Текст книги "Аукцион начнется вовремя"

Автор книги: Артур Макаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Макаров Артур
Аукцион начнется вовремя

Артур Макаров

Аукцион начнется вовремя

Повесть

Прогулочный катер обогнул мыс с черными клыками скал, и здесь, за прикрытием, сразу перестало качать.

На спокойной воде белыми пятнышками и скоплениями пятен колыхались чайки, некоторые, поднявшись, кружили над катером, выпрашивая подачки.

– Господи, до чего красиво! – вздохнула Русанова, глядя на город, обнимавший залив. – Все-таки в северной красе есть что-то необычайно милое.

– Старый город всегда хорош, – со снисходительной улыбкой одобрил ее эмоции Самохин. – И новое они пристраивали со вкусом, не тяп-ляп... Нейтралы убежденные! Столько лет не воевали – было время изысками заниматься. А ведь в древности какими воителями числились... Викинги! Сколько стран при этом слове трепетали! А затем взяли и изменили политику в корне, вот парадокс необъяснимый.

– Не такой уж необъяснимый, если вспомнить хотя бы Полтаву, усмехнулась Русанова и посетовала, наблюдая близко спикировавшую чайку: Жаль, что ничего не захватила для птиц... Смотрите, как они трогательно выпрашивают.

– Ну, по-моему, просто нахально, – возразил Самохин, приняв ее напоминание за упрек в исторической неосведомленности. – Жадные, прожорливые и крикливые! Зато изящны и этим создают впечатление. Как в жизни часто бывает.

Во время командировки он пытался осторожно приволокнуться за Русановой, получил вежливый, но предельно категоричный отпор и теперь относился к ней с досадливым уважением.

– И все равно: голодных надо кормить, – упрямо сказала женщина. – Зато и не оскудеет рука дающего.

Пожав плечами, Самохин обернулся, кивком указал на чаек стоявшему неподалеку юному розовощекому матросу, и тот вскоре же принес два аккуратных пакета.

– Пожалуйста, у них все предусмотрено, – Самохин заплатил за корм, и матрос, улыбаясь, поблагодарил его. – Только бросайте подальше, их сейчас столько над головами завертится, огадить могут.

Множество птиц действительно с пронзительным гамом затолклось в воздухе. Русанова, смеясь, бросала им корм, и пакеты быстро пустели.

Вроде бы неторопливо стуча мотором, катер тем не менее быстро приближался к причалам, прямыми полосками выдвинувшимся в море, и на одном из них его поджидали двое одинаково высоких, представительных мужчин, но один был много моложе другого.

– Все, птички, больше нету, – Русанова отбила ладонь о ладонь, стряхивая крошки. – Теперь рыбу ловите.

– Ну, эти явно предпочитают жить подаянием, – снова счел нужным сбить ее настрой Самохин. А увидев приближавшийся причал и двух мужчин на нем, озабоченно взглянул на часы. – О, нас встречают, а мы и верно запаздываем... На десять минут! Шеф наверняка волнуется.

Пассажиров на катере было немного, русские в числе первых поднялись на причал, и младший из встречавших улыбнулся Русановой:

– Как вам понравилась прогулка?

– Благодарю вас, мистер Лундквист, было чудесно! И почти совсем не качало.

– Вот именно, что "почти", – уточнил Самохин с дежурной улыбкой, сопутствующей любому его разговору с иностранцами. – Просто моя спутница прирожденный морской волк, чего совсем не скажу о себе... Мы едем, да? Катер опоздал на десять минут.

– Столько же у нас в запасе, и мы успеем, – заверил тот из шведов, что был постарше. – Прошу вас...

Машина стояла неподалеку, перед гостями предупредительно распахнули дверцы, и вскоре поток разнообразных лимузинов на магистрали принял еще один.

Лицо Русановой, глядевшей сквозь боковое стекло, выражало простодушное любопытство, Самохин смотрел прямо перед собой, человек рядом с Лундквистом вежливо улыбался, вполоборота развернувшись к заднему сиденью, а Лундквист вел машину с расчетливой лихостью, и путь оказался недолог.

Здание фирмы было многоэтажным, но, построенное с учетом рельефа местности, не казалось высоким. В просторном вестибюле при виде входящих поднялся из кресла дородный мужчина, не то похвалил, не то вежливо укорил с начальственной снисходительностью:

– Ну знаете, точность просто отменная: минута в минуту... Однако ведь у нас и отбытие сегодня, а дела еще не закончены. Вы, Елена Андреевна, займитесь образцами, а мы с Леонидом Петровичем отправимся к коммерческому директору. Вы пойдете с нами, господин Эдстрем?

– О, разумеется, господин Харлампиев, – заулыбался старший из шведов. Я провожу вас. Мой коллега моложе, ему я предоставлю удовольствие сопровождать госпожу Русанову.

И, разделившись, они разошлись в разные стороны.

В полутемном зале была высвечена лишь круглая площадка, ограниченная амфитеатром уходящих вверх рядов кресел.

Несколько манекенщиц с манерной развязностью и деланно-утомленными лицами похаживали в освещенном пространстве, демонстрируя шубы, палантины и меховые жакеты поверх повседневных и вечерних туалетов.

– Нет-нет, минуточку! – Русанова что-то отметила в блокноте, оставила кресло и подошла к просмотровой площадке. – Н-нет... С песцами, по-моему, все хорошо, а соболь – мех строгий, при всей импозантности... Его лучше подавать с менее броскими туалетами.

– Хорошо, я вас понял, – кивнул Лундквист. – Магда! Попробуем третью модель... Переоденьтесь и возвращайтесь. Очень жаль, что вы нас покидаете, снова обратился он к Русановой. – С вами я бы чувствовал себя уверенней, демонстрируя образцы заинтересованным лицам.

– Не скромничайте, вы отлично знаете дело. А наши меха такого качества, какое само по себе гарантирует успех. – Сделав еще одну пометку, она убрала блокнот в сумочку. – Возвращаться необходимо: аукцион открывается через три недели, и предстоит уйма работы. Вы приедете, конечно?

– Боюсь, что нет, – с сожалением вздохнул Лундквист. – Я всегда с удовольствием посещаю Ленинград, но на этот раз в поездку снова намечают Эдстрема... Магда, вы готовы? Прошу.

– Это, пожалуй, лучше, – оценила новый туалет Русанова. – Если можно помедленней...

– Медленней и с частыми поворотами, Магда! – приказал Лундквист. Начали!

Девушка поплыла по площадке, повернулась раз и другой, поплыла дальше. Томно опустив ресницы, задержалась перед ними, и опять последовал разворот. Магда отменно знала дело, была хороша собой, и мех шел ей.

Наблюдавший за всем этим из верхнего, невидного с площадки ряда седоголовый человечек не обернулся, услышав, как кто-то появился сзади него, только бросил коротко:

– Ну?

– Они готовы продать лишь несколько видов клеточных мехов, – сказал Эдстрем, склоняясь пониже. – А в остальном ссылаются на незыблемые принципы аукционных торгов: всем равные возможности.

– А подарки?

– Их шеф повел себя, как японец: улыбался, делая вид, что не понимает, о чем идет речь! Его помощник от негодования совсем забыл английский, на котором с трудом объясняется, а к женщине я не рискнул подступиться – судя по всему, она из фанатичных патриоток интересов дела и государства.

– Тогда нечего было за ними так ухаживать... Садитесь. Ваше доверенное лицо в России действительно заслуживает доверия?

– Оно готово на все, если мы выполним его условия.

– Мы их выполним, – кивнул человечек. – Внесите требуемую сумму на банковский счет, по прибытии в Ленинград – покажете ему чек. А вручите, когда станет принимать товар... О путях вывоза я позабочусь сам, понятно? Эта партия соболей должна быть нашей, я так хочу! Торговля всегда предусматривала известный риск, и мы рискнем. Но свести разумный риск к минимуму – ваша задача. Поэтому соблюдайте крайнюю осторожность, чек при расчете лучше вручать не вам самому, а через посредника с дипломатическим прикрытием... Надеюсь, вы все уяснили?

– Да, конечно.

Внизу появились Харлампиев и Самохин, сели в кресла рядом с Русановой.

– Они научились торговать, ничего не скажешь, – откинулся на спинку седоголовый. – К тому же у них есть что продать. Но и мы не потеряли хватки... Проводите русских с возможной любезностью и начинайте готовиться к поездке. Для напутственной беседы я вас вызову.

Он встал, едва возвышаясь над спинками кресел, не спеша двинулся вдоль ряда, ушел.

В начале осени на Ленинград навалилась жара.

Кудесники из бюро прогнозов объясняли стремительное повышение ртутного столбика нежданным вторжением воздуха из знойной Сахары, подсчитывали, случалось ли нечто подобное в прошлом, а ленинградцы и гости города на Неве сначала обрадовались, а затем несколько подустали от каждодневной жары.

На взморье, на островных пляжах и на пляже под стеной Петропавловской крепости не то чтобы яблоку – семечку от него негде было упасть. Завезенное в киоски мороженое расхватывали тотчас, возле цистерн с квасом загодя выстраивались вереницы жаждущих, автоматы с газированной водой не успевали глотать монеты.

Но вообще-то жизнь шла своим чередом, и Пассаж тоже торговал по обыкновению бойко. В обувной отдел завезли модные босоножки, и уже на подходе к отделу образовалась толпа.

– Неужели будем стоять, Светочка? – демонстрируя тоску во взоре, обозрел столпотворение модниц молодой человек в безрукавке с эмблемой фирмы "Адидас". – Ты только взгляни, что делается!

– Ну конечно, если бы давали какие-нибудь кроссовки или мокасины на каблуке – так тебя бы очередь не испугала, – обиженно возразила Светочка. А мне нужны, нужны босоножки, и я буду стоять сколько надо! Ты бы лучше узнал, достанется ли, чем настроение портить.

– Это туда сунуться? – Приподнявшись на носках, молодой человек с испугом взглянул поверх голов. – Так там задавят или в клочья разорвут, пока доберешься... Да и не поверит никто, что я спрашивать лезу.

Смерив его уничтожающим взглядом, подруга отвернулась, и тут же кто-то осторожно тронул ее за локоть.

– Вам босоножки, прошу прощения, молодая-интересная?

Спрашивал мужчина неопределенного возраста, с лицом в пятнах от облезшей кожи.

– Да... У вас есть? – тоже шепотом спросила Светочка, косясь на соседок.

– Самого товара нет, а очередь могу уступить, если желаете.

– Как очередь?

– Ну что ты, не понимаешь? Гражданин где-то впереди стоит и хочет нас поставить, – обрадованно вмешался молодой человек. – Сколько просишь за услугу?

– Красную, – последовал быстрый ответ.

– Это десятку? Да они, наверно, и сами того не стоят! Ты даешь, дядя!..

– Хозяин – барин, я на горло не давлю.

Мужчина уже повернулся, чтобы отойти, но, взглянув в лицо Светочки, обладатель фирменной безрукавки шагнул следом.

– Погоди... А где твоя очередь?

– Так щас моментом подойдет... Поставить? – оживился мужчина. Двигайте за мной, я на доверии... Человек – человеку друг, товарищ и брат, а положенное в карман тиснете, как место укажу.

Троица исчезла в гудящей толпе, вскоре из нее выбрался продавший очередь, отойдя в сторону, перевел дух, а затем вынул и проверил достоинство оказавшейся в кармане купюры.

И услышал рядом тихий смешок.

– Полинял ты, Боря, полиня-ал, – укорил, покачивая головой, старик в старомодной соломенной шляпе. – Это ж надо, какой промысел подыскал: люди со смеху помрут... А кто и осудит!

Последние слова он произнес все так же посмеиваясь, но со значением, и лицо Бори цветом подравнялось под светлые пятна на нем.

– Ты... откуда взялся? Никак меня пасешь, колода трухлявая! Так ведь я тебя и уронить могу, где базара поменьше.

– А вот теперь узнаю Архитектора, – подобострастно умилился старик. Думаешь, я не в понятии, что Боря Архитектор за так к земле гнуться не станет? Что ты! Ну, пошутил на радостях, поскольку прежнего товарища встретил, а ты сразу рожки в пупок упираешь... Пошли лучше холодной окрошечки хлебнем, у меня в "Неве" племянник сегодня работает. Он и угостит за мой счет.

– Н-ну, пошли, – недолго пораздумав, согласился тот, кого теперь величали Архитектором. – Однако не вздумай... Когда чего кому трекнешь про то, что видел, – я тебе ботало на горле заместо галстука затяну!

– Да ни боже мой, ты ж меня знаешь! Пойдем, Боренька, только ты приноравливайся, забыл небось, какая моя ножка увечная?

Старик и верно заметно приволакивал при ходьбе правую ногу, но, радуясь встрече, ковылял быстро, и вскоре они оба вышли из Пассажа и растворились в потоке прохожих.

Вечер не принес желанной прохлады, скорее напротив – стало душно. Однако и в эту пору старик в соломенной шляпе довольно бойко шествовал по делам, заведшим его в район проспекта Ветеранов.

Выйдя из троллейбуса, он прошел улицей Добровольцев почти к самой железнодорожной линии, и здесь замедлил шаги на подходе к строениям индивидуальных гаражей. А потом и вовсе остановился, сняв шляпу, обмахнул несколько раз лицо; использовал передышку, чтобы осмотреться вокруг.

Сумерки еще не сгустились, но в двух открытых гаражах уже зажгли свет. Старика заинтересовал тот, что был с самого края, однако сначала старик неторопливо прошел мимо, заглянул за угол и, лишь удостоверившись, что там безлюдно, повернул обратно и ступил за порог пропахшего маслом и бензином помещения. Капот старенького "Москвича-402" был открыт, проходя мимо, он краем глаза видел человека, согнувшегося над мотором, а сейчас рядом с машиной никого не было...

Решив, что работавший где-то в глубине гаража, заранее изобразив улыбку, старик продвинулся дальше, и в это время позади с лязгом захлопнулись створки въездных ворот.

– И кого ты тут смотришь, папаша? – поинтересовался мужчина в испачканной майке, с чернью щетины на скуластом лице. – Будто мы и не знакомы.

Как бы желая удостовериться, не ошибся ли он, хозяин гаража приблизился, держа в правой руке разводной ключ, легонько постукивая им о ладонь левой.

– Так мы, верно... Я вот зашел на свет, а хотел спросить насчет в Выборг съездить, – сначала растерялся, а затем уверенней произнес старик. Подвезти кой-кого требуется.

– У-у, туда дорога не всякому, – внимательно разглядывая пришельца, протянул скуластый, все еще постукивая ключом. – А кого везти надумал?

– Родственника одного. Такой человек, знаешь, что и мне и тебе за добро отзовется... Саней зовут, не слышал?

– Да у меня в библиотеке не один Саня записан... Ты-то сам его откуда узнал?

Теперь старик совсем взял себя в руки, и на его лицо вернулось обычное умильно-ласковое выражение.

– Так ведь другой человек, из хороших, знакомством помог! В архитекторах он числится, из командировочки прибыл и свое слово сказал...

На заднем сиденье "Москвича" распрямилась чья-то фигура, дверца приоткрылась и, как ни успокоился было старик, но теперь прянул в сторону. А тот, что объявился в машине, так и остался на сиденье, только дверцу ногой оттолкнул.

– Видно, пора Архитектору бубну выбить, чтобы таких ползунков не присылал, – сказал он, закуривая. – Да и быстро он чего-то в дела вошел, а хотел отлежаться... Так с чем ты заявился, улитка родненькая?

Когда прикуривал, вспыхнувшая спичка высветила такое опасное лицо, что старику впору было потеряться совсем. Тем не менее он повел себя иначе.

– Эх, милый: с мое повидав, ты не ползать, лежать смирно будешь и глазки зажмуришь! – сказал он безбоязненно. – Двинься-ка, Саня, я рядом сяду... А дверку прикрыв, и поговорим шепотком.

– Да я тут и так потом изошел, – мрачно возразил Саня. И, высунувшись, бросил скуластому в майке: – Выйди да постой на ветерке... Послушаю я деда, вдруг он дельное скажет.

Оба дождались, пока дважды проскрипели петли металлических ворот, выпустивших хозяина гаража, и, выбравшись из машины и разогнувшись в невысокий рост, тот, к кому пришел старик, предложил:

– Кажи свои козыри. Но раз меня кликал – значит, сорт людей понимаешь... Без темноты дело обрисуй, нынче время дорого.

– Это точно: с тобой темнить – себе в убыток, – согласился старик. Только было б что мелочное, я бы к Сане Шмелю за просто так не сунулся. – Он огляделся, увидел, что сесть некуда, и со вздохом прислонился к верстаку, заваленному деталями. – А дело такое, что исполнишь и до-о-олго всякое разное без интереса будет... И чище некуда!

Ранним утром в одной из квартир ленинградского дома заверещал будильник, и его сразу привычно прихлопнула рука, обрывая трель звонка.

Мужчина средних лет, стараясь не тревожить жену, вылез из постели, постоял, сонно покачиваясь, и вышел в коридор. Вскоре в туалете шумно сработал сливной бачок, мужчина вернулся в комнату и прошел на балкон. Поеживаясь от утреннего холодка, проснулся окончательно. Обозрев знакомый пейзаж, несколько раз развел руками, начиная делать гимнастику, затем вдруг, нахмурившись, опустил руки и еще раз посмотрел вниз.

Двор напротив был пуст, все там было, как каждый день в это время суток, но в низком каменном строении одна из дверей оказалась открытой.

– Нина! – позвал мужчина, войдя в комнату. – Нина, ты спишь?

Жена спала, и, не дождавшись ответа, он взглянул на часы. Стрелки показывали десять минут седьмого.

Пройдя в прихожую, мужчина еще пораздумал, стоя у телефона, решившись, снял трубку.

– Але, милиция? Тут такое дело... Это просто один гражданин говорит. Я, понимаете, встал, а напротив нас склад открыт... Нет, не видел... Но он всегда закрыт, а щас двери настежь! Вы извините, конечно, но странно все-таки... Что? А-а, Михайлов моя фамилия. Олег Ефимович... Так мне ведь на работу идти, как же я? Ну ладно, обожду...

Повесив трубку, вновь прошел на балкон, посмотрел вниз, в соседний двор.

Там все было, как раньше: пусто, тихо, и загадочно темнел квадрат открытого входа.

Мчавшаяся по улице "Волга", заложив рискованный вираж, с разворотом въехала во двор, остановилась, противно завизжав тормозами.

– Ты что, иностранных фильмов с автогонками насмотрелся? – ворчливо спросил Бутырцев водителя. – Гоняешь, как этот...

К машине спешил капитан Сенчаков, и, не определив до конца, как гоняет водитель, Бутырцев вылез, захлопнул дверцу.

– Товарищ подполковник! При осмотре места происшествия обнаружено...

– Стоп! Пройдем-ка на место и доложишь с наглядностью, – остановил подчиненного подполковник. – Эксперты работают?

– Заканчивают. Но уже определили кое-что, – шагая рядом, пояснил Сенчаков.

– Кое-что – это лучше, чем ничего, – оценил Бутырцев. – Но с другой стороны, опять-таки всего кое-что... Сюда, да?

– Сюда, товарищ подполковник.

Бутырцев остановился у входа в склад, бегло оглядел двор и шагнул вовнутрь.

В складском помещении работали сотрудники. Эксперты возились у дверей специальных боксов, старший лейтенант Таганцев осматривал короткий коридор, ведущий в остальные службы склада. Коридор заканчивался запертой металлической дверью.

А у стены напротив боксов, на бетонном полу, мелом нанесено очертание человеческого тела, и рядом застыл сержант.

– Сигнализация была отключена, сторож исчез, а вот здесь лежал труп неизвестного... Документов при нем не обнаружено, убит предположительно ударом тяжелого предмета в область затылка, – негромко давал пояснения Сенчаков.

– Этот неизвестный, он что же, и работникам склада неизвестен, да? спросил Бутырцев.

– Вот именно. Заведующий складом его видел, он сейчас находится там, кивнул Сенчаков на металлический заслон в глубине коридора. – Осматривает другие помещения, волнуется очень... Опустошены два бокса, причем они не взломаны, не вскрыты, а отперты ключами, идентичными тем, что хранятся у заведующего. У них порядок такой: в конце дня все ключи сдаются.

– Порядок хороший, – произнес Бутырцев. – А дело скверное... Давно не было такого чепе. – Он еще посмотрел на меловые очертания на полу и подошел к экспертам. – Чем порадуете, товарищ Исраэлян?

Тщедушного большеглазого Исраэляна уважительно величали алхимиком и кудесником, его главным увлечением была графология, и он всерьез считал, что из-за небрежения к этой области криминалистики теряется многое.

На вопрос ответил по обыкновению обстоятельно и, как всегда, действительно порадовал важным наблюдением:

– Ну что можно сказать по первому впечатлению... Оба бокса открыты аккуратно, сигнализация не сработала потому, что была отключена. Обращают на себя особое внимание два обстоятельства... Во-первых, сигнализацию отключили не в коммуникациях, а на щите, а щит находится за тремя запирающимися перекрытиями. Отсюда, стало быть, – это сделал человек, знающий местное хозяйство, может быть, даже из доверенных лиц... Во-вторых, дверцы опустошенных хранилищ и вообще все вокруг них тщательно протерто, словно чистоту наводили перед самым ограблением. Поэтому отпечатки пальцев ночных грабителей четко просматриваются. Мы их зафиксировали, разумеется...

– Вы сказали – грабителей? – прищурил один глаз Бутырцев, словно брал на прицел тех, о ком шла речь.

– Именно так. Отпечатки, по первой примерке, принадлежат двум разным лицам, – констатировал Исраэлян. – Не исключено, что убитый один из них.

С улицы вбежал молоденький лейтенант, вытянулся:

– Товарищ подполковник! Вас начальник управления вызывает...

– Хорошо, иду... Спасибо, Ревик Гургенович, обстоятельней побеседуем в родных стенах.

Вернувшись к машине, Бутырцев сел в нее, взял трубку рации.

– Здравия желаю, товарищ генерал... Докладываю: судя по первому осмотру, кража произведена подготовленно, сигнализация нейтрализована, сторож исчез... Нет, не обнаружен... Да, значительное количество шкурок отборного соболя, намеченного к распродаже на Международном аукционе. Что вы? Простите, я не понял... Ах, так! Ясно. Буду докладывать. Есть.

Положив трубку, он так и сидел некоторое время, глядя сквозь лобовое стекло, а к машине подошли Сенчаков и Таганцев. Бутырцев закурил и, повернувшись к помощникам, сообщил:

– Наше самое высокое руководство уже тревожило торговое ведомство. Очень обеспокоены случившимся: исчезнувшие меха включены в программу распродажи, аукцион открывается через пять дней, скандальная назревает ситуация... Нам решительно указано возвратить все похищенное к началу торгов.

– Раз надо, значит, вернем! – бодро сказал Таганцев.

– Ишь ты! С этакой исполнительностью как раз и попадем пальцем в небо, – нахмурился подполковник. – А твои соображения какие, Иван Гаврилович?

– Надо в первую очередь сторожа искать, – Сенчаков говорил, обдумывая каждое слово. – И, как я понимаю, на похищенное всегда должен найтись покупатель... Если только он заранее не был намечен! Уж больно товар... своеобразный. И в большом числе, значит, очень денежное лицо его ждет.

– Да, если ждет, – кивнул Бутырцев. – Так. Таганцев, ваша задача как можно быстрее установить личность убитого... Здесь специалисты сами разберутся, так что ты, Иван Гаврилович, займись следующим: возьми под наблюдение комиссионки, скупки, всякого рода людные торговые точки. Конечно, разослать сводки-ориентировки, как полагается, и прочее... Спокойной работы не ждите, товарищи. Раз международным скандалом пахнуло, нам начальство ежечасно хвосты подкручивать будет!

Стремительно двигающийся состав поезда номер два Москва – Ленинград прогрохотал мимо первой пригородной платформы, и за окнами замелькали домики ленинградских предместий.

В служебном купе мягкого вагона проводница надела форменный пиджак, поправив прическу, вышла в коридор. И пошла по нему, стучась в каждое купе, осторожно отодвигая двери.

– Скоро прибываем. Билетики, пожалуйста... Скоро прибываем! Извините... Чаю кто желает? Кофе есть, растворимый.

Поездной радиоузел тоже начал работу, и в одном из купе лежавший пассажир накрыл голову подушкой, спасаясь от бодро вещавшего репродуктора. Но тут же понял, что время вставать, сел, свесил ноги в легких тренировочных брюках.

А его сосед безмятежно спал, закинув руки за голову.

Пассажир в брюках длинно, со сладким потягом зевнул, еще раз с завистливой неприязнью оглядел спящего и, нащупав ногами туфли, присел у портфеля под столиком. Замок поддался не сразу, наконец щелкнул...

...И тут же открывшего портфель рвануло вверх и в сторону, сильно швырнуло на полку, запрокинуло. Заломило стиснутое правое плечо.

Затем его отпустили.

– Прошу прощения, – сказал сосед по купе, холодными глазами разглядывая ошалело моргавшего человека. – Видимо, я был чересчур резковат. Но дело в том, что это не ваш портфель.

– Что? Как же... Ох, правда! Мы ведь садились в последний момент, залепетал пассажир в брюках. – Мой попутчик в другом купе, я там вещи оставил и спросонья перепутал, знаете... Поскольку мой совершенно такой же. Вы убедитесь, пожалуйста, я принесу...

– Зачем, я вам верю, – беглая улыбка сделала почти приятным жесткое лицо владельца портфеля. – А поскольку я реагировал тоже со сна, вы должны меня извинить.

– Да, конечно... Я понимаю. Я как раз сейчас туда пойду, там умывальные принадлежности, знаете, бритва и все такое...

Опасливо передвинувшись на полке к двери, он шмыгнул из купе, а его обидчик, оставшись один, задвинул дверь, посмотрев на себя в зеркало, проворчал: "А нервишки-то стали тонковаты, братец!" Потом сдернул с вешалки над изголовьем махровый халат и вскоре прошествовал по коридору в туалет.

Когда проводница начала разносить чай, он вышел в коридор уже одетый, глядя в окно, закурил, а из ближнего купе показался тоже успевший сменить тренировочные брюки сосед, нырнул обратно и опять показался с портфелем в руке.

– Простите, что отвлекаю... Вот! Точно такой, а вы уже легли, когда я вошел. Вещи заносить, излишне шуметь постеснялся просто. К тому же товарищ рядом, мы, знаете, слегка отметили одно событие, ну и с утра внимание, конечно, ослабло... Вы извините!

– Да оставьте, право, – усмехнулся куривший. – Недоразумение оно недоразумение и есть. И вы не обижайтесь.

– Ни в коем случае! – Человек с портфелем потоптался рядом, улыбнулся искательно. – Мы с товарищем бутылочку сухонького открыли... Не присоединитесь?

– Благодарю. С утра пью напитки не ниже сорока градусов. А вино – ни в коем случае, и вам не советую. Да и подъезжаем уже, слышите?

Радио звучно объявило о прибытии. Раздалась бравурная музыка, вскоре за стеклами потянулся перрон.

Встречающие ожидали и у начала перрона, ближе к выходу в город. Среди них, зябко нахохлившись, похаживал длинноволосый и долговязый малый в линялом джинсовом костюме, исподлобья оглядывая выходивших с поезда.

– Сева! – В руках у любителя крепких напитков сейчас, кроме портфеля, был еще и чемодан, глаза усмешливо щурились. – Здравствуй, Сева... Этак ты меня долго встречать будешь.

– Виктор Сергеевич, дорогой, – не вдруг, сначала еще присмотревшись, расплылся долговязый Сева, разводя руки. Но не обнял, а поспешил взять чемодан. – Как это я тебя не увидел? Идем сюда, я машину поближе подогнал... Понимаешь, собрался ехать, а она не заводится! Боялся, что опоздаю.

– Опаздывать нехорошо. Что бы я тогда стал делать? Сел, на чемодан, заплакал, так бы и сидел в ожидании обратного поезда...

Люся Баканова приступила к трудовой деятельности месяц назад – если считать совсем точно, то двадцать восемь дней, – и каждый день дарил ей радости и огорчения.

Всякий раз, отправляясь на службу, она радовалась, что нашла место, о котором можно только мечтать: рядом изысканнейшие меха, демонстрации мод, навещающие ее шефа иностранные гости – и все это при самых необременительных обязанностях, плюс множество новых и очаровательных подружек. Но к вящему сожалению, человек, особенного внимания которого она добивалась, нимало не был склонен его оказывать. Нет, заместитель заведующего отделом внешних сношений Сергей Александрович Воронцов неизменно любезно и без тени начальственного высокомерия общался со своей секретаршей. И это была именно та любезность, какая служит для установления точно определенной дистанции, как между сослуживцами, так и между мужчиной и женщиной.

В свои девятнадцать лет Люся успела кое-что узнать про жизнь в разных ее проявлениях. Хотя и без этого, уже в силу одной своей принадлежности к лучшей половине человеческого рода, была способна понять, что в ее огорчениях повинна другая представительница той же половины. А вскоре новые подружки не преминули точно назвать имя счастливой соперницы. К этому времени стены проходной комнатки секретарши перед кабинетом Воронцова были сплошь увешаны фотографиями манекенщиц, среди коих наличествовало и фото Виктории Лоховой, или Вики, как называли ее подруги. И узнав, что именно она якобы пользуется особыми симпатиями Сергея Александровича, страдающая секретарша переместила фотографии соперницы из угла у окна на стену против двери Воронцова. То ли для того, чтобы чаще видел, привык, и привычка родила неприятие, то ли для того, чтобы мог сравнить холодную красоту Лоховой с живым и пикантным очарованием близкой помощницы... Кто знает?

Каждый день, придя на работу, Воронцов по заведенному регламенту проводил час в своем кабинете. Затем, если не был занят посетителями, покидал кабинет, оставляя точные указания, что кому отвечать и где можно его найти в случае надобности. И сегодня, ровно в десять тридцать, он вышел от себя и с неизменно радушной улыбкой попросил:

– Люся, будьте любезны, приготовьте кофе к двенадцати. Я зайду к Харлампиеву, навещу старшего товароведа и спущусь в зал. Там и буду, если что...

– Хорошо, Сергей Александрович, я поняла, – Баканова вспомнила, о чем просили узнать нетерпеливо ждущие новостей манекенщицы, и решилась спросить: – Простите, Сергей Александрович, а что с этой ужасной кражей? Выяснилось что-нибудь?

– Когда выяснится – вы узнаете одной из первых, я вам обещаю, – сказал Воронцов, ничуть не выдав, насколько забавляет его изысканная поза, избранная секретаршей при разговоре на этот раз. – Пока могу сообщить только то, что знают все: милиция ищет преступника.

А вообще из-за этой кражи все летело вверх тормашками! На международных рынках русские соболя по-прежнему ценились дороже других мехов, несмотря на стремительное вхождение в моду таких полноволосых мехов, как рысь, волк и лисица. Представители фирм и корреспонденты, прибывшие на аукцион, каким-то образом тотчас пронюхали о печальном событии, и для многих из них оно явилось скорее сенсационным, нежели огорчительным. А вот устроителям аукциона предстояло выкручиваться: соболя числились в списке распродажи, предпринимались отчаянные усилия подсобрать еще часть шкурок из разных запасов, но это все равно был уже не тот товар и не в том количестве.

К главному своему начальнику, Евгению Николаевичу Харлампиеву, попасть не удалось. Его многолетний цербер Софья Григорьевна сообщила, что у начальства с утра засел милицейский чин и тревожить Евгения Николаевича она не может, не хочет, не будет! Все это было подано с соответствующей миной и категоричным потряхиванием седыми завитушками.

Старшего товароведа Самохина тоже не оказалось на месте, но он вскоре появился в холле перед конференц-залом, стоял, как надгробие самому себе, в горестной задумчивости. Было, ох было от чего впасть в задумчивость Леониду Петровичу Самохину, поскольку в списке немногих доверенных лиц, имевших доступ к ключам от хранилищ, он значился одним из первых!