Текст книги "Запах денег"

Автор книги: Артур Кангин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Капсула 17. НЕБЕСНЫЙ МОБИЛЬНИК

1.

Паша Голубев, торговец мобильной связью, вдребезги разбился у Замоскворецкого моста. Новехонькая “Ауди” всмятку. Сам перекручен морским узлом.

Предстал перед судом ангелов.

– В ад его! – оперативно решили небесные силы.

– За что? – опешил Павел. – Я ни грабил, ни убивал…

– Долго объяснять, – устало махнул крылом ангел-крыпыш.

– А что в там?

– Евангелие надо читать… Плач и скрежет зубов.

– Погодите! Я исправлюсь!

– Поздно.

– Дайте шанс. Всего один день. Я проживу так, вы ахнете.

Ангелы пошушукались, а потом вынесли новый вердикт:

– Возвратишься ровно на 24 часа. Если согрешишь, попадешь в местечко похлеще ада.

– Как стеклышко буду! – сглотнул слюну Павел.

– И вот, возьми мобильник, – ангел с печальными глазами протянул телефон василькового цвета.

– Это еще зачем?

– Для связи с нами.

– А какой ваш номер?

– Не болтать лишнего! – ангел-крепыш толкнул Пашу в лоб, и бизнесмен очухался в целехонькой “Ауди”, у злополучного Замоскворецкого моста.

2.

Почудилось? Морок?

А, если правда? И нужно жить как ягненок? Какой ужас!

Паша решил для разгона заехать в казино, расслабиться по полной программе.

Проходя по застланному персидским ковром коридору, мимо “однорукого бандита”, он просто так, хохмы ради, дернул ручку и огреб кучу жетонов.

Подсел за стол с “блэк джеком”. И удача поперла, как нерестующая севрюга.

Десять зеленых косарей!

Посетители казино смотрели на Пашу с восхищением и затаенной завистью.

Набив баксами кейс, обняв за талию златокудрую стриптизершу, Павел отбыл домой

3.

На следующее утро проснулся в упоительном настроении.

Стриптизерша порадовала в кровати изысканными курбетами. Крутила сальто-мортале и прочие штуки.

Паша вышел на кухню. Хлебнул виноградного сока.

На мгновение из дремучих глубин подсознания всплыли ангел-крепыш и ангел с печальными глазами.

Неужели правда?!

Никогда больше не пить за рулем!

Связался с японцами и договорился о заключении грандиозного контракта. Потом с бельгийцами. Опять в масть.

На радостях сделал пробежечку по парку с гогочущими лебедями.

Сердце работало, как двигатель “Ауди”, чисто, ровно.

Прилетел домой, перекусил яичницей с ароматным беконом.

Напялил модный костюм с искрой.

Из кармана брюк вдруг выпал василькового цвета мобильник.

Оторопело поднес его к уху. Гудит. Экранчик ласково светится.

Набрал телефон своей фирмы. Так… Для проверки.

– Номер временно недоступен, – отчеканила операционистка.

Раздраженно швырнул васильковую дрянь на кровать и отправился на работу.

4.

Контакты, обязательные встречи, флирт с длинноногой секретаршей Эллочкой.

Одним словом, трудовые будни.

И ничего, всюду фартит. На обеде даже Эллочкой удалось полакомиться.

Вечером вошел в родной подъезд, дошагал до родной двери.

Что такое?

Вместо сверкающей серебристой поверхности ободранный васильковый дерматин. Под номер квартиры кто-то насовал обгорелые спички.

Сунул ключ, замок тот же самый.

Дверь отворилась с визгом.

Зашел и ахнул… Чудесная квартирищи после евроремонта превратилась в захолустную, вонючую хрущеба.

Грязные обои со стен свисают спиралями. Плинтуса вздыбились. По бетонным швам потолка обвалилась штукатурка.

Пошаркал на кухню. И здесь не веселее! Ржавая мойка, унылый крючок гусака с сорванным вентилем, предсмертно хрипящий холодильник.

Павел открыл царство холода, а там лишь початый пакет молока, да заплесневевшая банка килек.

Подвывая от возмущения и затравленности, Павел прогарцевал в зал. На незнакомой колченогой тахте, заправленной серым одеялом, вдруг радостно заголосил васильковый мобильник.

– Алло!

– Это тебе за казино, за стриптизершу, за секретаршу Эллочку, – отчеканила трубка.

– Кто говорит?

– И запомни, в полночь ты вернешься назад. Попытайся сделать хоть что-нибудь доброе.

– Послушайте!..

Мобильник безразлично отозвался короткими гудками.

Паша заскулил, отшвырнул телефон, ударился головой о стену.

А васильковый мобила вдруг наполнился внутренним светом, засверкал солнечными всполохами.

Павел схватил трубку, приник к монитору, по которому бежала строка: “До конца пребывания в жизни осталось 5 часов 40 минут 37 секунд”.

В глубокой задумчивости Паша выскочил во двор. Вместо ласкающей взор вишневой “Ауди” у подъезда горбилась морковно-рыжая “Ока”. С Пашиными номерами!

Фирмач с втиснулся в клоунский узкий салон, повернул в зажигании ключ.

Добрые дела, говорите? Ладно!

5.

Паша Голубев вывернул на Садовое кольцо с рекламными щитами пива и табака, вклинился в стаю чадно ползущих лимузинов.

“На Воробьевы горы!” – почему-то решил он и наддал газу.

У здания МГУ он увидел мигалки милицейских машин и сгрудившуюся у высотки толпу.

На перилах балкона пятого этажа сидела девушка.

Павел выскочил из машины.

– Хочет покончить с собой.

– Несчастная любовь.

– Разобьется?

– Покалечится. Упадет на газон.

Растолкав праздно болтающих зевак, Паша молнией взлетел по лестнице, вышел на балкон.

– Не прыгай, а?!

Девушка зло сверкнула глазами:

– Уйди!

– Я был там. Ничего хорошего…

– Где там? – девушка дернула губами.

– На небесах.

– Прикалываешься?

– Правда! Мне ангелы даже мобильник дали.

Паша показал васильковый телефон.

Девушка откинула русую прядь:

– Никогда еще не видела таких комиков.

– Пойдем, перекусим. У меня внизу “Ока”.

Девушка протянула ему руку.

6.

Они гуляли с Соней по Арбату, пили кофе по-турецки, лакомились мороженым, грызли фисташки.

Потом поехала в Пашину хрущебу.

А на часах меж тем было – 23.45.

Ровно в полночь затрезвонил мобильник.

– Пора! – произнесла трубка голосом ангела-крепыша.

– Постойте! Хотя бы еще одну ночь!

– До встречи…

Свет померк в глазах Павла и с новой силой вспыхнул.

Ангел-крепыш шлепал его по щеке крылом, приводя в чувство.

Паша тряхнул головой:

– Верните к Соне!

– Ты попадешь в рай. За спасение девичьей души.

– Не хочу в рай!

– Тебя никто не спрашивает.

И тогда Павел полез с ангелом драться. Выдернул из его плеча несколько перьев, укусил за плечо.

Свет вновь погас в его глазах.

Очнулся он в своей прежней роскошной квартире.

Выглянул в окно, у подъезда его алая “Ауди”.

Прислушался. Женское пение. Это Сонечка плескалась в ванне.

Рванул дверь. Точно! Милая, дорогая, единственная…

– Соскучился? – сдула пену с ладони.

– Я… Ты… Они… – заблеял Паша.

– Сейчас выйду, котик. Завари цейлонский чаек.

Павел вприпрыжку понесся на кухню. У газовой плиты мирно лежал васильковый мобильник.

Павел схватил его, нажал на клавиши. Телефон был мертв. Аккумуляторы сели.

7.

Павел и Сонечка поженились и родили малышечку Варю.

Дела на фирме у Паши идут на редкость хорошо.

Самочувствие у супругов отменное.

Жить будут долго.

А мобильник даже и с новеньким аккумулятором не заработал.

Но Соня настояла поставить его в “красном” углу, под иконкой ангела-хранителя. Ведь именно небесный мобильник свел вместе два любящих сердца.

Паша покряхтел, но согласился.

Одно пугает, вдруг мобильник опять оживет?!

Капсула 18. МУХА

1.

У Степана Лапина, художника-авангардиста, любимца публики, критики и томных женщин, всё не заладилось.

На выставку в Сокольниках пришла лишь сотня посетителей. Матёрые критики обозвали его бездарностью и приспособленцем. Супруга Светлана умотала на Мальту, к рыцарям с могучими гениталиями. Любовница Люська отбыла в Новую Зеландию с овечьим пастухом, алчным миллионером.

Остался Стёпа один, яки перст.

Заперся в мастерской. Достал бутыль вискаря, маханул стопарь, да и принялся крест накрест полосовать свои картины, а обрезки холста топтать ботинками на толстой каучуковой подошве.

Вдруг вокруг Стёпы принялась виться большая, изумрудным брюшком муха. Бьется в грудь, в лоб, в испоганенные ободрышами краски руки.

– Отстань! – Стёпа яростно отмахнулся.

– А ты не юродствуй! – колючим голоском отвечает гостья.

Допился до чёртиков? С одного-то стопаря? Рано!

Стёпа устало опустился на бутылочный ящик. Закрыл глаза. Главное, не поддаваться панике. Он здоров, счастлив, умен…

Муха же села на Стёпино плечо, деловито умылась, почесала лапкой перламутровые щеки и говорит:

– Я – некоронованная королева мух Останкинского района.

– Ну, и?… – Стёпа разлепил глаза.

– Будешь меня слушать, я тебе помогу.

Стёпа ошалело скосился на соседку, потянулся за вискарем, а муха напружинила жирное брюшко и ему директивно:

– Не бражничать!

Стёпа сглотнул слюну.

2.

И стал Степан жить с княгиней Ольгой, так муха попросила себя называть.

– Хочешь добиться ошеломительного успеха, – наставляла его Оля, – перестань живописать эти зловонные тарные ящики, мусорные баки, горестных бомжей на вокзале.

– Но больше я ничего не умею?!

– Неправда! Пиши продубленные ветром, красные лица рыбаков, лучащиеся внутренним светом лики шахтеров, милашечек балерин из Большого театра.

– Кому это нужно?

I. Всем!

II. Эх, муха!..

III. Людям необходима мечта, а не скверна!

Стёпа поначалу с ленцой, а потом с молодецким задором стал выполнять наказ великосветской приживалки.

Через неделю другую вошел во вкус. Современники у него выходили на загляденье. Духом высокие, нравственно чистые, физически опрятные.

Не современники, а конфетка!

Стёпа робко показал новые полотна собратьям по ремеслу, но те лишь повели губой:

– Отрыжка тоталитаризма!

Степан метнулся к знакомым критикам, но те и говорить не стали. Лишь покрутили пальцем у виска.

Горемыка метнулся опять к вискарю, а муха ему:

– Организуй персональную выставку в Манеже.

– Да кто я такой? – захлопал рыжими ресницами Стёпа.

– А ты попробуй, – хрустальным голоском наставляет муха.

3.

И Стёпа попробовал.

Выставка, вопреки всему, имела оглушительный успех.

Чтобы попасть в Манеж и повидать самого Степана Лапина, выстраивались двухчасовые очереди, как во времена крутого коммунизма к Мавзолею.

А из Манежа граждане выходили просветленные, похохатывающие, задорно щелкали орехи и покупали деликатесное мороженое.

Добрый десяток Стёпиных полотен был тотчас куплен отечественными магистральными банками. Сотня картин заказана за бешеные бабки фирмами, кующими счастье на выкачке родных недр.

“Народный художник”, “Певец национального возрождения” – так окрестили Стёпу масс-медиа.

Вернулась с Мальты жена Светка, посыпала голову пеплом. Прискакала с Новой Зеландии любовница Люська, лобызала Степану жилистые ноги.

Стёпа остался тверд, как скала. Он безжалостно прогнал распутниц. Тем более, его дура-жена, наводя генеральный марафет в мастерской, чуть не ухайдакала влажной тряпкой княжну Ольгу.

Оставшись в гордом уединении мастера, Стёпа писал, как угорелый. А венценосная муха умывала мордочку и глядела на художника с материнской симпатией.

4.

Денег Степа стал получать немеренно. Славы и того больше. Однажды ему муха и говорит:

– Баста! С сего дня гуляй напропалую! Чем больше накуролесишь, тем лучше!

– А как же трудовой подвиг? Подвижничество?

– Славы и шальных денег без загулов тебе никто не простит. Дай народу шанс полюбить тебя еще сильнее.

И Стёпа загулял, закуролесил, пустил дым коромыслом.

Цыгане с хмельными медведями, огнеглотатели цирка Никулина на Цветном бульваре, сексапильная певичка, лауреат конкурса Евровидения, навороченная лесбийская поп-группа в клетчатых юбках из Могилева и многие, не менее достойные, другие прошли, если не через Стёпину постель, то через его хлебосольный дом.

Единственно куда не пускал он архаровцев – это в мастерскую, где обитала его шестиногая, любезная сердцу, княгиня Ольга.

Там, перед мрачными ликами каких-то святых, стояла серебряная мисочка с молоком и платиновая тарелочка с мелко накрошенным мясом.

5.

Слух о могучих загулах Стёпы Лапина покатился по просторам российской земли.

Как теперь его только не обзывали в прессе?! И шакалом, и львом, и даже жидо-массонской мордой.

Кто-то считал его совестью нации, а кто-то шутом гороховым.

Главное, о нем говорили!

Толковали взахлеб.

Телевизионная программа “Время” помещала новости о кульбитах Стёпы перед повествованиями о президентских вояжах. “Голос Америки” назвал его наследником батьки Махно. “Голос Ирака” – шахидом, подрывающим устои неверных изнутри.

Степан на первых порах стеснялся оголтелой славы, а потом попривык и вошел во вкус. Когда средства информации замолкали о нем на пару часов, он явно тосковал и кусал ногти.

Ошеломительные гулянки изобретать стало все труднее, а тут еще муха заснула. Дело-то шло к зиме.

Ткнулась Олечка мордой перед алтарем с мясной миской, смежила очи, скрючила лапки.

Лежит словно экспонат в зоологическом музее.

Как жить дальше?

У Стёпы похолодело сердце.

6.

Гулять сразу бросил.

Без Оли скоморошествовать не было ни сил, ни желания.

Принялся за привычный труд. Сколотил подрамники, натянул холсты.

Стал живописать и чуть не взвыл с тоски. Лезут какие-то помойки, вшивые бомжи, милиционеры-оборотни, отрыгивающие зернистой икрой олигархи-живоглоты… Вся современная нечисть.

Заперся Стёпа в мастерской, никого не пускает.

Пробовал вискаря за воротник принять, но как глянет на подоконник, на сияющую светом мудрости княгиню Ольгу, так с души воротит.

Друзья, поклонники, козырные критики звонят-трезвонят, просят рассказать о текущих планах.

Опять жена Светлана и любовница Люська нарисовались.

Стёпа отключил телефон…

А потом не выдержал, яростно соскучился по люду, не будешь же вечно лицезреть распростертую муху, связался с друганами, коллегами, зазвал домой.

Те сразу бросились к новым, в помоечном стиле холстам, и пошли ахи да охи.

Гениально! Наконец-то! Фундаментально! Гоголевская шинель!

От похвал Стёпа порозовел.

Сразу жить захотелось, пить и есть, целовать упоительных женщин.

Коллегам и корешам он налил вискаря, себе – кефира.

Новые поклонники в один голос:

– Выставка в Манеже! Срочно!

8.

Выставка удалась на “ять”.

Народ, чтобы взглянуть на Лапина, готов был снести милиционеров и дубовые двери.

Критика застыла с кривой ухмылкой, а потом кувырком хвалить. “Горечь истины”. “Триумф беспощадности”. “Микеланджело нашего времени”.

Стёпа в мастерской подходил к окну и тревожно вглядывался в почивающую княгиню Ольгу.

Дело-то к апрелю. Пора проснуться…

И она воскресла!

Лениво подергала лапками, перевернулась вниз брюшком, почесала височки, потрясла жемчужными крыльями.

– Оленька! Родная! – забегал вокруг нее Стёпа. – С добрым утречком!

А муха молчит, ни гу-гу.

– Хоть полсловечка! – помертвел Степан.

Оленька взлетела, спикировала к своей мисочке, принялась подбирать крошки.

– Я тебе мясца порежу! – всполошено побежал на кухню Степан. – Поешь и заговоришь! Как же!..

Но муха не заговорила ни в апреле, ни в мае.

Наступило лето.

Чтобы не рехнуться, Степан работал как угорелый, но в какой-то нервной, синкопированной манере.

То счастливых рыбаков живописует, то горемычных бомжей с портвешком “ 777” у вокзального костра.

Слава не убывала, картины раскупались влёт, а критика его из-за эстетических шатаний нарекла русским Ван Гогом.

Стёпа ходил черный, как хохлацкая ночь.

Однажды не вытерпел, налил до верху стопарь вискаря, сделал жадный глоток, а муха Оленька спикировала ему на плечо и хрустальным голоском:

– Не пей! Давай лучше попробуем рисовать в свежей манере!

Стёпа швырнул в угол стакан, да и в озорную присядку по мастерской.

Раз-два! Раз-два!

Застоялась кровушка! Застоялась родимая!

А мы ее разгоним.

Вот так! Вот этак!..

Оленька! Очнулась, родная!

Капсула 19. ЧЁРТОВА ДЮЖИНА ТРУБОК

1.

Фантастически разбогатевший бизнесмен Павел Шелудько свою удачу связывал с вишневой, тщательно обкуренной трубкой.

Загрузишь в нее добрую жменю мексиканского табачку-самосада, пыхнешь океанским лайнером на весь кабинет, башка просветляется и мыслью крепнет. И сразу он не простой Павел Шелудько, в недавнем прошлом тамбовский пацан с задворков, а чародей, гений.

Мысли скачут, как блохи на сковородке!

Куда загнать траулер с хамсой… Где танкер по дешевке мазутом залить… Как торгашей-мешочников в Стамбул доставить…

Трубка Павлу Шелудько от отца досталась. А тому от деда, героя русско-японских морских баталий.

И, главное, на забористый запашок вишневой трубки девки набегали. Одна краше другой. Ноги! Руки! Бедра! Лодыжки! Щеки! Груди! Ах, что говорить?!

Озорные забавы Эрота держали Пашу, в его неполные сорок лет, в отличной форме. Живот с отчетливыми дольками мышц. Плечи развернуты. Тройной подбородок почти не приметен.

Но вот незадача… Посеял трубку на пляже. Гужевался там с одной фифой, Настенькой, мисс-бикини Сочи и Магадана, хватил коньячка. Вернулся домой, нет трубки. Опрометью на пляж, но и там пусто.

Пару деньков вообще не курил. И сразу бизнес пришел в смятение, съехал наискось.

Баржа с мешочниками налетела на риф. Мазут оказался низшего качества, отказывался гореть. Хамса в траулерах протухла возле мыса Доброй Надежды.

Трубка! Все дело в ней, в любимой.

Паша кинулся по элитным бутикам. Недоверчиво щупал и даже нюхал дорогостоящий товар.

Всё не то! Либо душок подозрительный. Или форма гаденькая, подрывающая авторитет бизнесмена.

Нашел зазнобу в занюханной лавчонке у порта. Старик с кривым и горбатым носом протянул ему чудо.

Трубка из дуба! С предгорий Урала!

Запах, цвет, форма…

Павел заплатил деньги, поцеловал трубку, и спрятал ее во внутренний карман жилетки, поближе к сердцу.

2.

Магия трубки из дуба не заставила ждать.

Заказы на Пашу повалили царские. Партнеры вели себя с честностью новоафонских монахов. И девку подцепил, Леночку. Не девка, а лесная ягодка!

Дубовую трубку Павел Шелудько носил теперь только в бронированном кейсе. А в нем – спутниковый маячок. Потеряет кейс, не беда, в любой точке планеты его отыщет.

К тому же, Паша предпочитал кайфовать в мексиканском дыму дома, когда у дверей возвышался дюжий охранник, с добрыми руками на “калаше”.

Все тишь, да блажь, но тут на город налетел шальной ураган, столетние дубы с корнями выкорчевал, крыши с домов снес. А Пашины суда у причала пощелкал друг о дружку, как орехи. Пяток же траулеров с хамсой, ждавших разгрузки в бухте, камнем пошли ко дну.

Павел, не выходя из кабинета, трое суток кряду, шмалил дубовую трубку.

Потом его озарило.

Норд-ост дубы вывернул, а эта сволочь, трубка, из дуба.

Шелудько швырнул изменницу в помойное ведро.

3.

А через пару деньков отправился шукать новую трубку.

Не может без нее, привык…

В самом изысканном салоне города увидел изделие из парагвайской ивы.

Но сооружают ли трубки из ивы?

Ивовыми кольями закололи Дракулу и прочих упырей-вурдалаков. А тут, вдруг, курить…

– Из ивы знатнее всего, – заверил Павла коренастый продавец со сросшимися мохнатыми бровями. – Желудок лечит, нервы фиксирует. И, вообще, способствует бизнесу.

– А Парагвай почему?

– Там ивы наших дубов крепче.

– Заверни.

Пришел домой и сразу поплыл в облаках сладкого дыма, нырнул в нирвану просветленной невесомости.

Как прочищает мозги!

О норд-осте метеорологи за месяц предупреждали. Времени было вполне достаточно, чтобы дёрнуться, принять меры.

С прошлым покончено… Думать о будущем!

И дела закипели у Паши. Прикупил новые суда. Отправил новых мешочников в Стамбул. По дешевке отхватил кенгуриного мяса в Австралии.

И тут нагрянули милиционеры, оборотни в лампасах, стали настойчиво предлагать свою крышу.

А морды у ментов – зверские, вылитые упыри…

Павел пообещал подумать, времени ему дали до утра, а сам до рези в легких затянулся мексиканским табачком из мексиканской трубки.

И вдруг озарило!

Милиционеры злы на ивовую трубку, она же им гроб, дыба.

Вот и пришли.

Господин Шелудько в ознобе ужаса сжег трубку в охотничьем камине.

4.

Полгода курил одни сигареты. Менты больше не докучали ему.

Но шмалить самые лучшие “Мальборо” – какая гадость!

На сорокалетний юбилей возлюбленная Леночка подарила ему трубку.

– Дорогой Пашенька! – сморщила она земляничные губки. – Трубка так идет к твоему лицу.

Леночка игриво укусила Павла за мочку уха.

– Она из чего? – похолодел Шелудько.

– Голубая глина Валдайской возвышенности.

– Валдайские колокольчики… Валдайские баранки… – мучительно соображал Павел.

– Закуривай! Чего ты медлишь?

Паша указательным пальцем ковырнул внутренность трубки. Ничего… Гладкая… Ткнул в ноздри. Пахнет землей, грибами.

Не спеша раскурил, поплыл в жемчужных облаках мексиканского самосада. В ушах заделенькали Валдайские колокольчики.

5.

И тут такая катавасия началась… К власти в стране анархисты пришли. В какой-то месяц у Паши забрали все суда. Аннулировали банковские счета. Да и просто, выгнали, под зад коленкой, из офиса.

Хорошо хоть квартиру не тронули, забыли как-то.

Качается Павел, как сомнамбула, в кресле-качалке у камина, глиняную трубку посасывает.

Деньги на европейских счетах есть. Но как туда попадешь?

Транспортники теперь под черными знаменами, водку хлещут, молоденьких девах, диспетчеров насилуют.

Может, опять трубка напакостила?

Такая глиняная крохотка в эдакой огромной стране?

Но трубку все же сменил. Приобрел из под полы у анархиствующего коробейника. Сказал, самого Римского папы.

Затянулся, закайфовал.

А по радио передают декрет батьки.

Посадить всех буржуев на баржу и в Стамбул. А оттуда пусть сами разбредаются, куда угодно.

Через недельку, с трубках в зубах, Паша бродил по Елисейским полям, сморкался с Эйфелевой башни.

6.

Европейская валюта пригодилась.

Павел прикупил уютную квартирку на бульваре Сен-Жермен и зажил барином, просто, но со вкусом.

Свой бизнес открыл. Стал кормить парижских гуляк жареными каштанами.

Дело копеечное, но на аппетитных девушек, так здесь зовут озорных девчонок, вполне достаточно.

Курил Паша свою пятую по счету трубку, а все грезил обновкой.

Потом не сдержался, прикупил на Рождественской распродаже сразу восемь штук.

Одну из березы, другую из тополя, третью из вяза. Все остальные из металлокерамики, изделия французской оборонки.

Положил за хрустальное стекло бара, а курить из них не решался. Мало ли еще какая напасть нашлется…

Уж лучше он пососет проверенную трубочку папы Римского.

Но, слаб человек, однажды не вытерпел, с закрытыми глазами выбрал ту, которая сама в руки сунется.

Затянулся и пугливо огляделся по сторонам.

Рухнет Эйфелева башня? Французы ринутся на англичан с новой столетней войной? Или еще чего похлеще?

А трубочку-то выбрал из березы…

Сразу нахлынуло – матушка-Волга, маковки и колокольни церквей Москвы, белый гриб, крепыш, с прилипшим к шляпке березовым листком.

Будь что будет!

Павел выгреб из бара все трубки и стал обкуривать каждую.