Текст книги "Вот люди"

Автор книги: Аркадий Сахнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

В ЗАМКЕ ИРЭНЕ ДЮПОНА

К Гаване мы подходили ночью. Её ещё не было видно и не было ещё белесого зарева – предвестника всякого большого порта. Далеко-далеко впереди между звездами вспыхнула красная огненная полоса. На капитанском мостике все схватились за бинокли. Стало видно, что это не полоса, а слова: «Патриа о муэрте!» Буквы были большие и неспокойные. Они как бы трепетали. Не самые буквы, а что-то внутри их. Бились кроваво-красные искорки в звездном небе, образуя эту фразу: «Родина или смерть!»

Я много раз читал в газетах и слышал эти слова, и они перестали восприниматься в полную их великую силу. Здесь я их ощутил впервые. Здесь они звучали, как набат. Должно быть, потому, что вокруг них были звезды, а под ними океан, казалось, что они висят над всем миром: «Родина или смерть!»

Мы молча смотрели на трепетные буквы, и они вдруг погасли. В ту же секунду совсем рядом, на той же межзвездной высоте вспыхнуло: «Венсеремос!»

Теперь буквы не трепетали, не бились, а стояли неколебимо, будто высеченные из камня. Не думалось, что кто-то соорудил такое. Надписи воспринимались, как созданное природой, как окружающие их звезды. Казалось, судно идет к какой-то сказочной, неприступной крепости.

Прошло полчаса, и вот уже перед глазами вся ночная Гавана. Светятся контуры небоскребов и купол Капитолия, бегут по гранитной набережной автомобили. Красные, зеленые, оранжевые огни реклам то вспыхивают, то гаснут, будто дышит исполинское тело города. И над всем городом те волнующие слова, что мы увидели в океане далеко от небоскребов, на которых они горят. В огнях «Гавана-либре» – «Свободная Гавана», одна из лучших гостиниц мира, где предусмотрено всё, что может понадобиться человеку. Светятся огромные окна «Гавана-либре», бывшей «Гавана-Хилтон», как предупреждение мистеру Хилтону, что в его фирменные бланки лучших гостиниц мира «от берега до берега» надо внести поправки, ибо этого берега ему уже не видать.

Круто разворачиваясь, входим в закрытую бухту. Город остается справа, а слева – старинная крепость, преграждающая путь к причалам. Под нами, где-то на большой глубине, ниже океанского дна, пересекает залив широкая автострада, с бензоколонками и пунктами обслуживания автомашин, идущая на восток от Гаваны. Всё это мы ещё увидим. А пока перед глазами порт. Он хорошо освещен, но машинально чего-то ищешь, чего-то не хватает. Оказывается, ни на одном из бесчисленных причалов нет кранов. Как-то непривычно. Значит, и в самом деле кубинская рабочая сила обходилась американцам дешевле, чем механизация.

Мы бросили якорь на рейде, когда было уже светло. У всех причалов стояли суда, тесно было и на рейде. Греческие, английские, болгарские, немецкие пароходы разгружали лес, машины, оборудование. У элеватора зернососы вытягивали зерно из трюмов норвежского «Трояна». Три танкера под флагами трех стран сливали нефть в специальной гавани. Флаги десятков государств трепетали на мачтах. Но больше всего было наших, красных флагов. Это суда из Одессы, Таллина, Ленинграда, Владивостока…

Зря американцы объявили Кубе экономическую блокаду. Вон, оказывается, сколько судов и товаров нашлось, кроме американских.

Впрочем, встал под разгрузку и американский пароход «Африкан пайлот», прибывший с Флориды. Он стоял у причала Терминаль Маритима, обращая на себя внимание тем, что на нем не было национального флага. Американскому капитану Альфреду Боэруму его хозяева запретили поднимать флаг США, и вместо него на мачте повисло полотнище с эмблемой добровольного общества «Красный Крест».

Вообще-то говоря, это незаконно. По морским правилам ни одно судно не имеет права скрывать, кому оно принадлежит. И не всякое судно станет прятать свою национальную принадлежность. Наши, например, гордятся советским флагом. Как-то танкеру «Славгород» предложили в Венесуэле опустить советский стяг, так как у них там беспорядки, а этот красный цвет, видите ли, оказывает нежелательное воздействие на портовых рабочих.

Капитан «Славгорода» с негодованием отверг недостойное предложение. Танкер ушел с внешнего рейда, не разгрузившись, но флага не опустил. И едва ли от этого выиграли те, кому ненавистны наши серп и молот. Докеры всё равно узнали всю эту историю, и она вызвала у них глубокое возмущение.

А вот американцы сами спрятали свой звездно-полосатый государственный флаг и заменили его эмблемой добровольного общества. История мореплавания знает не один случай, когда судно скрывало свою принадлежность, но все эти случаи относились к пиратским судам. В общем как бы там ни было, пароход «Африкан пайлот» был американским, и привез он на Кубу американские товары. Это были медикаменты, сырье для изготовления медицинских препаратов, продукты детского питания и медицинское оборудование стоимостью в десять миллионов долларов. Одновременно в аэропорт Сан-Антонио прибыли американские самолеты с аналогичными грузами.

Как отметил в одной из своих речей Фидель Кастро, это был первый случай в истории, когда империалистов заставили платить за агрессию. Это была американская расплата за разгромленных и пленных наемников, которых США высадили на Плайя-Хироне, чтобы задушить революцию. Только за двух главарей они заплатили миллион долларов – по пятьсот тысяч за каждого. За остальных по сто, пятьдесят и двадцать пять тысяч.

К приходу в Гавану экипаж «Солнечногорска» готовился особенно тщательно, так как ждал многих посетителей. Ещё до этого четырежды побывал на судне Рауль Кастро. Он приходил именно в гости, как ходят к добрым друзьям, вместе с женой и своими близкими. Почти у каждого члена экипажа были свои знакомые, были и общие друзья всей команды, которые сами приходили на судно и охотно, настойчиво приглашали ребят к себе.

Эта дружба проявлялась не только в совместных экскурсиях или за чашкой кофе. Никого не удивило и казалось естественным, что директор народного имения «Луис Энрике де ла Пас» Артур Агулера прислал письмо с просьбой помочь с ремонтом машины, в которой плохо ещё разбираются его люди. И столь же естественным было, что стармех Станислав Леонтьев и токарь Юра Ерастов сделали всё необходимое. Начальник радиостанции Лев Вестель помог в монтаже и настройке аппаратуры агентства Пренса Латина. Не раз экипаж помогал крестьянам рубить сахарный тростник, моряки участвовали в воскресниках, в молодежных походах, в спортивных соревнованиях. И довольно успешно. Под горячие аплодисменты стадиона президент республики Освальдо Дортикос вручил футбольной команде «Солнечногорска» хрустальный кубок за победу в розыгрыше первенства любительских команд Гаваны.

Короче говоря, мы ждали гостей и сами готовились побывать у них.

«Солнечногорск» должен был зайти в три кубинских порта, находящихся в разных концах острова, и в каждом из них вести разгрузку и погрузку, а затем подготовиться к рейсу в Африку. Таким образом, предстояло довольно длительное пребывание на Кубе, и появилась возможность одному из членов экипажа и мне совершить путешествие по стране на машине.

Капитан Кнаб решил, что я поеду вместе с Вестелем. К нам присоединились весельчак и удивительно остроумный сотрудник интерклуба Орландо и переводчик из нашего посольства Юра, московский студент, приехавший в Гавану на практику.

У нас обширная программа. Мы побываем в Матансасе, в Санта-Клара, Сантьяго-де-Куба, Сьенфуэгосе, Мансанильо и других городах, посмотрим Плайя-Хирон, Плайя-Ларга. Но первая остановка в Барадеро. Это один из лучших пляжей мира. Это место, где прожигали жизнь американские миллионеры и миллиардеры. Это небольшой полуостров с купальнями из голубого, розового, синего мрамора и сказочно-белым песком, с виллами и замками. И всё осталось нетронутым. И голубой мрамор, и виллы, и замки. Но всё передано профсоюзам.

Наш «кадиллак» шел со скоростью 140–160 километров. Слева – горы и пальмы, справа – океан. Пальмы не такие, к каким мы привыкли в наших парках в Крыму или на Кавказе. Здесь пальмовый лес, и, как положено в лесу, деревья были большие, маленькие, разных пород и видов. Королевские пальмы со стволами, похожими на железобетонные столбы, кокосовые пальмы, веерные, тонкие и высокие, приземистые, тенистые. Были здесь пальмы грустные, наивные, энергичные – вообще удивительные.

Вдоль всех дорог – реклама. Мы проехали по шоссейным дорогам Кубы около четырех тысяч километров, и не было такого километра, где бы не встретили рекламных щитов, плакатов, призывов. Осталось ещё много надписей со времен американского господства. Рекламируют свою продукцию Дюпоны, Рокфеллеры. Смешными и наивными кажутся они рядом с новыми транспарантами, в которых отражается едва ли не вся жизнь сегодняшней Кубы. И первое, что бросается в глаза, – это слово «революция». Оно приобрело здесь особое значение. «Это построила революция», – показывают кубинцы на новые предприятия, жилые городки, дороги, школы. «Его послала туда революция», – говорят они о человеке, назначенном на большой государственный пост. «Революция им поможет», – сказал Орландо о людях, потерпевших стихийное бедствие. «Революция не разрешит», «Революция одобрит», «Революция потребует ответа…». Революция – что-то одушевленное, живое, безгранично родное и всесильное.

И на всех дорогах Кубы господствует это слово. Вот красочный плакат: «Вноси деньги в сберегательную кассу. Этим ты поможешь революции». Чуть дальше: «Революции нужны здоровые, сильные люди! Занимайся физкультурой». И рядом: «Работай честно, хорошо, и революция тебя всегда поддержит».

К слову говоря, и эти призывы и простая реклама на Кубе очень конкретны, убедительны. Хорошо бы в этом отношении поучиться нам у кубинцев. На Кубе всякое обращение к людям до предела мотивировано. На гаванской обувной фабрике я видел полотнище: «Не стой сложа руки, тысячи детей не имеют ботинок». На кофейной фабрике: «Если ты сегодня не выполнил план, завтра кто-нибудь из нас останется без утренней чашки кофе».

Почти весь путь от Гаваны до Барадеро идёт по берегу океана. По этой дороге ездили американские буржуи. Один за другим мелькают на берегу ресторанчики, бары, таверны с экзотическими названиями: «Голубая улыбка», «Ласки моря», «Горячие собаки». Это идиоматическое выражение, означающее у американцев «сосиски», на испанском, как объяснил нам Юра, звучит буквально: «горячие собаки».

Наш спутник Орландо старается говорить только по-русски. Но язык он знает очень плохо. Юра помогает ему, и если вдруг подскажет слово, которое уже знает Орландо, тот обижается, как ребенок. Ему очень понравилось слово «кошмар», и он старается как можно чаще употреблять его.

– В Санта-Мария было три пляжа, кошмаррр, – говорит он, – места хватало всем американцам. Теперь построили ещё три, стало шесть, но в воскресенье туда не пробиться. Очень хорошо! Кошмаррр!

Барадеро – один из лучших пляжей в мире, занимающий полуостров на берегу Атлантического океана. Белый песок, ракушки самых фантастических форм и раскрасок, бирюзовые воды, сказочные деревья в цветах. Это было любимым местом развлечений могущественной монополистической династии США – Дюпонов. На скале у самого океана они воздвигли замок.

Дюпоны – люди большого бизнеса. Но они не брезгуют ничем. Построили на полуострове, до которого два-три часа езды от Гаваны, более трехсот вилл, ярких, фешенебельных. Триста вилл, и нет двух, хоть сколько-нибудь похожих одна на другую. Дюпоны сдавали виллы в аренду. Три тысячи долларов в месяц за каждую. Это так, попутно, между химической продукцией, авиационными моторами, ракетами, атомными бомбами, от которых идут главные миллиарды.

На десятки километров тянулись американские пляжи на кубинской земле. Они начинались уже у Санта-Мария, в семнадцати километрах от Гаваны, и вдоль них шли фешенебельные рестораны, гостиницы, казино, утопающие в тропической зелени, личные владения Батисты и летние резиденции американских миллионеров и миллиардеров, построенные в сверхсовременном стиле, соединяющем в себе комфорт с первозданной природой острова.

Всё было крепко и незыблемо. Захватить в самолет автомобиль последней моды, слетать менее чем в полчаса на Кубу, провести несколько дней на пляжах и в игорных домах Барадеро – что может быть проще и приятнее!

Сверкали огни ночных пляжей, игорных и публичных домов. До утра – джазы, оркестры, фейерверки. До утра горели фонари, подсвечивая деревья и кусты. До утра бесновались шоу, рестораны, маскарады. Всё было крепко и устойчиво! Билась на пляжах огненная реклама: «Нет в мире более сильных страстей, чем на Кубе! Нигде не умеют так организовать страсть, как в Барадеро! Если вы уже всем пресытились и вкусили все сладости жизни и вам уже всё надоело, идите в лучший уголок Барадеро «Страсть креолки», и вы познаете ещё не изведанные наслаждения».

Пляжи тянулись до самого замка Дюпонов под названием «Ксанаду», сооруженного на скале, удаленного от шумных мест, единственного здания, где вместо легкости современной архитектуры тяжелые монументальные глыбы, и весь он словно символ устойчивости, могущества владельцев, их власти на Кубе, вечной, как черное дерево, которым он облицован.

Мы стоим и смотрим на замок Дюпонов, отданный кубинским профсоюзам революцией. Тяжелые цепи свисают с каменных столбов ограды со стороны океана. Рядом с нами – группа экскурсантов с Гаванской сигарной фабрики, среди которых старый рабочий Рамон Росье. Он говорит:

– Я всю жизнь прожил на Кубе, но не видел её. Я приехал сюда, как и вы, точно иностранный турист. Барадеро было ограждено от нас сильнее, чем колючим забором, сильнее, чем крепость.

– Не пускали сюда?

– Пускали, – неожиданно рассмеялся Рамон. – Иди куда хочешь. Никто не задержит. Нас только смущали маленькие надписи на дверях ресторанов: «Стоимость входа – пять долларов». Понимаете? А сегодня, – и он снова рассмеялся радостно и наивно, как ребенок, – сегодня я позавтракал там за полтора песо.

С веранды, устроенной на крыше замка, мы осматривали местность вокруг. Отсюда далеко видны и океан, и горы, и виллы. Но замок стоит особняком на необозримой огражденной территории. Огражден и огромный массив непроходимого, как джунгли, леса. Это личный заповедник Дюпонов. Ограждены примыкающие к нему бесчисленные парки, где кактусы высотой с двухэтажный дом, где растут фантастического размера королевские пальмы и причудливые деревья, у которых ствол будто немыслимое сплетение осьминогов, красивых в своем уродстве и образующих крону, под которой легко могут укрыться полсотни автомобилей.

Далеко в лесу видна поляна, где пасется скот. Большие белые птицы облепили деревья. Такие же птицы – на спинах коров. В лесу много возвышенностей, где трава подстрижена, как у нас в парках, где растут деревья с сиреневыми, голубыми, молочно-белыми листьями, чередующиеся с зарослями тропических фруктов, и кажется, неудержимая фантазия гения создала эту красоту.

И всем этим владел один человек: Ирэне Дюпон, глава династии, контролирующей капитал в шестнадцать миллиардов долларов.

Он проводил в Ксанаду большую часть года. Он чувствовал себя в полной безопасности: скала, на которой воздвигнут замок, может выдержать любые штормы и ураганы. Он наблюдал за собственностью Дюпонов на Кубе. Они владели здесь не только виллами. Заводы, табачные фабрики, сахарные плантации, гостиницы, ночные клубы, десятки крупных предприятий, построенных кубинцами на кубинской земле, принадлежали Дюпонам.

Вместе с пятьюстами концернами и предприятиями, захваченными американцами на Кубе, революция национализировала и награбленное Дюпонами.

Вот почему они снова рвутся на Кубу. Нынешний президент компании Дюпонов муж дочери Ирэне – Коуфорд Гринуолт – не может смириться с потерями. Дюпоны не знали потерь. Они привыкли умножать капиталы.

Сто лет назад Пьер Самюэль Дюпон де Нимур обосновал пороховую компанию. Сто лет Дюпоны были монополистами по производству пороха. Когда появилось химическое оружие, они захватили монополию и в этой области. Вторая мировая война принесла им ещё не виданные ранее барыши. С появлением атомного оружия Дюпоны бросают свои капиталы в новое «перспективное» дело и захватывают ключевые позиции в производстве оружия массового истребления людей.

Вся жизнь, весь фантастический бизнес Дюпонов – это война. На войну начала работать в прошлом веке фирма «Дюпон де Нимур энд компани», на войну работает и теперь.

Дюпоны рвутся на Кубу. Они широко распространяют версию о своей безобидности и мирных устремлениях. Основное занятие Ирэне Дюпона якобы филантропия. Руководитель «Дженерал моторс» Генри Фрэнсис Дюпон выдает себя за садовода-любителя. Уильям Дюпон, один из воротил компании, увлекается будто бы только верховой ездой.

Невинные увлечения и влекут, мол, их на Кубу. И на эти «увлечения» они не жалеют средств… На доллары американских магнатов были наняты около двух тысяч диверсантов, высадившихся на Плайя-Хирон. Те же банки внесли выкуп за пленных наемников.

Дюпонам очень хочется снова в замок Ксанаду. Но мало ли чего им ещё хочется! Хозяева теперь профсоюзы.

Здесь профсоюзные школы и детские здравницы, санатории, дома отдыха. Здесь готовились юноши и девушки, которые уходили в горы Сьерра-Маэстры и другие районы страны, чтобы ликвидировать неграмотность сельского населения.

Горят, переливаются огни на пляжах Барадеро. Тысячи и тысячи кубинцев приезжают сюда из Гаваны и других городов, чтобы провести выходной день. Это их пляжи, их отели, их виллы, и никогда не вернется сюда Ирэне Дюпон.

САНТЬЯГО, ГОСТИНИЦА «ВЕРСАЛЬ»

Из Барадеро мы отправились в Сантьяго-де-Куба, в центр промышленной, самой дальней провинции Кубы – Орьенте, расположенной на берегу Карибского моря. По пути остановились в Санта-Клара. Здесь в сквере на центральной площади Парке Витал, что означает – парк жизни, мы встретились с группой наших туристов. Едва заговорили, как подбежал босой мальчишка с книгами за поясом.

– Я Миша! – представился он, похлопывая себя ладонью по груди. – Русский – Миша, испанский – Мигель. А ты? Иван?.. Русский – Иван, испанский – Хуан. А кто Федя? Ты? Ты? – тыкал он пальцем в каждого из нас. И когда отыскался наконец Федя, Мигель засиял: – О-о, Федя! Испанский – Фидель. На тебе сувенир. – И он протянул туристу Феде пачку цветных открыток с видом городов Кубы. – Бери одну, надо другим дать. И ты бери одну, и ты, и ты…

Надо бы как-то поблагодарить парня, да всё испортил один из туристов, который начал рыться в кошельке. Лицо у Мигеля стало злым, и он крикнул:

– Отдай! – и выхватил свою открытку из рук незадачливого туриста.

Мы долго говорили с Мигелем. Оказывается, он почти два года экономит деньги на школьных завтраках и покупает виды Кубы для «совьетико». Изучает русский язык. Мы понимали всё, что он нам рассказывал, и он хорошо понимал нас. В тетрадь с красивой обложкой он записывает на русском языке имена и фамилии всех, кому дарит открытки.

– Это всё мои амиго, друзья, – показывает он большой список. Я оказался сто двадцать третьим его амиго.

– Ты с книгами, Мигель, тебе, наверно, в школу пора.

– Порра? Порра? – хмурит он лоб. – Что такое порра?.. Нет-нет, мне практика говори по-русски порра.

Он достал из-за пояса толстую тетрадь, разделенную на две половины. С одной стороны Мигель ведет русско-испанский словарь, с другой – испано-русский. И в оба раздела записал новое для себя слово «пора».

Лева Вестель подарил ему макетик спутника, и он пришел в такой восторг, что стал показывать его каждому из нас.

– Смотри, спутник! Ты видел?

Чудный парень.

И ещё одна неожиданная встреча была у нас в Санта-Клара. Мы случайно оказались за одним обеденным столом с работником органов безопасности Сидроком. Он говорил очень выразительно и сам от души смеялся. Сидрок рассказал историю, которая произошла почти два года назад.

Два боксера уехали на соревнования в ГДР и там пытались перейти границу, чтобы потом отправиться в США. Их задержали, и Сидрок отправился за ними.

– Объясняю им, – говорит он, – что покинуть родину никому не запрещено, но командировочные на это не положены. А вы получили деньги и на обратный путь на Кубу. Придется израсходовать их по назначению.

И вот отправляемся домой через Советский Союз. Ну, как не посмотреть страну? – смеется Сидрок. – А девать беглецов некуда. Пришлось всюду брать их с собой. И тут происходило самое интересное. Как только советские люди узнавали, что мы кубинцы, нас приветствовали, как героев. Нам жали руки, дарили сувениры, нас звали в гости. Представляете моё положение? Сказать, что эти черти не являются представителями нашего народа, было неловко. Да и сами они чувствовали себя ужасно. Всё время поглядывали на меня, боясь, что я всё расскажу. А им очень этого не хотелось. Они всё больше поражались тем, как любят нашу страну советские люди. А знаете, такая любовь вызывает большую гордость за свою родину. Так я ничего о них и не рассказал никому. И все кончилось очень хорошо. По возвращении домой им разрешили ехать куда хотят. Но они категорически отказались. Сейчас оба успешно выступают на ринге, и кажется, нет более активных агитаторов за новый строй, чем они.

В Сантьяго прежде всего хотелось встретиться с легендарной Ритой Диас Гарсиа. Я знал, что она больше десяти раз побывала в батистовских застенках, но каждый раз уходила из рук палачей. Знал, что именно она на XXII съезде партии вручала знамя – подарок героического острова Свободы советскому народу, но никогда не видел даже портрета этой фантастически смелой женщины.

Рита Диас являлась партийным руководителем обширного района Гуантанамо, с центром в городе того же названия, входящим в провинцию Орьенте. Примерно пятую часть района Гуантанамо оккупировали американцы и создали там мощные военно-морскую и военно-воздушную базы. Отсюда они изо дня в день провоцируют кубинское население, стремясь вызвать конфликт. Как образно сказал нам ректор университета в Сантьяго, Гуантанамо – неврологический аппендикс Кубы. Мне казалось, руководителем такого района должен быть человек военный, обладающий большим мужеством.

– Если требуется, все кубинцы становятся военными, – пояснил мне Орландо. – А о мужестве судите хотя бы по этому эпизоду из периода подполья.

Вот его рассказ.

Раулю Кастро, находившемуся в городе Ольгине, стало известно, что подпольной революционной организации в Сантьяго угрожает опасность. Надо было в тот же день, немедленно предупредить об этом. Было решено, что в Сантьяго полетит Рита. Задание для неё было несложным. Она умела проникать в самые запретные места, уходить из-под носа полицейских ищеек, расклеивать листовки на государственных, хорошо охраняемых зданиях, устраивать митинги там, где, казалось, трудно собраться даже нескольким кубинцам. Не было сомнений, что и это задание она выполнит без осложнений.

Взяв документы своей сестры Хуаны, Рита отправилась на аэродром. На ней была белая крестьянская блузка, простая юбка, косынка поверх схваченных ленточкой волос. Никогда раньше она так не одевалась, волосы обычно укладывала в прическу.

На аэродроме, как и всегда, было людно. Никто не обращал на неё внимания. В толпе пассажиров и их спутников подошла к самолету. Перед тем как подняться по трапу, машинально бросила взгляд на стоявших в стороне провожающих и увидела Леская. Высокий, широкоплечий, красиво одетый, он смотрел на неё, и его добродушное лицо расплывалось в радостной улыбке. И весь его вид говорил: нет для него сейчас большего счастья, чем встретиться глазами с Ритой Диас.

Это был тайный агент полиции, опытный, умный, жестокий. Дважды оставляла его в дураках Рита, и начальник батистовской контрразведки подполковник Фахет не мог ему этого простить. Особенно её последнего побега полгода назад. В тот раз она случайно столкнулась с Лескаем лицом к лицу на узенькой улочке. И он вот так же, как сейчас, широко улыбаясь, с издевательски вежливым поклоном согнул в локте руку и сказал:

– Не угодно ли прогуляться со мной, сеньорита?

Она была на расстоянии полушага от него, но в каком-то диком прыжке рванулась в калитку двора, возле которого они стояли, и с фантастической ловкостью захлопнула её перед самым носом Леская, успев набросить щеколду. Лескай поднял стрельбу, полицейские окружили дом, но пока им открыли калитку, она успела проникнуть в соседний двор, выйти на другую улицу и смешаться с толпой. И вот теперь Лескай смотрит на Риту, и радость распирает его.

У неё хватило воли не измениться в лице, не сделать резкого движения. Спокойно предъявила билет стюардессе. Бежать бесполезно, с аэродрома не убежишь. Но и подниматься в самолет глупо, ведь Лескай узнал её. Значит, провал. А как же с заданием Рауля Кастро? Он ведь думает, что через два часа она будет в Сантьяго.

У Риты Диас не было ни одной минуты для раздумий. Решение надо принять мгновенно.

В таком тягчайшем положении она оказывалась в жизни не один раз. Она выросла на кубано-американской сахарной плантации. Слово «кубано» можно было отбросить, оно говорило лишь о территории, на которой находилась эта крупнейшая на Кубе сахарная компания, принадлежавшая американцам. Компания имела тысячи гектаров земли, где выращивался сахарный тростник, имела гигантскую фабрику для его переработки, свой порт, свою железную дорогу.

Отец Риты и её два брата были рабочими на этом заводе, известного большими революционными традициями. В тринадцать лет она впервые расклеивала листовки. Когда ей исполнилось семнадцать, вступила в коммунистическую партию. С тех пор каждый час её жизни был связан со смертельным риском. Так прошли не день, не год, не пять лет. Ей было тяжелее, чем подпольщикам, находившимся на нелегальном положении. Она должна была жить и работать открыто. Она должна была так работать, чтобы никакая полиция не могла к ней придраться. И ни разу она не дала в руки полиции хоть какой-нибудь повод для обвинения.

В 1956 году нелегально ездила на Международный женский съезд. Побывала в нескольких странах. Когда вернулась на Кубу, здесь уже шла открытая борьба против американцев и батистовского режима. Не имея никаких фактов о деятельности Риты Диас, полиция своим собачьим нюхом чуяла что-то неладное: ищейки, наблюдавшие за ней, потеряли её след и долго не могли найти. Снова арест. Ей ничего не могут предъявить. Ей задают только один вопрос: где она была? Допрашивает подполковник Фахет, допрашивает лейтенант Кастаньо, допрашивает сержант Лескай. Допрашивают долгими часами, сменяя друг друга, не давая отдыха ни днем ни ночью. Систематически устраивают провокации.

Обычно через тюремный двор ведет один солдат с винтовкой за плечами. А то вдруг четыре конвоира с автоматами наперевес, направленными на Риту во главе с сержантом, который грозно кричит случайным встречным тюремщикам: «С дороги! В сторону! В сторону!»

Так ведут на расстрел. Её приводят к Лескаю, и он говорит:

– Это последний допрос.

Рита оглядывает конвоиров, которые держат наготове оружие, и с любопытством спрашивает Леская:

– Зачем столько людей? Я ведь не убегу.

На специальной машине – два тюремщика впереди, по одному с боков – её везут на Гаванский аэродром. На военном самолете под усиленной охраной отправляют в Ольгин и сажают в камеру умалишенных. Неделю не выпускают оттуда. Потом веут на допрос, и снова перед ней Лескай.

Всё это далеко позади… Она ступает на трап самолета. Надо что-то немедленно придумать. Странно, но Лескай не трогается с места. Надо придумать. Так вот почему эта собака стоит и улыбается: с двух сторон её крепко хватают за руки и тащат в полицейскую машину. Лескай стоит на месте и хохочет. А она кричит. Изо всех сил кричит:

– Я Рита Диас, я Рита Диас, я ни в чем не виновата! Я Рита Диас, за что вы меня!

Она вырывалась и кричала беспрерывно, и продолжала кричать, когда её втащили в открытую машину. И всю дорогу, уже совсем охрипшая, она кричала:

– Люди! Я Рита Диас! За что они меня! Я Рита Диас.

Ольгин – небольшой городок, и эту историю немедленно узнали все. Узнали, что на аэродроме арестовали какую-то Риту Диас. Узнал и Рауль Кастро и нашел другой способ предупредить товарищей из Сантьяго. Вот на это и рассчитывала Рита. Потому и кричала до изнеможения, чтобы дошел этот крик до Рауля Кастро. Снова допрашивал её Лескай. И снова никаких фактов у него не было, но он измывался над ней, мстил злобно и подло.

В первые дни после революции Рите Диас доложили, что подполковник Фахет бежал в США, а Лескай пойман, она может его допросить.

– А как он ведет себя? – спросила Рита.

– Трус, – ответили ей. – Говорит, что не знает вас. Но когда сказали, что вы придете, он забился в слезах, закричал: «Не надо, не надо, я всё расскажу сам».

– Значит, и незачем мне идти, – улыбнулась Рита. Больше она не интересовалась судьбой Леская.

В Сантьяго мы узнали, что в течение ближайших дней не предвидится каких-либо совещаний или встреч, на которые могла бы приехать Рита Диас. Мы отправились к ней в Гуантанамо.

Здесь уже не та магистраль, по какой ехали в Сантьяго. По узкой извилистой дороге долго поднимались в горы. И вот мы уже в горах. Сьерра-Маэстра. Знаменитые, исторические горы. Глянешь вниз, и кажется, летишь на самолете.

Проезжаем местечко Сонго. И знаменитые казармы Сонго со следами пуль и снарядов. Бои при Сонго в 1958 году – тоже страница кубинской революции. Здесь мы ненадолго остановились и впервые обратили внимание на ещё одно завоевание кубинской революции. По улице шла группа негритянских девушек. Модно одетые, хорошенькие, кокетливые. Мы привыкли: негритянки – это олицетворение нищеты. Загнанные, затравленные, оборванные. Я видел их в Сингапуре, видел на острове Пенанг, в порту Джорджтаун. Негритянские дети там голые, голодные, грязные, разъедаемые болезнями. Но здесь в маленьком поселке Сонго мы видели негритянских детей в белых костюмчиках и ярких платьицах, веселых, шаловливых, счастливых. Это негры Кубы. Это победа Кубы.

В Гуантанамо нам опять не повезло: три часа назад Рита Диас уехала в Кайманеру – населенный пункт, граничащий с американской военной базой. Когда вернется, сказать трудно.

Едем в Кайманеру. От Гуантанамо – двадцать четыре километра. Весь путь – горы. И Кайманера в горах. Здесь высокогорные соляные озера и соляные разработки. Узкий залив Карибского моря. Один берег – Кайманера, противоположный – американская военная база. Прежде всего идём в местное отделение партийной организации, где находится Рита Диас.

Но она там не находится. Была, уехала на соляные разработки, потом в воинскую часть. Ровно через два часа будет звонить сюда. Решили пока осмотреть местечко. Нашим гидом охотно согласился быть полицейский Хосе Ла О. Удивительно веселый и жизнерадостный человек. Он бывший мусорщик. Кто же лучше знает поселок, чем мусорщик. Он знает все дворы, все дома, все ходы и выходы.