Текст книги "Отголоски войны"

Автор книги: Арнольд Беннет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Когда онъ вамъ сдѣлалъ предложеніе?

– Въ прошлый понедѣльникъ.

– Т.-е., за день до его смерти?

– За день до того, какъ его убили! – горестно воскликнула м-ссъ Оппотэри. – Затѣмъ наступило молчаніе.

Обнаружившаяся идиллія произвела странное впечатлѣніе на всѣхъ присутствующихъ. Она казалась такимъ необычайнымъ смѣшеніемъ трагизма съ величайшимъ комизмомъ, что хотѣлось въ одно и то же время и смѣяться, и плакать.

– Какъ долго онъ ухаживалъ, прежде чѣмъ сдѣлалъ предложеніе? – спросилъ судья.

– Мы полюбили другъ друга съ первой минуты, – сказала женщина съ морщинистымъ лицомъ, которая воплощала для капитана Поликсфена всѣ чары женственности. И она сказала это такимъ голосомъ, что никто изъ ея слушателей не посмѣлъ шевельнуть мускуломъ.

– Подозрѣваете ли вы кого-нибудь въ убійствѣ капитана? – спросилъ судья.

– Да, – отвѣтила она, – я знаю, кто его убилъ. Генри былъ капитаномъ на «Волгѣ», которая совершала рейсы въ Одессу.

– Какому обществу принадлежитъ «Волга»?

– Не знаю я. Откуда мнѣ знать? Вы, мужчины, должны съумѣть сами разобраться. Пароходовъ «Волга» не сорокъ штукъ, я полагаю? – Она сказала это оскорбленнымъ тономъ.

– Продолжайте, – сказалъ судья.

– Пароходъ его былъ въ одесскомъ порту, когда тамъ происходили безпорядки, и на него прибѣжалъ, ища защиты, офицеръ, котораго преслѣдовала толпа… Вожаки толпы потребовали отъ капитана его выдачи, но капитанъ не выдалъ его. Не таковскій онъ! Тогда капитанъ получилъ извѣщеніе отъ тайнаго общества о томъ, что онъ приговоренъ къ смерти. Я увѣрена, что капитанъ убитъ кѣмъ-нибудь изъ революціонеровъ. Я знаю это навѣрное.

– Какія у васъ основанія это думать? – спросилъ судья.

– Я прокралась въ комнату Генри сейчасъ послѣ того, какъ онъ вернулся домой, часовъ около девяти. Я хотѣла посмотрѣть, не повредила ли ему прогулка; въ комнатѣ его былъ какой-то молодой человѣкъ – иностранецъ по виду. И Генри мнѣ сказалъ: «Мнѣ нужно переговорить съ этимъ господиномъ, м-ссъ Оппотэри». Молодой человѣкъ поклонился мнѣ на иностранный манеръ, и я вышла. Не думала я въ эту минуту, что можетъ случиться недоброе!

– Вы не видѣли, какъ ушелъ, этотъ таинственный незнакомецъ?

– И не видѣла, и не слышала. И больше я уже не видѣла капитана въ живыхъ!

– Вы не слышали никакого шума?

– Никакого. И уже не видѣла капитана больше въ живыхъ! – повторила она, поднося къ глазамъ платочекъ съ черной каймой.

– Я вамъ очень благодаренъ за ваше показаніе, – сказалъ судья. – Если у васъ нѣтъ ничего другого, что вы могли бы разсказать намъ, то вы можете идти.

– Простите, еще одинъ вопросъ, – сказалъ старшина присяжныхъ. М-ссъ Оппотэри обернулась къ нему съ видомъ разъяренной тигрицы. – Капитанъ не боялся, что его могутъ убить?

– Дѣлалъ видъ, что не боялся, – отвѣтила м-ссъ Оппотэри.

Она оставила свидѣтельское мѣсто; и видъ ея, и ея показанія навели ужасъ на судью, на присяжныхъ и на публику. Нѣкоторые считали, что смерть спасла капитана отъ еще большаго несчастья, если онъ дѣйствительно собирался жениться на м-ссъ Оппотэри.

– Еще одинъ свидѣтель, сэръ, – сказалъ приставъ, подходя къ судьѣ. – Только-что пришелъ.

– Кто онъ такой?

Очень прилично одѣтый молодой человѣкъ, очевидно служащій изъ Сити, поднялся и обратился къ судьѣ.

– Мои принципалы поручили мнѣ поспѣшить сюда, чтобы предложить вамъ, господинъ судья, ту помощь, которую они могутъ оказать вамъ.

– А кто ваши принципалы?

– Фаркаръ и Грэмъ изъ Канонъ-Стрита, судовладѣльцы-собственники «Волги» и двухъ другихъ пароходовъ.

– Приведите его въ присягѣ,– сказалъ судья.

Новый свидѣтель назвался Ланцелотомъ Спригъ, служащимъ фирмы Грѣмъ, Фаркаръ и Грэмъ.

– Покойный капитанъ Поликсфенъ состоялъ на службѣ у вашей фирмы? – началъ допрашивать судья.

– Да, онъ служилъ у насъ. Но послѣ послѣдняго путешестія онъ ушелъ со службы.

– Когда это случилось?

– Недѣль семь тому назадъ.

– Онъ долго у васъ служилъ?

– Нѣсколько лѣтъ. Мои принципалы были довольны имъ.

– Онъ отказался только потому, что уже хотѣлъ уйти на покой?

– Да. По крайней мѣрѣ, онъ не называлъ другой причины.

– Какихъ онъ былъ лѣтъ?

– Я полагаю, что ему было за шестьдесятъ.

– Значитъ, у него были кое-какія сбереженія, если онъ могъ оставить службу?

– У него было двѣ тысячи фунтовъ, положенныхъ въ наше дѣло. Онъ получалъ хорошіе дивиденды. И мои принципалы были поражены не только его внезапнымъ отказомъ отъ службы, но и рѣшительнымъ требованіемъ сейчасъ же вернуть ему весь капиталъ. Когда ему сказали, что нельзя сразу вынуть деньги безъ большой потери, онъ былъ очень огорченъ. Ему хотѣлось во что бы то ни стало какъ можно скорѣе получить всѣ свои деньги. Онъ нѣсколько разъ приходилъ къ намъ за ними. Наконецъ, мы удовлетворили его. Двѣ тысячи фунтовъ были ему выданы, и у насъ есть его росписка.

– Когда это случилось?

– Во вторникъ, часовъ около трехъ.

– Вы заплатили ему чекомъ?

– Да, сначала чекомъ. Но онъ былъ чудакъ во многихъ отношеніяхъ, и не любилъ чековъ. Онъ потребовалъ, чтобы ему вручили деньги банковыми билетами. Мы тогда попросили его сдѣлать надпись на чекѣ, и послали человѣка въ Лойдъ-Банкъ взять деньги по чеку до закрытія кассы. Часовъ около четырехъ мы передали капитану Поликсфену деньги въ билетахъ и, кромѣ того, двадцать-четыре фунта, шесть шиллинговъ и шесть пенсовъ золотомъ и серебромъ.

– Значитъ, онъ ушелъ отъ васъ съ этой суммой?

– Да.

Это показаніе произвело большую сенсацію.

– Вы записали нумера билетовъ?

– Конечно. Мнѣ поручено сказать, что только сегодня утромъ мы узнали изъ газетъ о случившемся. Мы понятія не имѣли объ убійствѣ капитана Поликсфена. Иначе мои принципалы предложили бы вамъ свои услуги уже вчера.

– Я очень благодаренъ вашимъ принципаламъ, – сказалъ судья съ легкимъ ироническимъ оттѣнкомъ въ голосѣ.

– Не за что, сэръ.

На этомъ кончилась роль Ланцелота Сприга въ судебномъ разбирательствѣ.

– М-ссъ Оппотэри! – позвалъ судья.

– Что вамъ угодно, сэръ? – Женщина въ траурѣ поднялась съ мѣста.

– Говорилъ вамъ покойный капитанъ о томъ, что получилъ болѣе двухъ тысячъ фунтовъ?

– Я его не видѣла наединѣ послѣ того, какъ онъ вернулся изъ Сити.

– Но онъ вѣдь вернулся до обѣда, по показанію м-ра Гильгэ. Развѣ вы не видѣли его за столомъ?

– Видѣла; но мы сидѣли – изъ предосторожности – всегда на противоположныхъ концахъ стола.

– Онъ никогда не говорилъ вамъ, что у него скоро будетъ такая сумма?

– Я никогда не вызывала его на разговоры о деньгахъ, – сказала м-ссъ Оппотэри. – Я не изъ-за денегъ согласилась стать его женой.

– И вы все-таки полагаете, несмотря на показаніе судовладѣльцевъ, что его убійство – дѣло мести какого-нибудь тайнаго общества?

– Да, – сказала м-ссъ Оппотэри, и прибавила сердито: – двѣ тысячи фунтовъ были бы имъ полезны для революціи, я полагаю.

И всѣ присутствующіе подумали: «Вотъ необыкновенная женщина!»

– А что вы знаете объ исторіи съ кладомъ? съ Коко? Капитанъ съ вами объ этомъ не говорилъ?

– Ахъ, знаете ли, – пренебрежительно сказала м-ссъ Оппотэри, – это было невинное помѣшательство капитана. Я вышучивала это и только смѣялась надъ нимъ.

Ея глубокій голосъ странно дрожалъ въ густо заполненной людьми комнатѣ. Въ воздухѣ осталась дрожь и послѣ того какъ она замолчала и сѣла на мѣсто.

– Господа присяжные, – сказалъ судья, обращаясь къ нимъ, – вы слышали всѣ свидѣтельскія показанія, довольно разнорѣчивыя, но не очень спутанныя. Мы узнали, что покойный капитанъ ушелъ во вторникъ днемъ изъ пансіона Гильгэ послѣ того, какъ проболѣлъ недѣлю. Въ три часа онъ былъ въ конторѣ господъ Грэма, Фаркера и Грэма. Тамъ онъ оставался приблизительно до четырехъ. Послѣ того видѣли, какъ онъ вернулся домой. Онъ, вѣроятно, пошелъ въ свою комнату. Потомъ обѣдалъ, какъ всегда. Затѣмъ онъ вышелъ на полчаса и вернулся около восьми. Куда онъ ходилъ, – никто изъ свидѣтелей не знаетъ. Изъ свидѣтелей позже всѣхъ его видѣла, вѣроятно, м-ссъ Оппотэри. Вы помните, что она говорила о присутствіи еще одного человѣка въ комнатѣ. У насъ нѣтъ свидѣтельскихъ показаній относительно того, когда это второе лицо вошло въ домъ или вышло изъ него. Отъ того момента, когда м-ссъ Оппотэри на минутку зашла въ нему, и до слѣдующаго утра, мы теряемъ слѣдъ капитана. А потомъ мы находимъ его зарытымъ во рву насупротивъ дома. Докторъ предполагаетъ, что онъ умеръ часовъ въ двѣнадцать ночи. – Гдѣ же онъ былъ убитъ, дома или на улицѣ? Единственное свидѣтельское показаніе относительно этого пункта – то, что никто не слышалъ шума на улицѣ: если бы его убили внѣ дома, было бы что-нибудь слышно. Но съ другой стороны – и это очень существенно – почему бы капитанъ ушелъ изъ дома тайкомъ, такъ какъ если онъ вышелъ изъ дому живымъ, то вышелъ непремѣнно чернымъ ходомъ? Конечно, нѣтъ невозможнаго въ предположеніи, что онъ вышелъ, такъ какъ свѣтъ тушится въ домѣ въ одиннадцать часовъ, а онъ умеръ только въ двѣнадцать. – Если онъ былъ убитъ въ домѣ, то или незнакомцемъ, котораго м-ссъ Оппотэри видѣла въ его комнатѣ, или кѣмъ-нибудь изъ жильцовъ, или кѣмъ-нибудь, кто незамѣтно прокрался въ домъ. Убилъ ли его одинъ человѣкъ, или нѣсколько? Вы помните, что, по свидѣтельству доктора, капитанъ вѣсилъ около одиннадцати стонъ, а такую тяжесть трудно снести одному по черной лѣстницѣ или спустить на веревкахъ изъ окна. Но – по свидѣтельству рабочаго, трупъ капитана былъ зарытъ опытной рукой, – опытная рука значитъ въ этомъ случаѣ очень сильная рука – можетъ быть, такая, которая можетъ снести тяжесть въ одиннадцать стонъ безъ малѣйшаго шума. Докторское показаніе, указывающее на кровеизліянія въ мозгу и на поврежденіе дыхательныхъ центровъ, свидѣтельствуетъ, что смерть была по всей вѣроятности моментальной. Относительно мотивовъ преступленія вы слышали старую сказку о кладѣ, которую невѣста убитаго капитана опровергаетъ. Вы слышали также довольно дикую исторію о мести русскаго тайнаго общества. И, наконецъ, установленъ фактъ, что у капитана въ карманѣ было двѣ тысячи сто-двадцать-одинъ фунтъ, шесть шиллинговъ и шесть пенсовъ, и что эти деньги, вмѣстѣ со всѣми его бумагами, исчезли. Я предоставляю вашей проницательности разобраться въ этихъ трехъ предположеніяхъ. Исчезновеніе родныхъ капитана – или странное совпаденіе, или болѣе чѣмъ совпаденіе – но я не думаю, что это обстоятельство повліяетъ на ваше рѣшеніе. Исчезновеніе саквояжа, принадлежащаго Филиппу Мастерсу, молодой человѣку, который не умѣетъ беречь своихъ вещей, тоже является страннымъ совпаденіемъ – такъ какъ въ саквояжѣ было цѣнное вещественное доказательство. Если дѣйствительно слѣдъ пальца былъ въ крови, то это важно въ томъ отношеній, что, значитъ, убійца повредилъ палецъ, закапывая трупъ, – такъ какъ трупъ не имѣлъ наружныхъ пораненій. – Господа присяжные, я жду вашего заключенія.

Судья принялся что-то писать, точно вдругъ забылъ о существованіи присяжныхъ.

Шестнадцать присяжныхъ стали шептаться между собою съ поблѣднѣвшими серьезными лицами. Но, несмотря на желаніе старшины взвѣсить въ точности каждое обстоятельство, формальность совѣщанія не должна была длиться болѣе чѣмъ нѣсколько минутъ.

Старшина откашлялся.

– Мы того мнѣнія, – сказалъ онъ громко, – что Генри Поликсфенъ былъ убитъ однимъ или нѣсколькими неизвѣстными людьми.

Публика устремилась къ дверямъ. Драма слѣдственнаго суда кончилась.

Выйдя изъ зданія суда, Филиппъ наткнулся на сэра Антони, которому не удалось проникнуть въ залу засѣданія.

– Филь! – крикнулъ баронетъ:– почему ты не пришелъ ко мнѣ вчера? Я долженъ тебѣ что-то разсказать.

XIV

На слѣдующій день – это было въ воскресенье, въ сумерки – Филиппъ сидѣлъ, притаившись, въ конторѣ мистера Гильгэ, какъ паукъ, подстерегающій добычу. Онъ раскинулъ паутину и все еще, надѣялся, что въ нее попадетъ выслѣживаемая имъ муха. Терпѣніе его, однако, уже почти истощилось. Цѣлое утро Филиппъ изучалъ слѣды пальцевъ на обломкѣ водопроводной трубы. Онъ былъ увѣренъ, что это – слѣды отъ пальцевъ убійцы, и былъ увѣренъ также, что убійца все еще живетъ въ Угловомъ Домѣ. Онъ не тратилъ времени на разслѣдованіе вопроса о томъ, какимъ образомъ потерянный саквояжъ снова очутился въ его комнатѣ. Вѣроятно, его нашелъ и занесъ въ нему Варко. Удовольствовавшись этимъ предположеніемъ, Филиппъ сосредоточилъ все вниманіе на отпечаткѣ пальцевъ, и даже не считалъ нужнымъ отвѣчать на запросы, которые получалъ въ теченіе дня изъ редакціи «Курьера».

Но Филиппъ не былъ экспертомъ въ сложномъ вопросѣ, имѣющемъ техническое названіе дактилографіи, понятія не имѣлъ о категоріяхъ и группахъ, на которыя распадаются отпечатки человѣческихъ пальцевъ. Едва-ли онъ даже зналъ, что Скотлендъ-Ярдъ имѣетъ милліонъ отпечатковъ, и что систематическій указатель преступниковъ, составленный по этимъ матеріаламъ – одно изъ міровыхъ чудесъ. Онъ не читалъ ученыхъ книгъ по этому вопросу, имѣлъ основаніе не отправляться въ Скотлэндъ-Ярдъ за справками, а сталъ самъ изучать отпечатокъ, имѣвшійся передъ его глазами, и рѣшилъ дѣйствовать, полагаясь, на свой здравый смыслъ. Онъ установилъ прежде всего, что это – отпечатокъ указательнаго пальца правой руки, затѣмъ – что рука у преступника короткая и неуклюжая, съ широкими плоскими концами пальцевъ. Кромѣ того, онъ пришелъ въ убѣжденію, что рука эта была не привычная въ ручному труду, потому что линіи кожи были ясно обозначенныя, а не сморщенныя и спутанныя, какъ у рабочихъ. Чтобы установить личность преступника, нужно было получить отпечатки указательныхъ пальцевъ правой руки всѣхъ жильцовъ дома, и Филиппъ напалъ на практичный способъ достигнуть этой цѣли. Онъ воспользовался матеріалами для работы, оставленными въ корридорѣ малярами, и приготовилъ двѣ пачки бумажныхъ полосъ, взявъ для этого свертокъ простыхъ зеленыхъ обоевъ; полосы одной пачки онъ покрылъ бѣлой краской, а другой – лакомъ, просушеннымъ слегка передъ огнемъ. На это ушло все время до завтрака. Послѣ завтрака онъ, съ разрѣшенія мистера Гильгэ, отвернулъ ручки у входныхъ дверей, укрѣпилъ двери при помощи маленькихъ дощечекъ, прибитыхъ въ полу, такъ, что между внутренней и наружной дверью оставалось пространство въ три, четыре дюйма. Кромѣ того, онъ еще приклеилъ перпендикулярную полоску бумаги, покрытой полу-засохшей бѣлой краской, въ внѣшней сторонѣ внутренней двери и полоску съ полу-засохшимъ лакомъ – къ внѣшней сторонѣ наружной двери. Разсуждалъ онъ такимъ образомъ. Всякій выходящій изъ дому, въ виду того, что ручки дверей вывернуты, непремѣнно прежде всего надавитъ всѣми пальцами правой руки на наружную сторону двери и потянетъ дверь къ себѣ. При этомъ на бѣлой краскѣ получится отпечатокъ пальцевъ – можетъ быть, и не вполнѣ хорошій, но все-таки кое-какой, такъ какъ краска должна непремѣнно пристать въ пальцамъ. То же самое онъ несомнѣнно продѣлаетъ съ наружной дверью, и на ней останется второй рядъ слѣдовъ. А каждый входящій человѣкъ оставитъ отпечатки своихъ пальцевъ въ обратномъ порядкѣ.

Филиппъ пришелъ въ полный восторгъ отъ своей выдумки, наклеилъ первыя двѣ полосы обойной бумаги, положилъ на столъ подлѣ себя двѣ пачки приготовленныхъ полосъ и среди этихъ хлопотъ совершенно забылъ, что обѣщалъ м-ссъ Оппотери быть на похоронахъ капитана; а на полученное по телефону приглашеніе отъ сэра Антони пріѣхать въ нему онъ даже не отвѣтилъ.

Онъ ждалъ съ нетерпѣніемъ момента, когда кто-нибудь войдетъ или выйдетъ изъ дому, но точно нарочно въ этотъ день было необычайно тихо. Никто не приходилъ – не являлись даже репортеры и сыщики. Наконецъ, Филиппъ услышалъ чьи-то шаги по лѣстницѣ, и сердце забилось у него отъ волненія. Сошелъ мужчина, но онъ былъ въ перчаткахъ. Филиппъ забылъ о пресловутой свѣтскости жильцовъ Угловато Дома. Онъ съ бѣшенствомъ содралъ наклеенныя бумажки послѣ ухода жильца въ, перчаткахъ и наклеилъ новыя, все таки рѣшивъ продолжать опытъ. Приходили затѣмъ люди въ перчаткахъ и безъ перчатокъ, и послѣдніе оставляли или очень неразборчивые отпечатки пальцевъ, или же отпечатки, въ которыхъ не было ничего похожаго на изученный Филиппомъ типъ.

Наступили сумерки, и запасъ приготовленныхъ Филиппомъ бумажекъ сталъ сокращаться. Онъ увидѣлъ, что, можетъ быть, придется продолжать эти опыты нѣсколько дней.

Черезъ нѣсколько времени Филиппъ услышалъ звукъ остановившагося передъ дверью кэба и выглянулъ въ окно. Изъ громоздкой кареты выходила м-ссъ Оппотери, очевидно возвращавшаяся съ похоронъ. Онъ сочувствовалъ ея горю, но былъ очень недоволенъ ея появленіемъ, такъ какъ уже напрасно потратилъ нѣсколько полосъ бумаги на женщинъ, входившихъ въ домъ. Она долго спорила о чемъ-то съ кучеромъ и медленно вынимала деньги, снявъ перчатки. Когда она поднималась на крыльцо, Филиппъ спрятался въ уголъ, боясь, что она, увидавъ его, упрекнетъ его за то, что онъ не былъ на похоронахъ. Когда она прошла и поднялась на лѣстницу, онъ вышелъ перемѣнить бумажки, и въ это время спокойно поднимался по ступенькамъ и быстро вошелъ въ домъ молодой человѣкъ въ черной одеждѣ. Это былъ Джонъ Мередитъ, котораго Филиппъ въ этотъ день еще не видѣлъ. Филиппъ самъ не могъ понять, почему его такъ странно взволновалъ видъ Мередита, и почему онъ не могъ сразу рѣшиться снять и разсмотрѣть полоски. Онъ даже обрадовался, когда на крыльцо вбѣжалъ газетчикъ и раскрылъ обѣ двери, подавая нумера воскресныхъ газетъ.

Газетчикъ ушелъ; Филиппъ дрожащей рукой снялъ полосы шагъ и понесъ ихъ въ контору. Лакированная бумага, приклеенная къ наружной двери, носила только слѣды смутныхъ трехъ пятенъ; но на другой полоскѣ очень ясно отпечатались за покрытой лакомъ бѣлой краскѣ три ряда пальцевъ: наверху мужскихъ, затѣмъ женскихъ, затѣмъ – пальцевъ газетчика. У Филиппа забилось сердце, когда онъ сталъ разглядывать первые отпечатки. Онъ взялъ обломокъ камня, положилъ рядомъ съ бумажкой и, съ увеличительнымъ стекломъ въ рукахъ, сталъ сравнивать. Не было ни малѣйшаго сомнѣнія. Отпечатокъ пальца на камнѣ и на бумагѣ былъ одинъ и тотъ же. Не давая себѣ времени подумать, Филиппъ вышелъ изъ конторы, думая, что Мередитъ еще въ передней. Мередитъ въ это время снова спускался съ лѣстницы, очень блѣдный. Онъ видимо торопился. Страшный шрамъ казался багровымъ на его бѣломъ лицѣ.

– Пожалуйста, войдите сюда, – сказалъ Филиппъ. У него такъ пересохло во рту, что онъ едва могъ говорить. – Мнѣ нужно сказать вамъ нѣсколько словъ.

Мередитъ вошелъ въ контору. Филиппъ выслалъ находившагося тамъ мальчика и закрылъ дверь. У него было странное желаніе уговорить Мередита уѣхать сейчасъ же навсегда изъ Англіи.

– Что случилось? – спросилъ Мередитъ.

– Я вамъ сейчасъ скажу, – отвѣтилъ Филиппъ. – Отпечатокъ пальца за этомъ камнѣ сдѣланъ убійцей капитана Поликсфена, а отпечатокъ за этой бумагѣ сдѣланъ вами. Они абсолютно одинаковы. Я устроилъ ловушку для убійцы, и въ нее попались вы. Что вы имѣете сказать?

– Что? – воскликнулъ молодой человѣкъ, глядя на бумагу. – Который отпечатокъ?

– Вотъ этотъ.

– Но вѣдь это не можетъ быть отпечаткомъ моихъ маленькихъ пальцевъ, – сказалъ Мередитъ со страннымъ спокойствіемъ, понявъ, въ чемъ заключалась ловушка. – Вотъ моя рука. Взгляните сами. – Его голосъ былъ убѣдителенъ и очарователенъ попрежнему.

Мастерсъ быстро взялъ его протянутую руку. У него были длинные, тонкіе пальцы, а верхніе отпечатки были широкіе и грубые.

– У васъ рука какъ у женщины, – сказалъ Филиппъ, не выпуская пальцевъ, имѣвшихъ для него какое-то странное очарованіе.

Юноша быстро отдернулъ руку, сѣлъ на стулъ и разрыдался.

– Это женская рука, – сказалъ Мередитъ. – Я дочь капитана Поликсфена.

– Боже мой! Вы Джиральда?

Мередитъ кивнулъ головой, поднявъ глаза на Филиппа.

XV

Признаніе Мередита, оказавшагося Джиральдой, преисполнило Филиппа радостью, о причинахъ которой онъ пока не хотѣлъ разсуждать. Онъ только понялъ теперь, почему его такъ привлекалъ странный юноша, возбуждая въ немъ желаніе защитить его. Теперь ему было даже странно, что онъ раньше не догадался.

– Не понимаю, – сказалъ Филиппъ, – какъ это я не узналъ васъ. Вѣдь я видѣлъ вашъ портретъ въ клубѣ, и портретъ этотъ преслѣдовалъ меня какъ живой образъ.

– Ничего удивительнаго въ этомъ нѣтъ, – отвѣтила Мэри Поликсфенъ. – Я отлично умѣю мѣнять свою наружность. Вѣдь я семь лѣтъ играла только роли мальчиковъ – у меня для этого подходящій ростъ – и привыкла къ мужскому платью. Къ тому же шрамъ очень сильно мѣняетъ мое лицо.

– Откуда у васъ этотъ страшный шрамъ?

– Я каждый день навожу его краской, – объяснила Мэри. – Я какъ-то случайно открыла, что шрамъ на лицѣ дѣлаетъ его неузнаваемымъ, и воспользовалась этимъ теперь.

– Значитъ, вы можете смыть его, когда захотите?

– Конечно.

– Я очень, очень радъ, миссъ Поликсфенъ! – сказалъ Филиппъ съ видимымъ облегченіемъ.

– Вотъ жаль, – сказала она, – что волосы-то не такъ легко отростутъ.

– А теперь, миссъ Поликсфенъ, – сказалъ Филиппъ, помолчавъ, – перейдемте въ дѣламъ. – Скажите мнѣ прежде всего, почему вы здѣсь, въ мужскомъ платьѣ? Я знаю, что у васъ большое горе, что вы въ затруднительномъ положеніи, и увѣренъ, что могу помочь вамъ.

– Чѣмъ вы можете помочь мнѣ? – робко спросила она.

– Я это вамъ скажу послѣ того, какъ мы поговоримъ. Разскажите мнѣ все. Я готовъ сдѣлать многое – очень многое для васъ. Не буду увѣрять васъ, что готовъ отдать всю жизнь, чтобы оказать вамъ малѣйшую услугу. Такія признанія звучатъ глупо. Повѣрьте только, – сказалъ онъ съ глубокой искренностью, – что вы можете располагать мною по своему усмотрѣнію.

– Это правда? – сказала она тономъ очаровательнаго полусомнѣнія, полувызова. И въ тонѣ ея было также что-то царственное. Наконецъ, онъ увидѣлъ въ ней ту красавицу-актрису, которой поклонялся весь Лондонъ. Но она казалась вовсе не избалованною общимъ поклоненіемъ, хотя и сознающею свою силу, привыкшею къ преданности и готовности всѣхъ служить ей.

– Правда, – повторилъ онъ.

Они обмѣнялись взглядомъ, въ которомъ все было сказано. Дѣвушка выразила свое довѣріе, а Филиппъ – свою готовность защищать ее всю жизнь.

– Мы можемъ свободно говорить здѣсь? – спросила Мэри Поликсфенъ, садясь на стулъ.

– Вполнѣ,– сказалъ Филиппъ. – Дверь закрыта, и я слѣжу за ней. Ну, а теперь скажите мнѣ, почему вы здѣсь – и въ такомъ видѣ?

– Я переѣхала сюда, чтобы быть подлѣ моего отца и охранять его;– а если бы мой бѣдный отецъ зналъ, что я здѣсь, онъ бы сейчасъ уѣхалъ.

– Вы развѣ были съ нимъ въ дурныхъ отношеніяхъ?

– Да, мы не видались уже нѣсколько лѣтъ. Мнѣ это было очень больно, но я ничего не могла подѣлать. Онъ не хотѣлъ, чтобы я сдѣлалась актрисой, а у меня страсть къ театру была въ крови. Отецъ ненавидѣлъ сцену, имѣя для этого нѣкоторое основаніе. Онъ оставилъ меня школьницей въ Соутэндѣ и отправился въ плаваніе, – а вернувшись, узналъ, что я поступила въ маленькую провинціальную труппу. Написать ему объ этомъ я не рѣшалась, и мой поступокъ былъ для него страшнымъ и неожиданнымъ ударомъ.

– Ваша мать уже умерла въ то время?

– Она умерла, когда я была еще ребенкомъ. Я была очень развитой дѣвочкой, и въ пятнадцать лѣтъ школа мнѣ уже надоѣла. Дѣваться мнѣ было некуда; съ отцомъ я была въ хорошихъ отношеніяхъ, но все-таки никогда бы не согласилась плавать съ нимъ на скверномъ коммерческомъ суднѣ. У меня были родственники въ Соутэндѣ, но такіе, что жить съ ними было невыносимо. Слишкомъ мелкіе люди. Я рѣшила устроиться самостоятельно, сама зарабатывать себѣ пропитаніе. А въ такихъ случаяхъ нельзя выбирать по желанію. Мнѣ представилась возможность быть на сценѣ, и хотя я знала, что отецъ будетъ очень огорченъ, но не могла считаться съ этимъ. Онъ бы не понялъ меня – и потребовалъ бы, чтобы я или сопровождала его въ плаваніи на торговомъ суднѣ, или бы жила съ родственниками. Это было бы то же самое, какъ потребовать отъ него, чтобы онъ бросилъ свое дѣло и поступилъ на сцену. Когда онъ вернулся изъ плаванія, мы съ нимъ видѣлись. Я играла неподалеку отъ того мѣста, гдѣ грузился его пароходъ. Онъ пришелъ ко мнѣ, и у насъ произошло объясненіе. Это былъ самый тяжелый день въ моей жизни, – страшнѣе его былъ только день послѣ смерти отца. Подумайте: мнѣ было тогда пятнадцать лѣтъ, а ему пятьдесятъ. Какъ же намъ было понять другъ друга? Отецъ мой любилъ меня, – но есть чувства и мысли сильнѣе любви. Мы разстались навсегда. Не буду вамъ повторять, что онъ мнѣ тогда сказалъ. У меня и тогда былъ сильный характеръ; я устояла противъ его просьбъ и угрозъ. Съ тѣхъ поръ мы больше не видѣлись. Я дважды пробовала примириться съ нимъ – разъ, когда мнѣ было восемнадцать лѣтъ, а во второй разъ – въ двадцать-одинъ годъ. Но обѣ попытки были безполезны. Предразсудокъ отца противъ сцены убилъ его любовь во мнѣ. Онъ снова уѣхалъ въ плаваніе, и я потеряла его изъ виду, не могла слѣдить за его передвиженіями. Я даже не знала, живъ ли онъ, никогда о немъ не говорила, и мои знакомые думали, что я сирота. Конечно, сознаюсь, меня настолько поглощала сцена, что я сама недостаточно энергично заботилась о сохраненіи связи. Сначала я посылала поздравленія отцу въ день его рожденія и къ Рождеству, выбирая самыя красивыя поздравительныя карточки. Потомъ не знала, куда посылать… Правда, вѣдь, что все это очень грустно? – спросила она быстро измѣнившимся скорбнымъ голосомъ.

Филиппъ едва могъ говорить – до того его волновала судьба бѣдной дѣвушки.

– Почему же ваши родственники не старались вліять на капитана?

– Они ничего не могли сдѣлать. Они очень милые, мирные люди, и боялись разсердить отца, вступаясь за меня. Они и теперь еще живутъ въ Соутэндѣ, и едва ли даже слыхали о смерти отца.

– А другихъ родственниковъ, кромѣ этой семьи въ Соутэндѣ, у васъ нѣтъ?

– Есть, – отвѣтила Мэри, понизивъ голосъ. – Есть братъ моего отца, мой дядя Вальтеръ Поликсфенъ. Но…

– Но что?

У Мэри показались слезы на глазахъ.

– Вотъ именно дядя Вальтеръ… – она остановилась и должна была собраться съ силами, чтобы продолжать. – Я должна вамъ объяснить все относительно его, – сказала она. – Хотя я никогда его не видѣла – по крайней мѣрѣ, надѣюсь, что не видѣла – все же мнѣ кажется, что я его хорошо знаю.

– Какимъ образомъ?

– По описаніямъ отца, а потомъ по разсказамъ родственниковъ въ Соутэндѣ. Вальтеръ Поликсфенъ былъ на десять лѣтъ моложе моего отца; онъ былъ необыкновенно уменъ и страшно вспыльчивъ съ дѣтства. Отецъ говорилъ, что съ нимъ нельзя было справиться, когда онъ былъ еще десятилѣтнимъ мальчикомъ. Его выгнали изъ трехъ школъ въ Соутэндѣ, прежде чѣмъ ему исполнилось двѣнадцать лѣтъ. Онъ никого не слушался. Онъ разъ заперъ другого мальчика въ деревянный сарай и хотѣлъ поджечь его за то, что тотъ не далъ ему яблоко. Мальчикъ спасся только чудомъ. У Вальтера не было никакой жалости къ животнымъ. И все-таки, по разсказамъ отца, онъ умѣлъ, когда было нужно, казаться обаятельнымъ. Въ восемнадцать лѣтъ онъ женился на женщинѣ, которая могла бы быть ему матерью.

– Интересный молодой человѣкъ! – замѣтилъ Филиппъ.

– Вы полагаете? – сказала Мэри. – У него была страсть въ сценѣ. Поэтому отецъ мой такъ ненавидѣлъ театръ. Но дядѣ очень скоро надоѣла сцена – можетъ быть, и со мной будетъ то же самое. Въ девятнадцать лѣтъ онъ игралъ роли стариковъ, былъ знаменитъ въ Истъ-Эндѣ и, какъ говорятъ, подавалъ большія надежды. Однажды, во время представленія, онъ закололъ одного актера на сценѣ. Предполагалось, что это былъ несчастный случай, но, судя по нѣкоторымъ даннымъ, случайность тутъ была ни при чемъ. Ну, да все это происходило тридцать лѣтъ тому назадъ. Онъ уѣхалъ въ Америку съ женой, черезъ нѣкоторое время бросилъ ее, а потомъ снова сошелся, когда она получила наслѣдство. Послѣ того она умерла – и опять-таки есть предположеніе, что онъ ее убилъ. Объ этомъ поднятъ былъ шумъ въ газетахъ. Дядѣ пришлось исчезнуть – и онъ исчезъ. Послѣ того онъ странствовалъ по всему свѣту, участвовалъ въ революціи въ Уругваѣ, имѣлъ циркъ къ Іокогамѣ. Отецъ рѣдко слышалъ о немъ, но онъ всегда зналъ, гдѣ находится отецъ, и часто обращался въ нему съ денежными просьбами. Отецъ ему давалъ деньги, хотя, быть можетъ, и не слѣдовало этого дѣлать. Отецъ былъ, кажется, привязанъ къ нему и нѣсколько боялся его.

– Это тотъ братъ, который упоминался на судебномъ слѣдствіи?

– Да; у отца былъ только одинъ братъ.

– Такъ онъ, значитъ, въ Лондонѣ?

– Да, боюсь, что онъ здѣсь… Я его никогда въ жизни не видѣла, но получила недѣли три тому назадъ странное письмо отъ него. Изъ-за этого письма я переѣхала сюда. Вотъ оно; судите сами.

Она остановилась, медленно вынула письмо изъ кармана пальто, и вотъ что Филиппъ прочелъ въ немъ;

«Дорогая Мэри, это тебѣ пишетъ твой старый дядя Вальтеръ, про котораго ты, вѣроятно, слыхала. Отецъ твой глупецъ, и хорошо бы, если бы ты его образумила. Не то ему будетъ худо. Онъ сталъ упрямъ подъ старость. Онъ оставилъ свое дѣло и затѣялъ самую прибыльную денежную аферу, о какой я когда-либо слышалъ. Самъ онъ съ нею не справится. Я могъ бы помочь ему болѣе чѣмъ кто-либо, но онъ не хочетъ. Я писалъ ему, что голодаю, а онъ прислалъ двадцать фунтовъ. Не въ двадцати фунтахъ тутъ дѣло, а въ двадцати тысячахъ и больше. Я прошу только половину доходовъ, – и это справедливо, потому что всю работу я беру на себя. Онъ бы по глупости только испортилъ все. Я и не зналъ до сихъ поръ, до чего онъ упрямъ. Но теперь онъ долженъ уступить. Я вѣдь человѣкъ прямодушный, это – мое главное качество. Ты, говорятъ, въ ссорѣ съ отцомъ? Совѣтую тебѣ помириться съ нимъ и объяснить ему, что я предлагаю ему дѣло серьезное – и что не слѣдуетъ выводить меня изъ терпѣнія. Не то будетъ плохо. Онъ, видно, забылъ, каковъ у меня нравъ. Скажи ему, что если онъ не приметъ мое предложеніе, то ужъ я постараюсь, чтобы онъ ни гроша пользы для себя не получилъ. Скажи ему это. – Твой любящій дядя Вальтеръ Поликсфенъ».

«Р.-S. Твой отецъ теперь живетъ – или скоро будетъ жить въ Угловомъ Домѣ въ Стрэнджъ-Стритъ, Кингсуэ».

Филиппъ сложилъ снова письмо и, передавая его обратно Мэри, – сказалъ:

– Вы, конечно, испугались его угрозы?

– Конечно. Я рѣшила повидаться съ отцомъ и написала ему письмо – но, вмѣсто отвѣта, я получила мое письмо обратно не открытымъ, но разорваннымъ и положеннымъ въ конвертъ. Послѣ того я получила телеграмму отъ дяди, приблизительно такого содержанія: «Торопись, отецъ твой въ Угловомъ Домѣ». Тогда я рѣшила поселиться здѣсь вотъ въ этомъ видѣ. Предупредить полицію я не имѣла достаточнаго основанія, но все-таки была очень встревожена. Отецъ понятія не имѣлъ о томъ, кто я.

У меня не было никакого плана дѣйствія. Я слѣдила за отцомъ, который показался мнѣ очень измѣнившимся и постарѣвшимъ, слѣдила за всѣми его движеніями, ждала какого-нибудь счастливаго случая, который бы все измѣнилъ, – и вотъ чѣмъ все кончилось.

Она закрыла лицо руками и помолчала.