Текст книги "Синий Колодец"
Автор книги: Артем Маневич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Красная улица гордилась Антошей.
– Ура! – кричала Красная улица.
И Федя Носарь, и Ваня Цыган, и две весело прыгающие косички кричали:
– Ура!
Все небо и вся земля кричали:
– Ура!
Оркестр играл утренний марш тысячью труб и барабаном не меньше солнца.
Новый день занимался над Красной улицей.
Совсем новый день.
Глава четвертая
Женя медленно открывает глаза. Неужто все приснилось: мальчик Антоша, его мама, друзья Антоши – Федя Носарь, Тамара с двумя косичками, Ваня Цыган.
И – солнце, летящее над Красной улицей.
Или все еще ночь, и во всем поезде проводник, Женя да машинист не спят.
Нет, всюду солнце: на белой простыне, на линолеумных стенах, в зеркале. И солнечный папа уже побрился и пахнет одеколоном.
Папа сбрасывает Женину простыню, щекочет губами и носом дочкину шею, хохочет. И Женя смеется.
– Встаю, ладно… Встаю! – И совсем как маленькая говорит: – Ты проснул меня, и я встаю.
– Аккуратней одевайся и получше причешись, – советует папа. – Нас будут встречать.
– Хорошо. Хорошо. Хорошо… Ни слова больше не говори и, если тебе все равно, выйди в коридор.
Папа берется за ручку двери, однако Женя успевает спросить:
– Ты мне вчера что-нибудь рассказывал?
Папа качает головой: да, рассказывал.
Небо, солнце, березы, речка исчезают в стене. Пробежал проводник. И снова из стены выплывает речка, небо, солнце. И берез нет. Березы остались в стене.
Разбежимся скоро мы
На все четыре стороны, —
поет Женя и очень аккуратно одевается… Их будут встречать. Какую выбрать ленту? Белую? Красную? Голубую? Пусть будет красная. Нет, голубая… И синее платье в горошину.
Женя причесывает стриженые каштановые волосы, сажает на них бант. Словно кусочек реки на голове. Красивая девочка, ничего не скажешь… Женя показывает солнцу язык, задвигает дверное зеркало в стену. И торжественно выходит в коридор.
Стучат и стучат колеса. Свистит в открытые окна ветер, свистит и надувает, как щеки, занавески.
– Умойся, да поаккуратней, – как ни в чем не бывало повторяет папа, – нас будут встречать.
Женя плотнее смыкает ресницы, полными пригоршнями швыряет воду на шею, в уши, в нос… куда попало. Нащупывает на стене вафельное полотенце, трет глаза и медленно открывает.
Лицо – розовое, и руки, и, вероятно, уши очень чистые.
Синий колодец, синее озеро, синее море, пожалуйста, Женя готова к встрече.
Из вагона выскакивает женщина с крашеными волосами. За ней – Вова-матрос. Воротник с якорями вздувается, как парус, закрывает Вовин рыжий затылок.
– До свидания! – во весь голос желает вагону Вова.
На вокзальную землю прыгают чемоданы: коричневый с серебряными замками, фиолетовый, перепоясанный, как парашютист, ремнями, маленький, черный, с оранжевой заплатой на боку, похожий на щенка.
– Скорей! Скорее! – торопит проводник. – Поезд стоит всего четыре минуты.
– Лети, – выпускает папа из рук Женю. Проводник ловит девочку и опускает на перрон так осторожно, будто Женя стеклянная.
Земля мокрая. И ничего особенного. Земля встречает пассажиров, умылась и еще не успела досуха вытереться вафельным полотенцем.
С чемоданом и с бабушкиной авоськой прыгает с подножки папа.
Поезд свистнул, дробно застучал колесами по рельсам.
Сапоги спешат, тыкаются носами в лужицы, от чего во все стороны скачут брызги. За сапогами еле поспевают туфли с перекладинками на пуговках.
Сапоги, а за ними туфли останавливаются.
Женин папа обнимает человека в сапогах, целует, громко хлопает по спине.
– Степан! Степан!.. Сколько зим, сколько лет!
И дядя Степан обнимает Жениного папу.
– Вот и свиделись, Антон… Вот и свиделись… Гора с горой… – Дядя Степан говорит тихо, совсем тихо, не иначе для того, чтобы никто, кроме Жениного папы, не услышал.
Женщина в туфлях с перекладинками всхлипывает, вытирает концом головного платка глаза.
– Жена моя, Варвара Гавриловна. Будьте знакомы, – говорит дядя Степан.
Варвара Гавриловна кланяется и пожимает руку Жениному папе.
– Где же супруга ваша, Антон Васильевич?
– Ольга Владимировна не могла приехать… К сожалению.
Жене немного смешно, когда папа называет маму Ольга Владимировна.
– Моя дочка Женя, прошу любить и жаловать.
И Варвара Гавриловна и дядя Степан смотрят во все глаза на Женю. А она бьет ногой в красной туфле мокрую землю, совсем как пони в зоопарке, куда перед каникулами ходил весь Женин класс. Лена Овчинникова тогда сказала: в зоопарке необыкновенно интересно, и она мечтает работать в зоопарке в качестве кого-нибудь.
Варвара Гавриловна целует Женю. И дядя Степан осторожно касается усами Жениного лба.
– Вот и познакомились, – радуется дядя Степан, – вот и познакомились, Евгения.
Папа поднимает чемодан, Женя берет авоську. Дядя Степан забирает у папы чемодан, а Варвара Гавриловна освобождает авоську из Жениных пальцев.
– Вы – гости, – объясняет Варвара Гавриловна.
Автобус Новоселенск – Синий Колодец тронулся.
Теплый ветер хлопает Женю по носу. Дорога в лужицах, как в рыбьих чешуйках, бежит среди сосен. Вот это сосны! Выше десятиэтажного дома…
И в пионерском лагере приходилось запрокидывать голову, чтобы увидеть макушку сосны, да и то не всегда увидишь. Однажды Ленка Овчинникова захотела полюбоваться макушкой и, задрав голову, отходила от сосны спиной, пока не свалилась в овраг. Когда она с трудом выбралась из оврага, ее спросили: «Ты не ушиблась?» Ленка Овчинникова засмеялась: «Вы что? Я увидела из оврага и макушку сосны, и звезды»… Ленка Овчинникова врать не станет… Ленка еще сказала в тот раз: «Когда увидала звезды, разинула рот и не могла подать из глубины оврага голос». Конечно, с разинутым ртом не очень-то подашь голос из глубины оврага.
Тогда старшая пионервожатая Аня Карасева объяснила: «Из глубоких колодцев, ям, ущелий, а также из оврагов и в самый ясный день можно свободно видеть звезды. Лена Овчинникова права».
«Если кто желает любоваться небесными светилами, пожалуйста», – Ленка Овчинникова гостеприимно пригласила желающих в овраг.
Никто не пожелал.
Все-таки жаль, что Ленка Овчинникова не приедет в Синий Колодец. Правда, и она собиралась в деревню к бабушке. Бабушкина деревня, рассказывала Ленка, далеко, до нее поездом ехать ночь и еще ночь, сутки лететь самолетом, и еще километров пять пешком по глухому лесу. Ленка Овчинникова врать не станет.
Автобус выбрался из леса. Посветлело. На цветах и траве висят капли воды, похожие на круглые цветные фонарики. Рядом и впереди автобуса, надувшись и задрав хвосты, спешат по траве и цветам кусты, напоминающие сердитых темно-зеленых кур.
Автобус, подпрыгивая, покатил но бревенчатому мосту.
– Огневку проедем, а там и наш Синий Колодец, – сказал дядя Степан.
Глава пятая
Пшеница разбежалась до самого горизонта, собрала все свои силы, покраснела от натуги и выкатила на край неба, словно каравай свежего поджаристого хлеба, солнечный шар. Небо синеет, звенит жаворонками. Розовеют на деревьях яблоки.
– И у мамы в Москве такой восход солнца? – спрашивает Женя.
– Само собой, – отвечает папа. – Стоит вовремя проснуться… Такой восход видит человек, вставший на десять минут раньше солнца. Дежурный петух всю ночь не смыкает глаз, чтобы не опоздать.
– И воробьи по утрам поют?
– Безусловно… У всех своя радость: у петуха – петушиная, у воробья – воробьиная.
За столом дядя Степан, Варвара Гавриловна, Дуся и Коля – дети дяди Степана и Варвары Гавриловны, Женин папа и Женя.
На завтрак – очищенная картошка, пироги, кувшин парного молока, творог и сметана, яйца, огурцы, лук, укроп, петрушка.
Женин папа спрашивает у Коли:
– Как звать тебя, мальчик?
Коля молчит. Молчит и смотрит в сторону. Смотрит в сторону, поджимает губы и краснеет.
– Он забыл, – догадывается дядя Степан.
– А вот и не забыл, – бурчит сквозь сжатые зубы Коля и убегает.
Попробуй теперь найди его… Коли нет в хлеву, на чердаке, в погребе, в смородиновых кустах, и в конуре Топа под сенями, где нередко, как сказала Дуся, гостит петух, Коли тоже нет.
Он возвращается с таким видом, словно не он восемь минут назад убежал, а убежала Дуся, Варвара Гавриловна, Женин папа – Антон Васильевич, обеденный стол убежал на своих четырех ногах – только не мальчик Коля. Он оглядывает всех радостными глазами, подходит к Жене и опускает рядом с Жениной тарелкой букетик из двенадцати темно-красных вишен, окруженный зелеными листочками.
Вот что делает мальчик Коля.
И тогда Антон Васильевич – Женин папа – снова спрашивает:
– Как твое имя, мальчик?
Коля как воды в рот набрал.
– После скажет, – говорит дядя Степан. – Поест и скажет. На пустой желудок не очень-то помнишь свое имя.
А Коле не до смеха: он ест пироги с творогом и творог с молоком.
Не отстает от Коли и Женя. Правда, парное молоко не очень по вкусу Жене.
Как бы между прочим Антон Васильевич объясняет:
– В парном молоке абсолютно все витамины.
Не поднимая головы от пирога, Коля сообщает:
– Молоко дает наша Лыска. Я пасу Лыску на Стрелице.
– Сама увидишь, как Лыска дает молоко. И подоишь. Лыска смирная… Хочешь? – говорит Варвара Гавриловна.
– Хочу.
Женя отвечает, думая о Лыске, а Варвара Гавриловна спрашивает о пирогах. И когда девочка произносит: «Хочу» – Варвара Гавриловна кладет Жене на тарелку два пирога с творогом.
Перед тем как бежать на улицу, Женя заходит в комнату за мячом.
Куда, куда, куда вы удалились… —
поет по радио Ленский из оперы Чайковского «Евгений Онегин».
Женя любит Пушкина. На школьных утренниках читала его стихи:
Блеснет заутра луч денницы,
И заиграет яркий день…
Женя знает, что такое «денница»: утренняя заря, вот что такое денница. Сейчас так не говорят, а Пушкин говорил.
Сегодня была настоящая пушкинская денница.
И куда запропастился мяч?
Заговорил репродуктор:
«Внимание! Внимание! Говорит радиоузел Синего Колодца!
Передаем объявления… Сегодня во Дворце культуры будет показан новый художественный фильм «Двенадцать стульев»… Повторяю…»
В Синем Колодце радиоузел. Синий, как синька, как небо, как глаза Ленки Овчинниковой, колодец… В колодце прозрачная, вкусная, синяя вода…
* * *
Женя пишет письмо маме…
«Здравствуй, мамочка!
Мы смотрели с папой восход солнца, и овес усатый, словно кошка, и цветущее картофельное поле. Все это я видела и раньше. А вот как доят корову, никогда не видала. Корову зовут Лыска. У нее на лбу круглое белое пятно… А вся Лыска черная.
Лыска спокойно жевала, а Варвара Гавриловна доила Лыску. Попробовала и я.
Лыска пошевелила ушами и вытаращилась на меня.
– Ты ее щекочешь, – объяснила Варвара Гавриловна, – и Лыске смешно. А когда смешно, не очень-то захочешь доиться. Дои ровнее.
Начала доить ровнее. Лыска ни с того ни с сего шагнула в сторону, опрокинула подойник и замычала. Она так смеется.
– Не тушуйся, – сказала Варвара Гавриловна, – научишься. Не сразу Москва строилась.
Парное молоко уходило в землю вместе со всеми витаминами, и мне было жаль полезных витаминов…»
– Хочешь посмотреть наш кирпичный завод, Евгения? – спрашивает дядя Степан.
Женя давно хотела увидеть, как делают кирпичи. Готовые кирпичи она тысячу раз видела. Из кирпичей строили дома. Каменщики поднимались вместе с домами в небеса и там прятались за облаками. Как-то в один прекрасный день Женя видела: каменщик за облаками густо курил. Прилетел грач или голубь – снизу не очень-то разглядишь, – выхватил клювом сигарету изо рта каменщика и сердито улетел.
Иногда Женя думает: зачем человек врет? Случается, и себе самому врет. Или это вовсе не вранье: человек сочиняет.
«Больше воображения! – призывает учительница Глафира Капитоновна. – Больше выдумки в сочинениях на свободную тему!» Вранье или не вранье сочинять? Жюль Верн, например… или – Ленка Овчинникова.
Женя ступает за папой и дядей Степаном, забегает вперед, старается, чтобы они наступали на ее тень.
На Стрелице мальчик Коля пасет Лыску. Корова задумчиво жует траву и стегает длинным хвостом по своим черным бокам, как бы перегоняет себя с места на место. Поест в одном вкусном месте и гонит себя дальше.
Белые и темно-серые, большие и малые гуси сидят на тихом пруду. И под каждым гусем точно такой же. Женя поняла: отражения. Гусь сует вытянутую шею, как удочку, в пруд. Во все стороны расходятся круги. Нижние гуси ныряют в воду.
Белый гусь поймал красным клювом серебряную рыбку и, не дожидаясь, пока рыбка заговорит, проглатывает ее.
За прудом – березовая роща. Из рощи летят голоса, стук железа о железо, вспыхивают круглые белые огни.
В березовой роще – мастерская по ремонту тракторов.
Из рощи спешит по своим делам трактор. И вдруг – стоп: остановился. Тракторист соскакивает на землю. К нему бегут два человека в замасленных куртках, третий без куртки и без рубахи, черный, как негр. Надо же так загореть!
Трактор – он только что урчал, двигался, спешил – умолк, насупился, ни на кого не глядит. К нему подходит черный, как негр, человек с гаечным ключом.
Трактор набычился, еще крепче молчит. Черный человек лезет в трактор, видно, как лопатки шевелятся под загорелой кожей человека.
Трактор вздрогнул, и его глаза вспыхнули.
Загорелый отряхивается, как после купания, достает из кармана чистую тряпку, вытирает руки и довольно улыбается.
Трактору это не понравилось, он снова замолкает.
Одним махом с лица черного человека соскакивает улыбка.
– Митрича звать надо, вот что, – советует другой слесарь из мастерской в замасленной куртке.
– Митрич в район поехал за шестеренками, – говорит загорелый с тряпкой в руках.
– Дела-а-а…
– Разрешите, пожалуйста. – Женин папа берет у слесаря в замасленной куртке гаечный ключ и лезет под трактор.
Ни с того ни с сего Жене становится жарко, по ее щекам и по носу щекотно ползут капельки пота.
Слесаря переглядываются. Загорелый печально улыбается и, размахивая тряпкой, убегает в березовую рощу.
Дядя Степан гасит о подошву сапога дымящийся окурок сигареты, закуривает новую, зовет:
– Пошли, Антон, видать, авария нешуточная… Трактор отбуксируют… Из района вернется Митрич и побачит на месте, что и как. Пошли, Антон…
Женин папа и головы не повернул, ищет причину нешуточной аварии.
– Опять, Степан, дымишь, как асфальтовый завод. От твоего дыма не только трактор, самолет заглохнет.
Женин папа шутит, однако сам не улыбается.
На него никто, кроме Жени, не смотрит. Слесарь в замасленной куртке присел на корточки рядом с дядей Степаном, обкусывает травинку, глядит в небо.
В небе плывет, покачивается, словно парусный корабль из кинофильма «Робинзон Крузо», облако. Из круглых иллюминаторов лезут солнечные лучи и красят парусник в алюминиевый цвет. Жене захотелось плыть на паруснике по чистому небу и все видеть. Космонавты наверняка видят сверху все, что делается на Земле, и сама Земля кажется им не больше обыкновенного глобуса.
Парусник зарокотал и рассыпался… И вовсе не парусник зарокотал, а трактор… Глухо, затем громче.
Слесарь в замасленной спецовке и дядя Степан вскочили.
Из березовой рощи ведет машину загорелый до черноты парень, ведет и показывает попутно свои белоснежные зубы.
Новый трактор из рощи радостно рокочет. Похоже, в его тракторной жизни не случилось ни одной нешуточной аварии.
Сейчас черный тракторист скажет Жениному папе: «И у вас, значит, ничего не получается, дорогой товарищ инженер… Верните-ка, пожалуйста, гаечный ключ и – будьте здоровы».
Недужный трактор привяжут тросом к здоровому и, как сказал дядя Степан, «отбуксируют» в рощу, куда вскоре воротится из района Митрич с гайками. А уж Митрич все насквозь увидит.
Женя ущипнула себя за правое ухо: а вдруг она спит… Ущипнула за левое… Больно… По Стрелице как ни в чем не бывало, пофыркивая, резво катится трактор. Не тот, что пригнал из березовой рощи загорелый, а старый, испорченный. Женин папа ведет трактор. Выкупавшиеся гуси – они вышли на берег и, вытянув шеи, наблюдали за трактором – от неожиданности шарахаются кто куда.
Антон Васильевич делает круг по Стрелице, осаживает машину, соскакивает на землю, спокойно вынимает из кармана синих джинсов клетчатый носовой платок и не спеша, старательно вытирает замасленные руки.
Женин папа любит чистоту.
– Порядок. Будет работать, – говорит Антон Васильевич и хлопает чистой рукой трактор.
Такое дело случилось по дороге на кирпичный завод.
– Понимаешь, Степан, искал большую, причину, а она – чепуховая…
– Всякая причина – причина, – замечает дядя Степан и закуривает новую сигарету от старой. Видать по всему, дядя Степан гордится своим фронтовым товарищем.
Женя останавливается. И Женин папа останавливается. И – дядя Степан.
На обочине ямы – танк. Самый настоящий. Вот-вот поползет с горки, подминая гусеницами все живое, как в кино.
– Работает… – радуется дядя Степан. – Приручили фашистского «тигра».
«Тигр» старается. Тянет бесконечную ленту с глиной из глубокой ямы – карьера. Прирученный «тигр» приводит в действие и глиномялки, и формовочную машину.
Машина месит глину, как тесто, формует, режет из глиняного теста кирпичи.
Серые влажные кирпичи колхозники нагружают в вагонетки и увозят по рельсам под навесы, где выкладывают для просушки на деревянные полки-стеллажи. А когда кирпичи просохнут, их снова помещают на вагонетки и отвозят в печь загорать и закаливаться.
Парень в танкистском шлеме следит за «тигром». «Тигр» рычит, не в силах сдвинуться с места. Ржавые гусеницы как бы вкованы в кирпичную землю.
Попался, «тигр»!
Танкисту жарко. Он стягивает шлем. Кучерявые волосы, словно пружина, вскипают на голове. Могут и ускакать. Чтобы такого не случилось, парень поскорее натягивает шлем.
– Воюем, Афоня? – кричит дядя Степан.
– Воюем не горюем, Степан Романыч!
И Афоня хохочет. И «тигр» смеется. И вагонетки с мокрыми кирпичами, и вагонетки с сухими кирпичами звонко подпрыгивают на рельсах.
– Это всамделишний танк, дядя Степан? – шепчет Женя, оглядывая «тигра» от гусениц до башни.
– Самый что ни на есть, – так же шепотом отвечает дядя Степан. – Однако смирней Лыски.
Дядя Степан берет из штабеля кирпичину, подбрасывает. Кирпич падает на сухую землю, подскакивает и как ни в чем не бывало остается целым и невредимым.
Глава шестая
И на Женином, и на Колином, и на Дусином деревьях вишни прячутся в густой листве. Ищешь, ищешь – нету, отвернешь листок, а под ним большая ягода, почти черная и до чего сладкая!
Женя сорвала несколько вишен, отнесла папе.
– Вкусно! – сказал Антон Васильевич и поделился с Женей: ей три, себе три.
Женя отказалась.
– Ешь все. Я и так съела целое дерево, – и убежала.
До черных вишен охотники воробьи. Они склевывают мякоть, и сухие косточки торчат в листве.
Жарко.
За последние две недели в Синем Колодце не выпало и малого дождя. Раза два, правда, посвистывал ветер, темнело небо, над Стрелицей моталась горячая пыль. Несколько теплых тяжелых капель скатилось на дорогу. Деревья кланялись и недовольно вскидывали ветки. Ветер рвал и разбрасывал тучи, и солнце еще злее жгло землю, траву, крыши домов.
И сейчас жжет.
Овсы желтеют; есть овсы и вовсе белые.
А вот пшеница растет и наливается. Замечательный сорт. Такой пшенице не страшны ни жара, ни холод, ни ветер, ни ливни.
И картошка зеленеет.
– Спасибо майским дождям, – говорит дядя Степан, – на них наша картошка и держится.
Женя медленно ступает босыми ногами по нагретой земле, мимо бани, пахнущей дымом, к тонкой яблоне, обнимает дерево и легонько трясет. Падают теплые потрескавшиеся яблоки.
Из-за лохматого куста черной смородины выходит Дуся. Она уже накормила борова Дедьку, кур, гусей. Дуся свободна. Рвет смородину, туго набитую витамином С, крупную, как переспелая вишня, угощает Женю.
– Пойдем к Гале, – предлагает Дуся. – Скоро вторая дойка… Это тебе не Лыску доить… Моя двоюродная сестра Галя молочный механизатор.
Над бегущей машиной дымится пыль. Зажмурив глаза, сжав липкие, в смородиновом соку губы, девочки сквозь пыль выскакивают на другой берег дороги, к пруду.
– Искупаемся, – предлагает Дуся.
– А успеем?
– Два раза успеем. – И Дуся стаскивает зеленое с цветочками платье.
Посредине пруда глубоко, можно делать руками волны, хлопать по волнам, выколачивать из воды брызги.
Показались кирпичные постройки. Они образуют букву «П». Красное «П» на зеленом.
– Наши коровники… Узнаешь кирпич? – И Дуся смотрит на Женю так, будто это ее, Дусины, коровники, из ее собственного кирпича.
– А это что? – спрашивает Женя: рядом с коровниками поднялись башни, подобные башням средневекового замка, совсем как в кино.
– Где? – удивляется Дуся.
– Да вот они, средневековые башни.
– Ах, эти, – говорит Дуся. – В башнях живет силос.
По мелкой траве, по сиреневым цветам клевера, похожим на мелких ежей, взбегают Дуся и Женя к башням, в которых живет силос – зимний корм для коров, к скотным дворам из красного кирпича.
Пятьдесят или сто коров похрустывают в стойлах траву.
Кто это приближается в белом? Коровий доктор? Повар?
Белоснежная женщина говорит:
– Здравствуйте, девочки.
– Здравствуй, Галя… Это Женя из Москвы, приехала к нам в гости со своим папой.
Коровы поворачивают к говорящим большие любопытные глаза.
– Вы наверняка пришли посмотреть, как доят коров электричеством? И сами собираетесь стать электрическими доярками?
Дуся хмыкает в кулак.
Белая женщина ждет Жениного ответа. А что Женя скажет? Надо посмотреть, что и как.
Ладно…
Припрыгивая от нетерпения, сторонясь коровьих хвостов, девочки спешат за Галей по бетонной дорожке.
Что это? Поляна? Аэродром? И вовсе нет… Обыкновенный доильный зал. Стены из белых блестящих плиток. Коровы в новеньких алюминиевых стойлах, словно приготовились к полету на другую планету.
Галя надевает коровам на вымя резиновые соски. Коровы поворачивают к Гале рогатые головы, жуют, что-то шепчут: дают полезные советы или спрашивают: откуда эти девочки? Впрочем, с Дусей коровы знакомы, они интересуются Женей.
– Скоро твоя двоюродная сестра начнет доить?
Дуся спешит закрыть ладонями рот. Однако смех проскочил между пальцев в доильный зал. Коровы укоризненно покачивают рогами: нехорошо… неудобно…
– Тише, тише, – предупреждает Галя. – Коровы не выносят постороннего шума. Они рассердятся и не отдадут все молоко.
Дуся проглатывает смех.
– Так ведь их уже доят, коров-то… Слышишь, как бежит молоко по трубам.
Но, кроме хлопанья коровьих хвостов, Женя ничего не слышит. Зато она видит, как по прозрачным пластмассовым трубам бежит молоко.
Теперь Женя и Дуся в комнате огромных бидонов. Из неполного бидона Галя наливает в эмалированные кружки молоко. Оно пенится, словно молочный коктейль.
Подождав, когда девочки выпьют, Галя спрашивает:
– Тебе нравится наше электрическое молоко, Женя?
Женя собирается ответить: «Да, очень, замечательное молоко, спасибо, тетя Галя», а в эту минуту в комнату огромных бидонов входит великан в хромовых сапогах, в военной гимнастерке.
Едва Дуся успела шепнуть:
– Наш председатель товарищ Сурвилло, – как сверху зарокотало:
– Кто такие? Откуда? Зачем?
– Пришли помогать, Анисим Данилович, – объясняет Галя.
Великан поднимает руку к потолку, и на ладони появляется третья девочка. Она сидит на великанской ладони, болтает ногами, а ее косички торчат, как семафоры. Женя знает одного человека, у которого косички торчат, как семафоры… Да, но Ленка Овчинникова гостит у бабушки, а до Ленкиной бабушки ехать день и ночь поездом, лететь на самолете, шагать пешком по лесам и оврагам… Так рассказывала сама Ленка, а уж она-то врать не станет.
Великан Анисим Данилович опустил новую девочку на пол.
– Еще одна помощница с потолка свалилась.
– Ленка! Овчинникова!
– Салют, Орлова!
Радостные носы девочек сталкиваются, а великан гремит:
– Встретились подружки, встретились!
– Этот великан мой дядя со стороны матери, – говорит Ленка Жене и Дусе.
Ленкин дядя со стороны матери советует:
– Гуляйте, школьницы, не теряйте драгоценных минут. Несмотря ни на что, каникулы идут семимильными шагами.
Женя уже рассказывала Дусе о своей подружке Ленке Овчинниковой, и теперь Дуся смотрит на Ленку с тайным ожиданием: вдруг та обернется кошкой, взлетит на воздух.
Вместо всего этого Ленка Овчинникова говорит:
– Вы, надеюсь, заметили, что мой дядя со стороны матери Анисим Данилович Сурвилло – великан.
Дуся и Женя согласно кивают: да, они заметили.
– Между прочим, мой дядя Сурвилло еще и знаменитый силач – двумя руками он легко поднимает «Москвича».
– Подумаешь, – говорит Женя, – мой папа одной рукой поднимает «Москвича». – И добавляет: – Левой рукой…
Дуся в изумлении раскрывает рот.
– Ха-ха-ха, – смеется Ленка, и ее косички с оранжевыми ленточками прыгают вверх-вниз. – Я наврала… Я больше не буду… Извините, пожалуйста. Ой, не могу, как я наврала.
– Попалась, – радуется Женя, – сама говоришь: наврала… все наврала.
Ленка становится серьезней учебника математики.
– Слушайте, девочки, чистую правду: мой дядя со стороны матери великан Анисим Данилович Сурвилло одной рукой поднимает «Волгу».
Дуся продолжает, разинув рот, молчать, вместе с тем у Дуси испуганно вздрагивают ресницы.
Ленка улыбается.
Однако Женя довольно быстро приходит в себя и, стараясь увидеть свое отражение в Ленкиных зрачках, говорит:
– Мой папа, правда, не великан, врать не стану, но двумя руками поднимает трактор или танк по кличке «тигр». Что надо, то и поднимает. Я сама видела.
Ленка Овчинникова срывает длинную травинку и задумчиво ее обкусывает.
Дуся молчит.
Ленка бросает сладкую травинку и как ни в чем не бывало спрашивает:
– Куда пойдем?
– На пруд, – неуверенно предлагает Женя.
– Пошли-ка лучше на кукурузу, – говорит Дуся.
Пыльная дорога приводит в лес, густо населенный тонкими соснами в рыжей чешуе. Пахнет земляникой, хвоей. Сосновые иголки стукаются об иголки, по старой хвое ползут жуки, хвоя вздрагивает под тяжелыми жучьими лапами.
Едва девочки вышли из леса, солнце принялось жечь. И никуда от лучей не спрячешься: справа – поле, слева – поле, впереди – поле и телеграфные столбы.
– Тебе жарко, Дуся? – спрашивает Женя.
Дуся смеется.
– Нет, скажи, жарко? – допытывается Женя.
Дусе что: она привыкла к жаре.
– Жи-жа, жа-жи, побежали, побежим!
– Догоню! – пустилась за Дусей Ленка.
И Женя бежит.
Темно-зеленые глянцевитые листья касаются девочкиных платьев, будто очищают от пыли.
Конца-краю не видать кукурузе.
– Со мной не заблудитесь, – успокаивает подруг Овчинникова, – у меня компас.
На руке у Ленки настоящий компас, а все думали: часы.
– И так не заблудимся, – говорит Дуся.
– Ты уверена? – не спускает Ленка глаз с компаса.
– Я тут каждый куст знаю, – отвечает Дуся. – А куда сейчас твой компас показывает: на юг, на север, на запад, на восток?
– Не важно куда… Главное – идти точно по компасу, а уж он не подведет, – твердо говорит Ленка и стукается лбом в высоченную кукурузу.
– Ладно, Лена, ты шагай строго по компасу, а мы с Женей уже пришли.
