Текст книги "Том 1. Весёлые устрицы"

Автор книги: Аркадий Аверченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

В зеленой комнате

(Послеобеденные разговоры)

– Я где-то читал, – сказал мой друг Павлов, – что цвет обоев в комнате очень влияет на настроение человека… Голубые обои располагают к лени, неге и мечтательности, желтые – действуют тяжело, угнетающе, красные дают настроению повышенный интенсивный тон, а белые умиротворяют, смягчают и успокаивают человека…

Есть у некоторых людей такие характеры: если они услышат о каком-нибудь удивительном явлении, – то не успокоятся, пока не приведут примера или явления еще более удивительного, случая еще более странного. Если при таком человеке рассказать о том, что индейские слоны нянчат ребят, он снисходительно улыбнется и расскажет, что австралийские кенгуру не только нянчат ребят, но и дают им первые уроки закона Божьего, лечат от золотухи и помогают прорезываться зубам. Если при таком человеке рассказать, что вы видели в цирке атлета, поднимающего десять пудов и держащего в зубах взрослого зрителя, – этот человек сейчас же вспомнит об одном малоизвестном кузнеце, которого он знал и который поднимал одной рукой шестнадцать пудов, а зубами, «совершенно шутя», держал лошадь и перегрызал подковы.

Седой, маленький господин внимательно выслушал Павлова, тихо улыбнулся и качнул головой.

– Это что! Я помню случай, который никогда не изгладится из моей памяти. Все, кому я ни рассказывал, были ошеломлены этим поразительным случаем, многие считают его беспримерным и необъяснимым, но я, по зрелом обсуждении, нахожу, что в нем не было ничего сверхъестественного, необъяснимого… Вы позволите рассказать его?

Мы были очень заинтригованы.

– О, конечно, конечно!!

Рассказ маленького, седого господина

В прежнее время я был очень богат и жил широко, шумно и весело. Однажды, наняв и обмеблировав роскошную барскую квартиру, я решил устроить новоселье. Пригласил человек полтораста своих друзей и знакомых, заказал ужин и думал провести вечер приятно, разнообразно и весело. Гости все были народ отборный, хороший, потому что богатому человеку, конечно, есть из чего выбирать…

Сначала все сидели в моей громадной столовой, пили чай и мирно обсуждали исход какого-то осложнения на Балканах…

Потом перешли в гостиную, разбились на группы и стали доканчивать разговоры, начавшиеся в столовой.

Около меня сидели двое – инженер и адвокат – и обсуждали фразу одного из них, что «славянские государства – это какое-то гнездо ос».

– Вообще, мы, славяне, – пожал плечами адвокат, – народ вздорный, непрактичный и тупой… Стыдно сознаться, но это так.

Инженер недовольно поморщился.

– Гм… Видите ли, я сам славянин и не соглашусь с тем, что вы сказали о славянском племени… Конечно, те, которые сами чувствуют в себе эти черты…

Адвокат побагровел.

– Слушайте, милостивый государь!.. Если я вас правильно понял…

– Да, да, – резко рассмеялся инженер, – вы совершенно правильно поняли меня! Человек, который унижает великое племя, считающее его своим, человек, характеризующий это племя вздорным и тупым, – вероятно, выводит это печальное заключение на основании автобиографических данных.

– Вы за это ответите! – вскричал адвокат, хватая инженера за руку. – Такие оскорбления смываются кровью!!

– Прочь грязную лапу! – заревел инженер. – С удовольствием прострелю твою ограниченную, лишенную высоких мыслей голову.

Разговор этот был так неожидан, что я не успел даже замять его.

Адвокат вскочил, отошел в сторону и стал шептаться с полным красивым офицером. До меня долетели слова:

– Вы не откажетесь, конечно, полковник, быть свидетелем?..

– О, с удовольствием… Другого я сейчас найду.

Адвокат отошел, а полковник остановил проходившего мимо сына банкира и шепнул ему:

– На одну минуту!.. Затевается дуэль… Надеюсь, вы не откажетесь быть вторым свидетелем, вместе со мной.

Банкирский сын свистнул.

– Ду-эль?.. Какие же это идиоты вздумали подставлять свои лбы под пули?..

– Милостивый государь! – раздраженно возразил полковник. – Я бы попросил вас умерить выражения там, где дело касается моих друзей… Это, по меньшей мере, бестактно!

– Прошу без замечаний! – вспыхнул его собеседник.

– Если вы носите военный мундир, то это не значит, что вы можете говорить чепуху! Тоже, подумаешь: бестактно.

– Ах, так?.. – с трудом сдерживая себя, прошипел полковник. – Надеюсь, что все вами сказанное обязывает вас, как честного человека…

– Пожалуйста! – пожал плечами банкирский сын…

– Я хотя и не военный, но пистолет держать умею!..

– Ладно! Жду ваших свидетелей!..

Банкирский сын, с дрожащими от негодования губами, отошел к столу и нагнулся к сидящему за столом студенту.

– Миша… Неприятная история! У меня, кажется, дуэль. Ты не откажешься быть секундантом?

Миша подумал.

– Извини, брат, но откажусь. У меня на носу экзамены, а если я впутаюсь в эту историю – Бог весть, чем она кончится.

– Ну, вздор – экзамены. Неужели, ради меня, ты не сделаешь этого?

– Ей-Богу, милый, не могу. Банкирский сын криво усмехнулся.

– Не можешь?.. Скажи прямо – трусишь.

– Ну-ну, брат… полегче! За такие слова – знаешь? Шепот их перешел в бешеное шипенье и свист. Как две разъяренные пантеры, отскочили они друг от друга, и студент, ни минуты не медля, быстро подошел ко мне.

– Что? – спросил я изумленный, сбитый с толку.

– Небось, секундантом хотите пригласить? Слышал, все слышал… Да что вы, господа, белены объелись, что ли?

– Вы можете не соглашаться, – угрюмо сказал студент, – но таких выражений я не допущу. Нужно быть бесцеремонным идиотом, чтобы, в качестве хозяина…

– Довольно! – вскричал я. – В качестве хозяина я не могу хорошенько отколотить вас, но завтра я пришлю вам своих друзей…

К нам подлетели четыре человека.

– Не согласитесь ли вы… – начал один.

– Быть, – успел вставить другой.

– Секундантом, – докончили двое.

– Куда вы лезете, – оттолкнул первый второго. – Я его приглашал первый, а не вы!

– Что?! Толкаться? Да знаете ли вы, что подобные поступки смываются кровью….

– Сделайте одолже…

– Ой! кто это на ногу наступил?

– А вы не подставляйте.

– Ах, так! Я вас хотя не знаю, но вот вам моя карточка…

– А вот моя, черт вас дери!

В гостиной стоял невообразимый шум… Все вопили, бешено брызгали слюной, ругались и толкали друг друга. Большинство гостей наступало на меня, спрашивая, где я мог достать так много грубиянов, мужиков и бестактных ослов.

В ужасе схватился я за голову и выбежал в другую комнату… Возмущенные гости выбежали за мной. Я упал в кресло с закрытыми глазами и долго сидел так.

А когда открыл их, то увидел, что около меня стоит вызвавший меня на дуэль студент и миролюбиво говорит мне:

– А ведь я, мне кажется, погорячился… Вы уж меня простите! Я готов извиниться.

– Помилуйте, – радушно сказал я. – Ну, какие там извинения… Я сам виноват.

Около нас инженер держал адвоката за пуговицу и, пожимая плечами, говорил:

– В сущности говоря, вы правы: конечно, славяне, в общем, тупы и не практичны… Чего это я давеча на вас набросился…

– Ну, все-таки – я вас понимаю. Обидно! – бормотал, сконфуженно глядя вниз, адвокат. – Мне не следовало этого говорить. Извиняюсь и думаю, что все будет забыто. Вашу руку!

К студенту Мише подошел банкирский сын и, красный от смущения, сказал:

– Свинья я, Миша! Ударь меня по физиономии!

– За что? – удивился Миша. – Скорее я был не прав. Пожалуй, если хочешь, я действительно буду секундантом у тебя.

– Не надо, дорогой, любимый Миша. Уже не надо. Я помирился с этим симпатичным славным полковником.

Всюду были ласковые улыбки и дружеский шепот. Полное спокойствие воцарилось среди нас.

Маленький, седой господин замолчал.

– Вот она какая история-то!

– Да в чем же дело-то? – с живым недоумением воскликнул Павлов.

– Как… в чем дело? – удивился старичок. – Разве я вам не сказал? Все дело в гостиной, где мы были раньше, – и приемной, куда мы потом перешли.

– Э, черт! Да что же там такое было?

– Неужели вы не догадываетесь? Гостиная была оклеена темно-красными обоями, с ярко-красной мебелью, а приемная у меня окрашена белой краской.

– Ну?!!

Старичок хитро посмотрел на нас.

– Цвета-то… Влияют как на настроение! Не правда ли?

Павлов негодующе пожал плечами:

– Если красный цвет действует возбуждающе, белый умиротворяюще, то зеленый вредно действует на человеческое воображение, – заставляя бесстыдно лгать!

Я обвел глазами комнату, в которой мы сидели.

Она была зеленая.

Исчадие города

I

Среди пугающего неожиданного завывания автомобильных гудков, бешеных звонков трамваев, немолчного топота лошадиных копыт, мелькания электрических лампочек и головокружительного верчения кинематографических лент, среди несущейся по громадным улицам обезумевшей от желания жить толпы, среди театров с пряными, развратными, испорченными, как старый сыр в угоду гурману, – пьесами, среди всего этого бродят растерянные люди с потухшими тусклыми взорами, и никто не подозревает – какие странные, неслыханные болезни носят они в себе…

* * *

Учитель гимназии Сверкалов надевал перед зеркалом воротничок и что-то мурлыкал тоненьким голоском. Жена посмотрела на него и дружески усмехнулась. – Что? Предвкушаешь ряд веселых минут и вечер приятного отдохновения? Смотри – не опоздай! Про себя она подумала:

– Пусть скорее уходит. Я тогда сейчас же засяду за вышивание туфель ко дню его именин… Надо, чтобы он ничего не подозревал о туфлях.

В это же самое время Сверкалов почувствовал в груди страшную тяжесть, в ногах дрожанье, а сердце похолодело, как кусок льда.

– Что это значит? Что это? – прошмыгнула быстрая мысль в голове. – Почему она сказала: «смотри не опоздай». Что это значит «ряд веселых минут и вечер приятного отдохновения»?.. Что она имела в виду?

Сверкалов задумался, потупив омраченное лицо.

– Не думает ли она, что я еду к Ликушиным ради самой госпожи Ликушиной?.. Не думает ли она, что между нами что-то есть? Какой вздор!! Если оно так – необходимо рассеять это нелепое подозрение…

– Скажи откровенно, – спросил с наружным хладнокровием Сверкалов. – Как ты находишь madame Ликушину?

Взгляд его сверлил жену.

– Как? Да ничего. Она милая, – равнодушно отвечала жена. – Еще может нравиться.

– Что это такое? – похолодел Сверкалов. – Что значит этот намек?

Жена в это время думала о туфлях и вздрогнула, когда муж схватил ее за руку.

– Знай же, что я эту Ликушину ненавижу! Она мне противна!

Жена удивленно взглянула на него.

– Почему? Что она такое сделала?

К Ликушиной Сверкалов был совершенно равнодушен, и вопрос жены застал его врасплох.

– Подозревает, – заледенело сердце. – Так и есть – подозревает… Ты спрашиваешь – почему?

И, чтобы отвлечь от себя всякое подозрение, бедный учитель гимназии махнул на все остальное рукой:

– Потому что у нее есть любовник.

Жена пожала плечами и усмехнулась.

– Да тебе-то что… Ведь не влюблен же ты в нее?..

– Почему ты это спросила?! – быстро-быстро заговорил Сверкалов, хватая жену за руку. – Что это значит? Неужели ты подозреваешь?.. А? А? Говори…

– Бог с тобой, – удивилась жена. – Я только не понимаю, с чего ты так волнуешься… Я ведь знаю, что ты любишь меня…

– Что это? – внутренно дрожал Сверкалов. – Искренность или ирония?.. Что она думает? О, я бы много дал, чтобы узнать, что она думает?..

Тут же он решил окончательно рассеять подозрения жены.

– Ты знаешь, между прочим, что Ликушина имеет целую челюсть вставную… Брр!.. И волосы красит.

Думая о туфлях, жена машинально спросила:

– Да? Откуда ты знаешь такие подробности?

В груди Сверкалова что-то оборвалось. Похолодело.

– Конец!.. У нее самые определенные подозрения.

Не попадая рукой в рукав пиджака, Сверкалов подозрительно и злобно закричал:

– Что ты пристаешь ко мне с Ликушиной? Что это значит?

– Господи! Да кто ж к тебе пристает. Ты сам же начал о ней разговор. Чего ты волнуешься? Не буду же я ревновать тебя к Ликушиной.

– Конец! – охнул внутренно Сверкалов. – Гибель!

Схватился за голову и выбежал из дому…

II

Севши в трамвай, Сверкалов первым долгом вынул двугривенный и стал держать его на виду, весь замирая от опасения, что в нем могут заподозрить пассажира, желающего прокатиться без билета.

Кондуктор раза два промелькнул мимо него, отбирая деньги у других, а Сверкалов тянулся за ним, беспокойно повторяя:

– Получите же с меня… Почему вы не берете с меня?!

Наконец кондуктор протянул руку к Сверкалову. Взял его двугривенный, повертел в руках и, равнодушно возвращая, сказал:

– Пожалуйста, перемените. Это оловянный.

– Конец, – оборвалось внутри у Сверкалова. – Он, наверное, думает, что я нарочно хотел подсунуть ему фальшивый… Черт знает что! Еще, пожалуй, подумает, что я сам и сделал его… Какая гадость.

Сверкалов ненатурально засмеялся, взял обратно деньги, вынул другие и сказал:

– Это мне подсунули где-нибудь. Вот, получите.

И, посмотрев на застывшее лицо кондуктора, заискивающе спросил:

– Что, много у вас работы?

Сейчас же стало ясно, что вопрос, после случая с двугривенным, совершенно нелеп и неуместен. Нужно было загладить его.

Сверкалов снова вынул из кармана оловянный двугривенный, осмотрел его и сказал:

– Ей-Богу, как настоящий! Ха-ха! А вы, небось, думаете – вот, мол, барин хотел всучить под шумок фальшивый двугривенный… А? Говорите, черт вас возьми… думали?..

Во рту накипала, скверная горечь.

– Зачем я это говорю? Глупо, бессмысленно. Ведь я, действительно, тянулся за кондуктором так настойчиво, будто в самом деле хотел сплавить двугривенный… Боже! Как тяжело!.. Как гадко…

Так как Сверкалов был уверен, что его соседи подозревают в нем фальшивомонетчика, то – посмотрел на полного блондина в очках и сказал:

– Вот я – имею в гимназии службу, зарабатываю тысячи две, человек более или менее обеспеченный… А каково бедному, если ему попадется фальшивый двугривенный… Не правда ли? Мне-то ничего… служба, доверие начальства… Гм…

Полному господину нужно было сходить на остановке. Он недоуменно посмотрел на Сверкалова, встал и вышел.

– Конец! – по своей привычке охнул Сверкалов. – Гибель!

Не дожидаясь следующей остановки, он выскочил из трамвая и остальную часть пути, с тяжелым сердцем, прошел пешком.

III

Горничная попросила Сверкалова в кабинет Ликушина.

– Барин говорит по телефону… сейчас придет.

Сверкалов сделал несколько шагов по кабинету, подошел к столу и стал рассматривать разные безделушки… Взял машинально какое-то кожаное потертое портмоне и стал рассеянно вертеть его в руках.

Сзади раздался неожиданный голос:

– А! Вы здесь!..

Сверкалов вздрогнул и выронил портмоне.

– Не беспокойтесь, – сказал Ликушин, быстро нагибаясь. – Я подниму.

– Конец! – заскрежетал зубами Сверкалов. – Что он подумает? Что он может подумать? Застал меня одного в кабинете, с чужим портмоне в руках… Господи, как это противно… Как гнусно!..

– Портмоне рассматривал, – болезненно улыбаясь, сказал он. – Очень замысловатая штука.

– Что вы, – небрежно возразил хозяин. – Самая примитивная штука: нажать сверху пружину – оно и раскроется!

– Да? – задрожал внутренно Сверкалов. – Не думаешь ли ты, что и я нажимал пружину и лазил внутрь?.. Этого только еще недоставало…

– А мне его не удалось открыть, – заявил он угрюмо.

Хозяин отложил портмоне в сторону и взял гостя за руки.

– Да? Ну, как поживаете, мой дорогой? Что поделывали последнее время?

– Кошельки чужие открывал. – болезненно усмехнулся про себя Сверкалов. А вслух сказал:

– Ничего. Скажите, где вы купили это портмоне?.. Я бы очень хотел приобрести себе такое. Я его поэтому и рассматривал!

– Господи! Да в самом паршивом магазине можно его купить… Что это вы так заинтересовались этим портмоне?

Сверкалов, бледный, с прыгающими губами, нагнулся к хозяину.

– Почему заинтересовался? Не думаете ли вы, что я хотел ознакомиться с его содержимым? А? Вы уж говорите прямо?

– Как он глупо шутит, – поморщился внутренно Ликушин. – Ха-ха, милейший! Немного же заработали бы вы!.. Там какая-то мелочь… Жена ваша здорова?

– Здорова, – отвечал отрывисто Сверкалов. – С вами случалось когда-нибудь: взял в руки какую-нибудь вещь – совершенно машинально… Начинаешь ее вертеть в руках и только потом с удивлением спохватишься: Э! Как эта вещь попала тебе в руки?! Случалось?

– Не помню, – удивился Ликушин. – А что?

– Да так спрашиваю. Кстати, знаете, я скоро получаю от тетки наследство. Так что в деньгах совершенно не нуждаюсь…

В кабинет вошла хозяйка дома и поздоровалась со Сверкаловым.

– Хе-хе! – сказал Сверкалов. – Почему же вы, Дмитрий Павлыч, не расскажете супруге о только что происшедшем забавном инциденте… Представьте, прихожу я, – Дмитрия Павлыча нет… Беру совершенно машинально это портмоне, вдруг входит он. Я, от неожиданности, роняю портмоне, и мне сделалось смешно: вдруг Дмитрий Павлыч подумает, что я хотел вытащить содержимое кошелька и был застигнут на месте преступления,

Ликушин внимательно взглянул на Сверкалова.

– Да почему вы придаете такое значение этому пустяку? – медленно спросил он.

– Подумал! – оборвалось сердце. – Раньше не думал и не придавал значения, а теперь после моих бестактных разговоров и объяснений что-то подозревает. Теперь – конец!.. Гибель!

Сверкалов выхватил из кармана бумажник и закричал:

– У меня есть деньги… Вот триста рублей!! Я в чужих не нуждаюсь… Не думайте!.. Не ду-у-у…

Упал в кресло и закатился долгой томительно жуткой истерикой.

Ликушины забегали, схватили воду, терли виски, охали и недоумевали.

IV

За окном был веселый, ликующий праздник: торжествующе гудели автомобили, сверкало электричество и тревожно-радостно звонили трамваи, празднуя грубую победу над человеком…

Анекдоты из жизни великих людей

Памяти Марка Твена

I

Недавно один знакомый сказал мне:

– После смерти Марка Твена в печати появилось несколько анекдотов из его жизни. Все газеты перепечатывают их, а читатели покатываются со смеху. Ну и забавник же был этот знаменитый юморист! Читали?

– Не читал. Смешно?

– Да уж так смешно, что мы за животики держались. Вечно он что-нибудь этакое выкинет. Подождите… не помню ли я? Ну, конечно, припомнил! Например, такой анекдот: к нему очень приставали разные лица с просьбами – дать свой автограф. Он раздавал их направо и налево, но вскоре узнал, что его автографы продаются за большие деньги, служа предметом корыстного торга. Он был так возмущен этим, что одному господину из числа спекулянтов, который обратился к Твену с просьбой об автографе, – ответил письмом, написанным на пишущей машине. В этом письме Твен негодовал на то, что его автографами торгуют, и называл такую торговлю позорным явлением. Хо-хо-хо!

Я терпеливо переступил с ноги на ногу.

– Ну? Ну-ну?

– Да что – ну? вот и все.

– А анекдот-то где же?

– Тут же. Это и есть анекдот.

И он стал хохотать, корчась и размахивая руками в припадке истерического веселья.

Я ушел от него и вскоре встретился с другим знакомым.

– Я думал, – еле сдерживая улыбку, заявил другой знакомый, – что Твен был только юмористом в литературе… Но оказывается, что он был таковым и в жизни. Последний анекдот о Твене, перепечатанный всеми газетами, немало распотешил читателей и доставил им много веселых минуточек. Не слышали?

– Не помню, – подумав, сказал я. – Какой анекдот?

– О его женитьбе! Ха-ха!

Мой собеседник сел на скамью, уткнул голову между колен и весь задрожал от хохота.

– До сих пор не могу вспомнить спокойно! Ха-ха! Влюбился знаменитый юморист в одну девушку и попросил у ее отца руки дочери таким образом: «Вы ничего не замечаете?» – спросил Твен отца. «Ничего», – отвечал отец. «Понаблюдайте внимательней, – может быть, и заметите».

Оглушительный припадок хохота прервал рассказ моего знакомого. Он кашлял, раскачивался и в изнеможении отмахивался руками.

– Да я вас слушаю, – поощрил я его. – Продолжайте.

– Да я и кончил, – отдышавшись, сказал он. – Это и есть анекдот о женитьбе Марка Твена.

Я скромно молчал. Однако вы невеселый человек, – обиженно заметил знакомый. – Вас ничем не проберешь. Разве что на вас может подействовать шутка Твена со своим тестем.

Это уж такая вещь, которая даже мертвого заставит расхохотаться. Однажды тесть подарил Марку Твену большой дом. Знаменитый юморист поблагодарил его и прибавил: «Если вам когда-нибудь вздумается приехать к нам погостить – для вас всегда найдется теплый угол».

– Весь анекдот? – осторожно спросил я.

– Весь. Хе-хе! Так и говорит: «для вас, говорит, всегда найдется теплый угол».

– Больше никаких анекдотов о Твене не имеется?

– Есть еще один. Об автографах. Тоже препотешный, признаться.

– Об автографах я уже знаю, – задумчиво возразил я. – Не надо рассказывать. До свидания.

Весь тот день я был задумчив.

– Как это могло случиться, – думал я, – что такой безмерно веселый всемирный юморист оставил после себя такие странные унылые анекдоты? Одно из двух: или они кем-либо выдуманы после смерти Твена, или Твен действительно имел в жизни эти три случая, но ни в одном из них не думал острить, поступая так, как поступил бы всякий другой обыкновенный человек. А кто-то подслушал. разговор с тестем, прочел деловое письмо к спекулятору автографами, да и вообразил, что это и есть анекдоты. И записал их. И напечатал. И перевели. И смеются.

Я слишком люблю Твена и чту его память, чтобы оставить покойника с такими вялыми скучными анекдотами.

Я решил придумать другие анекдоты для веселого, остроумного Твена. Я твердо верю, что он заслуживает большего. Мне кажется, что такой бриллиант должен быть в лучшей оправе, чем та – из тяжелых неуклюжих булыжников, – которой его окружили бестактные неумелые почитатели.

Написать несколько анекдотов для меня не стоило большого труда – стоило только порыться в своей памяти и вспомнить все те шуточки, которые случалось мне отпускать в веселой компании. Я твердо уверен, что за мной никто не ходил по пятам и не записывал сказанного мной, без чего, все равно, все мои остроты погибли бы для света. А так они, по крайней мере, принесут пользу светлой памяти веселого Твена.

II

Спустя некоторое время после этого в газетах появилась новая серия свежих анекдотов о Твене.

Вот некоторые из них:

По одному источнику

Сидя в одном обществе, Твен потешал слушателей веселыми шутками и анекдотами.

Один из слушателей, позавидовав Твеновым лаврам, заявил:

– Я сегодня тоже сочинил препотешный анекдотец. Вы позволите его рассказать вам?

И он начал рассказывать какую-то смешную историйку, но на половине был остановлен Твеном.

– Постойте! Мне кажется, что я смогу докончить придуманный вами анекдот.

И к великому восторгу к смеху публики великий юморист тут же блестяще закончил начатую его завистником историю.

Все были поражены талантливым проникновением Твена в мысли рассказчика.

А Твен застенчиво покраснел и скромно заявил:

– О, это сущие пустяки! Дело в том, что у меня и у него в кабинетах висит отрывной календарь, очевидно, одного и того же издания.

Портрет

Однажды Твен и его приятель совершали загородную прогулку на велосипедах. По близорукости Твен налетел на какой-то предательский камень и покатился под откос вместе с велосипедом.

Его приятель, как завзятый спортсмен, первым долгом заинтересовался состоянием велосипеда.

Он крикнул сверху:

– Цела ли рама, дружище?

– Рама-то цела, – отвечал Твен из оврага… – Но зато портрет, кажется, вдребезги!

Самоубийца

Однажды Твена спросили:

– Покушались ли вы когда-нибудь на самоубийство?

– Да, – серьезно ответил Твен. – Единственный раз в жизни. Это было во время моего путешествия по России, – в Москве. Взгрустнулось мне – я и решил.

– Каким же образом вы покушались?

– Я пытался утонуть, спрыгнув с Кузнецкого моста.

Вся соль твеновского ответа заключается в том, что «Кузнецким мостом» в Москве называется обыкновенная улица без всякого признака не только моста через воду, но даже и капли какой-нибудь воды.

Разница

Твен несколько раз обещал издателю одной американской газеты написать рассказ, но все время что-нибудь мешало ему.

– Помилуйте, – сказал однажды издатель. – Такой великий человек и вдруг – обманывает!

– Чем же я велик? – удивился Твен.

– Ну да! Вы для Америки были тем же Робинзоном Крузо, который, попав на необитаемый остров, первый возделал и украсил этот остров.

– Ну, между мной и Робинзоном Крузо большая разница, – отвечал Твен, подумав. – У него на всю жизнь был один Пятница, а у меня на одной неделе семь пятниц!

III

Когда вышеприведенные анекдоты о Твене появились в печати, они вызвали общий восторг и удовольствие.

Печатая эти анекдоты, газеты сопровождали их такими предисловиями:

– Неувядаемый юмор в творениях великого юмориста, оказывается, был его спутником и в обычной жизни. Его маленькие шутки, расточаемые в разговорах с друзьями и знакомыми, – настоящие перлы! В них сразу можно узнать незлобивый смех и веселье великого американца. Вот некоторые из этих перлов…

И тут же приводились истории с портретом, календарем, Кузнецким мостом и Пятницей.

Сначала эти похвалы льстили моему самолюбию, а потом мне сделалось обидно,

Все хвалили покойника Твена, а меня никто даже не потрепал по плечу. Ни одна газета даже и не подумала приписать хотя один рассказанный анекдот – мне, как владельцу его и автору.

Я был в тени.

Тогда я пошел в одну редакцию и заявил:

– А ведь анекдоты-то о Твене – это мои. Я их отчасти выдумал, а отчасти некоторые истории действительно со мной случились. Я их и тиснул под маркой Твена. А теперь я не хочу больше. Прошу меня разоблачить в вашей газете!

Но редактор хладнокровно возразил мне:

– Эти анекдоты прославились постольку, поскольку они принадлежали всемирно остроумному великому Твену. А если эти истории случились с вами – никому они не нужны и никто бы их и не напечатал! Подумаешь – кому интересны эти черты из вашей биографии!

– Почему же не интересны? – огорченно спросил я.

– Да потому, что вы никому не известный маленький человек. Когда сделаетесь знаменитым и прославитесь – тогда другое дело…

Я круто повернулся спиной и пошел делаться знаменитым и прославляться. (Между прочим, могу сознаться, что это ужасно трудно.)

IV

Ради заработка я изредка сочиняю анекдоты о великих людях. Так как тратить на этих великих людей лучшие из своих выдумок и анекдотов не имеет смысла (может быть, они мне самому пригодятся впоследствии) – я пускаю в оборот следующие вещи, тем не менее приводящие невзыскательную публику в восторг.

О Суворове

Однажды Суворов перед битвой с французами спросил встречного солдатика:

– Как думаешь – побьем басурманов?

– Так точно! – отвечал бойкий солдатик. Великий полководец тут же дал ему серебряный рубль

и сказал:

– Ну, ступай.

О Петре Великом и шуте Балакиреве

Как известно, великий преобразователь никогда не расставался со своей знаменитой дубинкой.

Однажды пуговица с его камзола оторвалась и закатилась под стол.

Великий основатель Петербурга нагнулся, пошарил дубинкой под столом и достал пуговицу.

Находившийся поблизости шут Балакирев спросил:

– Ну, что, Алексеич, нашел пуговицу?

О Гоголе

Однажды великий сатирик пришел к знакомым.

– Какова погода? – спросили его.

– Дождь идет, – отвечал незабвенный творец «Ревизора».

И тут же повесил мокрый плащ на гвоздик.

Вот что я пишу и печатаю о великих людях.

Сам же я, признаться, в частной жизни говорю вещи гораздо более ценные, веселые и достойные всяческого внимания.

Но они так и гибнут бесследно. Что ж…