Текст книги "Аукцион начнется вовремя"

Автор книги: Артур Макаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Воронцов постарался выглядеть как можно безмятежней, дабы не усугублять невеселое состояние товарища, подойдя, спросил:

– Ты что тут в одиночестве, Петрович? Я думал, тебя иностранцы на части рвут, весь в делах, а ты прохлаждаешься... Могу поделиться своими проблемами, если скучаешь.

– Не трудись, проблем хватает... А иностранцы уже рвали: правда ли, что похищены все продажные меха и налетчики были вооружены автоматическим оружием, обоснованы ли слухи об отсрочке открытия аукциона, почему не видно Харлампиева, не сослали ли его в Сибирь за случившееся. Вон Мартенс, видишь? Полчаса мне душу мотал, теперь к кому-то еще прицепился.

– А-а, ну конечно, Мартенс, старый лис, ловец сплетен и душ, пригляделся Воронцов. Пригляделся он и к тому, с кем разговаривал западный журналист, и стал серьезен. – А с кем это он беседует, Леонид Петрович?

– Судя по карточке, корреспондент из АПН, – пожал плечами Самохин. – Я его впервые вижу.

– Я тоже. Я поэтому пойду, подмогну бедняге: он Мартенса не знает, тот ему быстро мозги запудрит, выудит лишнее слово и из него в своей газетенке сенсационный подвал развернет...

Лица, получившие доступ в аукционное святилище, наделялись пластмассовыми карточками, которые носили на груди. И на каждой, под эмблемой аукциона, красовалась фамилия владельца карточки.

"Мальцев В.С, АПН", значилось на пластмассовой карточке у высокого мужчины, беседующего с Мартенсом. Воронцов отметил сразу, что лицо совершенно незнакомое, и встал рядом.

– Здравствуйте, извините... Гуд морнинг! Хау ду ю ду, мистер Мартенс?

– Оу, мистер Воронцоф! Я рад видеть опьять... Имею вопросы, отшень многоу, хочу получать ответы, да! Мистер Мальтсев, он молчит, он сфинкс, он не может помогать коллегам, это плохо, очень плохо, не-кон-так-тно, вот...

– По-видимому, мистер Мальцев сам неосведомлен в той области, куда стремятся ваши интересы, – рассмеялся Воронцов. – А я удовлетворю любопытство в полном объеме... Кстати, может, в чем-нибудь могу помочь мистеру Маль-тсе-ву, поскольку он у нас новичок, по моему разумению?

– Можете, – отозвался Мальцев без улыбки, из чего Воронцов заключил, что этот человек редко общался с иностранцами. – Мне надо позвонить... Откуда бы?

– Телефон в холле, внизу. Если там очередь – выше этажом, по коридору направо наши службы. В каждой комнате телефон, а сотрудники – сама любезность.

– Благодарю.

Мартенс мертвой хваткой вцепился в Воронцова, зачастил возбужденно, а Мальцев спустился в холл нижнего этажа. Вокруг столика с телефоном толклось множество людей, он еще постоял, оглядывая разномастную, говорливую толпу, а затем решительно поднялся на третий этаж, в коридор, указанный Воронцовым.

И первая и вторая двери оказались запертыми, на стук в третью никто не ответил, но она приоткрылась. Мальцев вошел и с удивлением увидел, что комната не пуста: в кресле у окна сидела женщина, а поза ее выражала такую безысходность, что стал понятным неотмеченный стук.

– Прошу прощения... Вы не разрешите позвонить? Здравствуйте.

– Что? – Спрашивая, женщина глядела мимо. Глаза не сразу нашли его. Простите, я не поняла...

– Мне нужно позвонить. Правда, я могу и в другом месте.

– Звоните, отчего же...

Она отвернулась к окну, а Мальцев, набирая, нет-нет да и взглядывал на нее. Набирать пришлось дважды.

– Сева, ты? Да, никак не мог раньше... Вхожу в режим, увидимся только завтра. Что слышно у тебя? Понятно... Понятно... Это обязательно! Ну хорошо, до завтра, привет.

Положив трубку, пошел к двери, но у порога постоял, оглянулся, вернулся к креслу у окна.

– Еще раз простите... Мне кажется, у вас что-то стряслось. Не сочтите за самонадеянность, но, может, я могу быть полезен?

– Вы? С какой стати? – искренне удивилась она. – Впрочем, если у вас есть сигареты...

– Прошу, – он достал, протянул и встряхнул пачку. Когда тонкие, вздрагивающие пальцы вытянули-таки сигарету, щелкнул зажигалкой и закурил сам.

– Спасибо, – женщина взглянула на разжегшийся табак и вдруг рассмеялась. – Фу, глупость какая! Теперь неловко вас выставлять отсюда, а говорить... Стряслось у нас всех: вы ведь тоже наверняка знаете о пропаже?

– Наслышан, если вы так мягко называете ограбление... А сами работаете здесь? Я спрашиваю оттого, что не замечаю карточки.

– Карточка бирку напоминает, а я каждый день их вижу на шкурках. – Она затянулась дважды подряд. – Понимаете, сегодня утром меня вызывали... Я впервые имею дело с милицией и очень боялась. И сейчас боюсь!

– Ну, во-первых, говорят, что невинность не знает страха, – усмехнулся Мальцев несколько иронически. – А во-вторых, и в милиции иногда попадаются разумные люди, если судить по кино– и телепродукции.

– Да, наверное, попадаются... Со мной тоже беседовали вежливо. А все-таки гадко ощущать себя подозреваемой! Хотя...

Она осеклась, и, не дождавшись продолжения, Мальцев подвинул стул и уселся напротив.

– Послушайте, мне кажется, что выговориться вам и необходимо и... некому. Гоните в шею, если я назойлив, но верьте, что ни минуты не сомневаюсь в вашей порядочности. Не берусь объяснить – почему, но это так! Хотя вы явно не договариваете...

– Елена Андреевна, – прервала женщина вопросительную паузу. – Вы правы: я не договариваю, и правы, что надо выговориться. Что некому – опять верно! И еще, я почему-то не люблю этот термин "порядочность". Часто слышишь: "он порядочный человек". А он, оказывается, порядочная дрянь... Понимаете, получается, что я последняя видела Лохова, а в милиции об этом не сказала. Плохо, да?

– А кто это – Лохов?

– Да сторож, который исчез! – Елена Андреевна досадливо съежила брови. – Он без того был странный такой, а тут совсем не в себе казался... И главное, – она растерянно посмотрела на Мальцева, – я не последняя его видела, хотя получается так.

– Попробуем разобраться, хотя у вас не вдруг поймешь, – он крепко прижал нос кулаком. – Вы хотите сказать, что кто-то еще видел его после вас? Где это было?

– Ну на складе же... Конечно, видел! Я услышала шаги, и Лохов туда пошел, где человек был, которого услышала... Но всех спрашивали, никто в это время не приходил, и получается, словно я там оставалась одна! А я даже разговор их слышала, не слова, а как они говорили. Если бы в милиции сказала, стали бы спрашивать, кто и что, но я ведь не знаю! У них, говорят, так путают людей, мне не хочется запутаться и повредить кому-то, понимаете?

– Понимаю, – серьезно кивнул Мальцев. – И не надо ничего говорить. И терзаться не надо.

– Вы считаете, не надо? – посветлела Елена Андреевна, радуясь, как радуется нерешительный человек, чье намерение подкрепили со стороны.

– Разумеется. Путать они и впрямь мастера, им за то деньги платят. Давайте лучше пойдем на пресс-конференцию, я, в общем, за этим пришел. Вам не нужно быть?

– Нужно... Только теперь я позвоню, а вы идите. Мы все равно там увидимся. – И сразу спохватилась, удивившись себе. – Правда, это совершенно не обязательно! До чего глупо сказала...

– Зато искренне, – рассмеялся Мальцев, пошел к двери, от нее обернулся. – Меня зовут Виктор Сергеевич. Сообщаю на всякий случай.

Оставшись одна, Елена Андреевна пересела к телефону, набрала номер.

– Димитрий, это я, – сказала обрадованно. – Значит, ваша вылазка не состоялась? Ну, я рада... Нет, я еще не знаю – когда, но ты и сам помнишь, что где лежит. Вот и распорядись... Конечно, приду, что за вопрос? А об этом – когда увидимся. Хорошо, хорошо, у меня дела. Чао!

Даже те, кто прибыли специально, чтобы освещать то или иное событие, зачастую не ходят на пресс-конференции, зная, что после все равно получат все материалы. Разумеется, если у них нет заготовленных вопросов. И если, конечно, не пахнет сенсацией.

На этот раз сенсация наличествовала, заготовленные вопросы были, и в небольшом зале, несмотря на многолюдность, царила та тишина, какая образуется при выступлении оратора, от которого ждут малейшей промашки. Но Харлампиев говорил, как обычно, спокойно.

– ...Надо сказать, что в этом году мы уже участвовали в трех международных аукционах, где выставляли и, за малым исключением, почти полностью продали все виды пушно-меховых товаров. Но, как известно, около восьмидесяти процентов мехов мы реализуем здесь, на ленинградском аукционе, и нынешний не станет исключением из правила...

Сидящий за столом неподалеку от выступавшего Воронцов увидел в зале Мальцева. Разглядывая его, вдруг подумал, что этот человек из тех, с кем хочется познакомиться поближе.

– ...В заключение, – продолжал Харлампиев, – хочу объявить, что завтра в демонстрационном зале начнутся просмотры моделей готовой одежды из мехов различных наименований. А теперь прошу задавать вопросы!

По залу разом прокатился гул, и первым поднялся красавец в седоватых кудрях.

– Вопрос фирмы "Джакомо Ваннуци". В каком объеме будут предложены шкуры рыси?

– В объеме, как минимум, вдвое больше против прошлогоднего.

– Фирма "Мацуда и Мацуда". Объявленная программа торгов не претерпела изменений? Я хочу сказать...

– Простите, я вас понял. Нет, программа торгов изменений не претерпела, – в наступившей опять тишине произнес Харлампиев.

Тишина затянулась и была нарушена вопросом, поставленным без обиняков.

– Гэвин Саксон, "Дельта Трейдинг Корпорейшн". Скажите, по-прежнему ли вы хотите представить на продажу соболей баргузинского кряжа?

– Да, по-прежнему.

– Вы хотите сказать, что они обязательно поступят в продажу и поступят именно в указанном объеме? – напористо переспросил Саксон.

– Я хотел сказать именно это, вы меня поняли правильно, – кивнул Харлампиев. Воронцов взглянул на него с легким недоумением. – Объявленная партия соболей полностью пойдет на торгах!

Как ни истерзала город жара, но бытующее мнение, что летом легче и выгоднее купить зимнюю одежду, заставляло комиссионный магазин меховых изделий и в эту пору работать с неизменной нагрузкой.

Пожилая женщина протолкалась к прилавку, несмотря на протесты приглядывающихся и приценивающихся возле него, выждала, когда продавщица оказалась рядом, и обратилась просительно:

– Девушка, милая, вы не окажете любезность...

– Окажу, как только освобожусь, – без особой любезности в тоне отреагировала продавщица. – Вы же видите, что я товар показываю!

– Так тут вас двое, а она уйти может. Я вам буду очень признательна! со значением пыталась настаивать женщина.

– Кто – уйти? – недоуменно свела брови продавщица. – Я не понимаю... Вы что хотите?

– Видите ли, мне одна гражданочка шкурки предложила, говорит, это соболь, а я сомневаюсь, – взволнованным шепотом зачастила просительница. Она здесь рядом, в подъезде стоит, у нее еще одна желающая смотрит... Вы бы поглядели: соболь это или нет, раз специалистка, а я отблагодарю! Мне дочке подарочек хочется.

– Ну знаете! Я с рабочего места по подъездам ходить не могу... Запнувшись, продавщица еще посмотрела на уговаривающую и неожиданно радушно улыбнулась. – Хорошо, ради вашей дочки схожу. Подождите у выхода.

– Спасибо вам, милая... Только вы не задержитесь, пожалуйста, а то вдруг уйдет.

Быстро пройдя за прилавком в служебное помещение, продавщица оказалась у двери с надписью "Заведующий", распахнув ее, крикнула с порога:

– Серафима Евгеньевна, звоните в милицию! Тут рядом в подъезде шкурки продают... Я туда побегу!

Группа Бутырцева получила сигнал о продаже шкурок в 18.15. Уже в 18.36 старший лейтенант Таганцев был на месте, и очень испугавшаяся появления милиции блондинка, сбывавшая шкурки, сразу сказала, что товар дал продать знакомый, который ждет у нее дома, но домой она ни с кем не поедет, потому что убьет он ее, если милицию приведет!

Машина проехала по мосту через Фонтанку и ходко помчалась по набережной.

– Успокойтесь и поймите, что с нами вам ничего не грозит, – с сиденья рядом с шофером увещевал Таганцев плачущую блондинку. Та сидела сзади, между Калинниковым и Сагарадзе, опухшее лицо зачернили потеки туши. – Перестаньте плакать.

– Не грози-ит, скажете-е! А он Нинке такой мордоворот устроил, когда она с военным танцевать пошла-а... Пять дней на работу показаться не могла.

– А вот и Нинка, – удовлетворенно кивнул Таганцев. – Это кто такая и где они танцами занимались?

– Так в ресторане, где же? В "Баку-у"... Только это давно было, Нинка три года как за летчика замуж вышла, в Орске живет... А он на прошлой неделе объявился и ко мне напросился, – рассказывая, блондинка всхлипывала реже. Все денег ждал, откуда с работы приехал, каждый день уходил... А тут говорит: знаешь, я зверюшек привез, для себя берег, да раз деньги нужны, ты сходи толкни кому-нибудь, только не в скупку, а так, раз тебя в скупке обманут. Я и пошла, идиотка непутевая-а-а...

– Откуда он приехал, говорите? Да успокойтесь вы!

– С этими... с нефтяниками на Севере работал. Там, рассказывал, этих соболей дополна, они их с собаками ловили. Да куда вы? Здесь перерыто все, ремонтируют... Направо надо.

– Сдай назад, Костя... Или нет – объезжай тротуаром, живенько! Таганцев озабоченно взглянул на часы и снова обернулся к женщине. – Этаж у вас какой?

– Второй... Только я ни в жизнь с вами не пойду, режьте, мучайте, а не пойду! Убивайте!

– Перестаньте кричать, тогда не будем резать... Этот двор? Окна куда выходят?

– Это-от... И окна сюда.

– Стоп! Калинников, останешься с ней. Сагарадзе, пошли!

Сзади остановилась еще одна машина, из нее выскочили трое, тоже спешили к подъезду. Но вошли в подъезд именно они и Таганцев, а Сагарадзе остался на улице.

Женщина в машине опять всхлипнула, тихонько заскулила в платок.

– Тише, не терзайтесь, гражданочка, – сказал шофер, напряженно вглядываясь через стекло в синеву сумерек, сгустившихся в колодце двора. Слезы жизни не в помощь.

Стоявший под стеной Сагарадзе услышал, как наверху стукнули рамы, и почти в тот же миг на земле оказалась человеческая фигура. Человек трудно разгибался после прыжка...

А от въездной арки вспыхнули фары двух машин, четко высветив его.

– Стоп! – сказал успевший оказаться за спиной этого человека Сагарадзе. – Руки вверх и в дальнейшем без цирковых номеров!

– А я и не стану, – подняв руки, ответил задерживаемый и неожиданно опустился на землю. – С ногой у меня чего-то, начальники...

Подполковник Николай Афанасьевич Бутырцев, если бы его пришлось характеризовать кратко, был, что называется, "службист", то есть вменил себе в обиход и требовал от других неукоснительного выполнения уставных положений, соблюдения субординации и так далее. Однако при всем при том взял себе также за непреложное правило, занимаясь делом, работать так, словно не было пристального начальственного надзора, непрестанных подстегиваний, напоминаний о срочности задания, а иногда и довольно суровых упреков в медлительности. "Торопиться надо медленно!" – такое присловье стало его девизом. Но два-три раза на дню устраивал короткие оперативные совещания, и это тоже было правилом.

Заканчивая одну такую оперативку, он разглядывал лежащие перед ним на столе фотографии, на которых одно и то же лицо было снято живым в разных ракурсах и мертвым, тоже в разных. Еще были фотографии тела убитого и увеличенные снимки отпечатков пальцев.

– Значит, Шмелев Олег Борисович, – отложил Бутырцев одну из фотографий, – двадцать восьмого года рождения, не единожды судимый, последний раз освобожденный из колонии строгого режима месяц назад. Кличка Шмель... Ну-ка, еще раз справку экспертизы?

– Причиной летального исхода явился удар головой о стену складского помещения. Смерть наступила практически мгновенно, чему способствовала старая черепная травма... Произошло это по времени в пределах трех-четырех часов ночи, – заглянув в свой блокнот, зачитал Сенчаков.

– Спасибо. Что мы имеем по сторожу?

– Пока ничего, – мрачно констатировал Таганцев. – По показаниям соседей, Лохов в конце того дня, как обычно, ушел на работу. С тех пор его больше не видели... Фотографии размножены и разосланы, поиски ведутся, дана заявка на полную проверку.

– Как только будет готово, полученные данные немедленно ко мне... Сейчас все свободны, в том смысле, что продолжайте работать, – оглядел сотрудников подполковник. – Распорядитесь, чтобы доставили задержанного и все, что на него имеется. Как его фамилия?

– Томилин, – назвал, вставая, Таганцев. – Мужчина ловкий, при задержании пытался бежать.

Через полчаса напротив Бутырцева сидел человек с почти неуловимым взглядом и светлыми пятнами не то от солнечных ожогов, не то от обморожений на коже лица.

– Значит, Томилин Борис Игнатьевич, так? – утвердительно спросил подполковник.

– Так, – согласился Томилин. – Я считаю, что фамилия тоже значение имеет, гражданин начальник. Ведь сколько томиться в жизни пришлось, кошмар вспомнить! И вот опять, чистое недоразумение, а чувствую, будут большие неприятности мне – и вам лишние хлопоты.

– Нам – лишние хлопоты, вам – казенный дом, дальняя дорога и пиковый интерес, – легко поддержал разговор Бутырцев. – А что это у вас за псевдоним, Архитектор?

– За точный расчет и капитальные соображения люди наградили, – не без самодовольства сообщил Томилин. – Планы строю, так сказать, на прочной основе... Не то как щас дома ставят: его приняли досрочно с оценкой "отлично", а он через месяц на бок хилится! Сплошной обман Госплана.

– За качество болеете душой? Это хорошо. А судимостей у вас многовато. Не находите?

– Действительно, есть грех. Как пишут в газетах – верность избранной профессии, – Томилин сокрушенно развел руками. – Но хотел, чтобы все было в прошлом, уверяю. Прибыл с намерением переквалифицироваться, да попутала нечистая сила!

– Ну, предварительное знакомство состоялось, так вы теперь попонятней излагайте. Где взяли шкурки, часть из которых была передана вами для продажи Зинаиде Гоголевой?

– Украл, гражданин начальник. Бродил по городу с целью трудоустройства, за-ради любопытства зашел в Пассаж, и у солидного человека аккуратно отвернул сверточек... Я же говорю – нечистая попутала.

– Солидный был сверточек, с тридцатью двумя шкурками, – уточнил Бутырцев. – Может быть, сразу начнем деловой разговор, Томилин?

– А может, сразу и кончим? – впервые прямо посмотрел тот на подполковника. – Ну пораскиньте сами: инцидентик плевый, невольная, можно сказать, кража, вызванная ротозейством неизвестного лица... Мое чистосердечное признание подписываю с ходу, и дело в суде проскакивает, как намыленное. Получается роскошный довесок к вашему авторитету!

– Получается, что кличка у вас не очень правильная, Томилин: версию вы строите ловко, да фундамент хиловат... А как провели ночь с одиннадцатого на двенадцатое августа, не вспомните?

– Очень даже помню: кошмарно! Первую половину страдал от перегрузки, а к утру маялся дрожанием всего организма с похмелья... Зинка с ночной пришла и как раз застала меня в разобранных чувствах. Она подтвердит.

– Уже подтвердила. Так. – Бутырцев выключил магнитофон, нажал кнопку, и у дверей возник конвоир. – Вы сейчас чересчур перебираете с юмором, Томилин, расстанемся до следующей и скорой встречи. И мой вам совет: постарайтесь быть к ней готовы!

Оставшись один, Бутырцев некоторое время сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Затем поднял трубку, когда ответили – попросил:

– Сагарадзе? Мне нужны показания сотрудников отделения Союзпушнины, имеющих доступ в складские помещения. Да-да, Завьялова, Самохина, Русановой... Именно сейчас. Жду.

Служащие гостиницы "Советская" никогда не могли пожаловаться на отсутствие постояльцев, а в дни, предшествующие аукциону, тем более.

– Постойте-ка, минуточку, куда вы? – Швейцар на входе догнал быстро прошедшего человека, загородил дорогу. – Попрошу карточку. Вы у нас проживаете?

– Обязательно. Вот – убедитесь.

У лифта была толпа. Мальцев подошел к киоску "Союзпечать". Сзади кто-то сказал:

– Ну как, не скучаем после столицы? Добрый вечер, – Воронцов приветливо улыбался. – Днем я не представился и мог показаться бестактным, зато хотел спасти вас от пройдохи Мартенса. Воронцов, Сергей Александрович.

– Мальцев, Виктор Сергеевич. Я все понял и не в претензии. Вы и здесь не оставляете гостей без внимания?

– Только некоторых, – рассмеялся Воронцов. – Как раз собрались компанией, а мужского контингента недобор. Не присоединитесь?

– У меня рабочий режим, – покачал головой Мальцев. Но через плечо Воронцова увидел двух мужчин и Елену Андреевну рядом с тремя рослыми девицами. И добавил раздумчиво: – Хотя чем черт не шутит, когда бог спит... Надо же день прибытия отметить!

– И чудесно. Давайте я вас представлю.

Воронцов подвел его к стоявшим поодаль и, хотя Мальцев резковато освободил панибратски прихваченное плечо, объявил радушно:

– Наш московский гость любезно согласился провести вечер вместе с нами! Прошу любить и жаловать: Мальцев, Виктор Сергеевич, золотое перо всемирно известного агентства печати "Новости".

– Зоя.

– Вика...

– Тамара...

– А это коллеги из Польши: Збигнев Данецкий, Лешек Охыра, мои давние друзья, – пояснил Воронцов. – Лена, вы и словечка не пророните?.. Елена Андреевна Русанова, наш скромный сотрудник с решительным характером.

В тоне Воронцова или в молчании Русановой Мальцев ощутил нечто такое, что не позволило ему упомянуть о дневной встрече. Он лишь слегка поклонился:

– Мальцев. Очень рад знакомству.

Вскоре поднялись на десятый этаж, где Данецкий занимал люкс. Хозяин принимал широко, хорошо владел русским и вообще оказался веселым и приятным мужчиной. Охыра улыбался, всем подливал и был не очень речист, в силу того что не обладал столь объемным словарным запасом. А Воронцов сыпал прибаутками и анекдотами, являя собой ту самую душу общества, какая способна объединить самое разнородное собрание.

Два очень вежливых официанта успели не раз навестить номер, ни в закусках, ни в напитках недостатка не ощущалось, а кассетная магнитола выдавала все, на что была способна.

– ...Стоит посмотреть обязательно! Такие невозмутимые, респектабельные господа, все на свете они видели, а совершенно меняются на торгах, – танцуя с Мальцевым, пышноволосая Зоя говорила с мстительным удовольствием. – В раж войдут и друг на друга злобными волками смотрят!

– Коммерция – дело нешуточное. Кто как, а я серьезного коммерсанта уважаю... Вы завтра участвуете в показе? Обязательно приду на вас посмотреть.

– Буду ждать, – обласкала взглядом девушка. – Только, знаете, везде одинаково... Конечно, у Гальки лучшие ансамбли и музыка для выходов подобрана специально!.. Ее подают особо, раз Воронцов старается.

– Кто-кто подается так роскошно?

– Да Вика же... Вон с поляком танцует. Она вообще Галина от рождения, но теперь – Виктория, для звучности. Виктория Лохова, Советский Союз, первая беговая дорожка! Умора.

– Где-то я слышал эту фамилию, – постарался припомнить Мальцев. – А может быть, в журналах или в аукционном проспекте читал.

– В журнале мод ее часто снимают. Только сейчас она бы и фамилию свою сменить рада в связи с этим случаем... Вы же знаете, конечно?

– Знаю, разумеется. А что я знаю?

– Ну-у, какой, – охотно рассмеялась Зоя. – Сторож, который исчез, ведь он тоже Лохов был... Такое несчастье, собольки просто роскошные пришли, все ахали!

И оба поляка танцевали, а Воронцов, налив в фужер минеральной воды, выжимал туда лимон. Когда Мальцев посадил свою даму и подошел к столу взять пепельницу, Воронцов спросил негромко:

– Разведка произведена? Она ничего, правда, злючкой бывает... А в женщине ценна доброта. Как считаешь?

– И доброта тоже, – согласился москвич. – Мы уже на "ты"?

– Конечно, если нет возражений. Давай чокнемся, только я водичкой... Не представляешь, до чего пить надоело! А с иностранцами иначе никак, входит в распорядок общения. Ты в Москве где обитаешь?

– Звездный бульвар знаешь?

– Там, у киностудии, что ли?

– Нет, у кинотеатра "Космос". Эта Русанова, она всегда сидит мраморной нимфой?

– С ней в компании нечасто приходилось общаться. Ее Охыра пригласил, консультировался у нее насчет партии песцов... А штучка с секретом! Живет без мужа, одевается хорошо, хотя зарплата не ахти, обводы корпуса сам видишь какие... И ни на кого в упор не глядит! Попробуй, но если хотя бы разрешит проводить – я обязуюсь всухую сжевать собственный галстук!

Данецкий был в приподнятом настроении, подойдя с бутылкой, сразу налил в емкости беседующих.

– Не можно отделяться для деловых контактов. На то будет срок завтра... Панове, прошу поднять бокалы за здравие сиятельных дам, красящих наше собрание!

– Виват! – поддержал Охыра воодушевленно.

Мужчины выпили, дамы тоже не остались безучастными к тосту.

В магнитоле хрипловато напевала про амор итальянка. Мальцев поставил бокал, пересек комнату и остановился перед Русановой.

Та вздохнула и поднялась.

– Накал веселья повышается, – отметил Мальцев, когда повел в танце партнершу. – Вы не устали?

– Я плохо танцую или у меня понурый вид?

– Танцевать с вами удовольствие, а вид – радующий глаз... Просто это я несколько сник от обилия впечатлений. Может быть, нам уйти потихоньку? Через часок.

– Уже нам? – усмехнулась она. – Не знаю, нам ли, но я уйду очень скоро.

Кружа с Викой Лоховой, Воронцов нет-нет да поглядывал на Русанову и ее партнера. Пара оставляла отменное впечатление, этого нельзя было не признать. Но что-то ежилось внутри, когда он смотрел на Мальцева: вот танцует себе человек и танцует, с партнершей беседует, а обвались сейчас потолок, он и к этому будет готов... Постоянная готовность ко всему, что бы ни произошло, вот что в том чувствовалось! Это что же, журналистская практика такое вырабатывает? – подумал Сергей Александрович, удачно ответив на очередной и довольно коварный вопрос Вики.

Ветер раскачивал на столбе фонарь под жестяным колпаком, и желтое пятно света то и дело выхватывало из полутьмы угол дощатого забора.

За забором залаяла собака, услышав чьи-то шаги, двое человек, пройдя вдоль него, пересекли световое пятно, направились к продуктовой палатке поодаль.

– Привет, Любушка, пивца не осталось? – искательно спросил один, облокотясь на узкий прилавок перед оконцем.

– Откуда бы? Хватился на ночь глядя, – продавщица убирала с витрины перед стеклом какие-то банки, передвигала картонные ящики. – Закрылась я давно, зато тут торчу, что завтра хозяйство сдавать... Другая теперь хозяйничать будет, а я отмучилась с вами, слава богу, ханыги несчастные! Иди домой, жена ждет сидит, а он все-о пиво к ночи ищет.

– Да я так, вдруг осталась бутылочка. Веселее б стало до остановки топать...

– Ну и пошли, Вить, – позвал жаждущего его спутник. – Чего зря ля-ля разводить.

– Ладно, счастливо, Люба!

– Идите-идите... Ох, мужики! И без вас скушно, ну и с вами маета.

Продавщица обозрела оставляемое хозяйство и, переставив еще поглубже одну из коробок, опустила навесную раму на оконце.

И в это время оттуда, где лаяла за забором собака, вышел еще один человек.

Сгорбившись, приволакивая ногу, он подошел к палатке, постучал в стекло.

– Простите, мне бы пачку чая, если можно.

– Ну закрыто же, видите! – вознегодовала Люба из-за стекла. – Одним пива, этому – чаю, что я вам, всю ночь дежурить буду? Да и нету его, один кофейный напиток... – И вдруг сжалилась, рассмотрев за стеклом лицо старика. – Будете брать? Мне ждать некогда.

– Нет-нет, я бы чаю... Извините.

Старик отошел от палатки, на самом краю колеблющегося фонарного пятна остановился, сунув в рот сигарету, охлопал карманы – искал спички.

Рука с зажигалкой выдвинулась из темноты, огонек вспыхнул после щелчка, погас на ветру, и зажигалка щелкнула снова.

– Н-ну? – спросил поднесший огня. – Будешь тут прикуривать или к себе позовешь? Ловко ты нырнул, да теперь дошла коза до воза: хотим послушать, кто Шмеля прибрал!

Увидев, что за спиной говорившего темнела другая фигура, старик невольно обернулся к палатке: продавщица уже навешивала замок.

– Я... Да как вы меня поразнюхали? – Лицо старика передергивалось от волнения, потом окаменело, и глаза расширились в ужасе. – Как прибрал? Кто? Я ничего не знаю, ребятки, обождите... И худо мне, сердце дрыгает.

– А кому хорошо? Только птичке-ласточке, пока зима не пришла... Ты не придуривайся, темнила, а шагай к месту, где занорился, пока прямо тут не оставили. Ну!

С противным повизгиванием качался фонарь на столбе, светилась запертая палатка. Не очень далеко раздался низкий сигнал электрички.

Старик, сгорбившись еще больше, поплелся в сторону забора, за которым лаяла собака, и две тени двинулись за ним.

Русанова сама предложила идти пешком, и, охотно согласившись, Мальцев сразу вспомнил краткую характеристику, данную ей Воронцовым: "Живет без мужа, одевается хорошо, хотя зарплата не ахти..." Вспомнил и поймал себя на том, что подосадовал, ибо таилось в сказанном нечто бросающее тень на женщину, идущую рядом, а эта женщина ему нравилась, что было совсем некстати.

– ...Самые высокие цены обычно итальянцы дают, – рассказывала Елена Андреевна. – Особенно когда доходит до модных мехов.

– Это какие же?

– Рысь, волк, серебристо-черная лисица, норка по-прежнему... И, конечно, пресловутый соболь, он только нами представляется. Входит в моду светлый хорь.

– Хорек? – удивился Мальцев. – Вот никогда подумать не мог... А вы какой мех любите?

– Белку, – рассмеялась она. – Нет, правда. Я ведь когда гляжу на шкурки, почему-то вижу самих зверей. Рысь, волк, лиса, хорек – одна кровожадная шатия. А белка никого не трогает, славная такая.

– А соболь, значит, вам тоже не нравится?

– Ну, этот никому спуску не даст! Ночной хищник, не брезгует никем. Из одного семейства куньих: соболь, куница, хорек, норка, выдра, барсук...

– И барсук из этих? – в удивлении приостановился Мальцев. – Он не похож на них совсем и спит зимой, как медведь... Вы меня не морочите?

– Зачем же? – опять засмеялась Русанова. – Просто все пальцеходящие, а он из стопоходящих и тоже хищник, правда, не столь активный, раз только на земле охотится и зиму спит. А на Дальнем Востоке живет куница-харза, такая крупная, что даже на косуль нападает.

– Экая дрянь! Но шашлык из косули – вкусно, приходилось пробовать... Ну вот, теперь вы остановились, вы против шашлыка из косули?

– Я против того, чтобы проходить мимо дома. И остановилась, потому что пришли, – Елена Андреевна заглянула в подворотню. – Только, знаете, проводите чуть дальше, у нас двор жутковатый.

Старый двор и впрямь казался недобрым в эту пору, у подъезда Русанова вздохнула с облегчением.

– Спасибо, что проводили.

– Подождите, – Мальцев взял ее руки в свои. – Ведь мы ушли с изысканного ужина как раз перед кофе с мороженым... Мороженое, ну его, а кофе хочется. Не пригласите?

– Вот это да! – сказала она, и в лице было одно любопытство. – Самое удивительное, что нет желания возмутиться. Вы всегда так напористы?