Текст книги "Наши на острове"

Автор книги: Артур Орновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Я выскочил на улицу и вдоль стены по тротуару направился к краю здания вокзала. И действительно, там, где заканчивалось здание, начинался довольно высокий сплошной забор. Это были такие пролёты сетки, а поверх них пущена колючая проволока. «Да-а-а, через такой забор так просто не перемахнуть», – с досадой подумал я.

Минуты через две появился и Серёжа, который не шёл, а крался подобно вору. Хотя закона как такового он вроде не нарушал. Но на самом деле я толком ничего не знал о юридической стороне вопроса и очень переживал.

Серёжа, насупившись, подошёл к забору, взялся за сетку, зачем-то сильно потряс её, посмотрел наверх и о чём-то крепко задумался.

Я, поняв ход его мыслей, стал махать руками и орать ему:

– Даже и не думай. Там, по верху, колючка идёт, останешься без причиндалов.

Но это, видимо, для Серёжи был не аргумент, и он, подобно макаке в зоопарке, уже вцепился в сетку и пытался подтянуться вверх.

– Там ток может идти, – уже не зная, как сдержать его, от безысходности закричал я.

Слово «ток» подействовало на Серёжу, он отпустил сетку и в очередной раз ушёл в свои мысли.

– Слушай, – выйдя из транса, сказал он, – тогда давай я пойду вдоль забора по этой стороне, а ты по той. Когда-то ведь он должен закончиться? – И побрёл по путям, всё так же озираясь, как вор, по сторонам.

Логика в этом новом Серёжином плане, конечно, была, но где логика, а где Серёжа?.. И повинуясь непонятным мне чувствам, я послушал его и так же пошёл по тротуару вдоль забора. Однако долго идти не пришлось. Не прошли мы и сотню метров, Серёга как заорёт диким голосом:

– Атас! Шухер! Атас! – И поднял руки вверх, как будто сдавался в плен.

Я уже был немного знаком с Серёжиным лексиконом и, услышав слова «атас» и «шухер», насторожился, ведь на Серёжином языке эти слова предвещали беду или по крайней мере проблемы с участием людей в форме.

Так, собственно, оно и случилось. Вдоль путей на транспорте, который напоминал четырёхместный квадроцикл, со стороны здания вокзала уже мчались двое людей в форме и один в штатском. Они что-то громко орали и махали руками. Бедный Серёга побледнел, сник и пригорюнился, напоследок повернулся ко мне, и я заметил, что его раскосые глаза полны ужаса и отчаянья.

– Наверное, бить будут? Или шокером долбанут, – выпалил он и уже напряг каждую мышцу своего тела в ожидании удара.

Не знаю, может, я поступил по-предательски, но, чтобы эти люди в форме не заподозрили, что я заодно с этим идиотом, инстинктивно отвернулся и, достав из кармана телефон, начал делать вид, будто что-то ищу в нём и не имею ко всему происходящему и к данному пассажиру никакого отношения. Хотя сам искоса поглядывал в сторону Серёжи.

Никто, конечно, дурака не бил, ему, судя по жестам, любезно предложили сойти с путей, мол, это небезопасно, мистер, и культурно пригласили сесть в транспорт, чтобы проследовать в администрацию вокзала для дальнейшего прояснения создавшейся нелепой ситуации.

Поняв, что никто его бить не собирается и что люди в форме очень часто употребляют слово «мистер», Серёжа заметно расслабился и даже выдавил из себя улыбку. Но руки так и не опустил, с поднятыми руками уселся в квадроцикл, и они всей компанией умчались в сторону вокзала.

Я постоял ещё с минуту, обдумывая дальнейший план действий, и, ничего путного не придумав, побрёл обратно к зданию вокзала. Подойдя к входу, я настроился решительно. Вооружился Серёжиным потрёпанным словарём, вдохнул глубоко и вошёл внутрь в поиске администрации. Но долго искать не пришлось, тут же, подле турникетов, стояла огромная чёрная будка типа вагончика, с затемнёнными окнами, видимо, охрана вокзала. Возле самого входа в будку находился Серёжка всё ещё с поднятыми руками и глупо смотрел куда-то в потолок. Рядом стоял, видимо, охранник, который что-то быстро объяснял Серёже, наверное, про технику безопасности на железной дороге. Тот же не обращал на этого сотрудника абсолютно никакого внимания.

И на сей раз я решил не вмешиваться в ситуацию, полностью положившись на английскую вежливость и терпимость. Да и стыдно было признаваться, что этот субъект – мой товарищ. А плюс ко всему мой и без того слабый английский от этих переживаний позабылся вовсе.

Минут через десять из будки выходит вразвалочку, с широкой улыбкой, упитанный англичанин. Опускает Серёже руки и вручает ему новый билетик, при этом читает лекцию, как себя вести в подобных ситуациях. Оказалось, что никакая это не проблема, если ты в дороге теряешь билет. Просто расскажи об этом сотрудникам вокзала, и тебе без проблем выдадут новый, так как твои данные занесены в общую базу данных. Но в этом-то и заключается проблема наших людей: мы стесняемся общаться с англичанами, не зная языка, а пытаемся всеми мыслимыми и немыслимыми способами избежать этого общения. Как-то не хочется выглядеть дурачком в глазах англичан, вот и приходится порой импровизировать, изворачиваться, фантазировать, дабы не попасть впросак и сохранить лицо.

На прощанье все участвовавшие в этом деле сотрудники пожали Серёже руку, при этом не переставая улыбаться. А один из охранников даже сделал с ним селфи на память, во время которого Серёжа зачем-то закрыл глаза и ужасно сморщился.

Всей гурьбой они подвели Серёжу к турникету и проинструктировали его, как воспользоваться билетом, чтобы турникет открылся.

«В Латвии за такие шутки приписали бы тебе, Серёжа, пропажу двух вагонов угля, и получил бы ты года два», – подумал я и направился к нему навстречу.

И знаете, что первое он мне сказал? Не: «Извини». Не: «Глупо вышло» или что-то в этом роде.

Нет, он заявил:

– Никакого тока в колючке нет. И я и не такие барьеры брал.

Я не выдержал и вылил на него весь свой матерный словарный запас. Серёга замолчал и стал угрюм как скала. Сложив руки сзади и опустив глаза, подобно провинившемуся школьнику, стоял и слушал мои нравоучения.

Так как на встречу мы уже явно опаздывали, я предложил Серёже до биржи добраться на такси, на что он лишь молча кивнул.

Мы вышли на привокзальную площадь в поисках такси и остановились подле кучки людей, явно англичан, в ожидании кэба. К нашему счастью, ждать пришлось недолго. Мы с Серёжей уселись на заднее сиденье, водитель повернулся к нам, приветливо улыбнулся и спросил:

– Куда?

В ответ Серёжа как заорёт диким голосом:

– Шеф, плачу два счётчика, гони.

– Ты прекрати орать и меня позорить, дебил, – злобно оборвал я его и скрутил кулак ему под нос.

Эта крайняя и вынужденная мера дала результат. Серёжа съёжился, молча отвернулся и уставился в окошко кэба.

Водитель лишь улыбнулся и вопросительно посмотрел на меня. Я в свою очередь тоже выдавив из себя улыбку и быстренько найдя в словаре слово «опаздываем», объяснил водителю, куда нам ехать и к скольки мы должны успеть.

– Ок, без проблем, – ответил шеф и двинулся в путь.

Серёжа сидел злой на меня и остервенело тряс коленками, сложив на них руки.

В салоне снова воцарилась тишина, пока Серёжа не нарушил её:

– А знаешь что? Всё равно жопа.

– Это ещё почему? – спрашиваю.

– А тот мордатый рыжий фотки-то сделал, блин.

– Какой мордатый? – снова интересуюсь я.

– Охранник на вокзале, – нервно отвечает тот и добавляет: – Наверно, к делу захочет пришить.

Вот смотрел я тогда на него и думал: «Ах боже мой, какой он идиот. С кем я связался? И за что ты, боженька, так ему мозги покрутил?»

И тяжело вздохнув, отвечаю:

– Не льсти себе, Серый, это он для жены и друзей фото сделал, ведь не каждый день на вокзале встретишь неандертальца летом в дублёнке.

Серёжа не оценил моего сарказма, а молча продолжал смотреть в окошко кэба, за которым виднелись все прелести этого поистине красивого старинного города, описать которые понадобилась бы отдельная книга. И в глубине души я почувствовал гордость, что могу видеть этот город воочию, а не где-то по телевизору.

Так мы ехали минут десять, и водитель, насколько я его понял, сказал, что, после того как мы прибудем на место, у нас в резерве будет минут пять-десять. Серёжа ожил, зашевелился и тихо, с опаской спрашивает:

– Так, может, по пивку? Для храбрости.

– Нет, – говорю, – Серёга. Категорически нет. Я с тобой трезвым не могу договориться, а что я буду с тобой пьяным делать?

– От баночки пива люди не пьянеют, – настаивал он.

– То люди, а то ты, – отрезал я и заткнул уши руками, давая тем самым понять, чтобы он прекратил даже думать об этом.

Серёга снова демонстративно обиделся, стих, напыжился и не проронил ни слова до конца поездки.

Водитель высадил нас почти у самого входа, вежливо попрощался, пожелал удачи и, напоследок осмотрев Серёжу с ног до головы, как осматривают диковинного зверя в зоопарке, улыбнулся в усы и уехал.

У нас и правда оставалось около пяти минут свободного времени в запасе, поэтому мы не спеша вошли внутрь здания, где к нам тут же подошёл сотрудник. Он сверил Серёжины данные по списку и, когда всё подтвердилось, любезно провёл к нужному столику, где нас уже дожидалась работница биржи, которая сидела ровненько, как школьник за партой, сложив пухленькие, ухоженные ручки перед собой на столе, и внимательно рассматривала нас, особенно подозрительно присматриваясь к Серёжиной персоне.

А смотреть было на что.

Дело в том, что к моменту нашего прибытия солнце уже окончательно вышло из-за туч и стало невыносимо печь, наполняя воздух духотой и тяжестью. Это обстоятельство заставило-таки Серёжу снять дублёнку, которая, к слову сказать, была на два, а то и три размера больше положенного, и показать все свои красоты, что находились под ней. А находилось там довольно старушечье для его лет, ужасно несуразное тело, одетое в бело-голубую тельняшку, застиранную, заношенную, с большим жирным пятном на пузе.

– Ну ты прямо как дембель из ВДВ, – расхохотался я. – Только голубого берета не хватает.

– Я уже десять лет как дембельнулся, если что, – злобно ответил Серёга и уселся на стульчике напротив работницы.

Я тихо расположился рядом и молча наблюдал за происходящим.

Дама, которая нас принимала, была средних лет, довольно милая, немного полноватая, с большими добрыми голубыми глазами. Она несколько секунд что-то проверяла в компьютере, затем поздоровалась, представилась Тришей и поинтересовалась:

– А кто из вас Сергейсс Малышевсс?

– Вот этот объект, – по-английски ответил я и указал рукой на Серёгу, а тот расплылся в такой широкой и глуповатой улыбке, что мне стало неудобно за него.

Он, видимо, всё-таки понял, что речь шла о нём и по-русски ответил:

– Да-да, цыпа, это я.

Во время беседы Триша проявила поистине британскую сверхтерпимость и понимание по отношению к людям, не говорящим на её языке.

А произошло здесь вот что.

Ещё перед началом беседы я на свою беду посоветовал Серёже побольше улыбаться и чаще говорить «да», чем «нет», мотивируя тем, что это им нравится. Так Серёжа, как всегда, перегнул палку и, не давая мне до конца перевести вопрос Триши, как попугай твердил лишь «да» да «да». Поэтому и получалась не складная беседа, а какой-то сыр-бор. Хотя иногда ответ «да» попадал в точку:

– Ваше имя Сергейсс Малышевсс?

– Да-да-да.

– Вы родом из Латвии?

– Да-да-да, йес-йес-йес.

Но бывало и так:

– Как давно вы в Англии?

– Да-да-да, о йес-йес-йес.

– Сколько классов вы окончили?

И не успеваю я перевести, снова громовое Серёжино:

– Да-да, конечно, мадам, йес-йес. – И бесконечно широкая улыбка.

Неизвестно, как долго продолжался бы этот опрос, но тут дело дошло до документов, и Триша, долго нас не мучая, лишь сказала:

– Паспорт? – и протянула руку.

При слове «паспорт» Серёга заметно напрягся, замешкался, и с его лица исчезла эта идиотская улыбочка.

– Паспорт, Серый, быстренько, она ждёт, – говорю я ему, а самого накрыло чувство тревоги.

После минутного ступора он начал копаться в карманах своей дублёнки. Рылся он минуты две, весь покрылся потом и в конце концов извлёк на свет некую бумаженцию, которая, как я понял, заменяла ему и паспорт, и свидетельство о рождении, и иные необходимые бумаги. На этом так называемом документе имелась Серёжина фотография и огромное количество латышских гербов и печатей. Он был, как и всё у Серёжи, засален, с оборванными краями и уже расплывшимися штампами. Создавалось впечатление, что на этом документе неоднократно ели рыбу и пили пиво.

Серёжа осторожно протянул Трише бумаженцию и снова, но уже с опаской улыбнулся. Былой задор его испарился, как в поле дым. Он стал грустным, задумчивым и молчаливым.

Триша приняла бумажку очень осторожно, двумя пальцами.

– Что это? – удивлённо говорит она, глядя на меня.

– Я не знаю, – отвечаю я, а сам спрашиваю у Серёжи: – Серёга, что это за бумажка такая?

– Это справка из сельсовета, выдал староста Казис Прунскус, – как заученный стих, скороговоркой ответил Серёга.

Я, окончательно расстроившись, затих и задумался: «Какой же я дурак? И с кем я связался? Как я вляпался».

Мои мысли нарушила Триша, заявив:

– Дело тут непростое, ребята, и нам понадобится хороший переводчик.

«И, наверное, адвокат», – подумал я.

Сгустились тучи, грянул гром. Дальше события развивались стремительно. Триша позвала охранника, потом второго, а они в свою очередь посадили нас на отдельную скамейку, метрах в тридцати от Тришиного стола, и принялись караулить нас, как каких-то злостных нарушителей.

Мне было видно, что Триша куда-то позвонила, и минуты через две подле неё оказались двое сотрудников в костюмах, солидные на вид, явно английской наружности. Они живо и с интересом принялись изучать Серёжин документ, много дискутируя и делая удивлённые лица, как археологи, обнаружившие доселе невиданный артефакт. Они даже встали возле окна, где получше освещение, и, используя пинцет, тщательно осматривали справку со всех сторон.

Сержа сидел на лавке с безразличным лицом, как будто это дело его совершенно не касалось, и украдкой от охранников усердно царапал на лавке свои инициалы.

– Тебе что, заняться больше нечем, болван? Ты зачем казённое имущество портишь? – строго спрашиваю я его.

Последовал ответ, достойный нашего человека:

– Пусть помнят, что здесь был я, Сергейсс.

К тому времени Триша с англичанами, судя по всему, приняли какое-то решение, потому что вскоре к ним присоединилась ещё одна женщина, восточноевропейской наружности, и во время разговора с Тришей постоянно смотрела в нашу сторону и улыбалась.

Потом подошла к нам и на русском спросила:

– Ребята, вы из Латвии? – и, не дождавшись ответа, добавила: – Я Марина, и я помогу вам с переводом.

– Вот этот, – лишь расстроенно ответил я и указал рукой на Серёжу.

А Марина продолжала:

– Латышского переводчика не нашлось, но я думаю, что мы договоримся по-русски? Я надеюсь, вы не против?

– Я так точно нет, – махая головой, отвечал я. – А ты, мистер? – повернувшись, спрашиваю у Серёжи.

– Ай, да мне вообще всё равно, – махнул рукой Серёжа, даже не глядя в нашу сторону.

– Ну вот и отлично, скоро я вас позову, – немного растерявшись после Серёжиной реакции, ответила та и удалилась к Трише и англичанам.

А до сих пор тихо сидевший Серёжа вдруг говорит:

– Слушай, братишка, давай делать ноги отсюда. Я не помню точно, но, по ходу, я ещё и в розыске. Короче, труба полнейшая. Охранники не догонят, слишком брюхатые.

«Мда-а-а, вот это поворот», – мелькнуло у меня в голове.

– Смотрю, ты совсем того? – говорю я и кручу пальцем возле виска.

– Ну ты как хочешь, а я домой, – на полном серьёзе отвечает он и берёт низкий старт.

Неизвестно, к чему бы привёл этот очередной Серёжин план, но, к счастью, нас позвала Марина, и мы с помощью всё тех же охранников вернулись за Тришин стол. Те, перекинувшись с Тришей парой словечек, перестали нас караулить и отправились восвояси.

Я это заметил и обрадовался. «Значит, всё будет хорошо, – подумал я. – Только бы этот дурилка снова чего не выкинул».

Разговор начала Триша, попросив Марину, чтобы та переводила.

– Мистер Сергейсс, мы внимательно изучили ваш документ и историю. – Марина переводит. – И пришли к выводу, что документ подлинный и подойдёт для выдачи вам страхового номера.

Серёжа как услышал это, аж расцвёл по новой. Отлегло и у меня.

– Но мы хотим знать, где ваш настоящий паспорт? – вдруг спросила Триша.

Марина перевела вопрос и, вполоборота повернувшись к Серёже, выжидательно уставилась на него.

Интересно стало и мне.

И тут началась история длиною в жизнь.

Серёжа рассказал, как он очень любил свою родину. Зачем-то вспомнил кроликов, которые росли у него в деревне, и любимую собаку с экзотическим латышским именем Дырсла. Но козлы-политики всё испортили, и ему, сиротинушке, пришлось покинуть родные пенаты и искать счастья на чужбине. Когда же речь зашла о паспорте, честно признался, что заложил его за ящик пива в каком-то латышском кабаке с патриотическим названием «Родина» у себя в посёлке.

К счастью, Марина оказалась нашим человеком и, нарушая все правила, не стала это переводить, а посоветовала об инциденте с ящиком пива промолчать и сказать Трише, что паспорт был попросту потерян.

На том и порешили.

И вообще, она старалась представить Серёжу этаким обиженным латышскими властями страдальца, много перетерпевшего и перенёсшего, но в конечном итоге желающего лишь добра и мира во всём мире.

Триша, явно подуставшая и удивлённая (такие оригиналы ей, видимо, давненько не попадались), спрашивает, обращаясь к Марине:

– И всё же спроси у него, что это за документ такой?

Я хотел было посоветовать Марине сказать, что это справка об освобождении или белый билет из психдиспансера. Тем более что рожа у Серёжи соответствовала. Но решил, что лучше будет не встревать.

А этот дурачок снова выложил всю правду, что эта справка, мол, из сельсовета и выдал её староста аж за сто евро.

Снова на помощь пришла Марина. Она всё перевела, но о взятке в сто евро умолчала и тем самым спасла Серёжину задницу от дальнейших разбирательств.

И нужно в очередной раз отдать должное англичанам за их терпимость по отношению к нам, эмигрантам. Как достойно они себя ведут, не унижая и не оскорбляя нас, а серьёзно и щепетильно подходят к нашим проблемам, поистине проявляя к каждому индивидуальный подход.

Закончив, Триша глубоко вздохнула и ладошкой стёрла пот со лба. Громко ударила указательным пальцем по клавише Enter, давая тем самым понять, что дело окончено. Она начала было говорить, что все нужные документы Серёжа получит по почте, но тот, не дослушав, не поблагодарив и не попрощавшись, выпучив глаза, побежал на улицу, на ходу надевая свою дублёнку.

Пришлось мне поблагодарить и откланяться за него и догонять этого ошпаренного, который был уже в конце улицы с баночкой пива…

Что касается дальнейшей судьбы Серёжи, то через полгода он навсегда вернулся на историческую родину, объяснив это так: «Всё, чего я хотел достичь в Англии, я достиг, и больше мне тут делать нечего». С чьей-то помощью взял в банке кредитов на несколько тысяч, и был таков. Пропал так же внезапно, как и появился.

Но, как поётся в песне, «отряд не заметил потери бойца», так и нашего Серёжу через пару недель все забыли, а если и вспоминали, то говорили: «Ну был такой туповатый латыш, ну и что?»

По последним сведениям, он живёт у себя в деревне и растит столь любимых им кроликов, подрабатывая у какого-то местного фермера, так до сих пор и не выкупив паспорта из кабака «Родина».

Глава 6

МИСТЕР МУСОР

Ещё один преинтереснейший персонаж, с которым я бы хотел познакомить читателя, – это снова латыш по имени Владс Скабс. И как уже повелось в моём повествовании, вкратце опишу, что это за человек и почему именно он станет героем очередной истории. Боюсь только, грешным делом читатель подумает: что это у него все друзья и знакомые какие-то немного странноватые пройдохи? Хочу заверить, что это далеко не так. У меня имеется огромное количество талантливых, умных и достойных друзей. Просто, не в обиду им будет сказано, писать о них было бы скучно, поскольку они редко попадают в какие-то смешные и нелепые ситуации.

У моих же героев жизнь кипела, и день, проведённый с ними, зачастую откладывался в памяти на года. И каждый раз вспоминая ту или иную историю, я невольно смеялся и думал: где же сейчас эти мои герои, как сложилась их дальнейшая судьба?..

Но достаточно лирики, вернёмся к Владу.

Владс Скабс, он же когда-то бывший гражданин СССР – Владислав Киселёв. Но если имя он просто сократил, то в отношении фамилии проявил недюжинную фантазию и креатив. Почему-то решив, что Киселёв – это производное от слова «кислый», он перевёл это слово на латышский язык, и получилось «скабс». И вот, недолго думая, он так и записал себя в новых латышских документах: Владс Скабс.

Вся эта комедия с изменением имён и фамилий делалась лишь для того, чтобы получить новый латышский паспорт, а фишка всего процесса заключалась в том, чтобы своё прежнее, русское имя исковеркать до неузнаваемости, а новое чтобы обязательно заканчивалось на «с», тогда путь к заветному паспорту был открыт.

Но Влад решил пойти ещё дальше: искренне веря, что Латвию ждёт светлое будущее на мировой арене и что настанут времена, когда будет не жизнь, а сказка, он всерьёз занялся изучением латышского языка и истории и добился довольно неплохих результатов. Честно и со слезами на глазах отмечал все латышские праздники, даже где-то украденный латышский флаг каждый раз вывешивал у себя на балконе, распевая с бабульками песни латышских партизан.

Во время неразберихи, что творилась в девяностые, Влад как человек креативный и амбициозный пытался найти себя в новом латышском обществе. Но поскольку никакой нормальной профессии не имел, то успел поработать и охранником, и таксистом, и даже банщиком, нигде подолгу не задерживаясь, а всё ища лучших условий. Несколько раз впутывался в различные аферы, но ни в чём успеха не имел.

В разгар своей авантюрной деятельности через знакомых отпечатал себе на принтере целую кучу всевозможных документов и водительских удостоверений. Что надо – заламинировал, где надо – подрисовал печати и штампы. Подделки были так себе и не могли пройти никакой мало-мальски серьёзной проверки, но иногда и от них польза была. Например, Влад искусно подделал удостоверение служителя церкви и, когда полиция останавливала его, предъявлял этот документ, говоря:

– Рабы Божьи, на мессу опаздываю. – И добавлял: – Я помолюсь за вас, клык даю.

Невероятно, но на полицейских это действовало – видимо, не хотелось ссориться с небесной канцелярией, и они отпускали Влада с миром.

Имелись у Влада и удостоверения врача-педиатра, и сотрудника детского дома, короче говоря, всё, что могло вызвать у обывателя жалость и сочувствие. С документами силовых ведомств этот проходимец не связывался из инстинкта самосохранения.

Но не всегда эта психологическая атака с демонстрацией корочки врача или детского работника помогали Владу выходить сухим из воды, ибо, как сказал один классик, образ жизни накладывает отпечаток на лицо. Так вот, отпечаток этот на Владислава был наложен большой и неизгладимый: зубы через один и сломанный нос делали его абсолютно непохожим на врача-интеллигента или преподобного отца. Единственное удостоверение, которое подошло бы под физиономию Влада, – это справка из мест не столь отдалённых.

Далее в хаотичной жизни Влада наступил короткий, но весьма продуктивный период, а если быть точнее, всего за пару лет он умудрился увеличить население Латвийской Республики на три человечка и оставить на попечении у государства троих матерей-одиночек.

В 2008 году, когда для Прибалтики открылись границы в Европу, Влад забыл о пролитых за Родину слезах, о латышских партизанах, припрятал подальше латышский флаг, собрал все отпечатанные документы, нехитрый скарб и, вооружившись английским словарём, с первой волной эмигрантов бежал из Латвии, оставив ей лишь непогашенные кредиты, долги и массу проблем со всевозможными карательными инстанциями.

Такими вот путями этот латышский самородок и попал на туманный остров, где поначалу вроде всё пошло как у порядочных людей. Стал хозяином дома, в котором две комнаты сдавал двум молодым парам, которых очень не любил и жаловался мне:

– Они же сексом каждый божий день занимаются, прикинь. – Подумал и добавил: – А то, бывает, и по два раза, у меня всё записано, – и тряс каким-то потрёпанным блокнотиком.

– Ну дело молодое, – отвечал я.

– Так они же каждый раз после этого дела ещё и моются, гады, – продолжал жаловаться он.

– И что? – не понимал я.

– Что-что, за воду-то мне платить, – орал он во всё горло.

Одним словом, хозяин он был строгий, сверхэкономный, несправедливый и трепловатый. Частенько конфликтовал с жильцами, часто без весомой на то причины. Те в отместку прорекламировали Володю в соцсетях с очень плохой стороны. Поэтому вскоре этот проект со сдачей комнат был заморожен, и Влад попал в большие долги. Плюс ко всему под шумок развёлся, оставив жену с очередным ребёнком на руках, и был таков.

Что же касается работы Влада на фабрике, то после прибытия в Англию он довольно быстро получил контракт и устроился в цех упаковки и погрузки продукции. Этот пройдоха довольно неплохо справлялся со своими обязанностями и вскоре даже добился небольшого повышения, став совсем небольшим начальником. В подчинении у него имелся один человек, парнишка из Румынии, но этого было достаточно, чтобы Влад, всякий раз звоня родным в Латвию, начинал безудержно врать и хвалиться:

– Да я сейчас тут такой босс, вся фабрика на мне.

Наслушавшись баек из склепа, родные на другом конце Европы тут же бежали по соседям.

– Ну вот и наш Владс наконец-то выбился в люди, – говорили они главным разносчикам информации – бабулькам на лавочках. – Он щас там большой человек, начальник. И все англичане называют его «мистер».

И внештатные информаторы хором ойкали, глубоко вздыхали и, раскачивая поседевшими головами, приговаривали:

– Вот видишь, и этот балбес человеком стал. Культура, она и из обезьяны сделает человека.

Правда, почти всегда в конце таких рекламных звонков Влад не стесняясь и как бы невзначай просил у бабушки или отца, инвалида первой группы, помочь финансово: так, мол, и так, собираюсь вот повышать квалификацию, и деньги нужны позарез, чтобы заплатить за курсы, а отказаться не могу – начальство из самого Лондона просто умоляет.

И ему, конечно, помогали (брали кредиты и помогали), а как не помочь кровинушке, он ведь старается, карьеру делает.

А этот карьерист после очередного денежного перевода бегом бежал в казино, которые безумно любил (как, впрочем, почти каждый латыш), и просаживал всё и сразу, ни на секунду не задумываясь, а что же он будет делать завтра и на что жить.

Единственное, в чём не соврал Влад: англичане и правда называли его «мистер», впрочем, как и всех нас, эмигрантов.

Но стоит отметить, что однажды в отношениях между Владом и англичанами пробежала чёрная кошка. Не в силах выговорить его фамилию Скабс, они не забавы ради начали называть его Скрабс, что в переводе с английского (scrap) означает «мусор».

Влад, когда понял это, очень разозлился:

– Какой я вам Скрабс, я Скабс! Я в суд на вас подам.

Но вскоре утихомирился, свыкся и не обращал на это никакого внимания. Однако если кто-то в шутку переводил на русский английскую версию его имени и называл его «мистер Мусор», то он приходил в ярость, злился и не разговаривал с тобой неделю. Русским мусором он почему-то быть не желал.

Образование Влада оставалось открытым вопросом. Сложно было назвать его истинную профессию и количество законченных классов. Ведь все его дипломы и сертификаты были отпечатаны на принтере и в таком количестве, что Влад порой и сам путался во всей этой канцелярии. На страничке в Facebook в графе «образование» он важно написал: «По сути, школа жизни». Ну а по дипломам и сертификатам был и флористом, и агрономом, и даже нефтяником (действительно, очень нужная для Латвии профессия, там так много нефти).

Книгу за всю свою сознательную жизнь прочитал одну, и та была уголовным кодексом. Идеально разговаривал на русском и латышском. Что до английского, то он вроде знал огромное количество английских слов, но не имел ни малейшего представления, как их связывать.

Вообще, Влад был из той категории людей, которые, не будучи особо умными, очень хотят таковыми казаться. Бывало, в баре с дружками во время не самого пристойного разговора о представительницах прекрасного пола разгорячённый Владик вскакивал со стула, делал озабоченное лицо и громко спрашивал:

– А вы не подскажете, что Еврокомиссия приняла по вопросу эмиграции?

А уж врун Влад был поистине великий, профессионал, какого поискать. Если его земляка Серёжу я быстро подлавливал на вранье, то с этим человечком нужно было держать ухо востро. За короткие промежутки времени он успевал понарассказывать столько историй и небылиц, причём в этих байках не совпадало ничего: ни возраст Влада, ни занятия, ни профессии. Ну не мог он за свои неполные сорок лет и каменщиком на Дальнем Востоке три года проработать, и боцманом на подводной лодке отслужить пять лет, отмотать срок в «Белом лебеде», быть высланным за неверные политические взгляды к морю Лаптевых, а под конец ещё отработать один срок помощником депутата.

Но, как ни странно, он и подобные ему балаболы собирали в столовых и курилках немалые аудитории зевак, молодых да тёмных, и ездили им по ушам, пока их кто-нибудь не остановит.

Но бывали случаи, что и молодёжь проявляла сообразительность и элементарные познания в той или иной ситуации. Таких умных молодых людей Влад искренне не любил, злобно называл их интеллигенцией и контрой недобитой и старался избегать с ними всяческого контакта, потому что частенько в присутствии таких вот неглупых молодых людей Влад и попадал впросак. Но подолгу, правда, не заморачивался по этому поводу, а быстро менял тему разговора.

Вот лишь пара таких примеров, когда Влад оказывался идиотом в глазах коллег.

Итак, собрал Влад в курилке вокруг себя человек десять. Ну и началось…

– Был я, ребятушки, в одном городишке смотрящим, – затягиваясь сигаркой, важно рассказывает он. – Попросили меня об этом ну очень серьёзные люди. Назвать, конечно, их имён я вам не могу, сами знаете почему, не маленькие. – После этих слов стреляет у ребят по сигаретке и, загадочно посмотрев куда-то вдаль, также загадочно продолжает: – Намаялся я с этим городишкой, жуть. Не поверите, ребятишки, но три раза под утюгами лежал, кипятильник хотели мне в очко засунуть. Пытали меня гады, бандюки, хотели, чтобы я им кассу общацкую сдал.

– Слушай, – вдруг спрашивает один из присутствующих, – так ты что, терпила? Пострадавший?

После этих слов, произнесённых громко и уверенно, Влад смутился. Ни тем, ни другим он быть категорически не хотел и понял, что слегка заврался. Но не растерялся, а тут же строго заявил: