Текст книги "Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945."

Автор книги: Артем Драбкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Вот так мы и воевали.

Если сравнивать по потерям, то мы их несли всегда больше, чем немцы. И в воздушных боях, и от огня зенитной артиллерии. Просто потому, что нам нельзя было ни выбирать, ни убегать. Тут уж изворачивайся как можешь, но убегать не смей.

– Ну, мне все понятно, но уж больно кроваво нам победа досталась.

– А ты как думал?! Уж поверь, мы своей крови пролили немало.

Честно сказать, я иногда логики действий немецких летчиков вообще не понимал. Представь, вот ходит наша шестерка, патрулирует район, на 3000 метров. Пункт наведении докладывает: «Сокол», внимание, к вам на 3500 подходит восьмерка «мессеров». Ясно, и мы боевым разворотом уже на 4000. Восьмерка «мессеров» подошла, а мы уже выше их. Что делать немцам? Надо, конечно, с нами бой принимать,' но тогда придется драться на «горизонталях», потому как, атакуя на вертикальном маневре, они скорость потеряют. А что делали немцы? Форсаж, пикирование и в сторону – набирать высоту. Пока они ее набирают, нас пункт наведения уже перенацеливает: «Внимание! Подходят две девятки «Юнкерсов-88»! Немедленно атакуйте!» Мы в пикировании на «юнкерсы». «Юнкер-сы», видя, что на них в атаку идут советские истребители, тут же избавляются от бомб, разворачиваются и на форсаже «домой». Бомбометание сорвано. Мы за «юн-керсами», они от нас. Оглядываемся, а «мессера» уже сзади и выше нас, тоже пикируют, гонятся, но за нами. Догоняют. Та-ак... Хоть и хочется сбить «юнкерс», но дуриком погибать из-за этого не стоит. Боевой разворот, и заходим на «мессеры» в лоб. Они, не принимая нашу атаку, уходят кабрированием. На этом все заканчивается.

Приземляемся довольные страшно: «Ну, мужики, как мы немцев шуганули?! Лихо?! Лихо!» Я потом думаю – ну, ладно, мы налет сорвали, а для чего немцы прилетали? Ну какой смысл был в этом вылете?

– Кстати, насчет экипировки, как у нас со снабжением летчиков дела обстояли?

– Да по-всякому. В принципе неплохо, но не шиковали. Иногда самому надо было покрутиться, чтобы положенное получить.

– Комбинезоны какие использовали?

– Да все, и летний, и зимний, и демисезонный.

–  И в зимнем летали? Он разве подвижность не ограничивал?

–  Бывало, летали и в зимнем. Подвижность он, конечно, ограничивал, но тут кабина «яка» выручала. В «яке» особо сильно корпусом вертеть не надо, обзор и без этого хороший, ты, главное, головой крути.

Потом завели меховые куртки, это поудобнее комбинезона.

Летом, в жару, часто вообще летали без комбинезона – шлем, очки, перчатки и обычная форма – «х/б» гимнастерка, шаровары. Все. На ногах сапоги, когда хромовые или яловые, а когда и обычная «кирза». Что есть, то и выдадут. Зимой – унты.

–  Как вы сбили свой «мессер» и два «лаптежни-ка», я узнал. А как вы сбили третий Ю-87?

–  Там совсем просто получилось. Было это уже во время Львовской операции. Мы возвращались с задания, сопровождали штурмовиков «домой». А нам навстречу девятка «лаптежников», тоже возвращались с задания. Без прикрытия. У нас приказ строжайший – при сопровождении ударных машин истребителям прикрытия запрещается отвлекаться на выполнение других задач, в том числе и на атаку вражеских бомбардировщиков. Вот смотрим мы на эти Ю-87, «облизываемся». А последний в девятке «юнкерс» сильно отстал от строя – видно, был подбит над целью. Уж такой случай упустить было бы совсем непростительно. Мой комэск мне и скомандовал: «Кожемяко, атакуй отставшего! Только быстро!» Ну, мне два раза приказывать было не надо. Газ, спикировал, поднырнул снизу, сблизился, дал очередь по кабине немца и опять в строй. На все ушла одна минута.

–  Ю-87 было легко сбить?

–  Все сбить легко, если зашел правильно и стреляешь правильно. Это же правило относится и к Ю-87. Если начнешь по нему абы как стрелять, то не собьешь – «лаптежник» хорошо забронирован был, планер очень прочный. Живучий самолет.

При правильно организованной атаке никто не устоит. Например, ты знаешь, что в нашем полку сбили реактивный самолет Ме-262?

Рассказываю. Первый раз этот «мессер» я увидел так – я был в дежурной паре, а он прошел над нашим аэродромом. Мы тогда стояли километрах в 25 от Берлина. Он пролетел над нашим аэродромом и буквально на глазах у нас стал штурмовать автостраду Бреслау – Берлин. (А движение на ней было интенсивным – готовилась Берлинская операция.) Наделал он там дел – дым, пожар, взрывы боеприпасов. Потом на штурмовку этой автострады реактивный «мессер» стал летать постоянно, раз в два-три дня, совершенно не обращая внимания ни на наш аэродром, ни на наши истребители. Кроме того, этот немец летал и с пропагандистской целью – бросал листовки с обращением Гитлера в окруженные нашими войсками Бреслау и Шпандау (которые к этому времени были в нашем глубоком тылу). Текст этих листовок был примерно такой (нам переводили): «Герои Великой Германии – не сдавайтесь, держитесь! Осталось совсем немного времени, когда я применю новейшее оружие и мы разобьем большевистские орды! Знак правдивости моих слов – этот новейший самолет! Скоро у нас таких будут тысячи! Держитесь – победа близка!» (Эти города и держались. Они были уже в плотной осаде, а в них трамваи ходили, заводы работали.)

Надоел этот реактивный нашим так, что от командования нашей Воздушной армии поступил приказ сбить его любой ценой, вплоть до тарана. Сказать легко, а ты попробуй, когда у него скорость за 800. От нас же он получил прозвище «стервятник». Как только кто скажет «стервятник», все сразу понимали, о чем идет речь.

Сбили его, можно сказать, случайно. Немец просто расслабился. Он настолько презрительно относился к нашим самолетам, что это его и подвело. Была у немецкого летчика привычка – как атаку сделает (а он больше всего любил колонны с горючим), так становится в крен и обязательно сделает кружок – полюбоваться своей работой. Этот кружок получается на скорости где-то 400 км/час. Вот расстрелял он очередную колонну, начал делать традиционный кружок, наклонил самолет и проморгал взлетевшую с нашего аэродрома шестерку «яков», которыми командовал комэск Кузнецов [Кузнецов Иван Александрович, капитан. Воевал в составе 107-го гиап (867-го иап) и 85-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 216 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 10 самолетов лично и 1 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (четырежды), Александра Невского, Отечественной войны 1-й ст. и 2-й ст., Красной Звезды (дважды), медалями]. Вообще-то эти «яки» шли в прикрытии шестерки штурмовиков, но поскольку немец был хорошо виден с нашего аэродрома, то командир полка тут же взлетевшие истребители по рации перенацелил: «Ребята! Бей «стервятника» над автострадой!»

Они его клещами атаковали. По науке, правильно. И начали поливать со всех сторон. Увидел их немец, а поздно! Хотя попытался уйти, и почти удачно. И вроде бы даже оторвался, пошел на Чехословакию, и наши думали, что уже все – не догонят. Но тут смотрят – немец вниз и садится «на живот». Значит, попали. Прилетели на аэродром, доложили, что сбили реактивный «мессер», но кто конкретно сбил, совершенно непонятно. Стреляли все. Тут шансы на попадание у всех одинаковы, и у «стариков», и у желторотиков (в этой шестерке были как опытные летчики, так и не очень – например, у одного из летчиков это был только второй боевой вылет). Комполка об успехе доложил в дивизию, дивизия – в армию, армия – в Москву. Из Москвы тут же последовал приказ – выделить инженера полка, необходимое количество машин, охрану и снять с этого «мессера» все, что только можно! Взяли два «ЗИСа», взвод автоматчиков, техсостава сколько надо и поехали к сбитому.

На месте обнаружили самолет, а невдалеке и труп летчика. Выяснилось, что во время боя схлопотал «мессер» снаряд в кабину. Видимо, этим снарядом летчик был серьезно ранен. Сил посадить самолет и даже выбраться из кабины у него хватило. Сил хватило даже на то, чтобы как-то пройти несколько сот метров, до небольшой речушки. А на берегу, похоже, потерял сознание и от потери крови умер. На трупе нашли и документы, по которым установили, что этот летчик был заводским летчиком-испытателем фирмы «Мессершмитт». (В Братиславе был завод по производству реактивных истребителей, с аэродрома этого завода летал и сбитый «мессер».) С «мессером» наши работали день и ночь, сняли все, вплоть до мотогондол с моторами. Потом прилетела пара Ли-2, и все, что было снято, они увезли в Москву. Ну, а вскоре наши войска взяли Братиславу, так там, на заводе Мессершмитта, нам досталось и несколько совершенно неповрежденных реактивных истребителей.

—  Как засчитывались сбитые?

– Да по-всякому. Если я его сбил, а он загорелся и упал, я должен посмотреть место, где произошло падение, отметить его и время падения на карте. Если летчиков в группе несколько, то они подтверждают сбитого. Потом запрашивают наземные войска. Если наземные войска падение подтверждали, сбитого засчитывали обязательно. Если я сбивал в одиночку, тогда на место падения посылали человека (офицера или старшину). Он наземные войска расспрашивал, обломки находил.

К концу войны сбитых стали засчитывать по фотоки-нопулемету. У нас ФКП стояли с начала 1944 года. Прилетаешь и говоришь: «Сбил». Пленку смотрят: «Ну и где же ты его сбил? Нет ничего». Раз на пленке нет – значит, не сбил. Или наоборот: «Вот он! Подтверждаем!»

–  По подтверждению ведомого могли засчитать? Там летали парой, ФКП самолеты не оборудованы, ведущий сбил – ведомый подтвердил.

–  Могли засчитать, но далеко не всегда. Там от человека все зависело. Если летчик проверенный, испытанный боец, то засчитывали, а если имеет славу балабола и болтуна (а такие были, чего таить?) – не засчитают.

—   Были случаи, когда сбитых приписывали?

–  Были. Не часто, но бывало. Причины таких приписок могли быть самыми разными.

Такой случай был. На Сандомирском плацдарме. Полетел я с одним замкомэска на «свободную охоту» парой. Этот замкомэска был опытным летчиком, давно воевал и по количеству сбитых вплотную подошел к тому, чтобы претендовать на Героя Советского Союза. Ладно, подвесили бомбы, полетели. От бомбились удачно и уже шли обратно, как нам навстречу пара «мессеров» (тоже, видать, шли домой). Сошлись мы с ними на лобовой, потом встали в вираж, раз-два крутанулись и разошлись. Все нормально, но на докладе этот замкомэска заявляет: «Я «мессер» сбил!» Я ему: «Где же сбил?! Ничего ты не сбил!» Разругались мы с ним страшно! («По матери» друг дружку крыли!.. ) Потом узнаю, что ему этого якобы сбитого «мессера» все-таки зачли! И все для того, чтобы командование полка могло подать документы на присвоение ему звания Героя Советского Союза! (Чем больше в полку Героев, тем престижнее.) И подали! Только ему эта приписка все равно впрок не пошла. Суть человеческую не упрячешь. Он был дебошир, по пьяни подрался, получился шумный скандал – в общем, его представление на звание Героя командование Воздушной армии «завернуло». И после войны его быстро из рядов ВВС уволили. За дебоши и пьянку.

Иногда со сбитыми могли и смухлевать. Там пошлют старшину, чтобы он у наземных частей сбитого подтвердил, а он определит, что упал сбитый на стыке частей. Так он и у тех справку возьмет, что мы сбили, и у других. И выходит, что сбили мы не один самолет, а два. Бывало такое... Но этим не злоупотребляли. Поймают – позора не оберешься, а то и «дело» заведут. Запросто. Мухлевали (чего там говорить), но не часто и осторожно.

—  Самолеты ремонтировали качественно?

– Зависело от обстановки. На полевых аэродромах все делалось быстро. Если пробоина, то в перерывах между вылетами – эмалит, перкаль – тяп-ляп, готово!

Основной ремонт был ночами, именно тогда ремонтировали двигатели.

Ну, а во время оперативных пауз уже приводили машины в полный порядок: переборка, подкраска.

– На сколько боевых вылетов хватало истребителя?

– Черт его знает! Не могу сказать точно. У нас свои машины появились только к концу войны. Обычно летали на том истребителе, который исправен. Я мог четыре боевых вылета за день сделать и все четыре на разных истребителях. Хотя помню, что комполка как-то взял себе новый истребитель, так эта машина года два продержалась. На ней ведь летали не часто.

—  Как распределялись новые машины между летчиками?

–  Зависимость простая – чем опытнее летчик, тем шанс получить новую машину у него выше. Молодняк на новых машинах не летал – слишком велик риск по-дурному потерять новую машину. (Проще говоря – собьют молодого, и новый истребитель пропадет без всякой пользы.)

–   Бывало ли такое, что при невыполнении штурмовиками боевой задачи истребителям прикрытия боевой вылет не засчитывался?

–   Нет. Одно время было, что истребителям прикрытия не засчитывали боевой вылет, если не было встречи с воздушным противником. Но это быстро отменили. Зенитный огонь, он ведь никуда не девался.

–  Сколько боевых вылетов вы делали за день?

– Ну, у меня бывало и по четыре. Помню, под Запорожьем были сильные бои. Был у меня тогда день, когда я сделал четыре боевых вылета, и все четыре с воздушными боями. Причем с настоящими боями, в которых крутился с «мессерами» минут по 15—20 в каждом. И почти без перерыва между вылетами. Только приземлюсь, а мне с ведомым мой комэск Соколов уже кричит: «Иван, садитесь в «Виллис»! Быстро в соседнюю эскадрилью – там пара готовых к вылету истребителей! Вон «илы» уже взлетают. Догоняйте!» Мы на машину, бегом заскакивали в самолеты и догоняли «илы» уже в воздухе.

Так вот, после четвертого вылета я даже не понял, как приземлился, помрачение какое-то наступило. Вроде помню, я еще в воздухе, потом как провал, и я уже по полосе качусь. Как садился, не помню совершенно. После посадки отдышался, кое-как выполз из кабины, подошел к комэску и сказал: «Я больше не полечу! Все, сил нет! Земли не вижу!» Он посмотрел: «Отдыхай». И сразу распорядился, чтобы меня покормили, а потом выделил машину, чтобы меня отвезли в деревню, где мы располагались. Больше я в этот день не летал.

—  А вот немецкие летчики-истребители пишут в своих мемуарах, что делали до восьми боевых вылетов в день, и все с воздушным боем. Один так даже написал, что тринадцать вылетов за день сделал. На ваш взгляд, это реально?

–  Вопрос: что считать воздушным боем? Если вот это обычное немецкое «покрутился – один раз атаковал – убежал» считать воздушным боем, то почему бы и нет. Так можно и восемь раз за день слетать. Сил хватит.

–  Какой была обычная и максимальная продолжительность воздушного боя?

–  В 1943-м обычно 10—20 минут, максимум до получаса. Надо сказать, что после вылета, с 30 минутами воздушного боя, скорее всего, ты второй раз уже никуда не полетишь. У тебя просто сил не хватит. Так что если в немецких мемуарах тебе будут говорить, что проводили в день по восемь боев, в каждом из которых гонялись с нашими истребителями хотя бы минут по 10, то можешь смело считать это образцом 100%-ного трепа.

Дальше, с каждым годом войны, продолжительность воздушного боя сокращалась. И под конец немцы вообще перестали вступать в затяжные воздушные бои.

—  Как вы оцениваете немецкий самолет-истребитель «Мессершмитт-109Г»?

–     Высоко оцениваю. «Мессершмитт Ме-109Г» очень хорош. Классный был истребитель. По скорости и на «вертикали» он наши «яки» превосходил. Не подавляюще, немного, но превосходил. Очень динамичный. Честно скажу: я всю войну мечтал воевать именно на таком истребителе – быстром и превосходящем всех на «вертикали». Но не получилось.

—  Пятиточечный (с пушками в плоскостях) Ме-109Г встречался часто? Вел ли он маневренные бои?

– Встречался редко. Точнее, одно время их появилось довольно много, чуть ли не каждый второй «мессер» был трехпушечным. Но эти самолеты продержались на фронте совсем немного, месяца три, а потом так же быстро исчезли, мало их стало. Основной вариант «мессера» – трехточечный. На мой взгляд, пятиточечный «мессер» был чистым «охотником», для маневренного боя он совершенно не годился. Точнее, вначале эти «мессера» пробовали вести маневренные бои, но потом перестали. Он немного уступал «якам» на «вертикали» и сильно уступал на вираже. Спикировал-отстрелялся-убежал – вот весь его бой. Если же пятиточечный затягивали в маневренный бой, то шансов уцелеть у немецкого летчика было немного. Пятиточечный явно перетяжелен, три пушки для «мессера» – это многовато.

–  Какую-нибудь еще особенность Ме-109Г вы могли бы отметить?

–  Надо сказать, что было у «мессера» еще одно крайне положительное качество – он был способен одинаково хорошо вести бой как с «яками» на 2000 метров, так и с «аэрокобрами» на 6000 метров. Так вот эта способность дорогого стоит. Тут, конечно, «як» и «аэрокобра» уступали. «Мессер» по высотности был универсал. У нас вот таким универсалом был Ла-5.

–  Ну, с одной стороны, на 90% высотная универсальность Ме-109Г – это заслуга двигателя «даймлер-бенц». С другой стороны, может, эта высотная универсальность «мессера» и подводила его при встречах с машинами высотно-специали-зированными, «заточенными» на бой на каком-нибудь одном, строго определенном диапазоне высот. Вот вы знаете, что г. Баркхорн (ас люфтваффе № 2 по результативности—301 сбитый) на вопрос: какой истребитель Второй мировой войны он считает лучшим? – ответил так: «На больших высотах Р-51 «мустанг», на малых – Як-9». Удивлены?

–  Удивлен. Сильно. Я бы Як-9 так высоко не оценил. Хотя... Может, воюй я в кабине «мессера», то и на «як» я бы взглянул по-иному.

–  Как вы оцениваете вооружение Ме-109Г по сравнению с Як-1 ?

–  У «яка» вооружение посильнее – может быть, из-за этого немецкие летчики лобовых и не любили.

– Воттутвы ошибаетесь. У «яка» не может быть вооружение сильнее, хотя бы потому, что у Як-1 только один 12,7-мм пулемет УБС, а у Ме– 109Г – два   13-мм Мв-13.

– А-а... У немцев были слабенькие пулеметы. Только одно название, что «крупнокалиберный». Они нашу бронеспинку могли пробить только бронебойной пулей – простая не брала. Да что там бронеспинку, если «мессер» открывал огонь метров с 200—300, да под острым углом, то немецкая пулеметная пуля не могла пробить даже рубашки М-105-го – пробивала только капот. Бронестекло наше их пули тоже пробить не могли. Мое мнение о немецких пулеметах такое: они были более или менее эффективны только при стрельбе в упор. На мой взгляд, даже один УБС в бою стоил больше этих двух немецких пулеметов.

20-мм немецкая пушка, в отличие от пулеметов, была хорошая, мощная, не хуже нашей ШВАК.

– Меня удивило то, что вы считаете, «Мессер-шмитт-109» истребителем для маневренного боя. В настоящее время принято считать, что «мессер» как истребитель маневренного боя был посредственностью. Сейчас популярно считать, что Ме-109Г по своим ТТХ эффективное ведение маневренного боя не позволял, так как он был «охотником».

– Чушь! «Мессер» как истребитель маневренного боя был превосходен. Уж если и был тогда истребитель, созданный именно для маневренного боя, так это «мессер»! Скоростной, высокоманевренный (особенно на «вертикали»), высокодинамичный. Не знаю, как по всему остальному, но, если брать в расчет только скорость и маневренность, «мессер» для «собачьей свалки» был почти идеален. Другое дело, что большинство немецких летчиков этот вид боя откровенно не любили, и я до сих пор не могу понять почему.

Не знаю, что там немцам «не позволяло», но только не ТТХ «мессера». Уж поверь, я-то это знаю точно. На Курской дуге, помню, пару раз они нас в такие «карусели» затягивали – голова от верчения едва не отлетала, – так «мессера» вокруг нас крутились.

–  Потери от немецких «охотников» были большие?

–  У нас в полку – нет. Практически не было. У нас был чересчур опытный летный состав, чтобы так легко попадаться.

–  С «фокке-вульфами» ФВ-190 вы воздушные бои вели? Если да, то как вы оцениваете боевые качества этого самолета?

–  Я с «фоккерами» имел только одну встречу, уже в самом конце войны. Мы вели к Берлину шестерку штурмовиков. «Мы» – это четверка «яков». Шестерка «фок-керов» нас встретила на подходе к цели. Можно сказать, что они к нам агрессивности не проявили. Вроде попробовали к нам подойти – мы всей четверкой им навстречу. Они изобразили атаку, издалека по нам стрельнули, потом развернулись и на форсаже на кабрировании ушли. Мы вроде попробовали за ними погнаться, да куда там... Не догнали. В общем, не стали они нас атаковать.

Ну что могу сказать на основании единственной встречи? Немного. На мой взгляд, «фоккер» по скорости – аналогичен «мессеру» (по крайней мере, мы их не догнали), но сильнее вооружен. У «фоккера» очень сильное вооружение – четыре пушки – «Впереди не появляйся!». Стреляет – спереди огнем покрывался чуть ли не до консолей. А по маневру? На вираже, думаю, «як» с «фоккером» бы потягался. На «вертикали» – не знаю.

—  Вы в воздухе с «рамой» ФВ-189 встречались?

–  Пару раз. Эта «рама» – проститутка та еще. Ненавидели ее. Где «рама» появляется, то жди бомбардировщиков. «Рама» в воздухе долго не висела. Раз-два крутанется, а потом смывается. Только «рама» уйдет, тут же появляются бомбардировщики, «юнкерсы», «восемьдесят седьмые» или «восемьдесят восьмые».

—  ФВ-189 считался трудным самолетом для сбития?

–  Средним. Он вертлявый и с хорошей скоростью, где-то в четыреста с лишним.

Одну «раму» сбили у меня на глазах. Ее прикрывали парой «мессеров», а мы атаковали звеном. Одна наша пара атакой сверху связала боем «мессера», а мы, второй парой (я был ведомым), зашли на нее снизу. Мой ведущий атаковал ее РСами. Дал залп метров с 200, и один РС попал «раме» точно в балку. Буквально разрубил ее пополам. «Рама» рухнула там же, на переднем крае. Никто из нее не выпрыгнул.

– А какой из немецких бомбардировщиков считался самым трудносбиваемым?

– Хе-111. Очень прочный, и у него нет «мертвых зон». Все вокруг себя простреливал стрелками. Девятка «хейнкелей» идет – не подступиться!

Сразу после «хейнкеля» вторым поставлю Ю-88. Тоже очень прочный, довольно быстрый и с сильным оборонительным вооружением. Но у «юнкерса» уже есть «мертвая зона» (с хвоста). Правда, она небольшая, но есть.

– Что вы можете сказать о других типах истребителей советских ВВС – отечественного Ла-5 и ленд-лизовского американского Р-39 «аэрокобра»?

– Ла-5 был классным истребителем. Как истребитель вообще Ла-5 был сильнее «яка». В отличие от «яков» он, по крайней мере, не уступал «мессеру» ни по скорости, ни на «вертикали» (а то и превосходил), что меня не удивляло. С мощной двухрядной «звездой», стоявшей на «ла», другого результата, наверно, и быть не могло. Эта «звезда» была и повысотнее М-105. Оружие у «ла» посильнее – две пушки. Но взлет-посадка на «лавочкине» – не дай бог! Намного сложнее, чем на «яках». Кроме того, Ла-5 уступал «яку» на виражах.

«Аэрокобра» была хорошим истребителем, но в диапазоне высот 3—8 тысяч метров. Именно на этих высотах двигатель «кобры» выдавал максимальную мощность. На высоте 3 тысячи и ниже (где в основном и вели бои «яки») «кобра» была откровенным «утюгом». На этой высоте «як» «кобру» превосходил – он был и быстрее и маневреннее. «Аэрокобра» – тяжелый истребитель, и на малых высотах уступала «яку» (а значит, и «мессеру»).

Во время боев на Курской дуге «кобры» нашего корпуса поначалу занимали высоту 5 тысяч метров. Ходили на ней целыми днями, а немцы на эту высоту просто не шли. Оно и понятно – «мессера» ходят там, где штурмовики (а значит, и «яки»). Мы (как и полк, вооруженный «лавочкиными») вели тяжелейшие воздушные бои, потери несли большие, а «кобры» приземляются, и почти каждый доклад их летчиков: «Самолетов противника не было». Комкор бушевал: «Как не было?! А где «яки» и «лавочкины» немцев находят?!» «Аэрокобры» в то время сбивали только тех, кто от нас на высоту уходил. Вот так подлавливали они одиночных «мессеров», зажимали в клещи и сбивали. Потом командующий корпусом стал «кобрам» задачи ставить на малой высоте – 3 тысячи и ниже. И пошли у «кобр» потери, потому что на этой высоте маневренность «кобры» не сильно отличалась от маневренности штурмовика. Хорошо, что это произошло уже под занавес Курской битвы, а то потери у «кобр» были бы еще больше.

Выше 3 тысяч «аэрокобра» сильно прибавляла, а выше 4 тысяч преимущество от «яка» уже однозначно переходило к «аэрокобре».

–  Что за полк «аэрокобр» был в корпусе? Номер не помните? Странно, что нигде не встречается упоминание об этом.

–  Номера полка не помню. Этот полк был корпусу придан и формально в состав корпуса не входил. Но мы его все равно считали своим. Раз под командованием нашего комкора – значит, наш.

Помню, был один интересный бой. Хорошо помню, что он был, когда наши войска рвали немецкую оборону с Изюма на Барвинково. Так вот, в этом бою шестерка «мессеров» так зажала четверку «кобр», что «кобры» кинулись к нам под крыло, под защиту «яков». Я со своим звеном возвращался с задания, мы прикрывали четверку «илов» после штурмовки и на схватку «кобр» с «мессерами» наткнулись совершенно случайно. «Илы» шли метрах на 500—600, мы – как обычно: одна пара прикрывает замыкающий «ил», а я со своим ведомым метров на 400—500 м выше «илов». Летим и видим, как четверка «кобр» примерно на одной высоте с нашими «илами» пытается что-то «изобразить» на виражах, а шестерка «мессеров» «клюет» их сверху. Каким образом «мессерам» так удалось приопустить «кобры», я уже точно не помню, но к тому времени, как мы подлетели, «мессеры» инициативу уже захватили полностью. Но, видимо увлекшись атаками, «мессеры» нас проморгали, чем летчики «кобр» и воспользовались – дружненько, на форсаже рванули к нам, и просто пристроились в пеленг к нашим «илам». «Мессеры» за ними вдогонку, но тут уже я своим звеном атаковал их на встречно-пересекающихся курсах, чем полностью сорвал немцам преследование. Ну, а потом «илы» (и пристроившиеся к ним «кобры») вообще метров на 200 опустились. «Мессеры» еще пару-тройку атак сделали и отвалили – на малой высоте с «яками» на виражах крутиться дураков нет.

Так мы и пришли на свой аэродром – вылетели, прикрывая четверку, а вернулись, прикрывая восьмерку.

Вот в этом бою я и оценил, насколько наш «як» превосходит «кобру» на малой высоте. Отбивая «мессеров», я носился вокруг «кобр» чертом. Полное превосходство «яка» и по скорости, и по динамике разгона, и на боевом развороте. «Кобры» двигателями дымят, а толку никакого. Честно говоря, я в этом бою особой разницы между «коброй» и Ил-2 не увидел. «Утюги».

Мы, конечно, «гостей» угостили, накормили, но пока они не улетели, наши летчики их так ехидно подкалывали: «Ну что, на этот раз противник в воздухе все-таки был»?» (Вот это их постоянное «противника в воздухе не было» нам было хорошо известно. Ну, понятно: заберутся на 5000—6000 м, и кого же там найдешь?)

– То есть вы хотите сказать, что Як-7Б, да еще с двигателем М– 105ПА, полностью превзошел «аэрокобру»?!

– Да. Смотри: когда «кобры» кинулись к нам, то я на полном газу прошел над ними (правда, с небольшим пикированием), отбил пару немцев, увязавшихся за «кобрами», развернулся боевым разворотом и занял свое место в боевом порядке над «илами», почти одновременно (чуть-чуть позже) с «кобрами», которые пристроились к нашим «илам». А ведь «кобры» шли на «форсаже».

Понял, насколько по скорости и динамике «як» оказался сильнее?

Тут все решал двигатель. У «яка» маловысотный двигатель, отсюда и преимущество.

– А может, летчики на «кобрах» были неопытные, не могли от своих самолетов взять все, что можно?

– Нет, летчики были вполне опытные, ведь только шанс вырваться появился, тут же им воспользовались. Опять же, поступили разумно, когда не стали мешаться у нас под ногами, а просто пристроились к «илам». Нет, летчики «кобр» были опытные (на мой взгляд, даже чересчур, раз так самонадеянно ввязались с «мессерами» в бой на малой высоте, да еще и в меньшинстве).

—  Но бензин в баках ваших Як-7Б уже был «сто-октановый»?

– Да, «аэрокобровский».

–  Что вы можете сказать о специализации полков 11-й гиад? Известно, что 5-й гиап сбил намного больше, чем другие полки вашей дивизии. Значит ли это, что ему чаще ставились задачи другого плана? Или состав был опытнее?

–  И то, и то. 5-й гиап летал на Ла-5. Им задачи на «свободную охоту», на «расчистку воздуха» ставили намного чаще, чем нам.

И летчики в 5-м гиап были самые опытные, «молодняка» у них практически не было. Привилегированный был полк, пополнялся только летчиками с боевым опытом. Было так: приходит пополнение, так вначале себе отбирал летчиков 5-й гиап, а потом, что оставалось – нам, в 106-й и 107-й.

–  Какого бы известного летчика вашего авиаполка вы могли бы назвать своим учителем, про которого вы могли бы сказать, что он из вас сделал боевоголетчика?

–  Соколов Леня, мой комэск. Человек и летчик исключительно высоких качеств.

Он был по национальности татарин и до войны был инструктором аэроклуба в Казани.

Умный, в бою решительный и дерзкий, но в обычном общении спокойный, без всякой заносчивости. Очень хороший педагог. Из меня боевого летчика сделал именно он. И как командир, и в качестве примера для подражания.

–  Вообще интересно: как влияла личность командира полка, комэсков на характер подготовки, ведения боев и т. п.?

–  В плане боевой подготовки не сильно. План боевой подготовки, он для всех одинаковый, личность особо не проявишь.

В бою – тут тоже все от поставленной задачи зависит. Тут главное мастерство командира в том, насколько он умеет проявить инициативу в рамках поставленной задачи, и не больше.

Наш Соколов умел, и именно в рамках задачи, правильно расставить приоритеты.

Если надо «илы» прикрывать, то прикрывать так, чтобы ни одного не потерять. И именно прикрывать, а не гоняться за сбитыми.

–  У вас радиопозывные были в войну? Если были, то как часто менялись?

–  Позывные менялись часто, где-то раз в три месяца. Бывало, что в горячке боя новый позывной забывали, поэтому в бою мы часто обращались друг к другу по именам: «Иван! Колька! Гриша! Мишка!» Я помню только свой первый позывной – «Вьюн». Я был маленький, но очень шустрый и в бою, и по жизни. Опять же, в бою с «мессерами» покрутиться не боялся. Хорошо крутился. Я с этим позывным пролетал довольно долго, где-то полгода.

–  Ездили ли специально летчики на передовую?

–  Да, такое бывало. Отправляли молодых летчиков, группами по 4—5 человек, на дивизионный пункт наведения, чтобы посмотрели на местность, запомнили. Это облегчало ориентирование.

– Отправляли ли кого-то из летчиков временно в «наземные наводчики»?

– Нет. Авианаводчики были в специальной команде дивизионного подчинения, в полках таких команд не было. Мы, истребители, авианаводчиками пользовались не часто, вот «илы» – постоянно.