Текст книги "Наши на острове"

Автор книги: Артур Орновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Часам к четырём стали собираться работники, такие же эмигранты, как и я. Начали кучковаться: латыши отдельно, литовцы отдельно. Сюда же подошли и тиморийцы в количестве семи человек. Но в конце концов на работу поехал только один из них, просто они всегда в целях безопасности провожали друг друга, как рассказывал Артур.

Поодаль расположилась группа поляков из шести человек. Молча понаблюдав ещё минут десять, я решил, что надо подойти к литовцам, побеседовать – земляки всё-таки.

– Привет, ребята, – широко улыбаясь, говорю я им по-литовски.

– Привет, – устало и нехотя отвечают они, а сами похмельные – жуть. Глаза слезятся, рожи краснющие, перегаром несёт за метр.

И всё же я продолжил разговор. Оказалось, что все мы здесь новенькие и что скоро за нами придёт водитель и, сверив нас по списку, поведёт в автобус.

Выслушав их объяснения, я напоследок говорю одному из ребят:

– Ты хоть жвачку возьми, что ли…

– А что, чуется? – с опаской спросил он и начал озираться по сторонам.

Я лишь кивнул головой и отошёл на пару шагов, подальше от этой весёлой компашки.

Поражал возрастной разброс собравшихся: от 18-летних парней-литовцев до явных пенсионеров-поляков. Профессии собравшихся, я смею предположить, также были весьма разнообразны. Это можно было понять даже по тому, что здесь присутствовали люди и с довольно интеллигентной внешностью, и лица, интеллектом мало тронутые.

Например, подтянулись два латыша, все расписанные, как газета, да и татуировки, видно, не салонного качества. Об их профессии и образовании можно было только догадываться.

Поляки, судя по речи и темам, на которые они общались, были довольно образованные и культурные.

Ну а мои земляки только матом крыли да, громко смеясь, вспоминали прошедшую тусовку.

А об образовании и профессии тиморийца я вообще помолчу.

Хотя, как позже выяснится, я переживал совершенно зря: все эти наши профессии, дипломы и сертификаты имели значение только у нас на родине. Здесь это не более чем филькина грамота, которой ты мог похвалиться разве что своим домочадцам. Англичане признавали только у них оконченные курсы, полученные профессии и т. д. Также оказалось, что английского языка не знаю не только я, но и вообще никто из присутствующих. Даже молодые литовцы, которые, по идее, в школе должны были изучать английский как второй язык, оперировали двумя-тремя предложениями, да и те были заучены лишь для того, чтобы без проблем покупать алкоголь и сигареты. Так что в этом плане мы были наравне, и явных лидеров не вырисовывалось.

Вскоре, после четырёх, появился и наш водитель с папкой в руках и списком, сложенным пополам, который он вытащил из заднего кармана джинсов.

Он деловито так подошёл и каким-то невидимым образом сразу дал понять, что он здесь главный и все должны его слушаться. От него пахло дорогим парфюмом и свежестью, и я сразу подумал, что парень – литовец, и оказался прав. Звали водителя Марюс.

Он со строгим лицом сверил нас по списку, с трудом выговаривая некоторые фамилии, и командным тоном велел литовцам поснимать цепочки и перстни, которыми те были увешаны как новогодние ёлки. Тиморийцу сказал снять с себя знак свободы и любви, который занимал у того добрые полгруди, и подтянуть штаны. И если тимориец безропотно подчинился, спрятал свои регалии в рюкзак и, подтягивая штаны, поплёлся к автобусу, то наши литовцы – куда там. Они, правда, тоже всё поснимали, но, дождавшись, когда водитель отойдёт на безопасное расстояние, начали вполголоса шипеть и роптать.

– Я знаю свои права, – язвительно заявил первый.

– Я не какой-то деревенский лох, – тихо ворчал второй.

– Я в Страсбургский суд подам, – снова прошипел первый.

Имелись перстни и у наших лесных братьев латышей, но, увидев происходящую картину, они быстренько поснимали своё добро и попрятали его куда подальше. Видимо, сработал тюремный инстинкт, который учил не лезть на рожон и не спорить с начальством.

Меж тем Марюс привёл всю нашу компанию из пятнадцати человек к автобусу, который располагался метрах в трёхстах от агентства, и зачем-то снова начал сверять нас по списку.

К литовцам Марюс обращался по-литовски (что было очень хорошо для меня), ко всем остальным – по-английски, а так как я хорошо говорил по-польски, прекрасно знал русский, то вызвался побыть переводчиком для поляков и латышей, чем очень быстро расположил к себе всю компанию новичков.

Не у дел остался только тимориец, который лишь хлопал своими испуганными большими глазами и на всё, о чём бы его ни спрашивали, бойко, как в армии, отвечал:

– Да, мой друг, – по-английски.

В автобусе нас уже ждали ещё человек десять, это были постоянные работники агентства, которые на местном эмигрантском жаргоне имели шифты. От английского shift, то есть график. Шифт – эдакий официальный гарант стабильной работы на определённой фабрике. Запрос, если хотите, от фабрики агентству для конкретного человека на постоянную работу. Но при всём этом человек находится в ведении агентства, которое занимается его финансовыми и другими, с работой связанными делами. Шифт – это первый шаг к контракту, который в Англии для нормальной, цивилизованной жизни много что значит. Англичане свято чтят условия контракта и строго придерживаются всех указанных в нём пунктов. Расторгают контракт очень редко и по весьма уважительной причине.

Автобус, к которому мы подошли, был двухэтажный, видавший виды ломач, взятый напрокат, наверное, из какого-нибудь музея Викторианской эпохи, вонял бог весть чем и абсолютно не внушал доверия.

Когда мы наконец уселись, водитель уже в третий раз сверил списки, но на этот раз вместе с обладателями шифта, в обиходе – шифтинингами. Давалось это ему с трудом, так как фамилии подчас попадались действительно тяжеленные. Одно имя тиморийца чего стоило: Целесстино Делакруз Фирейро (как какого-нибудь чилийского наркобарона) – попробуй выговори.

Закончив со списком, он начал пытаться заводить эту двухэтажную рухлядь. Двигатель с пятой попытки, но всё же завёлся, задымил весь, затрясся. В салоне резко запахло горючим и выхлопными газами. Агентство явно экономило деньги на автопарке.

Дорога до фабрики занимала около часа езды. За это время дай, думаю, расспрошу шифтинингов, что это за фабрика и какие там у них правила. Но постоянные работники оказались не особо разговорчивы, держались особняком, молча смотрели в окно автобуса, давая всем своим важным видом понять: знай своё место, новенький, не видишь, с кем разговариваешь, я ведь шифт имею. Одним словом, полноценного и конструктивного разговора не получилось, несмотря на то, что я нашёл среди них и поляков, и латышей, и литовцев.

– Сядь, не ходи по автобусу во время езды, не нарушай правил, а то водителю расскажем, – лишь недовольно ворчали они.

«Ну вот, уже капитализировались», – улыбаясь, подумал я.

Но не стал лезть на рожон, а тихо ушёл в конец автобуса, и устроившись поудобнее на порванной седушке, принялся изучать пейзаж за окном. Но ничего особенного в этом пейзаже не было: ни каких-то необыкновенных красот, которые я ожидал увидеть, ни какой-то яркой природы. А только поля, поля, теплицы, фабрики и ещё раз поля.

Дорога была довольно узкая, явно не экстра-класса, но с хорошей разметкой. Мимо пролетали маленькие деревушки с одной центральной улицей, и мне бросилась в глаза очевидная разница в чистоте и ухоженности между нашим преимущественно эмигрантским городом N и этими чисто английскими поселениями. Все эти деревеньки или, возможно, городки были буквально зализаны до умопомрачительной чистоты, и к тому же ни одного бездомного или праздношатающегося. Всё здесь было чинно, богато, красиво, и архитектура радовала глаз.

Сразу вспомнилась Литва, где на одной улице можно было увидеть и развалюху сороковых годов постройки с покосившимся забором, где жила какая-нибудь бабулька-пенсионерка, и замок контрабандиста с каменным забором. Тут же могло находиться общежитие, построенное при СССР, а буквально метров через сто – какой-нибудь современный коттедж. И всё это разнообразие архитектурных стилей на фоне некошеной травы, гравийной дороги и алкашей с красными репами, слоняющихся по улицам.

Ну почему? Почему наши люди не могут так же красиво, культурно и в достатке жить? Что они, глупей англичан? Не поверю никогда. Потому что мои наблюдения и факты упрямо твердят обратное. Наши люди на голову умней, ответственней и выносливей англичан. Каждый наш человек знал и видал столько, что хватило бы на десятерых англичан. Стоит ли повторять эту общеизвестную истину, что наши люди дадут фору всем, что они лучшие… Но тогда почему мы едем к ним на заработки, а не они к нам? Где этот невидимый ключ и кто его должен повернуть, чтобы наши зажили как здесь, на Западе? В чём проблема? И когда она решится? Может, проблема в образовании? – не верю. Может, в культуре? – тоже не то. А может, в каждом из нас? Но что тогда поменять, что изменить в себе?

Была масса вопросов, но ни одного ясного ответа, и это терзало меня и раздражало.

Но вот мы прибыли на фабрику и, проехав ПП, остановились на спецстоянке для автобусов.

Глава 3

ФАБРИКА

Компания, куда я устроился работать, занималась производством быстрой еды и уже довольно долго, около 30 лет, была на рынке.

Едва мы вышли из автобуса и на нас подул лёгкий ветерок, как тут же в воздухе повис стойкий запах мусорных баков и какой-то падали. Так специфически пахнут все пищевые фабрики Королевства.

Марюс отвёл нас в кантин (от английского canteen – комната отдыха) и, передав нас лидеру, вздохнул с облегчением, что наконец-то от нас избавился, затем собрал дневную смену и сразу же отправился с работниками в автобус.

В кантине помимо автоматов с чаем и кофе обнаружились и автоматы с закусками, бутербродами и сладостями. Всё было очень недорого. На стене висел огромный плазменный телевизор, на столе стояло три микроволновки для разогрева домашней пищи, и в целом в кантине было довольно чисто и уютно. Что-что, а условия для своих рабочих англичане умеют создать и действительно заботятяся об этом, не на словах, как у нас, а практически.

Посидев минут пять, я решил было выпить кофейку из аппарата, но не успел опустить монетку, как передо мной предстал какой-то рыжеватый человек, который осмотрел меня с ног до головы и что-то быстро и оживлённо начал спрашивать по-английски, при этом всё время произнося мои имя и фамилию. Я лишь пожимал плечами в ответ и невинно хлопал глазами, стараясь понять, чего он хочет.

– Может, говоришь по-польски? – на польском спросил он наконец.

– Да, – обрадовался я, а сам думаю: «Теперь карта пойдёт».

– О-о-о, это супер, – продолжал он. – Я Роберт, твой лидер. – И он протянул свою худую, конопатую руку, которую я энергично пожал. – Ты будешь работать в моей команде, пойдём я тебе покажу, что да как.

Не дожидаясь моего ответа, он развернулся и пошагал к выходу. Я за ним.

Пока мы шли с ним до места, Роберт вкратце, но довольно понятно рассказал мне, в чём заключается суть моей работы, с кем мне придётся взаимодействовать, когда перерыв и т. д. Он сразу внушил мне доверие и расположил к себе.

После этих недолгих объяснений я с азартом приступил к своим новым обязанностям. Вообще, моя работа заключалась в мойке ящиков, бачков, плёнок, ложек, поварёшек и всего, что требовалось помыть, продезинфицировать и красиво сложить в специально отведённом для этого помещении.

Со мной в команде работали ещё четыре человека. Один литовец с большущим носом по имени Петрас, два тех самых расписных латыша, у которых оказались забавные имена – Дыркис и Мандус. Ну а четвёртым был небезызвестный тимориец Целестино Делакруз Фирейро. Чтобы не ломать язык, я сократил его имя до Цыля – он был не против.

В целом команда подобралась трудоспособная, все работали не ленясь и не халтуря. Общались между собой мало, поскольку в нашем цеху постоянно работала машина, через которую пропускали абсолютно весь инвентарь в целях дезинфекции. Её двигатель так шумел, что нормально общаться было невозможно, приходилось кричать, чтобы человек тебя услышал.

На рабочем месте было очень жарко – что-то около 40 градусов. Влажность доходила до 90 процентов, получался этакий аквариум, где вместо рыбок были мы. Плюс постоянный резкий запах всевозможных химикатов, которыми обильно поливали всё, что требовало стерильности.

Часов в цеху не было, поэтому время шло быстро и незаметно.

В девятом часу вечера сквозь жалюзи заглянуло рябое, всё в веснушках лицо Роберта. Поинтересовавшись, всё ли в порядке, он заявил, что у меня и Целестино есть полчаса на перерыв и что мы должны идти в кантин и отдыхать, или, если хотим, можем сходить покурить, одним словом, это было наше свободное время.

Ничего не поделаешь, мы с Целестино пошли в кантин отдыхать свои законные тридцать минут.

Купив холодных бутербродов и чаю, я уселся в уголке возле окна и, жуя бутерброд, стал обдумывать увиденное и пережитое. В целом фабрика мне понравилась, особенно понравилось то, что в мою ночную смену здесь руководили практически одни поляки. Да-да, в Англии, на английской фабрике в основном все менеджеры были поляки. Для меня это было очень удобно, потому что я сам, как уже упоминал, хорошо говорил, сносно читал и писал по-польски. Поэтому не стоит удивляться, что именно мне Роберт буквально через два дня предложил шифт, то есть постоянную работу в его команде, чему я был чрезвычайно рад.

Но помимо того, что я хорошо знал польский язык, я был ещё и отличнейший работник, которому можно было поручить любое задание и быть уверенным, что оно будет сделано качественно и в срок. Сказалась моя бывшая профессия военного – чувство ответственности и выправка делали своё дело, поэтому, несмотря на то, что я не говорил по-английски, я держался на плаву и даже пошёл в гору, став неофициальным лидером у себя в небольшом цеху.

Понемногу я начал адаптироваться к английскому образу жизни и стилю работы. Заимел огромное количество друзей, в основном русскоговорящих латышей и литовцев, но также познакомился и с поляками, и со словаками, и с ребятами со всего земного шара, и это меня очень радовало.

Точно так же, благодаря польскому языку, я через шесть месяцев работы получил свой долгожданный контракт, не без помощи всё того же Роберта. А контракт для эмигранта, как я уже упомянул, это билет в порядочную и достойную жизнь.

Если ты имеешь контракт, банки и кредиторы (а без них в Англии никак нельзя, здесь всем управляют они) смотрят на тебя уже по-другому, начинают ценить тебя как клиента. Повышается твой статус и в среде эмигрантов. Ты уходишь из агентства и уже напрямую сотрудничаешь с администрацией фабрики.

Казалось, что только особые специалисты или знающие хорошо английский получают контракты, но на практике часто бывает наоборот. Бездарность и лодырь какими-то неизвестными путями получал тёпленькую вакансию, а действительно достойные, работящие и умные люди мытарились по агентствам в поисках работы. Всякое бывало.

Фабрика, где я работал, как, впрочем, и все такого типа фабрики в Англии, была многонациональной. На ней, помимо самих англичан, работали люди восьми национальностей из множества стран. По количеству лидировали, безусловно, поляки (ну что вы хотите, их около тридцати миллионов только в Польше живёт), на втором месте уверенно располагались литовцы (нас везде полно). Может, Google врёт, подумывал я иногда, может, нас не три миллиона, а гораздо больше, иначе как мы можем везде успевать? Третье место на пьедестале я бы смело отдал румынам, и количество этих товарищей с каждым годом только росло.

Следующую строчку можно было выделить для португальцев (никогда бы не подумал, что в Португалии так плохо живётся). Рядышком с португальцами в мой список я бы внёс наших братьев-прибалтов – латышей. Затем скромненько так расположились словаки с тиморийцами. Предпоследнее место можно смело отдавать самим англичанам. Ну и последним в этом импровизированном списке в гордом одиночестве (потому что он действительно был один) ютился русскоговорящий эстонец по имени Женя. Меня весьма интересовало, почему эстонец только один. Они что там, в Эстонии, так хорошо живут?

Однажды я решил погуглить этот вопрос и выяснил, где собака зарыта. Оказалось, что эстонцы также массово эмигрируют. Только маршрут у них другой – всё больше в Скандинавские страны. Какими судьбами сюда занесло этого одного эстонца, оставалось тайной, хотя парень он был отличнейший, русской души, неиспорченный человек.

Так вот, работая в этом коктейле народов, я и познакомился с одним из героев моего рассказа, русскоговорящим литовцем по имени Виталий, с многоговорящей фамилией Блудников.

– Блудников не от слова «блуд», – кричал он иногда в спорах. – А от слова «блуждать», то есть странствовать или путешествовать.

Прежде чем рассказать забавную историю, что с ним приключилась, позвольте мне вкратце описать его и его жену, чтобы было понятно, почему такая история произошла именно с этой парочкой.

Глава 4

СТРАХОВКА

Что касается Виталика, это был наш человек до мозга костей. Когда развалился Советский Союз, он не побежал, подобно большинству литовцев, в паспортный стол и не стал корявить своего имени и фамилии, а оставил прежние. Каким-то ему одному известным чувством он любил Россию и всё русское. Хотя, как и большинство наших, в России ни разу не был и к русским не имел никакого отношения. А с русскими его связывал только язык, который он, собственно, один и знал. По-английски же не говорил абсолютно.

За годы независимости, прожитые в Литве, литовского языка также не усвоил. Образование имел лишь семь классов с хвостиком, но не особо переживал по этому поводу.

– Меня учили как цыгана, – смеясь, рассказывал он. – Научили деньги считать, и хватит. Сказали: а дальше крутись как умеешь, вот я и кручусь.

На фабрике он работал в хозобслуге на конвейерной линии, где я, собственно, с ним и познакомился. Поскольку он был мой земляк, к тому же, как и я, родом из Вильнюса, я быстро нашёл с ним общий язык и даже привязался к нему. Плюс ещё этот невидимый клей под названием «русский язык», который объединял нас, делал своими, появлялись общие темы, дела, интересы.

Вообще, по жизни Виталик был совковым человеком. Ему было сорок лет, и он вполне успел пожить при советской власти. От его мировоззрения, уклада и образа жизни так и веяло этим коммунистическим духом. То есть он был совершенно неполиткорректен, не уважал любого рода меньшинства, не любил начальство, стукачей и разных активистов, постоянно крыл матом и слыл абсолютным безбожником. Но при этом был трудолюбив, прям и бескорыстен.

Виталий был женат и имел одного ребёнка. Несмотря на свой подвешенный язык и хамовато-трамвайные манеры общения, с помощью которых он изображал из себя брутального мужчину, Виталик был подкаблучник, причём полный. Раболепно слушался жену, идя у неё на поводу и боясь возразить ей хоть словом.

Он не курил, пил очень мало, и то по праздникам, а всё потому, что жена ввела мораторий на алкоголь в доме, но когда появлялся повод и жена, смилостивившись, позволяла мужу выпить, то отрывался Виталик, как говорится, по полной и орал тогда на весь дом:

– Воля, гуляй, рванина!

И вот тогда начиналось такое… Но даже будучи очень пьяным, агрессии он не проявлял, а шутил и развлекался, сполна используя дарованную женою возможность напиться.

Зато, живя в Литве, он пил запоями, не просыхая по целой неделе. И тогда ему становилось плевать на работу, да и вообще на всех и на всё. Потом он мог часами рассказывать пережитые во время пьянки истории, при этом смакуя каждое слово и не упуская ни малейшей детали. Из-за таких вот запоев за всю свою жизнь сменил огромное количество работ и профессий. Умел делать всё понемногу и ничего конкретно, был, как говорится у нас на родине, мастер-нестандартник очень широкого профиля.

Здесь же, в Англии, благодаря неусыпному контролю жены, он не уходил в длительные запои, поэтому-то и проработал все три года на одной и той же фабрике без особых приключений.

Было у Виталика одно странное хобби: он коллекционировал бонусные карточки буквально из всех магазинов, в которых побывал и в которых, скорее всего, уже больше никогда не будет. У него их было штук сорок, и все он постоянно таскал с собой в портмоне.

Виталий был заядлым автолюбителем и, хотя до двадцати восьми лет не имел водительских прав, умудрился разбить четыре машины, отсидеть около ста суток за езду в пьяном виде и заплатить огромное количество штрафов. Он очень любил, открыв капот машины, копаться там, каждые пять минут проверяя масло на щупе. И если погода позволяла, мог заниматься подобной пустой работой часами. Однако это удавалось ему крайне редко, так как жена тут же давала знать о себе, крича в окно:

– Виталик, хватит ерундой страдать, лучше сыном займись, а то вырастет таким же оболтусом, как ты.

Виталик был недоволен, когда его отрывали от любимого занятия, но ничего не поделаешь – жена сказала домой, значит, домой. Он ещё раз напоследок проверял уровень масла на щупе и, подобно провинившемуся школьнику, шёл домой и возился с сыном, пока жена смотрела любимый сериал, лузгая семечки.

В семье у Виталика царил культ мяса, а именно курятины. Ели они её килограммами на завтрак, обед и ужин, а всякого рода веганов, сыроедов и зелёных считали самыми нелепыми и смешными людьми.

Ивона, жена Виталика, превыше всего ценила деньги. В доме ввела тотальный матриархат и бедного мужа держала в ежовых рукавицах. Она не знала ни одного слова на английском, но, несмотря на это, сумела выбить у англичан все возможные пособия, что позволяло ей, ни дня не проработав в Англии, жить в достатке, ни в чём себе не отказывая. Сумела она добиться и одноразового материнского пособия (это около четырёх тысяч фунтов), но поступила с ним, как большинство наших людей: пустила не на дело, а на поездку в Литву, покупку совершенно ненужных вещей и огромное количество бесполезных подарков родне. Одним словом, эту одноразовую выплату она прокутила за неделю. И вообще, считала, что работать должен Виталик, что англичане должны платить ей пособия, а она, в свою очередь, сидеть дома, смотреть телевизор и вроде как растить сына.

Образование у Ивоны было ещё хуже, чем у Виталика: около пяти классов русской школы, но она от природы была хитра и изворотлива.

За три года проживания в Англии Ивона ни разу не общалась с коренным англичанином, но зато мастерски описывала их жизнь и быт литовским подругам. Общаясь с последними по скайпу, она обычно преподносила всё в мрачных тонах, понося всю местную социальную систему и представляя жизнь в Англии как страшный сон.

После такой рекламы человек, который если и планировал когда-либо приехать в Англию на заработки, кардинально менял представления о стране и свои планы. Зачем она так делала, одному Богу известно, но все эти её рассказы были чушью и несуразицей.

Имелся у них и сыночек, мальчуган лет семи на вид, очень юркий и своеобразный ребёнок. Впрочем, я встречался с ним нечасто.

Так вот с этой семейкой и случилась забавная, на мой взгляд, история.

Итак, день первый.

Был выходной. Утром, часов в десять, когда я ещё обычно спал после ночной смены, бойко зазвонил телефон. Смотрю на экран: имя «Виталик» и картинка в виде женской туфельки с огромным каблуком. В выходной я предпочитал спать часов этак до двух-трёх и не реагировал на звонки, но поскольку это был сам Виталик, я, не раздумывая, ответил:

– Алло-о-о.

– Хорош спать, деятель, всё проспишь, – прокричал в трубку чем-то взволнованный Виталик.

– Что случилось? – заспанным голосом спрашиваю я.

– Мы купили машину, быстренько давай приходи, прокатимся с ветерком, попалим резину, – продолжал азартно орать Виталик.

С секунду поразмыслив, я решил, что всё равно уже не усну, да и Виталик вряд ли оставит меня в покое, и, ответив ему согласием, начал собираться.

Минут через двадцать я уже был у Виталика дома и, сидя в уютной гостиной, на диванчике, попивал кофеёк, который приготовила мне Ивона. Заходит Виталик и, вертя ключами от машины на пальце, деловито так заявляет:

– Ну что, Артурик, прокатимся, как дадим педаль до полика.

– Щас я дурню дам до полика, – сердито оборвала его Ивона и выхватила из его рук ключи.

По лицу Виталика было видно, что он недоволен, но скандалить, естественно, не стал, а лишь замахал руками, как человек, отгоняющий мух, потом втихаря покрутил пальцем возле виска и молчаливый присел на диван подле меня.

– Ещё страховки нету, – всё так же сердито продолжала Ивона.

И тут на свою беду в разговор вмешался я:

– Слушай, я знаю в городе контору поляков, которые за двадцать фунтов все сделают. А займёт это двадцать минут, не больше.

И сижу такой довольный тем, что нашёл выход из ситуации и что скоро меня начнут хвалить и благодарить.

– Что-о-о? – вдруг как заорёт Ивона, вылупив глаза. – Ещё чего не хватало, я буду каким-то аферюгам платить двадцать фунтов. – И, повернувшись к Виталику, громогласно заявила: – А ты запомни, покуда нет страховки, никакой езды, не хватало мне за тебя, гонщика, ещё штрафы платить. – Сурово глянула на мужа и пошла в свою комнату прятать ключи куда подальше.

Бледный Виталик лишь снова покрутил пальцем у виска и вдруг спрашивает:

– А ты знаешь Артур Бартека, ну того поляка, что работает в дневную на линиях?

Хоть я и не знал никакого Бартека, но в знак солидарности с Виталиком ответил:

– Да, конечно, знаю.

Виталик, почувствовав мою поддержку, уже с огоньком в глазах и так, чтобы слышала Ивона, продолжал:

– Так он прикинь, вообще не имеет ни прав, ни страховки, и уже пять лет катается по Англии. Менты же здесь не останавливают из-под кустов, как у нас.

Он, может, и дальше продолжил бы свои умозаключения касательно езды без документов по Королевству, но Ивона, которая быстренько поняла, к чему весь этот разговор, ворвавшись в комнату, заставила Виталика и меня выслушать целую лекцию о праведной жизни, доказывая, что без водительских прав и без страховки ездить нельзя, что в их семье на генетическом уровне заложено, чтобы их ловили, если они нарушают закон, и что справедливость всегда торжествует.

Так как спорить с ней было бессмысленно и отчасти она была права, я лишь сидел и молча смотрел в потолок, думая о своём.

Виталик же, пока длилось это форменное безобразие, стоял как солдат на часах и даже не шелохнулся за всё время, что Ивона его бранила и учила жизни. И лишь когда она заговорила о генах, робко промолвил:

– О, гляньте, профэссор. – И осторожно улыбнулся.

А Ивона, успокоившись, заявила мне:

– Спасибо за совет, конечно, но сами все оформим. Скоро Андис вернётся из магазина и позвонит абсолютно бесплатно в эту страховку, от делов-то.

Здесь стоит сделать небольшую паузу и рассказать, кто такой этот Андис, на которого Ивона возлагала надежды, а заодно описать остальных постояльцев дома, в котором Ивона с семьёй снимала жилье.

Все жильцы в этом доме были русскоговорящими латышами и вообще абсолютно нашими людьми. Хозяйка дома, по имени Ирена, лет пятидесяти, – очень порядочная, опрятная, ухоженная. Она прекрасно говорила на русском, латышском и довольно сносно общалась на английском. Была начитанна, воспитана и немногословна, при этом всегда приветлива.

Вместе с Иреной на правах её вечного жениха жил некий Валдис, пьяница-тихушник. Когда-то он работал у себя в Латвии инспектором в полиции (за что Виталик почему-то быстренько дал ему кличку Вася Рогов), но за пьянки был уволен и в конце концов очутился здесь, в Англии, на фабрике.

В домашних делах участвовал мало, был вечно возбуждён, вечно под градусом и с неизменной сигаретой в зубах. Постоянно смотрел Рен ТВ, поэтому знал обо всех заговорах, искренне верил, что человечество имело контакт с внеземным разумом, и по пьяни, как правило, нёс такую белиберду, что временами казалось, мы теряем товарища. Впрочем, в трезвом виде он был ещё более неадекватен: носил шапочку из фольги, защищаясь от 4D-волн и одновременно пытаясь подключиться к информационному полю Земли. К счастью, трезвым он бывал крайне редко.

Ещё парочка, которая жила в доме, это вышеупомянутый Андис и его подруга Ивета. Обоим было около сорока лет. Ивета довольно сносно говорила по-английски, Андиса же английский оставлял желать лучшего.

В Англии Ивета с Андисом жили уже пятый год, поэтому считали себя закрепившимися эмигрантами, оба работали по контракту, но по этому поводу не зазнавались, а наоборот, были общительны и приятны в компании.

Единственное, что несколько портило впечатление от этой сладкой парочки, – это их беззастенчивый, разнузданный секс, со всеми криками, скрипами, ахами и вздохами. После они бесцеремонно курили в постели, обсуждая пережитое. Накурив целую комнату, Ивета открывала настежь окна, проветривая помещение, а заодно включала радиатор на полную мощность, соответственно, и счета за отопление хозяйка дома получала огромные.

А в остальном это были образцовые эмигранты и наши хорошие друзья.

Так вот, неизвестно почему, но Ивона решила, что именно Андис позвонит в страховое агентство и всё там за неё уладит.

Едва Андис переступил порог дома и опустил пакеты с продуктами на пол, к нему тут же подбежала Ивона и заговорила тоном лисы из мультика, используя при этом весь свой не ахти какой шарм:

– Андис, дорогой, ты бы не мог позвонить в страховую компанию и заказать нам страховку на машину?

– Чего, прямо сейчас? – басовито спросил Андис.

– Ну да, – вертясь как уж на сковородке и широко улыбаясь продолжала Ивона. – А то этот неуч, – она указала на Виталика, – по-английски ни бум-бум, толку с него никакого.

Такие слова больно задели самолюбие Виталика, и, доселе молчавший, он вскочил с дивана, раскрасневшись как рак, и, глядя мне в лицо, а рукой указывая на Ивону, с обидой в голосе заявил:

– О, гляньте, люди добрые, можно подумать, она английская леди и свободно говорит по-английски.

– Помолчи, я тебя умоляю, не мешай мне решать дела, – язвительно прошипела Ивона и добавила свой обычный весомый аргумент: – Иди лучше сыном займись.

Виталик безропотно подчинился и исчез в своей комнате.

Но буквально через секунду Ивона придумала ему новое задание, которому тот был несказанно рад (он был рад всему, только бы не сидеть с ребёнком):

– Давай сбегай в магазин, положи на телефон десять фунтов. (У них была телефонная связь, которую постоянно нужно была пополнять.)

Сказано – сделано. Виталик пулей сбегал в ближайший магазин и сделал всё, как велела Ивона.

Андис, к тому времени принявший грамм сто водочки, готов был общаться хоть со страховым агентом, хоть с чёртом лысым. К тому же ему очень льстило, что все вдруг решили, что его английский очень даже ничего и что он готов для такой миссии. Андис выудил из банки последний огурчик, смачно захрустел им, закусывая очередную стопку, и наконец взялся за телефон.