Текст книги "Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов"

Автор книги: Арсений Замостьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Ипподром

Нечипоренко ни слова не написал про ипподром. Прошляпил? Или, может быть, Бронсон приврал, чтобы порадовать Жолтовского, а сам и не был на ипподроме? Как это проверить? Допросить переводчика? – глупо. Бронсон любил шляться по Москве без переводчика. Самый верный способ – мобилизовать завсегдатаев ипподрома. С этой публикой мы не раз работали...

В последние дни Пронин редко посещал свой кабинет на Лубянке. Но этим утром стряхнул личину журналиста и вернулся к своим бумагам и пресс-папье. Вот и Железнов явился с докладом, как в самые обычные дни.

– Виктор, ты, как я погляжу, давненько не был на ипподроме. Не забывай своего азартного увлечения.

– Это так срочно?

– Срочнее некуда. Фотографии Бронсона у тебя есть. Нужно выяснить, бывал ли он на скачках и вообще на ипподроме. Мобилизуй своих завсегдатаев.

– Сложная публика. Но пуганая. Не любят с нами ссориться.

– С нами никто не любит ссориться. Дураков нет. Зато хватает полезных идиотов, как говаривал Владимир Ильич. Ты только им внуши, что огласка нашего интереса к Бронсону непременно будет стоить им жизни. И не по нашей вине. Жду тебя через полтора часа. Через два часа меня здесь не будет. Я с Бронсоном иду на футбол.

– Ого! На международный матч пойдете?

– Конечно. Вся Москва сегодня на «Динамо» едет. Московский «Спартак» играет со сборной клубов Турции. Бронсон к футболу вроде бы равнодушен, но его интересует спортивная жизнь СССР.

Железнов не подвел, вернулся в кабинет Пронина ровно через полтора часа, взъерошенный и веселый.

– Бывал он там, Иван Николаич! Шесть раз бывал! Информация точная, из нескольких источников.

– Значит, прошляпил Нечипоренко. Нехорошо. А вот то, что Бронсона так быстро опознают – нам на руку. Все-таки иностранные господа в нашей стране все еще в диковинку. Очень уж они заметные в своих щегольских костюмах. А в маскарад Бронсон, естественно, не играет: мешает положение официального гостя СССР. В сложную ситуацию попал наш сэр Уильям.

– Иван Николаич, он же не сэр!

– Да шучу я, мон шэр ами, шучу. Помните такого сэра Уильяма Уоллеса? Был такой шотландский вояка.

– Из Коминтерна?

– Да нет, он из древних времен. Ты почитай как-нибудь на досуге. Вообще заглядывай иногда в библиотеку. Может быть, если бы наш брат чекист чаще ходил в библиотеку – в читальных залах меньше бы убивали кастетами.

– Да где ж досуг-то, Иван Николаич? Времени-то нет.

– А для чекиста самообразование – это служебная обязанность. Вот ты сумел бы у архитектора Жолтовского вести ученую беседу? То-то и оно. Надо бы тебя с одним хорошим парнем познакомить – с юридического факультета. Подружитесь, по музеям вместе походите, по театрам. Самообразование, брат, это наша работа. Что еще слышно на ипподроме?

– Бронсон там всех поразил. Делает ставки, проигрывает – и улыбается. Пиво завсегдатаям покупает. Словом, ведет себя как купчик. Познакомился с жокеями, крутился вокруг конюшен.

– Списочек жокеев составил?

Железнов улыбнулся: этот вопрос командира он предвидел:

– Без бумажки ты букашка. – И бросил на стол тетрадный лист, исписанный фамилиями служащих ипподрома.

Пронин аккуратно сложил листок вчетверо и положил его в портмоне.

– Иван Николаевич, а можно вопрос не по уставу?

– А что такое? – Пронин демонстративно собирался в дорогу, проверял наличие платка, очков, ключей. Времени-то не было ни копейки!

– Появились сомнения, – буркнул Железнов. – Вот мы с вами чекисты, большевики. Вы революцию делали.

– Не преувеличивай, я в октябре на фронте был.

– Но в Гражданскую белых били и с Дзержинским еще с Петрограда.

– Это точно.

– Нас называют рыцарями революции. Паек у нас генеральский, боевыми орденами нас иногда награждают. Жилплощадь нам предоставляют в самых лучших домах.

– Давай по существу. – Пронин окончил сборы и залихватски присел на угол письменного стола. – А то я тебе песочные часы поставлю. Две минуты – и шабаш. Яйцо всмятку.

– У меня сомнения, Иван Николаич. Может, мне на границу попроситься? А то чем мы занимаемся? Как холуи какие-то, как шпики – выслеживаем, ходим по пятам за этим журналистом. А если он не враг? По ипподромам бегаем, по ресторанам. Нэпманская какая-то жизнь.

– Значит, считаешь, наша работа тебя недостойна. Тебе бы в бой, шашки наголо. Как артист Борис Бабочкин в роли Чапаева. А на границе ты, конечно, будешь вылавливать дезертиров. Драться будешь. Один против троих. Они вооружены до зубов, а ты – с перочинным ножиком. Полная победа, легкое ранение, фотография для газеты из госпиталя. Ну, конечно, орден Боевого Красного Знамени. Так? Об этом мечтаешь?

– Ну, ты так все переворачиваешь. Высмеять все можно.

– Да, мы работаем в сфере услуг, – Пронин говорил сердито, хотя и негромко. – Да, мы похожи на шпиков царской охранки. Только шпики ловили врагов царя и буржуев, а мы ловим врагов партии и советского народа. И чем больше мы их выловим, тем лучше. Я не знаю более важной работы. Мы охраняем безопасность народного государства. Ты знаешь, что уже принято решение о личной встрече товарища Сталина с Бронсоном? Ты считаешь, что мы имеем право допустить, чтобы товарищ Сталин встречался с отъявленным врагом? Да мы обязаны сто раз все перепроверить, на свет каждый волос с головы этого американца просмотреть! Ты, кстати, читал «Три мушкетера»?

– Дюма?

– Понятно, что не Новикова-Прибоя.

– Ну читал.

– Помнишь, там мушкетеры рискуют жизнью ради того, чтобы вовремя доставить королеве подвески? Королева-то, между нами говоря, не самой светлой личностью была. Мужу рога наставляла. И все-таки они герои. Занимались вроде бы пустяком – гонялись за подвесками. А герои! Вот и на нас можно с такой стороны посмотреть, что плакать захочется – какими глупостями занимаемся! Суетимся. А ведь тоже герои. У каждой эпохи, Железнов, свои алмазные подвески и свои герои. Хотя лично мне больше нравится кардинал Ришелье. Он служил государству, а не чьим-то прихотям.

Виктор нервно поправил ворот.

– Простите меня, товарищ майор. Простите за минуту слабости.

– Да не психуй ты, не психуй. Ступай-ка лучше в буфет, возьми там кексу, чайку. А я на ипподром поеду. Твои сведения помогли, спасибо тебе. Хорошо поработал. И главное – в срок. Срок – это гигиена труда. Вот если ты работу выполнил хорошо, но с опозданием – это все равно что грязными руками кушать блины со сметаной. Лучше сделать похуже, но в срок, чем сделать лучше, но с опозданием. Извини за нравоучение.

На ипподром Пронин отправился эдаким франтом: под любимым зеленым пальто – великолепный галстук, новый отутюженный костюм. На голове – американская шляпа. Усы аккуратно подстрижены и причесаны – впрочем, за усами Пронин следил всегда, в любом образе.

Служебный автомобиль довез его до Белорусского вокзала. Там Пронин попросил Адама остановить эмку и дальнейший путь проделал пешком. Во-первых, он уже неделю не делал утреннюю гимнастику и хотел размяться. А во-вторых, пешие прогулки пробуждают фантазию.

Возле касс ипподрома и в местном ресторанчике как раз и обитали завсегдатаи. Среди них выделялся растрепанный старичок в костюме еще дореволюционного покроя. Он был простужен, то и дело сморкался в огромный клетчатый платок и пискляво чихал.

– Викентий Алексеевич! – подошел к нему Пронин.

– Мы знакомы?

– Да кто ж вас не знает из добрых людей? А вообще знакомы. Помните недоразумение с инженером Воробьевым?

Старик помрачнел.

– Молодой человек, здесь же люди! Для такого конфиденциального разговора требуется укромный уголок.

Они нашли скамейку в безлюдном уголке сада.

– Вы в каком звании? – сразу спросил Викентий.

– А какая разница? Вы сегодня общались с моим товарищем.

– Виктор ваш товарищ? Я вас слушаю.

– Меня интересует американец. Я не буду задавать вам вопросов. Просто хочу вас послушать.

– Американец попался странноватый. Я положительно его не понимаю. Играет, много проигрывает, часто бывает на ипподроме. Деньгами швыряет направо-налево. Вот и мне перепало от него на хороший ужин в «Рассвете». По-моему, он интересуется лошадьми. Наверное, хочет купить в СССР лошадок. Для них это выгодный бизнес, надо думать. Но как он повезет лошадь через таможню? Ума не приложу.

– А с кем из жокеев он якшался?

– Да вроде ни с кем персонально не сошелся. То с одним, то с другим. Я вот что заметил. – Глаз у старика Викентия по-птичьи блеснул. – Он с Прокопием нашел общий язык. Прокопий – мужик угрюмый, молчун. Подсобный рабочий в конюшнях. Вроде бы последний человек на ипподроме. Но всегда такой горделивый, надменный даже.

– Надменный?

– Чувствуется в нем сила!

– А вы сегодня видали этого Прокопия? Он в конюшнях?

– А где ж ему быть? Завтра Большой кубок. Все должно быть, как у нас говорят, обсоси гвоздок!

Пронин долго бродил по ипподрому. Побывал всюду. Поговорил еще с двумя завсегдатаями из списка Железнова. Познакомился со знаменитым жокеем Гаврилюком, с которым они быстро припомнили общих приятелей. Красавец Гаврилюк был вхож в богемные круги, им восхищался сам Алексей Толстой. Он выступал не только на ипподроме, но и в цирке. Пронин смутно вспоминал историю трехлетней давности про юную циркачку, которая покончила с собой, когда Гаврилюк не принял ее любви. Про Бронсона жокей ничего нового не сообщил, только проницательно заметил, что он не похож на других американцев.

– А вы много знавали американцев?

– Да человек сто! И по линии цирка, и на дипломатических приемах, бывало. У меня ж невеста была – дочь замнаркома индел. Ну, вы знаете, наверное. Вам положено знать.

– И чем же он на них не похож?

– Слишком беспечно держится. А приглядишься – нет, он здесь не гуляет, не кутит. У него дело какое-то на уме. Скрытый интерес. Я как с товарищем Виктором поговорил – сразу подумал, что именно этот нюансик может вас заинтересовать.

– Ну а про секретность вам Железнов все уже рассказал...

По конюшням Пронин пробежал, не привлекая внимания. Осматривался, пробираясь через грязь по дощечкам. И все-таки узнал Прокопия! При такой активной жизни, как у майора Пронина, в любой компании немудрено встретить старого знакомого...

И как-то неожиданно хлынул дождь – холодный, ледяной октябрьский дождь. Пронин успел добежать до троллейбуса на Ленинградском проспекте. Эх, пальто за пять минут промокло и висело на плечах тяжелой жижей. Народу в салоне было немного. Галдела молодежь – этот район Москвы не зря называли студенческим. Зачем-то он поднялся на второй этаж троллейбуса и, как ребенок, стал наблюдать за сумрачной, напрочь промокшей Москвой. Пронину нужно было срочно заглянуть в архивы. В портфеле у него припасены две плитки отменного шоколада фабрики «Рот Фронт». Архивистки любят шоколад!

Пронин влетел в архив, быстро сбросил мокрое зеленое пальто и через две минуты уже вручал шоколад Леночке – той самой Леночке, которая не раз помогала Пронину найти редкую и столь нужную бумаженцию. Когда через час Пронин получил все необходимое и даже сверх того, ему пришлось натягивать все то же – еще не просохшее – пальто.

На улице Пронин понял, что дебют партии завершен. Действующие лица ясны. А силы за несколько бессонных суток иссякли. Теперь – пассивный отдых на Кузнецком. Что бы ни говорил Ковров, завтра я работать не стану. Даже Ботвинник в матче с Бронштейном в критический момент взял тайм-аут и восстановил силы. Это в шахматах. А в работе контрразведчика, если силы оставляют, – и рукой-то трудно пошевелить. В таком состоянии продолжать работу может только очень самонадеянный авантюрист.

И тут кто-то дернул его за плечо.

– Ну и промокли вы, Иван Николаевич! Пальто – что у твоего утопленника. Мокрое насквозь!

– Что ты себе позволяешь? – вспыхнул Пронин. – Подкрадываешься сзади. А если бы я выстрелил? Или по зубам тебя отоварил? Мне беззубые сотрудники не нужны. И шалые тоже.

– Я по делу, Иван Николаевич. Еле вас догнал. – Он и впрямь тяжело дышал, запыхался. – Нам звонил старик с ипподрома.

– А, этот антикварный завсегдатай...

– Говорит – важнейшая информация. Тебя требовал. Под великим нажимом сообщил нам.

– Не тяни уже.

– Всего несколько слов, как телеграмма: «Прокопий бежал с конюшни». Восклицательный знак.

– Два восклицательных знака! Свои претензии снимаю. Ты имел право колошматить меня по плечу и даже поленом. Кажется, мы упускаем шанс. Если Прокопий уйдет – меня надо будет переводить в постовые милиционеры на какой-нибудь тихий подмосковный перекресток.

Указания пришлось давать прямо на улице, в сквере. Они присели на лавочку.

– Первое. Дуй на ипподром. Из-под земли достань фотографии Прокопия. Размножить и распространить по милиции и по нашим. По всей России, а по Московской области – с особой дотошностью. Чтобы на каждой автобусной станции, не говоря о железнодорожных, была его физиономия. Всех возможных свидетелей его побега взять в оборот. Запомни: это наш первый козырь против Бронсона. И, возможно, последний. Мотоциклистов подключи к поиску, это дело хорошее. Мне – мотор, Адама и полную информацию о родных, близких и друзьях Прокопия. Все это – на Кузнецкий ровно через час...

Пронин ненадолго остался в одиночестве. Вот и отдохнул. Рабочий день становится трехсуточным... Сейчас бы еще нервишки успокоить. Да здравствует хладнокровие! Как можно взбодриться? Стакан водки? – да ну ее! Таблетку? – нет, это не наш путь. Пронин решил, что лучшая терапия – это музыка. В ожидании автомобиля Пронин затянул песню:

Он шел на Одессу, он вышел к Херсону,

В засаду попался отряд...

Налево – застава, махновцы – направо

И десять осталось гранат...

Пел по правилам, вытягивая все ноты. Пел с выражением, воображая себя соратником героя песни – матроса Железняка, с которым Пронин несколько раз встречался у Дзержинского. Тогда он – молоденький солдат – смотрел на Железняка как на божество. Песня – это отвлечение, трехминутная передышка, отдых перед большим сражением.

Казаки-разбойники

Пронин расположился на заднем сиденье «эмки». Там удобнее было читать в сумерках. Виктор не сплоховал, добыл информацию. Жил наш беглый конюх в одиночестве на Стрелецкой улице. Это по московским меркам недалеко от ипподрома и практически в Марьиной Роще... Рядом с Селиховым, значит, живет. Совпадение? Круг общения крайне узок – замкнутый человек, надо думать. Пронин усмехнулся: «Да он и раньшие времена не был душой компании!» Двоюродная сестра работает в билетной кассе на платформе «Лось» под Москвой. Надо ее проведать, хотя скрываться у сестры – это слишком глупо для игрока с таким чутьем. Женщина по имени Людмила. Точный адрес неизвестен. Место работы – предположительно четвертая швейная фабрика на Преображенке. Небось там под тысячу барышень ткут да шьют. Как там искать Людмилу? Да и где гарантия, что это ее подлинное имя? Письмо по такому адресу не нашло бы получателя... А я должен найти.

– На Стрелецкую, Адам, – сказал Пронин дикторским голосом. Он уже успокоился.

Стрелецкая улица выглядела почти трущобно. Двухэтажные скучные дома, тихо, как в деревушке. Участковый уже ждал Пронина. Вместе они взломали дверь прокопьевской комнаты.

Участковый – сорокалетний обстоятельный усач – решился на комментарий:

– Прокопий Назаров. Жил тихо. Выпивал умеренно. Что еще сказать? Не думал я, что вы им заинтересуетесь.

– Назаров? Ну, пускай будет Назаров. Фамилия вообще-то подходящая.

Жил конюх Прокопий Назаров по-спартански. Металлическая кровать со скрипящей сеткой да грубо сколоченный стол. Больше мебели не было – только два деревянных ящика и чемодан. На столе лежал красивый вышитый рушник – единственная уютная вещь в пропыленном холостяцком жилище.

В ящиках и в чемодане Пронин не нашел ничего интересного. В общей кухне у Назарова, как и у каждого жильца, была своя полка. Запасов съестного он не держал. На полке гордо стояла массивная кастрюля, в ней – три картошины и самые простые столовые приборы: вилка, две ложки, два ножа. Еще имелась металлическая кружка и пачка грузинского чая. Пронин попросил участкового срочно и с превеликой дотошностью обыскать места общего пользования, двор и комнаты, куда Назаров мог проникнуть.

Теперь – в Лосинку, к нашей доброй железнодорожной кузине!

Пронину повезло: он сразу нашел ее на рабочем месте, в кассе. Но там было людно.

– Елена Евгеньевна? А я вас ищу повсюду. Третий день ищу, – зачем-то соврал Пронин. – Вас заменят в кассе, пока мы с вами будем беседовать?

– Гражданин, не хулиганьте! Я милицию позову.

– Позовите. И в сопровождении милиции пойдем в чайную.

В пристанционной чайной они сели за столик, накрытый пестрой клеенкой. Кроме чая, здесь можно было поживиться пирогами с капустой, солянкой, бутербродами с сыром и селедкой. В продаже – свежее пиво и квас. Для более основательных посиделок имелась водка и сосиски с капустой. В общем, самый обыкновенный для таких заведений ассортимент. Время тихое, как раз начинался перерыв в расписании пригородных поездов. И Пронин нашел укромный уголок.

– Взять вам сосисок? Составьте мне компанию. Лично я пообедаю непременно.

– Вы с ревизией? Да у меня все в порядке. А если что – главбух сейчас на месте. Мое дело маленькое. Продаю билеты – и шабаш. Что ж вы все на меня кидаетесь?

Пронин, не дождавшись согласия дамы, заказал две порции сосисок. А еще – две чашки чая и кружку кваса. Полкружки осушил сразу, в один присест.

– Ваши профессиональные дела меня не интересуют. Если хотите – могу походатайствовать перед вашим начальством, чтобы объявили вам благодарность с премией. – Елена Евгеньевна с удивлением выпучила глаза на Пронина. В ее жизни редко случались неординарные события. – Меня интересует только ваш брат.

– У меня сестра.

– Двоюродный брат Прокопий. – Пронин отрезал полсосиски и едва не забрызгал жиром манжеты. Поглядел на горчицу, поморщился и принялся за кушанье без горчицы. – Меня интересует ваш двоюродный брат. Мы с ним были когда-то коротко знакомы. Но я давно его потерял из виду, а он мне очень нужен. А я ему еще больше нужен, просто необходим.

– А чего ж его искать? Он известно где – на ипподроме. За лошадками следит. Он у нас всю жизнь по конской части.

– В том-то и дело, Елена Евгеньевна, что нет его на ипподроме. Пропал. И в квартире нет – на Стрелецкой улице. Так что вы уж нам помогите... Прошу великодушно.

– Чтобы вы, да не могли найти! Нет у меня к вашим словам доверия.

– Что ж я вам доверия не внушаю? – удивился Пронин. – Беда! Я ж всю жизнь на доверии работаю и проверен многократно. Тогда подождите минут пять. Сейчас доем сосиски – и пойдем к вашему начальству. Придется мне вас задержать для дачи показаний. Мой шофер подбросит вас до Лубянки. Вот там и поговорим. Завтра. А может быть, послезавтра. Вам ведь спешить уже будет некуда. Стены у нас толстые, а питание калорийное. Вы сосиски-то ешьте, ешьте. Сочные они у вас. Давно таких не едал. У нас хуже кормят. Поверьте, Елена Евгеньевна, я не люблю выкручивать руки и загонять в угол. Но что делать, если вы мне не доверяете? С волками жить – по-волчьи выть.

Она не притрагивалась к еде. Схватилась за чашку чая – и отпрянула, обожглась.

– Вы сказали, что давно знаете Прокопия...

– Мы вместе служили. В 19-м году.

– Выходит, вы знаете...

– Знаю, знаю, что он не Назаров. Невелика тайна. Когда вы последний раз его видели?

– Неделю назад. Он приезжал. Он иногда ко мне приезжает. Вы знаете, Прокопий живет без женской руки. А я и накормлю, и обошью. Я тогда наш ростовский борщ сготовила.

– И как он вам? Не болел, не нервничал?

– Не болел. Но нервничал, тут вы правы. Какой-то он был перекрученный. Я даже спросила: неприятности по службе? Он не ответил, только головой покачал. Он же молчун у нас.

– Если бы он вам понадобился – где бы вы его искали?

– В конюшнях.

– Он пропал. Нет его ни дома, ни на службе. С чего бы вы начали поиски?

– Ну, у него есть женщина.

– С текстильной?

– Да, Людкой зовут. Живет на Преображенке. На Суворовской улице.

– Ну, вы же знаете адрес. Не тяните, прошу вас.

– Дом семь. А там найдете.

– Спасибо вам, Елена Евгеньевна. Благодарность от начальства вы получите, как я и обещал. Ешьте сосиски, оплачено.

Потяжелевший от горячего обеда, Пронин на этот раз уселся на переднее сиденье.

– Что, Иван Николаич, теперь по всей Москве рыскать будем?

– И не только по Москве. От Кронштадта до Владивостока! А сейчас – на Суворовскую улицу, к Преображенке.

– В момент доставим!

– Хорошая у тебя работа, Адам. Осень, холод. Вода под ногами, вода сверху. А у тебя в машине – чисто и тепло. Крути себе баранку и думай о приятном.

– А вы не завидуйте, товарищ майор. Каждому свое.

– Знаю. Слесарю слесарево. И все-таки автомобиль – великое изобретение нашего времени. Раньше и цари так не ездили! Чичиков в бричке трясся. И Суворов, именем которого названа улица, на которую мы едем, знать не знал такого комфорта.

– И запаха бензина не знал!

– Ну, Адам, это ты зря. Если бы не автомобили с их бензином и скрежетом – мы бы в столице нашей родины погрязли в дерьме. В конском, разумеется. Великие умы лет пятьдесят назад говорили: если города будут разрастаться – проходу не станет от дерьма. И только изобретение автомотора избавило нас от такой участи!

– Чудеса!

– Диалектика.

Преображенская – рабочая окраина Москвы. Опрятные, чистые улицы, скромные двухэтажные дома. Прохожие крутятся только возле рынка и кладбища. Остальные – трудятся на заводах и фабриках, которых в этом районе Москвы было немало. Тихая, извилистая Суворовская улица начинается на задворках Преображенской площади. Они легко нашли дом, и Пронин снова оставил верного Адама в одиночестве.

Управдом разъяснил Пронину, что Людмила уже вернулась с утренней смены, но недавно вышла из дома с кошелками. Наверное, на рынок пошла. Пронин вместе с управдомом вскрыл дверь, и они чинно расположились на стульях в комнате Людмилы. Жилье ткачихи было обустроено не без кокетства. Шелковое покрывало на кровати, гобелен на стене. На фанерном трюмо – фарфоровые слоники. В ее комнате стоял парфюмерный запах, как будто в воздухе растворена пудра. Ждать пришлось недолго. Дверь скрипнула – и они увидели озабоченное, удивленное лицо хозяйки.

– Здравствуйте, товарищ Прохорова! – сказал Пронин. – Не бойтесь, мы люди официальные.

– Здравствуй, Людмилка! – подал голос управдом.

– Обалдел, сердечный! Где это видано – в закрытую-то дверь вламываться. А ну выметайтеся отсюда, пока вас скалкой не отходили.

Пронин продолжал сидеть на стуле.

– Вы знакомы с Прокопием Назаровым?

– А кто вы таковский, чтоб вопросы мне задавать? Вас что, участковый послал?

– Вы про ЧК слыхали? Или хотите, чтобы я с вами поговорил у нас?

– Где это у вас?

– Об этом вам лучше бы не знать.

– Отвечай, Людмилка. Головой рискуешь, – проскрипел управдом.

Пронин впервые внимательно на нее поглядел. Она сдалась, перепугалась и была готова отвечать.

– Вы знаете, что Прокопий пропал? Его нет ни на службе, ни дома. Он скрывается.

– Я не знала!

– Врешь! – крикнул управдом, но Пронин одним движением руки его одернул.

– Верю, вы не знали. Но догадывались, что он может исчезнуть.

– Не знаю. Каждый может исчезнуть.

– Неплохо сказано! Куда он мог податься? Есть же у него укромное место?

– Ничего у него нет. Он как загнанный волк. Всю жизнь живет вполголоса. Я знала, что вы когда-нибудь за ним придете...

– Где нам его искать?

– Не знаю! – она готова была расплакаться. – Мне от матери достался дом под Владимиром. Мы с ним туда ездили однажды. Я не виновата! Я не знала! Если он там...

Пронин встал, собрался уходить:

– Никто вас не обвиняет. И не посмеет обвинить, поверьте мне. Моя фамилия Пронин. Майор Пронин. Куда нам ехать? Дайте адрес.

– Деревня Костерево. Километров сто пятьдесят от Москвы, – всхлипнула Людмила. – Улица Либкнехта, дом шесть.

– По Владимирке? Понятно. Спасибо вам, товарищ Прохорова.

– Ну, Адам, вот и отъездились мы по Москве. Поворачивай в Черкизово. В Костерево поедем. Это после Петушков. Под Петушками, помнишь, мы с тобой по грибы ходили?

– Да знаю я те места. И Костерево знаю. Пионерский лагерь там. Мой Лешка там летом отдыхал. Часа за три доберемся, если с дорогами все в порядке.

– Значит, четыре часа ехать, – вздохнул Пронин. – А делать нечего. Самолета мне не дадут. И даже танка не выделят для проходимости по осенним дорогам.

Дорога на этот раз не подвела, и добрались они до Костерева ровно за три часа. Немного покрутились вокруг пруда и нашли улицу Либкнехта с ее обыкновенными деревенскими избами. Одинаковые, стандартные избы отличались только узорами наличников.

– Останови! – Пронин перешел на шепот: – К шестому дому не подъезжай.

Пронин выпрыгнул на воздух, быстро размял затекшие ноги. Зарядил верного «коровина». Зелень уже сошла и спрятаться было сложно. Пробежками от дерева к дереву он добрался до калитки шестого участка. Открыть засов – пара пустяков. А забор высоковат, без шуму не перелезешь. Пронин увидел заброшенный сад, избушку, которую явно давно не подновляли. Ну, вроде бы в саду никого нет. Пронин ухитрился почти бесшумно отодвинуть засов и прошмыгнул в калитку, перепрыгнув через канаву (на ветхий мосток он ступить не решился). Свет в доме не горел. Электричества там не было, но Пронин разглядел бы и свечное пламя. Он уже переложил «коровина» из кобуры в карман и держал руку на курке. Подкравшись к дому, Пронин заглянул в окно. Никого! Но слуховое окошко на чердаке приоткрыто. Кто-то здесь притаился или был недавно, да уехал. Пронин решился проверить дверь. От легкого прикосновения она распахнулась. Он боком вплыл в дом. В сенцах никого, только грязь по углам. Входную дверь Пронин оставил открытой и посматривал туда. Пронин подкрадывался к лестнице на чердак, когда в тишине он явственно услышал конское ржанье и топот. Он бросился к окну. Да, лихой кавалерист наконец перескочил через забор и помчался по улице Либкнехта. Это Прокопий! Кто бы еще такое устроил? Пронин бросился к двери, спрыгнул через несколько ступеней и дух перевел уже в машине:

– Адам, ты видел всадника? За ним!

Но проехать они смогли только до конца деревенской улицы имени немецкого революционера. Дальше – болотистые перелески, потом – круча, речка Пекша и сосновый лес. Сначала – редкий, как в каком-нибудь московском парке. А потом – настоящий густой лес. «Эмка» не танк, погоню придется продолжать как в благословенном XIX веке. А всадник был уже далеко... Пронин видел за Пекшей его фигуру, которая, как в перевернутом бинокле, становилась все меньше. Прицелился, выстрелил в лошадь. Промах! Нет, уже не достать.

Придется делать крюк. По объездной дороге они поехали на колхозную ферму. Там – лошади.

Пронин схватил за шиворот председателя:

– Лучшего коня! – Он сунул ему фотографию Прокопия. – Срочно сообщить милиции. Этого человека надо задержать. Он поскакал через лес в сторону Красной Охоты. Позвонить в Москву. В приемную НКГБ. Передать товарищу Железнову под паролем «Золотая осень». «Преследую казака в костеревском лесу». Ты понял?

Председатель смотрел на Пронина испуганно и осоловело.

– Телефон имеется на станции Болдино. Это в четырех верстах.

– Я повторяю: полцарства за коня! А в Болдино тебя мой шофер отвезет.

Пронин давненько не упражнялся в верховой езде. Но минут через пять навыки к нему вернулись – как раз на переправе через холодную Пекшу. А конь ему достался первостатейный! Пронин наугад выбрал лесную тропинку – и помчался вперед. В лесу его застал омерзительный октябрьский дождь. На зеленое пальто он предусмотрительно накинул старый плащ. И все равно пальто отяжелело. Только сапоги с честью выдерживали пытку осенней погодой. Где Прокопий? Ни ответа ни привета. Пронин стрелял в воздух, но никто не откликался. Тропинка пересекала лес насквозь, километров на шесть. Дальше – колхозное поле и деревенька. Сохранялась мизерная надежда застать Прокопия в деревушке.

Колхозники закончили дневную работу и кто как коротали вечер. Пронин расслышал даже россыпи хрестоматийной гармони – как в фильме про развеселых колхозников. Неужели сейчас я увижу пляску пейзан? В доме председателя Пронина накормили щами, налили стакан самогона, но Прокопия никто не видал. Председатель – бравый, деловитый мужик – взялся помогать Пронину со знанием дела.

– У меня есть молодые ребята. Комсомольцы. Готовятся в армию. Лихие ребята! Пущай прочешут выходы из леса – авось найдут вашего Прокопия.

– Идет, – сказал Пронин. – Давайте уж и мы с вами поскачем на поиски.

Километров двадцать проскакали Пронин с председателем по хлябям земным. Заезжали в лес, дважды переправлялись через реку. Перекусили возле овражка, спели протяжно две песни: старинную «По диким степям Забайкалья» и советскую «Ты лети с дороги, птица!». Не только Прокопия – ни единой живой души не встретили. Молодежные разъезды тоже прошли безрезультатно. В своем тяжелом пальто Пронин продрог. Под утро в деревне его наградили ватником и снарядили в обратный путь через лес.

В Костереве Пронина ждал верный Адам. Он сразу пристал с сочувственными вопросами: «Ну как? Мимо?»

– Мимо, Адам, мимо. Мимо цели. Эх, давно меня так в грязь не окунали!

– Да уж, года два, наверное.

Пронин расхохотался:

– Ты мой летописец, Адам. Давай-ка заводи мотор. На Кузнецкий.

А про себя подумал: «К черту Коврова, к черту всех, кто хочет сейчас меня дергать. Только пассивный отдых!»

Ни от Железнова, ни от милиции не было никаких вестей про конюха Прокопия. А тут еще и не спалось... Как назло, Пронин не мог заснуть в автомобиле: раздражал шум мотора, а на каждой кочке «эмку» трясло. Мысли вертелись как тяжелое веретено – медленно и неугомонно. Разгар дня – а он нарезает километры в тесной «эмке» и не может предпринять ничего дельного. Бессмысленная погоня, теперь – бессмысленное возвращение домой. Пронин знал: вот из таких напрасно потраченных дней и складывается большое поражение. Ну, вот уж и шоссе Энтузиастов. Начинается гранитная сталинская Москва.