Текст книги "Fallout Fantasy (СИ)"

Автор книги: Артемий Джоча

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Наверное, Арабелла так бы и осталась сидеть на табуретке перед столом, разглядывая украшенную блестящими безделушками елку, если бы очередной шорох не напомнил ей причину столь раннего ее пробуждения. Нехотя отвлекшись от игрушки, Арабелла попыталась выглянуть на улицу через мутное стекло окна. Странное дело – за окном в едва показавшихся лучах утреннего солнца не было видно черного асфальта замусоренных улиц и провалившихся крыш соседних домов. В глаза ударили колющие искры белого света, как будто за окном все было усыпано слоем мелкого толченого стекла. Арабелла не могла понять, что же такое случилось с миром снаружи. Пройдя в коридор, Арабелла прикрыла за собой дверь в гостиную, чтобы ветер с улицы не разбудил отца, а затем, поскрипывая половицами, торопливо засеменила к входной двери.

В первый момент, распахнув дверь на улицу, девочка даже растерялась. Вся улица была покрыта ослепительно белым ковром. Грязь и черноту улиц Рено словно выстирали в огромной прачечной, и теперь город светился идеальной белизной. Белый покров скрыл неопрятную яму напротив, заполненную мусором и отбросами и укрыл дырявые крыши ветхих домов симпатичными воздушными шапками. Неужели это... Арабелла никогда в жизни не видела снега. Она даже не знала, какой он на ощупь. С улицы веяло непривычным холодом, но девочка все же решилась ступить на белый полог. Ей ведь было невдомек, что снег может обжечь. Арабелла отдернула ногу, почувствовав колючее прикосновение, и с опаской осмотрела пятку. Нет, никаких порезов и ожогов. Присмотревшись внимательней, Арабелла заметила, что ее нога оставила в снегу маленький след, в точности повторяющий контуры ее маленькой пятки. Это показалось девочке очень забавным и она, опустившись на корточки, растопырила пальцы и опустила ладошку в хрустящий белый наст. Терпя охвативший ладонь холод, девочка вжала ладошку в снег и, убрав ее, любовалась своим творением. Рядом с отпечатком своей ладони она заметила следы. Они были похожи на те, какие оставляют собаки в грязи, но были очень большими. Проследив взглядом цепочку следов, Аррабела заметила, что они упираются в какой-то серый холм, торчащий из снежного сугроба. Любопытство боролось со страхом, но тяга к неизведанному победила, и девочка, отважившись на поход через холодный снег, шажок за шажком приблизилась к странному возвышению.

В сугробе лежала огромная собака. Ее шею закрывал широкий кожаный ошейник. Арабелла склонилась над животным, пристально разглядывая его. Таких огромных собак ей еще никогда не приходилось видеть. Арабелла подумала, что, может быть, именно она скреблась в дверь их дома. Неужели собака умерла, так и не дождавшись помощи от людей. Девочке стало так жалко пса, что она протянула ручонку и коснулась жесткой шерсти на голове зверя. Внезапно под ладонью, щекоча застывшую кожу, что-то шевельнулось, и Арабелла, отдернув руку, в испуге уставилась на широко открытый собачий глаз...

Броуди разбудили детские голоса. В детской приглушенно разговаривали Джонни и Арабелла. Опять вскочили ни свет ни заря. Интересно, они уже заметили его рождественский подарок, или, как частенько бывало, устроили перепалку, все еще лежа в постелях? Броуди улыбнулся и прислушался:

– Джонни, да не тормоши ты его! Надо его накормить сначала.

– Я хочу прочитать, что написано на ошейнике.

– Не видишь, он совсем обессилил. Тащи свою сушеную крысу.

– Еще чего! Я выменял ее на цветные шарики.

– Жмешься, да? И тебе не жалко его.

– Жалко, но вряд ли ему понравится дохлая крыса. Эх, придется вытащить что-нибудь из холодильника. Погоди, я сейчас...

Дверь детской с едва слышным скрипом приоткрылась и из нее показалась растрепанная голова Джонни. Паренек, едва показавшись из комнаты, наткнулся на отца. На лице Джонни мелькнула растерянность. Мальчонка быстро вышел из комнаты, затворил за собой дверь и прижался к ней спиной, силясь сохранить беззаботное выражение лица:

– Доброе утро па...

– Так, Джонни, кто там у вас?

– Ты о чем? – теперь Джонни неумело разыгрывал удивление.

– Ну все! Хватит прикидываться. Я все слышал... Что на этот раз? Тараканы, хомяк, рад-скорпион или живая мумия?

Броуди бесцеремонно отодвинул Джонни с прохода и прошел внутрь детской. Встав посреди комнаты, он уставился на сидящую между кроватей Арабеллу и огромную собаку, голову которой девочка положила себе на колени. Пес был настолько огромен, что Броуди сначала не понял, кто перед ним. Ну и зверюга! Бока пса тяжело поднимались и опускались, а в глазах светился лихорадочный блеск. От собаки по комнате распространялся запах грязной прокисшей шерсти, а через огромные клыки из пасти свешивался бледный язык. Пес даже не обратил на вошедшего Броуди внимания, а Арабелла, сделав большущие глаза, обвиняюще посмотрела на прячущегося за спиной отца Джонни. Мальчик попытался оправдаться:

– Я тут не виноват! Отец все слышал. Тише надо было болтать...

Броуди осторожно приблизился, боясь потревожить огромного пса, и дрожащим голосом спросил:

– Где вы взяли это чудовище? – Броуди испытывал страх оттого, что эти огромные челюсти могли причинить вред его детям. Дикие псы пустоши, иногда забредавшие в город, были опасными хищниками. Похоже, этот был одним из них. Броуди протянул дочери руку, больше всего желая увести ее от этого чудовища: – Арабелла, дочка. Дай руку... Джонни, выйди из комнаты и жди нас в гостиной.

Девчушка не смела ослушаться отца. Она осторожно положила голову пса на пол, поднялась и встала около отца. Тот тут же дернул ее к себе за спину, пристально наблюдая за собакой. Пес никак не отреагировал на это. В его глазах светилась тоска и боль. Собака была истощена и умирала. Вряд ли она была способна напасть на кого бы то ни было. Броуди стал осторожно пятиться к двери, подталкивая позади себя Арабеллу. Неожиданно девочка уперлась и дернула отца за руку:

– Пап, он погибает! Он пришел к нашему дому, и мне стало его жалко. Он хороший и на нем ошейник. Он не дикий. Папа, его Санта к нам привел...

Последние слова были сказаны с такой детской искренностью и верой в сказку, что Броуди застыл на месте. И Джонни и Арабелла умоляюще смотрели на отца, и Броуди не знал, что же ему делать. Вышвырнуть псину на улицу подыхать или пойти на поводу у детей и попытаться помочь собаке. Наверное, Броуди был не очень хорошим отцом, раз потакал детям, но он видел в просьбе детей нечто большее, чем простой детский каприз. Дети искренне хотели помочь живому существу. И они надеялись, что Броуди поддержит их в этом благородном начинании.

– Хорошо, я посмотрю, что можно сделать, но вы оба выйдите из комнаты и будете ждать в гостиной.

На лицах детей мелькнули искорки радости, и они послушно выскользнули из детской. Броуди вновь приблизился к псу, слыша за спиной перешептывания детей, вопреки распоряжению отца украдкой выглядывающих из-за двери. Для начала Броуди осторожно, отведя жесткую шерсть, попытался снять ошейник. Замок долго не поддавался, но, в конце концов, уместив тяжелую голову собаки на свернутом коврике, Броуди удалось снять ошейник. С порога комнаты тут же послышался голос Джонни:

– Что там написано, пап?

Броуди расправил кожаную полосу за края и вгляделся в выведенные на ней буквы. Иероглифы какие-то? Да нет! Просто надо перевернуть ошейник. Там значилось только одно слово. Прочитав его, Броуди обернулся к затаившим дыхание детям:

– Его зовут Топор. Это написано на ошейнике...

К вечеру снег растаял, и возбужденная детвора возвращалась домой, вдоволь натешившись необычным явлением природы. Джонни и Арабелла, вопреки обычному порядку, не пошли сегодня гулять, а остались дома с отцом, старясь хоть как-то помочь своему новому лохматому другу. Пса удалось покормить, и он заснул в тепле маленькой кладовки, где Броуди устроил для него лежак из старого матраса. Как и в другие вечера, после ужина Броуди читал утихомирившимся детям сказку, в душе все же боясь оставлять их одних с огромным псом. Он, конечно, запрет кладовку перед уходом, но все же. Что дальше делать с собакой, когда та оправится, он не знал. Еще одного члена семьи их скудный бюджет не потянет. Броуди закончил чтение, вздохнул и отложил книгу. Пора было собираться на работу, если так можно было назвать нерегулярные заработки на улицах Рено, которыми он перебивался. Собираясь, он украдкой наблюдал за детьми, которые восторженно разглядывали его подарок – маленькую елочку, и на душе у него стало впервые со времени смерти жены легко и спокойно. Дети росли добрыми и отзывчивыми. Не беда, что они жили бедно...

Уже направляясь в прихожую, Броуди услышал, как в дверь дома кто-то нетерпеливо постучал. Броуди гостей не ждал и всю дорогу до двери гадал, кто бы это мог быть? На секунду тревожная мысль мелькнула в его сознании, что, возможно, это связано как-то со вчерашними событиями, но кому он был нужен? Броуди отпер дверь и, едва приоткрыв ее, отлетел в глубь коридора от сильного толчка распахнувшейся настежь створки. Два силуэта – один высокий и худой, а другой низкий и толстый, показались на пороге. С высоты высокого загнусавил голос:

– Ты Броуди, так?

Низкий вторил ему утробным рыком:

– Говорят, ты вчера развлекался в "Десперадо" и сломал кое-что, принадлежащее мистеру Мордино...

Гнусавый вступил в свет лампы в коридоре и навис над ничего не понимающим Броуди носатым топором своего вытянутого лица:

– А за поломанные вещи надо платить! – один покрасневший глаз высокого уставился в упор на Броуди, а второй, будто жил своей отдельной жизнью, непредсказуемо дергался, кося то в пол, то в стену, то в потолок. Рядом показался низенький толстяк и без всякого труда рывком вздернул Броуди с пола, сам оказавшись ниже того ростом. Снизу послышался его грубый голос:

– И не вздумай юлить. Мы знаем, что это ты заграбастал деньги из игрального автомата. Мистер Мордино не любит, когда его имущество портят, а его самого обворовывают такие уроды, как ты, – толстяк через силу выплевывал слова вместе с каплями слюней и поблескивал маленькими глазками, зажатыми огромными жирными складками щек.

Бандиты втолкнули Броуди в гостиную и ввалились за ним следом. Джонни и Арабелла, сидевшие за столом и все это время с тревогой прислушивавшиеся к шуму в коридоре, теперь испугано смотрели на нежданных гостей, переводя глаза с людей Мордино на отца и обратно. Высокий расплылся в масляной улыбочке, заприметив детей:

– А это у нас кто тут? Брехун, подержи-ка папашу, чтобы не дергался, – косоглазый гангстер подошел к столу и проворно схватил попытавшуюся ускользнуть от него Арабеллу за плечо. – Ути -пути, деточка...

Броуди дернулся к дочери, но на его затылок опустилось что-то жесткое, и он погрузился в темноту. Откуда-то издалека, постепенно исчезая, до него доносился крик Арабеллы, но затем и он растворился в темной вате небытия.

Неясно было, сколько времени Броуди провалялся в обмороке, но за это время мало что изменилось. Высокий бандит теперь сидел за столом и держал худенькую шею Арабеллы двумя пальцами, не отпуская девочку от себя. Джонни сидел, натянутый как струна, у другого конца стола, расширившимися глазами рассматривая уродливое лицо бандита. Лампу над Броуди загородил какой-то силуэт и послышался голос Брехуна:

– Где деньги, идиот? Колись скорее, иначе Винченцо придавит твоего отпрыска, а девчонку оприходует.

– Я потратил деньги..., – Броуди поморщился от тупой боли в затылке.

– На что ты мог их потратить, придурок? У тебя нет ничего ценного в доме, – Брехун проследил взгляд Броуди и заметил елку на столе. Винченцо кивнул на деревце:

– Это? Ты что, издеваешься над нами? – косой бандит откинул полу своего кожаного плаща и извлек из длинной набедренной кобуры автомат. Резким движением, от которого вздрогнули дети и сам Броуди, он одним махом смахнул стволом автомата украшенную елку со стола на пол. Из кадки по полу рассыпалась влажная земля, а незатейливые украшения раскатились во все стороны блестящим серпантином. Брызгая слюнями, выведенный из себя Винченцо разразился руганью: – Да за это барахло и пяти монет не дашь! Отвечай немедля, где деньги...

Даже Брехун побледнел от этой тирады, что уж говорить о Броуди и детях. Винченцо стал поднимать автомат со стола, намереваясь приставить его к голове Арабеллы, как вдруг из коридора послышался звук скрипнувшей двери в кладовку. Бандиты насторожились, а косоглазый, вопросительно глянув на пожимающего плечами Брехуна, спросил Броуди:

– В доме кто-то еще есть? – не дождавшись ответа, Винченцо кивнул Брехуну: – Иди посмотри, кто там...

Брехун вытащил из-под жирных складок брюха пистолет и, распахнув настежь дверь в коридор, подошел к кладовке. Бандит выставил перед собой руку с пистолетом и осторожно отворил дверь. Внутри кладовки был полумрак, а в ее центре светилась пара желтых глаз на фоне темной массы чего-то огромного и дышащего теплом. В следующее мгновение капкан острых клыков сомкнулся на запястье Брехуна и непреодолимая сила рванула толстяка в глубь кладовки. Крик бандита смешался со звуком падения его грузного тела, затем послышался отчетливый шлепок, будто что-то желеобразное шмякнулось о стену, а в следующую секунду, со стуком распахнув настежь широким лбом полуоткрытую дверь кладовки, через весь коридор, в два прыжка в гостиную выскочил гигантский пес. Винченцо вскинул автомат, и, казалось, ничто не сможет помешать ему пристрелить собаку. Автомат застучал, распространяя вокруг пороховой дым и засыпая пол гильзами. Винченцо ожидал увидеть изрешеченный труп собаки, но каково же было его изумление, когда он разглядел сквозь сизый пороховой дым лишь выбирающегося на четвереньках из кладовки перепуганного Брехуна, сумасшедшими глазами рассматривающего дыры от пуль в стенах коридора.

Винченцо перевел ошалевшие глаза на Броуди. Тот неотрывно смотрел на нечто, находящееся сбоку от гангстера. Винченцо медленно скосил взгляд в сторону и уставился на два желтых глаза. Пес, целый и невредимый, каким-то немыслимым чудом оказался на столе. Винченцо оттолкнул от себя Арабеллу и стал наводить автомат на собаку, но Топор не дал второго шанса врагу. Ощерив клыки, пес толкнул бандита лапами в грудь и своим весом повалил его долговязое тело на пол. Винченцо попытался приподняться, но челюсти собаки сомкнулись на его горле и припечатали голову бандита к полу. Автомат полетел в сторону и упал у ног Броуди. Глаза пса горели адским огнем, и Винченцо почувствовал, как Топор напрягся, готовясь рвануть головой, раздирая зубами человеческую глотку. Вероятно, Топор так бы и сделал, если бы его не остановил голос Арабеллы:

– Топор, не надо... Отпусти его...

Даже Брехун от изумления раскрыл рот. Удивительное дело, но пес разомкнул челюсти и покорно отступил от побелевшего, как полотно, Винченцо. Броуди поднял с пола автомат непослушными руками, и, стараясь держать оружие поуверенней, навел его на бандитов:

– Убирайтесь из моего дома. Сейчас же!

Брехуну не нужно было повторять дважды. Он проворно поднялся на ноги, подскочил к напарнику и как безвольную куклу, поднял его с пола, подставил плечо и вместе с ним попятился через коридор к выходу. Винченцо до сих пор находился в невменяемом состоянии. Его голова мелко тряслась, а ноги, вяло переступая, волочились по полу. Топор в довершение еще раз рыкнул, и от испуга Брехун, не удержавшись на ногах, вывалился вместе со своим товарищем на улицу, а пес отошел к Арабелле и, усевшись возле нее на пол, подставил свою голову под детскую руку. Девочка опустила ладонь на его широкий лоб и взлохматила жесткую шерсть пса пальцами:

– Молодец, Топор... Хороший пес...

Брехун и Винченцо, пошатываясь, брели по мокрым от растаявшего снега улицам Рено. Оба, едва оклемавшись от пережитого, были озабочены только тем, что им предстоит сказать Мордино. Память об ужасном псе все еще вызывала у них судорогу, но Мордино казался им не меньшим зверем:

– Что скажем босу, Вини?

– Не знаю, Брехун... Хоть беги из города. Если бы не эта псина!

– Да уж..., – Брехун призадумался. – А знаешь! Этому Броуди все равно несдобровать. Не жить ему на этом свете, как пить дать.

– Ты прав, бос так просто его не оставит в покое. А из его шавки ковер сделает!

Настроение у обоих немного поднялось, и они бодрее зашагали на свет городских огней, стремясь поскорее добраться до клуба "Десперадо", получить по заслугам за проваленное задание, а затем принять участие в неминуемой расправе над дерзким семейством. Чем ближе они подходили к центру города, тем заметней становилась странная суета на улицах. Впереди послышалась стрельба, а на стены домов падали отсветы чего-то более яркого и живого, чем обычный свет ночных фонарей. Миновав последний квартал, бандиты застыли, как вкопанные...

Клуб "Десперадо" пылал. Из окон верхнего этажа вырывалось пламя, выдавливая в ночь клубы белесого дыма, а выломанные двери парадного входа сиротливо валялись в стороне, не выдержав потока покидающих заведение посетителей. Внутри здания слышалась беспорядочная стрельба. На отдельные пистолетные выстрелы и рваные очереди из автоматов отвечал грозный вой какого-то могучего оружия.

Винченцо поймал за куртку пробегающую мимо проститутку, прижал ее к стене дома и стал выспрашивать:

– Что случилось, цыпа? Какого хре...

Девица испуганно обернулась на горящий клуб и сбивчиво пролепетала:

– Говорят, странный человек пришел из пустоши! Вооружен до зубов. Видели, как он самого Мордино выкинул прямо из окна второго этажа. Внутри клуба настоящий ад! Боевиков Мордино вырезают всех до одного, да и тем, кто попался под горячую руку, несладко пришлось, – проститутка подозрительно уставилась на друзей: – А вы кто? Уж не ребятки ли старика Мордино?

Брехун поторопился возразить:

– Да нет, что ты, детка! Просто интересуемся, кто подпалил клуб, вот и все.

Винченцо отпустил женщину и потащил Брехуна за собой в темный переулок:

– Видать и вправду пора линять из города. Сначала эта собака, а теперь вот это. Что думаешь?

Брехун закивал, косясь на пожар:

– И то верно, Вини. Пора уносить ноги...

Напарники последний раз оглянулись на пылающий клуб и растворились в темном переулке. Плутая по задворкам и трущобам, они направились к границе города. Стрельба в "Десперадо" утихла, и из здания на улицу вышел облаченный в доспехи человек. Обильные пятна крови, покрывавшие нагрудник его доспеха и дымящееся оружие в его руках говорили о том, что именно он и был тем странником, разгромившим семью Мордино. Человек озирался по сторонам, будто выискивал кого-то на опустевших улицах. Не обнаружив того, кого искал, человек хрипло крикнул во все горло:

– Топор! – незнакомец прислушался, надеясь услышать отклик и, не дождавшись его, зло выругался: – Куда делась эта блохастая псина? Найду – зажарю на ужин...

Но в замершем от страха городе его слова отдавались лишь пустым эхом. Человек в сердцах пнул труп какого-то бедолаги у входа в клуб и, взвалив на плечи набитый чем-то рюкзак, поплелся по обезлюдившей улице к стоянке на окраине города, где была припаркована его машина...

6. ИСТОРИЯ ЧЕРНОГО ЧЕЛОВЕКА.

Война прокатилась по планете всеразрушающим ураганом. Едва ли на земле существовал уголок, где природа осталась неприкосновенной и ее обитатели не испытали на себе смертельное дыхание всемирного пожара. Со времени ста тысяч солнц минуло не так уж много времени и массы пепла еще не успели пролиться на землю с дождями, а радиация еще не рассеялась, впитавшись глубоко в почву и заставляя светиться в ночи призрачные города. Жизнь не исчезла. Она приспосабливалась к ужасающим условиям, иногда являя нечто, что в былые времена назвали бы дьявольским порождением. О нет, речь не идет об изуродованных ядами и радиацией существах, влачащих свою жалкую полужизнь, взывающую всем своим естеством к милосердной смерти, хотя и о них будет упомянуто в этой истории. Разум – творец бесконечного числа лиц в одном человеческом – рождал в подобных условиях нечто ужасное и дикое, несмотря на человеческую внешность. Одним из подобных дьяволов в человеческом обличии и был Черный человек. Его настоящее имя доподлинно неизвестно, а это прозвище он получил много лет спустя от людей, не подозревавших, как точно оно отражало некогда цельную сущность этого человека.

Когда цивилизация погибла, а перед оставшимися в живых людьми встали насущные вопросы выживания в отравленном мире, закон сильного играл решающую роль. Попирая кости умерших, втаптывая в пепел тела слабых, на вершину нового социума взбирались такие, как Черный человек. Они прогрызали себе дорогу зубами, устилая свой путь трупами, они брали все, чего не пожелали, они насиловали и убивали, и никто не смел становиться у них на дороге. Свирепые банды, сколоченные этими самозваными королями новой Земли, вымуштрованные жесточайшей дисциплиной, колесили по великой пустоши, грабя и разоряя нарождающиеся ростки нового человеческого общества. Иногда на их пути становились смельчаки. Неважно, были ли это понуждаемые личной местью или жаждой справедливости одиночки, или дерзнувшие сопротивляться целые поселения – конец был всегда один: жестокая схватка и дьявольский смех победителя, радующегося новым шрамам на собственном теле. Бесконечные вереницы убитых, сожженных и распятых жертв безвозвратно уродовали разум Черного человека, а искусные врачи – наследники былой высокоразвитой науки и технологии – уродовали его тело. Кибернетические имплантанты, титановые протезы, усилители мышц, защитные бронепластины и компьютеризированные органы все больше превращали Черного человека в машину, постепенно лишая человеческого облика. Страшные боли терзали его тело, и только во все более жестоких сражениях он находил убежище от этой боли, да еще в наркотиках, которые периодически впрыскивал в его кровь имплантированный в тело автомат. Человека не стало. Человеческая сущность исчезла – осталась только квинтэссенция черной злобы, невероятной боли, питающей жестокость, и стального каркаса, на котором трепыхались, скрытые под искусственной броней, изъязвленные наркотиком больные органы.

Однажды случилось так, что героям, отстаивающим свои дома и свои жизни, наконец-то сопутствовала удача. Произошло это на пограничных землях, где сами условия опасного соседства с зараженными территориями воспитали в людях несгибаемую волю и мужество, ни в чем не уступающие злобе и ярости Черного человека. Много защитников полегло в том сражении, но банда Черного человека перестала существовать. Сам он бежал и, спасаясь от преследования, затерялся в проклятых землях. Когда силы его полуискусственного организма были на исходе, а дорогу назад изгладили ветры, он наконец-то столкнулся со своей судьбой.

В глубине отравленных территорий, укрытый мраком никогда не светлеющего неба, лежал Город Отрицающих Совершенство. Со времен ужасной войны в нем жили изуродованные радиацией и ядами приспособившиеся к сумрачной жизни люди. Хотя людьми их было сложно назвать из-за их облика. Они ненавидели чужаков, а в особенности тех, кто совершенством своей плоти разительно отличался от их уродства. Сами они не пытались выйти за пределы добровольно организованной резервации, живя замкнутой общиной. Там, где вымереть популяции не дает многообразие генотипа, здесь свою лепту вносила непредсказуемая длань жесткого излучения, которая от случая к случаю взбалтывала цепочки ДНК как ей вздумается, порождая существ уже вовсе не похожих на человека. Кто не был способен жить – умирал без сожаления со стороны окружающих. К его судьбе были безразличны – такова была воля великого Атома. Кто выживал – вливался в странное общество изуродованных мутациями людей.

Когда Черный человек появился на окраине поселения Отрицающих, то навстречу ему никто не вышел. Причиной тому было событие, потрясшее всех жителей общины. У одной из женщин родился ребенок. Самый обычный ребенок: мальчик с голубыми глазами, розовощекий и сучащий пухлыми ножками и ручками. Прелестное дитя – идеал, которого могли бы только желать всякий нормальный отец и мать. Но не в поселении Отрицающих. Такое совершенство оскорбляло их. Для них этот ребенок был воплощением всех тех бед, которые приключились с ними, он был символом того, что они старались забыть, отчего отреклись. Им было невдомек, что ненормальность ребенка была сокрыта внутри. Его мозг был пуст и невосприимчив к знаниям, и он взирал на мир пустым взглядом. Но внешняя нормальность в своем ярчайшем проявлении резала их покрытые бельмами глаза, а задорный детский крик терзал деформированные ушные раковины. Подспудно копившаяся в них тщательно скрываемая зависть могла дать пагубные ростки, и старейшины города немедля отняли дитя у родителей, и решили публично избавиться от этого символа совершенства.

На самом краю города стояла старая паровая машина. Ее называли не иначе, как Машина Правосудия. Помесь камнедробилки, жерновов и измельчителя силоса, она служила единственным инструментом правосудия и, как ни странно, милосердия. В ней исчезали те, кто не вынес бремени жизни, или те, кто преступил нехитрые законы общины, или же те, кто по неосторожности забрел в Город Отрицающих извне. Жертва попадала в ужасный зев, вооруженный зубьями, ножами и цепами, и превращалась во внутренностях механического палача всего лишь в неполное ведро питательной смеси, которую затем скармливали свиньям.

Черный человек шел по опустевшему городу и вдалеке слышал все нарастающий многоголосый гул. Все жители города собрались вокруг Машины Правосудия, а палачи укрепляли на ленточном транспортере тельце кричащего ребенка. Машина пыхтела паром и гудела разожженной топкой. Цилиндры вхолостую вращали муфты, готовые тут же, как только пусковой рычаг опустится в нужное положение, привести в действие ужасный механизм, который обрезиненным языком конвейерной ленты бросит беззащитное тельце в ужасный зев. Черный человек взирал из толпы изуродованных существ на это дикое действо. Своим иссеченным ужасными шрамами и ожогами лицом он мало чем отличался от окружающих его жителей города и поэтому никто не обратил на него внимания. В последнее время он думал, что уже ничто не сможет в этом мире поразить его, удивить или хотя бы зажечь слабую искорку интереса. Но этот контраст беззащитного ребенка и толпы чудовищ, готовящихся растерзать его, даже Черного человека, повидавшего всякое, поразил до самой глубины темной души. Нет, он не испытывал чувства ужаса или жалости. Такие эмоции уже давно были ему неведомы. За свою жизнь он уже и не помнил, сколько убил вот таких же беспомощных младенцев вместе с их матерями и отцами. Его задевал сам факт того, что столь уродливые и никчемные, с его точки зрения, жители города посягнули на идеал. Это претило ему лишь потому, что сам себя он относил к владыкам мира, он считал себя все еще человеком, хотя таковым уже давно и не был, а проявления и порождения уродства считал недостойными даже касаться настоящего человеческого существа.

И когда палач потянулся к рычагу машины, намереваясь привести ее в действие, из толпы, свистя в воздухе, вылетел длинный кинжал и вонзился в его уродливый череп. Пробив трухлявые кости насквозь, клинок с отчетливым металлическим звуком дзенькнул острием о поверхность машины, и палач, повиснув на рычаге, сполз на землю. Рычаг заскрежетал, и паровой двигатель привел в действие конвейер. Зубья в чреве машины завращались, жернова застучали, и кричащий сверток медленно пополз в заляпанный кровью зев.

Черный человек был вне себя от ярости. Судьба посмела шутить с ним? Этому не бывать! Он не обращал внимания на кинувшихся к нему со всех сторон жителей города. Они ковыляли, ползли, карачились и извивались, пытаясь окружить его, задавить массой своих уродливых тел, задушить и разорвать на части своим примитивным оружием. Черный человек лишь сжал свои ладони в жесткие кулаки, и по всему его бронированному телу прошла судорога. Взрезая одежду, на его запястьях, бедрах, щиколотках и плечах с лязгом появлялись острые лезвия – части его самого, облаченного в панцирь из гибкой брони совершенного воина. Он превратился в молоха, ощетинившегося стальными шипами. Лишь стоило ему волчком закружиться посреди наседающей толпы, как ошметки отсеченного мяса засыпали землю у его ног, погрузившись в лужи крови. Каждый рубящий удар руки вспарывал, дробил и расчленял тела нападавших. Словно сквозь масло, не ведая ни малейшего сопротивления, Черный человек несся к пыхтящей машине, оставляя позади себя корчащуюся и стонущую тропу покалеченных.

Оказавшись возле машины, он понял, что уже не успевает ни дотянуться до рычага, ни освободить ребенка от сдерживающих его кожаных ремней. Мальчик повернул к нему свое лицо и время вдруг застыло. Их взгляды встретились. Глаза ребенка, поначалу показавшиеся совершенно пустыми, внезапно протаяли осмысленной глубиной и засияли непостижимой мудростью. Этот взгляд добрался лучом света до самых темных глубин черной души. Он шарил внутри, касаясь боли, страха, ненависти и ужаса. Уцепиться было не за что. Добродетели не было в этом сосредоточении зла.

– Так зачем же ты это делаешь? – вопрошали глаза. – Чего ты хочешь? Зачем ты живешь, какова цель твоего бытия?

Черный человек не смог ответить на эти вопросы, и время вновь понеслось вскачь. Жернова избавились от сковывающего их ступора и с удвоенной энергией принялись со свистом кромсать воздух, все ближе подбираясь к ребенку. Черный человек попытался отвести свои глаза от детских глаз и не смог. Его оправленная в металл рука поднялась и стремглав погрузилась в зев с мечущимися ножами. С дикий скрежетом ножи принялись кромсать металл, сминать и раздирать его на части, рассекая скрытую под ним плоть до самой кости. Черный человек дернулся, и вот уже все его предплечье оказалось внутри машины. Жернова изжевали обрубок его руки, а он все еще неотрывно смотрел в глаза ребенка, не помышляя о боли. А была ли боль? Чуткий автомат, вживленный в его тело, впрыскивал в кровь все новые дозы наркотика, но они вытекали вместе с потоком крови. Перемолотая рука перестала быть единым целым, и зубья вгрызлись в плечо, наткнулись на титан имплантанта, заскрипели в напряжении и, сдавшись перед твердостью этого металла, заклинили. Машина в бессильной злобе запыхтела, исходя паром и разбрасывая из топки снопы искр. Натужно заскрипели муфты, приводные ремни лопнули и бесконечный утробный скрежет возвестил о кончине адского механизма.

Глаза ребенка внезапно сверкнули огоньками, а на детском личике расцвела улыбка, как будто сам Господь поманил Черного человека в неведомую даль. Покрытое шрамами лицо дернулось, наверное, впервые пытаясь воспроизвести чуждую самой его природе частичку доброты, но и только. Вздрогнув всем телом, Черный человек внезапно обмяк и недвижно повис на транспортере. Его глаза остекленели. Он умер. Как будто дожидаясь этого момента, впервые за долгое время хляби небесные разверзлись, и с небес полился поток черного дождя, смывающий с небес тучи сажи. Громыхнула молния. Ветвистый разряд вонзился в шипящие паром от окропляющих горячий металл капель бока Машины Правосудия, и люди в панике стали разбегаться, видя в этом знамении предвестье небесной кары. Простыня, которой был укрыт младенец, напиталась сажей и почернела. Мальчик молча лежал, лишь слабо шевеля под материей ногами и руками. Он отвернулся от застывшего лица своего спасителя и теперь вслушивался в шум дождя.