Текст книги "Караси и щуки"
Автор книги: Аркадий Аверченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
МИНИСТРЪ БЕЗЪ ПОРТФЕЛЯ
– Господа! сказалъ предсѣдатель Думы Родзянко, оглядывая нѣсколькихъ приглашенныхъ имъ въ свой кабинетъ депутатовъ. – Господа! Вы, слава Богу, уже не маленькіе, господа, и, вообще, пора вамъ уже подумать о своемъ будущемъ… Не все же на шеѣ y Государственной Думы сидѣть. Надо быть самостоятельными.
– Мы… стараемся.
– Я знаю. Иначе я и не предложилъ бы того, что предлагаю сейчасъ.
Лицо его приняло торжественное выраженіе.
– Господа! Знаете ли вы, что предполагается учредить кабинетъ министровъ изъ общественныхъ дѣятелей, облеченныхъ довѣріемъ страны!
– Кабинетъ? Изъ общественныхъ дѣятелей? послышались радостные возгласы.
– Да… Гмъ!.. Только, видите ли… безъ портфелей. Понимаете? Да оно, въ сущности, къ чему эти портфели? Одна возня съ ними. Да еще, смотри, украдутъ – непріятности будутъ.
– Конечно, обойдемся и безъ нихъ, – отозвался одинъ добросердечный, склонный на всяческіе компромиссы октябристъ. – Будемъ бумаги въ рукахъ носить, вотъ и все.
– То-то и оно. Карманы пошире сшейте, – какъ вообще министрамъ полагается. Однимъ словомъ, обойдитесь безъ портфелей.
– Я бы все равно портфеля и не взялъ, – отозвался сантиментальный прогрессистъ. – Мнѣ коровокъ жалко.
– Какихъ коровокъ?
– Да изъ которыхъ портфели дѣлаютъ. Коровокъ-то убиваютъ ножичкомъ, шкуры съ нихъ снимаютъ и портфели шьютъ.
– Какое безобразіе! ахнулъ кто-то. – Звѣри, a не люди.
– Такъ вотъ, господа. Значитъ, и вступайте, съ Богомъ! Да! Я и забылъ васъ предупредить… Дѣло-то въ томъ, что хотя вы и будете министрами, но тутъ будутъ еще и другіе министры. Прежніе.
– Да зачѣмъ же прежніе? – робко пискнулъ кто-то сзади.
– Какъ же зачѣмъ?!.. Неловко же вѣдь такъ просто взять, да ни съ того, ни съ сего и уволить ихъ. Стыдно зря людей обижать. Да они вамъ не помѣшаютъ, вы не бойтесь.
– Значитъ, мы съ ними вмѣстѣ будемъ служить?
– А? Вмѣстѣ.
– Такъ-съ!
– Понимаете, этакое сотрудничество. Бокъ о-бокъ.
– Это хорошо. Веселѣе, – обрадовался октябристъ. – Мы министры – и они министры; мы шьемъ себѣ золотой мундиръ – и y нихъ золотой мундиръ; мы безъ портфеля – и они безъ портфе…
Родзянко отвелъ глаза въ сторону и сказалъ, какъ-то ежась:
– Да нѣтъ, y нихъ, собственно, портфели будутъ, но это ничего. Вы не обращайте на это вниманія. Люди они уже не молодые, со странностями. Привыкли къ своимъ портфелямъ, къ этимъ потрепаннымъ кускамъ старой кожи!.. Хе-хе… Попробуй y нихъ отнять – крику не оберешься. Вѣрно вѣдь, господа? A вы будьте выше этого.
– Будемъ выше, согласился со вздохомъ прогрессистъ.
Кадетъ, поклонникъ дѣлового теченія, съ дѣловымъ видомъ высморкался въ платокъ и дѣловито спросилъ:
– Когда становиться на работу?
– Завтра же съ утра можно и начинать. Сейчасъ я вамъ напишу адреса: кому куда ѣхать надо.
Онъ писалъ. Депутаты подталкивали другъ друга локтями, вздыхали и перешептывались.
Глаза сіяли почти y всѣхъ:
– Достукались!
* * *
Министръ озабоченно подписывалъ какія-то бумаги, когда курьеръ доложилъ:
– Тамъ пришелъ какой-то, ваше высокопревосходительство.
– Кто такой?
– Да чудной какой-то. «Я, говоритъ, министръ».
– Какой министръ?
– Богъ ѣ знаетъ.
– Зачѣмъ же онъ пришелъ?
– Я, говорить, сотрудничать пришелъ. Меня, говорить, назначили.
– А-а-а!.. Это они, какъ ихъ… безъ портфелей! Общественные дѣятели! Пусть подождетъ тамъ, пока кончу. Дай ему газету, что ли, чтобы не скучно было.
– Слушаю-съ. .
– Самъ-то сейчасъ занятъ, бумаги, вишь, подписываетъ. A кончитъ, такъ сейчасъ же васъ и приметъ.
– Да, можетъ, ему помочь нужно? Я бы съ удовольствіемъ. Какъ говорится: умъ хорошо, a два лучше.
– Нѣтъ, этого они не велѣли. A газету дать велѣли. «Дай ты, говорить, ему газету: пусть читаетъ».
– А! Понимаю. Онъ, вѣроятно, хочетъ, чтобы я ознакомился съ общественными настроеніями, и потомъ мы вмѣстѣ обсудимъ, какъ и что.
Наружно новый министръ бодрился, но внутри чувствовалъ нѣкоторый страхъ и смущеніе. Мимо него бѣгали какіе-то важные люди въ вицъ-мундирахъ съ золочеными пуговицами и бумагами въ рукахъ.
Нѣкоторые поглядывали на него разсѣянно, нѣкоторые – строго, и новый министръ, усѣвшись на стулѣ въ уголку и уткнувшись въ газету, думалъ трепетно:
– Вдругъ этотъ сѣдой подскочитъ ко мнѣ, да какъ раскричится: «кто, молъ, такой? Чего сюда всякихъ пускаютъ? Какой такой министръ? Никакого такого министра не знаю. Евстигнѣй, убрать!»
Тяжело сжималось сердце.
– Страшно y нихъ тутъ и непривѣтливо. Всѣ что-то знаютъ, всѣ на мѣстѣ, a я ничего не знаю; и всякій меня можетъ обидѣть.
Но черезъ минуту приливъ храбрости наполнилъ сердце новаго министра.
– Да что въ самомъ дѣлѣ! Вѣдь я тоже министръ! Что-жъ, я, не такой министръ, какъ другіе? Да я могу накричать тутъ на кого угодно, разнести! Распустились всѣ, подтянуть некому!.. Да я вотъ подойду къ этому сѣденькому въ бакенбардахъ, да какъ зыкну на него! «Вы это что же, милостивый государь, а? Да чтобы y меня этого не было, милостивый государь, да я васъ, да вы меня…»
Новый министръ такъ подвинтилъ себя, что вскочилъ и быстро приблизился къ сановнаго вида старичку. Но старичокъ взглянулъ такъ непривѣтливо и такъ сухо спросилъ:
– A что вамъ угодно, милос. дарь?
Что новый министръ вспыхнулъ и, запинаясь, спросилъ:
– A гдѣ тутъ уборная? – будьте такъ добры…
– Прокофій, проводи, – брезгливо сказалъ старичокъ.
* * *
– Васъ проситъ господинъ министръ, – съ холодной любезностью подошелъ къ новому министру секретарь.
– Ага, я сейчасъ… Я только тово… Какъ вы думаете, не помѣшаю?
– Нѣтъ, ничего. Пожалуйте вотъ сюда.
– А-а… Здравствуйте, коллега, – протянулъ руку старый министръ. – Э-э… Мя… Очень пріятно, очень. Признателенъ. Садитесь.
Новый министръ сѣлъ.
– Какъ вамъ нравится эта бумажка? – снисходительно спросилъ старый министръ.
Новый министръ робко взялъ въ руки бумажку и прочелъ:
– «Въ отвѣтъ на Ваше опредѣленіе по дѣлу почетнаго гражданина Іеронима Бутыкина, имѣемъ честь сообщить, что, на основаніи параграфа 1436, дальнѣйшему направленію означеннаго дѣла мѣшаетъ отсутствіе надлежащихъ документовъ, перечисленныхъ въ нашемъ предыдущемъ письмѣ».
– Ну? – переспросилъ министръ. – Какъ вы находите эту бумажку?
– Да… да… Бумажка ничего себѣ. Они собственно, правильно пишутъ.
– Вы думаете? – неопредѣленно протянулъ министръ. Ну, ладно. Господинъ Звѣздичъ, распорядитесь.
Секретарь взялъ бумагу и увѣренно понесся съ ней куда-то.
A новый министръ подумалъ:
«Боже, какъ всѣ эти дѣла непонятны… Какой-то Іеронимъ Бутыкинъ, какіе-то параграфы… Почему они все понимаютъ, a я ничего не понимаю?»
Онъ свѣсилъ голову и застылъ въ нетерпѣливой выжидательной позѣ…
Министръ помялся немного, побарабанилъ пальцами по столу и, взглянувъ съ нѣкоторымъ сочувствіемъ на покорно и печально согбенную, молчаливую фигуру, всталъ изъ-за стола.
Отвелъ въ сторону второго секретаря и шепнулъ ему:
– Послушайте!.. Дайте ему какую-нибудь работу… Что же онъ такъ сидитъ?!
– Что же я ему дамъ, ваше высокопр. ство? Будь онъ столоначальникъ, a то министръ, вѣдь!
– Придумайте ему какую-нибудь вѣдомость, что ли.
– Зачѣмъ?
– Ну, покажите ему, мнѣнія спросите. Все-таки ему веселѣе будетъ.
– Поздно ужъ сегодня. Четверть часа до конца присутствія осталось. Пусть ужъ такъ досидитъ.
– Жалко вѣдь человѣка.
– Да ужъ не хотѣлъ бы я быть на его мѣстѣ.
Министръ приблизился къ своему коллегѣ и ласково сказалъ:
– Устали? Ну, вотъ уже и присутствіе кончено. Пора расходиться. Ступайте, отдохните.
Новый министръ облегченно вздохнулъ и сталъ радостно собираться домой.
– Завтра когда приходить? – спросилъ онъ.
– Попозже можно. Это не важно.
– Слушаю-съ.
* * *
Идя по улицѣ, новый министръ встрѣтилъ товарища. Поздоровался.
– Послушай, – сказалъ товарищъ. – Какъ это тебя угораздило подъ трамвай попасть?
– Какъ попасть? Я не попадалъ!
– A руку-то тебѣ правую гдѣ искалѣчило?
– Развѣ она искалѣчена?
– Я думаю! Ты подалъ мнѣ всего два пальца я и думалъ, что остальные колесомъ отхватило.
– Ты все шутишь, – солидно возразилъ новый министръ, – a я еле на ногахъ стою.
– Почему?
– Вѣдь я министръ – поздравь. Работы – уйма! Ты думаешь, государственныя дѣла – это фунтъ изюму!.
БЛАГОРОДНАЯ КРОВЬ
Вы хотите знать, что это было за существо? Лошадь. Самая обыкновенная лошадь.
Ея полъ?
Меринъ.
Цвѣтъ?
Сиваго цвѣта она была.
Однимъ словомъ, это была любимая лошадь Вильгельма Гогенцоллерна.
* * *
Когда я впервые наткнулся на нее, она уже умирала. Вся кожа на спинъ и на бокахъ то ходила большими, странными волнами, то сотрясалась мелкой дрожью, a глазъ – выпуклый и добрый – былъ уже покрытъ холоднымъ голубоватымъ туманомъ смерти…
И галиційское поле, изрытое тысячами ногъ, пыльное, непривѣтливое, было ея предсмертнымъ ложемъ.
– Умираешь? тихо спросилъ я.
Ея бока раздулись и снова тяжело опали.
– Умираю, такъ точно, – отвѣтила она, какъ отвѣтила бы на ея мѣстѣ всякая дисциплинированная нѣмецкая лошадь.
– Ранена?
Она съ трудомъ пожала плечами.
– Съ ума ты сошелъ, что ли? Какъ я могу быть ранена, если я носила на себѣ самого Вильгельма Гогенцоллерна. Да мы за сорокъ верстъ къ линіи огня не приближались… Шутка ли!
– Опоили?
Какъ ни плохо было ей, она отвернулась, прыснула въ копыто и потомъ, запрокинувъ голову, стала ржать надо мной – не скажу: какъ лошадь, потому что сравненіе это въ данномъ случаѣ совсѣмъ неумѣстно.
– Опоили?!! Меня-то? Кхе-кхе!.. Ничего болѣе ядовитаго, болѣе насмѣшливаго ты не могъ бы сказать… Опоили! Да я и умираю-то отъ жажды! Умираю, потому что уже нѣсколько мѣсяцевъ принципіально ничего не пила. Умираю, потому что довѣрчива ужъ я очень.
– Что ты тамъ бормочешь о принципахъ! – недовольно проворчалъ я. Еще того недоставало, чтобы y какой-то несчастной лошади были свои принципы!
Она чувствовала себя такъ плохо, что даже не обидѣлась.
– Слушай… – шепнула она мнѣ на ухо, съ трудомъ приподнимая голову. Ну?
– Я что-то хочу y тебя спросить…
– Ладно. Спрашивай.
– Ты не обидишься?
– Ну, да Богъ съ тобой. Говори.
– Послушай… Правда, что y васъ, y людей, есть выраженіе: «вретъ, какъ сивый меринъ»?
Избѣгая ея пытливаго взгляда, я отвернулся и, найдя на землѣ какую-то чахлую соломинку, сталъ обкусывать ее.
– Правда?
– Ну… правда.
– Такъ смотри же, голубчикъ: я сивая?
– Пожалуй, что и такъ.
– Меринъ я, чортъ возьми, или что я такое?
– Не безъ этого, – неопредѣленно отвѣчалъ я, дѣлая видъ, что съ аппетитомъ доѣдаю соломинку.
– Прекрасно. Значитъ, мы можемъ непреложно установить, что я именно и есть сивый меринъ?
– Ошибка тутъ едва ли возможна.
И опрокинувшись на спину и скрестивъ ноги на груди въ порывѣ возмущенія, спросила лошадь съ нечеловѣческой ироніей въ голосѣ:
– Значить, по-вашему, я идеалъ вранья? Значитъ, смыслъ и цѣль моей жизни только въ томъ, чтобы врать?!
– Тебѣ не хорошо, – попытался я деликатно замять разговоръ. Вредно волноваться.
Она усмѣхнулась.
– Какая разница? Вѣдь я, все равно, черезъ нѣсколько минутъ протяну ноги. Надѣюсь, что хоть я сивый меринъ, но этому-то ты повѣришъ?..
Она была слишкомъ умна для лошади. Мнѣ сталъ представляться совершенно съ иной стороны поступокъ того римскаго императора, который посадилъ лошадь въ сенатъ, въ качествѣ предсѣдателя.
Что касается моей лошади, то сейчасъ нельзя было разобрать – смѣется она или кашляетъ.
– Что съ тобой?
– «Вретъ, какъ сивый меринъ»… Уморить вы меня хотите отъ смѣху. Скажи ты мнѣ теперь вотъ что: когда императоръ даетъ какое-нибудь слово, можно ему вѣрить?
– Безусловно! горячо вскричалъ я.
– Вотъ такъ же думалъ и я – глупый сивый меринъ!.. Увы!.. Это будетъ стоить мнѣ жизни.
– Да что съ тобой?!
– Я умираю отъ жажды!
– Почему?! Вѣдь вонъ же недалеко рѣчка.
Она насмѣшливо оскалила зубы и взглянула на меня съ непередаваемымъ выраженіемъ.
– Какая?
– Что какая? Рѣчка? A чортъ ее знаетъ. Ее даже на двухверстной картѣ нѣтъ.
– То-то и оно. A мнѣ, братецъ ты мой, Нева нужна!
– Еще чего выдумай.
Она съ трудомъ приподнялась на сгибѣ передней ноги и посмотрѣла честными глазами въ мои глаза.
– Послушай! Если десять мѣсяцевъ тому назадъ императоръ Германіи выходить вдругъ передъ фронтомъ, держа меня подъ уздцы, и говоритъ громогласно, такъ что всѣ слышатъ и я слышу: «Солдаты! Я васъ приведу въ Парижъ! Даю вамъ слово. Не пройдетъ и двухъ недѣль, какъ я буду поить свою лошадь водою Сены!» – должна я этому вѣрить или нѣтъ?
– Гм… Конечно, если онъ при всѣхъ даетъ слово…
– То-то и оно. Жду я честно и аккуратно двѣ недѣли, просыпаюсь утречкомъ ровно черезъ двѣ недѣли и что же! Начинаютъ поить меня – знаете изъ чего? Изъ ведра около какого-то деревенскаго колодца! Какъ я ни фыркала, ни отворачивалась, ни лягала конюха, это животное все-таки вкатило мнѣ всю порцію. Смолчала я. Затаила обиду. «Нечего сказать, думаю. Сами говорятъ: „вреть, какъ сивый меринъ“, a сами-то…»
– Ну? Далыьше!
– Хорошо-съ. Проходитъ нѣкоторое время… Однажды смотрю опять тащитъ меня по шаблону подъ уздцы, опять рѣчь, опять: «Солдаты! Мы идемъ на Калэ, a оттуда прямая дорога на Англію! Не пройдетъ и трехъ недѣль, какъ я буду поить свою лошадь водой изъ Темзы». – «Ладно, думаю, слыхали». Однако, ты знаешь, сказалъ онъ это такимъ тономъ, что я даже въ сомнѣніе пришла. Все-таки, думаю, императоръ. Не будетъ же онъ врать, какъ… (снова ея голосъ зазвучалъ убійственнымъ сарказмомъ) какъ сивый меринъ!
– Вамъ нельзя волноваться, – мягко напомнилъ я.
Она отмахнулась хвостомъ, какъ отъ овода.
– Отстань. Ну-съ… Такъ что же ты думаешь? Проходить три недѣли, проходить четыре недѣли, – хоть бы капелька темзинской воды y меня во рту была! Опять надулъ. Два мѣсяца тому назадъ вдругъ опять хватаетъ меня подъ уздцы, тащить куда-то. Сразу догадалась я, въ чемъ дѣло: опять врать ведетъ. И удивительная вещь: почему онъ безъ меня врать не могъ? Почему, когда онъ начиналъ врать, обязательно нужно меня подъ уздцы держать? Вдохновляла я его, что ли? Или думалъ онъ втихомолку все на меня свалить? Рядомъ, моль, стояли – неизвѣстно, кто изъ насъ двухъ говорилъ. Прямо поразительный человѣкъ… Какъ врать, такъ меня за шиворотъ, – лучшей ему компаніи не надо.
– Что же онъ въ третій разъ обѣщалъ?
– Изъ Невы поить. «Ровно, говорить, черезъ пятьдесятъ дней буду свою лошадь изъ Невы поить». Тутъ, знаешь, даже мнѣ за него стыдно сдѣлалось… Ладно, думаю, всякое дѣло до трехъ разъ дѣлается. Если и въ третій разъ соврешь – издохну, a докажу, что y меня свои принципы есть, не гогенцоллерновскимъ чета! Подожду пять-десять дней, a тамъ или невскую воду буду пить, или никакую не буду пить!..
– Ну, и что же?
– Ты самъ видишь… Полторы недѣли тому назадъ пятьдесятъ дней минуло… И вотъ… я…
Мнѣ стало жаль эту глупую, довѣрчивую лошадь. Я попробовалъ ее урезонить.
– У насъ невская вода не хорошая. Съ вибріонами.
– Для меня принципъ важнѣе вибріона!
– И потомъ не виноватъ же Вильгельмъ, что русскіе не пустили его въ Петроградъ.
– Не обѣщай!
– A ты знаешь, что?.. Попробуй теперь сдаться въ плѣнъ: можетъ, тогда и напьешься невской воды.
– Не хочу. Компромиссъ.
Помолчавъ, вспыхнула вдругъ ярко, какъ догорающая свѣча.
– Послушай! Неужели ты не понимаешь? Если мой императоръ вретъ, какъ сивый меринъ, то дай возможность его сивому мерину сдержать свое слово по-императорски!..
И, закативъ выпуклые глаза, испустило духъ бѣдное довѣрчивое, благородное существо.
Сдержало слово.
ПОЗИТИВЫ И НЕГАТИВЫ
.
1. Прежде – времена буколическія.
Приглашеніе:
– Петръ Иванычъ, пожалуйте завтра къ намъ на блины…
– Ахъ, это вамъ будетъ безпокойство…
– Ну, какое тамъ безпокойство – одно удовольствіе. Блинковъ поѣдимъ съ икоркой, выпьемъ.
– Пожалуй…
– Не пожалуй, a непремѣнно ждемъ. Обидите, если не придете.
* * *
За столомъ:
– Петръ Иванычъ, еще блинковъ!
– Увольте, ей Богу, сытъ.
– Ну, еще парочку съ зернистой.
– Что вы; довольно! Чуть не полтарелки икры наложили…
– Ничего, кушайте на здоровье. Коньячку или рябиновой?
– Ни того, ни другого. Ей-Богу, не лѣзетъ.
– Ни-ни. И думать не смѣйте отказываться. A семга! Да вѣдь вы, разбойникъ, семги и не попробовали?
– Ей-Богу, ѣлъ.
– Нѣтъ, нѣтъ, лукавите! Позвольте, я вамъ положу два кусочка..
– О, Боже! Я лопну прямо… Надѣюсь, больше ничего не будетъ?
– Уха еще и рябчики!
– Уморить вы насъ хотите, дорогой хозяинъ!
* * *
Уходъ:
– До свиданья, Петръ Иванычъ! Спасибо, что зашли.
– Теперь вы къ намъ, Семенъ Миронычъ…
– Да ужъ и не знаю, выберемся ли?
– Ну, вотъ новости! Послѣзавтра же и пріѣзжайте! Жену привозите, дѣтокъ, свояченицу и братца Николая Мироныча.
– Осторожнѣе, тутъ темно… Я вамъ посвѣчу…
– О, не безпокойтесь!
2. Теперь – собачьи времена.
Приглашеніе:
– Петръ Иванычъ, a я завтра думаю пожаловать къ вамъ на блины…
– Ахъ, это намъ будетъ такое безпокойство.
– Ну, какое тамъ безпокойство – накормите блинами и конецъ. Блинковъ поѣдимъ y васъ съ икоркой, выпьемъ.
– Съ чѣмъ, съ чѣмъ?..
– А? Съ икоркой, говорю.
– Вамъ еще каменный домъ въ придачу не потребуется ли? Хм! съ икоркой! A вы знаете, что икорка теперь 12 рублей фунтъ?
– Что вы говорите! Какъ дешево. A я думалъ 14.
– Мало, что вы думали… Для кого дешево, a для кого и не дешево…
– Такъ мы все-таки придемъ.
– Собственно, зачѣмъ?
– Да вотъ… блинковъ y васъ поѣдимъ, выпьемъ.
– Это чего жъ такого вы выпить собираетесь?!
– Да что y васъ найдется. Не побрезгуемъ вашимъ хлѣбомъ-солью.
– Вода изъ водопровода y насъ найдется – вотъ, что y насъ найдется. Лучше ужъ не приходите.
– Нѣтъ, что вы! Обязательно придемъ.
* * *
За столомъ:
– Дорогой хозяинъ… еще блинковъ… Можно попросить?
– Увольте! Вѣдь, ей-Богу, вы уже сыты.
– Ну еще парочку… съ зернистой.
– Что вы дѣлаете?! Довольно! Чуть не полтарелки себѣ икры навалили.
– Ничего, буду кушать на здоровье. Коньячку мнѣ выпить или рябиновой?
– Ни того, ни другого. Ей-Богу, вамъ уже не лѣзетъ, a вы все пьете. Не дамъ больше.
– Ни-ни. И думать не могите отказывать! A то голову сметаной вымажу. Позвольте… A семга?! Я про семгу забылъ. Ни кусочка не попробовалъ.
– Ей-Богу, вы уже ели.
– Нѣтъ, нѣтъ, лукавите. Позвольте, я себѣ положу два кусочка…
– Два?! A вы знаете, что каждый кусочекъ стоитъ копеекъ семьдесятъ…
– Ну, и чортъ съ нимъ, – большая бѣда, подумаешь…
– Да для васъ бѣда не большая… потому что не вы платили. Ѣдятъ, ѣдятъ люди, ей Богу, не понимаю, какъ не лопнуть!
– Да-а, съ вашего угощенія дѣйствительно лопнешь… Пригласили на блины, смотрѣть не на что.
– Кто васъ приглашалъ? Сами навязались.
– Еще бы! Если бы мы вашего приглашенія ждали – ноги бы съ голоду протянули.
– И протягивайте, потеря небольшая… Что еще будетъ, кромѣ этихъ блинишекъ?
– Ничего не будетъ.
– Какъ такъ ничего? Бульонъ же долженъ быть какой-нибудь, или уха тамъ… Дичь тоже всякая полагается…
– Достаточно и такъ дичь несли за столомъ. Ну-съ – можно вставать изъ-за стола, дорогіе гости. Дорогіе – сами понимаете почему. Въ 36 рублей обошлось ваше совершенно неумѣстное посѣщеніе.
– Господи! 35 рублей истратилъ, a ноетъ на двѣсти.
* * *
Уходъ:
– Прощайте, дорогой хозяинъ.
– То есть, какъ это прощайте? До свиданья, a не прощайте!
– Развѣ вы думаете еще разъ насъ пригласить?
– Нѣтъ-съ, не пригласить, a я думаю самъ къ вамъ на блины пріѣхать.
– Не стоитъ.
– То есть, какъ же это такъ – не стоить?!.. Вотъ еще новости! Небось, сами ко мнѣ пришли, пили, ѣли – a мнѣ нельзя?! Завтра же и пріѣду: жену привезу, дѣтей, свояченицу и брата Николая Мироныча…
– Вы бы всю улицу еще притащили! Дворника ужъ забирайте, кухарку тоже – все равно!! Э, ч… чортъ, какая тутъ темнота на лѣстницѣ… Хозяинъ! Ты бы хоть посвѣтилъ.
– И такъ хорошо. Керосинъ-то нонѣ кусается, сами знаете.
– Да тутъ ногу еще сломаешь въ этой тьмѣ.
– И прекрасно! Туда вамъ и дорога.
– Ну, безпокойной вамъ ночи въ такомъ случаѣ…
– Всего нехорошаго!..
* * *
Собачьи времена наступаютъ, истинно говорю вамъ.
* * *
ЧЕЛОВѢКЪ, КАКИХЪ ТЕПЕРЬ МНОГО
Смѣшно сказать: въ течете двухъ дней я встрѣтилъ этого человѣка три раза; и онъ мнѣ былъ совершенно чуждъ и не нуженъ! A существуютъ люди, которыхъ любишь и съ которыми хотѣлъ бы встрѣтиться – и не видишь ихъ годами…
Первая встрѣча съ этимъ человѣкомъ произошла y крупнаго ювелира, гдѣ я выбиралъ булавку для подарка, a «этотъ человѣкъ» (до сихъ поръ не знаю, какъ его зовутъ) безсмысленно переминался съ ноги на ногу y прилавка, тоскливо вздыхая, и то распахивая, то запахивая роскошную шубу съ бобровымъ воротникомъ.
– Вамъ, собственно, что хотѣлось бы? – спрашивалъ терпѣливый приказчикъ.
– Да вотъ этихъ купить… ну, какихъ-нибудь драгоцѣнныхъ камней.
– Какихъ именно?
– Эти бѣленькіе – брилліанты?
– Да.
– Значить, брилліантовъ. Потомъ еще голубыхъ я взялъ бы… красныхъ… A желтенькихъ нѣтъ?
– Есть. Топазы.
– Это дорогіе?
– Нѣтъ, они дешевые.
– Тогда не стоитъ. Брилліанты – самые дорогіе. Они какъ – поштучно?
– Нѣтъ, по вѣсу.
– Вотъ вы мнѣ полфунтика заверните.
– Видите ли, такъ, собственно, нельзя. Брилліанты продаются на караты…
– На что?
– На караты.
– Это скучно. Я этого не понимаю. Тогда лучше поштучно.
– Вамъ въ издѣліи показать?
– A что шикарнѣе?
– Да въ издѣліи можно носить, a такъ, отдѣльные камни – они y васъ просто лежать будутъ.
– Тогда лучше издѣліе.
– Желаете, колье покажу?
– Хорошо… Оно дорогое? 12 тысячъ.
– Это ничего себѣ, это хорошо. Вотъ это оно? A почему же на немъ одни бѣлые камни? Хотѣлось бы чего-нибудь и зелененькаго…
– Вотъ вамъ другое, съ изумрудомъ.
– Оно симпатичное, только куда я его надѣну?
– Виноватъ, это не мужская вещь, a дамская. Если женѣ подарить…
Незнакомецъ хитро прищурилъ одинъ глазъ.
– Экой вы чудакъ! A если я не женатъ?
– Гм! – промычалъ приказчикъ, усиліемъ воли сгоняя съ лица выраженіе отчаянія. – Вы, значитъ, хотѣли бы что-нибудь выбрать для себя лично?
– Ну да же! A вы что думали?
– Тогда возьмите кольцо.
– A оно сколько стоить?
– Смотря какое. Вотъ поглядите здѣсь: какое понравится.
– Вотъ это – почемъ? Голубенькое.
– Двѣсти пятьдесятъ.
– Гадость. Мнѣ тысячъ на пятнадцать, на двадцать.
– Тогда брилліантовыя возьмите. Вотъ это – рѣдкая вода: семь съ половиной тысячъ.
– A дороже нѣтъ?
– Нѣтъ. Да вѣдь вы можете три взять!
– И вѣрно вѣдь. Заверните. Вы думаете, что они достаточно шикарны?
– О, помилуйте, м-сье!
– Вы меня извините, но я въ этомъ ничего не понимаю. Вотъ насчетъ бумагъ я хорошо намастачился.
– Но вѣдь теперь, м-сье, биржа, кажется, не работаетъ?
– Какая биржа? Я говорю о газетной бумагѣ, писчей, оберточной – все что угодно! Получите за кольца. Вы ихъ пришлете ко мнѣ съ мальчишкой – не хочется таскаться съ этой ерундой. Или лучше я ихъ на пальцы надѣну. Экіе здоровые каменищи. Не выпадутъ?
– О, помилуйте…
– A то выпадутъ – и пропало кольцо. Куда оно тогда? Намѣсто камня – дырка. Будто окно съ выбитымъ стекломъ. Прощайте.
* * *
Въ тотъ же день вечеромъ я увидѣлъ его въ мебельномъ магазинѣ…
– Послушайте, – горячился онъ. Поймите: если бы вы сказали мнѣ: хочу имѣть самую лучшую бумагу – я отвѣтилъ бы: вотъ эта лучшая. A вы мнѣ не говорите прямо, что хорошо, что нѣтъ. Вы говорите, что эта гостиная розоваго дерева, a эта – Людовика, ну? Какая же лучшая?
– Какая вамъ понравится…
– A которая дороже?
– Розоваго дерева. Три тысячи двѣсти.
– Ну вотъ эту и заверните. Затѣемъ – какія еще комнаты есть y васъ?
– Кабинетъ, спальня, столовая, передняя…
– A еще!
– Будуары еще есть.
– Ну, это всего шесть. A y меня десять. Чѣмъ же ихъ заставлять прикажете?
– A кто y васъ еще будетъ помѣщаться въ квартирѣ?
– Я одинъ!
– Гм!.. Можно тогда библіотеку.
– Семь! A еще?
– Можно тогда какую-нибудь комнату въ русскомъ стилѣ. Потомъ, ну… сдѣлайте второй кабинетъ. Одинъ для работы, другой… такъ себѣ.
Оба глядѣли другъ на друга безсмысленными отъ натуги глазами и мучительно думали.
– Это девять. A въ десятую что я поставлю?
– A десятую… сдайте кому-нибудь. Ну, на что вамъ одному десять? Довольно и девяти. Сдадите – вамъ же веселѣе будетъ.
– Это идея. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы эта комната была стильная.
– Въ какомъ стилѣ, м-сье?
– Въ хорошемъ. Ну, вы тамъ сами подберите. Охо-хо… Теперь подсчитайте – сколько выйдетъ?
* * *
A на другой день я къ своему и его удивленію (онъ уже началъ привыкать къ моему лицу) встрѣтилъ его на картинной выставкѣ.
Онъ помѣстился сзади меня, поглядѣлъ изъ-за моего плеча на картину, передъ которой я стоялъ, и спросилъ:
– Это хорошая?
– Картина? Ничего себѣ. Воздуху маловато.
– Ну! A я уже, было, хотѣлъ купить ее. Вижу вы долго смотрите – значить, думаю, хорошая. Я уже три купилъ.
– Какія?
– Да вотъ тѣ, около которыхъ стоять. Я себѣ такъ и думаю: тѣ картины, около которыхъ стоять – значить, хорошія картины.
Я принялъ серьезный дѣловой видъ.
– A сколько людей должно стоять передъ картиной, чтобы вы ее купили?
– Десять, – такъ же серьезно отвѣтилъ онъ. – Не меньше. Три, пять, шесть – уже не то.
A вы сообразительный человѣкъ.
– Да; я только ничего не понимаю во многомъ. A природный умъ y меня есть. Вы знаете, какъ ловко я купилъ себѣ автомобиль? Я вѣдь въ нихъ ничего не понимаю… Ну вотъ прихожу въ автомобильный магазинъ, расхаживаю себѣ, гуляю. Вижу, какой-то господинъ выбралъ для себя машину… осмотрѣлъ онъ ее, похвалилъ, сторговался, a когда уже платилъ деньги, я и говорю: «уступите ее мнѣ, пятьсотъ отступного»… Удивился, но уступилъ. Хорошій такой господинъ.
– У васъ, очевидно, большія средства?
– Ахъ и не говорите. Намучился я съ ними… Вы уже уходите? Пойдемъ, я васъ подвезу на своей машинѣ… Прогуляться хотите? Ну, пойдемъ пѣшкомъ…
* * *
Взявъ меня подъ руку, онъ зашагалъ подлѣ, заискивающе глядя мнѣ въ глаза и согнувшись въ своей великолѣпной шубѣ…
– Я былъ раньше такой бѣдный, что ужасъ: служилъ конторщикомъ, получалъ 40 рублей въ мѣсяцъ, но скопилъ сто рублей. Пришелъ одинъ товарищъ, говорить: «Давай купимъ пятнадцать стопъ бумаги, a черезъ недѣлю продадимъ». – «Давай». Купили по десяти рублей – черезъ недѣлю продали по четырнадцати. Подождалъ онъ. – «Давай, говоритъ, купимъ по пятнадцати, продадимъ по двадцати». Опять купили, опять продали. Понимаете? Дѣлать ничего не надо, a только покупать, подождать, a потомъ продавать. Понялъ я, въ чемъ штука, сталъ одинъ работать. Даже дѣло проще пошло: пріѣзжаю на бумажную фабрику: почемъ эта бумага? По восемнадцать! – Дѣлайте тысячу стопъ. Вотъ задатокъ. Дашь задатокъ и ждешь. Черезъ двѣ недѣли – письмо: «эта бумага уже стоить по двадцать четыре. Предлагаемъ пять тысячъ отступного». Беру отступное, заказываю новую. Понимаете, удобство? Ни брать бумаги не нужно, ни возить ее, ни продавать… Ты себѣ гуляешь, a она себѣ растетъ. Очень спокойное дѣло. Ну, a теперь я рѣшилъ зажить по-человѣчески… Скажите, лошадь имѣть – шикарно?
– Очень.
– Надо бы купить. Знаете что? Я въ лошадяхъ ничего не понимаю. Вы купите лошадь, съ этой самой… съ повозкой! A потомъ продайте мнѣ съ надбавкой. Заработаете – и мнѣ спокойнѣе.
– Нѣтъ, я этими дѣлами не занимаюсь.
– Жалко. На кого это вы такъ посмотрѣли?
– Дама одна прошла. Красивая.
– Серьезно, красивая? Да очень. Эффектная.
– Слушайте, a что если ее взять на содержаніе?
– Почему непремѣнно ее?!..
– Я въ этомъ, видите ли, ничего не понимаю, a вы говорите – красивая. Возьму ее на содержаніе, а?
– Позвольте! A вдругъ это порядочная женщина.
– Ну, извинюсь. Большая бѣда. Сколько ей предложитъ, какъ вы думаете?
– Ей Богу, затрудняюсь.
– Предложу три тысячи въ мѣсяцъ, чортъ съ нимъ…
Онъ догналъ даму, пошелъ съ ней рядомъ… Заговорилъ… На лицѣ ея послѣдовательно выразилось: возмущеніе, удивленіе, смущеніе, недовѣрчивость, колебаніе и, наконецъ, – радость, розовымъ свѣтомъ залившая ея красивое лицо.
Покупатель бумаги нашелъ самое нужное въ своей пустой жизни…
* * *
И подумалъ я:
«Теперь ты научишься и брилліанты покупать съ толкомъ, и обстановку выбирать въ настоящемъ стилѣ, и лошадь y тебя будетъ не одна, a двадцать одна, и картины появятся такія, передъ которыми будутъ останавливаться не десятки, a сотни, и во всемъ поймешь ты смыслъ и толкъ… и когда поймешь ты все это, какъ слѣдуетъ – не будетъ y тебя ни картинъ, ни лошадей, ни брилліантовъ, ибо есть справедливость на землѣ, ибо сказано: изъ земли взять, въ землю и вернешься.
Да будетъ впослѣдствіи тебѣ твое сорокарублевое жалованье пухомъ!»
