Текст книги "Род героев – дракон"

Автор книги: Артемий Карташов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Артемий Карташов
Род героев – дракон

Падение Сталиона

Карета с заключенными периодически пошатывалась из стороны в сторону, даже при невысокой скорости подскакивая на кочках. Изначально, в ней везли лишь одного, однако, поспев вовремя, стражники впихнули силой какого-то пьяницу развязавшего непродолжительное побоище средь бела дня. И вот, в карете почти не осталось места. Огромный по своим габаритам мужчина, скрытый под маской тени благодаря своему обветшалому капюшону, молчал, в то время как его случайный попутчик не умолкал ни на секунду.

      Решетки на маленьких окошках едва позволяли что-либо увидеть, но подобное и не имело смысла, об окружении выдавали крики толпы. Здесь, в Сталионе было принято забрасывать кареты гнилыми фруктами и овощами, это, так сказать сплачивает народ, а по сему, стражники у поводьев не обращали на это внимание, лишь задумываясь о том, как долго они будут отмывать всю эту гниль.

      Большой вечно фыркал, казалось, что это его обычная манера поведения, или, могло бы сложиться так, что у него имелись проблемы с носом. Так как лица не было видно вовсе, то, стало быть, под всей этой магически ровной завесой мог скрываться и нелюдь, тем более, что габариты этого мужчины были явно нечеловеческие. Сама карета была рассчитана, по меньшей мере, на четверку лбов. Сейчас же в ней было двое. Подобранный пьяница разлегся во всю скамью, а его попутчик, согнувшись в три погибели, упираясь горбом в потолок телеги, едва ли не касаясь краев, занял примерно два, два с половиной, места. Его руки были, если это уместно – великанские, колоссальные. Скорее всего, сила бы позволила ему без труда вырвать кусок повозки, выдержать град стрел, и усеянным ими словно еж, уйти неспешным шагом из Сталиона вон, но… всего это он не делал, продолжая молчать и всматриваться в расщелины меж досками под ногами замечая каждый камушек и колдобину.

– Ты, стало быть, кем будешь, громадина? – Спрашивал пьяница с кривой лыбой. – Молчишь? Я бы тоже молчал, но так сложилось, что я пьян… Жизнь стало быть не любишь, а? – Попутчик все не поднимал головы на него, вытянуть хоть одно словечко казалось непосильной работой. – Я тоже не особо по ней теку. Я ж не хер какой-нибудь, верно? – Говорил пьяница, срыгивая после нескольких строк. – Извините. Я не так уж и часто пью, а если и пью, то мало. Но мало, оно, понятие относительное. Например, для меня мало это кружки эдак… десять, но что поделать… а я ведь главное то и не виноват в том, что это для меня мало, дескать, читай, судьба строит нас, постепенно наполняя смыслом, а после, ты уж прости, того нас… ну ты понял. И мы ж, сука, не эти шельмы, – Он повел рукой, показывая, о ком он говорит, – нам то больно без этого, как его, разогрева, во! – Пьяный умолк, спустя время, сразу после того, как он пригляделся и оценил внешность своего попутчика, он вновь принялся молвить. – А я сразу понял, что ты не здешний, – На его лице проявилось подобие улыбки. – Извини за это, я обычно не лыблюсь, тем более, когда с незнакомыми говорю. Так, о чем это я? Да, да, вспомнил. Не здешний ты, приезжий, это сразу видно. Ты, во-первых, слишком много молчишь для этого города. Я, по сути, тоже молчун, но по мне такого не скажешь. Во-вторых, ты одет в лохмотья. Посмотри на меня, – Он рукой провел по своей одежде, с виду небогатой, но ухоженной, увешанной редкими наградами вразнобой, которыми он, по всей видимости, гордится. – Красавец, эстет, боец, воин. Но я тебя не сужу, ходи в чем пожелаешь. Это твое право, ты, нужен этой стране! – Чуть ли не закричал он патриотично ударяя себя в грудь.

– Эй! Потише там, полудурки. – Крикнул стражник у поводьев, возвращаясь к разговору со своим товарищем.

      Пьяный сразу же замолк, в наступившей тишине, повозка доехала до места назначения. Стражи спустились со своих нагретых мест, направились к хвосту повозки. Тишина, и ничего кроме нее, была перебита звуком проворачивания латунного ключика. Отперто было три замка, что ранее никогда не были задействованы, видимо, такой метод безопасности был использован лишь потому, что в повозке сидел огромный бугай выше двух метров ростом.

– Вылезайте, по одному. Спираль. – Кивнув, приветствовал стражник с уважением бывшего товарища по службе.

– Эрни! – Крикнул Спираль. Не заметил тебя будучи пьяным, извиняюсь. Как матушка? Как ваши дела?

– Ничего, все сносно, по дороге расскажу. Извини уж, пришлось тебя паковать, часок другой отсидишь, протрезвеешь, на пользу пойдет. – Эрни сплюнул застоявшиеся в горле сопли, отдав их песку у ног.

– Твоя очередь, урод! – Злобно произнес второй стражник, хватившийся за рукоять меча, будучи готовым к атаке. – Медленно, без глупостей.

      Мужчина последовал приказу сразу, это говорило о том, что язык, на котором с ним говорят, был ему знаком и понятен, более того, он не мешкал, а сразу исполнил приказ. Это означало, что он не учил язык, а был и является его непосредственным носителем.

– Стойте ребят, дайте с попутчиком попрощаться. – Он протянул не скованную ничем руку к его двум, сплетенным друг к другу стальными обручами на цепи. – Меня Спираль звать, надеюсь, еще увидеться.

– Мечтай. – Отрезал Эрни, дергая великана чуть к себе за цепь. – Разве что на ковре у богов, он окинул взглядом небо. – У него приговор – казнь, вздернут через час другой.

      Спираль не отставил своей руки, даже наоборот, выдвинул еще дальше, легко хватаясь за огромные пальцы громадины, пожимая их, приговаривая. – Значит встретимся на том свете, друг. – Громадина впервые подняла взгляд, показывая свою животную натуру, о чем говорили кровавые зенки, горящие и ужасающие, с узким вертикальным зрачком, упрятавшим свои кончики за веки. Его взгляд был не злобным, но все же, взор его заставил каждого, включая пьяного Спираля побледнеть.

– Жуть, друг, у тебя, кажется сосуды полопались. – Добавил Спираль шутливо, после чего его отвели в другую сторону.

      На шею громадины прицепили широкий металлический ошейник, от которого шло четыре ручки длиной в два локтя, за которые взялись по двое стражников.

      Карета остановилась возле главнейшей достопримечательности Сталиона. Меж двух оранжевых скал была возведена громадная крепость, служащая сразу нескольким направлениям этого города. В нем находилась местная лечебница, оружейная, кузня, суд, и многое другое. Конечно, в самом городе пред крепостью так же было всего этого навалом, но именно тут, по крайней мере по разговорам зевак, работали лучшие мастера со всего континента, прошедшие обучение в самых лучших академиях, расположенных все так же в крепости. Попасть в эти заведения было чем-то за гранью возможного, тем более что подобная роскошь не давалась кому попало, и обучаться можно было лишь за большие, очень большие, деньги, даже по меркам аристократии. Брались туда лишь люди, чья кровь чиста и высока, с точки зрения чинов и санов. Таким образом, бродяга, ставший, к примеру, после сорока лет службы в армии его величества, сотником, все еще не мог пройти обучение в заведении, в то время как его потомки – могли, но лишь при хорошем брачном союзе.

      Попасть в сюда стремились многие, от того Сталион, пусть и не на всеуслышание, но был объявлен интеллектуальной столицей. По подсчетам местных ученых, на радостях готовых считать что угодно, процент обученного населения здесь составлял около пятнадцати процентов, что в три с половиной раза больше, чем в действительной столице людского королевства – Седьмом круге.

      Четыре стражника принялись вести громадину к помещению суда. Данная процедура была лишь формальностью, о чем неоднократно напоминали стражи, бранясь и жалуясь, на то, что ради обычного штампа в бумаге, им придется подняться на несколько сотен каменных ступней.

– Ребят. – Начал первый, не присутствовавший при задержании, вытирая свободной рукой пот со лба. – А за что его?

– В суде услышишь. – Явно не добирая воздуха для ходьбы, ответил второй.

      В стражи мог попасть любой желающий. Для этого было достаточно просто захотеть и поставить галочку, именно её, потому как многие, все еще, так и не умели писать, не говоря уже о – читать. И именно в стражники брались лишь низшие сословия гражданских лиц. Им сулили высокий карьерный рост, что на самом деле было чистым враньем. Сулили статность и блестящие серебряные, сводящие на повал любую девушку доспехи. Разумеется, статность присутствовала.

      Действительно, быть стражником было очень и очень удобно для того, кто доселе мог лишь копаться в навозе и пускать слюну по куртизанкам. Теперь же, когда на них висел китель, поверх которого мерцал ими же начищенный железный панцирь, а обычный люд кланялся в ноги этим героям, чувствовалась какая-никакая статность. Но за этим скрывалось множество подводных камней. Их доспехи действительно были посеребрёнными, а потому и дорогими в изготовлении, что сулило воякам тщательную слежку за собственным обмундированием. Сама же служба была в большей степени договорная, и поскольку образованность у обычного люда была чуть больше чем у их домашних питомцев и скота, им приходилось широко раскрывать свои глаза на любую бумагу, которую протягивали в их сторону. Позволить, разумеется, услуги образованного человека они не могли – спрашивали об оплате, после чего ставили галочку, либо крестик. Аванс, зачастую, прогуливался, либо получая изношенное снаряжение, новоиспеченный вояка был обязан за свой счет его исправить, о чем говорилось так же в бумаге, которую выдвигали им по лакированному резному столу. На данный момент численность армии Сталиона насчитывала около тринадцати тысяч человек, что не мало, из них двенадцать составляли обычные стражники.

      Чуть выше чином и кровью можно было дорасти до рыцаря. Им многое прощалось, включая пьяные побоища, которые, на самом деле, бывали редко. За счет государства рыцарь получал коня, облаченного в доспех, обновленные ножны с мечами и отличающийся от старого панцирь, что значительно выделялся на фоне остальных, будучи не обделенным кротким барельефом. Рыцари уже получали жалование в три раза превышающее стражническое, но и обязанностей прибавлялось не мало. Таким образом обычный стражник мог по истечении служебного договора – уйти, подавшись в фермерство или еще куда. Если же человек брал титул рыцаря, то обязывался стоять на службе пожизненно. По достижению шестидесяти лет, если доживал, – становился сотником. Эти уже не воевали, а руководили, оно и понятно, со временем все тело начинает ветшать, а наработанный армейскими устоями мозг мог все так же послужить на благо. От того сотники, коих было очень мало, сидели зачастую в ставках командования, передавая гонцам послания для их подразделений. К слову, из-за малочисленного количества этих санов, и значительного количества люда в армии, требующей контроль, сотник брал под свое крыло до тысячи солдат.

Стражи привели громадину в зал суда, усадили того на табурет, что со скрежетом вытягивал уложенную на него массу. Все четверо в унисон выдохнули, ослабили хваты на ручках, встали по команде вольно от назначенного страшим среди четверки. В помещение явился седой, скрюченный с возрастом человек. На голове он нес парик, а на парике воцарилась маленькая шапочка, не покрывающая даже тридцати процентов его макушки, с нее свисало что-то походящее на ляссе. Он уселся за высокий стул кропотливой мастерской работы, уложил свод законов на глянцевый стол, пару раз кашлянул в кулак, поднял с носа очки и уставился на подсудимого.

– Вы, Красный? – Стражник снял с него обветшалый капюшон, демонстрируя судье ящероподобное лицо. – О вас мне уже немного рассказали люди, что прибыли ранее в город. По всем признакам – вы совпадаете.

      Его тело полностью покрывали красные чешуйки, переливающиеся в свету металлическим глянцем, да и в целом Красный походил на металлического ящера нежели очеловеченного дракона. Его морда не была вытянутой, а была скорее подобна человеческой. Присутствовали брови, являющиеся костями, выпирающими из черепа, с редкими хрящами для какой-то подвижности. Присутствовал и нос, прямо как у людей, но шире. Губы уже почти полностью копия человеческих, но грубее. Уши были чуть острей, и даже волосы на нем росли, однако те представляли собой кучные иглы, идущие внахлест.

– Господин судья. – Высказался главный среди четверки стражников. – Выродок молчит, он так и не подал голоса. – Стражник легонько пнул Красного для доказательства своих слов, на что тот воззрел на него озлобленно.

– Кхм, то есть, подсудимый не станет оправдываться в содеянном? – За словами судьи скоренько поспевала в записях девушка, сидящая не далеко от него, укрывшись в темненьком углу. – Тогда я попросту зачитаю обвинения. Подсудимый без имени, нареченный носить прозвище Красный, был пойман около полудня на поле брани. Подсудимый убил собственного хозяина, представителя бродячего цирка уродов. Подсудимый убил голыми руками, по заявлению очевидцев, по меньшей мере, – Судья замешкал, ужаснулся и с дрожащим голосом продолжил. – Боже, двадцать трех человек? – Судья сглотнул ком в горле. – Остальных представителей цирка уродов – экспонатов, он отпустил, выломав решетки все так же голыми руками. – Судья оторвался от записей, поднял голову и уставился в кровавые глаза чудовища перед ним. – Это не записывайте Элен, – Обратился он к девушке в уголке. – Почему это чудовище не получило дополнительной охраны? Всего четверка стражников?

– Он не сопротивлялся при аресте, господин судья. Он самолично сдался, но молчит.

– Быть может, он покрывает кого? Следовало бы разобраться в деле.

– Мы пытались выяснить, задали вопрос, он ли это сделал, кивнул. А мы как раз на карете тогда проезжали, высадили с нее шайку, приставили к ним охрану – взяли этого и повезли сюда.

– Вы говорите – он сдался, как это было? Можно добавить в дело, что он сдался с повинной, прошу, больше деталей.

– Так это, едем мы на карете, с нами пойманная шайка эльфов, так, мелкие разбойники, мы их подловили, у них даже это, ни мечей ни луков, просто кортики. Взяли значит – везем. И видим вдалеке суета, люди бегут с шатра разноцветного, так мы туда и ходом ломанулись, оставили у кареты салагу. Заходим значит в шатер, видим – стоит урод, склонился над девочкой маленькой, думаем все – сейчас убьет маленькую, ан нет, просто стоял и смотрел. Говорим, что-то вроде, не помню, стой, ложись, замри, ну как-то так. А он и выполнил, с девочки глаз не сводил, стоит, не боится, ну мы его и взяли, он даже не сопротивлялся. Спросили у девочки что произошло, а она в ответ, как сейчас помню – «Дракончик дядей наказал», мы диву то дались, ну и девочку с нами отвезли, а по пути матери отдали, благо та по пути шла. Я еще думаю, что мать то какая заботливая – дитятку на растерзание монстру дала, повезло благо, благодаря Гобелю, что урод её не тронул. Девочка еще говорила, что этот с ней общался, но, наверно, придумала, дети…

– То есть, он не сопротивлялся? Просто стоял. Сам не признался в убийствах?

– Получается так, господин судья. Вернее сказать, что был пойман, как это? С поличным, да!

– Значит он не сдался с повинной, но возможно испытал угрызения совести, от того и не сопротивлялся? – По тону судьи было ясно, что он пытается выудить из Красного хоть что-то.

      Красный отрицательно кивнул, на его лице проявилась озлобленная гримаса, а сам он явно желал, чтобы тень капюшона вернулась на его лицо.

– Спрошу еще раз, для уверенности. Это вы убили двадцать три человека?

      Красный кивнул.

– Что ж, тогда не вижу смысла торговаться за вашу судьбу, подсудимый. Приговор ясен – смертная казнь. И это будет лучшим приговором, что я могу вам предложить. Массовое убийство, порча чужого имущества, угроза жизни невинному ребенку, Гобель вас помилуй! И это только малая доля того, что вы сотворили. В Седьмом круге вас бы на кол посадили до утра, пока вы еще живой бы чувствовали, как ваши глаза клюют вороны. Но мы не варвары. Вас отправят на гильотину, надеюсь, что в будущем, на эшафоте, вы поймете, какой грех сотворили. Еще раз, Гобель помилуй вашу душу. Суд окончен! – Судья собрал свой свод законов в кожаном переплете, с рубином в центре, упрятав его за пазуху, и удалился в тень.

– Слышал урод? Смерть врагам народа Сталиона. – С окончанием фразы, он поймал на себе толчок, что прибил его к стене, за ним потянулась остальная тройка стражей, не отпустивших ручки ошейника.

      Красный приблизился к его лицу, всматриваясь в запуганные крестьянские глаза голубого цвета. Дыхание Красного участилось, стало горячим, обжигающим кожу на лице испуганного. Сразу же после он фыркнул, отошел на несколько шагов назад и снова спокойно принялся продолжать свой путь. Скользнувший по стене стражник больше не выдавал и словечка, медленно ведя Красного и свой отряд к казематам, что располагались неподалеку.

      Железный ключик провернулся в замочной скважине, дверь в клетку отворилась. Наслушавшись ранее сказанных слов судьи о возможности разорвать клетку голыми руками, стражи ничуть не сомневались в том, что и сейчас подобное провернуть будет ему под силу. Однако, учитывая обстоятельства, и то, что ведомый заключенный ни коим образом не сопротивлялся – его оставили одного, по собственным боязным соображениям, что в случае, ежели тот попытается ускользнуть, то им явно придется не сладко. Вскоре они удалились, оставив того в темнице, буквально темной, и сырой.

      По этому полу не брезговали пробежать крысы в поисках очередной кормёжки, да и по большей части, эти казематы принадлежали именно хвостатым, о чем говорило бесчисленное количество небрежно сметенного уборщиком в угол помета. Факела уже истлели. Сырости прибавляло и то, что казематы располагались внутри скалы, которая лишь на поверхности казалась суховатой. Насекомые здесь были не редкостью, а постоянными жителями. Из них многие – безобидные, укуса от них и не следовало, разве что вид отпугивал, от того, приведенные в новое обиталище на несколько часов, дней или месяцев, новоиспеченный житель в лице обычного человека, по большей части – сторонился прикосновения к стенам. Масла подбавляло и то, что стены тут казались чересчур мокрыми, а прикоснувшись к ним, можно было обнаружить свежую кровь на своей ладони.

      В путеводителе Алебедо Мориция – «Как живут заключенные», по местам собственно заключения, он говорил, что подобное проявление у здешних стен более чем не обоснованно ни коим из известных законов природы. Почва здесь должна быть сухой, сам город Сталион был основан в полупустыне, при сухом, достаточно жарком, климате. Люди, что уже бывали в этом месте заключения говорят, что всякий пришедший, павший в слезы и мольбы, а также покончивший с жизнью – отдает всю жидкость из тела этим стенам.

      Красный, только вошедший в эти темные края, сразу приметил вдалеке фигуру, уже знакомую ему. Эту самую картину ему открыли его зверские глаза, способные без труда разглядеть даже ворона в ночном небе. Спираль же его едва ли мог опознать, все габариты ушедшие в тень не были даже очерчены, а голоса Красный не подавал.

– Эй, бродяга, – Обратился он. – Не желаешь перекусить? – Он пододвинул тонкий, проржавевший железный поднос ближе к своей решетке, отделяющей его от не распознанного знакомого. – Мне то оно без надобности, я дома поел, разве что хлеб куснул, но ты не волнуйся, я не заразный. – На удивление, Спираль говорил внятно и трезво. Теперь уже в его голосе не было и намека на веселье, он звучал угрюмо, в некотором роде даже вяло и сухо, будто старик, готовый вот-вот отдать концы.

      Красный наконец решил оглядеть его полностью, придавая значение его внешности. Спираль в целом выглядел как потрепанный жизнью солдат, кем он и являлся, судя по наградам, что недавно тот демонстрировал, а также по тому, что ему были знакомы стражники, приведшие Красного сюда.

      Его лицо было увешано шрамами, что на деле только украшали его, сам же он был почти полностью седым, лишь проблески темных волос говорили о своем былом цвете. Бока этих самых волос были выбриты грубо, ножом, а центральный остаток стянут в конский хвост свисающий с заднего края макушки до середины затылка. Его брови не уставали супиться, всегда складываясь в треугольник, на нем постоянно играли морщины, что так же, помимо седых волос, говорило о значительном возрасте, что-то около сорока лет. Свою морду тот не брил, и очень давно, запустив курчавые волосы, позволив им сплестись в широкую неухоженную бороду. Глаза, как и голос были уставшими, а их цвет был – болотно-зеленый, столь темный, что казался бы любому другому, даже солнечным днем – чернявым.

      Он то и дело потирал один из многочисленных шрамов, и именно тот, что постоянно обтирался его пальцами – был самым широким и длинным. Он проходил через все лицо от левого виска до корня его шеи, задевая ключицу, это был его самый свежий шрам, что все еще не успел зажить окончательно. Когда он его трогал, его тело вздрагивало, пуская волосы в пляс, а тело покрывалось мурашками.

      Он корил себя, толи скорбя, толи щадя, и потирая шрам, вновь вспоминал мучительную боль от нанесенного удара, который чуть было не лишил его зрения в лучшем случае, а в худшем – жизни.

– Не будешь? – Спросил он, подмечая что так и не услышал и шагу за решетчатой стеной. Он повернулся, прищурился, и едва узнав размытые очертания вымолвил. – Это ты, громадина? Молчишь? Точно ты. Видимо сам бог велел нам встретиться пред твоей смертью. Ты уж лучше поешь, а то знаешь, я прикидывал в голове, о чем бы я думал перед смертью. Думал бы о мясе, вкусном и сочном. Тут, конечно не идеал Сталионской кухни, но хоть и не насрали в тарелку. – Он поймал себя на бессмысленной болтовне. – Хотя к чему это я? Просто поешь, считай, последний ужин.

      В темноте сверкнули два красных огонька, затем послышались шаги, всего два, но столько громких, топорных, что слышался весь вес массы, давящей на ступни, стало слышно, как громадина присела расшаркивая ногами пыль на полу. Поднос с едой не пролезал меж прутьев, да и сама тарелка не была скромных размеров, это вынудило Красного с легкостью раздвинуть стальные прутья, образуя достаточного диаметра дыру. Он одной рукой, поглядывая на Спираля, двинул к себе еду, после чего принялся трапезничать. Казалось, что в этой тьме так и ничего не происходило, что не походило на правду. Спиралем отчетливо слышалось, как его новоиспеченный товарищ подошел, сел, раздвинул металл и придвинул к себе еду, но сам акт поедания пищи им был неслышимым. Красный ел настолько тихо, что в ушах играла лишь звонкая песнь молчания всего окружения.

– А ты тихий, это странно. Не пойми меня неправильно, я не к тому, что ожидаю от тебя чего-то варварского, просто, ты не похож на тихоню, пусть и не говоришь. Ты дал какой-то обет? Или просто, на интерес играешь? Один ляд это не особо важная для меня информация, я просто к тому, что тут очень… скучно, и мне хотелось бы хоть с кем-то потолковать. Но если ты мне и не ответишь, то я не стану тебя терзать своим присутствием. Надеюсь, ты меня понимаешь.

      Он снова замолк. В то время, как Красный все еще оглядывая его, замечал все больше деталей. Из-под его рубахи выглядывал очередной шрам, заросший со временем, но не приобретший красоты. Он был, по меньшей мере, ужасным. Кожа вокруг этого шрама вся посинела, сами же рубцы все еще не зажили окончательно, периодически позволяя себе испустить сукровицу, гной и редкую кровь, на них самих были видны красные ниточки, что-то вроде мелких сосудиков, где и скапливались эти жидкости. Его глаза бегали, выискивая что-то в темноте, к которой те со временем привыкли. Руки ослабли, появлялось ощущение, что человека клонит в сон. Веки медленно опускались, и так же медленно шли наверх, он постоянно вздыхал, будто воздуха ему не хватало.

      Вдруг, неожиданно для Спираля, пыль у ног Красного замерцала, пока тот водил когтистым пальцам по ней. Она медленно нагревалась, будто тая как снег, позже приобретая огненный вид становясь раскаленной. На земле проявилось слово «Спасибо», после чего начало медленно угасать в том же порядке, как и нагреваться, напоминая собой уходящую в никуда змею. Спираль кивнул, предполагая, что его жест виден, окружение вновь замолкло до поры, пока вдалеке не послышалось отпирание деревянной двери. Стражник с факелом в руке прошел к клетке, с Красным, оглядев его, плюнул в пол, сглотнул ком и принялся отпирать его клетку.

– Ровер. – Медленно выговорил Спираль.

– А, и ты тут, Спираль. Опять?

– Как видишь. – Ответил он неважно.

– За что на этот раз?

– Да вот, подрался, покалечил мужичка, всего-то.

– Это десятый за месяц. – Ровер повернулся к Красному. – Не страшно тебе сидеть с этой мордой рядом?

– Да нет, он и не страшный.

– Вижу, а я в таком случае одеваюсь в розовое. – Неуверенно посмеялся он, потягивая Красного за цепь.

– Постой. – Отрезал Спираль. – Дай с ним попрощаться.

– Ну ладно, а зачем тебе?

– Так вы же его казните, а мне он не кажется злобным, считай, сдружились, не бери в голову.

– Странный ты. А с казнью ты прогадал. Не туда его веду.

      Оба заключенных удивились.

– Как это?

– Да наместник, передал свой приказ верховному судье, тот его помиловал, забылись в общем, потом побрякаем.

– А куда ты тогда ведешь его?

– На какой-то турнир. Ну, там наместник желает себе охрану, да получше, вот и турнир организовал для выявления лучшего охранника собственной этой… Милости, во! Меня больше удивляет, что ты об этом не знал, там ведь на столбах висят объявления, глашатае трубят. С неделю где-то.

– А я с несколько месяцев – пью.

– Тогда ясно. Короче – свидимся, бывай, Спираль.

      Ровер увел молчаливого и покорного Красного из казематов, выводя его вновь на освещенную лестницу вниз. С нее открывался обзор на значительную часть города. Множество безликих людей бродили кто куда, спеша или занимаясь своими делами. Играли и резвились дети, собаки лаяли и прыгали, пусть их и было мало, но лай стоял отчетливый. Виделись и гордые кони, нагроможденные сталью, а также их собратья чином поменьше, что везли на своих четырех телеги да повозки. Одной фразой – жизнь кипела. Повернув голову влево можно было увидеть тот самый стадион для турниров, куда вели Красного, где некогда рыцари, на потеху публике, бились друг с другом в постановочных боях. Там же демонстрировались и спектакли с постановками, приглашались даже знатные трубадуры, все там же выступал с обращеньями сам наместник, и изредка, сам Король, приезжая гостить.

      Красного незамедлительно повели именно туда. Стражник, что попался ему на этот раз, был, по меньшей мере, храбрым, по большей – глупым. Даже учитывая то, что все высказывались о громадине, как о покорном и повинующемся заключенном, определенно точно опрометчивым решением было наделить его кортежем из одного человека. Так или иначе – это не сыграло своей роли, и Красный молча, ведомый упором руки в спину – дошел до стадиона. К этому времени уже успел показаться надвигающийся закат апельсинового цвета.

Красного незамедлительно увели за трибуны, чтобы ни единый чужой взор его не коснулся. Кровавым глазам предстала картина походящих друг на друга бугаев, все мало бронированы, да и броня их была скверной, легкой, если вообще присутствовала на их телах. Многие из них, почти все, это люди, чья смертная казнь была отложена до сего момента, сосланные со всех прилегающих территорий, подконтрольных наместнику. Именно тут, многие из этих смертников встретят свой приговор от меча подобных им, и все попросту на потеху публике. Здесь так же восседали старики, но не те, что похожи на обветшалый полутруп, а те, что еще хоть каким-то образом могли держать меч. И здесь же всех и экипировали тем что под руку попадется, одному даже дали в качестве оружия ножку от табурета.

      Красного оставили наедине с преступниками, стальные обручи все так же висели на нем, будто про их существование забыли. Он стоял смирно, ожидая следующих приказаний, которые так и не последовали до момента, пока не начали вызвать бойцов по одному.

      Изначально вызвали двух, самых слабых на вид, участников, и после смерти первого из них, по нарастающей внешней градации сил вызывали оппонента. Таким образом зрелищная часть началась именно с середины турнира, где поджарые, толстые или же мускулистые мужчины сражались за собственную жизнь, а возможно, и за лучи славы. Им никто не симпатизировал, более того, изначально было заявлено, что умрут в боях те, кто и так бы погиб, только в темницах или на эшафотах. От того, зритель желал смерти каждому, при том, что пред выходом участника, чтобы доказать, что на убой идут ничтожества и отребья – зачитывали послужной список и приговор каждого.

      Красный отчетливо слышал имя каждого, а также дела, что те сотворили. Тут и приговоры ни за что и без разбирательств, убийства ради пропитания и наживы. Значительная доля пришлась на дезертиров, что с недавних пор, после того, как людо-эльфская война закончилась, обрела толковый смысл, приводивший, нередко, к серьезным судебным разбирательствам. На уме многих ходила повесть о дезертире Коре Шоле, которому удалось поведать о своей истории на смертном одре:

      Ожидая походки на эшафот, своим калом и кровью, он написал на стене в темнице долгую и длинную записку в три стены, где тот объяснил почему не является дезертиром, а приговор – не справедлив. Следующий вошедший в эту зловонную камеру заключения, со скуки, решил прочитать написанное, а по освобождению из клетки – рассказать. Этого рассказчика повесили, по причине россказней и слухов, а уже через несколько месяцев один из чиновников признался, видимо, из побуждений совести, что он подстроил данное убийство Коре, ибо тот был спутником его дочери, которого тот на дух не переносил. К слову сказать, этот чиновник, был позже убит отцом Коре, а отец убит здесь, одним из первых, на турнире. Красный же не знал этой истории, но сильно удивился, когда именно старшего Коре не освистывал никто по причине возможного сострадания.

      В последнее время один из приговоренных держался молодцом вот уже четыре поединка, зрители, даже, в какой-то момент начали его подбадривать редкими выкриками среди бушующей толпы. Конечно, поединок проводился в неравных условиях. Если предположить, что победит в нем самый первый представитель, что был раньше всех вызван, то ему бы пришлось пройти двадцать три смертельных поединка, что для человека, обычного человека, приравнивается к недостижимым вершинам. И организаторы об этом знали, знали, но бездействовали, так и так всем грозила смертная казнь, а, по их мнению, умереть в бою лучше, чем на плахе, что походило на истину.