Текст книги "Мемуары гейши"
Автор книги: Артур Голден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава 2
На следующее утро, пытаясь немного развеяться, я пошла поплавать в пруду, расположенном недалеко от нашего дома. В хорошую погоду деревенские дети отправлялись сюда почти каждое утро. Саду тоже иногда ходила на пруд, надевая на себя купальник, скроенный на скорую руку из старой отцовской одежды. Наряд выглядел не лучшим образом, и когда она наклонялась, ее грудь сильно обнажалась. Один из мальчишек даже съязвил:
– Смотрите, перед вами гора Фудзи!
Но у нее не было ничего другого, и она продолжала его носить.
Около полудня я отправилась домой перекусить. Сацу ушла с пруда гораздо раньше с сыном помощника господина Танака, за которым она бегала как собачонка. Если он куда-нибудь шел, то оборачивался и смотрел через плечо, давая понять, что она тоже может идти, и она всегда следовала за ним. Я не ожидала увидеть ее раньше ужина, но она стояла, прислонившись спиной к дереву, на тропинке, ведущей к дому. Если бы вы увидели то, что предстало перед моими глазами, сразу бы поняли, в чем дело, но я тогда была еще слишком мала. Купальник Сацу болтался где-то на уровне плеч, и сын Суджи играл ее «горами Фудзи», как их называли мальчишки.
С тех пор как мама заболела, сестра сильно поправилась. Ее груди стали такими же неуправляемыми, как и волосы. И меня больше всего поражало, что именно их неуправляемость привлекала сына Суджи более всего. Он тряс их рукой, оттягивал в сторону и смотрел, как они возвращаются в исходное положение. Я знала, подсматривать неприлично, но как преодолеть препятствие, возникшее на тропинке, ведущей к дому? Неожиданно у меня за спиной прозвучал мужской голос:
– Чио-сан, почему ты сидишь на корточках под деревом?
Можете себе представить, во что была одета возвращавшаяся с пруда маленькая девятилетняя девочка с неразвитыми формами, которой еще нечего было скрывать одеждой от посторонних глаз.
Когда я обернулась, продолжая сидеть на корточках на тропинке, но прикрыв руками, насколько возможно, свою наготу, то увидела господина Танака. Вряд ли кто-нибудь другой в тот момент мог так смутить меня.
– Это, видимо, и есть твой подвыпивший домик? – спросил он, указывая вперед. – А этот парень похож на сына Суджи. Он явно очень занят. А кто эта девочка рядом с ним?
– Это моя сестра, господин Танака. Я жду, когда они уйдут.
Господин Танака громко крикнул. Сын Суджи, а вслед за ним и сестра убежали.
– Путь свободен, – сказал господин Танака, – можешь идти домой и одеться. Когда увидишь свою сестру, передай ей, пожалуйста, вот это.
Он протянул мне завернутый в рисовую бумагу пакет размером с рыбью голову.
– Это китайские травы, – сказал он. – Не верь доктору Миура, если он скажет об их бесполезности. Пусть твоя сестра добавит травы в чай для матери. Это облегчит ее боль. Они действительно очень ценные. Старайтесь тратить их разумно.
– В таком случае я лучше все сделаю сама. Моя сестра не очень хорошо готовит чай.
– Доктор Миура рассказал мне о тяжелой болезни твоей матери, – сказал господин Танака. – Теперь ты говоришь мне, что твоей сестре нельзя доверить даже приготовление чая! Ведь ваш отец очень стар, что же будет с тобой, Чио-сан? А кто заботится о тебе сейчас?
– Я могу позаботиться о себе сама.
– Я знаю одного человека, сейчас он гораздо старше тебя, но когда он был мальчишкой примерно твоих лет, у него умер отец. На следующий год умерла и мать, а единственный старший брат убежал в Осака и оставил его одного. Чем-то похоже на твою историю, не правда ли? – И он окинул меня взглядом, не терпящим возражений. – Имя этого человека Танака Ичиро, – продолжал он. – Да, это я... Хотя тогда меня звали Мориаши Ичиро. Меня взяли в семью Танака в двенадцатилетнем возрасте. Прошло какое-то время, я женился на их дочери, и они меня усыновили. Теперь я веду семейный бизнес, руковожу Компанией морепродуктов. И можно сказать, в конце концов у меня все сложилось нормально. Возможно, что-то подобное произойдет и с тобой.
На какое-то мгновение мой взгляд остановился на господине Танака: обильная седина в волосах, складки между бровями, как бороздки на коре дерева... Он казался мне мудрейшим и самым знающим на земле человеком. Я верила, что ему известно то, о чем я никогда не узнаю, что мне никогда в жизни не быть такой же элегантной, как он, что мне никогда не доведется надевать ничего похожего на его голубое кимоно. Я же сидела перед ним голая, с грязными коленками и лицом, со спутанными волосами и с кожей, пахнущей тиной.
– Я думаю, вряд ли кто-нибудь согласится удочерить меня, – сказала я.
– Ты так думаешь? Но ты же неглупая девочка, разве не так? Ты называешь свой дом подвыпившим, голову отца сравниваешь с яйцом...
– Но она действительно похожа на яйцо!
– Тем не менее так не очень хорошо говорить. Ну, а теперь беги, Чио-сан. Ты же хочешь пообедать, не так ли? Если твоя сестра сварила суп, ты сможешь лечь на пол и выпить то, что она расплескала.
С тех пор я стала мечтать, что господин Танака удочерит меня, и мне от этого становилось чуть легче. Я была готова ухватиться за все, что обещало мне спокойную жизнь. В особенно тяжелые для меня минуты я мысленно возвращалась к случаю, произошедшему задолго до болезни мамы. Однажды – мне было тогда около четырех лет – мы с мамой пошли на деревенский праздник обон, посвященный духам умерших. После нескольких вечеров церемоний на кладбище и разведения костров у входов в дома все собрались на заключительное действо праздника около святилища Синто. Двор святилища украшали бумажные фонарики, подвешенные к деревьям. Вместе со всеми мы танцевали под звуки барабана и флейты. В конце концов я устала, мама посадила меня на колени и стала укачивать, но внезапно налетел ветер, и один из фонариков загорелся. Мы увидели, как пламя зажгло веревку, на которой он висел, фонарик опустился вниз, и ветер покатил его прямо на нас. Потом огненный шар, казалось, закрепился на земле, но новый порыв ветра опять погнал его в нашу сторону. Мама поставила меня на землю и руками попыталась потушить огонь. На какое-то мгновение мы оказались объяты языками пламени, но потом они переметнулись на деревья и там перегорели, и никто, даже мама, не пострадал.
Через неделю или чуть больше, когда мои фантазии об удочерении почти созрели, придя вечером домой, я застала господина Танака и отца сидящими за столом друг напротив друга. Я поняла, они говорят о чем-то серьезном, так как мое появление осталось ими не замеченным. Я застыла, прислушиваясь.
– Итак, Сакамото-сан, как ты относишься к моему предложению?
– Не знаю, господин, – ответил отец. – Не могу представить, чтобы девочки жили где-нибудь еще.
– Я понимаю, но всем вам так будет гораздо лучше. Пусть они придут в деревню завтра во второй половине дня.
После этих слов господин Танака направился к выходу. Мы столкнулись в дверях, и я сделала вид, будто только вошла.
– Я говорил с твоим отцом о вас, Чио-сан, – сказал он мне. – Я живу напротив горы в городе Сензуру. Он больше, чем Йоридо, и, думаю, тебе понравится. Почему бы вам с Сацу-сан не приехать ко мне завтра? Вы бы посмотрели мой дом и познакомились с моей маленькой дочкой. Может, остались бы на ночь. Всего на одну ночь, а после этого я привезу вас домой. Как ты к этому относишься?
Я сказала, что это замечательно. И всем своим видом показала: никто еще не предлагал мне ничего подобного. Это предложение вызвало целую бурю эмоций, и мне долго не удавалось собраться с мыслями. Конечно, это правда, с одной стороны, я отчаянно надеялась, что господин Танака удочерит меня после смерти мамы, но с другой, испытывала страх. Я стыдилась, что позволила себе мечтать, будто могу жить где-нибудь еще, кроме нашего подвыпившего домика. После ухода господина Танака, безуспешно пытаясь занять себя работой на кухне, я, как Сацу, с трудом различала предметы. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я услышала похожие на плач звуки, издаваемые отцом, которые заставили меня покраснеть от стыда. Когда же я нашла в себе силы выйти к нему, то увидела его около двери.
На следующий день, перед встречей с господином Танака, я помылась, старательно отчищая свои грязные лодыжки. Потом сидела, смотрела на море и чувствовала себя при этом очень независимой, ведь скоро я увижу кусочек мира за пределами нашей небольшой деревни, и произойдет это впервые в моей жизни.
Когда мы с Саду подошли к Компании морепродуктов, рыбаки выгружали свою добычу на пирс. Отец работал вместе с ними, сгребая рыбу своими костлявыми руками и бросая ее в корзины. В какое-то мгновение он посмотрел в нашу сторону и вытер лоб рукавом своей рубашки. Черты его лица в этот раз показались мне еще более тяжелыми, чем обычно. Рабочие носили полные корзины с рыбой и расставляли их в конце повозки господина Танака. Забравшись в повозку, я наблюдала за происходящим. Почти все рыбины лежали с вытаращенными остекленевшими глазами, но некоторые из них открывали рот, и мне казалось, будто они просят о помощи. Я старалась подбодрить их словами:
– Вы едете в город Сензуру, маленькие рыбки! Все будет хорошо.
В том, чтобы говорить им правду, я не видела никакого смысла.
Спустя какое-то время господин Танака вышел на улицу и велел мне и Сацу залезать вместе с ним на сиденье повозки. Я оказалась посредине, достаточно близко к господину Танака, чтобы чувствовать фактуру ткани его кимоно, и от этого покраснела. Сацу смотрела все время на меня, но, похоже, она ни о чем не догадывалась, сохраняя обычное для нее слегка рассеянное выражение лица.
Я все время оглядывалась назад, на рыбу, бултыхавшуюся в корзинах. Когда же, покидая Йоридо, мы начали взбираться на горный кряж, под колесо попал крупный камень, и повозку на мгновение сильно наклонило в одну сторону. Морской окунь вылетел на дорогу и, сильно ударившись о землю, ожил. Видеть его, извивающегося и задыхающегося, оказалось выше моих сил. Я отвернулась со слезами на глазах, и хотя старалась скрыть их от господина Танака, он их заметил. Он подобрал рыбу, опять сел рядом с нами и спросил меня, что случилось.
– Бедная рыбка! – сказала я.
– Ты прямо как моя жена. Обычно ей привозят уже почти мертвую рыбу, но когда она готовит краба или кого-нибудь еще и они оказываются живы, ее глаза увлажняются, и она начинает петь для них.
И господин Танака обучил меня маленькой песенке, хотя она скорее была похожа на молитву, сочиненную, как я думаю, его женой. Она пела ее крабам, но мы изменили слова так, чтобы она подходила рыбе:
Маленький окунь, о, маленький окунь!
Спеши достичь состояния Будды!
Затем он обучил меня еще одной песенке, колыбельной, которую я тоже никогда раньше не слышала. Мы спели ее камбале, одиноко лежавшей в низкой корзине и. вертевшей своими глазами-пуговицами.
Засыпай, хорошая камбала!
Когда все спят —
Даже птицы и овцы
В садах и полях,
Звезды этим вечером
Разольют свой серебряный свет
В окна.
Мы поднялись на вершину, и перед нами предстал город Сензуру. Стоял серый день, небо затянули облака. Это был мой первый взгляд на мир за пределами Йоридо, и я поняла, что не много потеряла. Я видела соломенные крыши города вокруг бухты посреди глупых холмов, а за ними – море цвета металла. Вдалеке от моря ландшафт мог бы выглядеть привлекательно, если бы не колеи, пролегавшие по нему, как шрамы.
Город Сензуру оказался грязным и вонючим. Даже от океана шел отвратительный запах, как будто в нем разлагалась рыба. Вокруг пирса плавали гнилые овощи, как медузы около нашей деревни. Поцарапанные и потрескавшиеся лодки выглядели, будто после сражения друг с другом.
Мы с Сацу долго сидели на пирсе, пока не подошел господин Танака и не позвал нас в главное здание Японской береговой компании морепродуктов. Мы прошли по длинному коридору, в котором так сильно пахло рыбьими кишками, словно мы находились во чреве рыбы. Но в конце коридора располагался офис, и он мне очень понравился. Перед нами оказалась ступенька, ведущая к возвышению, покрытому ковриками татами. Наверное, именно это понравилось мне прежде всего, ведь возвышающийся пол всегда производит величественное впечатление. В любом случае лучше комнаты я до этого дня не видела. Теперь мне смешно от одной мысли, что офис оптового торговца рыбой в небольшом городишке на Японском море мог на кого-либо произвести подобное впечатление.
На возвышении, на диванных подушках, восседала женщина, которая при виде нас встала, спустилась вниз и удобно расположилась на коленях. Она была очень старой, выглядела раздраженной, и, я думаю, вам вряд ли доводилось встречать более беспокойного человека. Если она не теребила свое кимоно, то вытирала уголки глаз или терла нос, но при этом всем своим видом показывала, как ей неудобно совершать столько ненужных движений.
Господин Танака сказал ей:
– Это Чио-сан и ее старшая сестра Сацу-сан.
Я слегка поклонилась, а Госпожа Беспокойство кивнула мне в ответ. Потом она тяжело вздохнула и принялась теребить бородавку на шее. Я попыталась отвести взгляд, но ее глаза пристально изучали меня.
– Итак, тебя зовут Сацу-сан? – спросила она, продолжая рассматривать меня.
– Сацу – это я, – сказала сестра.
– Когда ты родилась?
Сацу продолжало казаться, что Госпожа Беспокойство обращается ко мне, поэтому я ответила за нее:
– Она родилась в год Быка.
Старуха протянула руки и дотронулась до меня. Причем сделала это очень странным образом – толкнула меня несколько раз пальцами в щеки, но по выражению ее лица я поняла – это доброжелательный жест.
– Эта девочка очень хорошенькая, не правда ли? Такие необычные глаза! К тому же она умна, это сразу видно. Вы только посмотрите на ее лоб!
Тут она повернулась к моей сестре и сказала:
– Так, хорошо. Год Быка, пятнадцать лет от роду, планета Венера, шесть, белый цвет... Подойди чуть ближе.
Сацу подошла. Госпожа Беспокойство принялась изучать ее лицо не только глазами, но и подушечками пальцев. Долгое время она под разными углами рассматривала нос и уши Сацу, несколько раз ущипнула ее за мочки, после чего дала понять, что с Сацу она закончила, и повернулась ко мне.
– Ты родилась в год Обезьяны, я могла бы сказать об этом, лишь взглянув на тебя. Как же много воды в твоей сущности! Восемь, белый цвет, планета Сатурн. Ты очень привлекательная девочка. Подойди ко мне.
Теперь она начала проделывать со мной то же самое, что и с Сапу: щипать мочки ушей и тому подобное. Я невольно подумала, что делает она это теми же пальцами, которыми теребила свою бородавку на шее. Осмотрев нас, она подала господину Танака некий понятный только ему знак, и он вышел, закрыв за собой дверь. Госпожа Беспокойство развязала Сацу рубашку и сняла ее. Она поворачивала ее, поднимала ей руки, осматривала спину. Я оцепенела. Конечно, я видела Сацу обнаженной и раньше, но то, каким образом Госпожа Беспокойство осматривала мою сестру, показалось мне более бесстыдным, чем когда Сацу раздевалась перед сыном Суджи. Потом она приспустила штаны Сацу и осмотрела ее, повернув несколько раз.
– Сними трусы, – велела она.
По выражению лица Сацу было понятно, насколько она сконфужена, но тем не менее она сняла трусы. Госпожа Беспокойство взяла ее за плечи и посадила на возвышение. Сацу оказалась совершенно голая. Уж она-то точно не представляла себе, почему должна проходить через все это. Но у нее не было времени задать себе эти вопросы. Госпожа Беспокойство уже разводила ее колени, а затем, ни минуты не колеблясь, засунула свою руку между ног Сацу. Я больше не могла смотреть на них. Думаю, Сацу сопротивлялась, потому что Госпожа Беспокойство закричала, и в это же время послышался громкий шлепок – она ударила Сацу по ноге, на которой позже я увидела красный след. Потом старуха велела Сацу одеться. Сестра всхлипывала, но я не решалась смотреть в ее сторону.
То же самое Госпожа Беспокойство проделала и со мной. В мгновение ока она спустила мне штаны, развела мои ноги и шлепнула меня для острастки, как и Сацу, видимо, чтобы я не сопротивлялась, от чего мне очень захотелось плакать. Она запустила палец между моими ногами, и я ощутила что-то вроде очень сильного щипка. Когда она велела мне одеваться, я чувствовала себя дамбой, которой приходится удерживать реку. Но я боялась заплакать, как малое дитя, стараясь не оплошать в глазах господина Танака.
– Девочки здоровы, – сказала она вернувшемуся в комнату господину Танака, – и подходят по всем статьям. Обе они нетронуты. У старшей больше дерева, а у младшей много воды. Очень приятная девочка, правда же? Ее старшая сестра выглядит крестьянкой рядом с ней.
– Я считаю, они обе очень симпатичные девочки, каждая по-своему, – сказал он. – Давай я тебя провожу, и мы все по дороге обсудим. Девочки подождут меня здесь.
Когда господин Танака вышел, я обернулась к Сацу. Она сидела на краю возвышения и смотрела в потолок. Из-за необычной формы лица слезы собрались у нее над ноздрями, и я разрыдалась сама, увидев ее расстроенной. Я считала себя виновной в случившемся и вытерла ее лицо уголком своей рубашки.
– Кто эта ужасная женщина? – спросила она меня.
– Должно быть, предсказательница. Возможно, господин Танака хочет знать о нас как можно больше...
– Но почему она осматривала нас таким ужасным образом?
– Сацу-сан, неужели ты не понимаешь? Господин Танака хочет удочерить нас.
Услышав это, она заморгала, будто ей в глаз попал какой-то жучок.
– О чем ты говоришь, господин Танака не может удочерить нас.
– Но отец так стар... и теперь, когда наша мама больна, я думаю, господин Танака беспокоится о нашем будущем. Ведь о нас некому будет позаботиться.
От этих слов Сацу оцепенела. Я видела, как она пытается убедить себя, что ничего не изменится и мы по-прежнему будем жить в нашем подвыпившем домике. Она, как из губки, понемногу выжимала из меня всю информацию, и постепенно ее лицо снова разгладилось, и она уже оглядывала комнату так, словно никакого разговора не было.
Дом господина Танака стоял в конце улицы, на краю города. Его окружали вековые сосны, насыщающие воздух ароматом так же сильно, как и океан у нашего дома. И когда я думала, смогла бы я променять один запах на другой, внутри у меня образовывалась пустота. Это все равно что, сойдя со скалы, окаменеть и стать ее частью. Дом оказался самым большим в Сензуру, с многочисленными карнизами, как в нашем деревенском святилище. У входа господин Танака оставил свою обувь на специально предназначенной для этого полочке. Нам с Сацу снимать было нечего. Вдруг я почувствовала сзади легкий удар, и сосновая шишка упала мне под ноги. Я обернулась и увидела маленькую пышноволосую девочку примерно моего возраста, прячущуюся за сосной. Она выглянула, улыбнулась мне и побежала, оглядываясь через плечо, приглашая меня присоединиться к ее игре. Возможно это прозвучит странно, но я никогда раньше не знакомилась с какой-либо девочкой. Конечно, я знала девочек в нашей деревне, но мы вместе выросли и никогда не сталкивались с тем, что можно было бы назвать знакомством. Но Кунико – так звали дочь господина Танака – оказалась настолько приветливой, что переход из одного мира в другой больше не представлялся мне сложным.
Я босиком гонялась за ней по лесу, пока не поймала ее в домике для игр, сооруженном из сухих веток и разделенном камнями и шишками на комнаты. В одной из них она изображала, будто готовит мне чай в треснувшей чашке, в другой мы по очереди нянчили Таро – ее игрушечную куклу, сделанную из мешка, набитого мусором. Таро хорошо относился к незнакомцам, но очень боялся червей, как, впрочем, и Кунико. Наткнувшись на червяка, она попросила меня вынести его из домика, и бедный Таро с ее помощью заплакал.
Как мне хотелось, чтобы Кунико стала моей сестрой! Величественные сосны, их запах и даже господин Танака – все начало казаться мне не важным по сравнению с этим желанием.
Разница между жизнью в доме господина Танака и жизнью в Йоридо оказалась такой же огромной, как между запахом приготовляемой пищи и вкуснейшей едой во рту.
Когда стемнело, мы вымыли руки и ноги в роднике, вошли в дом и сели на полу вокруг квадратного стола. Меня поразило, что пар от приготовляемой еды поднимался до потолка, а над нашими головами висели электрические лампочки. Вскоре слуги принесли наш ужин: жареного морского окуня, соленья, суп и приготовленный на пару рис, но в тот момент, когда мы начали есть, погас свет. Господин Танака засмеялся, видимо, подобное случалось довольно часто. Слуги стали зажигать висевшие на деревянных треногах фонарики.
За едой царило молчание. Я представляла себе госпожу Танака очаровательной женщиной, но она выглядела, как состарившаяся копия Сацу, правда, более улыбчивая. После ужина она и Сацу стали играть в шашки «го», а господин Танака встал и попросил слугу принести ему кимоно. Когда он ушел, Кунико жестом позвала меня за собой. Я спросила ее, куда мы идем.
– Тихо! – сказала она. – Мы пойдем за моим отцом. Я это делаю всегда, когда он выходит из дому. Это мой маленький секрет.
Мы прошли по переулку и вышли на главную улицу Сензуру, следуя на некотором расстоянии за господином Танака, и через несколько минут оказались у дома с освещенными изнутри окнами, закрытыми бумажными жалюзи. Кунико прильнула к щелке в одном из жалюзи. Из дома доносились смех, разговоры и пение. Через некоторое время она отошла от окна, и я смогла увидеть господина Танака, сидящего на циновке в окружении четырех мужчин. Один из этих мужчин рассказывал историю о том, как он держал лестницу молодой женщине и мог видеть все, что было у нее под платьем. Все, кроме господина Танака, смеялись, он же смотрел прямо перед собой в угол комнаты, загороженный ширмой. Пожилая женщина подошла к нему со стаканом и налила пива. Я не понимала, почему все, даже старуха, разливающая пиво, смеялись, а господин Танака оставался серьезным и продолжал смотреть все туда же. Я оторвалась от щелки, повернулась к Кунико и спросила, что это за место.
– Это чайный дом, – сказала она, – где гейши развлекают мужчин. Мой отец приходит сюда почти каждый вечер. Не знаю, почему ему здесь так нравится. Женщины разливают напитки, а мужчины рассказывают истории, иногда они вместе поют, а вечером все уходят подвыпившие.
Я опять стала смотреть в щелку и увидела, как по стене скользнула чья-то тень и появилась женщина, одетая в мягкое розовое кимоно, расписанное белыми цветами. Широкий пояс золотисто-желтого цвета окаймлял ее талию, а волосы украшали живые лилии. Я никогда не видела такой элегантной одежды. Никто из женщин Йоридо не носил ничего более нарядного, чем холщовое платье, ну, в лучшем случае льняное, украшенное простым орнаментом цвета индиго.
Но в отличие от одежды сама женщина оказалась совсем не так привлекательна. Ее зубы настолько сильно выдавались вперед, что губы даже не закрывали их. Голова была такой узкой, что я даже подумала, не зажимали ли ее в детстве между двумя досками. Вы можете подумать, я несправедлива к ней. Но меня просто поразил господин Танака, не отрывавший глаз от женщины, которую никто бы не назвал красивой. Господин Танака продолжал смотреть на нее, в то время как все остальные смеялись, а когда она, доливая пиво, наклонилась к нему, по ее взгляду стало понятно – они очень хорошо знали друг друга.
Теперь наступила очередь Кунико наблюдать в щелку за происходящим. Удовлетворив свое любопытство, мы пошли домой и какое-то время сидели в ванне на опушке соснового леса под небом, сплошь усыпанным звездами. Я могла бы очень долго просидеть в ванне, глядя в небо и размышляя над событиями, случившимися со мной за этот день. Но Кунико разморила горячая вода, она захотела спать, и слуги забрали нас в дом.
Сацу уже посапывала, когда мы с Кунико ложились спать. Мы тесно прижались друг к другу и взялись за руки. Счастье переполняло меня, и я прошептала Кунико:
– Ты знала, что я буду жить с тобой?
Я думала, мой вопрос настолько удивит ее, что она откроет глаза или даже сядет на кровати. Но мой вопрос не вырвал ее из объятий сна, я услышала ровное дыхание спящего человека.
