Текст книги "Караси и щуки"
Автор книги: Аркадий Аверченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
«ПУБЛИКА»
Я сидѣлъ въ залѣ Дворянскаго собранія на красномъ бархатномъ диванѣ и слушалъ концертъ симфоническаго оркестра, которымъ дирижировалъ восьмилѣтній Вилли Ферреро.
Я не стенографъ, но память y меня хорошая… Поэтому, постараюсь стенографически передать тотъ разговоръ, который велся сзади меня зрителями, тоже сидѣвшими на красныхъ бархатныхъ диванахъ.
– Слушайте, – спросилъ одинъ господинъ своего знакомаго, прослушавъ геніально проведенный геніальнымъ дирижеромъ «Танецъ Анитры». – Чѣмъ вы это объясняете?
– Что? Да вотъ то, что онъ такъ замѣчательно дирижируетъ.
– Простой карликъ.
– То есть, что вы этимъ хотите сказать?
– Я говорю – этотъ Ферреро – карликъ. Ему, можетъ быть, лѣтъ сорокъ. Его лѣтъ тридцать учили-учили, a теперь вотъ – выпустили.
– Да не можетъ этого быть, что вы! Поглядите на его лицо! У карликовъ лица сморщенныя, старообразныя, a y Вилли типичное личико восьмилѣтняго шалуна, съ нѣжнымъ оваломъ и пухлыми дѣтскими губками.
– Тогда, значитъ, гипнотизмъ.
– Какой гипнотизмъ?
– Знаете, который усыпляетъ. Загипнотизировали мальчишку и выпустили. Махай, молъ, палочкой.
– Позвольте! Всѣ ученые заявили, что подъ гипнозомъ человѣкъ можетъ дѣлать только то, что онъ умѣетъ дѣлать и въ нормальной жизни. Такъ, напримѣръ, девѣушку можно подъ гипнозомъ заставить поцѣловать находящагося вблизи мужчину, но никакъ нельзя заставить говорить ее по-англійски, если она не знала раньше англійскаго языка.
– Серьезно?
– Ну, конечно.
– Тогда все это очень странно.
– Въ томъ-то и дѣло. Я поэтому и спрашиваю: чѣмъ вы объясняете это?
– Можетъ, его мучили?
– Какъ мучили?
– Да вотъ, знаете, какъ маленькихъ акробатовъ…
Разсказываютъ, что ихъ выламываютъ и даже варятъ въ молокѣ, чтобы y нихъ кости сдѣлались мягче.
– Ну, что вы! Гдѣ же это видано, чтобы дирижеровъ въ молокѣ варили?
– Я не говорю въ буквальномъ смыслѣ – въ молокѣ. Можетъ быть, просто истязали. Схватятъ его за волосы и ну теребить: «дирижируй, паршивецъ!» Плачетъ мальчикъ, a дирижируетъ. Голодомъ морятъ тоже иногда.
– Ну, что вы! Причемъ тутъ истязанія. Вонъ даже клоуны, которые выводятъ дрессированныхъ пѣтуховъ и крысъ и тѣ дѣйствуютъ лаской.
– Ну, что тамъ ваша ласка! Если и добиваются лаской, такъ пустяковъ – пѣтухъ, потянувъ клювомъ веревку, стрѣляетъ изъ пистолета, a крыса расхаживаетъ въ костюмѣ начальника станціи. Вотъ вамъ и вся ласка. A здѣсь – маленькій мальчуганъ дирижируетъ симфоническимъ оркестромъ! Этого лаской не добьешься.
– Значитъ, по вашему, его родители истязали?
– A позвольте! Зачѣмъ бы иначе въ эту исторію вмѣшалось общество защиты дѣтей отъ жестокаго обращенія. Значитъ, ребенка истязали.
– Значить, по вашему выходить такъ: беремъ мы обыкновеннаго миловиднаго мальчика, начинаемъ истязать, колотить его почемъ попало – и мальчишка черезъ годъ-два уже дирижируетъ симфоническимъ оркестромъ такъ, что всѣ приходятъ въ восторгъ?!. Просто же вы смотрите на вещи.
– Виноватъ! Вы вотъ все меня спрашиваете: объясни, да объясни. A какъ вы сами объясняете?
– Что? Вилли Ферреро?
– Да-съ.
– Тутъ если и можетъ быть объясненіе, то гораздо сложнѣй. Послѣднія завоеванія оптической техники…
– Вы думаете – посредствомъ зеркалъ?
– То есть?
– Знаете, зеркала подъ извѣстнымъ угломъ… Фокусники достигаютъ того, что…
– Нѣтъ-съ, это пустяки. A видѣлъ я лѣтомъ въ «Акваріумѣ» механическаго живописца. Маленькій человѣкъ, который собственноручно портреты съ публики писалъ. Представьте себѣ, я узналъ, какъ это дѣлается: онъ соединенъ электрическимъ проводомъ съ настоящимъ живописцемъ, который сидитъ за кулисами и рисуетъ на другой бумагѣ. И что же вы думаете! Устроено такъ, что маленькій живописецъ геніально точно повторяетъ всѣ его движенія и рисуетъ очень похоже.
– Позвольте! Механическаго человѣка можно двигать электричествомъ, – но вѣдь Ферреро живой мальчикъ! Его даже профессора осматривали.
– Гм! Пожалуй. Ну, въ такомъ случаѣ – я прямо отказываюсь понимать: въ чемъ же тутъ дѣло?!.
Я не могъ больше слушать этого разговора:
– Эй, вы, господа. Все, что мы говорили, можетъ быть очень мило, но почему вамъ не предположить что-либо болѣе простое, чѣмъ электрическіе провода и система зеркалъ…
– Именно?
– Именно, что мальчикъ – просто геніаленъ!
– Ну извините, – возразилъ старикъ-авторъ теоріи объ истязаніи. – Вотъ именно, что это было бы слишкомъ простое объясненіе!
* * *
Подумайте только: на красномъ диванѣ позади меня сидѣли люди, для которыхъ мы пишемъ стихи, разсказы, рисуемъ картины, Шаляпинъ для нихъ поетъ, a Павлова для нихъ танцуетъ.
Не лучше-ли всѣмъ намъ, съ Шаляпинымъ и Павловой во главѣ, заняться оптовой торговлей бычачьими шкурами.
A Вилли Ферреро будетъ y насъ мальчишкой на посылкахъ, – относить счета заказчикамъ…
КАЛИФОРНІЯ БЕЗЪ ЗОЛОТА
Когда первые золотоискатели наткнулись на Калифорнію – они буквально купались въ золотѣ. Вторая волна золотоискателей – болѣе многочисленная – ходила уже только по колѣна въ золотыхъ струяхъ, третья – могла еле омочить пятки, a четвертая, пятая, шестая какъ нахлынула на сухой облѣзшій, когда-то столь густо позолоченный берегъ – такъ ни съ чѣмъ и отхлынула: рѣдкому счастливцу послѣ долгихъ поисковъ попадался золотой слитокъ, довольно ясно видимый подъ микроскопомъ.
Кто, какой піонеръ, какой первый золотоискатель открылъ Выборгъ – этотъ золотой пріискъ, гдѣ можно купить любую вещь дешевле грибовъ – неизвѣстно. Можетъ быть, оно раньше такъ и было – мнѣ о томъ невѣдомо. Но вслѣдъ за первымъ золотоискателемъ изъ Петрограда хлынулъ цѣлый потокъ золотоискателей – вотъ теперь они и бродятъ по унылымъ опустѣвшимъ магазинамъ Выборга – съ видомъ усталыхъ рудокоповъ, изрывшихъ цѣлыя десятины, намывшихъ цѣлыя горы земли и извлекшихъ изъ ея нѣдръ одну только пару, подозрительнаго вида, чулковъ за десять марокъ.
* * *
Компанія измученныхъ петроградцевъ съ остолбенѣлымъ видомъ останавливается передъ витриной крохотной выборгской лавчонки и испускаетъ рядъ отрывистыхъ восклицаній:
– Ого! Ботинки.
– Да. И какъ дешево. 50 марокъ.
– A въ Петроградѣ за такія слупили бы рублей 25.
– Сколько это марокъ вышло бы?
– 25 рублей? Пятьдесятъ четыре съ половиной марки.
– Ну, вотъ видите! На цѣлыхъ четыре съ половиной марки дешевле.
– Зайдемъ, купимъ.
– Да мнѣ такихъ не нужно. Я такихъ не ношу.
– Ну, вотъ еще какія тонкости! Дешево, такъ и бери.
Вваливаются въ магазинчикъ.
– Покажите намъ вотъ эти ботинки… Что? Послѣдняя пара? Ну вотъ, видишь: я тебѣ говорилъ – покупай скорѣй. Гм! Послѣдняя пара: вотъ что значить дешевка. Ну-ка, примѣрь.
– Гм… Вззз… ой!
– Что? Тѣсноваты? Ну, ничего – разносятся. Заверните ему. Плати. Пойдемъ.
– Да я, собственно, такой фасонъ не ношу…
– Но вѣдь дешевы!
– Дешево-то они дешевы. Жаль только, что тѣсноваты.
– A зато на четыре съ половиной марки дешевле.
– Дешевле-то они дешевле.
– То-то и оно. Бери, пойдемъ. A это что – смотри-ка… Магазинъ рамочекъ. Для чего эти рамочки?
– Для чего-нибудь да нужны. Зря продавать не будутъ. И какъ дешево – голубенькая, a семь марокъ стоить. Зайдемъ, купимъ.
Входить всего четверо, но лавочка такъ мала, будто вошли сто.
– Слушайте: для чего эти рамочки, что вы продаете?
– Ля картина…
– Для картинъ, значитъ, – переводить одинъ, очевидно, тонкій знатокъ финскаго языка.
– A черезъ границу провести ихъ можно?
– Ta, мосна.
– Я знаю, что таможня, такъ я вотъ и спрашиваю…
– Ты его не понялъ, – торопливо поправляетъ переводчикъ. – Онъ говоритъ, что можно. Но вѣроятно, спрятать нужно, да?
– Ta, мосна.
– Спрятать. Мы ихъ подъ костюмъ спрячемъ, въ чемоданъ. Знаешь, я возьму пять штукъ.
– И я три. Почемъ онѣ?
– По восьми марокъ.
– A въ Петроградѣ я такія по два рубля видѣлъ.
– Да ужъ тамъ сдерутъ. Тамъ могутъ. Россія!
– A тебѣ для чего эти рамки?
– Да придумаю. Сейчасъ не нужны, послѣ понадобятся. Вставлю что-нибудь въ нихъ.
– Заплатили? Пойдемъ. Ну, что тебѣ еще нужно?
– Да такъ, собственно говоря, ничего…
– А ты вспомни!
– Ей Богу, ничего.
– Чулки не нужны ли?
– Чулки? – мямлить вялый петроградецъ. – Собственно говоря…
– Ну вотъ видишь! Вотъ тебѣ и чулочный магазинъ. Здравствуйте. Есть чулки?
– Нету. Ce продано.
– Ну, что вы. Намъ всего нисколько паръ. Поищите. Можетъ, найдется.
– Тамская есть чулки.
– Дамскіе?… Гм! А, ну покажите.
– Послушай… да зачѣмъ мнѣ дамское.
– Вотъ чудакъ! Дешево вѣдь. Бери – теплѣе еще, чѣмъ носки. До самаго колѣна. Бери ты три пары и я три пары.
– Сести пара нѣту. Сетыри пара есть сего.
– Нѣту шести паръ? Ну, давайте четыре. A остальныя двѣ пары можно чѣмъ-нибудь другимъ добрать. Вотъ эту штуку дайте.
– Не, эта не продается. На эта стука сляпа надѣвается. Для окна. На выставка.
– Дѣйствительно, слушай… Ну зачѣмъ тебѣ болванъ для шляпы. Къ чему онъ?
– А? Ну, нѣтъ, знаешь, не скажи. Это штука удобная. Придешь домой – куда положить шляпу? Ну, и надѣнешь ее на эту чертовину. A что y васъ еще есть?
– Нисего нѣту. Ce родано.
– Русскіе все, чортъ ихъ дери. Пронюхали – и сразу все расхватали. A это что за кошка? Почемъ?
– Это наса коска. Сивой.
– Живая? A чего жъ она лежитъ, какъ искусственная. Только покупателей зря смущаетъ…
– Пойдемъ, господа.
– Вотъ драма такъ драма… Пріѣхали въ Выборгъ, a купить нечего. A вотъ магазинчикъ какой-то, зайдемъ. Что здѣсь продается?
– Чортъ его… не разберешь. Витрина пустая. Войдемъ на всякій случай.
– Здравствуйте… Гм… Какіе-то рабочіе, a товару не видно. Что вы тутъ дѣлаете, братцы? Это магазинъ?
– Ta. Тольки сицасъ есцо магазина нѣту. Акроица тая неделя.
– На той недѣлѣ? A что тутъ будутъ продавать?
– Вѣтоцна магазинъ.
– Цвѣточный? Ну, ладно. Если еще пріѣдемъ – зайдемъ, купимъ. Смотри, какими хорошенькими обоями оклеиваютъ. Послушайте: почемъ обои?
– Вѣ марки кусокъ.
– Ну продайте намъ вотъ эту пачку… Нельзя? Подумаешь важность… Почему нельзя? A ножницы продаются? Нѣтъ? Жалко; очень хорошенькія ножницы…
* * *
Номеръ гостиницы заваленъ коробками, свертками, пачками.
– Ты чего сопишь?
– Да вотъ хочу ботинки въ рукавъ пиджака засунуть. Боюсь, вдругъ въ Бѣлоостровѣ таможенные дощупаются.
– Если новые – конфискуютъ. A ты поцарапай подошвы – будто ношеные. Ношеные везти по закону можно.
Счастливый обладатель ботинокъ вытаскиваетъ перочинный ножикъ и приступаетъ къ работѣ.
Зажимаетъ между колѣнъ подметкой кверху ботинокъ и начинаетъ царапать ножикомъ блестящій лакъ.
– Ну что?
– Чортъ ихъ дери: все-таки, видно, что не ношеные, a просто поцарапанные. Грязи на нихъ нѣту.
– A ты плюнь.
Владѣлецъ ботинокъ послушно плюетъ на подметку.
– Да нѣтъ, я тебѣ не въ томъ смыслѣ. Ну, да ужъ разъ плюнулъ, теперь разотри получше. Объ полъ повози.
– И чортъ ихъ знаетъ, почему y нихъ такіе полы чистые… Не мажется! Блеститъ себѣ и блеститъ.
– Ножемъ потыкай. Постой, дай я. Вотъ такъ – и такъ… Ой! Видишь – дырка.
– Ну вотъ обрадовался.
– Ничего. Зато ужъ видно, что не новый. Оборви еще ушко ему, чорту. Тогда ужъ никто не придерется.
– Я лучше шнурокъ, будто, оборву. Все поспокойнѣе.
– Собственно, на кой чортъ ты ихъ взялъ? Фасонь не модный, тѣсные, на боку дырка.
– Ты же самъ говорилъ…
– Мало, что я говорилъ… Вонъ ты мнѣ абажуръ ламповый посовѣтовалъ взять – я его себѣ надѣвать буду, что ли, ежели y меня электричество.
– Сколько ты за него заплатилъ?
– Пятнадцать рублей на наши деньги.
– Вотъ видишь, a въ Петроградѣ за восемь цѣлковыхъ купишь – и возиться не надо, и прятать не надо.
– Гм… Дѣйствительно. Рамочки… тоже накупили! Обрадовались! Грубыя, аляповатыя.
– A ты еще въ другомъ магазинѣ докупилъ двѣ штуки – къ чему?
– Рамочки – что… Ихъ, въ крайнемъ случаѣ выбросить можно. A вотъ чулки дамскіе – это форменное идіотство. Ну, какъ я ихъ надѣвать буду?
– Обрѣжь верхушку – носки получатся.
– Носки… Ихъ еще подрубить нужно. Да и носки сколько стоять? Два цѣлковыхъ? A я по четыре съ полтиной за эту длиннѣйшую дрянь платилъ.
– Подари кому-нибудь.
– A ты найди мнѣ такую женскую ногу. Сюда три помѣстятся. Постой… Это еще что такое?
– Прессъ-папье изъ березовой коры.
– Боже, какая дрянь. Неужели, это мы купили?
– Мы. A въ этомъ пакетѣ что?
– Тоже рамочки. A это подставки для фруктовыхъ вазъ, банка гумміарабика, лапландскій ножикъ, сигары…
– Мы вѣдь не куримъ…
– Что значитъ – не куримъ. Мы никого и не рѣжемъ, a лапландскій ножикъ купили. Мы и не бабы, a шелковое трико коротенькое купили. Дураки мы, вотъ кто мы.
– A это что?
– Этого ужъ я и самъ не знаю. Къ чему оно? Металлическій ящикъ, ручка, какіе-то колесики, задвижечка… Покупаешь, a даже не спросишь – что оно такое.
– Зато дешево. Тридцать двѣ марки.
– Дешево?.. A я тебѣ вотъ что скажу: эти сорочки здѣсь стоятъ пять рублей, a въ Петроградѣ – четыре, салфетки здѣсь десять рублей, въ Петроградѣ семь, a галстуки… Галстуки, вообще, ничего не стоятъ! Повѣситься можно на такомъ галстукѣ.
– Поѣхали, дѣйствительно! Обрадовались, накинулись.
– A тутъ еще съ таможней можетъ быть…
– Молчи, пока я тебя лапландскимъ ножикомъ не полоснулъ!!
Тяжелое настроеніе.
* * *
Поѣздки въ Выборгъ напоминаютъ мнѣ исторію съ Марьиной слободой въ городѣ К.
Была такая Марьина слобода, которая вдругъ прославилась тѣмъ, что живутъ тамъ самые трезвые мѣщане и самыя красивыя, добродѣтельныя дѣвушки и жены.
И когда пошла эта слава, то стала ѣздить туда публика – любоваться на трезвыхъ мѣщанъ и добродѣтельныхъ красавицъ… И чѣмъ дальше – тѣмъ больше ѣздило народу, потому что слава росла, ширилась, разливалась.
A когда мнѣ совсѣмъ прожужали уши о знаменитой слободѣ, и я поѣхалъ туда – я увидѣлъ рядъ грязныхъ покосившихся домовъ, поломанные заборы, подъ каждымъ изъ которыхъ лежало по пьяному мѣщанину, a изъ домовъ неслись крики, хохотъ гостей, взвизгиваніе женщинъ и звуки скрипки и разбитаго піанино: это добродѣтельныя дѣвушки и жены укрѣпляли славу своей удивительной слободы.
Ибо сказано – о Выборгѣ ли, о Марьиной слободѣ ли: черезчуръ большой успѣхъ – портитъ.
НАЧАЛО КОНЦА…
Вполнѣ умѣстнымъ началомъ можетъ послужить сообщеніе германскаго офиціальнаго агентства, недавно опубликованное: «императоръ Вильгельмъ, прибывъ въ сѣверный городокъ Эльбингъ, неожиданно вошелъ въ трамвайный вагонъ и совершилъ вмѣстѣ со своей свитой поѣздку къ ближней верфи. Какъ кайзеръ, такъ и всѣ лица его свиты, заплатили за проѣздъ полагающіеся 10 пфенниговъ».
Вотъ какое сообщеніе появилось въ газетахъ. A дальше – мы уже справимся сами безо всякихъ газетъ и сообщеній… Мы знаемъ, что было дальше.
* * *
Снисходительно улыбаясь, Вильгельмъ вошелъ въ подъѣздъ маленькой второстепенной гостиницы и спросилъ: – A что, голубчикъ, не найдется ли y васъ номерокъ… такъ марки на три, на четыре?..
– О, ваше величество! воскликнулъ остолбенѣвшій портье. – Для васъ y насъ найдется номеръ въ двѣ комнаты, съ ванной за двадцать марокъ…
– О, нѣтъ, нѣтъ – что вы. Мнѣ именно хочется испытать что нибудь попроще. Именно такъ, марки на три…
– Весь въ распоряженіи вашего величества, – изогнулся портье. – Попрошу сюда, налѣво. Номерокъ, правда, маловатъ и темноватъ…
– Это ничего… Цѣна?
– Три марки, ваше величество.
– За мной.
* * *
Кайзеръ шагалъ пѣшкомъ по улицъ, a за нимъ шла восторженная толпа. Тихо шептались:
– Обратите вниманіе, какъ онъ просто держится… Проѣхался въ трамваѣ за десять пфенниговъ, a теперь нанялъ номеръ въ три марки… Что за милое чудачество богатаго вѣнценосца! Интересно, куда онъ направляется сейчасъ?..
– A вотъ смотрите… Ну, конечно! Вошелъ въ дешевую общественную столовую.
– Господи! Зачѣмъ это ему?
– Навѣрное, попробовать пищу. Хорошо ли, дескать, насъ кормятъ?..
– Это вы называете – попробовать? Да вѣдь онъ уплетаетъ в за обѣ щеки. Слышите, какой трескъ?
– Дѣйствительно, слышу. Что это трещитъ?
– У него. За ушами.
– Ну, ей Богу же – это мило! Зашелъ, какъ простой человѣкъ въ столовую и ѣстъ то же, что мы ѣдимъ.
– Какъ не любить такого короля!
– Правда – чудачество. Но какое милое, трогательное чудачество.
– Вотъ онъ… выходить. Сейчасъ, навѣрное, подадутъ ему карету. Любопытно, въ какихъ это онъ каретахъ, вообще, ѣздитъ?
– Удивительно! Пѣшкомъ идетъ… Заходитъ въ табачную лавочку… Что это онъ? Покупаетъ сигару! Да развѣ найдется y лавочника сигара такой цѣны, на которую онъ куритъ… Что? За пять пфенниговъ?!! Нѣтъ – вы посмотрите, вы посмотрите на этого удивительнаго короля!
– Очевидно, рѣшилъ за сегодняшній день испытать все.
– Тѣмъ пріятнѣе завтра будетъ вернуться ему къ императорской изысканности и роскоши.
* * *
Черезъ три дня:
– Кто это проѣхалъ тамъ въ трамваѣ? Странно: на площадкѣ народу биткомъ набито, a онъ ѣдетъ внутри совершенно одинъ.
– А, это нашъ кайзеръ. Развѣ вы не узнали?
– Но вѣдь онъ уже разъ проѣхался въ трамваѣ. Зачѣмъ же ему еще?
– Я тоже немножко не понимаю. Третій день ѣздитъ. Заплатитъ кондуктору и ѣдетъ.
– Странно. A публика не входитъ внутрь вагона – почему?
– Ну, все-таки кайзеръ, знаете. Неудобно стѣснять.
– A куда это онъ ѣдетъ?
– Вотъ уже выходитъ. Сейчасъ увидимъ. Гм! Опять заходить въ общую столовую.
– Пищу пробуетъ?
– Какое! Ѣстъ во всѣ лопатки. Вчера чай пилъ тутъ тоже – такъ два кусочка сахару осталось. Въ карманъ спряталъ.
– Что вы говорите! Зачѣмъ?
– Одинъ придворный тоже его спросилъ. A онъ отвѣчаетъ: «Пригодится, говоритъ. Одинъ кусочекъ подарю Викторіи-Августѣ, другой кронпринцу, если ему Верденская операція удастся».
– Прямо удивительный чудачина! Я думаю, пообѣдавъ, швырнетъ сотенный билетъ и сдачу оставляетъ дѣвушкѣ?
– Нѣтъ, вы этого не скажите. Вчера наѣлъ онъ на четыре марки и десять пфенниговъ. Далъ дѣвушкѣ пять марокъ в говоритъ: оставьте себѣ двадцать пфенниговъ, a семьдесятъ гоните сюда.
– Такъ и сказалъ: гоните сюда?
– Ну: можетъ, выразился изысканнѣе, но семьдесятъ пфенниговъ все-таки сунулъ въ жилетный карманъ. Потомъ на нихъ (я самъ видѣлъ) купилъ 3 воротничка.
– Хватили, батенька! Что это за воротнички за семьдесятъ пфенниговъ?!
– Даже за шестьдесятъ. Бумажные. A на оставшіеся десять пфенниговъ купилъ сигару. Докурилъ до половины и спряталъ.
– Какое милое чудачество!
– Ну, какъ вамъ сказать…
* * *
Черезъ недѣлю.
– Виноватъ, позвольте мнѣ пройти внутрь трамвая…
– Куда вы прете! Неудобно.
– Это почему же-съ?
– Тамъ кайзеръ сидитъ.
– Опять?!
– Да-съ, опять.
– Господи, что это онъ каждый день разъѣздился. Торчи тутъ вѣчно на площадкѣ!..
– Ничего не подѣлаешь. Всѣ одинаково страдаемъ. Раньше хоть свита его ѣздила, a теперь и тѣ перестали.
– Собственно, почему?
– Собственно изъ-за сигары. Такія онъ сигары сталъ курить, что даже Гельфериха, друга его, извините, стошнило. Съ тѣхъ поръ стараются съ нимъ въ закрытыя помѣщенія не попадать.
– Гм!.. Большое это для насъ неудобство.
– И не говорите! Занимаю я номеръ въ гостиницѣ «Розовый Медвѣдь», какъ разъ рядомъ съ нимъ… И что же!
– Развѣ онъ до сихъ поръ въ этомъ «Медвѣдѣ» живетъ?!
– Представьте! Отвратительнѣйшій номеришко въ три марки, и такъ онъ туда представьте вгвоздился, что штопоромъ его не вытянешь. Ну, вотъ. Такъ придешь домой – портье жить не даетъ: сапогами не стучи, умываться или что другое дѣлать (перегородка-то въ палецъ) не смѣй – чистое наказаніе! Будто не можетъ человѣкъ себѣ дворца выстроить.
– Да-съ. Оно и съ обѣдами не совсѣмъ удобно.
Приходить – всѣ должны вставать и стоять, пока онъ не съѣсть обѣда, A ѣстъ онъ долго. Да еще кусокъ останется, такъ онъ норовитъ его въ карманъ сунуть или въ другое какое мѣсто. Вѣрите – вчера полтарелки макаронъ за голенищемъ унесъ.
– Что за милое чудачество!
– Чудачество? Вотъ что, мой дорогой – если вы тихій идіотъ, то и должны жить въ убѣжищѣ для идіотовъ, a не толпиться зря на трамвайной площадкѣ!..
* * *
Черезъ мѣсяцъ.
– Ѣздитъ?
– Ѣздитъ. Раза четыре въ день: и все норовитъ до конца доѣхать за свои десять пфенниговъ. Опять же вагонъ такъ прокурилъ своими сигарами, что войти нельзя. По полтора пфеннига за штуку сигары куритъ – повѣрите ли?!!
– Какъ не стыдно, право. Вѣдь мы къ нему въ его дворцы не лѣземъ, такъ почему жъ онъ къ намъ лѣзетъ. Кайзеръ ты, – такъ и поступай по-кайзерячьи, a не веди себя, какъ мелкій комми изъ базарной гостиницы.
– Вотъ вы говорите – дворцы… Какіе тамъ дворцы, когда, говорятъ, все заложено и перезаложено. Вѣрите ли – исподнее солдатское подъ видомъ шутки якобы – подъ штаны надѣлъ, да такъ и ходить. Стыдобушка!
– Слушайте… A нельзя его не пускать въ трамвай?
– Попробуй, не пусти. Я, говоритъ, такой же пассажиръ, какъ другіе! Въ столовой тоже: я, говорить, такой же обѣдающій, какъ другіе… A какое тамъ – такой! Все-таки кайзеръ – жалко – ну, лишній кусокъ и ввернутъ или полтарелочки супу подбросятъ.
– A въ «Розовомъ Медведѣ» все еще живетъ?
– Живетъ. За послѣдніе полмѣсяца не заплатилъ. Портье жаловался мнѣ. Напомнить, говоритъ неудобно, a хозяинъ ругается.
– Положеньице! A кайзеръ такъ и молчитъ?
– Не молчитъ, положимъ, да что толку… Вотъ, говоритъ, выпущу военный заемъ – тогда и отдамъ. Что жъ военный заемъ, военный заемъ. Военный заемъ еще продать нужно.
– Некрасиво, некрасиво. Лучше бы, чѣмъ сигары раскуривать – за номеръ заплатилъ.
– A вы думаете, онъ свои куритъ? У него теперь такая манера завелась: высмотритъ кого поприличнѣе и сейчасъ съ разговорчикомъ: «Далеко изволите ѣхать?» – До Пупхенъ-штрассе, ваше величество". "А, это хорошо. Кстати: нѣтъ ли y васъ сигарки. Представьте, свои дома забылъ". Жалко, конечно, – даютъ. Но, однако – сегодня забылъ, завтра забылъ – но нельзя же каждый день! Мы тоже не милліонеры.
– И не говорите!.. Съ займомъ тоже: подписался только онъ самъ на полмилліарда, да дѣти по сту тысячъ. Больше никто. Однако, подписаться подписались, a взноса ни одного еще не сдѣлали. Сухіе орѣхи. Даже задатку не дали.
* * *
Черезъ два мѣсяца, въ общественной столовой:
– Послушайте, вы тамъ! Бросьте ѣсть свою гороховую сосиску. Кайзеръ пришелъ. Спрячьте ее.
– A что, развѣ неудобно при немъ ѣсть?
– Не то. A увидитъ еще да попросить кусочекъ – вамъ же хуже будетъ.
– И Боже жъ ты мой! Кайзеръ, кажется, какъ кайзеръ, a совсѣмъ не по кайзериному поступаетъ.
– Довоевались.
