Текст книги "Десять басен смерти"

Автор книги: Арно Делаланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Мученица из Сен-Медара

Тайные архивы, подвал Министерского крыла

Приход и кладбище Сен-Медар, Париж

Салон Мира и Зеркальная галерея, Версаль

«Ах нет, не может быть…»

Во время бессонницы на него снизошло озарение.

Шарль де Брогли был так близок к славе… Его злейший враг, герцог д'Эгийон, вернулся к своим любимым занятиям. С тех пор как Верженн занял пост в министерстве иностранных дел, один из агентов Тайной службы наконец приблизился к высшим эшелонам власти. Брогли сам надеялся получить пост, поэтому не мог не завидовать; но он хотя бы был уверен в том, что внешней политикой государства ведает союзник. Давнишним другом был и дю Мюи из военного министерства. И Сартин тоже. Большинство агентов Тайной службы вышли сухими из воды: Бретей находился в Вене, Дюран стал полномочным министром в Санкт-Петербурге, Сен-Прист – послом в Константинополе, что было досадно. В это время он, Шарль де Брогли, все еще должен оправдываться! Он по-прежнему хранил молчание (во имя интересов королевской четы) о форсированном им расследовании дела Баснописца и его смертоносных эпиграмм и велел Виравольте поступать так же. Все это для блага Короны! Можно ли было в большей мере проявить свою преданность! Несмотря на хорошие новости о назначениях, дела Тайной службы все еще пребывали в беспорядке. Король решил наконец забрать всю их знаменитую корреспонденцию. Он полагал, что эти письма таили в себе опасность. Дважды он безуспешно просил у Брогли произвести дешифровку их кода. Он предлагал выплатить июньское жалованье, после чего Черный кабинет будет распущен. Итак, все подходило к концу!

Людовик XVI желал покончить с Тайной службой.

Теперь он требовал уничтожения всех документов, имеющих отношение к деятельности службы, взамен предлагая Шарлю помилование. Но для Брогли уничтожение архивов казалось немыслимым. Ведь с их помощью можно было доказать, что они действовали по повелению самого Людовика XV, и поэтому архивы представляли лучшую защиту для него, как, впрочем, и для всех агентов. Кроме того, в них содержалась ценная для государства информация. Брогли предложил Верженну собрать все документы и подвергнуть их экспертизе. Он также намеревался лично уведомить всех своих агентов об окончании их службы и решить вопрос об их пенсии и содержании.

И затем все шифры будут переданы Верженну для уничтожения.

Тем временем Людовику XVI сообщили о новых документах, свидетельствующих о верности Брогли королевству. Он стал более сговорчивым. Была составлена комиссия по изучению архивов, в которую вошли Верженн и дю Мюи, что вполне устраивало Шарля. Вопрос о вознаграждении агентов нельзя было более откладывать, и вот наконец с этой целью был составлен список их имен – по крайней мере, всех тех, кто еще был активен. Король подписал список 10 сентября, ратифицировав план вознаграждения. Польский патриот Мокроновский получит 20 тысяч фунтов. Дюран, Ла Розьер» Дюбуа – Мартен – по шесть тысяч. Для Сен-Приста, отца и сына Кретьенов, Фавье, Друэ и еще нескольких человек тоже предусматривались солидные пенсии. Особое упоминание о заслугах Виравольты и десять тысяч фунтов. Д'Эону достанется даже больше – двенадцать тысяч фунтов; однако он начал возмущаться. В самом низу списка значилась Сапфир. Что касается этого господина Бомарше, вновь уехавшего в Лондон, то…

В этот момент он вспомнил об одной важной детали.

«Покопайтесь в старых делах, – сказал ему Виравольта во время их беседы в садах. – Вновь откройте дело Сен-Медара». Для этого Шарлю не надо было бы дожидаться его советов. Но у Черной Орхидеи были причины для того, чтобы настаивать. Возможно, Брогли о чем-нибудь позабыл… К нему пришло смутное, далекое воспоминание о том, что происходило в то время, когда Виравольта устранил угрозу, исходящую от первого Баснописца, – во время свадьбы Марии Антуанетты…

Шарль вдруг раскрыл глаза и сел на кровати в своей белой ночной сорочке.

Затем в страшной спешке он оделся и направился в Версаль.

Он явился в архивы Королевского ведомства еще до рассвета, пользуясь дружеским расположением Августина Марьянна.

Запыхавшись, Шарль прибыл в архивные помещения, расположенные в подвале, и, сняв свой шейный платок, разложил перед собой груду дел, которые он только что получил. Взял одно, открыл его, пролистал и отпихнул. Затем он схватил другое, третье.

 
Как будто запах тысячи цветов
Сладчайший до меня дошел.
Но я, раскрыв корзинку Вашу,
Один бессмертник там нашел.
Для Мари.
 

«Возможно ли, что…»

И вот он отыскал ее внутри коричневой, перетянутой кожаным ремнем папки, среди сотен пожелтевших от времени листов. Ту самую деталь. Фразу, которая заставила его подскочить во сне и проснуться, как будто его мозг, сам того не сознавая, никогда не прекращал работу. Ту фразу, затерянную в океане бумаг…

Вот она. Иначе не может быть.

Его палец остановился на следующем абзаце одного из рапортов:

« По всей вероятности, аббат Жак де Марсий, принявший прозвище Баснописец, посещал круги янсенистов-конвульсионистов прихода Сен-Медар. По слухам, он активно заботился о бедных, сиротах и проститутках этого прихода, несмотря на возможную двусмысленность подобных поступков, учитывая неопределенность его ситуации, хотя клевета в его адрес не была подкреплена доказательствами. Он мог, например, сожительствовать с некой Мари Дезарно, проституткой из Сен-Медара…»

У Шарля пересохло в горле. Он поднес руку к губам. Постепенно он осознавал истинные размеры катастрофы. Его глаза готовы были выскочить из орбит.

Боже мой… Боже мой…

Невзирая на проливной дождь, он ринулся в Сен-Медар. Он сообщил о себе через одного из своих осведомителей, который легко смог связаться с кюре и отыскать нужную ему особу Брогли выпрыгнул из кареты прежде, чем она остановилась. Он прошел под колокольней, целиком находящейся в тени небольшой церквушки. Брогли обратил внимание на профили химер с отверстыми пастями на водосливных трубах: они выпустили все свои когти и, казалось, готовы были обрушиться на него. Крыльцо было обрамлено несколькими рядами арок с изображениями апостолов и священных книг; арки символизировали холодные круги Чистилища.

Приход, который в течение краткого периода возглавлял аббат Марсий, имел особую славу. В первой половине века здесь вершились чудовищные дела. Вокруг могилы дьякона, расположенной на кладбище по соседству с церковью, происходили чудесные исцеления; верующие бились здесь в конвульсиях Дьякон, Франсуа де Пари, умер в 1727 году. Этому кумиру бедняков ставилось в вину то, что он был янсенистом, активным членом партии «протестующих». С момента издания буллы Папы Римского «Unigenitus» [44]44
  Полное название «Unigenitus Dei Filius» – «Единородный Сын Божий» (лат.).


[Закрыть]янсенистов считали еретиками по отношению к католической вере на основании их положений о благодати и предопределении. Теологический спор вовлек всю элиту и даже затронул низшие слои общества, в которых янсенисты пользовались почтением из-за своей прямоты и благотворительности. Во времена Регентства группа епископов, монахов и священников при поддержке многих светских сторонников опротестовала буллу «Unigenitus», за что мятежников стали называть «протестующими». За десять лет поступило множество протестов, в свою очередь приводящих к многочисленным отлучениям от церкви, и в каждом из них речь шла о Франсуа де Пари. Перед смертью он составил завещание, по которому все его имущество отходило к беднякам Сен-Медара.

Вскоре вокруг его могилы стали происходить странные вещи. Поговаривали о чудесах. На кладбище начали стягиваться золотушные и паралитики, чтобы полежать на могиле дьякона или собрать земли для своих повязок. Архиепископ Парижа осудил подобные сборища и потребовал прекращения культа мощей. В ответ на это двадцать три парижских кюре обратились к нему с ходатайством, в котором говорилось о четырех чудесах, которые могут быть подтверждены достоверными свидетельствами. Церковь не отреагировала. Тогда поклонение стало еще неистовей. В рапортах королевской полиции стали появляться сигналы тревоги. В них описывались больные, одержимые неизвестными силами. Излечения сопровождались теперь конвульсиями, а также воплями и хрустом костей. Девушки отдавались мужчинам, которые не медля овладевали ими. Королевские врачи предъявляли обвинения в мошенничестве. Власти закрыли кладбище, но «церемонии» продолжались в подполье. Спазмы превращались в мучения. Боли, испытываемые конвульсионистами, должны были представлять крестные муки. Участники топтали, били и вытягивали конечности своих жертв во имя божественной благодати. Отныне для создания новых стигматов использовались железные ломы, шпаги и лезвия. Сами янсенисты, затронутые этим движением, объявили, что не имеют ничего общего с его ужасами. Вскоре осталось лишь несколько тайных сообществ. Равнодушие или ненависть духовенства и властей подтолкнули их на самую крайнюю меру: отождествление с Христом путем инсценировки Его мук и распятия.

Об этом сейчас вообще не упоминалось; но полиции было известно, что и полвека спустя не все очаги конвульсионистов были искоренены. Аббат Марсий, последователь Франсуа де Пари, был, возможно, из их числа. Проведя небольшое расследование, Шарль узнал, что сегодняшнего кюре Сен-Медара зовут Жан Моруа – аббат Жан Моруа.

Он постучал в дверь ризницы. Тут же ему открыл священник. Стройный семидесятилетний старик с сетью морщинок у глаз, Жан Моруа плавно двигался в своем черном одеянии. Шарль показал ему королевскую печать, которой он пользовался со времен Людовика XV.

Моруа впустил шефа Тайной службы.

– Она здесь? – произнес Шарль.

– Она ждет вас.

Вдоль стен висели стихари. На конторке, освещенной свечкой, лежала Библия и были разбросаны какие-то бумаги. Аббат открыл дверь, находящуюся в глубине ризницы. Она вела в здание, расположенное за церковью. Под лестницей аббат приподнял шпалеру, за которой находилась еще одна дверь, а также несколько ступеней, ведущих в подвал. Они направились вниз. Ступени привели в помещение с каменными крестовыми сводами. Оно было обставлено как гостиная: глубокий диван и книжный шкаф, переполненный религиозными книгами и трактатами о мистике. Вокруг стола со скудным убранством располагалось еще одно бюро и множество стульев. Зажгли дополнительные свечи. На столе стояли две чашки и кувшин с травяным отваром, от которого еще шел пар. Как только они вошли, сидящая неподалеку женщина неопределенного возраста тут же подняла голову, как будто ждала их.

Шарль сразу заметил, что она была слепа.

– Это вы, Жан?

– Это я, Мари. Я кого-то привел.

Шарль внимательно рассматривал женщину. У нее были выжжены глаза. Казалось, что ее веки были зашиты в глубине глазных впадин, заполненных наростами из фиолетовой кожи. Она была такая же тощая, как и аббат. Шаль, покрывающая ее голову и плечи, еще больше делала ее похожей на ведьму из детской сказки. Однако ее лоб, на который падало несколько седых прядей, казался спокойным и светлым. У нее были очень длинные руки, а кисти она держала под мышками. Она сидела, словно Парка в своем святилище.

– Посланец Версаля… который собирает информацию об аббате Марсии, – вновь заговорил Моруа.

– Об аббате… Но ведь он давно умер, – проговорила старуха.

– Вы знали его, не так ли? – спросил Шарль.

Старуха медленно высвободила свои руки. Брогли увидел, что они были чудовищно изувечены. На ладонях зияли глубокие дыры. «Стигматы», – подумал Шарль.

Он повернулся к Моруа.

– Я приютил Мари много лет назад, – сказал священник. – Ее долгое время преследовали власти. Но она страдает сегодня так же, как и вчера. Все ее родные умерли. Она никогда не искала ничего, кроме душевного покоя… Раньше она надеялась найти его в самых страшных муках. Она была… с ними.Конвульсионистка. Она знала не только Жака де Марсия, но и Франсуа де Пари.

Ее окружала почти мистическая аура, от нее веяло смертью, как будто она уже одной ногой стояла в могиле. Значит, она участвовала в тайных церемониях, предавая свою плоть мучениям, чтобы достойнее принести себя в жертву Христу и приблизиться к нему в страдании. На этом пути она дошла до самого конца.

– Какой прелестный портрет, – усмехнувшись, проговорила Мари Дезарно. – Не забывайте, Жан, что одно ухо у меня еще слышит. Впрочем, молчание вашего гостя красноречиво… Кого вы увидели, Бога или дьявола? Мы ошибались, мой друг. Да-да, ошибались. Но видите, от тех страданий, от того желания самоистязания и смерти мне осталось вот это.

Она развела своими длинными руками, показывая ему продырявленные ладони.

– Следы нашего безумия. Мы, одержимые Господом… Да! Я была одной из тех, кого били до смерти и кто поднимался, сотрясаясь от спазмов и конвульсий. Я была добровольной мученицей. Меня распинали.

Она опять засмеялась.

– Ну, не до конца, конечно.

Все еще звучал ее смех. Ощущая сухость во рту, Шарль повторил:

– Знали ли вы аббата Марсия?

Он схватил стул и сел напротив нее.

– О да… А до него и дьякона. Оба были святыми. Они встретились, постойте… Должно быть, около 1730 года. Сорок лет назад!

Она подняла голову.

– Марсий был тогда семинаристом… Они с дьяконом поддерживали «протестующих». Для Жака это оказалось труднее. Он был молод… Все его свершения в лоне Церкви были еще впереди… Он действовал тайно, а ситуация после «Unigenitus» стала совсем непростой… Понимаете, он не мог пойти на то, чтобы его выдворил или отлучил епископ… Но он разделял идеи Франсуа. И его благотворительность. Жак был потрясен несправедливостью. Я подчеркиваю – действительно потрясен. Физически. Дьякон имел обыкновение сообщать ему… тайны.

– Тайны? Какие тайны?

Потрескавшиеся губы старухи вытянулись. У нее отсутствовали многие зубы.

– Почем мне знать? Тайны исповеди. Может, алхимии. Вас именно это интересует? Нет, мой друг, не тайны черной магии или эзотерического шабаша. Они были просто истинными служителями Бога, которых даже Церковь хотела уничтожить…

Шарль наклонился.

– Известно ли вам, что Жак де Марсий собирался устроить покушение на супругу наследника после ее приезда во Францию?

Она сделала жест отрицания.

– Какая нелепость! Мой друг, именно в этом хотели вас убедить. Говорили, что он критиковал Марию Терезию с кафедры во время раздела Польши. Но в действительности единственным, к чему он стремился, был разговор! Разговор с королем. Он не отдавал себе отчета! Он хотел лишь аудиенции. Он желал, чтобы его выслушали! Его пытались убить, потому что он знал правду.

– Какую правду?

Кривая улыбка не сходила с ее губ. Но на этот раз старуха заколебалась.

– Какую правду? – настаивал Брогли. – Вы и аббат… У вас были… интимные отношения?

Она опять странно засмеялась – это было почти кудахтанье.

– С Жаком? Нет… с ним – нет.

Старуха помолчала, замыкаясь в себе, как будто она погружалась в прошлое. Затем задумчиво заговорила:

– И он не принимал участия в наших церемониях. Жак присутствовал на одном из тайных ритуалов. Он видел, как мы извиваемся от боли. Да, он был янсенистом. Но он не был согласен с нами. Его пугало то, чем занимались мы с друзьями… Он ушел, бледный и потрясенный. Я хорошо помню. Это вообще оказалось последним, что мне довелось увидеть. В тот же самый вечер мне выжгли глаза.

С самого начала разговора Шарлю было чрезвычайно не по себе.

– Глаза… Но почему?

– Ну, я же сказала, что иногда мы заходили слишком далеко. Да потому что я была недостойна смотреть на Всемогущего!

Она произнесла это с ноткой раскаяния, но и с каким-то отголоском былого безумия. Шарль провел рукой по лбу. Он понял – он уже знал. Но он хотел услышать это из уст безумной. Ему требовалось доказательство.

– Почему?

Ее губы дрожали. Она все еще колебалась.

– Потому что…

– Почему, Мари, почему вы были недостойны смотреть на Господа?

– Потому что я бросила своего ребенка!

Брогли позволил ей продолжать. Сейчас она уже не могла остановиться. Старуха говорила треснувшим голосом:

– Они меня заставили! Они хотели забрать его у меня или убить его! Тогда я его отослала… Я его поручила… кормилице… Эта необразованная скотина воспитывала и других детей, она жила за десять лье от Парижа… Она плохо с ним обращалась, я это знаю. И другие дети тоже его били. Она издевалась над ним, называла его маленьким принцем… И она насмехалась надо мной! Жак спас нас. Он его приютил и вырастил. Меня же преследовали… И я бежала…

– Но знаете ли вы, где ваш сын? Знаете ли вы, чем он сейчас занимается?

Она снова подняла голову. Ее лицо оставалось совершенно неподвижным. Через несколько мгновений она ответила:

– А что, разве он жив!

Шарль поднес руку к губам.

«Боже мой… Боже мой…»

Он почувствовал огромный комок в горле.

– Нет… Нет, Мари… Но…

Он наклонился и нежно взял ее за руки.

– Скажите мне, Мари… чем вы занимались раньше? До того как присоединились к конвульсионистам?

– Чем я занималась? Я торговала своим телом, господин граф! – воскликнула она сдавленным голосом.

Она тоже наклонилась, и Брогли подумал, что ее кости могут треснуть. Руки Шарля были горячими и влажными; руки конвульсионистки – ледяными.

– Я была шлюхой! Я жила с умирающей матерью и двумя сестрами… Много раз ко мне приходил один мужчина. В то время я была красивой и соблазнительной… Он увез меня.

– Куда же? Куда он вас увез?

– В Парк-о-Серф, – сказала она смеясь, но теперь это был смех сумасшедшей. – В Парк-о-Серф!

Яйцо Шарля стало мертвенно-бледным. Слова старухи преследовали его, звучали в его голове, а она не переставала хохотать.

Тогда шеф Тайной службы достал небольшой предмет, который он принес с собой.

В продырявленную тощую ладонь старухи он вложил футляр.

– Что это? – спросила она.

– Сувенир.

Она открыла его. Ее рука ощупывала прядь волос и записку, которую она уже не могла прочитать. На краткий миг на ее лбу более явно обозначились морщины; она нахмурилась, продолжая поглаживать листок, как будто перебирала что-то в своей памяти…

Ее лицо просветлело, но тут же вновь омрачилось.

И она заплакала. Но в ее всхлипываниях не было слез – их поглощали бездонные, как у мумии, глазные впадины, похожие на кратеры потухших вулканов.

Перед самым уходом, столь же стремительным, как и его приход, Шарля остановил аббат.

Кюре мрачно посмотрел на него.

– Вам следовало бы побыть в уединении.

– У меня нет времени, господин аббат.

Моруа твердо держал шефа Тайной службы за руку.

– Нет, нет. Вам следует уединиться.

Шарль поднял на кюре удивленные глаза.

– Где же? – спросил он.

Моруа ограничился тем, что указал дрожащим пальцем наверх.

Шарль находился в центре кладбища Сен-Медар.

Снова пошел дождь.

Надгробные памятники казались мрачными пятнами на влажной земле. Покосившиеся то влево, то вправо кресты как будто отбивали ритм загробного времени. Повсюду уныло зияли входы в склепы, закрытые решеткой со скрипучими замками. Каменные лестницы исчезали в глубинах мавзолеев, ведя, возможно, к каким-нибудь парижским катакомбам. Меж могилами завывал ветер. Совсем не нужно было особенно напрягать воображение, чтобы представить себе, как посреди этих эпитафий в Средние века происходили погребальные танцы и по ковчегам с мощами скользили тени скелетов, висельников, призраков и тех, с кого заживо содрали кожу.

– Это чудовищно, – неслышно пробормотал Шарль. – Чудовищно.

Шарль стоял перед могилой аббата Марсия. После смерти его тело было возвращено приходу. Он был здесь похоронен. В двух шагах от того места, где покоился дьякон Франсуа де Пари, там, где начали происходить чудеса, исцеления и конвульсии. Шарль посмотрел на шаткую стелу.

Здесь покоится

Жак де Марсий

1715–1770

Благодарные прихожане

По его векам стекали капли дождя…

Вдруг он заметил, что на могиле лежат цветы.

Свежие цветы.

А рядом с ними неподвижно сидит птица.

Прищурившись, Шарль наклонился. Птица не пошевельнулась. Это… это было чучело.

Шарль поднял его, долго осматривал, затем поставил на место.

Птица эта была принесена в дар…

«Он возвращается сюда время от времени, – подумал де Брогли. – Он приносит на могилу цветы».

В подвалах Министерского крыла Августин Марьянн разложил на своем бюро планы, привезенные Виравольтой из его экспедиции в Эрбле.

Уже давно он пытался разгадать эту головоломку. Он одновременно изучал обе категории планов, пытаясь их понять. Была ли между ними связь? А что означала эта загадочная фраза – Party Time? Граф де Брогли думал, что это план вторжения на французское побережье, своего рода встречный план по отношению к готовившейся высадке агентов Тайной службы в Англии. Но если такой проект и существовал, это был явно не он. Нет, здесь что-то другое. Но эти научные формулы, расстояния, углы, подсчеты… что они могут означать? Рассматривая планы одного типа, Августин терялся, как мышь, в лабиринте горизонтальных и вертикальных линий, оканчивающихся непонятными кругами и другими геометрическими фигурами; другой ворох документов, наполовину почерневших из-за размытых чернил, содержал невразумительные химические формулы. Он обнаружил намеки на античные труды Анаксагора из Клазомен и попросил разъяснений у нескольких членов Академии Наук, не сообщая, чем вызвана срочность этой консультации.

В частности, он обратился к одному из своих друзей, химику Антуану Лавуазье, служившему в пороховом ведомстве. Его труды по усовершенствованию производства пороха уже сослужили службу Виравольте, агентам Тайной и служ6ы и членам гвардии, но никто из них не был проинформирован обо всех тонкостях этих нововведений. Однако основной интерес химика неустанно сближал его с начальником Бюро изобретений Королевского ведомства, поэтому Августин получал информацию даже о самых незначительных результатах текущих исследований. Он знал, что Лавуазье также очень интересовался феноменом воспламенения и не скрывал своего скептического отношения к традиционной теории, в соответствии с которой материалы при горении выделяли некое вещество – так называемый флогистон. Не без вызова он пытался в настоящий момент создать альтернативную теорию.

Именно Лавуазье, рассмотрев некоторые элементы отдельных планов Августина, направил его по верному пути.

– Здесь и здесь… Если дополнить символы… Речь идет о сере, – решительно сказал он.

Но все это продолжало оставаться тайной.

Августин пером очертил фразу, которую только что восстановил.

Он снова нацепил на нос свое пенсне.

«Сера. А тут сырая нефть».

С беспокойным видом он выпрямился, приоткрыв рот.

«А это… Liber ignium ad comburendos hoste… [45]45
  Книга об огнях для опаления врагов (лат.).


[Закрыть]Боже мой, что же это такое?»

В тот самый момент, когда Августин Марьянн ломал голову над учеными формулами, Шарль де Брогли поручил доверенному мальчику передать Виравольте сообщение о своих открытиях. Брогли уже побывал у Мари. А Пьетро только что простился с королевой и вновь находился в Салоне Мира.

Его также проинформировали о роспуске Тайной службы. Недавно он получил письмо от Шарля, в котором, как будто в память о добрых старых временах, сообщалось не только о расчетах, но и о последних мероприятиях. «Новый генеральный прокурор, – в агентурной корреспонденции покойного Людовика XV называли именно так, – сообщил мне, что он не желает, чтобы деятельность службы продолжилась. В соответствии с предписаниями и предусмотренной для Вас процедурой, Ваше пенсионное вознаграждение составляет 10 тысяч фунтов». Виравольта уже некоторое время ожидал этого; но, как и все остальные, он не мог подвести черту под столькими годами службы. Агентуру распустят? Они собираются закрыть лавочку? Следует ли ему вернуться в Италию? Он не был уверен. Пьетро тоже умел читать между строк. Возможно, служба полностью не исчезнет. Дела Франции не могут до такой степени приостановиться, и шпионаж еще ожидают светлые дни… Шарль добавил постскриптум: «Вы знаете, что нам остается завершить еще одну миссию для блага королевского дома. Я не сообщил новому генеральному прокурору о подробностях нашего дела, чтобы не тревожить его. Тем не менее мы обязаны проявлять неослабную бдительность в связи с нависшей над нами угрозой. Спасите агентуру и наших судей. Можете считать это своим последним заданием».

В этом не было никаких сомнений.

Лакей передал Пьетро второе послание от графа де Брогли в тот момент, когда в Зеркальной галерее начинался очередной церемониал.

После утреннего туалета и мессы королевская чета обычно проходила по Зеркальной галерее между выстроившимися в два ряда придворными. В этот момент каждый с нетерпением ждал взгляда, улыбки, слова, которое свидетельствовало бы о том, что он все еще пользуется монаршей милостью. Пьетро встал сзади, за дверью, в которую только что вошел Людовик XVI с супругой. Они следовали вдоль центральной оси галереи. Пьетро показалось, что он узнал лицо парфюмера Фаржона, который в некотором отдалении улыбался и кланялся Марии Антуанетте.

Лакей с серебряной чашей в руках протискивался сквозь толпу по направлению к Виравольте.

– От губернатора.

Пьетро взял послание. Распечатав его, он увидел убористый и словно лихорадочный почерк графа де Брогли. Вот что он прочел:

« Сногсшибательная новость. Баснописец – сын генерального прокурора».

– Не может быть! – воскликнул Виравольта.

Его звонкий и сильный голос разнесся по всей Зеркальной галерее. И тут же все для него прояснилось.

С ошеломленным видом Пьетро повернулся к Людовику XVI и Марии Антуанетте. Он смотрел, как королевская чета следовала под люстрами, меж зеркал и золотых настенных панелей, вдоль этой Зеркальной галереи, полной тысяч отражений, с огромными окнами, сквозь которые струился золотистый солнечный свет.

«Сын короля… Угроза трону…»

Он сразу все понял.

Повсюду в Версале можно было увидеть изображение солнца, эмблемы, выбитой по приказу великого короля на одной из триумфальных арок, которые в былые времена были великолепны и очень изящны. Он присвоил себе этот знак – ведь принц, пожертвовавший собой во имя славы Франции, не мог не быть светочем всего мира. С того момента как он воссел на престол, Людовик XVI Не переставал думать о подготовке к коронации. Уже в мае прошлого года он поручил разработать план церемонии распорядителю Ведомства развлечений и первым дворянам. В декабре он наконец решился выделить сумму в 760 000 фунтов. Коронация будет происходить в Реймсе, по традиции французских монархов. Он выбрал дату 11 июня 1775 года, незадолго до летнего солнцестояния, самого длинного дня в году.

Пьетро забрал себе записку, адресованную Марии Антуанетте, которая, помимо басни «Стрекоза и Муравей», содержала еще и загадочное предупреждение Баснописца.

 
В солнцестоянье, на заре
Вы будете плясать, забот не зная.
 

«Ну разумеется», – подумал Виравольта.

Король, потомок Солнца. Солнцестояние. Новая заря.

Коронация.

Блеск.

В этот день Баснописец нанесет удар.

После этого Шарль де Брогли неистово взялся за дело. Необходимо было перехватить инициативу. Вновь открывшиеся факты подверглись тщательному изучению. Он созвал шпиков и осведомителей, поручил им кружить вокруг Сен-Медара, послал их поразнюхать в бывших кругах конвульсионистов и беспокойных янсенистов. Среди парижских низов была проведена облава, огромная сеть была подготовлена Брогли и генерал-лейтенантом полиции. В улочках и предместьях, тавернах и публичных домах происходили аресты: были схвачены возмутители спокойствия и проститутки, две маркизы-отравительницы и даже королевский повар и фонтанных дел мастер, служившие в самом Версале. Виравольта руководил налетами; в окружении офицеров полиции, которых вынужден был ему выделить Сартин, он без предупреждения появлялся в кафе и харчевнях, на чердаках старых гостиниц и в подвалах всех тех, кто мог иметь какие-либо претензии к монархии, – а таких было очень, очень много. Прочесывались все закоулки в чреве Парижа, вылавливалось все» что было там извращенного и ничтожного; проверки на высоком уровне охватывали английские структуры, Брогли тряс британскую сеть, убеждая Верженна вызвать лорда Стормона и потребовать у него объяснений. Граф набросился на документацию Стивенса. К нему приводили на допрос подданных Георга III, предположительно отдыхавших во Франции. Охота продолжалась и в оружейных залах, и в игорных заведениях; конфискованы были все папки и картотеки; хватали беглых; наведывались к иным бывшим любовницам Людовика XV – вплоть до удалившейся в монастырь Дюбарри! В версальские альковы и сады внедрили шпионов; распускали разные слухи. Агентура, хотя и находившаяся в состоянии агонии, развернулась, до последнего используя свой вес и силы, приобретенные за тридцать лет закулисных интриг, – подобно смертельно раненному зверю, она бросала на выполнение последней миссии всю мощь своего опыта и авторитета.

Коронация приближалась.