Текст книги "Десять басен смерти"

Автор книги: Арно Делаланд

Наверно, он казался слишком вялым. Он потерял Квебек, не смог воспрепятствовать ослаблению Канады и Луизианы. В Атлантике все еще господствовали англичане, и он не смог спасти Новую Францию. К тому же ему не удалось подавить религиозные войны внутри королевства. Францию раздирали на части. Но, в конце концов, не все было так мрачно! Это он сделал так, что французское влияние все еще ощущалось по всей Европе; повсюду красовались маленькие Версали. Он завоевал Лотарингию и Корсику, защитил ученые общества, создал многочисленные высшие школы и королевские академии. Неустанно совершенствовалась система образования. У него была одна из лучших в мире администраций: управляющие финансами, чиновники ведомства, строящего мосты, служащие полиции, первоклассные инженеры! С помощью канцлера Мопу он взялся, правда, с некоторым опозданием, за дерзкие преобразования. Его ошибки были плодом упущений, а не неверных суждений. Он часто импровизировал, вновь возвращаясь к противостоянию с парламентом. Но самым главным было, скорее всего, то, что он пренебрегал своими символическими обязанностями. Он не стремился к общению, не прикасался к заразным больным. Он вел себя как обыкновенный деист [8]8
  Деист – последователь деизма, религиозно-философского течения, признающего существование Бога и сотворение им мира, но отрицающее большинство сверхъестественных явлений и религиозный догматизм.


[Закрыть]и деспот, равнодушный к мнению своих подданных. Не обращал он особого внимания и на этих философов, которые беспрерывно нападали на него, на него или на его режим, что было одно и то же.

«Боже, как мне плохо, как больно…»

Занавески мерно колыхались.

Несмотря ни на что, он старался быть искренним и справедливым. Положа руку на сердце, он, конечно, предпочел бы веселую компанию своих фавориток в Парк-о-Серф суровым министрам. Но, готовясь к переходу в иной мир, он думал, что для Франции и монархии он все же останется Возлюбленным.

Люди, сидящие возле его изголовья, люди, которых он уже мог различить, видели, как шевелились его губы, как он говорил сам с собой, как пытался слабо улыбнуться.

Возлюбленный…

– Господин маркиз Пьетро Виравольта де Лансаль!

Перед Пьетро распахнулись двустворчатые двери.

Обычно герцог д'Эгийон занимал иной кабинет, а не это импровизированное бюро, расположенное поблизости от королевских покоев, в Министерском крыле, и выходившее на Мраморный двор. Но из-за чрезвычайных обстоятельств, вызванных смертельной болезнью монарха, все обычаи были нарушены. В кабинете государственного секретаря царила атмосфера нервного возбуждения. На его письменном столе, украшенном золотыми гвоздями, громоздились пухлые папки. Другие теснились на книжных полках рядом с томами по географии, истории, праву и военной стратегии. На камине, рядом с холодно взиравшей бронзовой Дианой, была развернута карта Европы. Усеянный континентами глобус только и ждал, чтобы до него дотронулась чья-нибудь энергичная рука или обратил внимание один из сильных мира сего.

Герцог д'Эгийон стоял у окна перед слегка раздвинутыми шторами.

– Виравольта! Вот и вы.

Ледяным тоном он пригласил его присесть.

Пьетро всмотрелся в черты лица этого человека с такой своеобразной судьбой. Он был сыном внучатого племянника Ришелье и рано начал военную карьеру. Свирепый противник Шуазеля, самого влиятельного министра Людовика XV между 1758 и 1770 годами, он имел репутацию человека, враждебно относящегося к новым веяниям. Его взгляд был полон какого-то фальшивого чистосердечия, намекавшего на то, что этот опытный политик умеет ориентироваться в запутанных ситуациях. Но его живой ум и работоспособность искусно компенсировали склонность к авторитаризму, в чем его многие обвиняли. Когда он находился во главе двора в Бретани, монарх использовал его в борьбе против посягательств парламентариев на свои прерогативы, а также против идеи, в соответствии с которой парламент представлял собой «одно целое». Противостояние длилось, покуда парижский парламент не принял решение о самороспуске. При этом едва не было совершено преступление, заключающееся в оскорблении его величества! После многолетнего попустительского отношения этот эпизод заставил Людовика XV энергично сосредоточить в своих руках дела королевства.

Шуазель оказался в опале, Мопу стал канцлером, а аббат Террэй был назначен генеральным контролером по финансовым делам. И вот так был создан пресловутый триумвират: Мопу, д'Эгийон, Террэй. Хотя и подвергавшееся критике за суровость, это правление было, тем не менее, благоразумным и честным. Его приемы не пользовались популярностью, но обстановка изменилась: если раньше Людовика XV критиковали за разнузданность, то теперь его обвиняли в чрезмерной активности и даже тирании. Во время выступления едва замаскированной фронды он укреплял королевскую власть. Что касается сурового аббата Террэя, которого Виравольта прекрасно знал, так как много раз встречал в Версале, он оказался одним из лучших министров финансов за всю историю королевства.

Но в данный момент положение герцога д'Эгийона, государственного секретаря, военного секретаря и министра иностранных дел, было отнюдь не менее шатким, чем положение Виравольты. Несмотря на то что король долго поддерживал его, их отношения не всегда отличались добросердечностью скорее наоборот. В 1742 году Людовик XV увел у д'Эгийона любовницу. Злые языки поговаривали, что с тех пор герцог ему отомстил, тайно пользуясь услугами госпожи Дюбарри. Пьетро не знал, соответствовали ли эти слухи действительности. Одно было несомненно – свой пост в министерстве иностранных дел д'Эгийон получил по рекомендации Дюбарри. Он знал, что, если через несколько часов Людовик XV скончается, ему придется несладко. Королевой Франции станет Мария Антуанетта – а ведь Дюбарри была ее врагом! И партии конец.

Ах, политика… и любовь!

Виравольта был готов к худшему.

В напудренном парике, в камзоле, увешанном наградами, д'Эгийон стоял у окна. Затем он подошел к Виравольте. Касаясь подбородка одной рукой, другой он постукивал по столу, выдерживая паузу. И вот он перешел в наступление:

– И вы предали меня, Виравольта…

Тон был задан.

– Я никогда не участвовал в заговоре против вас, и вам это известно.

– М-да… – с сомнением в голосе пробормотал д'Эгийон.

Он пристально посмотрел венецианцу прямо в глаза.

– Пьетро Виравольта де Лансаль… человек, который привел в замешательство герцога фон Мааркена, посрамил il Diavolo [9]9
  Дьявол (итал.).


[Закрыть]и спас дожа… Это ведь было всего несколько лет назад, не так ли?

– Время идет, ваше превосходительство, – произнес Пьетро.

– Обстановка непростая, как вам известно. Я уже долго откладывал разговор с вами, Виравольта… или, может, следует называть вас «В»?

Герцог сел.

– В тот день, когда я понял… Ах, боже мой… Черный кабинет… Тайная дипломатия, созданная по инициативе самого короля почти тридцать лет назад! Не очень приятно осознавать, знаете ли, что вас держат за полного идиота.

– Ваше превосходительство, все-таки не за такого уж идиота, раз вы догадались о существовании Тайной службы, в то время как ваши предшественники, и далеко не самые ничтожные из них, абсолютно ничего не замечали.

На лице д'Эгийона промелькнула улыбка.

– У вас всегда был особый талант к комплиментам, Виравольта. Без этого в вашем деле не обойтись, не правда ли?… Это вторая натура для всех придворных. В Венеции вы прошли хорошую школу. Сознайтесь, что и во Франции не так уж плохо…

Д'Эгийон сделал глубокий вздох.

– Ну а я, видите ли, военный. Дипломатией я стал заниматься уже поздно… Ах, Виравольта! Нет ничего удивительного в том, что Черный кабинет обратился к вам сразу после вашего приезда. Но вы служили слишком многим господам одновременно.

– Не потому ли пришли меня арестовать, что я недостаточно служил этой стране?

Нотки горечи – и дерзости – не ускользнули от внимания герцога. Пьетро тут же в них раскаялся.

Д'Эгийон продолжал:

– Позапрошлой ночью в Зеркальной галерее был обнаружен труп молодой женщины. Посреди Версаля. Бог знает, как он там оказался. Швейцарские гвардейцы вспомнили, что видели, как какой-то силуэт проскользнул из Зала Войны. Видимо, убийца был одним из своих и ждал подходящего момента. К великому счастью, труп был найден всего несколько минут спустя. Представьте себе, какой случился бы переполох, если бы утром его обнаружили придворные, а не гвардейцы! Нам удалось пресечь все слухи. Страшный недуг короля отвлек внимание от этого события – это тоже удача, если можно так выразиться. Девушку звали Розеттой. Она работала у парфюмера Фаржона. Возможно, вам известно, что господин Фаржон – один из главных поставщиков двора. – Но какое это имеет отношение ко мне?

Герцог положил на стол книгу.

Пьетро вопросительно посмотрел на него.

– Сейчас вам станет ясно.

Венецианец взял в руки том.

Это был толстый, покрытый пылью сборник. На обложке было напечатано красивым старинным шрифтом: «Басни Лафонтена». Переплет был из коричневой кожи. Обложку по всему периметру украшали арабески. Пьетро раскрыл книгу. Некоторые страницы были испачканы, истрепаны и подклеены. Это было полное собрание басен. Листая книгу, Пьетро заметил, что многие из них были обведены красным. Напротив каждой из них, на левой странице, располагались гравюры и гротескные карикатуры, часто смешные и детские, но прекрасно выполненные. Волк собирался сожрать ягненка, склонившегося над чистым ручьем; под жарким солнцем надрывался крестьянин, на которого смотрели его дети; Перетта спускалась по тропинке с кувшином молока на голове. На титульном листе значился год издания: 1695.

Внезапно Пьетро замер.

Перед его глазами была черная надпись, сухая и неровная… Посвящение.

«Пьетро Виравольте де Лансалю».

Он вновь поднял глаза.

– Но… я ничего не понимаю.

– Позвольте мне пролить свет на это дело… – сказал герцог.

Он встал.

– Этот старый том басен был оставлен у тела убитой. Вместе с запиской, которую я вам послал, и несколькими косточками, которые мы определили как косточки ягненка. Поставьте себя на мое место, Виравольта. Мне досталась окровавленная книга, король при смерти, тайный агент замешан в убийстве, совершенном в самом центре дворца… А сверх того еще и восставший из праха преступник. Сами понимаете, я не могу не задаться вопросом…

– Но, в конце концов, – сказал Пьетро, – этот Баснописец… Он мертв, я ведь его убил прямо здесь!

Д'Эгийон крутанул глобус.

– Ну что ж, или его воскресили… или кто-то присвоил себе его роль.

Лицо Пьетро омрачилось. Если в свое время личность Баснописца не представляла тайны, его портрет отличался противоречивостью. Это был некий аббат, Жак де Марсий. Поговаривали, что он был янсенистом, [10]10
  Янсенист – последователь янсенизма, религиозного движения (XVII–XVIII вв.) внутри католической церкви, осужденного как ересь. Подчеркивало испорченную природу человека вследствие первородного греха, необходимость божественной благодати, а также предопределение.


[Закрыть]до такой степени истовым, что даже принимал участие в инсценировках распятия, которые некогда устраивали наиболее ярые мистики в подземелье Сен-Медара. Некоторые обвиняли его в том, что, лишенный священнического сана, он под прикрытием аскетизма и благотворительности вымогал деньги у проституток. В соответствии же с самыми мрачными домыслами он участвовал в шабашах и других оккультных церемониях. Но имелись и свидетельства того, что он был набожным и честным, хорошо образованным, духовным человеком и подлинным аскетом, великим знатоком Паскаля. Ведь он помогал бедным, вплоть до того что мог приютить у себя самых обездоленных Аббат был членом одного или двух ученых обществ, но в их деятельности не было ничего тайного, и это членство скорее характеризовало его как просвещенного человека. О политических взглядах аббата де Марсия было известно следующее: он нелестно высказывался в адрес королевы Австрии Марии Терезии. Пьетро помнил, что за минуту до смерти он клеймил «гангрену Франции». Никто не сомневался в том, что аббат был неуравновешенным человеком, даже сумасшедшим; и конечно, он был уверен, что может спасти мир, балансирующий на грани катастрофы. Но каковы его подлинные мотивы? Было известно, что бывший аббат прихода Сен-Медар стал действовать самостоятельно, после того как неоднократно просил у короля аудиенции, но так ее и не удостоился. Однако было установлено, что он не представляет какую-либо партию или фракцию… А в его смерти никаких сомнений быть не могло! Но как же тогда?…

– Уверяю вас, я не имею об этом ни малейшего понятия, – проговорил Пьетро.

Герцог ответил, приняв обманчиво рассеянный вид:

– Тогда потрудитесь взглянуть на документ синего цвета, лежащий на моем столе.

Пьетро схватил папку с металлическими застежками.

– Перед вами полицейский рапорт, – сказал д'Эгийон. – На первой странице вы можете прочитать, какого рода эпиграммы циркулируют при дворе, невзирая на то что король находится при смерти. Об этом в данных обстоятельствах совсем не говорят. И тут мне удалось остановить кровопролитие и проявить усердие, перехватив все компрометирующие записки. Многие были обнаружены или в Салонах Дианы и Геркулеса, или в садах, или в оранжерее. Это напомнит вам о тех записках, которые вы находили в свое время, после прибытия будущей королевы во Францию. А вот эту мы обнаружили возле фонтана в Лабиринте.

И в самом деле, открыв папку, Пьетро прочел:

 
Свершив постыдные дела,
Людовик оставляет нас,
От горечи сошли с ума
Все шлюхи и рыдают в глас.
 
 
И вскоре на престол взойдет
Из дальней Австрии принцесса;
Пока же на досуге ждет
Она красавца ловеласа.
 
 
Супруг ее не годен ни на что,
Но с милой де Ламбаль своей.
Она утешится верней,
И унывать ей было бы грешно.
 

Герцог перестал вертеть глобус и поднял глаза.

– Мы подвергли анализу чернила и почерк. Это не дало никаких результатов, так же, как и осмотр книги басен, костей или других эпиграмм, получивших широкую огласку. Вы, конечно, отдаете себе отчет, в какой момент к нам попадают подобные записочки. И это уже далеко не первый раз, когда супруга наследника подвергается насмешкам…

В Версале эпиграммы являлись расхожей монетой. Ведь надо же было развлекать народ. Самыми коронными шутками были намеки на порочные отношения между Марией Антуанеттой и ее подругой, принцессой де Ламбаль. Иногда они зарождались в высокопоставленных кругах. В большинстве случаев эти клеветнические измышления оставались без последствий. Но на этот раз тон записки был гораздо более злобным. А обвинения Людовика Августа и будущей королевы в неспособности произвести на свет наследника престола били прямо в цель.

– Некоторые, – вновь заговорил герцог, – еще вообразят, что это я распространяю подобные вирши… или мадам Дюбарри! Несмотря на то что этот листок, как и другие, подписан Баснописцем.

Пьетро отодвинул эпиграмму и прочитал приложенный к папке рапорт.

– У нас есть основания полагать, что смерть молодой женщины, найденной в Зеркальной галерее, была особенно мучительной. У нее была перерублена щиколотка, Виравольта. Волчьим капканом. Следы веревки позволили нам установить, что затем ее подвесили на дереве. Бог знает, где… и что именно произошло. Баснописец, должно быть, прервал страдания бедняжки, перед тем как накинуть ей на шею веревку. Точнее, я надеюсь на это, так как труп, в том виде, в каком мы его нашли, был наполовину обглодан волками. Потом наш убийца спокойно перевез труп во дворец на тележке и оставил его в Зеркальной галерее. На паркете еще сохранились следы.

Виравольта ограничился кивком.

Герцог пригласил его обратиться к следующему документу.

– На том, что осталось от лица бедняжки Розетты, была мушка, вроде тех что изготовляют из черной тафты при помощи железного дырокола. Уж не мне вам объяснять, что означают эти мушки!

– Если мушка расположена возле глаза, она означает дурное настроение, – бормотал Пьетро. – Возле уголка рта она означает призыв к поцелую… На губе – лукавство, на щеке – галантность, на носу – дерзость, на лбу – величественность, на нижней губе – деликатность…

– Мушка Розетты была украшена инициалом «Б», то есть Баснописец, и она была наклеена на прыщик.

– В общем, укрывательница… – мрачно проговорил Пьетро.

Выдержав паузу, он достал из кармана письмо на бычьей шкуре, которое ему передали от герцога во время ареста.

– А это? Мне на мгновение показалось, что это кожа…

– Нет, это бычья шкура. А буквы, напротив… Это человеческая кровь. Кровь малышки Розетты. Мы обнаружили этот пергамент на ее теле, вместе со сборником басен. Лафонтена, само собой разумеется. «Волк и Ягненок». Отсюда и косточки, и все остальное. Кто-то хочет проучить нас! «У сильного всегда бессильный виноват…» И как вы могли констатировать, Баснописец приглашает вас лично вступить с ним в какую-то игру в кошки-мышки.

– Почему меня?

– Но ведь вы же агент Тайной службы, не так ли? Молодой осведомитель Батист Ланскене тоже получил свою басню. Этот парень был… любовником Розетты.

Д'Эгийон взял в руки миниатюрный портрет молодого человека.

– Но… Мне кажется, я его знаю, – проговорил Пьетро.

– Это меня совсем не удивляет! Он служил осведомителем у графа де Брогли. И тоже работал у Фаржона. Он был отравлен… духами.

Виравольта изумленно взглянул на герцога.

– Духами? Но как это?…

– Детали вы найдете чуть ниже. Я говорил вам, что и у Ланскене была своя басня. Как у всех убитых агентов. Не исключено, что у него в запасе есть басня и для вас…

– У него их, видимо, десять. Десять, о которых он меня лично оповещает… и которые он мне предлагает предотвратить. Десять убийств? Десять капканов, которые нужно вовремя обнаружить? У меня такое впечатление, что я приглашен на какой-то странный, патологический спектакль… Но нет никаких указаний ни на то, что он будет разыгрывать свои басни по порядку, ни на то, что он сообщил о них только мне одному. Возможно, он раскрывает эти карты, чтобы ввести нас в еще большее заблуждение. Вы сказали: у всехубитых агентов?

– Да. Вы не первый, кто получает том басен. В рапортах есть подробности о каждом… Я предлагаю вам с этим ознакомиться! Так как именно к этому я и вел дело. Взгляните на следующие документы. 21 марта 1774 года. Смерть Беккарио по прозвищу Барон в Со, он там ужинал в харчевне. 1 апреля – смерть Фанфрелюша, которого называли Бубновым Королем, находившегося с поручением в Трев. 4 апреля – смерть мадам де Буареми по прозвищу Змея сразу после романтического свидания, под которым следует понимать еще одну миссию в Эпине. 12 апреля – скоропостижная кончина в Лондоне Манергюса по кличке Метеор.

Пьетро начал понимать. Даже если он не знал лично каждого из названных лиц, их псевдонимы были ему знакомы.

– Агенты, это так, – только и сказал он. – Но исключительно агенты Тайной королевской службы. Кто-то стремится нас уничтожить. Всех агентов Тайной службы, одного за другим! Кто-то, представляющийся как Баснописец. Но я не понимаю, ведь если Тайная служба распущена…

– Но распущенали она, Виравольта? – спросил Д'Эгийон, пронзая его взглядом.

Пьетро не опустил глаза.

– Поверьте в мою искренность, ваша светлость. Я и сам точно не знаю. С тех пор как граф де Брогли оказался в опале, я не получал от него никаких известий.

– Неужто? Никаких шифровок? Ни записочки, объявляющей всеобщий сбор?

– Нет, уверяю вас, – сказал Пьетро.

– Виравольта… Вы замечаете парадокс?… Я здесь в очередной раз обязан защищать интересы супруги наследника, которая, однако, меня ненавидит, а также заботиться о безопасности агентов, которые всегда были в заговоре против меня. Завтра Мария Антуанетта станет королевой, и то, что происходит сегодня, ничего хорошего мне не предвещает. Неизвестно по какой причине, но Баснописец ополчился против узкого круга королевских агентов. Скоро дело дойдет до королевской четы. А Баснописец, возможно…

– …один из нас.

– А может, и сам Брогли, кто знает. Иными словами, ваш начальник, осмелюсь сказать. Ваш теневой император! Тот, кто в любом случае будет противиться роспуску Тайной службы. Или тот, кто захочет отомстить? Разве что речь идет об иностранном агенте, который пытается воспользоваться ситуацией, чтобы нас дестабилизировать… Кто-то из придворных? Мне здесь решительно ничего не ясно. Людовик XV умрет, и его внук займет его место. Он ничего не понимает в Делах. На сегодняшний день монархия пошатнулась. Я знаю, что вы симпатизируете философам и энциклопедистам. Что бы об этом ни говорили, но король держал их под контролем, и Вольтер нас поддерживал. Но вы также знаете, сколь многочисленны враги короля среди судей, лож и парламентов…

– Но ведь речь не об этом, не правда ли?

Д'Эгийон с интересом посмотрел на него:

– Продолжайте.

Пьетро прищурился.

– Если кто-то присвоил себе прозвище Баснописца… Этот человек, бесспорно знает о его существовании.

– Что означает…

– Что он… из своих. И что он знает весь Версаль! Если он смог проникнуть в галерею среди ночи… Возможно, он ежедневно бывает здесь, в самом дворце!

– Что дает нам десять тысяч потенциальных подозреваемых! Виравольта, вы же знаете, сколько здесь всяких служащих, лакеев, жандармов, пажей, наездников, поваров, садовников, архитекторов, не говоря уже о придворных или посетителях, которые разгуливают по всему дворцу.

Герцог наклонился:

– Я предлагаю начать с вас.

Пьетро выдержал его взгляд.

– Вы вряд ли всерьез думаете, что я причастен к подобному безумию…

– Разумеется, нет… Но объясните мне, зачем надо было вас называть? Каков мотив? Личная вендетта? Политика?

У Пьетро больше не оставалось сомнений относительно того, как ему следует поступить.

– Доверьте мне расследование.

– Простите?

Пьетро наклонился.

– Ведь это то, чего вы хотите, не так ли? Зачем ходить вокруг да около? Этот арест… Вы же ни секунды не верите, что я замешан в какой-то странный заговор против вас, двора или короля? Тогда доведите свою мысль до логического конца. Баснописец приглашает меня сыграть с ним? Ну хорошо, доверьте мне расследование… но тайно.

Д'Эгийон хищно улыбнулся.

– Я вижу, что мы начинаем понимать друг друга. Найдите мне Баснописца, уладьте это дело, и вы достойно выйдете из этой сложной ситуации. Но если вы меня разочаруете или будете вести двойную игру, я вас уничтожу, Виравольта. Новые правители в конце концов узнают об этих эпиграммах и не станут их долго терпеть. Придется искать козла отпущения. И его будет легко найти в вашем лице, а также в лице Шарля де Брогли. Что касается меня, то со мной уже покончено, по крайней мере, мне поздно разыгрывать комедию. Но наш будущий Людовик XVI ничего не знает о Тайной службе и ее деятельности. И этого мне может хватить, чтобы нарушить равновесие. У меня в наличии труп, к тому же названо ваше имя, и больше ничего не требуется. Так что будем предельно откровенны. Если меня постигнет неудача, она постигнет и вас. С Брогли мне удалось расправиться, не забывайте об этом. Я иду по тугому канату, но я все еще министр.

И он опять улыбнулся, хотя в этой улыбке таилась горечь.

– И само собой, ни слова Марии Антуанетте.

На мгновение сердце Пьетро забилось сильнее. Мог ли он и в самом деле поверить в угрозу д'Эгийона? Перед ним предстал призрак венецианской тюрьмы для государственных преступников, в которую он был некогда заточен. У него есть опыт тюремного заключения. Стоило ли на этот раз отведать еще и Бастилии? Эта мысль его отнюдь не прельщала. Конец Тайной службы был более чем реален. Будущий король, скорее всего, ужаснется, обнаружив Черный кабинет… Решит ли он с ним покончить и обвинить Брогли и его агентов? Пьетро не имел права на ошибку: однажды он уже стал жертвой государственных интересов… и у него не было ни малейшего желания снова ею оказаться.

Взгляд государственного секретаря был красноречив.

«Бесполезно делать вид, что я не замечаю поднесенного к моему горлу лезвия ножа, к тому же весьма острого», – подумал Виравольта.

Он стиснул зубы.

Опять взглянув на Виравольту, д'Эгийон продолжил:

– Отправляйтесь к господину Марьянну из Королевского ведомства. В его обязанности входит рассматривать проекты изобретений, которые поступают к нам со всех уголков страны. Бьюсь об заклад, что он может быть вам полезен, но думаю, что вы это уже и так знаете… Затем навестите этого парфюмера… Жан-Луи Фаржона. Он является поставщиком двора и госпожи Дюбарри, и у него служили Розетта и Батист Ланскене.

Герцог открыл ящик и достал из него флакончик, наполненный пурпурной жидкостью.

– Вот духи, которые вдохнул юный Батист. Вероятно, Фаржон сможет вам больше сообщить об их составе… Но не забывайте, что сам парфюмер находится в списке подозреваемых.

Пьетро взял флакон. Его содержимое переливалось перед его глазами.

Он не осмелился открыть его, чтобы не вдохнуть смертоносные пары. Ему все же не верилось, что можно кого-либо убить, просто заставив человека подышать таким веществом. И в самом деле, господина Фаржона можно было о многом порасспросить.

– Что касается де Брогли… – продолжал д'Эгийон, – постарайтесь с ним поговорить и выяснить, имеет ли он какое-либо отношение к этому делу. Хоть он и в ссылке, он не мог не заметить исчезновений своих агентов. Я не получил никаких новостей о шевалье д'Эоне, Бретее или Верженне. А кроме того, многие из его агентов мне незнакомы. Разыщите их, предупредите наиболее достойных, будьте настороже. И выясните, кто же этот Баснописец.

Они помолчали, затем Пьетро проговорил:

– Последнее. Как вам удалось так много узнать о Тайной службе… и обо мне?

Д'Эгийон протянул ему рапорт, лежавший на его столе.

« Четырнадцать часов. В карете, запряженной четверкой лошадей, В. едет из Версаля в Сен-Жермен-ан-Лэ в компании госпожи А. С. и К. Пятнадцать пятьдесят. Карета достигает опушки леса».

Пьетро натянуто улыбнулся, стараясь скрыть свое недовольство.

– Мы этим занимаемся всего несколько месяцев, – сказал герцог, – но и этого оказалось довольно.

– Сообщите, кто именно наблюдал за мной.

– Дипломатическая тайна.

Иными словами, все за всеми шпионили.

Д'Эгийон наклонился.

– Инициатива за вами, Виравольта. Но между нами мы не будем использовать ваш обычный псевдоним. Это «В» вместо Виравольта хорошо подходило для Черного кабинета. Подыщите что-нибудь другое… Вы что-нибудь придумаете?

Пьетро задумчиво смотрел на него.

– Возможно.

Герцог встал. Пьетро последовал его примеру, но медленнее. Уже на пороге кабинета он обернулся.

Д'Эгийон смотрел ему прямо в глаза.

– Будьте верны мне, Виравольта. – Помолчав, он добавил: – И последнее… Каждый раз Баснописец оставлял еще один подарочек, помимо своих стихов.

– Что же?

– Розу, мой друг. Красную розу.

Виравольта поднял бровь. Д'Эгийон улыбнулся.

– Виравольта, я был бы вам…

Герцог похлопал его по плечу.

– Я поймаю его лично.

Швейцарские гвардейцы скрестили алебарды за спиной Виравольты. Ландретто поджидал в соседнем салоне. Бывший лакей тут же засеменил к нему.

– Ну? Что происходит?

– По крайней мере, я на свободе, – сказал Пьетро. – Пока.

– Почему же вас арестовали?

– Мое имя нашли на трупе. Гм…

– И?…

– Я вывернулся, взяв на себя расследование дела, по которому меня пытались обвинить.

– Это вполне в вашем духе. Чем я могу быть полезен?

– Пока ничем. Я не хочу втягивать тебя в это. – Пьетро нахмурился. – Но будь начеку. Мало ли что…

Оставшись один в своем кабинете, д'Эгийон долго смотрел перед собой. Бледный и усталый, он оглядел папки, скопившиеся вокруг. Резким жестом он повернул глобус.