Текст книги "Камень без меча"

Автор книги: Аркадий Шушпанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 7
Идет охота на волков

«Парень старается», – говорил себе Ланселот всю следующую неделю.

Каждое утро Санчо отправлялся в школу, но по пути сворачивал и приходил к наставнику. Довольный рыцарь помимо тренировок загрузил ученика работой по дому, от чистки картошки до сгребания листьев: «Тоже постижение боевого искусства!» Но к кузнечному ремеслу и заточке клинков не допускал: «Созерцай – и только!»

Кукушкин старался, хотя болело решительно все. Руки, ноги и прочее отчаянно не хотело привыкать ни к физическому труду, ни к упражнениям. К тому же Ланселот видел, что на Санчо давит бремя меча, тот незримый камень, который носил на душе каждый из Ордена и который в конечном итоге толкал их на отступничество. Правда, когда в его жизни появился ученик, сам рыцарь этот груз ощущать почти перестал.

Ланселот показал Санчо, как и обещал, всего пару ударов кулаком и три удара ногой: один прямо по голени («Ребром ботинка бей, снизу вверх, а не лягай подошвой!»), другой останавливающий, если кто-то атакует тебя, и еще один носком в низ живота. Кроме того, продемонстрировал несколько трюков, как быть, если тебя схватили, – вроде очень болезненного сжимания носа или не менее болезненного захвата за самые кончики пальцев. Санчо морщился, но довольно хмыкал, представляя, как применит это на некоторых в школе. Но упованиям пришел конец, когда Ланселот настрого запретил ему ввязываться в какие-либо потасовки.

Сават, учил рыцарь, это что-то вроде шахматной партии с помощью ног, где все решает изящный маневр. Санчо, было, заявил, что ловчить и хитрить – это как-то неблагородно. Ланселот ответил, что в боевых условиях мораль разворачивается на сто восемьдесят градусов по сравнению с мирным временем. Что плохого в том, если выиграешь бой хитростью, без убийства?

Кукушкин хотел спросить, а не эта ли привычка хитрить рано или поздно толкает рыцарей сдаваться, когда они обманывают самих себя. Но промолчал. Ланселот же заставлял его тренироваться до двадцать седьмого пота. Кукушкин сбивал костяшки в кровь, когда молотил голыми руками по мешку с опилками.

Несмотря на это, сават он полюбил куда больше другой французской дисциплины – паркура. Но Ланселот оборудовал во дворе полосу препятствий и упорно гонял по ней неловкого оруженосца, а затем обещал отвести на ближайшую стройку.

– А ты думал, как я тебя тогда догнал в первый день? Срезал дорогу через все заборы и сараи. Меч-то я чувствовал.

– Рыцари должны на конях скакать, – запротестовал Кукушкин, – а не по стройкам лазать, как пацаны!

– Оруженосцев издавна учили карабкаться на стены и преодолевать рвы, – сказал Ланселот. – Причем в доспехах. Иначе как бы они замки потом штурмовали? Так что тебе еще повезло.

– Я толстый! – честно заявил Санчо.

– Вот и похудеешь заодно.

Сам Ланселот поражал ученика скоростью движений. Тот слышал, что Брюс Ли, к примеру, мог выполнять удары, которые не успевала фиксировать кинокамера, и ему даже приходилось замедляться. Но Брюс Ли никогда не был в том Броселианде, куда Санчо с Ланселотом путешествовали теперь каждый день. Хотя выражение «каждый день» теряло здесь всякий смысл. На самом деле, прикидывал Санчо, они провели в Мировом Лесу, наверно, месяцы, если считать по здешнему времени.

Он действительно чувствовал, что начинает худеть, а беспощадный Ланселот ежедневно начинал их тренировку с пробежки по лесным просекам, заодно обучая Санчо ориентироваться. У Броселианда имелись парадоксы не только времени, но и пространства. Расстояние между двумя точками, если знать тайный путь, было куда короче земного. За пару дней можно было пройти пешком столько, что выйти в человеческий мир уже где-нибудь в Америке.

Для постоянных тренировок Ланселот выбирал одно и то же место немного в стороне от озера. Под большим валуном рыцарь прятал две пары старых кожаных боксерских перчаток, хотя показывал и такое, чего в перчатках никак не сделаешь. Для фехтования прятать ничего было не нужно: все свое рыцари носили с собой.

А фехтование на Экскалибуре тоже оказалось гораздо более хитрым делом, чем думалось Санчо. Сначала нужно было научиться вызывать его одним мысленным движением. Что-то такое было еще у самураев, когда успех в поединке зависел от мгновенно обнаженного меча. Экскалибур приходил сам в минуту сильного стресса, но рыцарь, учил Ланселот, должен уметь призывать его в любой момент.

Санчо пыжился, точно ковбой, что пытается овладеть искусством выхватывать револьвер из кобуры, а тот в последний момент обязательно чем-нибудь да зацепится. Ланселот сначала просто смотрел на эти ужимки, затем принялся неожиданно атаковать оруженосца, каждый раз приставляя свой Экскалибур к его горлу или груди. Кукушкин сначала не успевал парировать, а потом вдруг сумел.

Но это еще были цветочки. Рыцари сражались, постоянно сменяя образы пластичного клинка. Один выпад мог быть произведен шпагой, другой перейти в сабельный удар, а третий закончиться кинжальным уколом. Ланселот показывал Санчо приемы с разными видами оружия. Казалось, в этом не было никакой системы, и ученик опасался, что вникать во все придется сотни лет долгой и безрадостной рыцарской жизни.

Но и тут вмешались законы Броселианда, отличные от земных. В междумировом Лесу границы тела и сознания становились более размытыми и зыбкими. Навык проникал вглубь, в подкорку и рефлексы, за считаные повторения, а не за годы упражнений. Очень скоро Кукушкин обращался с гранью Экскалибура уже довольно сносно для новичка. У Санчо к тому же, как выяснилось, были очень ловкие руки – наверно, так природа возместила ему эндокринные проблемы.

В конце второй недели Ланселот вдруг вечером отменил занятия и повел Санчо на рыбалку. Разумеется, на то самое озеро.

Кукушкин еще ни разу не держал удочки в руках, а нанизывание червяка на крючок вызывало у него жуткую брезгливость. Но, как ни странно, быстро втянулся. И клевало так, будто рыбу кто-то специально насаживал в глубине – только успевай вытаскивать.

Ланселот сначала по обыкновению криво посмеивался, а потом вдруг перестал смотреть на Санчо и даже вроде бы не обращал внимания на поплавок – только вглядывался в озеро.

А потом они варили уху на костре. Быстро распустилась броселиандская ночь, как темный небесный цветок со множеством росинок. Санчо вглядывался в созвездия и не мог понять, те же они, что на Земле, или уже другие. И вообще, если миры разные, то и космос должен быть разным? Ланселот пересказывал ему то, что сам слышал от Артура, а тот – от Мерлина, который видел все лично и много где был. Миров в Сфере каких только нет. Есть круглые планеты, как Земля, а есть плоские, и никто не знает, что там, за гранью. Есть огромные миры с несколькими континентами и океанами, как Хьёрвард, а есть совсем маленькие, из одной долины и гор вокруг нее.

Санчо не мог понять, почему такой сильный и древний рыцарский Орден, единственный, кто знал правду об окружающей реальности, почему он все-таки распался и даже Артур не выдержал.

– Что там Артур! – сказал Ланселот. – Даже Мерлин, и тот один раз… Знаешь, на чем поломался я? Нет, не на электричестве, отнюдь. Бесполезным себя чувствовал. Абсолютно. Как в школе и аспирантуре. Все наши усилия – капля в море. Разум сдается. Чем дальше мы движемся, чем больше информации кругом, тем больше все верят в мифы. И меньше думают сами… Я однажды прочел, что мир развивается в сторону экономии мышления. Чем меньше умственных усилий, тем лучше. Когда-то взрослые ученые дядьки тужились, перемножая восемь и девять, а теперь таблицу умножения в младших классах проходят. Вроде бы все хорошо, мозги очищаются для более интересной работы, творческой. Только, похоже, вместе с водой и ребенка выплеснули, как всегда… Все, что, по идее, должно кругозор расширять – компьютеры там, телевизоры, – еще больше его сужает. Даже высшее образование, блин! Не всякое, конечно, но часто. Думать никто не хочет своей головой. А Хаос, он у нас в головах сначала, и только потом – в мире. Я терпел-терпел, а потом посмотрел на это все, и думаю – ради чего? ради кого? Ну, и пошел продавать меч…

Костер треснул и выпустил сполох пламени, как будто выстрелил в чью-то честь. Или отсалютовал на похоронах.

– Если бы ты не пошел, – проговорил Санчо, – то и я не стал бы рыцарем.

– Ты еще не рыцарь, – посмотрел на него Ланселот, – но уже готов им стать.

– А что нужно?

– Совершить подвиг. Завтра, друг Санчо, мы идем с тобой на оборотней.

Оруженосец непроизвольно вызвал меч. Хват отчего-то получился скользким.

Шипел костер. Молчали валуны и звезды над ними. Тихо перешептывались волны озера, накатываясь на каменистый пляж.

В городе было несколько парков. В центре – маленькие, со всех сторон окруженные дорогами и жилыми кварталами. Даже не парки, а так, сады, вроде Летнего в Петербурге, только куда меньше.

Самый большой парк разбили на окраине. Одно время он совсем, было, захирел и увял: гипсовые скульптуры с отломанными конечностями, ржавые карусели и включаемое только по праздникам колесо обозрений. Зимой, правда, еще работал каток, а летом пляж и лодочная станция.

Потом в городе сменился мэр и вдруг, неожиданно для всех, начал выполнять предвыборные обещания. В том числе развернул кампанию по благоустройству. Денег в бюджете нашлось не то чтобы много, однако ретивый мэр не унывал. Он заявил по местному телевидению, что в городе живет масса талантливых людей (так и сказал!), и призвал их раскрыть таланты, обещая всяческую моральную поддержку.

Кое-что у мэра получилось. Художникам было разрешено расписывать почти любую свободную от рекламы поверхность. Голых унылых стен имелось предостаточно, и занимали их пока только неприличные надписи и картинки.

Живописцы и графики откликнулись. Разумеется, не все, но достаточно. Гонораров им не платили, зато вешали рядом с художествами дешевую табличку из пластика с именем автора. Так что стены довольно легко заполнялись граффити. Художники оказались падкими до признания, однако нашлись и такие, кто отказывался даже ставить подпись и совершенно бескорыстно нес искусство в массы.

Большой городской парк мэр отдал на откуп скульпторам и самодеятельным ландшафтным дизайнерам. Рядом с каждым креативом тоже устанавливали табличку за казенный счет. Кроме того, подтянулись студенты, которым их творческие выходки засчитывали в качестве дипломных работ.

И место начало преображаться, только не совсем так, как многим хотелось бы. Статую изваять – это все-таки не баллончиком с краской баловаться, материалы нужны, бронза или хотя бы гипс. Парк облюбовали местные авангардисты и принялись воздвигать свои скульптуры из металлолома и строительного мусора. Выходило у них часто неплохо, но… Вечерами гулять здесь почему-то становилось особенно жутко. Везде были разбросаны причудливые конструкции. Некоторые походили на затейливые пыточные механизмы. Другие как будто сбежали с картин Сальвадора Дали, чтобы пожить не на плоскости, а в объеме. Третьи напоминали одряхлевших роботов-трансформеров, у которых сели аккумуляторы. Можно было встретить поставленную на попа часть трактора, гуманоидную фигуру из сетки-рабицы и много чего еще.

Летом все это дополняли разные затейливые клумбы от ландшафтников, но сейчас растения пожелтели, хотя где-то еще даже сохраняли бодрый вид. Однако ночью в парке почти не горели фонари, только у входа. И то правда, зачем тратиться на освещение, если нормальные люди в это время дома сидят? Впрочем, нормальные люди предпочитали заходить сюда пореже, хотя парк не раз и не два снимало телевидение, и даже центральное. По ночам же никто особо не хотел и близко подходить, потому что территория превращалась в обиталище, казалось, всех бродячих собак города. Днем одну-двух можно было редко встретить где-то на окраинных аллеях. Откуда только брались ночью?

Несмотря на жалобы окрестных жителей, власти ничего с собаками поделать не могли. В светлое время псов как бы и не было, а ночью никто дежурить не нанимался. Сторожей те не трогали, да сторожа из своего домика в темноте особо и не выходили.

На это и рассчитывал Ланселот, когда тащил сюда оруженосца: никто посторонний их здесь не увидит, а места для подвига – хоть отбавляй.

Санчо шел с ним неохотно. Ему было стыдно признаться себе, что он боится. Поэтому задавленный страх, упихнутый каблуком поглубже, резвился, как хотел: напоминал о себе то звуками в животе, то некстати проснувшейся чесоткой, то еще каким-нибудь неудобством.

Проинструктированный Ланселотом, Кукушкин уже знал, что оборотни на самом деле не то, что о них думают. По крайней мере, те оборотни, с которыми им предстояло иметь дело. Превращение смертного человека в волка на отрезанной от магии Земле невозможно. Все случаи – это сказки, как с научной, так и с антинаучной точки зрения.

Но случается иное. Время от времени разбросанные по Сфере Миров твари Хаоса прорываются сквозь Мировой Лес и на Землю. Таким, к примеру, был знаменитый Джек Потрошитель. Своими кровавыми ритуалами он пытался открыть канал магической силы. Потрошителя остановил сам Артур, потому того и не нашли, а убийства прекратились.

А еще раньше в наш мир пытались проникнуть несколько Гончих Хаоса. Кто их послал – не известно. Рыцари уничтожили их еще на рубеже Броселианда, но кое-кому все же удалось пройти заслон. Одной из таких Гончих стал легендарный Жеводанский Зверь. До него тоже в конце концов добрались, но Гончие успели зачать потомство. Гены этих… существ распространились среди волков и собак. В обычном состоянии эти гены дремлют, но иногда дают о себе знать. Волков теперь мало, зато бродячих собак куда больше, чем хотелось бы.

Экскалибур чувствует даже малую примесь Хаоса, как лоза в опытных руках чувствует воду глубоко под землей. Ланселот давно уже определил, что к стае в городском парке прибилось несколько потомков Жеводанского Зверя. Потому они и пропадали непонятно куда. Наследственность. Да, они выродились, и теперь с виду это обычные псы. Да, они вряд ли способны убить человека… в одиночку. Ничего не меняет.

Кукушкин собак не любил, но поднимать на них руку, тем более Экскалибур… Видя это, рыцарь перед самым выходом провел разъяснительную работу. Он раскрыл оруженосцу глаза, насколько опасна для человека встреча с таким вот «Шариковым». А если это будет женщина, а если ребенок? Что, никогда не слышал, как нападают на детей бродячие собаки?

Только этим нужен не столько человек, сколько его страх. Хаос, он и есть Хаос, даже в собачьих генах.

А, кроме того, сказал Ланселот, ни одному нормальному живому существу Экскалибур повредить не может. В доказательство рыцарь еще в Броселианде неожиданно вызвал меч и воткнул ученику в грудь. Неглубоко, зато наглядно.

Санчо охнул, глядя на торчащее из него лезвие. Но ничего страшного не произошло. Он почувствовал, как в груди щиплет, и только.

Кукушкин поморщился. Рыцарь извлек лезвие.

– В тебе нет силы Хаоса, – сказал Ланселот. – Даже капли темной магии. В противном случае и небольшая царапина привела бы к смерти.

Сейчас, пока они шли, рыцарь всю дорогу молчал. Памятуя, что Экскалибур лучше зря не «светить», Кукушкин то вызывал оружие, то заставлял исчезнуть. Для него это было все равно что нервно щелкать колесиком зажигалки и тут же гасить зародившийся огонек. Совсем без меча он не мог. Ланселот ничего не говорил, глядя на это.

Когда их окружили железные скульптуры, Санчо и вовсе перестал убирать свою грань метамеча. А потом он услышал глухое рычание и остановился.

Ланселот тоже остановился и раскрыл свой Экскалибур. Кукушкин все никак не мог уложить в голове, как это они пользуются вдвоем одним и тем же оружием. Но сейчас все его внимание привлекла собака, чей силуэт вырисовывался в темноте. Санчо подумал, что увидит горящие глаза.

Не увидел. Рыкнув еще, собака тут же ретировалась.

Издалека донеслось тявканье. Затем вой.

– «Тут поднялся галдеж и лай, и только старый попугай громко крикнул из ветвей…» – тихо пропел себе под нос Ланселот. Кукушкин не слышал такой песни. А рыцарь оборвал свой вокал на полуслове и приказал: – Сейчас разделимся.

– Чего? – Кукушкин едва не выронил Экскалибур.

Вернее, чуть было бессознательно не отпустил его в то неведомое измерение, откуда меч всегда появлялся.

– Разделимся. Я направо, ты налево. Хотя нет, лучше ты стой, а я буду их выгонять на тебя.

Оруженосец живо нарисовал в воображении стаю огромных псов со светящимися мордами, как у собаки Баскервилей, – и все они летели к нему. Летели по воздуху, потому что одним прыжком могли преодолеть несколько десятков метров.

– Да не трусь ты, – сказал Ланселот. – Они меча твоего боятся как огня. Инстинктивно. Знают, чем дело кончится. Потому их и надо загонять, а то разбегутся.

Но загонять не пришлось. Ланселот успел сделать всего несколько шагов от застывшего с мечом Кукушкина, когда впереди загорелся фонарь. Он горел неживым синеватым огнем, как тот, что Санчо видел в ночь, когда встретился с Ланселотом.

Сам Ланселот, отлично знавший, что бывает дальше, мгновенно принял стойку и приготовился атаковать.

Но фонарь высветил не три фигуры, как тогда, а всего одну. И то – не фигуру, а фигурку.

– Эй, рыцари! – крикнула фигурка. По крайней мере, Санчо уверен, что именно она.

Голосок, кстати, был женский. А если совсем честно, даже не женский, а девчоночий.

– Что надо? – невежливо отозвался Ланселот.

– Лучше валите отсюда, – не более церемонно ответила фигурка.

Ланселот выдержал паузу. Санчо понял, что тот выискивает, не скрывается ли в темноте кто-то еще.

Вокруг, действительно, слышалось многоголосое рычание. Кажется, все собаки парка собрались, чтобы дать решительный отпор агрессорам. А возглавляла эту стаю здешняя Маугли.

Кукушкин заметил в темноте точки собачьих глаз. Как будто к назревающей драке слетелись какие-то осенние светлячки – и прилетали они парами.

Что-то явно шло не по плану.

Рыцарь тем временем немного опустил меч.

– Чем обязаны? – спросил, обращаясь к фигуре.

– Не ваше тут место!

– Вот как? – Ланселот опустил меч еще ниже.

Кукушкин посчитал это хорошим знаком: напряжение рыцаря в его глазах равнялось уровню опасности.

– Благородные доны уже не могут посетить городской парк? – сказал Ланселот.

Санчо видел только его затылок, но был уверен, что на лице наставника сейчас обычная ухмылка.

– Вы же не пиво пить сюда пришли, – в тон рыцарю ответила фигурка.

И вдруг Санчо ее узнал. Он ни разу не слышал этого голоса, потому что раньше не разговаривал с его обладательницей. А может, и разговаривал, но не запомнил, как звучит голос. Да и что это мог быть за разговор – так, скорее всего несколько фраз на перемене. Может быть, Санчо задумался и налетел на нее в коридоре, а она взяла и огрызнулась.

Нет, Кукушкин узнал ее, когда девчонка, пикируясь с Ланселотом, сделала еще шаг вперед и свет фонаря наконец-то высветил ее лицо. Но даже и здесь Санчо вряд ли сразу точно мог бы сказать, кто это, пока в широком конусе света не блеснул пирсинг.

– Конечно, не пиво, – согласился Ланселот, – мы же благородные доны, как я уже сказал. Наше почтение даме!..

Рыцарь слегка поклонился.

– Оставьте себе свое почтение! – парировала дама.

Кукушкин увидел, что в свете фонаря у нее блестит не только пирсинг – в руке девушка сжимала, кажется, рапиру. И вовсе не спортивную.

– Я знаю, кто это, – шепнул Санчо Ланселоту.

– Откуда? – тихо спросил рыцарь, не поворачивая головы и не сводя взгляда с дерзкой воительницы.

– Она в нашей школе учится. Это Вика Петрова из 11 «А».

– Ни о чем не говорит, – сказал Ланселот оруженосцу, а затем снова повысил голос, обращаясь к Петровой: – Может быть, мы хотя бы представимся друг другу, леди?

– Я вас и так знаю, – ответствовала леди. – Ты – Ланселот. А это – твой ученик.

– Вы проницательны, – поддержал беседу рыцарь. – Но зато мы не знаем вас.

– Я – Моргана, – ответила девушка.

– Вот тебе и Вика Петрова. Из одиннадцатого «А», – процедил Ланселот так, чтобы слышал только Санчо. А во всеуслышание заявил: – Рады знакомству!

– А я нет! – сказала та, что назвала себя Морганой. – Проваливайте отсюда! Я никого вам тут не дам убить.

– Мы и не собирались… – начал было Ланселот, но Моргана (или Вика?) его оборвала:

– Как же! А зачем приперлись?

– Мы не собирались убивать никого живого, – на последнее слово рыцарь надавил особенно.

–  Живоетоже умирает от вашего идиотского меча.

– Продвинутая девушка, – опять сказал Ланселот так, чтобы слышал только Санчо.

– Убирайтесь отсюда! Лучше по-хорошему! – повысила голос Вика-Моргана.

– А если нет? – все тем же ироническим тоном спросил ее Ланселот.

– Будете иметь дело со мной! – Вика подняла свое оружие.

В свете фонаря по лезвию пробежал блик – как будто Моргана держала в руках лазерный меч из каких-нибудь «Звездных войн».

– Мы не воюем с женщинами, – вполне серьезно заявил рыцарь.

– Лучше и не начинайте. Хотя я не женщина.

– А кто же ты? Мальчик?

– Я рыцарь-ведьма.

Ланселот даже присвистнул.

Кукушкину меньше всего хотелось, чтобы его наставник сцепился с Викой. Но и уходить отсюда было бы постыдным бегством. Как будто они испугались девчонки. Хотя Санчо на самом деле боялся. Но не Вики с ее угрозами, – Кукушкин в них не очень-то верил, – а этих светящихся в темноте собачьих глаз.

К тому же Санчо не понравилось слово «ведьма». Не потому, что оно не подходило к Петровой. Как раз очень даже подходило, ко всему ее облику. Он вспомнил, когда последний раз видел Петрову. По дороге в школу, перед тем, как Кимыч устроил ему внеочередные каникулы. В тот день, когда Санчо познакомился с Мордредом.

Ни фига себе, подумал Кукушкин, они же могут быть заодно. Эта Моргана и Мордред. У них даже имена похожие. Санчо даже помнил, что в древней легенде об Артуре эти двое тоже имели друг к другу какое-то отношение.

– Рыцарь не бывает ведьмой, девочка, – сказал Ланселот, и Санчо услышал, как изменился тон его голоса. – И колдуном тоже.

– Зато вы бываете шлюхами, – спокойно ответила Моргана.

Кукушкин едва не икнул от неожиданности. Таких слов от Петровой он не ожидал. Хотя в школе, понятное дело, девчонки выражались и куда более крепко и сочно. А от старшеклассницы вообще можно было услышать что угодно.

– Невежливо, сударыня, – Ланселот разом вернулся к своей обычной манере.

– А вы большего не заслуживаете, – непримиримо сказала Моргана. – Проваливайте!

– Боюсь, мне придется вас обезоружить, – сказал Ланселот, – и только потом продолжать конструктивный диалог.

– Попробуйте, – усмехнулась Моргана.

– Откуда такая самоуверенность? Я же знаю, что ты одна.

– Ты забыл про них, – девушка махнула рукой, словно обводя невидимую арену.

Послышалось рычание, и Санчо даже показалось, что количество горящих в темноте глаз вокруг них с Ланселотом удвоилось.

– Итак, вы уйдете? – поставила вопрос ребром Моргана.

– Нет, леди, – ответил Ланселот. – Не уйдем.

– Взять их! – без перехода скомандовала та, что назвала себя рыцарем-ведьмой.

На площадке перед фонарем началось движение – ночь словно проснулась.

Кукушкин перестал бояться: страх как будто затерялся в этой суматохе и не мог его найти, оттесненный грудой тел. Именно так и показалось Санчо – на них с Ланселотом ринулась груда мохнатых тел. Огромных, как стая волков-оборотней из второго фильма «Сумерки».

Разумеется, он все для себя преувеличил. На них бежал десяток собак размером от силы с немецкую овчарку – и то худую, брошенную еще в щенячьем возрасте и всю жизнь прожившую впроголодь на улице.

А еще Кукушкин очень удивился, насколько все вокруг стало медленным. Ну, тоже как в фильмах, когда герои от пуль уворачиваются, а те летят с реверсионным следом, будто сквозь воду.

Ланселот нырнул вниз и пропустил над собой разом двух собак, а потом выпрямился, увернулся еще от одной и, даже не посмотрев больше ни в чью сторону, прыгнул к Вике. Та уже ждала рыцаря, приняв фехтовальную стойку. Санчо успел заметить, что стойка была очень-очень похожа на ту, которой учил его сам Ланселот.

Но больше Кукушкин не мог оставаться наблюдателем. Здоровенная псина скакнула к нему откуда-то слева. Санчо повернулся к ней лицом и не нашел ничего лучшего, кроме как выставить Экскалибур перед собой. Ланселот натаскивал его драться с противником, тоже вооруженным мечом, саблей или рапирой. Но рыцарь никогда не учил, как сражаться с тем, у кого лишь зубы и когти.

Санчо держал свою шпагу – Экскалибур, вцепившись в рукоятку обеими руками, как неумелые стрелки первый раз держат пистолет в тире. Острие целилось собаке в грудь.

Тогда Кукушкин стал свидетелем нового чуда. Псина увидела лезвие и постаралась прямо в воздухе изменить траекторию. Удивительно, однако это ей почти удалось. Собака уже не летела в сторону мишени, как стрела возмездия, а сжималась, группировалась в прыжке, стараясь всеми силами уйти от кончика шпаги. Санчо в этом ей даже помог – он все-таки сдрейфил и чуть-чуть убрал шпагу в сторону. Как одумавшийся дуэлянт в последний момент направляет дуло пистолета немного вкось, чтобы в обидчика точно не попасть, но и соблюсти ритуал.

Совсем промахнуться, тем не менее, у Санчо не вышло. Острие личной грани Экскалибура чиркнуло по мохнатому собачьему боку. В тот же миг, как неземная сталь прорезала шкуру, холодный воздух парка прорезал жалобный визг.

Кукушкин даже отдернул руки, не выпуская оружия. Собака опустилась на все четыре лапы, перекувырнулась и бросилась наутек, завывая.

Краем глаза Санчо опять уловил движение. Он уже знал, что делать. Не успев даже толком развернуться, перво-наперво ткнул наугад мечом. Разумеется, ни в кого не попал, но довольно заметил, как отшатнулась в сторону новая псина.

Это придало уверенности. Кукушкин мгновенно сообразил, что оборотни панически боятся встречи с лезвием Экскалибура, как если бы Санчо держал в руках горящий факел. Кукушкин и начал орудовать им, как простым факелом, размахивая в разные стороны. Псы с рычанием отпрыгивали.

Однако Санчо рано торжествовал победу. Кто-то вцепился ему в икру левой ноги, подкравшись сзади. Санчо даже заорал от неожиданности, а потом с остервенением замахнулся на противника. Отважный диверсант, пробравшийся в тыл, – им оказалась мелкая дворняга, явно помесь с кем-то породистым, только непонятно с кем, – был не лыком шит. Не стремясь закрепить успех, дворняга с заливистым лаем тут же пустилась в темноту, и Экскалибур не оставил даже царапинки на ее хвосте.

– Сволочи! – выдохнул Санчо, но стал вести себя осторожнее.

На несколько секунд он по-настоящему испугался. Вдруг гены Хаоса теперь проникнут и в него. Ведь человек, которого укусил оборотень, сам должен стать таким же. Кукушкин отбросил эту дурацкую мысль подальше, но она, как те же парковые собаки, не желала убираться прочь, а словно ходила вокруг и скалила зубы.

Прихрамывая, Кукушкин двигался к Ланселоту. Занятый борьбой с собаками, он не видел, как рыцарь фехтует с Морганой. Но сейчас успел застать самое интересное.

Наставник Кукушкина ловким приемом выбил рапиру из руки ведьмы. Санчо помнил, как Ланселот показывал и ему этот трюк. Эффектное, чуть ли не театральное вращение клинком, когда рукоятку просто вырывает из пальцев, даже если указательный пропущен в специальное кольцо. Вика на это попалась.

Ланселот опустил лезвие своего Экскалибура и что-то сказал Петровой. Кукушкин не расслышал слов, но вполне мог себе представить, что это было: «Теперь поговорим?»

Санчо заметил, что как только Вика лишилась оружия, псы тут же отступили. Слышалось только рычание, кое-кто лаял.

Ведьма покачала головой в ответ на предложение Ланселота и попятилась. Рыцарь шагнул к ней, сохраняя дистанцию. Викина рапира улетела на приличное расстояние – в один прыжок не покрыть. Но Петрова и не собиралась прыгать. Казалось, она и не хочет поднимать меч. Пятясь, Вика схватилась рукой за ближайшую абстрактную скульптуру. Санчо показалось, будто она оступилась и сделала это, чтобы не упасть.

Он увидел, как Петрова закрыла глаза.

А потом скульптура ожила.

Эта груда переплетенных металлоконструкций чем-то напоминала паука. Или осьминога. Нет, все-таки паука – угловатые сочленения больше походили на паучьи лапы. Одна такая лапа легко сбила рыцаря с ног.

Санчо остолбенел. Зато Ланселот рывком вскочил, мгновенно вызвал сверкнувший Экскалибур и бросился в атаку на оживший металл.

Скульптура вела себя не как оборотень. Она не пыталась уклониться от меча. А зря. Удары нематериального Экскалибура высекали фонтанчики искр, как будто Ланселот орудовал сварочным аппаратом. Гигантский механический паук, как Шелоб эпохи хай-тек, грузно осел и перекосился.

Все это заняло несколько секунд. Кукушкин даже толком не успел прийти в себя от удивления. Ведьма Петрова тем временем успела отбежать к другой скульптуре и дотронуться до нее. Это произведение было куда менее абстрактным и куда более человекообразным, чем предыдущее. Словно человек, сваренный из арматуры, только вместо головы у него был не то ржавый трансформатор, не то другой отслуживший свое электроприбор.

Кукушкин сразу же окрестил этого нового голема трансформером. Он увидел, как скульптура двинулась на Ланселота. Но этот трансформер оказался умнее паука. Может, все дело было как раз в том, из чего сделали голову. Во всяком случае, биться с ней для рыцаря оказалось делом куда более нелегким. Скульптура уворачивалась от ударов, сама держала дистанцию, норовя захватить противника длинной арматурной ручищей.

Вика Петрова тоже не теряла времени даром: бросилась оживлять третью статую. Та была устроена проще – некий феерический железный стул с замысловатой спинкой. На этом стуле многие привыкли фотографироваться. Но теперь, от прикосновения Петровой, стул ожил и на всех четырех ножках, как заправский скакун, ринулся на подмогу трансформеру.

И вот тут Санчо ожил сам. Прихрамывая, он побежал к Вике, пока та не натравила на Ланселота все подряд, включая карусели и колесо обозрения. На собак он уже не обращал внимания, отмахиваясь от них, словно от злобных июньских комаров. Видимо, чувствуя это его новое состояние, те даже не сильно нападали, а скорее бежали где-то вне зоны досягаемости лезвия и тявкали, как моська на слона.

Петрова заметила Санчо. Оживив стул, ведьма добралась до своей рапиры.

Кукушкин остановился, направив на Вику острие Экскалибура.

– Не хочу я с тобой драться, – честно сказал он без всякого приветствия.

Где-то в стороне раздавался звон: Ланселот работал против двух противников.

– А я хочу, – в тон Санчо ответила Вика-Моргана.

– Я с девчонками не дерусь… – реплика у Санчо вышла какой-то нетвердой.