от того, чтобы не упасть, Саллита все ближе подходила к слабым, подрагивающим язычкам огня, в свете которых уже можно было различить молчаливые фигуры, окружившие угасающий костер. Она подошла совсем близко, чтобы можно было разглядеть лица стоящих там людей. Все они были мрачны и опустошены, словно мертвецы, восставшие из могил, и бессильно взирали в пространство перед собой расфокусированным взором. Саллита остановилась рядом с одним из них и по примеру остальных немигающим взглядом уперлась в умирающее пламя. Прошло, минут пять, прежде чем она пошевелилась снова. Даже не задумываясь над происходящим, женщина как и все, что собрались в этом мертвом, пустом здании, молча вонзилась своими израненными пальцами в того, кто стоял ближе всех к костру и был одним из них. Жертва коротко вскрикнула и упала, разрываемая окровавленными руками обезумевших людей. В ужасающем молчании толпа в клочья рвала человека, не сопротивляющегося, остающегося безучастным собственным мукам, в те краткие мгновения, когда превратившиеся в кровожадных монстров люди лишали его жизни. Все закончилось в несколько считанных мгновений. И вскоре кровоточащие куски того, что еще секунду назад составляло тело человека, полетели на корм почти угасшему к этому времени огню. Дым стал маслянистым, густым и удушливым, тяжелым шлейфом стелясь по полу и между людей, оседая на их тела и лица. Возликовавшие языки пламени, жадно накинулись на подношение, насыщаясь им и становясь все больше и больше.

Когда пламя разгорелось настолько, что начало обжигать ей лицо, грозя уничтожить волосы и брови, Саллита сделала неровный шаг назад, но зацепилась за что-то и упала, выкинув ноги далеко вперед. Огонь тут же лизнул подошвы ее ботинок и потертые, мешковатые штаны. А спустя мгновение уже обе ее ноги были охвачены пламенем ниже колена. Саллита издала гортанный звук не то удивления, не то отчаяния, и десятки рук тут же протянулись к ней, чтобы разорвать ее плоть и чтобы насытить ею все разгорающееся, источающее чуть сладковатый запах пламя.