Текст книги "Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография"

Автор книги: Арсений Замостьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 3. Броски в Европу

1. Расстановка сил

После раскола социал-демократов, случившегося на II съезде РСДРП, в июле-августе 1903 года, для Рыкова не было сомнений, чью сторону занять. И вовсе не из-за личной симпатии к Ульянову и другим большевикам. В 1928 году, работая над проектом программы Коминтерна, Троцкий заметил: «Большевизм всегда силен был исторической конкретностью в выработке организационных форм – никаких голых схем. Переходя из этапа в этап, большевики радикально меняли свою организационную структуру». Троцкий присутствовал на том съезде, который проходил сначала в Брюсселе, а потом в Лондоне. Молодой Рыков в работе этого партийного форума не участвовал по самой уважительной причине: в то время он пребывал в каталажке после саратовской майской демонстрации…

Судя по характеру Рыкова, можно предположить, что его привлекло в большевиках именно это – способность к маневрированию, минимум (по сравнению с меньшевиками) демагогии, нацеленность на расширение своего влияния среди рабочих и в конечном итоге на захват власти. Человек практического ума, будучи большевиком, он ясно знал, за что борется. К тому же его воззрения были гораздо радикальнее меньшевистских. Рыков поддерживал решительную «ленинскую» резолюцию II съезда об основной задаче партии – «борьбе за диктатуру пролетариата».

К тому времени он слыл счастливчиком. Рыков за несколько лет стал одним из признанных королей конспирации. Филеры имели такую справку об опасном подпольщике: «Алексей Иванович Рыков, он же Власов, он же Сухорученко Михаил Алексеевич, кличка наблюдения „Глухарь“, рост – средний; телосложение – обыкновенное; цвет волос – шатен; лицо – чистое; борода – буланже; усы – светло-русые; походка – обыкновенная; тип – русский»[25]25
  Цит. по: Горелов И. Е. Николай Бухарин. М., 1988, с. 10


[Закрыть]. Да, кличек у Рыкова, как и у других большевиков и эсеров, было несколько, но использовал он их только по необходимости. Кстати, как только партия стала легальной (после Февральской революции) и тем более когда большевики пришли к власти – он предпочитал пользоваться только своей истинной фамилией. Был и остался Рыковым. Ну, а термин «борода буланже» тогда всем был понятен как дважды два: это конусообразная бородка, несколько удлиняющая лицо. В начале ХХ века такую любили носить врачи, учителя. Словом, патентованная интеллигенция.

^{Розалия Землячка. 1920-е годы [РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 54. Д. 24. Л. 65]}

В декабре 1904 года Розалия Землячка писала из Петербурга Ленину в Женеву: «Конференция северных комитетов предлагает кооптировать Алексея. Я считаю его одним из лучших кандидатов… Он вполне надежный человек… Но все же мало проверенный. Это меня несколько смущает, но я считаю необходимым на кооптацию его согласиться». Проверку он, по всей видимости, прошел успешно, потому что вскоре Рыкова избрали членом Бюро комитетов большинства, как назвали этот орган партийного руководства, нелегально возникший в России.

«Товарищ Алексей» прочно обратил на себя внимание Ленина незаурядной энергией, молодой активностью, о которой ему сообщали соратники. Ульянова не все устраивало в политических воззрениях Рыкова, заочно они постоянно спорили. Впрочем, в то время спорили все. Конечно, мы сегодня, зная последующую историю, заведомо считаем Ленина вождем партии и политическим гигантом. В начале ХХ века это вовсе не считалось очевидностью. Ульянова-Ленина, безусловно, признавали выдающимся революционером, незаурядным теоретиком, знатоком и вольным интерпретатором марксизма. Вызывала уважение его преданность идее. Соратники не сомневались: Старик все свои силы посвящает революции, трудится до изнеможения, даже когда нет шансов на быстрый успех.

2. Швейцарский вояж

Итак, в 1903 году Рыков поступил на службу в статистический отдел губернской земской управы. В первый и последний раз он работал официально, а не только «на революцию». Служил он недолго, но за это время, во-первых, немного улучшил материальное положение, получая вполне легальное жалованье, а во-вторых, наладил новые связи с рабочими Саратовской губернии – в особенности с железнодорожниками. С ними он встречался как сотрудник управы, но ни на минуту не забывал о партийной агитации. За ним наблюдали, но, как вспоминал Рыков, ему первое время удавалось «ускользать от филеров». Но следили за ним всё внимательнее. Это происходило в столыпинские времена, когда саратовская полиция работала энергичнее, чем прежде. Кстати, к земской управе губернатор Столыпин относился с предубеждением: туда проникло немало либералов, врагов трона. Губернатор называл их «злыми саратовцами» и радовался, когда удавалось их «уважать себя заставить» и приобщить к работе. Рыков, конечно, оказался злым из злых.

21 октября 1903 года в агентурном донесении говорилось: «Выход наблюдаемого из дома не видели, а в 4 часа дня он неизвестно откуда пришел домой вместе со своей сестрой Фаиной». А потом он и вовсе пропал. Скрылся. Его искали в Царицыне и Саратове, но тщетно. Летом 1904 года вышло высочайшее повеление о высылке Рыкова на север Пермской губернии – за принадлежность к «преступному сообществу», к чему присовокупили и хранение запрещенных книг. Но, чтобы выслать, его нужно было найти… Это оказалось неразрешимой задачей. Агенты «Искры» – настоящие асы конспирации – помогли Рыкову на время покинуть пределы Отечества. Он прибыл в Швейцарию, в Женеву, где с 1903 года печаталась главная партийная газета «Искра». Молодой социал-демократ, столько читавший о Европе, впервые оказался за границей! Прибыл фактически по приглашению Ленина, который уже задумывался о контурах будущей большевистской партии и пытался представить ее будущее руководство, прощупывая кадры.

^{Владимир Ленин. 1916 год [РГАСПИ. Ф. 393. Оп. 1. Д. 20]}

Владимир Ульянов снимал уютный трехкомнатный домик в рабочем поселке Сешерон, под Женевой. Полтора-два месяца Рыков гостил у Ленина. Они имели возможность пообщаться – за чаем, во время прогулок и шахматных сражений. Оба недурно играли. Эта встреча оказалась одной из решающих в судьбе Рыкова, ведь Владимир Ильич именно тогда окончательно и бесповоротно мобилизовал молодого социал-демократа в ряды большевиков.

Рыкова водили на швейцарские предприятия, он наблюдал за жизнью местных рабочих, знакомился с социалистами из страны Вильгельма Телля. И почти всюду его сопровождал Ульянов. Будущий «вождь мирового пролетариата» почувствовал в нем родство – недаром они немало говорили не только о партийных делах, но и о Волге, о Саратове, о Казани. К сожалению, воспоминаний об этой поездке осталось немного.

Видимо, в Женеве Ульянов поручил ему восстановить совсем было потухшую после арестов московскую партийную организацию – и Рыков с готовностью согласился, несмотря на постоянный риск угодить в длительную ссылку. Кадров партии не хватало. Приходилось рисковать даже такими людьми, как «товарищ Алексей». И здесь можно добавить, что революционеры в те годы не слишком боялись ссылок и даже тюрем: все-таки наказания к ним до событий 1905 года применяли сравнительно мягкие. Это не распространялось на террористов и их сообщников, но к ним Рыков отношения не имел. Этим «ремеслом» в то время занимались эсеры.

Над Российской империей сгущались тучи, прежний порядок не просто перестал устраивать большинство городской молодежи, но и вызывал у них готовность вести опасные игры с государством, которое они готовились «свергнуть могучей рукою». Трону в конечном итоге не помог ни экономический рост, ни жесткость Петра Столыпина. Не размышляя об этом, мы никогда не поймем Рыкова – хотя бы частично. Ведь он был, без преувеличений, активным участником борьбы против самодержавия – во многом даже более радикальным, чем Владимир Ульянов (Ленин). Все свои «царские» годы он оставался принципиальным нелегалом. Паспортами, за редчайшим исключением, оперировал только поддельными, на чужие фамилии – это часто оказывалось необходимым для «профессионального революционера». Самым законным, с точки зрения властей, его заработком так и осталось скромное репетиторство в старших классах гимназии.

Гордился Рыков и тем, что, пройдя через десятки тюрем и ссылок, так и не стал политическим эмигрантом. Тянул лямку в подпольных социал-демократических организациях в России, «стране рабов, стране господ». Неоднократно, ненадолго, с поддельными документами, он выезжал в Европу – на партийные форумы и для встреч с соратниками-эмигрантами. Но всякий раз, несмотря на риск, возвращался в Россию. И снова – тюрьмы, ссылки, побеги, иногда – фантастические по дерзости… Нелегальное братство. Их объединяла не только идеология, не только уверенность в том, что «оковы тяжкие падут», но и недетская игра в конспирацию, постоянная опасность «попасться», к которой молодой Рыков относился насмешливо. Это сплачивает посильнее любви к Марксу, особенно в молодости. Нашему герою рискованная игра в «казаки-разбойники» придавала азарта. Он и не думал «легализоваться», окончить университет, стать учителем или хотя бы репетитором, продолжая свой гимназический опыт. Только нелегальщина со всей ее тревожной романтикой.

Случались ли у удачливого конспиратора провалы? Конечно! Рыков сам о них рассказывал. Несколько раз провокаторами оказывались секретари, помощницы Рыкова. В 1905 году в Москве, как вспоминал гораздо позже, на следственном допросе, Алексей Иванович, «моим секретарем была некая Ольга Путята, которая была изобличена в сношении с охранным отделением». Это неудивительно. Полиция в то время активизировалась, действовала изобретательно, как на войне. Все труднее стало доверять товарищам…

///

3. Лондонский съезд

В Петербурге, Москве, Польше заваривались бурные события, которые чуть позже назовут Первой русской революцией. В апреле 1905 года представитель Московского комитета РСДРП Алексей Рыков, нелегально преодолев несколько государственных границ, прибыл в Лондон во взвинченном настроении. Он прибыл на III съезд РСДРП (а фактически – второй, потому что первый можно лишь условно считать съездом предтеч большевизма). К тому же это был первый съезд большевиков – без меньшевиков, бундовцев и вечно сомневающегося «болота». Одновременно в Женеве работала меньшевистская конференция, которая считала собравшихся в Лондоне большевиков не «съездом партии», а лишь фракционной встречей. Споры об этом шли и накануне лондонского форума – и Рыкову, по существу, удалось перетянуть Московский комитет партии на сторону большевиков: москвичи проголосовали за проведение съезда, на котором настаивал Ленин. Меньшевики протестовали, но оказались в проигрыше. Так с тех пор и повелось: этот съезд считается «неполноценным», хотя для большевиков – будущих победителей – он во многом оказался определяющим.

Политика политикой, но путешествие в самую западную страну Европы само по себе кружило голову, перевешивая (на время, конечно!) даже революционные впечатления от России, оглоушенной Кровавым воскресеньем. Алексей Иванович впервые оказался в крупном европейском городе. В первый раз это всегда – событие. Особенно в те годы, когда даже газеты из Европы приходили в Россию с солидным опозданием. Все впечатления он, конечно, заносил в свой «марксистский блокнот», но и просто – почти беззаботно – дышал туманным воздухом Британии, глазел на вывески и мосты… Златоуст Луначарский вспоминал о том съезде: «Во все свободное от заседаний съезда время (их, правда, было не так много) мы носились по Лондону, насыщаясь впечатлениями, и даже сейчас то, что я знаю непосредственно, живо, по собственному опыту об Англии, основано главным образом на остроте тех впечатлений»[26]26
  Луначарский А. В. Человек нового мира. М., 1980, с. 22.


[Закрыть].

Явочная квартира делегатов располагалась на севере Лондона, на тихой Мидлтон-сквер, в тесной квартире с мансардой, которая принадлежала эмигранту из России.

Рыков (в то время он использовал партийную кличку Сергеев) представлял московскую партийную организацию – и на него поглядывали с почтением. Ведь это была, по мнению товарищей по партии, самая героическая организация большевиков: они уже готовились ответить баррикадами на расстрел питерской демонстрации 9 января. Алексея Ивановича избрали в мандатную комиссию – это подтверждало, что Ленин в те годы ему доверял и, возможно, хотел основательно превратить в «своего человека». Значит, швейцарская встреча не прошла даром.

^{Анатолий Луначарский. 1918 год [РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 460]}

В британской столице собралось около 40 делегатов. Цвет партии большевиков. 24 делегата с решающим голосом и 14 – с совещательным. Со многими из них Рыкову приятно было познакомиться. Он чувствовал себя «среди своих». Это был молодой съезд. Его старейшиной оказался сорокалетний грузин Миха Цхакая, между прочим, осторожно выступивший против намечавшегося «вождизма», как бы мы сказали сегодня – культа личности товарища Ульянова, не терпевшего в своей партии фракций.

В прологе съезда с докладами о вооруженном восстании выступили едва ли не самые мирные по характеру большевики – Луначарский и Богданов. Рыков задиристо ораторствовал в прениях, которые вообще проходили бурно. Он упрекнул старших товарищей в слишком философской постановке вопроса и предложил говорить о положении пролетариата именно в России, в конкретных сложившихся условиях. Это прозвучало резко. Рыкову ответили – мол, он не придает должного значения вооружению рабочих. «Сергеев» за словом в карман не полез: «Я думаю, что агитация вооруженного восстания тесно связана со всем делом нашей пропаганды. Поднимется вооруженная рука рабочего, социал-демократа, и ярмо самодержавия разлетится в прах. Но для этого нужно, чтобы рука пролетариата была вооружена и чтобы он сам был социал-демократом»[27]27
  Третий съезд РСДРП. Протоколы. М., 1959, с. 144.


[Закрыть]. Так сформулирован его ответ в съездовских протоколах, которые передают суть рыковской отповеди только в самых общих чертах.

Как практик и знаток русской жизни, он одергивал слишком розовых оптимистов, которые уже считали, что трон шатается и социал-демократия побеждает. Она, по мнению Рыкова, еще недостаточно укрепилась даже в пролетарской среде, в которой та же организация Георгия Гапона оказалась гораздо влиятельнее. Резолюцию, при поддержке Рыкова, приняли боевую – да иначе и невозможно было в 1905 году. Не только поддержка, но и организация вооруженного восстания всеми средствами.

Рыков показал себя как специалист по крестьянскому вопросу, которого многие большевики более старшего поколения опасались и предпочитали обходить. При его активном участии съезд принял решение поддерживать крестьянское движение даже, если оно не остановится перед захватом помещичьей земли, что означало рискованный, серьезный и открытый конфликт с властью. Здесь, конечно, сказались саратовские связи Рыкова. Там, в Поволжье, сельские мятежи часто превращались в настоящие побоища. «Олинька моя, кажется, ужасы нашей революции превзойдут ужасы французской. Вчера в Петровском уезде во время погрома имения Аплечева казаки (50 чел.) разогнали тысячную толпу. 20 убитых, много раненых. У Васильчиков 3 убитых, еще в разных местах 4. А в Малиновке крестьяне по приговору перед церковью забили насмерть 42 человека за осквернение святыни. Глава шайки был в мундире, отнятом у полковника, местного помещика… А еще много прольется крови»[28]28
  Рыбас С. Ю. М., 2003, с. 56.


[Закрыть]. Это не кто-нибудь, а Столыпин – саратовская «сильная рука», откровенничал в письме супруге. Вскоре ему в помощь прислали из Петербурга генерал-лейтенанта Виктора Сахарова, в недавнем прошлом – военного министра, так того террористка пристрелила прямо в губернаторском доме. А всё крестьянские волнения! Отныне большевики должны были брать их под свое крыло. Правда, реального влияния на крестьянские общины они не имели: попросту не хватало сил.

Еще одна горячая съездовская тема – взаимоотношения интеллигенции и рабочих в партии. Рыков достаточно туманно рассуждал о том, что устранить возможные конфликты между рабочими и интеллигентами с помощью голосований и съездовских решений невозможно. Да, нужно действовать в этом направлении, нужно привлекать к социал-демократии как можно больше рабочих, но с помощью съездовской директивы искусственно увеличивать процент пролетариев в партии нельзя. Оказалось, что Рыков неожиданно затронул больной нерв съезда. Возможно, он изначально даже не осознавал, что этот спор окажется таким долгим, жарким и принципиальным для человека, который создал большевистскую партию…

Именно в тот день Ленин, пожалуй, в первый, но не в последний раз в присутствии товарищей обратил свое красноречие против Рыкова: «Я слышу, что товарищ Сергеев (Рыков) свистит, а не комитетчики хлопают. Я думаю, что надо взглянуть на дело шире. Вводить рабочих в комитеты есть не только педагогическая, но и политическая задача. У рабочих есть классовый инстинкт, и при небольшом политическом навыке рабочие довольно скоро делаются выдержанными социал-демократами. Я очень сочувствовал бы тому, чтобы в составе наших комитетов на каждых двух интеллигентов было восемь рабочих»[29]29
  Ленин В. И. ПСС, т. 10, с. 262.


[Закрыть].

Возможно, Рыкову не хватало «педагогических» талантов Ленина – и он не верил в быстрое преображение рабочих. С другой стороны, и в Казани, и в Москве он к тому времени немало работал в рабочих кружках, вел агитацию и имел право на скепсис. Так или иначе, Ленина он тогда не поддержал, по-видимому посчитав его предложение утопичным или даже опасным. Ведь противопоставление рабочих интеллигентам могло привести к расколам в партийных организациях. С Рыковым в этом смысле оказались солидарны и молодой Лев Каменев, и уже достаточно опытная Розалия Землячка, дочь киевского купца первой гильдии, от которой в известной степени зависело финансовое благополучие партии… Да и не только они.

Вопрос оказался камнем преткновения. Красноречие вождя пропало даром, и Ленин оказался в меньшинстве – вместе с Александром Богдановым, Вацлавом Воровским, Леонидом Красиным… Делегаты решили отложить принятие решения на неопределенный срок. Но большевики всё никак не могли завершить этот спор, он продолжался в кулуарах, на прогулках…

Вскоре Ленин и Богданов – в то время единомышленники и союзники – подготовили новый проект резолюции на эту тему, но и его, после новой порции дебатов, сняли с повестки дня. Решили, вопреки мнению «стариков», не трогать болезненную тему.

Не менее остро обсуждали и устав партии. Рыков демонстрировал въедливость, частенько придирался к мелочам. Руководители партии предлагали вписать в устав право местных комитетов получать информацию о партийных делах. Вроде бы невинный пункт! Какие могут быть споры? Но «товарищ Сергеев» счел, что для устава это излишняя подробность, и предложил ее внести в резолюцию съезда как напоминание коллегам об их элементарных обязанностях. По этому вопросу голосовали дважды. Всякий раз побеждало предложение Рыкова, а Ленин оставался в меньшинстве. Владимир Ильич раздражался, но в то же время примечал, что Рыкова многие поддерживают – значит, он хорошо чувствует «пульс» местных комитетов партии, в которых варится несколько лет, с перерывами на каталажку.

^{Александр Богданов. 1917 год [РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 80]}

Зато Рыков, при всем его свободолюбии, поддержал Ленина по вопросу контроля над изданиями местных комитетов партии. Тут они оба считали, что необходим контроль со стороны ЦК. Споров миновать не удалось, но предложение Ленина и Рыкова одержало верх. Снова молодой делегат показал свою эффективность.

Как правило, каждый день съезда изматывал его основных участников – и Ленин ложился в постель в болезненном состоянии, чтобы утром подняться для новых сражений. Задиристые манеры молодого Рыкова удивили многих делегатов. Участник съезда Мартын Лядов, знавший Алексея Ивановича еще по саратовским временам, вспоминал: «Особенно выделялся во время этих споров сравнительно молодой еще работник тов. Рыков, сумевший сгруппировать вокруг себя большинство комитетчиков. Тогда немало горечи и чувства обиды проявилось у обеих сторон»[30]30
  Третий съезд партии. М., 1923, с. 17


[Закрыть]. Без горечи, наверное, не обошлось, но не обходилось и без азарта! В душе Рыков ликовал: я спорю с самим Стариком и нисколько ему не уступаю. Что касается этих воспоминаний Мартына Лядова – важно, что они опубликованы задолго до опалы Рыкова, а Лядов тогда возглавлял Коммунистический университет имени Свердлова и к истории партии относился внимательно.

Несмотря на некоторые принципиальные, но все-таки не решающие тактические поражения, признанным лидером партии не только считался, но и был Владимир Ильич Ульянов – и лондонский съезд подтвердил его высокий статус. «Этот человек прорубал любой лед» – так, очень точно, говорил о нем на старости лет Вячеслав Молотов. Ленин, Тулин, Петербуржец, Петров… Уважительная кличка Старик к нему прилепилась, когда Ильичу исполнилось лет 30. Впрочем, так называли и Льва Троцкого, в то время – не большевика, но активного революционера.

На Лондонском съезде, в отсутствие меньшевиков, Ленин впервые держался как партийный диктатор, требовал подчинения, строгой иерархии – в особенности в делах, связанных с вооруженным восстанием. В 1905 году более актуального вопроса и не могло быть. Все это не означало борьбу с дискуссиями. Ленин писал – и, надо думать, искренне: «Думать, что настоящему политическому союзу в состоянии помешать „тон“ полемики, в состоянии только люди, смешивающие политику и политиканство». А в марте 1905 года в письме Сергею Гусеву (Драбкину) он даже обронил: «Люблю я, когда люди ругаются – значит, знают, что делают, и линию имеют». В то же время хорошо знавший вождя большевиков меньшевик Александр Потресов не без оснований замечал: «Если когда-то французский король Людовик ХIV мог говорить: государство – это я, то Ленин без излишних слов неизменно чувствовал, что партия – это он, что он – концентрированная в одном человеке воля движения. И соответственно этому действовал». Рыков имел возможность убедиться и в первом, и во втором качестве Старика.

В Лондоне, как мы знаем, Рыков не в первый раз общался с Владимиром Ульяновым, они не так давно успели пообщаться в Женеве. Но именно в Великобритании Алексей Иванович увидел, как Ленин хитроумно дирижирует беспокойным, в то время почти неуправляемым коллективом революционеров.

Со строгой иерархией Рыков мирился с трудом, перебарывая свободолюбивый и язвительный нрав. Возможно, ему не хватало армейского опыта – когда становится окончательно ясно, что без единовластия добиться поставленной цели невозможно. Он в глубине души оставался «вольным казаком» и ленинскому давлению подчинялся с неохотой. Хотя – в конце концов неизменно подчинялся. Вряд ли у него возникал соблазн перебраться в партию с менее четкой дисциплиной – например, к меньшевикам. Большевиком он оставался в любой конфликтной ситуации, это была принципиальная позиция политического «однолюба» – в противоположность партийным «летунам» вроде Троцкого, которого Рыков всегда недолюбливал. И заочная антипатия после личного знакомства не рассеялась.

Прения прениями, но случались и вечерние развлечения – как же без них? Компания революционеров побывала и в местном мюзик-холле. Ленину весьма понравились клоуны. После одной из пантомим клоуна-эксцентрика он сказал: «Тут есть какое-то сатирическое или скептическое отношение к общепринятому, есть стремление вывернуть его наизнанку, немножко исказить, показать алогизм обычного. Замысловато, а – интересно!»

Соратники удивлялись такому интересу вождя, известного своим сарказмом, к легкомысленным номерам. В чем же дело? Практик до кончиков пальцев, он уже тогда задумывался о необходимости создания социалистической массовой культуры – и на Западе, и в России. Понимал, что без нее в городском обществе удержать власть невозможно. Основа крестьянского мировоззрения – фольклор, а городского – вот такая массовая культура. Новое время – новые правила. Не только в экономике и социальной политике, но и в образе жизни, и в искусстве.

Конечно, этот сравнительно скромный партийный форум и сравнивать нельзя с будущими съездами, многолюдными, а нередко и помпезными. Главным уроком для Рыкова было, как продуманно и виртуозно, почти без крупных сбоев, Ленин дирижировал всей этой командой.

Раскол с меньшевиками казался непреодолимым: эти «ренегаты» делали ставку на буржуазно-демократическую революцию, с ведущей ролью либеральных управленцев. А как же пролетариат и его союз с беднейшим крестьянством? В пику меньшевикам съезд утвердил новый центральный орган партии – газету «Пролетарий». Именно «Пролетарий», не иначе. Редактором этого издания назначили, конечно, признанного вождя. Правда, быстро обеспечить издание газеты не удалось – дело хлопотное! Она выходила с августа 1906 до поздней осени 1909 года. Распространялась, разумеется, с соблюдением всех правил конспирации. Рыков участвовал в обсуждении стратегических вопросов, связанных с «направлением» «Пролетария». И тут проявилась его давняя склонность к объединению разных сил, приверженцев различных оттенков социалистической идеи. В то время он старался смягчить позицию Большевистского центра и к Троцкому, и к меньшевикам, и к различным уклонистам из большевистской среды.

^{Газета «Пролетарий». 29 августа (11 сентября) 1906 года [РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 3. Д. 817]}

Съезд избрал пятерых членов ЦК. Да, тогда их было всего лишь пятеро… Самым молодым из них стал Рыков. Любопытно, что 22-летний Лев Каменев, при всех его талантах и тогдашней близости к Ленину, такой чести не удостоился. А в Рыкове уже видели опытного, ушлого подпольщика, проверенного революционера, хорошо знавшего и глубинку, и столицы – разные губернии, разные края России. Кроме Алексея Ивановича, в руководящий орган партии вошли Владимир Ленин, Александр Богданов, Леонид Красин и Дмитрий Постоловский. Именно они тогда составляли ядро большевистской партии – и 24-летний Рыков по опыту практической подпольной деятельности уступал, пожалуй, только Ленину. Из этой пятерки только вождю разрешалось работать в эмиграции, остальным предстояло незамедлительно возвращение в Россию, охваченную массовыми протестами.

А под занавес этой главки заметим: Ленин все-таки счел Рыкова слишком неуправляемым – и не проголосовал за его кандидатуру. Ленинский выбор был таков: Богданов, Постоловский, Красин, Иван Саммер и Петр Румянцев. Но большинством голосов, против воли вождя, съезд избрал в руководящую пятерку Рыкова…