Текст книги "Синий Колодец"

Автор книги: Артем Маневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава двенадцатая

Ураган сорвал где-то ржавую крышу, швырнул на Стрелицу. Рыжая мокрая старая крыша – железный змей Ленки Овчинниковой.

Посвежела земля.

«Волга» готова отправиться в Новоселенск.

Антон Васильевич прощается со своим фронтовым другом. По этому случаю Степан Романович надел свое почти новое солдатское обмундирование с двумя орденами Славы, орденом Красной Звезды и разными медалями.

И Женя протягивает напряженную ладошку дяде Степану. Тот обнимает Женю и, звякнув всеми знаками отличия, целует в обе щеки.

Женин папа и Женя прощаются с Варварой Гавриловной, с Дусей, с Колей.

А Лене Овчинниковой Женя говорит:

– Гуляй здесь, Ленка. В Синем Колодце есть где гулять.

– Мне теперь не до гулянья, – отвечает Лена Овчинникова, – я стала начинающим писателем. Вернешься в Синий Колодец, почитаю тебе свои произведения… А пока бывай…

Мальчик Коля шмыгнул носом и решительно подошел к Жене. В одной руке у него две красивые титовки, в другой – два очень белых налива. Коля снова шмыгает носом и с трудом извлекает из кармана штанов темно-зеленый полосатый огурец.

Глубоко благодарная, Женя смущенно говорит:

– Спасибо.

Но Коля уже убежал.

«Волга» спешит в Новоселенск.

В воздухе душистая свежесть. Такая бывает лишь после дождя и только на лугах и полях России, населенных цветами и травами, каких нет больше нигде в мире.

Перед самым носом «Волги» проскочил заяц. Он стремительно пронес свое серое пружинистое тело с прижатыми к спине длинными ушами.

Женя с испуганной радостью крикнула: «Заяц!» Анисим Данилович Сурвилло подмигнул Жениному папе: мол, вот кого можно у нас встретить на самой обычной проселочной дороге среди светлого утра.

Лес сменился лугом, красноватым с белизной полем цветущей гречихи. Видно, как пчелы старательно, по-деловому кружат над гречихой, устраиваются на цветах, а другие пчелы, уже потрудившись, тяжело летят с гречишного поля.

Синеколодезная «Волга» остановилась у высокого четырехэтажного кирпичного здания с вывеской «Новоселенский райком КПСС».

Антон Васильевич сказал:

– Ты посиди, Женя, в машине, а мы через минуту вернемся.

– Может, и не через минуту, – сказал дядя Сурвилло, – может, через две.

– Там видно будет.

– Так-то верней, – согласился дядя Сурвилло.

– Погулять можно? – спрашивает Женя, радуясь, что ей не придется идти в учреждение.

– Только от машины далеко не уходи.

– Зачем я буду далеко уходить от машины? Я возле машины, как возле родного дома.

Едва за Антоном Васильевичем и дядей Сурвилло захлопнулась входная дверь райкома, Женя вышла из «Волги».

Улица как улица. Один дом на ней четырехэтажный, остальные трех-, двух– и одноэтажные. Женя читает вывески: «Райисполком», «Райфинотдел», «Райбиблиотека», «Райздравотдел»… Все рай да рай, только паракмахерская и зубоврачебный кабинет – не рай, а все остальное рай.

А вот и сквер. Подстриженные густые кусты, зеленый пушистый газон, окруженный цветами. В центре сквера – фонтан. Брызжет, искрясь и отражая радугу цветов, вода.

Дома любуются сквером. Еще бы! Такому скверу с фонтаном и Москва позавидует. Летучая вода фонтана повторяется в широких окнах. Новоселенцы выходят из подъездов домов. По асфальту бегут машины, велосипеды, лошади, запряженные в телеги…

Женя вернулась к «Волге». Папы и дяди Сурвилло еще не было.

По тротуару мчится рыжий мальчик в матроске с якорями на воротнике, совсем как боцманский сын Вова. Похожий на Вову мальчик бьет палкой железный обруч. Обруч вздрагивает, подскакивает, катится. Моряк догоняет обруч, подгоняет палкой.

Женя крикнула вслед:

– Вова!

Мальчик ногой остановил обруч, остановился сам, повернулся к Жене.

– Ты чего, Женя, кричишь?

– Я тебя, Вова, узнала… Ты сын морского боцмана.

– Да… Ну и что? И я тебя, Женя, узнал, но ведь я не кричу. А что ты здесь делаешь?

– Приехала с папой и дядей Сурвилло… Вот моя «Волга».

Вова обошел «Волгу» кругом, ударил ногой колеса, а потом сказал:

– И никакая это не твоя «Волга», она заперта на замок.

– А вот и нет.

Женя открыла дверцу, села на переднее сиденье, даже погудела немного. Когда она вышла из «Волги», рыжего Вовы и след простыл. Он умчался за своим обручем.

Женя снова забралась в машину, разок погудела. Оказывается, гудеть нетрудно. Жене стало скучно, и от нечего делать она съела все Колины яблоки. А когда не стало яблок, съела огурец. Ей почему-то захотелось фруктов и овощей.

Глава тринадцатая

Женя проснулась и увидела в зеркале «Волги»: на заднем сиденье рядом с папой сидел седой человек с черными, будто наклеенными, бровями.

– Ты совсем седой, Иван… Или тебя неудобно звать Иваном?

– Все хорошо, Антон… Тридцать лет.

«Волга» затормозила у каменного дома, увитого виноградом. Резные листья ползут с железного козырька над крыльцом на красные стены, на оконные карнизы.

Дядя Сурвилло со всеми прощается, а Жене, кроме того, говорит:

– Ждем тебя в Синем Колодце. Завтра или послезавтра поспеют плоды на конфетном дереве. И высотную трубу наладим, играй сколько охота. Приезжай, Женя, Лена Овчинникова ждет тебя.

Дяде Сурвилло некогда: у него срочные дела в банке, в райпотребсоюзе, в Межколхозстрое.

Седой с черными бровями говорит:

– Делай свои дела, Анисим Данилович, решим твой вопрос в лучшем виде. Как полагаешь, Антон?

– Само собой.

– Только учтите, Иван Сергеевич, без архитектора нам невозможно. – И дядя Сурвилло трогает «Волгу».

* * *

Первыми входят гости: Женя и ее папа.

Иван Сергеевич показывает свое жилье:

– Комната Антоши, Тамары…

– У Тамары косички?

– Две, черные, очень капризные. Скачут во все стороны… А твои косички где?..

– Меня подстригли перед отъездом в пионерский лагерь.

– И Антоша и Тамара в пионерском лагере.

– А их мама? – спрашивает Антон Васильевич.

– В больнице… Она – врач.

На столике рядом с широким без спинки диваном зазвонил телефон.

– Да… да… бегу. – Иван Сергеевич опускает на рычаг трубку. – Дела зовут.

Как дела могут звать?.. Женя собирается спросить, но снова заговорил Иван Сергеевич:

– Располагайтесь как дома… Еда – в холодильнике… Вечером обо всем потолкуем.

И уходит.

Женя немедленно поворачивается к отцу:

– Новохатск – это Новоселенск… Раз… Антоша – ты… Красная улица – это…

– Это – Красная улица… И еще… – Антон Васильевич прикладывает палец к губам: – Иван Сергеевич Козак не кто иной, как…

– Ванька Цыган!

– Да… ты догадливая… А не согласна ли ты погулять по Новохатску – Новоселенску? Или девочка устала?.. Ложись тогда на широкий диван без спинки. Диван рядом с телефоном.

– Я сама знаю, где огромный диван без спинки… Девочка не желает спать… Девочка выспалась в машине возле райкома. Хорошо бы мама стояла сейчас рядом с тобой, Антон Васильевич… Антоша.

– Хорошо бы.

Зазвонил телефон.

– Возьми трубку, Женя.

Голос Ивана Сергеевича:

– На холодильнике – ключ от квартиры. Этим же ключом открывается дверь в сад… Сегодня на заре поспел поздний белый налив. Сам пробовал.

* * *

Женя то берет отца за руку, то убегает вперед, то останавливается, разглядывает встречные дома. Она обязательно желает узнать флигель папиного детства, дом Григория Михайловича Тарикова – Паучка; Женя желает увидеть тонконогого Рекса, Шалуна, белого, как облако, Бобика, старого Соловья.

А их нет… Ни домов, ни собак, ни сарая, где стояла красноармейская лошадь.

Все исчезло.

Женя с недоумением озирается. Наконец она спрашивает:

– А где же Антошин дом?

– Все так переменилось.

Неподалеку от флигеля, где жил Антоша, дома Тариковых, трехэтажная школа. Словно серый каракуль, блестит ее цинковая крыша.

– Что это?

– Школа… Ее ремонтировал Майборода… А позднее учитель Авксентий Евстафьевич научил в этой школе Антошу Орлова читать и писать.

Словно из-под земли вырос высоченный забор.

Антон Васильевич толкнул калитку… Стадион. Трибуны окружили любопытным кольцом изумрудное футбольное поле.

Женя бежит через поле, врывается в ворота и, застряв, как мяч в сетке, останавливается лицом к полю. Теперь Женя Орлова уже больше не ученица четвертого класса «А», она – знаменитый вратарь Лев Яшин. Женя упирает ладони в колени и напряженно смотрит на газон.

Потом Жене надоело быть вратарем, и она поднялась к папе на трибуну.

Отсюда все хорошо и далеко видно… Перед ними Красная улица. По асфальту спешит автобус, старые каштаны заглядывают в стеклянную автобусную крышу.

Красная улица продолжается со своими деревянными довоенными домами, новой школой, плодовыми садами, голубым автобусом…

Женя и Антон Васильевич перепрыгивают через две ступеньки с трибуны, бегут наперегонки в сад и там под густой липой, в синем, как Ледовитый океан, киоске покупают два вафельных стакана с мороженым, два переполненных через край мороженым вафельных стакана.

– Мороженое в твоем Новоселенске, папа, замечательное… За всю свою жизнь я такого не пробовала. Купи мне, пожалуйста, завтра… Хорошо? Только побольше… Самый большой новоселенский вафельный стакан.

Глава четырнадцатая

Полоска света тянется из-под двери. Стол, стулья, полки с книгами словно растут в полутьме. Телефон выглядит черной собакой, опустившей круглую голову на лапы. По световой дорожке к Жене – она только что проснулась на огромном без спинки диване – бегут голоса:

– Познакомься, Антон, моя жена…

– Тамара!

– Меня еще можно узнать, Антон?..

– Разбужу дочку… Она о тебе много слышала, Тамара с двумя косичками.

– Детский сон не следует прерывать.

Женя хочет крикнуть: «Мой сон сам прервался… Сам по себе…» А в это время:

– Ты ее слушайся, она как-никак детский врач. Она все знает.

– Это так: меня обязательно слушаться… Я все знаю.

Слова журчат на электрической дорожке, сливаются, словно дождевые ручьи…

На этот раз Женю разбудило солнце.

«Ушли, – с обидой думает девочка, – бросили Женю одну в незнакомом доме, в малознакомом городе… Нет, это не Страна послушных родителей».

Женя неохотно встает, чистит зубы, умывается, ест и уже готова мыть посуду, как входит папа.

– Доброе утро, молодец! Помой посуду, и я тебе кое-что расскажу… Впрочем, давай мыть вместе.

Папа с Женей выходят в сад. Под густой яблоней – круглый стол. Они садятся за этот стол.

– То, что ты от меня услышишь, Женя, не обыкновенная история, а – продолжение… И рассказал мне ее не кто иной, как Иван Сергеевич Козак.

У Жени заблестели глаза: она любит истории с продолжением.

На всякий случай она спела:

 
Разбежимся скоро мы
На все четыре стороны…
 

– Может быть…

– Ну ладно, рассказывай.

Женя облокотилась на стол, подперла щеки ладошками.

Третий рассказ (продолжение) Антона Васильевича

– Антоша подрос и уехал с мамой из Новоселенска в Москву к дальним родственникам… Дело в том, что Василий Орлов – отец Антоши – погиб во время гражданской войны.

Федя Носарь, Ваня Цыган, Тамара с двумя косичками и Жорж Тариков продолжали жить в Новоселенске, закончили среднюю школу, а затем и фабзавуч.

Два года работал Жорж Тариков на заводе по слесарной специальности, после чего поступил в педагогический институт. На последнем курсе института у Жоржа тяжело заболели глаза. Институт он все же успел окончить и учительствовал в деревне Детьковичи… Из-за плохого зрения Жоржа Тарикова не взяли на военную службу.

Случилась беда с Федей Носарем: на соревнованиях по прыжкам в высоту Федор сломал ногу, долго лечился в больнице, ходил на костылях, но так хромым и остался.

Накануне войны новоселенские комсомольцы избрали Ивана Козака своим секретарем.

– Его перестали звать Цыганом? – спросила Женя.

– Не перестали… Его и сейчас по старой памяти, случается, зовут Цыганом… Хотя какой он теперь Цыган? Седой, разве только брови…

– Это верно, – согласилась Женя. – Дядя Иван Сергеевич на цыгана никак не похож.

– Когда началась Великая Отечественная война, Ивана Козака оставили в районе комиссаром партизанского отряда. В отряд вступили и Федор Носарь, и Тамара Плахтина.

…Ноябрьским вечером тысяча девятьсот сорок второго года Федор Носарь, откомандированный по партизанскому делу в Новоселенск к деду Свириду, встретил Жоржа Тарикова.

Федор вышел из ворот дома, где жил дед Свирид, и у самых ворот столкнулся с Жоржем.

Сразу они друг друга не узнали. А потом Федор узнал Жоржа. Федор хотел пройти мимо, но почему-то раздумал. Ему вдруг захотелось спросить Жоржа, что он делает в Новоселенске. Федор хлопнул Жоржа по плечу, тот вздрогнул от неожиданности и по привычке вобрал голову в плечи, как черепаха.

Но когда Жорж узнал Федора, то даже обрадовался и охотно рассказал, что школу в Детьковичах немцы закрыли и он служит теперь в новоселенском кинотеатре кассиром. Его взяли в кинотеатр потому, что он свободно говорит по-немецки, а главное, потому, что его отец, Григорий Михайлович, имел когда-то лавку и несколько собственных домов.

В свою очередь Жорж спросил, как живет сам Федор и чем занимается.

Федор ответил, что живет в деревне у знакомой колхозницы, а занимается чем придется, он немного умеет чинить обувь. Тогда Жорж без обиняков спросил: не знает ли Федор, как связаться с партизанами? Жорж сказал: он потому так прямо спрашивает, что они с Федором друзья с детства, он доверяет Федору. И еще Жорж сказал, что мог бы быть полезен партизанам, так как служит в кинотеатре кассиром, туда постоянно ходят немецкие офицеры и солдаты, а он, Жорж, хорошо знает немецкий язык.

Федор ответил, что ему неизвестно, как связаться с партизанами, сейчас поздно, а до деревни – не близкий конец. Как-нибудь в другой раз он соберется в Новоселенск и тогда постарается повидаться с Жоржем.

Жорж дал Федору свой адрес.

Об этой встрече Федор Носарь в ту же ночь рассказал комиссару партизанского отряда Ивану Козаку.

Случилось так, что спустя несколько дней после разговора Федора с Жоржем немцы расстреляли деда Свирида.

В то же время немцы начали прочесывать леса вокруг Новоселенска. В те дни партизанскому отряду пришлось круто. В одной из стычек с фашистами погиб Федор Носарь.

Отряд скрылся в лесных дебрях, окруженных со всех сторон болотами, куда не только немцы, овчарки немецкие страшились показываться.

Однажды ночью Иван Козак с двумя партизанами решили разведать обстановку в Новоселенске, а заодно повидаться с Жоржем Тариковым для выяснения некоторых обстоятельств гибели деда Свирида.

* * *

Едва начался последний сеанс в кинотеатре, оттуда вышел человек в черном демисезонном пальто, в очках, в кепке и, зябко поеживаясь, вобрав голову в плечи, направился в сторону Красной улицы.

Иван Козак сразу узнал Жоржа и окликнул его. И Жорж узнал по голосу Козака. Жорж почему-то не очень удивился, сказал:

– Здравствуй, Ваня. И ты в Новоселенске? А я как-то встретил Федю Носаря и забыл спросить о тебе.

Жорж вплотную подошел к Ивану Козаку, шепотом спросил:

– Ты убежал откуда, скрываешься? Зайди ко мне, я здесь близко живу.

– Зайду… Только нас трое.

– Трое так трое. Жаль, холодновато у меня.

Тариков жил в полуразвалившемся доме. Один. Теперь того дома уже нет. Его растащили на дрова.

У Жоржа было действительно холодно. Даже вода замерзла. Иван Козак захотел напиться, сунул железную кружку в ведро, а в ведре – лед.

– Пойду дровишек принесу, – сказал Жорж. – Забор по соседству сломали.

– Ты не суетись, сядь, – остановил его Иван.

Жорж сел на свою койку.

Партизан стал у двери, другой – у окна.

Иван прямо спросил:

– Ты продал деда Свирида, Тариков?

Жорж пятерней сгреб очки и, протирая запотелые стекла, щурил на Ивана Козака воспаленные глаза,

– То есть как продал?

Партизан у двери сказал:

– Чего с этой гитлеровской гнидой рассусоливать? Придавить его – и дело с концом.

– Если вы полагаете, что я предатель, то глубоко ошибаетесь. Я не предавал деда Свирида. Я был огорчен, когда деда Свирида расстреляли… Наоборот, я хочу помогать партизанам. Ведь я служу в кинотеатре и почти свободно изъясняюсь по-немецки. Я и у Федора спрашивал, как связаться с партизанами. И у тебя, Иван, намереваюсь спросить.

Жорж выжидательно смотрел сквозь протертые стекла очков на Ивана Козака. Спокойствие Жоржа Тарикова могло кого угодно вывести из терпения. Правда, его голова чуть тряслась на очень тонкой шее. У Жоржа и в детстве была тонкая шея, вся в пупырышках. Одно время его дразнили «Цыпленок».

Партизан у двери снова сказал:

– Ты ему одно слово, а он тебе – десять сдачи. Кончать с ним пора, вот что.

Иван Козак кивнул партизану: слышу, мол. И спросил Жоржа:

– Ты все еще желаешь узнать, где партизаны, Тариков?

– Да…

– Тогда пошли… Имеется оружие, возьми.

Жорж взял из стола сверток.

Вот так Жорж Тариков пришел в партизанский отряд.

Жорж был, вспоминает дядя Иван, уж очень беспомощный. А что, если он не виноват? Никто точно не знал, что Жорж повинен в смерти деда Свирида… Однако Иван Козак далеко от себя Тарикова не отпускал, он отвечал за Жоржа, вроде бы взял его на поруки.

Как-то партизаны взорвали железнодорожный мост, захватили обоз с продовольствием, взяли в плен полковника СС… Приходилось то и дело переходить с места на место. Не всегда успевали подбирать убитых. В те дни пропал Жорж… В отряде поговаривали: Жорж сбежал к немцам.

И Тамара исчезла.

Поиски ни к чему не привели… Да и не до поисков было тогда.

Однажды ночью в дверь землянки, где разместился штаб партизанского отряда, кто-то постучал. Верней, не постучал, а поскреб обледенелую дверь. Подумали – голодный пес заблудился и просится к людям… Открыли… У двери лежал без сознания человек…

Это был Жорж Тариков.

Он притащил на себе Тамару. И Жорж и Тамара потеряли много крови. Жорж долго полз, обморозил руки и ноги. Партизанский доктор ничего не мог сделать.

Не приходя в сознание, Жорж Тариков умер.

– Он был не виноват… Хорошо, что Жорж не был виноват… А что было в том свертке?

– Ты понимаешь, дочка, в свертке были стихи… Жорж Тариков, оказывается, сочинял стихи… Причем, удивительное дело, некоторые стихи были Жоржем написаны уже в партизанском отряде… Свои произведения он посвящал девочке Тамаре, Томе с двумя косичками.

Глава пятнадцатая

– Ты хотела бы жить в Новоселенске, Женя Орлова? – спросил во время завтрака дядя Иван Сергеевич.

– Не знаю, – смотрит Женя на папу.

– Год или два буду строить из синеколодезного кирпича дома. В каждый дом проведут электричество, воду, паровое отопление, как в городе.

Женя представила себе папины блокнотные домики с черепичными крышами, с широкими окнами, с зелеными садами.

– А мама?

– Не исключено – вернемся в Новоселенск с мамой… Будь здесь послушной… Пожалуй, в Синем Колодце тебе было бы интересней.

– И мы познакомим Женю с девочками и мальчиками, – обещает тетя Тамара. – Женя побегает по Красной улице, по стадиону, по городскому саду.

– Постарайся, папа, прилететь с мамой… И поскорей. А я тут погоняю с девочками и мальчиками по городу Новоселенску.

– Сходим в кино на смешную картину «Полосатый рейс», – говорит тетя Тамара.

Все выходят из дому.

Из-за угла появилась «Волга»: шумит, волнуется, боится опоздать. Из «Волги» выскочила Лена Овчинникова в обнимку с фанерным ящиком, за Леной вырос великан Сурвилло.

– Фруктовый подарок Ольге Владимировне. – И Сурвилло берет ящик из рук Лены. – Кто отведает наши фрукты, беспременно вернется в Синий Колодец.

– Попробуй, Антон, – советует тетя Тамара.

– Попробую вместе с Олей.

– Здравствуйте, – вспомнила Лена.

– Это – Лена Овчинникова, – объясняет Женя. – Мы учимся с ней на одной парте.

– И ты улетаешь, Женя? – интересуется Лена.

– И не подумаю… Папа на днях вернется с мамой. Год или два года будем строить дома в Синем Колодце.

Тут-то великан Сурвилло и поднял подружек: Женю – на левой ладони, Лену – на правой.

Почти у самого неба Лена спрашивает:

– Охота тебе, Женя Орлова, жить в Новоселенске со взрослыми?

– Так это же – дядя Иван и тетя Тамара.

– Ну и что?

– У них дети: Антоша и Тома с двумя косичками.

– Что-то не видать ни Антоши, ни косичек.

– Антоша и Тома в пионерском лагере.

– Вот именно, – смеется Лена.

– Тетя Тамара возьмет меня на смешную картину «Полосатый рейс».

– Подумаешь… У нас в Синем Колодце «Полосатый рейс» еще смешней, еще полосатей.

– Буду целыми днями гонять по Красной улице, по городскому саду, по стадиону, по…

– А у нас поля, луга, леса, Огневка… Со дня на день начнется уборка пшеницы… И цирк к нам едет… Могу выполнить два твоих желания, одно – сию минуту, другое – как-нибудь потом. Пожелай в Синий Колодец…

– Желаю в Синий Колодец!

– А Женю возьмем на эти дни в Синий Колодец… Уж тогда Антон Васильевич и Ольга Владимировна мимо нас не проедут, – говорит великан Сурвилло.

Женя пожимает Лене руку.

– Пожалуй, так будет лучше, – говорит Женин папа.

* * *

Женя Орлова и Лена Овчинникова сидят на мелкой траве у пруда.

– Ты можешь выполнить еще одно мое желание?

– Могу… Крепко помни желание и никому не рассказывай… Обязательно выполню… А пока слушай мою быль:

Быль о муравье

Муравей волочит на свою кочку хвоину раз в десять больше его самого, пыхтит, сопит, задыхается.

На помощь прибегает дюжина муравьев, с бегу подхватывают и втаскивают хвоину на муравейник.

Муравьям наверняка противно видеть великаншу ротозейку, они с отвращением плюют во все стороны… И вдруг один муравей так кусанул мою ногу, что я вскрикнула, а муравей с хохотом убежал.

Набрала полную пригоршню прошлогодней хвои и положила на муравейник.

А что я могла еще сделать?

– Скоро быль сказывается, – говорит мальчик Коля, – да не скоро дело делается. А забот у меня полон рот. Вчера был июль, а сегодня – август. Пойду постригусь… Зарос я, как леший, а скоро в школу… Потопали, Лыска.

– И вовсе не скоро, через месяц, – кричит вдогонку Лена.

– Все равно – скоро… Шесть лет и одиннадцать месяцев ждал, а один месяц – это скоро.

Лыска следует за Колей, как рогатая черная собака. Возможно, и она желает подстричься или покрасить черной краской свои рога.

* * *

– Слушай, Женя… Завтра на заре созреет пшеница. Начнется уборка. Синеколодезный оркестр разучил десять полевых маршей. Мой дядя со стороны матери великан Сурвилло лично сыграет на высотной трубе побудку… В Синий Колодец едет цирк. Уже прибыл рыжий клоун с ковром. Пока – молчок, ни гугу.

– Могила, – шепчет Женя.

– А сейчас, если у тебя нет срочных дел, полетим в поле.

Лена дергает свою правую косичку, дергает свою левую косичку, берет Женю за руку, и они летят на хлебное поле.

Солнце словно подталкивает девочек лучами. На лету Лена заносит в тетрадку разные были.

Бегут во все стороны сельские улицы. Мальчик Коля с Лыской на поводке ждет очереди в парикмахерскую. В садах желтеют, розовеют, синеют плоды.

Не отрывая шариковую ручку от тетрадки, Лена шепчет:

– Красотища…

Они приземлились у самого пшеничного поля. Приземляясь, Лена Овчинникова больно наступила Жене на ногу, но извинилась.

– Пожалуйста, – вежливо ответила Женя.

Где начинается, где кончается поле… Женя жалеет, что не попросила у дяди Степана полевой бинокль. Раньше Женя не понимала, почему бинокль называют полевым, а тут поняла: в бинокль все поле видать от края до края.

Шумит пшеница… Ветра нет, а пшеница шумит. Женя пытается одной рукой поднять склонившийся колос: куда там! И двумя руками – не в силах. Вдвоем с Леной Овчинниковой с трудом поднимают. Колосья громко спорят: кто тяжелей. Вот почему поле шумит.

Пшеница ждет не дождется зари. Ей не терпится познакомиться с богатырскими комбайнами, покататься на самосвалах, похвалиться тяжелыми зернами.