Текст книги "Чёрный листок над пепельницей"

Автор книги: Атанас Мандаджиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Вот он будто снова видит её: сжатая в кулак рука поднята вверх, большой палец отставлен вправо – так делают путешествующие автостопом во всём мире, но у неё это получилось как-то неестественно или, скорее, неуверенно. Высокая, стройная, в обтягивающих тонкую фигуру джинсах. И первое ощущение шока от её тёмных угрюмых глаз, в которых, как прикованный навечно к кровати больной, лежит старое горе, скрываемая от мира скорбь… Странная девушка – странный выбор. Предпочесть едва передвигающую колёса развалюху быстрым и удобным «Ладам», «Волгам», «Фиатам»… Может, действительно на неё произвёл впечатление несчастный кузнечик с огромной белой бабочкой на приколе? Пожалуй, это тоже подтверждает её склонность к необычному. Собственно, такими же – странными, необычными – были и её тяжёлое молчание, и внезапное бегство из машины, и загадочное исчезновение из дома на улице Леонардо да Винчи. Ну ладно, живы будем – узнаем!

И Гео включил первую скорость. Встречный ветер раздул надетую на голое тело рубашку из первоклассного хлопка, остудил горячую кожу. Гео снова чувствовал себя отдохнувшим и готовым к работе.

В Пловдиве он получил номер в отеле «Тримонциум», наскоро проглотил тарелку супа в ближайшей закусочной и пошёл искать данный ему Цыплёнком адрес. К пловдивским криминалистам он явился не переодевшись и был встречен с некоторым недоверием. Начальник отдела, пристально оглядев его с головы до ног своими светлыми прилипчивыми глазами, даже подумал: «И этот разодетый петух – первый помощник моего софийского друга?»

– Для нас и для варненских коллег это дело уже закрыто, несмотря на то что положенных трёх лет со дня исчезновения лица ещё не прошло, – сухо сообщил полковник. Воцарилось молчание. Полковник ещё раз пристально посмотрел на Гео: – А в чём, собственно, вам требуется помощь отдела?

Гео ответил не сразу. По строгому лицу полковника он понял, что тот считает его молчание признаком дурного воспитания: уж если ты пришёл к нам и мы обещали тебе поддержку и помощь, разумеется в пределах возможного, то изволь по крайней мере объяснить причину интереса к делу.

– Мне хотелось бы узнать некоторые подробности. – Гео понял, что именно не понравилось полковнику, и решил исправить положение. Сначала всё, что касается трагической гибели Эмилии Нелчиновой. Полагаю, следствие велось в Варне и были допрошены очевидцы, не так ли?

– Завтра дело будет у вас.

– И второе. Я хотел бы попасть законным порядком в квартиру на улице Леонардо да Винчи. Если можно, немедленно.

– Вы хотите сказать, – усмехнулся полковник, – что, если с нашей стороны или со стороны районного Совета депутатов (потому что это, по сути, его дело) появятся препятствия, вы с ними не посчитаетесь, мы и ахнуть не успеем, как вы окажетесь в квартире?

– Я так не говорил, – спокойно ответил Гео и наклонил голову, безмолвно благодаря за подсказку.

– Хорошо, хорошо, мы и это уладим. Что ещё?

– Пока ничего.

И они разошлись, понимая друг друга лучше, чем в начале встречи.

Через час Гео Филипов медленно шёл по улице Леонардо да Винчи, как человек, которому предстоит выполнить неприятную обязанность. Он внутренне готовил себя к незаконному проникновению в квартиру (если его «накроют», когда он вставит ключ в дверь, он скажет, что направлен сюда из районного Совета для проверки водопровода или электричества или ещё что-нибудь придумает). Не делает ли он всё-таки ошибку? А вдруг местные власти узнают, что он влез сюда без бумаги с двумя обязательными подписями? Глядя прямо перед собой, Гео миновал фонарный столб, от которого он тогда отлепил некролог, прошёл он и другой столб, врезавшийся в память тем, что с него смотрели те же самые глаза, которые он только что видел на лице живой девушки. Открыл парадные двери дома, так похожего на его дом в Софии. Всё те же старые почтовые ящики без замков, исцарапанные гвоздями стены. Пусто, тихо. На первом этаже у коричневой дерматиновой двери всё те же тапочки, только ведра нет. Цветы в больших консервных банках, видимо, только что политы. За дверью слышался шум. Поднимаясь по лестнице, Гео усмехнулся: на обратном пути он обязательно позвонит в эту дверь, не пройдёт мимо, как несколько дней назад. Или снова поговорить с этим бирюком – Ночной Сменой?

На втором этаже не было ни котёнка, ни его блюдца. У двери красовались совершенно новые мужские домашние туфли. Стало быть, Ночная Смена твёрдо стоит на своём: никто и ничто не заставит его убрать «обувки» с их законного места перед дверью, пусть хоть сто раз их выбрасывают некультурные соседи. Гео с трепетом в душе поднялся выше. Третий этаж молчал, казалось, ещё более тягостно, чем прежде. В чёрных глазах Эмилии – горе и гроза. Гео нажал кнопку звонка. В квартире раздался резкий звук, после которого тишина показалась ещё более угнетающей. Прежде чем заняться замком немой квартиры, он на всякий случай позвонил в дверь Стаматовых, но и там всё было тихо – видно, семейству инженера очень понравилось в Чехословакии.

Квартира Нелчи новых встретила его враждебным сумраком.

Нетрудно было догадаться, что нога человека не ступала сюда бог знает сколько времени – в этом он окончательно убедился, увидев свои следы, отпечатавшиеся на тёмно-вишнёвом паласе в холле. Воздух в квартире был затхлый – конечно же, её очень давно не проветривали.

Гео прошёл по тесному коридорчику, отворяя все двери. Хозяйки, видимо, были чрезвычайно опрятны, это чувствовалось даже сейчас. Вот небольшая комната, которая, скорее всего, принадлежала Эмилии. С неё Гео и начал подробный осмотр. Светлые шторы затеняют окно. Ученический стол, новый гардероб, застланная покрывалом низкая тахта с ящиком в изголовье, в ящике одеяло, пёстрая простыня и пододеяльник; возле тахты небольшой низкий столик со стеклом, два мягких табурета; на столике приёмник «Симфония» со сломанными клавишами – похоже, хозяйка очень нервно включала и выключала его. Нигде никаких книг, учебников, тетрадей. Можно, предположить, что кто-то унёс их отсюда вместе с картинами, от которых остались чёткие, не выгоревшие пятна на обоях. В гардеробе, наоборот, полно разной одежды, И зимней и летней, на некоторых вещах иностранные фирменные знаки. Особенно бросались в глаза два длинных платья: одно – снежно-белое с вышивкой на воротничке и рукавах, очень похожее на свадебное, другое – из светло-лилового шёлка, с бархатными бантиками на груди. Гео представил себе, как прекрасна была Эмилия на выпускном вечере, какой принцессой выглядела среди одноклассниц. Но почему все вещи измяты и в беспорядке валяются на дне гардероба, тогда как во всей квартире царят порядок и аккуратность? У Гео создалось впечатление, что хозяйке одежды внезапно пришла в голову какая-то мысль или она получила внезапное известие и бросилась вон из дома, не успев даже навести порядок в шкафу. Гео поднял с пола упавшее нейлоновое покрывало, прикрыл им вещи, затворил дверцы шкафа и двинулся в кухню.

Здесь он убедился, что первое впечатление было абсолютно правильным: в кухне красота и уют. Скорее всего, это было любимое место хозяйки, которым она гордилась и где отдыхала. Электроплита «Мечта», большой холодильник, широкая металлическая мойка, ряд висячих бледно-жёлтых полок, тостер на яркой салфеточке в углу кухонного стола, уютный деревянный сундучок, покрытый тканой дорожкой, пухлые подушечки, русский обогреватель на подставке… Тут никто ничего не трогал, всё было оставлено в таком виде, как при хозяйке, которая ревностно поддерживала здесь идеальную чистоту и порядок. Теперь на блестящих приборах, на холодильнике к плите осел тонкий, едва видный слой пыли (Наверное, хозяйка в тюрьме не раз принималась плакать, представляя себе картину заброшенности и запустения в своей любимой кухне. Но в таком случае Эмилия, оставшись одна, ела где-то в другом месте? Хватало ли ей денег, которые присылал отец? Должно быть, хватало. Заграничные вещи – это, конечно, от него, жалел дочку после несчастья с матерью.

Ванна обложена серой плиткой. На двери висят два одинаковых купальных халата. Пустой пластмассовый тазик посветлел от сырого воздуха, а губка, лежащая на шланге душа, наоборот, потемнела и сморщилась. Гео уже выходил из ванной, когда взгляд его упал на аптечную бутылочку, стоящую среди зубных щёток, паст, шампуней – всё это отражалось в зеркале над умывальником. Бутылочка показалась Гео знакомой. Он отвинтил крышку, и на ладонь упали две белые таблетки – точно такие же, какие иногда употребляла его жена. Бутылочка была почти полной – видно, хозяйка не довольствовалась этим слабеньким дневным транквилизатором, ей требовалось более сильное успокоительное средство. Гео заглянул в домашнюю аптечку, висящую на стене ванной, – так и есть, коробка от мощного лекарства пуста.

В холле Гео довольно долго рылся в книгах – болгарские и русские классики, известные современные писатели. Книг было много, всё сплошь красивые дорогие издания. Вдруг среди томов он обнаружил семейный альбом, который засунули так глубоко, что даже хозяева вряд ли смогли бы быстро извлечь его из «тайника». Гео раскрыл альбом, перевернул несколько картонных листов. Увы, фотографий Эмилии он нигде не нашёл, их без; жалостно и скорее всего поспешно выдрали – кое-где даже оказались повреждены «уголки». Зато фотографий матери было много. Округлое молодое лицо, короткие каштановые волосы, обаятельный курносый носик, наивные светлые глаза. Но выражение лица удивляло озабоченностью, так не шедшей к общему, облику. Гео никогда бы не поверил, что эта женщина могла что-то украсть. «Мама Кристина возле ЦУМа», «С мамой Кристиной на Витоше» – это подписи под фотографиями, впрочем, от второй осталась только половина. Значит, мать зовут Кристиной. Но почему же мать и дочь так не похожи друг на друга? Может, Эмилия в отца? А его изображения были изъяты из альбома гораздо раньше – видно, после развода, от них остались лишь пустые места.

В холле – старый телевизор «Опера», кушетка с просевшими пружинами, два потёртых кресла, круглый стол с толстыми ножками, покрытый вышитой скатертью местного производства, двустворчатый гардероб, скрипящий всеми суставами при открывании или закрывании. Вообще, кроме богатой библиотеки и тёмно-вишнёвого паласа, всё в этой квартире говорило о том, что средства, сколько их было, шли главным образом на оборудование кухни – святилища Кристины – и отчасти комнаты Эмилии. И тем не менее в холле вполне можно было принять гостей, посмотреть телевизор, выпить кофе с соседями. Потом, когда Стаматовы уходили к себе, мама Кристина вытаскивала из гардероба тюфячок, простыню и одеяло – и холл превращался в её спальню. Утром она, само собой разумеется, вставала раньше Эмилии, готовила завтрак, подходила к гардеробу, раздумывала над тем, что надеть на работу. А какой у неё был выбор? Гео раскрыл створки гардероба – там висело несколько платьев из недорогих тканей, два костюма, две-три блузки и юбки – всё готовая, купленная в магазине продукция. Гео больше всего поразило бельё Кристины: старенькое, зашитое-заштоланное, оно говорило о том, что эта молодая ещё женщина поставила крест на волнениях души и тела и напрочь отбросила возможность личной жизни. Почему же так рано? Ясно: всё для неё, красавицы-дочери» чтобы она ни на минуту не почувствовала, что растёт без отца. К тому же, наверно, Кристина любила своего бывшего мужа… Да, многое мог рассказать гардероб, а Гео был весьма внимательный наблюдатель. Но па сегодня довольно впечатлений, пора уходить.

Было уже поздно, и Гео хотелось побыстрее проскользнуть мимо квартир на двух нижних этажах. Но не тут-то было.

– Эй, журналист! – Ночная Смена казался удивлённым и вроде бы даже обрадованным. – Что, продолжаете изучать?

– Вот решил проверить, не вернулись ли Стаматовы из Чехословакии…

Размахивая ключами и позванивая ими, Ночная Смена стал быстро спускаться на первый этаж, при этом его широкие брюки почти подметали лестницу. Гео надеялся; что ему удастся пробраться к выходу, но на площадке первого этажа широкие брюки преградили ему путь.

– Позвоню соседке, может, она что посоветует вам, – и, не дожидаясь ответа, мужчина нажал кнопку звонка: – Райка! Райка!

Дверь распахнулась в тот же миг, будто там только того и ждали. На пороге показалась женщина в косынке с плоским лицом и плоской грудью, без возраста, из тех, у кого никогда не бывает ни первой, ни второй, ни даже третьей молодости.

– Извини за беспокойство, Рая, – Ночная Смена торопился объяснить обстоятельства прежде, чем соседка раскроет рот-щёлку и набросится на него с требованием новостей. – Этот товарищ – журналист, он хочет написать о Нелчиновых в газету.

– Про кого писать?! – женщина не хотела верить. В её круглых глазах отразилась буквально заливавшая её злость и на предмет интереса Гео, и на него самого – разодетого, прилизанного франта. – Ну и пусть пишет, газеты-то надо же чем-то заполнять!

Гео, изобразив одну из самых своих обаятельных улыбок, начал терпеливо объяснять ей:

– Бывает так: снаружи посмотришь – гладкие, спокойные стены, а за ними часто – скорбь, драмы, даже трагедии.

Ему очень хотелось расположить женщину к себе, но она даже не дослушала его:

– И нашёл Нелчиновых! Да я бы, ежели судьёй была, не три, а тридцать три годика прописала ой! Ишь, богородицей прикидывалась. Аккуратистка – за уборку первая платила или если испортится что…

– А бывший её муж?

– Бабник! Как появится студентка какая в доме – облапает её тут же, на лестнице. – Рая со злостью посмотрела на Гео: «Может, и ты по этой части?»

– Мы знаем правило: о мёртвых или хорошо, или ничего, но давайте его сегодня нарушим, ладно? Что вы можете сказать об их дочери, об Эмилии?

– Шалавая!

Гео усмехнулся:

– А что в ней было шалавого?

Соседка запнулась. Видно было, как она пытается привести мысли в порядок. Ей это не удавалось, и она явно сердилась, потому что не могла, как до сих пор, прицельно стрелять словами.

– Ну ладно, вы продолжайте, а я пойду, мне на работу пора. – Ночная Смена неожиданно махнул рукой, повернулся и быстро побежал вверх по лестнице.

Рая ещё раз подозрительно оглядела Гео с ног до головы и, внезапно сменив гнев на милость, позвала в квартиру.

В прихожей мебель стояла в беспорядке, «лицом» к стене, к углу прижался свёрнутый в трубку ковёр. Рая объяснила, что они с мужем чинят паркет – конечно же сами, мастеров приглашать дорого. Прошли в кухню. Рая чуть размякла – ещё бы, тут она хозяйка – и даже угостила Гео вареньем из айвы. А когда он от. души похвалил варенье, решила сварить кофе и разоткровенничалась. Они с мужем из Пернишского округа – если он бывал там, наверняка помнит их село Дебел и Лак, близко от «водохранилищу». Муж её на железной дороге служит, вот их и сунули сюда, даже не спросили, хотят они этого или нет,

– Но это же прекрасно – жить в Пловдиве! – польстил ей Гео. Плоское лицо Раи прояснилось. – Так что же шалавого было в этой несчастной Эмилии – так, кажется, её звали?

И тут, размышляя, Рая нашла точное слово:

– Всё!

– А если конкретнее?

– Дикая она была, дикарка, понимаешь? Сызмальства дикая. То сотрёт подмёткой рисунки с асфальта, что дети делали, то проткнёт им мяч гвоздём, то просто побьёт без всякой причины. А как спросишь их, кто у вас главный, лидер по-нынешнему (Рая гордо произнесла это слово: дескать, знай наших!), – все как один: Эмилия, Эми, Эмочка! Ну, а как девицей стала, ты бы поглядел: идёт важная, надутая – вот-вот лопнет, смотрит тебе в глаза и молчит, на улице никого не узнает, проходит мимо – ни с кем ни слова, принцесса! Чего заносишься, чего выставляешься, а? А то я не знаю вас! Задницу нечем было прикрыть, пока не… Всё её мать виновата, Кристина эта, «богородица». Только про неё не надо говорить, а то меня сейчас удар хватит. Подумаешь, одна осталась! Ну и что? Многие остаются без мужа – так надо себя не помнить?

– Значит, всё это началось после развода? – вставил Гео, воспользовавшись короткой паузой, которую сделала разволновавшаяся Рая.

– Да нет, не совсем так. Кристинка и раньше её как куклу наряжала, но когда Дишо навострил лыжи в Алжир ребёнка делать своей мадаме, тут она будто совсем сдурела. Ни в чём девчонке отказа не стало. Я его не оправдываю, Дишо этого, таких на куски резать надо, но ежели ты целый день слышишь одно только нытьё да рёв – как тут не убежать? Ну ладно, дитя нервное, беспокойное, болеет часто, но у тебя, женщина, муж в доме, что же ты носишься только с ребёнком, а на мужа никакого внимания? Я так и говорила Кристинке, но это всё равно что стенке говорить. «Привет, Райка, как дела?» – и бегом прочь, будто корова языком слизала. А знаешь почему? Я, видишь ли, первая сплетница в квартале. А ты кто такая, а? Уголовница, воровка ты, вот кто!

– Может, вы знаете, как Эмилия утонула? – Гео выпил кофе и вертел в пальцах тонкую чашечку, вглядываясь в слой гущи на дне. – Это правда, что не нашли?

– Правда. Тут разные сказки рассказывают… Говорят, сама она положила конец своей жизни. Ходили они с отцом вечером по мосту, тут она в какой-то момент разбежалась и – бух в тёмные волны… Я спрашивала у брата Кристины, он в Софии живёт – глупости, говорит, чего только не выдумают люди, Эма поскользнулась на мосту и упала в воду, вот и всё. «Но неужто не было там никого, кто бы помог ей? Этот тюфяк Дишо, отец её, почему не прыгнул следом за ней?» – «Потому что он не умеет плавать. Кричал, звал – никого вокруг. Позже появились люди, но где там, от нёс ни следа. Отнесли её волны. Высоченные, до неба доходили».

– А сама Эмилия умела плавать?

– Только что не шла ко дну. Так её парень говорил, я слышала. Я и его спрашивала про мост. То же самое – поскользнулась. А сам заставил отца своего, большой начальник у него отец, звонить в Варну и в нашу милицию ходил. «Какой смысл им врать мне?» – а сам смотрит на меня и вижу: не верит тому, что говорит.

– Погодите, Рая, вы совсем меня с толку сбили. Какой парень, какой начальник?

– Её, её парень! Этакий верзила, уши у него торчат. «Эма, детка, говорю ей, ты прости, что я вмешиваюсь, но это что же – ребята нормальные повывелись? Была бы я твоей матерью, я бы его на пушечный выстрел не подпустила к тебе!» А она этак свысока поглядела на меня: «Простите, вы что-то сказали?» Кукла! Это я уж потом узнала про его отца. Заместитель председателя, квартиры раздаёт, дачи. То-то же, думаю, невелика важность, что уши ослиные. А они таскаются с утра до вечера, он её в школу провожает и из школы домой, жмутся тут у входа. Браво, думаю, Кристина! Хорошо рассчитала. Но арифметика её вышла никудышной, ошиблась она в расчёте-то. А как попала она в тюрьму, знаешь что получилось?

– Могу только предположить, – пожал плечами Гео. – Парень бросил Эмилию. Может быть, даже сам папа-начальник настоял. Верно?

– Эх ты, джурналист! Всё наоборот – она его бросила! Значит, это она, Кристина, выбрала парня и её заставила… Шалавая не шалавая, но Эми знала себе цену: самая красивая девушка в Пловдиве! Она только покажется на улице – и все вы, мужичьё, шеи ломаете, глядя ей вслед.

– Вот тут я вам верю… – задумчиво проговорил Гео и чуть прикрыл глаза, будто пытаясь восстановить перед внутренним взором какую-то картину.

– Так ты её видел? – Как ни была Рая занята своим рассказом, она вдруг пристально поглядела на Гео – что-то в его тоне насторожило женщину.

– И да и нет… Я видел некролог, – как можно спокойнее объяснил он.

– Снимок – ерунда. Ты бы увидел её как есть! Не дружили мы с ней, но чтго кривить душой. Стройная как тополь! А глаза – сожгут тебя и пепел развеют!

– Возможно, даже наверняка это так. Но почему вы решили, что именно она его прогнала?

– «Решила»… Поняла я это! Молодые как? Поссорятся из-за чего-то, а завтра всё пройдёт. Бедный парень! Круглые сутки стоял здесь, я уж подумала – он, наверно, и спать, и есть, и мыться-бриться бросил. Все вверх, на её окно смотрит. А она окно зашторила, в квартире сидит, никуда не выходит. От стыда ли, от тоски по матери, от упрямства ли? Выходила только в булочную, за хлебом. А он ждал её на углу, вроде бы случайно здесь оказался. Забегал то с одной стороны, то с другой, умолял её. А она – нет. Отвернётся, оттолкнёт его рукой, будто он муха какая-нибудь или комар, и идёт – такая важная, как царица. Потом притащился её папаша из Алжира и увёз её в Варну. Не помню, кто принёс новость в квартал – утонула, когда расхаживала с Дишо по мосту на Золотых Песках…

– Как зовут этого парня? – прервал её Гео.

– Не знаю.

– А его отца?

– На кой мне его имя? Я за выгодой не гонюсь, есть другие для этого.

– Догадываюсь, на кого вы намекаете, но если у Кристины только одно было на уме, зачем ей Нужна была касса? Ведь не сегодня-завтра Эмилия…

– Затем, что она была уверена – никто её не тронет. Поуди в сберегаловку, там тебе всё объяснят! Оборотень, притворщица, каких свет не видал! Брат её из Софии, так и тот, бедолага, клялся: «На кого угодно мог подумать, что украдёт, только не на неё!» Вот тут мы разговаривали с ним, на площадке…

– Из вашего рассказа я понял, что Эмилия жила одна после несчастья с матерью. Выходит, её дядя даже не позаботился о ней? Явился, когда уже ничем не мог помочь?

– Точно, точно. Сунулись в квартиру, завернули все вещи в кусок нейлона, ткнули в гардероб – и бежать прочь, с тех пор как сквозь землю провалились…

– Но тогда кто же расклеил некрологи по случаю годовщины смерти Эмилии? Может, какие-то другие родственники?

– Как бы не так! Он расклеил, парень её. Недавно это было. Пришёл как-то утром с ведёрком и кисточкой, пробрался в дом, как вор… Чего ему стыдиться? Пусть другие краснеют, которые пальцем не пошевелили. Вот вы, журналисты, всё толкуете по телевизору про молодёжь – такая она, сякая. Так ведь всё от человека зависит. Может, сын лучше отца вырос, разве не так

– Честно признаюсь, вы здорово меня удивили. Такие чувства в наше время… Я должен обязательно найти, этого парня, обязательно!

– А это нетрудно, ты узнаешь его по слушалкам. Как увидишь на улице ослиные уши – он это!

– Любопытная комбинация! – рассмеялся Гео. – Самая красивая девушка и самые длинные уши. Ну, спасибо вам за всё. – Он почти нежно похлопал Раю по руке, истёртой добела мытьём посуды и стиркой. – И за ваши рассуждения тоже… – Гео достал из заднего кармана брюк маленькую записную книжечку и открыл её на букве «Р». – Я хочу записать ваши координаты: Рая, а дальше?

– Ты лучше запиши тех, наверху, когда вернутся из Чехословакии. Я не говорила тебе? Их водой было не разлить с Кристиной и покойной, земля ей пухом…

Полковник сдержал слово – на другой день к вечеру дело Эмилии было уже на руках у Гео. А до этого он ничем не занимался, если не считать беспокойных блужданий по улицам Пловдива, во время которых – где-то в глубине души у него таилась надежда – он мог бы случайно столкнуться со своей таинственной пассажиркой – двойником Эмилии. Он не знал города и шёл куда глаза глядят, но при этом не делал ни единой попытки остановить кого-либо из прохожих и спросить, например, куда ведёт эта улица, или что это за парк, или как называется эта площадь.

Почему же он вёл себя так странно? Неужели отказался от намерений поговорить с другом Эмилии? Он мог бы отправиться на место работы Кристины и из первых рук получить сведения о том, какое преступление она совершила, и так, между прочим узнать о ней самой. Фотографии в семейном альбоме отнюдь не подтверждали мнение соседки, но можно ли составить правильное представление о человеке, по его фотографиям? Надо бы ещё попытаться встретиться с бывшими одноклассниками покойной, узнать, был ли одноклассником длинноухий обожатель. Но ничего этого Гео пока не. предпринимал. Он ждал. Ждал, когда получит дело, что оно ему расскажет…

Ближе к вечеру он зашёл в криминальный отдел, взял сравнительно тонкую папку и вернулся в гостиницу. Не раскрывая и даже не взглянув на первую страницу, что наверняка сделал бы почти каждый ещё по дороге, он положил папку на сломанный телевизор и стал тщательно, не спеша переодеваться. Время от времени поглядывал на неё, предвкушая разгадку многих неизвестных, и снова отводил глаза. Потом, потом…

Он сошёл вниз, в ресторан, одетый почти как южноамериканец, впервые попавший в Париж: рубашка, галстук, модные туфли, даже длинные полупрозрачные носки – всё было подобрано в тон яркому летнему костюму, всё блестело новизной. Выглядел Гео на редкость элегантно. Его можно было принять за кинопродюсера или удачливого дипломата в начале карьеры, попавшего на это поприще благодаря аристократическому происхождению (спокойный взгляд, невозмутимое доброжелательное выражение лица подтверждали именно эту версию).

Гео сел за уединённый стол подальше от оркестра, заказал ужин. Народу в зале собралось уже довольно много, было шумно и дымно. Гео поверхностно и несколько отрешённо оглядывал публику и впрямь как иностранец, которому всё здесь интересно, но и всё чуждо. Лишь, один раз он «вышел из роли», когда его внимание привлекла шумная молодая компания – несколько юношей и высокая стройная девушка с блестящими чёрными волосами. Она стояла спиной к нему. Он весь напрягся, будто снова увидел убегающую Эмилию. Девушка повернулась. Весёлые глаза, белозубая улыбка, короткий задорный носик – нет, не она… Гео доел бифштекс, выпил крепкий кофе и, более не интересуясь ни компанией, ни чем бы то ни было ещё, поднялся к себе.

… Спустя три часа он встал, размял затёкшие мышцы плеч и спицу и отправился в огромную ванную. Вышел из неё освежённый, в яркой пижаме. Поднял телефонную трубку, но тотчас опустил её на рычаг… В гостинице стояла полная тишина: оркестр внизу давно замолчал, за окном не слышно было смеха и песен подгулявших пловдивчан – город спал… Он позвонит утром. В конце концов не такое уж это открытие, чтобы нарушать сон добрых людей. Гео вернулся к столу и снова – в который раз – погрузился в материалы дела, несмотря на то что в кармане пижамы уже шелестели странички скрупулёзно составленного отчёта. Ну о чём ещё может идти речь? Случай яснее ясного – самоубийство. Эмилия сознательно бросилась в море. Доказательство – написанная ею собственноручно короткая записка, найденная отцом под её подушкой в ту же ночь, через несколько часов после страшного несчастья: «Ко всем людям! Кладу предел своей жизни сама и добровольно; Эмилия».

Нелчинов приехал в Пловдив один, вторая жена его осталась в Алжире – ждала ребёнка. Он взял отпуск с единственной целью – поехать с дочкой на курорт, убедить её в том, что он её не забыл и никогда не перестанет о ней заботиться. В случившемся с матерью он ни в какой мере не считает себя виновным – ему и в голову не могло прийти, что Кристина падёт так низко! Если бы она написала ему или как-нибудь иначе сообщила: так, мол, и так, нам очень трудно, нужны деньги на репетиторов для подготовки Эми в институт, на платье для выпускного вечера – он немедленно выслал бы. Об их бедственном положении он узнал только в Пловдиве, из разговоров с друзьями – Стаматовыми. «Но если бы я даже прислал деньги, – заключил Нелчинов, – она бы ни за что на свете не приняла их, ни за что! Вот до чего доводят слепая гордость и упрямство!» Считает, что если он в чём и виноват, то только в том, что забыл, в каком классе Эмилия и когда она должна кончить школу, – он думал, что в будущем году и, следовательно, впереди ещё уйма времени, он выполнит свой долг как полагается, обеспечит её всем необходимым, а оказалось, что поздно, Он не оправдывается, нет, но ведь надо понять – он головы не поднимает от работы, ни дня ни ночи не знает, ведь он – технический руководитель нового строительства на территории посольства. «А про то, что Кристина в тюрьме, я узнал совершенно случайно от общих знакомых, которые приехали в Алжир. Я тут же попросил отпуск, потом поехал в Марокко, купил кое-какие вещи для дочери…» Эмилия, однако, не захотела даже посмотреть на них, не то что показаться в них на улице. И вообще держала себя чрезвычайно сухо, если не сказать – враждебно. На курорт? И слышать не хотела! «Никогда она не сможет простить мне развод и второй брак, даже если я на колени упаду и всё Марокко закуплю для неё!» А потом вдруг совершенно неожиданно, когда он уже почти собрался в обратный путь, дочь сама предложила поехать на Золотые Пески.

Остановились в шикарном отеле «Интернационал», близко от торгового центра. По рассказам служащих отеля, отец исполнял все желания и капризы дочери. Их часто видели с большими пакетами в руках, в ресторанах они заказывали дорогие блюда, Эмилия училась ездить верхом, они катались на яхте, ходили на эстрадные концерты и были очень милы и любезны друг с другом. Некоторые даже принимали их за влюблённую пару (что ж, возраст не помеха, сейчас такая разница – обычное дело, к тому же они внешне были совершенно не похожи, как ни странно). «А я слышала, как они ссорятся, – вносит диссонансную ноту в общий хор горничная этажа и твёрдо стоит на своём: – Да, милы и любезны на людях, но стоило им закрыть за собой дверь…» – «А о чём они спорили – можно было понять?»«Не знаю, у меня нет привычки подслушивать». И всё же она слышала, что начинала всегда Эмилия. Отец, как правило, молчал или отвечал ей тихо. «Он что-то бормотал, маялся. А почему не спросите его самого? Если будет отрицать, я ему напомню».

– Неправда! – ответил Нелчинов на заданный следователем прямой вопрос, но тут же поспешил добавить: – Нет, вспомнил, один раз мы поссорились из-за того, что она слишком долго торчала в воде, а другой раз она вела себя ужасно самонадеянно и безрассудно – впервые села на лошадь и сразу же пришпорила её. Я боялся, как бы она не простыла, как бы не упала, вообще как бы чего не случилось. Вот, случилось… Самое ужасное… Эмилия мне всё время говорила, что она уже не ребёнок, ей надоел надзор. Стоило мне начать разговор о её поведении, как она грозилась тут же уехать на поезде или автостопом. Ну, Я оставлял её в покое – пусть делает что хочет… Войдите в её положение: мать в тюрьме, на экзамены в институт она сама не пожелала явиться, отец, то есть я… В общем, многое накипело. К тому же нервы у неё с детства пошаливали. Она иногда такое проделывала дома и в школе, что все рты разевали. Все врачи и педагоги объясняли это переходным возрастом и её холерическим темпераментом. Я рассказываю всё это потому, что… Нет, не могу я понять, просто голова лопается! Не было там ни намёка на… «Папа, хочешь посмотреть море поближе?» – «Хочу». – «Нигде не видела таких больших волн, давай поднимемся на мост и пройдём до конца, в крайнем случае промокнем…» – «Согласен». – «Ты вообще-то не очень смелый, не откажешься в последний момент?» – «Нет». Вышли мы из отеля. Ветер, холодно, темнеет. «Не лучше ли отложить до завтрашнего утра?» – «Нет, завтра море может успокоиться! Пошли!»