Текст книги "Аукцион начнется вовремя"

Автор книги: Артур Макаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Всегда, – сокрушенно признал Мальцев. – И действительно, душа просит хорошего кофе, а я знаю, что вас никто не ждет.

– Все-то вы знаете, – нахмурилась Русанова, высвободив руки. – Я видела, как вы беседовали с Воронцовым, и поняла, что речь шла обо мне... Он-то очень прост в обращении с женщинами, а о вас я думала иначе.

– Значит, все-таки думали... Это хорошо. Чем же провинился Воронцов?

– Ничем особенным. Мужчина как мужчина: пригласил на прогулку на своем катере, потом других гостей высадил и был очень предприимчив... По-моему, с тех пор сердится на меня, – она снова вздохнула. – И вы еще обидитесь, что прогоню... Идемте, напою вас кофе, пусть и ни к чему это к ночи.

На второй этаж поднялись молча, Елена Андреевна повозилась с ключом, отворила дверь.

– Проходите и не судите, гостей не ждали.

Мальцев шагнул в освещенный коридор, а из комнаты вышел мальчик лет десяти.

– Вот хорошо! – сказал, окинув гостя взглядом с материнским прищуром. Я сколько раз в окно смотрел, все нету и нету... А тебя проводили.

– А меня проводили... Уже поздно, но ты здоровайся и веди человека к себе, я на кухне разберусь.

– Здравствуйте. Я Дима Русанов, прошу сюда.

– Виктор Сергеевич, вечер добрый.

Озадаченный Мальцев последовал за ним в небольшую комнату. Письменный стол освещала настольная лампа, на шахматной доске застыли фигуры. Он подошел, заглянул в запись ходов, лежавшую рядом.

– А почему конь на це-шесть не сыграл? Хотя да – тогда ладья выходит на седьмую с угрозой. И потом третьим ходом можно выиграть качество. Понял.

– Вы мастер? – с уважением посмотрел на него мальчик.

– Нет, я дилетант. Но с большим стажем.

На кухне Елена Андреевна зажгла газ, поставила чайник. Достав из шкафчика кофемолку, засыпала зерна, но не включила ее. Застыла в задумчивости, держа ее в руках, и рассеянно улыбалась чему-то.

Воронцов с презрением относился ко всем, кто выказывал хотя бы маломальское подобострастие перед иностранцами, называл таковых "обшарашками", и уличенный в этакой слабости интересовал его с той поры только как мишень для злых насмешек. Но кодекс джентльменства чтил, хотя не без своеобразных отклонений. Во всяком случае, всегда выглядел безупречно, прилагая к тому немало стараний.

И в утро после пирушки у поляков встал, как обычно, рано, и гимнастику проделал полностью, а после долго отмокал пол душем.

Одевшись, пораздумал, заходить ли в спальню, но именно там остался телефон, и пришлось войти.

– Тебя когда ждут, сокровище? – спросил он, разглядывая прихваченные с собой галстуки.

– В двенадцать, – не открывая глаз, ответила Вика. – Разве нельзя собираться потише? Голова разламывается.

– А ты пей больше... Смотришь в телевизоре про алкоголиков? Очень поучительно.

– Ты мастер поучать, – она открыла глаза, и в них была открытая неприязнь. – Поучал Татьяну, потом наставлял Элку, образовал, как мог, меня и теперь, кажется, заскучал... Ну сунься опять к этой скромнице, к Русановой, давно вокруг кружишь! Хотя к ней твой новый приятель неровно дышит: весь вечер глаза пялил. И что там нашел!

– Да уж нашел, по-видимому, – Сергей Александрович остановил свой выбор на одном из галстуков и, застегнув рубашку, ловко повязал его. – Ты хороша, спору нет... Но если судить строго и здраво, то представляешь из себя не более чем роскошную куклу. А она – женщина. Большая разница, заметь... За тобой заехать?

– А пошел ты... – Вика села и взяла с тумбочки у кровати сигареты. Что же ты шьешься со мной? Обещал, чего ни обрисовывал про роскошную жизнь, пока обхаживал... А я проживу и без тебя!

– Вряд ли, ума не хватит, – он тоже достал и размял сигарету, но раздумал курить натощак. – Все, что я обещал, – сделано. Ты одета и обута на зависть многим трудящимся, имеешь работу, о которой мечтала, и свою зарплату, как мне известно, откладываешь на книжку... На большее я не рассчитан, по-видимому, характером слаб. А воровать в наше время опасно, милочка: год воруешь – десять кукуешь! Что касается нашего брака, то позиция моих предков тебе известна. По ряду веских причин приходится с ней считаться. И запомни...

Накрытый подушкой телефон на полу заверещал жалобно и глухо. Воронцов присел, послушал, решая, брать или не брать трубку, но тихие трели продолжались, и подушка была отброшена.

– Говорите. Ну я, я, разумеется. Что у тебя голосок вибрирует? И на службу заявился до времени. А-а-а... Понятно. Кого – всех? Это, брат, не всех, а ответственных! Ясненько, сейчас выезжаю... Я сказал – сейчас. Положи под язык валидол и жди.

Повесив трубку, понаблюдал мрачно за курившей Викой, усмехнулся.

– Самохин бурлит: снова милиция нагрянула, затеяли очередной опрос... Чует кошка неладное, где-то, что-то и как-то он напортачил в сем дельце, по-видимому.

– И пусть бы его прижали, активиста противного! – злорадно пожелала Вика. – Терпеть таких не могу.

– Так ведь и он тебя, вполне заслуженно причем... Яришься, что характеристику на поездку не подписал? Правильно сделал; пусти такую Дуньку в Европу, после стыда не оберешься... И каков бы ни был – он мой товарищ, значит, помогу, чем смогу.

– Ох, на здоровье, только отваливай скорее! Да, – вспомнив, она подалась вперед агрессивно. – Ты хотел что-то напомнить... Не забыл – что?

– Как можно! Я хотел напомнить, что тебе сегодня надо выглядеть обворожительно. Салют!

Живя на шестом этаже, Воронцов никогда не пользовался лифтом и теперь сбежал вниз, прыгая через ступеньку. На дворе привычно обошел-оглядел своего "Жигуленка", а через двадцать минут уже был возле работы.

Со всего хода лихо вогнал машину в узкий просвет меж другими, запирая дверцу, увидел идущего к подъезду Мальцева, взмахнул рукой.

– Виктор! И шествуя важно, походкою чинной... Ты к нам прямо как на службу являешься. Привет!

– Привет. А зачем я приехал? Не одними кутежами заниматься.

– Фа, фа, фа, какие мы деловые. Кстати, зря вы так рано ушли. Ну и как провели вечер? Или он закончился утром?

– Вот что, – Мальцев, подступив ближе, взял его галстук, накрутил на палец цветастый лоскут материи, слегка дернул. – Если хочешь остаться приятелем – придержи язык! Откусишь.

– Все так серьезно? – сочувственно кивнул Воронцов. – Тогда извини. Вообще я не пошляк, это наносное. Развилось в результате общения с представителями разлагающегося общества. Идем?

– Сначала пожуй галстук, поскольку Русанову я все-таки проводил.

– Попозже, ладно? Там, понимаешь, пинкертонов понаехало для бесед, и каков я буду с отъеденной частью туалета! Еще решат, что оторвал, перебираясь через забор склада... Пожалей.

– Просьба уважена. Но! – поднял палец Мальцев. – Скажи ты мне: что это многие обиняками насчет Вики Лоховой прохаживаются? Девушка, по-моему, славная, а мало понятные намеки слышу.

– А это, видишь, Вике не повезло: сторож, который исчез, ей родным дядей приходится. Ну как людишкам не использовать столь удобный повод для болтовни?

– Да, подарочек бедняжке... Тогда пошли. События событиями, но я не оставил надежды у вашего главного босса интервью заполучить.

И они оба вошли в подъезд.

Подполковник Бутырцев беседовал с Леонидом Петровичем Самохиным в кабинете старшего товароведа, справедливо решив, что вызовами к себе в управление можно понапрасну взбудоражить людей. Начал разговор, интересуясь распорядком аукциона, и лишь потом, как бы походя, стал задавать более прицельные вопросы.

Дошло и до вопроса о том, где находился Самохин в вечер, предшествовавший ограблению. Оказалось, что Леонид Петрович с женой был на даче у Воронцова, в Репине.

– ...То есть она не его, родителей, но у него там флигелек свой, хотя родные тоже милейшие люди, и собрались мы все в большом доме.

– Простите, кто – все? – полюбопытствовал Бутырцев.

– Ну, сами родители, Сергей Александрович, из наших сослуживцев были Гамбарян с женой, Русанова Елена Андреевна. Она вечером на электричке подъехала, а возвращалась оттуда с нами.

– Когда?

– На следующий день, – Самохин очень волновался. – Да, конечно, на следующий день, утром... Дача большая, я выпил, и жена за руль не пустила. Мы там заночевали.

– И Воронцов тоже?

– Ну разумеется. Он утром выехал позже нас, а у города обогнал.

– Понятно, – задумчиво посмотрел на него подполковник. – А почему вы так волнуетесь, Леонид Петрович? Ведь ничего предосудительного в вашем поведении нет.

– Я не знаю... А волнуюсь очень! – искренне признал Самохин. – Я, товарищ Бутырцев, со дня кражи все время волнуюсь и ничего с собой поделать не могу!

– С ночи кражи, – поправил Бутырцев мимоходом. – С ночи, в которую вас в городе не было... Скажите, Русанова – дельный работник? Я интересуюсь у вас, как у непосредственного начальника.

– Работник – да. Знающая, толковая и исполнительная.

– Ваш ответ заставляет задать другой вопрос: а что она за человек?

– Ну как вам сказать, – едва замялся Самохин. – Некоторые странности есть: например, не сразу замечаешь, что очень интересная женщина, а заметив, понимаешь, что – очень... Я несвязно, да? И не о том?

– Продолжайте, продолжайте!

– Несколько высокомерна, что ли... Нет вкуса к общественной работе и чересчур прямолинейна!

– А как это проявляется?

– Недипломатична она с людьми, я, например, считаю, что по правилам хорошего тона людям надо прощать некоторые незначительные промашки и проступки. И в лицо высказывать, что о них думаешь, не всегда тактично. При том необщительна, не помню, чтобы кого-то домой пригласила...

– Но в гостях появляется, судя по вашему рассказу, – напомнил Бутырцев.

Самохин позволил себе несколько загадочно улыбнуться, прежде чем продолжить.

– Тут, видите, особый случай. Воронцов за ней ухаживал – это и другие пробовали, – а его родителям Елена Андреевна очень по сердцу пришлась! Что-то у него с ней произошло, и встречаться они перестали, а тут он попросил обязательно приехать, чтобы старикам удовольствие доставить. Он мне сам это объяснил.

– И приехала она на электричке, хотя и вы с женой, и сам Воронцов отправились в Репино на машине!

– Да. – Самохин обвел взглядом свой кабинет и лишь потом посмотрел на Бутырцева. – Дело в том, что она решила еще раз просмотреть соболей перед скорой распродажей. И задержалась на работе.

– То есть задержалась на складе, решив просмотреть ту самую партию, которая пропала, так?

– Так, – подтвердил Самохин. – Именно ту.

– А вы не давали никаких указаний на этот счет? Или, может быть, просто обмолвились, что хорошо бы еще раз все проверить как следует... А поскольку из вашей характеристики явствует, что она сотрудник исполнительный, – могла принять замечание, как руководство к действию.

– Нет, ничего подобного не было, – твердо возразил Леонид Петрович. – И у меня немалый стаж работы, отсюда и опыт, и возможность полагаться на собственное мнение. А я проверил всю партию досконально! Вместе с нею, с Русановой, между прочим...

Прождав Харлампиева больше часа и получив заверение суровой секретарши, что ранее полудня аудиенции у него не добьешься, Мальцев решил немного прогуляться. Проходя мимо небольшого холльчика возле кабинета старшего товароведа, увидел Елену Андреевну.

– Добрый день! – присел он рядом обрадованный. – Прождал понапрасну высокое начальство, решил навестить вас, а вы здесь... Очень рад видеть.

– Здравствуйте. Виктор Сергеевич... Только день не слишком добрый получается, поскольку сижу и жду, когда опять вызовут для беседы с милицией. Омерзительное ощущение!

– Да перестаньте нервничать. Какая-нибудь формальность, что-то забыли уточнить, проверить алиби лишний раз. Доверяя – проверяй, зачастую руководствуются и таким правилом. Если хотите, я буду ждать тут, и только свистните, немедля явлюсь на помощь.

– Но какую вы окажете помощь? – Она неожиданно улыбнулась. – Я ведь действительно умею свистеть. Умела, во всяком случае... В детстве никогда с девчонками не играла, все с мальчишками и с мальчишками! А что касается алиби, как вы говорите, так оно у меня наивернейшее, – Русанова уже без улыбки посмотрела на него. – В тот вечер я была на даче с Воронцовым. Нет-нет, не с ним, а у его родителей, и там еще наши сотрудники были.

– Вы, оказывается, и с родителями его дружны, – холодно удивился Мальцев. – Тогда алиби и впрямь превосходное.

– Не говорите так. Я с ними не дружна, хотя они славные, и не знаю, зачем ему так понадобилось меня приглашать! Мне кажется, что родные недовольны его близким знакомством с одной... ну неважно, с кем. У них юбилей был, он пригласил не только меня, еще наши поехали, показалось неудобным отказать. И я утром не с ним, а с Самохиным вернулась.

– Понимаю: юбилейные торжества затянулись...

– Я поздно приехала, старики меня специально ждали, и вскоре попрощаться постеснялась... Тем более что остались все. Фу, получается, будто я оправдываюсь, как глупо!

– Действительно, совершенно ни к чему. Вы все эти детали не мне, а там изложите, – кивнул Мальцев в сторону двери. – И раз поведение ваше безупречно и опасаться вам нечего – я пойду, займусь своими делами. Счастливо побеседовать.

Он удалялся по коридору, и Елене Андреевне отчаянно захотелось окликнуть и вернуть его, но из кабинета вышел Самохин, закрыв дверь, покрутил шеей, поправляя галстук, а увидев Русанову, бодро сказал:

– Заходите, подполковник ждет. Я вам такую аттестацию выдал, просто как к награде представлял! И вообще он очень любезен, хотя положение их тоже незавидное: о пропаже ни слуху ни духу.

Капитан Сенчаков, вернувшись из ателье индивидуального пошива, сразу зашел в буфет подкрепиться.

В ателье пришлось выезжать дважды. Сначала оттуда сообщили, что некий заказчик уговаривал мастера сшить шапку из шкурок без государственного клейма. Потом основательно встревоженный беседой с представителями органов мастер припомнил, по чьей рекомендации к нему приходили, изобразил запоздалое согласие принять шкурки в работу – и состоялось знакомство с заказчиком. И хотя сразу было известно, что речь шла о крашеной ондатре, проверить показалось нелишним.

Сенчаков взял сосиски и кефир, успел очистить сосиски от плохо сдирающейся пленки, даже намазал одну горчицей, и в это время в буфет вбежал Калинников.

– Нашел время заправляться, я ищу, а ни Таганцева, ни тебя... Давай срочно к Гусевой, она два раза звонила, я пошел и такое выяснил! В общем, надо Бутырцева оповестить, только сначала сам к Гусевой лети, она ждет.

– Ты бы в дикторы пошел: у тебя дикция замечательная и строчишь без запинки, – печально посоветовал Сенчаков, глядя на сосиски. – Садись ешь, пока горячие... И нетронутые, заметь. Закуси волнение, а мне, может быть, новости как раз аппетит перебьют.

Сотрудники информационно-вычислительного центра работали в белых халатах. Придя к Гусевой, Сенчаков почувствовал себя пациентом на приеме у врача.

– ...Идентифицированные отпечатки пальцев позволили установить личность сторожа Лохова, – Гусева подвинула к Сенчакову папку, и тот начал бегло рассматривать ее содержимое. – Досье получено не без хлопот, но, как видите, весьма обширное.

– Вижу, – сказал Сенчаков. Лицо у него стало несколько обескураженное, а аппетит действительно пропал. – Солидный, оказывается, дядя... Но как он на такую работу попал? Хотя это уже дело второе. А сейчас мне срочно надо позвонить. Я прямо от вас, хорошо?

Ее страхи давно отлетели, но, помня, каково было их переживать, Елена Андреевна не сказала Бутырцеву о разговоре сторожа с невидимым и неузнанным ею человеком в тот злополучный день. А о показавшемся странным поведении Лохова все-таки упомянула.

– В чем вы ее усмотрели? – последовал немедленный вопрос подполковника. – В какой форме выразилась эта странность?

– Понимаете, обычно он разговаривал очень приветливо, даже чересчур, меня, например, эта ласковость иногда коробила. Но пожилой человек, таким всегда неприбранным, неухоженным выглядел, наверное, искал общения. А в этот раз я его спросила о чем-то, так он ответил, как огрызнулся!

– О чем вы его спросили, припомните, пожалуйста, – предложил Бутырцев. – Не торопитесь, и если не вспомните, то лучше не додумывайте предположительно.

– О чем... А-а, да: я собиралась прямо после работы ехать в гости – я уже говорила куда, – и на руке часов не было, часы-медальон лежали в сумочке, а я ее оставила в нашей комнате при складе. Я задержалась дольше, чем предполагала, и спросила у него, сколько времени. Он буркнул что-то в том смысле, что иные чересчур усердие показывают, хотя давно по домам пора. Точного выражения я не помню, но смысл был такой.

– Спасибо... Теперь скажите откровенно; у вас нет подозрений в отношении кого-либо из работающих с вами?

Внимательно наблюдая за женщиной, Бутырцев увидел, как побелело ее лицо и гневно сузились глаза.

– У нас работают сотрудники с разными характерами, и наши отношения друг с другом складываются по-всякому, – тихо сказала Русанова. – Но все это, по-моему, честные люди, и вы сами выясняйте, кто и что из себя представляет!

– Вас понял, – бесстрастно сказал подполковник и снял трубку, когда зазвонил телефон. – Бутырцев слушает. Сенчаков, ты? Так... Что? Это проверено? Понятно... Правильно: изучай, затем найди Таганцева, я немедленно выезжаю! Вот видите, Елена Андреевна, что-то все равно прояснится, а вы горячитесь... Благодарю за беседу, до свидания.

Выходы манекенщиц сопровождала приглушенная музыка. Художник-модельер с микрофоном держался в стороне от выходивших девушек, комментируя наряды.

Мальцев не сразу узнал Тамару, настолько изменила лицо обильно примененная косметика.

– ...Новые, легкие и практичные материи, интересные, необычные фасоны плюс гармонирующий с ними мех делают женщину особенно привлекательной, доверительно сообщал модельер. – Важна именно гармония ткани, фасона и меха. В данном случае на Тамаре жакет простого покроя из темно-коричневой норки. В нем удобно вести машину, выйти за покупками...

Тамарина манера поведения на площадке Мальцеву не понравилась. Девушка больше пыталась демонстрировать себя, нежели изделие, принимаемые ею позы были слишком вычурными.

Неподалеку от демонстрационной площадки он увидел Воронцова рядом с Охырой, затем к этим двоим, пользуясь паузой перед следующим выходом, подошел Данецкий.

– Этот ансамбль крайне прост: элегантная хлопчатобумажная блузка и юбка в складку из бежевого набивного искусственного шелка. Но пелерина из рыси позволит появиться в нем в любом собрании...

А вот Зоя знала свое дело: для нее как бы не существовало ни зала, ни сопровождающего ее света юпитеров, ни воркования модельера. Вышла себе на прогулку красивая молодая женщина, а понадобится – так можно на званый вечер зайти между делом, раз этакая пелерина и греет и украшает!

У площадки вспыхивали блицы, щелканье и стрекотание камер запутались аплодисментами зрителей.

– Вечерний наряд с манто из меха серебристо-черной лисицы продемонстрирует Виктория! Пожалуйста, Вика, прошу...

Снова сменилась музыка, лучи света сошлись к дорожке, выводящей на полуокружье площадки, но манекенщица не появлялась. С застывшей улыбкой модельер-комментатор переместился по дорожке к драпировке, закрывающей выход, протанцевав обратно, объявил:

– Прошу прощения: эта модель будет демонстрироваться позже. А сейчас Валентин покажет полупальто из волчьего меха. Свободный покрой не стесняет движений...

Поднимавшаяся по лестнице к демонстрационному залу Русанова увидела, как оттуда спешно вышел Мальцев, быстро взбежал по пролету на следующий этаж. Ее он не заметил. А войдя в помещение, где готовились манекенщицы, подошел к успевшей сменить наряд Зое, восторженно развел руками:

– Недаром я хотел вас увидеть, нет слов... Выступали, будто пава.

– Спасибо, очень рада, что пришли... Хотя в последний момент опять все переиначили, нам с Викой выступление переставили, сбили настрой. Через два номера опять выходить. Нравится этот наряд?

– Очень, – искренне признал Мальцев. – А что за накладка с выходом Вики? Надеюсь, она здорова...

– Здорова-то здорова, но сейчас ей выдают бенефис! – хихикнула Зоя, указав на соседнюю комнату. – Слышите? Я пошла от греха.

Из соседней комнаты доносились взволнованные женские голоса. Мальцев не мог разобрать слов, но накал диалога ощущался и без того.

А затем дверь в ту комнату распахнулась, и моложавая дама, остановившись на пороге, бросила назад в заключение:

– Предполагала, что вы просто расчетливая... дрянь. Но никак не думала, что можно столь далеко зайти в беззастенчивой наглости!

Подождав, пока дама вышла за порог, Мальцев подошел к порогу оставленной ею комнаты, и взбешенная девица, в которой трудно было узнать холодно-церемонную Вику, выкрикнула злобно:

– Сама ты стерва старая! Подумаешь, кольцо фамильное, у вас сундуки от таких ломятся...

А увидев Мальцева, закрыла лицо руками, разразилась злыми, сухими рыданиями.

– Ну стоит ли расстраиваться по пустякам, – успокаивающе сказал Мальцев. – Что-нибудь с выходом перепуталось, да?

– С выходом... замуж! – взорвалась манекенщица. – Он мне все плел, что подождать надо, я одному физику известному отставку, как дура, дала, а его мамаша из-за ерунды, словно крыса, в меня въелась. Муж дантист-миллионер, обоим в могилу пора, а паршивого кольца пожалели! Дружная семейка, а мне из всей родни одного дядьку черт поднес, да и тот оказался...

– Да перестань ты выть! – закричал Воронцов от двери. Лицо его исказило такое бешенство, что Вика задавилась словами. – А ты-то почему здесь ошиваешься? Твоя мадонна там, внизу, глазами шарит, ищет, куда ее рыцарь делся!

– Просто поднялся выразить Зое благодарность за удовольствие, услышал, что здесь плачет женщина, и не мог не зайти, – Мальцев смерил его взглядом. – И я предупреждал, что не выношу базарного лексикона: с этого момента можешь считать, что мы не знакомы.

Вика, спешно пудрясь, смотрела на Воронцова, а лицо того выражало странную смесь чувств, когда он глядел в спину уходившему. Но уважение в этой смеси наличествовало.

Старший сержант ввел в кабинет Томилина, четко повернулся через левое плечо, вышел.

– Садитесь, Томилин, – предложил Бутырцев, и тот сел. – Приступим к общению. На этот раз прошу отнестись к нашей встрече со всей серьезностью.

– А я вообще несерьезно только с дамочками общаюсь, – усмехнулся Томилин. – Поскольку они от серьезного подхода скучные становятся.

– Тогда начнем, – подполковник включил магнитофон. – Откуда у вас шкурки?

– Я же сказал: взял у одного лопуха в Пассаже.

– Ясно. Когда?

– За пару дней до того, как меня ваши мальчики замели.

– Хорошо. Вопрос второй: вы давно знакомы с Лоховым Алексеем Витальевичем?

– Не знаю такого, первый раз слышу, – отвернулся Томилин.

– Вы не забыли, какая мера наказания предусмотрена за дачу заведомо ложных показаний?

– Эту азбуку помним, да сейчас она ни к чему.

– Но ведь в свое время вы отбывали с ним срок в одной колонии и даже в одном бараке. Вот его фотография, узнаете?

– Не имею чести, – мельком глянув на фото, покачал головой Архитектор.

– Несолидно, Томилин. Было это давно, но жили вы бок о бок, что подтвердить не составит труда. – Бутырцев встал, прошелся по кабинету и остановился за спиной сидящего. – А со Шмелем знакомы?

– Это еще кто? У меня в знакомцах насекомых пока не числится.

– Это Шмелев, Александр Борисович, убитый в ночь с одиннадцатого на двенадцатое августа при ограблении склада Союзпушнины, – тихо сказал Бутырцев. – Могу предъявить его фотографии.

Томилин вскочил, развернулся к нему, и некоторое время его губы шевелились беззвучно.

– Не-ет... Не убивал я, христом-богом клянусь... Не было такого, гражданин начальник! Темно было, правда, столкнулся я с кем-то, с перепугу толкнул его и рванул оттуда. За что мне мокруху шьете? Я этим отроду не марался, поверьте!

– Сядьте, Томилин. И расскажите все по порядку. Я буду верить вам, пока не соврете.

Тяжело опустившись на место, очень изменившись лицом, Боря Архитектор начал хрипло:

– Я с этим, с дедом, про которого спрашивали, случайно встретился...

– Где?

– В Пассаже, это точно! Чего-то не хотелось мне обратно делом заниматься, так я очереди за дефицитом желающим уступал... Не за так, конечно.

– Понимаю, дальше.

– Он, видно, слыхал про меня, а когда на этом занятье наколол, сперва стыдить стал, намекнул, что людям разрисует, как я дешевлюсь. А после пригласил культурно посидеть и предложил меха взять. Сулил чистую работу, себе долю малую спросил, сказал, будто все подготовит, склад откроет и без никого, – Томилин потер лоб, вздыхая. – Я порыпался, порыпался и согласился.

– Минуточку. Как вы с ним условились встретиться после дела?

– Договорились, что он назавтра к моей Зинке на квартиру придет. И телефончик один он мне оставил...

Бутырцев достал из папки и показал квадратик бумаги.

– Телефон – этот? Изъято у вас.

– Этот, – всмотрелся Томилин. – Он, значит, сказал, чтобы я туда в три ночи заявился... Я, правда, малость задержался, но дверь была отперта, как обещано, кругом никого. Только в подсобке всего двадцать три шкурки оказалось. Гляжу, еще рядом дверца этакая открыта, и там шкурки, но тоже мало. Я и те собрал. Убираться намылился, к выходу тяну, – Томилин облизал губы, – из-за угла кто-то и вывернулся... Ну, я его вгорячах за грудь и в сторону кинул! А сам – ходу. Верьте, гражданин начальник, при мне, кроме фонарька, ничегошеньки не было, ну чем я мог заделать кого? Чистодел я, убеждения у меня такие.

– Вы говорите: "в сторону кинул"... Сильно кинули?

– Я же вгорячах был, и темновато еще, – лицо Томилина задрожало. – А вы думаете...

– Я пока ничего не думаю, а суммирую факты, Томилин. Убитый Шмелев, ваш коллега по... профессии. И умер он в результате удара затылком о стену складского помещения. Допускаю: неумышленное убийство и чистосердечный рассказ вам на пользу. Но сейчас и нам, и вам, главное, встретиться с Лоховым... Он не появлялся у вашей сожительницы?

– Звука не подал... Я ему по этому номеру звонил, а там сказали: не туда звоните, он тут не бывает никогда, – Томилин с отчаянием посмотрел на Бутырцева. – Что мне теперь будет, а?

– Вы успокойтесь, Томилин. Вспомните еще хорошенько свою встречу с Лоховым, его как следует, вспомните и разговор с ним, все имеет значение. А припомнив что-либо существенное – проситесь ко мне, – Бутырцев нажал кнопку. – Уведите задержанного!

На завтрак в доме Самохиных всегда собирались всей семьей.

Появившись из кухни с фырчащим двухсекционным кофейником, Нина Георгиевна подвинула чашки, осторожно разлила кофе.

– Тебе молока сколько? Леня... Да Леонид же! Оставь ты свои газеты, у вас политчас по понедельникам.

– Извини, мамочка, я чтобы отвлечься, – Леонид Петрович отбросил газеты на диван. – Хватит, не лей больше... Понимаешь, не идут эти соболя из головы! И дернула шефа нелегкая заявить со всей торжественностью, будто они обязательно будут на торгах. Три с половиной дня осталось, а мы в той же луже...

– Значит, у него имелись основания, – авторитетно рассудила жена. Олег Изотович ничего спроста не бухнет, не возьмет ответственности.

– Это все так, – Самохин поднял чашку от блюдца, но, глядя поверх нее, забыл отхлебнуть. – Однако если что – позору не оберемся... Русанова тоже говорит, что ей не по себе, словно должно случиться что-то.

– А ты с ней все-о разговоры говоришь, да? Хотя, – Нина Георгиевна утерлась салфеткой, – когда ехали с дачи, она мне понравилась... До того я и ее не знала почти. У нее, говорят, с мужем какая то романтическая история вышла?

– Хорошая романтика! Ухлопали человека браконьеры, картечью из двух стволов... На Дальнем Востоке убили, она там вместе с мужем после окончания пушного института работала.

– О-ой, бедная! – Самохина взглянула на часы и, на ходу перекалывая волосы, спешно вышла в соседнюю комнату. – А с Сережей Воронцовым у нее что было? – донеслось оттуда.

– Ну что было, – настороженно подобрался Леонид Петрович. – Что ты, Сергея не знаешь? Он юбку не пропустит, если под ней ножки соответственные, как собачка у каждого столбика задержаться готов! Да тут и обжегся... Ты мне рубашку выстирала?

– А ты мне вчера стиральный порошок купил?

– Я? Да купил же, купил! – хлопнул себя по лбу Леонид Петрович. Специально заехал, купил и в багажнике оставил, сейчас принесу.

Переодеваясь, она слышала, как хлопнула входная дверь, и, мурлыча несложный модный мотивчик, занялась лицом.

Успела привести в порядок, полюбоваться, подправить и опять полюбоваться. Потом вышла в комнату, где завтракали, снова взглянула на часы и села, нога на ногу, покачав головой осуждающе.

Замок в передней тихо щелкнул, но муж оттуда не появлялся.

– Господи, где ты там? – Нина Георгиевна решительно вышла к нему.

Самохин стоял, прислонясь к вешалке, и прижимал к груди объемистый пакет.

– Это столько купил? – изумилась она, всплеснув руками. Его лицо показалось ей болезненным, и она встревожилась. – Да что с тобой, сердце?!

– Посмотри, Ниночка...

Нетвердо ступая, он вошел в комнату, развел руки, и паркет мягко устлали выпавшие шкурки. Мех заиграл под солнечными лучами, и они оба не могли отвести от него глаз.

– Что это, Леня?! Где ты взял? Когда?

– Се... сейчас. Открыл багажник, а они тут, – пролепетал Леонид Петрович. – Лежали завернутые.

– Где тут? Где лежали?.. Откуда? Ты думаешь, я тебе поверю? – отбежав от него, закричала жена. – Ты угробить нас хочешь? Славику жизнь испортить? Ну нет!

Но когда он закрыл лицо руками и осел на стул – бросилась рядом на колени, затормошила, приговаривая:

– Прости, прости, Леня, я, не подумав, брякнула, от испуга. Я ведь знаю тебя, знаю, что ты никогда... Верю, слышишь? Откуда только... Кто мог? Знаешь что: мы это выбросим куда-нибудь, поедем за город и выбросим!

– Как – выбросим? – отведя руки от лица, Самохин смотрел укоряюще. Что ты говоришь? Они же есть, кто-то их подложил ко мне, а значит, имел цель... И про это должны знать те, кому положено. Я сейчас поеду... Минуточку посижу и поеду. И если ты хоть одной душе скажешь – смотри, Нина!

– Я не скажу. Я на работу не пойду, буду ждать тебя, – Нина Георгиевна заплакала. – Только ты сразу домой, если отпустят, или хотя бы позвонить попросись...

Комиссионный магазин фото– и радиотоваров, как обычно, открывался в одиннадцать, но уже к десяти вокруг него собралась разношерстная публика.

Мальцев пришел сюда в самом начале двенадцатого, со скучающим видом все имеющего, интересующегося лишь экстратоваром человека прошелся по отделам.

Разнообразная музыка наслаивалась одна на другую, поскольку страждущие опробовали и кассетную, и пленочную аппаратуру, проверяли транзисторные приемники. Вскоре Мальцев выбрался из толкучки, образовавшейся вокруг новенького устройства "Акаи", а от стены отделился плотный детина в больших квадратных очках со стеклами фиолетового цвета и басовито предложил: