Текст книги "В плену реальности (СИ)"

Автор книги: Артем Кочеровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Всего лишь выйти? – Бобёр почесал бороду и ненадолго замолчал. – Скоро будет два года моего беспрерывного пребывания на Таре, Миша. Того мира для меня больше не существует. И я боюсь даже представить, что мне придётся пережить, если я окажусь там.

Мужчины замолчали. Бобёр опустил глаза и погрузился в свои мысли. В комнате стало слишком тихо, и Горький даже пожалел, что у телевизора выключен звук.

– Но главное – я приспособился, – Бобёр снова улыбнулся и показал рукой на мобильные телефоны. Теперь моими заказчиками стали другие ханты. У меня налажена связь с информаторами по всему городу. Для того, чтобы узнать кто кого грохнул, на кого открыты заказы, или кто управляет районом города, мне достаточно взять один из этих телефонов. Я всё ещё хант, только теперь моя цель не головы, а информация.

– И это весьма кстати. Потому что за ней я и пришёл, – Горький достал из кармана конверт и положил на стол. – Мне нужно узнать об одной группировке…

Глава 3

На площади, напротив здания администрации, собралась толпа – пять тысяч человек, каждый из которых держал в одной руке зонт, а во другой – табличку с лозунгом. С неба привычно капало, не столь сильно, чтобы заставить людей уйти, но достаточно, чтобы превратить день в растёкшееся пятно воспоминаний среди тысяч таких же.

Фасад здания администрации состоял и множества экранов, которые по кусочкам собирали огромную картинку. Они показывали постановочные кадры из жизни и работы президента. Хватковский Виталий Александрович навещал детей в онкологических центрах, открывал дня них бассейны, лично проводил проверки энергетических гигантов, а в свободное время занимался спортом. В промежутках между видео-вырезками на экран выводили заставку: «выборы президента», а сбоку проставлялись анимированные галочки в блоках президентской программы на следующий срок: увеличение заработных плат, сокращение рабочего времени, модернизация промышленности в области экологической безопасности.

В центре толпы на акустической колонке, возвышаясь на две головы над остальными, стоял мужчина. В одной руке он держал микрофон, в другой – табличку с лозунгом – «Хватковского с нас хватит!».

– Абсурд перешёл все допустимые границы! Власть деградировала настолько, что они уже сами не понимают, что творят! Хватковский не позаботился даже о том, чтобы обновить свою президентскую программу! Все эти пункты мы видели восемь лет назад, когда он впервые пришёл к правлению!

По толпе прокатился цепной гул и матерные возгласы. Оцепившая здание администрации вооружённая охрана напряглась.

– То, что раньше было лишь признаками диктатуры, сегодня стало очевидным! Погрязшие в воровстве и лжи, они отобрали у нас всё! В новых учебниках заслуги предыдущих поколений в науке и энергетики представляются пороком! Вместо того, чтобы учиться на своих ошибках и снова приручить мирный атом, они выбрали примитивные технологии, которыми пользовались наши прапрадеды. Сжигание любого вида топлива они называют современной энергетикой! Это уму не постижимо! Если бы нас слышали наши прадеды, они посчитали бы нас необразованными аборигенами! Страшно подумать, как далеко они зашли! Люди нашего возраста – являются последними носителями информации о прошлом гуманном и развитом мире. Родившиеся у нас дети и внуки будут людьми века деградации, рабами бетонных джунглей, накрытых моросящей крышкой гроба, вызванной парниковым эффектом! Если мы не изменим это сейчас, то падение продолжится, а временная петля возвращения на путь развития растянется на стони лет!

Шум толпы разросся с утроенной силой. Люди принялись топать ногами и скандировать «В отставку!». Мужчина из первого ряда с табличкой: «Игра – легальный наркотик от власти!», швырнул в охранников бутылку.

* * *

В тоже время в двух кварталах от площади в переулке с перегоревшими фонарями освещения, сморщив носы от доносящейся из помойки вони, встретились двое почти незнакомых людей. Первым был коренастый мужчина среднего роста с заячьей губой. Он слегка нервничал, отчего теребил в кармане куртки удостоверение полковника спецслужбы. Вторым был ростом под два метра болезненной худобы человек. Он носил большой капюшон, в тени которого можно было рассмотреть лишь круги под глазами, острые скулы и запавшие внутрь щёки.

– Как тебя зовут? – спросил полковник.

– Зови меня Тощий.

Полковник окинул его взглядом сверху-вниз и сам себе кивнул:

– Хорошо. Как я уже сказал, ты поймёшь, когда наступит момент. На площади начнётся…

– Ты это уже говорил, – Тощий стоял к собеседнику в профиль и смотрел в стену. – Я не тупой. Или ты себе второй раз повторяешь?

– Ладно. Я просто подумал: может быть тебе нужен совет?

– Если мне понадобится совет, то полицай будет последним, у кого я его спрошу. Давай яд!

– Ага, – полковник достал небольшой цилиндр, размером с шариковую ручку. – Для того, чтобы его активировать…

– Без мудаков знаю! – Тощий вырвал цилиндр из рук и ушёл.

* * *

– Здесь собрались те, кто ещё способен думать! – голос оратора разгорелся из тлеющего уголька в жаркое пламя. – Здесь собрались те, чьи головы и души ещё не полностью отравлены режимом Хватковского и его команды!

Зависшие над толпой дроны работали в режиме распознавания личностей по внешности. С высоты пятидесяти метров они видели лишь шапки зонтов и тоненькую дорожку, похожую на муравьиную тропу – людей, пополняющих митинг.

– Мы не хотим революции! Слишком много людей пострадали, чтобы продолжать проливать кровь, но революция случится, если вы заберете у нас последнее – право голоса!

Поверхность размещённых примерно на одной высоте зонтов напоминала поверхность закипающей воды. При приближении пороговой температуры со дна поднимались одинокие пузырьки, нарушающие общую гладь. После последних слов оратора вода вскипела. Рёв на площади заглушил записи патриотических речей президента. Из толпы вырвался человек и кинул в здание администрации чернильную бомбу. Колба, размером с теннисный мяч, разбилась о экран и растеклась тёмно-синим пятном. Примеру первого последовали остальные, и вскоре за кляксами уже не было видно предвыборных обещаний Хватковского Виталия Александровича.

– Думаю, что в стране больше не осталось людей, кто не знает, что правительство поддерживает корпорацию и игру. Я даже не стану тратить ваше время, перечисляя доказательства. Стоит ли говорить, что игра на руку Хватковскому? Очевидно! Если наука и технология откатываются назад, то средства зомбирования – прогрессируют! Игра – это легальный наркотик. Её нужно немедленно запретить! Однако сегодня мы собрались здесь, чтобы просить не об этом, текущая власть с этим уже не справится. Они стали марионетками в руках корпорации. Мы собрались, чтобы требовать запрет на доступ к голосованию из игры. Это наше главное требование! Право выбора – это единственное, что у нас осталось, и мы хотим делать свой выбор в здравом уме!

На площадь приехали военизированные грузовики. Между зданием администрации и толпой выстроился заслон из двух сотен солдат. Увидев щиты и травматические винтовки, толпа взбесилась. В первых рядах начал назревать конфликт. Звук выстрела стлал сигналом к действию, митингующие провали хлипкую оборону и прижали оцепление к администрации. Самые проворные обзавелись трофейными винтовками и щитами. Толпа начала скандировать «Революция!» и наступать. В общем гомоне ликующих никто не обратил внимания, что голос оратора и главного оппозиционера больше не звучит из колонки.

С высоты зависшего над толпой дрона Хватковский Виталий Александрович смотрел на лежащего у колонки оппозиционера, на груди которого плакала девчонка. Президенту не было видно микроскопического пятна от укола на задней стороне шеи, зато он хорошо рассмотрел худощавого двухметрового человека в капюшоне, который уходил противоположную от администрации сторону и терялся во дворах.

* * *

– Всё чётко сделал, молодец!

Тощий с пренебрежением посмотрел на протянутую полковником руку и отвернулся. Это была их третья встреча, но Тощий ни разу не удосужился посмотреть собеседнику в глаза.

Полковник порылся во внутреннем кармане куртки и достал небольшую прямоугольную карточку с дисплеем. Приложил палец к сканеру отпечатка и на карточку высветилось число: «20 000».

– Двадцать тысяч игровых часов, как и обещал, – полковник передал карточку Тощему. – Я свяжусь с тобой, если нам потребуется помощь.

– В ближайшие пару лет меня здесь не будет, – Тощий спрятал карточку в карман и ушёл, так и не посмотрев на полковника.

* * *

В комнату на втором этаже загородного особняка не поступал свет. Единственное окно закрывала чёрная ролл-штора. Внутри стояла не заправленная кровать, шкаф с болтающейся на одной засове дверцей и туалетный столик. Столик был завален колбами, напоминающими медицинские, но на них не было этикеток с описанием.

На кровати лежала девчонка двадцати лет с пирсингом в носу и туннелями в ушах. Улыбаясь она выкладывала в виртуальную сеть Тары фотку своего браслета с десятью тысячами игровых часов. Под фоткой оставила подпись: «Спасибо маме и папе за денежки на обучение. Тара станет моим лучшим учителем по жизни!)».

За журнальным столиком сидел болезненной худобы человек. В свете тусклого пламени свечи он смотрелся в разбитое зеркало. Ему было не больше двадцати, но выглядел он куда старше. Круги под глазами, острые скулы и запавшие внутрь щёки. На голове не росли волосы, топырились уши, а длинный нос с горбинкой пикировал к земле.

В разбитом зеркале отражался его голый торс. Длинная шея, выступающий утёсом кадык, обтянутые кожей кости ключицы и острые плечи. На груди, где отсутствовал даже малейший мышечный рельеф, было нанесено множество шрамов. Рубцы на теле изображали причудливые и корявые символы и фигуры: круги, звёзды, прямоугольники, несуществующие буквы.

Человек достал из кармана штанов нож-бабочку и движением кисти высвободил лезвие. Взял со стола запечатанную колбу, содрал с неё алюминиевую заглушку и выпил. Спустя несколько секунд расширились зрачки. Затем он взял нож обеими руками и перевернул лезвием к себе.

Дверь открылась и на пороге показался накачанный мужик с армейской стрижкой:

– Тощий, там опять бомжи пришли. Тебя спрашивают. Прогнать их?

Не вытаскивая металл из плоти, Тощий повернулся. Выражение лица не изменилось. Как и прежде оно не выражало эмоций, за них говорили глаза. Казалось, что чёрные круги зрачков растеклись по белкам, словно кто-то пробил прогнивший желток, и тот расползся по глазуньи. Во взгляде не было холода, показных угроз или презрения. Он источал чистую ненависть. Ненависть, граничащую с безумием…

Взгляд Тощего ударил вошедшего, будто ментальный выстрел. Он отступил на полшага и потащил за собой ручку двери. Не выдержав и пары секунд, качок развернулся и ушёл.

Закончив очередное уродство, напоминающее отпечаток куриной лапки, Тощий надел чёрную толстовку, накинул на голову капюшон:

– Скоро вернусь, любимая.

– Уже скучаю, любимый.

Тощий спустился и вышел на задний двор. У крыльца, перетаптываясь с ноги на ногу, ждали двое мужчин. Их обувь и брюки были вымазаны в дорожную пыль, от кого-то несло мочой. Они стояли, слегка склонив головы, и иногда поглядывали на довольно высокого Тощего из-подо лба. Один из мужчин обеими руками сжимал картонную коробку, руки второго прятались в карманах куртки.

Тощий спустился с крыльца, повернулся к мужикам спиной и помочился на землю:

– Чего надо? – спросил он, не оборачиваясь.

– В прошлый раз ты сказал, – быстро заговорил мужик без коробки, – что возьмёшь артефакты из внешки. Я привёл этого парня, – Он кивнул на стоящего рядом. – Кажется у него есть кое-что для тебя.

Тощий застегнул ширинку и сел на крыльцо:

– Посмотри на меня!

– Не надо, – пробормотал мужик.

– Посмотри!

Сопротивляясь самому себе, мужчина поводил взглядом по земле, а затем, будто решаясь на отчаянный поступок, поднял голову. Показалось, что стеклянные от дури зрачки с покрасневшими белками всего от одного взгляда в бездну ненависти, потускнели. Будто кто-то взял специальный пульт и в половину уменьшил яркость. Мужик опустил покрывшееся капельками пота лицо в землю так же быстро, как и поднял.

– Из внешки, говоришь? – Тощий вытянул руку ладонью вверх.

– Мы нашли это в рюкзаке рядом с телом пьяного сталкера, – мужчина положил коробку на ладонь Тощему и поспешил отойти.

На дне коробки лежал электронный прибор, похожий на шайбу пожарной сигнализации. Даже несмотря на то, что его корпус был металлическим, он слишком много весил для своего объема. Верхняя сторона прибора имела форму усечённого конуса, в вершине которого располагалась линза. Она напоминала окуляр цифрового проектора и, скорее всего, для этого и использовалась. Прибор был качественной сборки без люфтов и зазоров, но из довольно грубых металлов. Такими принципами проектирования обычно пользовались военные. Тощий нажал единственную кнопку на корпусе, но ничего не произошло, тогда он нажал её снова и подержал, результат остался прежним.

– Ты знаешь, что это? – Тощий положил прибор на крыльцо.

– Нет.

– Вот и я не знаю, но штукенция интересная, – в руках у Тощего появилась электронная карточка обмена игровым временем. – Пожалуй, я куплю её.

Глаза мужиков повеселели. Они оба уткнулись в карточку.

– За такую вещицу можно выручить хорошие деньги, – Тощий приложил к карточке большой палец, датчик считал отпечаток, и она активировалась. – Скажем, пятьсот часов.

– Ого! – один из мужиков не смог сдержать эмоции.

– Столько я бы за неё дал, если бы она работала.

Тощий набрал на карточке число пятнадцать, подтвердил передачу и кинул её на землю, точно в то место, где помочился несколько минут назад. Мужик без раздумий поднял карточку и сунул в карман. Тощий надеялся получить удовольствие от содеянного, но столь малое и примитивное унижение его не удовлетворило, особенно когда жертвы вели себя не как жертвы.

– Всего пятнадцать часов, – пробормотал лишившийся коробки. – Этого времени нам не хватит на поиски ещё чего-нибудь ценного.

– Ты прав. Но что я могу поделать? Разве что, – Тощий достал нож и положил рядом с собой. – Вы всегда можете воспользоваться этим.

Увидев нож, мужики изменились в лице и отступили. Между ними завязался разговор:

– Может ещё поищем?

– Если считать эти пятнадцать часов, то у нас осталось меньше тридцати на двоих. Завтра вечером время закончится.

Последние слова прозвучали, как вердикт проговорённого к смерти. Мужик, который передал Тощему коробку, начал дёргаться и заметно нервничать. Он то подходил к крыльцу, то разворачивался и вновь отходил. Его тяжёлое дыхание заполнило повисшую на заднем дворе тишину. На лице случайным образом появлялись неуместные выражения: грусть, паника, радость, страх…

После недолгих раздумий решение было принято. Мужик поднял с крыльца нож и раскрыл его. Тощий подсел поближе, чтобы из первого ряда наблюдать, ка мужик кладёт на ступеньку безымянный палец левой руки и устанавливает острое лезвие на сочленение первой фаланги. Уверенное движение вниз, хруст и крик…

* * *

Спустя пять минут дверь на задний двор приоткрылась, и из щели показалась голова с армейской стрижкой. Он хотел что-то сказать, но заметив заляпанное кровью крыльцо и скрючившегося мужика, который стоял на полусогнутых ногах, прижимая к животу руку, потерял дар речи.

– Чего тебе? – спросил Тощий.

– Я просто хотел, – проговорил здоровяк и спрятался за дверью.

Тощий достал ещё одну карточку обмена и обратился к поодаль стоящему мужику, держащему руки в карманах:

– Покажи ему!

Мужик выполнил команду мгновенно, лишь бы больше не испытывать на себе взгляд ненависти. Он достал руки из карманов и вытянул перед собой. Из десяти пальцев на обеих руках было лишь пять, вместо остальных торчали полуторасантиметровые обрубки.

– Вот за такую работу я плачу по четыреста с пальца. Обрати внимание! От пальца остаётся всего одна фаланга – значит работа выполнена качественно, – Тощий говорил, будто обсуждающий бытовые дела предприниматель. – Ты же решил оставить две фаланги. И теперь я в замешательстве. Получается, что ты не выполнил условие. Должен ли я за это платить?

– Боже мой!

– С другой стороны, тут есть и моё упущение. Возможно, я должен был оговорить правила с тобой до процедуры. Хотя будь ты умнее, сам бы всё расспросил.

– Ну, пожалуйста!

– Тем более, что у твоего друга такой большой опыт в этом бизнесе. А вдруг это не халатность, а желание обмануть?

– Умоляю, Тощий!

– Ладно, в конце концов, ты новичок в этом деле. Но уж извини, тебе придётся сделать мне хорошую скидку.

Тощий оставил карточку на крыльце и вошёл в дом.

* * *

Двухэтажный дом на улице Кольцовой был обнесён небольшим красным забором, а во дворе царил бардак: валялись шмотки, бутылки и разбитое стекло. Горький стоял, облокотившись о трансформаторный шкаф, и смотрел на движущиеся внутри тени. Пара бомжей, один из которых прижимал к животу руку, удалились восвояси.

От Паланиуса в небе осталась лишь апельсиновая долька. В районе, где правили банды, редко встретишь прогуливающихся по улице людей, особенно ночью. Но те немногие, кто всё же осмеливался здесь ходить, избегали дома с красным забором. Горький своими глазами видел, как двое потерявшихся в себе парней перешли на другую сторону улицы, чтобы миновать его.

Горький посмотрел на часы. Шёл третий час ночи. Привычка охотиться ночью закрепилась с давних времён, когда Тара ещё не была такой популярной и засасывающей. Ближе к утру многие выходили из игры, и хантерам становилось проще делать своё дело, но в последние годы трюк со временем работал всё хуже. Те, кто провёл на Таре около сотни часов, становились практически зависимыми от неё. Только самые сильные духом решались выйти из игры самостоятельно, остальные впадали в панику и тряслись в припадках, глядя, как заканчиваются последние оплаченные секунды игрового времени.

Сняв с предохранителя пневматический пистолет и поправив бронежилет, Горький направился к дому. С каждым шагом он всё отчётливее слышал звук рока и пьяные голоса внутри. Дверь в дом была открыта. Бояться должны были те, кто входит внутрь, а не наоборот.

Появление в доме человека с оранжевой повязкой на плече не испугало, но шокировало мужиков. С мужика, клюющего носом, сон как рукой сняло. Он уставился на Горького, округлив глаза. С поднятой над головой рукой замер один из картёжников. В похожих позах замерли мужики с сигаретами и наполненными стопками.

– У нас в доме хантер, или мне пора идти спать? – заплетающимся языком пробормотал парень с татуировкой петли на шее.

– Тощий, у нас гости! – крикнул кто-то, повернувшись в глубь дома.

Горький достал из кармана фотографию Ксении:

– Меня зовут Горький Михаил. Я – хантер, и пришёл чтобы вытащить из игры эту девушку. У меня с собой разрешение от её отца.

Девять отдыхающий в гостиной человек поправились в креслах. Повернулись лицом те, кто сидел к Горькому спиной. Неловкое молчание переросло в затянувшуюся паузу.

– Вали отсюда, придурок! – опираясь руками на стол и раскачиваясь, парень с набитой на шее петлёй поднялся. – Даю тебе три секунды!

– Угомонись! – в дальнем углу гостиной появился Тощий.

Он показался Горькому побитым жизнью зэком, исхудавшим от туберкулёза или другой болезни. Он крутил в руке нож-бабочку и неспешно плыл по гостиной. Хантер много повидал таких. Паразиты приходили к власти при помощи шантажа, угроз и парочки показательных казней. Их власть держалась на страхе и собственной неадекватности. Они приписывали себе несуществующие титулы и придумывали мистические способности, но на деле оказывались сломленными людишками, которые боялись потерять власть больше, чем собственную жизнь.

Горький встретился с ним взглядом, и что-то было не так… Два чёрных бездонных колодца смотрели из-под капюшона. Властный и подчиняющий взгляд совершенно не соответствовал образу. Глаза Тощего источали ненависть. Не показную – настоящую. Он напоминал изголодавшуюся до безумия гиену. Хищник, от которого остались лишь обтянутые кожей кости, с вожделением и предвкушением смотрел на бизона, весом в несколько центнеров. Одного движения головой было бы достаточно, чтобы насадить гиену на рог. Ослабленный хищник не справился бы даже с детёнышем быка или косулей, но так говорил здравый смысл, а не его глаза. В глазах гиены читалось необсуждаемое превосходство хищника над жертвой.

– Она не хочет уходить, – ответил Тощий.

– Понимаю, – Горький спрятал фотографию в карман и достал сложенный пополам лист бумаги. – Для этого и нанимают хантеров. Как я уже сказал: у меня есть письменное заявление её ближайшего родственника – отца, в котором он просит вернуть дочь в реальный мир. В заключительной части заявления сказано, что, в случае необходимости, он соглашается на прерывание сеанса путём убийства Леоновой Ксении в виртуальном пространстве Планета Тара.

– Кому какое дело, на что он там соглашается? Разве мы говорим о бумажках? Ты пришёл, чтобы отнять у человека жизнь.

– Слушай, – Горький положил заявление обратно в карман. – Я понимаю твоё недовольство, но…

– Ничего ты не понимаешь. Не нужно приплетать сюда ваш хантерский кодекс: работа за деньги и отношения третьих сторон. Люди давно перестали вестись на эту чушь. Сколько времени ты проводишь в игре?

– Это не относится к делу. Я здесь для исполнения закона о защите интересов пользователей. Препятствия моим действиям объяснимы. Такова человеческая природа. Но, к сожалению, выход из ситуации всего один: я помогаю Ксении покинуть игру, после чего вы за пределами Тары устаканиваете разногласия с её отцом.

– Мы сейчас говорим не о ней, мы говорим о тебе, Горький, – Тощий расхаживал между столами, не прерывая зрительный контакт.

Каких только защитников Горький не встречал за свою карьеру: психованных тёлок, которые царапали лицо за своих парней, мажоров, пытающихся откупиться игровым временем, бывали терпеливые крепыши и противоположные им тряпки, которые хныкали и мочились в штаны. За десять лет работы хантером Горький привык ко многому. Чувства тревоги и испуга притупились. Охота превратилась в рутину. Но Тощий не походил ни на одну модель поведения. Да и вообще, при разговоре с ним Горький чувствовал себя странно. Чем больше он смотрел ему в глаза, тем больше нарастала степень волнения. Словно с каждой секундой погружения в чёрные круги под капюшоном он становился моложе, теряя наработанный годами опыт и уверенность.

– Не хочу, чтобы это звучало как угроза, но этот разговор ничего не изменит. Я либо заберу Ксению сейчас, – после этих слов Горький осмотрел людей в гостиной и ощутил облегчение, высвободив глаза из плена Тощего. – Либо я приду сюда ещё раз. Я приду сюда столько раз, сколько понадобится чтобы исполнить возложенные на себя обязательства.

– Очень и очень слабо, – улыбка на лице Тощего походила на оскал во время инсульта. – Ты пытаешься играть в бессердечного палача, которому нет дела до Ксении и таких как она, но ты не такой. Ты был бы и рад поверить, что ты всего лишь кусок мяса, работающий ради денег, но не можешь. Тебе приходится играть, а играешь ты очень и очень слабо.

Искорка сомнения разожглась до размеров факела, и пламя этого факела плавило глыбу льда под названием самоуверенность. Глядя в глаза Тощему, он терял силы. Путались мысли. Терзали сомнения. Пацан не сказал ничего конкретного, но его слова наводили Горького на неприятные мысли, будто Тощий пользовался в своей речи шифром к закодированной информации в голове хантера.

– Вижу, ты всё понял, – Тощий подошёл ближе. – Мы оба понимает, ведь так? Можно и не говорить?

Запутавшийся в собственных мыслях Горький помотал головой. Его ответ ни значил ни да, ни нет.

– Но раз уже тут собрались зрители, то я закончу. Зрители не любят недосказанности или открытых концовок. Чтобы навести их на мысль, я задам тебе всего один вопрос. Ты же не всегда был хантером, правда?

Горький послушно кивнул.

– Как и все мы, ты пришёл сюда ради любопытства, сделал первый вдох и влюбился. Так началась стадия знакомства. Ты возвращался на Тару всё чаще и проводил больше времени, игровые часы стояли денег, поэтому тебе пришлось заиметь здесь дела. Эксперимент перерос в устоявшееся хобби, хобби – в образ жизни. С разбросом от месяца до полугода, в зависимости от крепости характера и внешних факторов, игроки бросают реальную работу, разрывая связь с Землей – стадия погружения. Ты не стал исключением.

Нож в руке Тощего выделывал опасные кренделя, но Горький не обращал внимания. Он видел лишь две чёрные ямы над острым носом, которые, словно сжавшиеся до размеров чёрных дыр звёзды, притягивали и навсегда поглощали всё, что попадало внутрь.

– Неподвластные человеку технологии, неизведанный мир и безграничные возможности. Головокружительные рассветы и закаты, пьянящий воздух. А ты сам, словно супергерой: всегда в ударе, всегда в отличном настроении, решительный и сильный, с чистой головой и безупречным здоровьем. Ты принял решение жить на Таре. Так наступила стадия наслаждения.

Тощий подошёл на расстояние вытянутой руки.

– К сожалению, как и все предыдущие стадии, стадия наслаждения тоже закончилась, и наступила та, что определяет нашу дальнейшую жизнь – стадия определения. Только законченные глупцы ни разу не задумывались о смысле существования здесь. В глубине души каждый из нас понимает, что жизнь в виртуальной реальности – самообман. Тары и Паланиуса на существует. На самом деле мы сидящие в креслах люди, погружённые в один из видов анабиоза. Глупцы, платящие больше деньги, за выдуманный мир.

– Где Ксения? – Горький не был уверен, что спросил это вслух.

– Стадия определения – это отправная точка игрока. Именно в момент первых зародившихся сомнений решается судьба человека. Выбор не слишком велик, но он есть. Восемьдесят процентов населения Тары выбирают самый простой вариант – делать вид, будто ничего не происходит, воспринимать игру, как просто игру. Они зависят от мнения оставшихся на Земле и придумывают оправдания своим действиям, лишь бы продлить пребывание.

– Почти вся оставшаяся часть – это отказники. Ты и тебе подобные. Люди, которые открыто заявляют о ненормальности происходящего и якобы борются с системой. Относят себя к так называемому элитному меньшинству и смотрят с высока на первую часть. Вас я не люблю больше всего. Вы закатываете глаза, считая окружающих дебилами, и ходите с мордами мучеников, которых обязали нести на себе бремя игры. Я отношусь к третьей части. Я – настоящий. Я признаю Тару своим истинным домом и открыто заявляю, что она лучше, чем Земля. Мне не стыдно признаться самому себе, что я выбираю Тару. Для меня больше нет надуманных запретов. Я в гармонии с самим собой.

– Тот, кто побывал на Таре достаточное количество раз никогда уже не будет счастлив на Земле. Ты, Горький, знаешь это не хуже меня. Профессия хантера для тебя словно снизошедшая благодать. Это лишь повод. Шанс. Дело ни в деньгах и ни в желании помочь. Прикрываясь благим делом или грязной алчностью, ты в обоих случаях лжёшь. Ты хантер, потому что ты обожаешь эту игру! И раз уж мы с этим разобрались, то скажи мне: чтобы сделал бы ты, если бы кто-нибудь попросил тебя выйти навсегда?

– Я не знаю.

– Ты делал бы тоже, что и все твои жертвы – сопротивлялся. Поэтому прежде чем ещё раз достать из кармана разрешение, подумай: веришь ли ты в то, что делаешь?

Хантер почувствовал, как потяжелели ноги и сдавило грудь. Слова Тощего, будто черви, прогрызали себе дорожку к мозгу, чтобы поглубже засесть внутри.

– А теперь отдай мне разрешение и уходи!

Тощий сделал ещё один фокус с ножом-бабочкой, и лезвие спряталось в рукоятке. За секунду до этого отражённый от лезвия свет блеснул Горькому в глаза. Хантер на секунду потерял зрительный контакт с Тощим, и этого оказалось достаточно, чтобы вернуть самообладание.

Он будто проснулся. Он стоял в доме бандитов в одном из самых опасных районов города и подчинялся. Прямо сейчас его рука тянулась за разрешением. Один за одним в голове у ханта начали появляться вопросы о произошедшем здесь, но что-то подсказывало, что разбираться нужно будет позже. Настало время действовать.

Горький повернулся к мужику с татуировкой петли на шее:

– Ну чего уставился, конченый!? Может тебе лещей надавать?!

– Слышишь ты, чёрт! – мужик схватил со стола бокал и бросил в Горького. – Сейчас кровью умоешься!

Бокал попал в плечо, отскочил и разбился о пол. Горький сунул руки в карманы и сказал, обращаясь ко всем:

– Закон о защите прав пользователя предписывает, что в случае применения физического сопротивления против извлекателя, извлекатель может применить ответную силу, если его действия ведут к исполнению обязательств перед заказчиком.

Рука Горького нащупала в кармане цилиндр, большой палец надавил на жёлтую кнопку, и на улице раздался хлопок. Женщина в проезжающем мимо автомобиле чуть не врезалась в забор, испугавшись взорвавшегося трансформаторного шкафа. В близлежащий домах погас свет.

Изначально Горькому нужна была темнота, чтобы лишить бандитов численного преимущества, но сейчас он ощущал её по-другому. Темнота позволила ему открыть глаза, не боясь снова оказаться в ловушке Тощего.

Хант выхватил пневматический пистолет, направил в расплывчатое пятно, где стоял Тощий, и нажал на курок. Раздался хлопок сжатого воздуха, а за ним – грохот ломающейся мебели. Стоящее в метре от него пятно швырнуло в глубь комнаты, растворив в фоновой темноте.

Гостиная наполнилась криками. Двигалась мебель, и билась посуда. Хантер остановил летящий в него кулак. Парень с татуировкой на шее больше остальных хотел надрать ему задницу. Горький ударил его дулом пистолета в солнечное сплетение и услышал ласкающий уши стон. Затем развернул бандита к себе спиной и запустил в толпу пинком под задницу. Сломанная челюсть, сотрясение мозга и три колотые раны в районе живота – цена, которую заплатил парень из-за неразборчивости своих подельников.

Горький прижался к стене и слушал, как перепуганные бандиты суетятся в темноте. В это же время в комнате на первом этаже Серёга Мартоский нащупывал в кромешной темноте патроны и заряжал их в дробовик. Его пугали крики из гостиной и грохот подающих тел, из-за этого не слушались руки. Он подолгу вылавливал патроны в тумбочке и каждый второй ронял на пол. Передёрнув затвор, он выбежал в гостиную и выстрелил в потолок. Огненная вспышка осветила комнату.

Три тела лежали на полу неподвижно, ещё двое, оставляя за собой чёрные полосы, ползли к двери. В центре, раскидав в стороны столы, собралась куча из пяти мужиков. Трое стояли, прижавшись к стене, над одном из них Серёга увидел оранжевую повязку. Он направил дробовик и выстрелил, пламя снова осветило комнату. На прежнем месте хантера не было, он переместился правее, а рядом с ним с перебитой шеей валялось ещё одно тело. Новый выстрел. Хантер сместился ещё правее и ещё ближе к Серёге, а по стене сползал его лучший друг, держась обеими руками за точащий из шеи нож. Четвёртая вспышка. Оранжевая повязка переместилась в центр гостиной и смешалась с замершими там мужиками.