Текст книги "В мире фантастики и приключений. Выпуск 4. Эллинский секрет"
Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие
Соавторы: Рэй Дуглас Брэдбери,Роберт Энсон Хайнлайн,Иван Ефремов,Сергей Снегов,Генрих Альтов,Геннадий Гор,Леонид Борисов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)
Андре уединяется с Жанной. Разлука дается им нелегко. Жанна пополнела так, что заметно и посторонним. Роды назначены на 27 февраля и пройдут нормально, я сам читал в прогнозе. Но Андре не доверяет прогнозу.
Мы третий день живем на корабле, и Жанна с нами. Древний обряд расставания решено выполнить на планете. В полдень со всех кораблей устремились ракеты с провожающими и отъезжающими обратно на Плутон. Я был с Ромеро. Он не пропустит случая потешиться стариной, а мне хотелось еще разок потоптать камень планеты.
Мы высадились в порту, когда выкатывалось оранжевое солнце, Ромеро назвал это добрым предзнаменованием, хотя мы заранее знали, что прибудем к дежурству седьмого солнца. На Ору летит около восьмисот человек, провожающих вряд ли меньше. Никто не уходил далеко от ракет, но мы с Ромеро зашагали в каменистые россыпи и присели на бугорке.
В сиянии оранжевого солнца равнина светилась, как подожженная.
– Скажите, Эли, – спросил Ромеро, – нет ли у вас ощущения, что вы с этими местами прощаетесь навсегда?
– С чего бы это? Нет, конечно!
Когда мы возвращались обратно, Ромеро показал тростью на Жанну с Андре у трапа.
– Прощание Гектора с Андромахой. Нам придется стать свидетелями нежных объяснений.
Мы остановились так близко, что слыхали их разговор.
– Скорее бы уезжали! – говорила Жанна. – Я измучилась от провожаний.
– Не нарушай режима! – говорил Андре. – Еда, работа, прогулки, сон – все по расписанию! Я спрошу отчет, когда вернусь.
– А ты не болей. И если попадутся красивые девушки с других звезд, не заглядывайся на них. Я ревнива.
– Ревность – истребленный пережиток худших времен человечества.
– Во мне этот пережиток не истреблен. Ты не ответил, Андре, меня это тревожит!
– Успокойся! На Ору людей не привезут, а влюбляться в ящериц или ангелиц я не собираюсь.
Я взял под руку Ромеро, и мы прошли в ракету.
– Какова взаимная пригодность этих голубков? – спросил Павел. – Они третий год не могут оторваться друг от друга.
– Большая не выдает личных тайн, а сами они не откровенничают. Я не смогу удовлетворить ваше любопытство, Ромеро.
Странно все же устроен человек. Ничего я так не желал, как поездки на Ору. Но мне стало грустно, когда я смотрел в окно ракеты на удаляющийся Плутон. Мы жаждем нового и боимся потерять старое. В одну руку не взять два предмета, одной ногой не вступить в два места, но, если покопаться, мы всегда стремимся к этому, – не отсюда ли обряды прощания с их объятиями, слезами и тоской?
При мысли, что кто-то заменит меня на Плутоне и восьмое, прекраснейшее из солнц, создадут без меня, я расстроился. Черт побери, как говорили в старину, почему мы не вездесущи? Что мешает нам стать вездесущими? Низкий уровень техники или просто то, что мы не задумывались над такой проблемой? Почему каждый из нас – один и единственный? Лусин запросто творит новых животных, воздействуя на нуклеиновые кислоты зародышей, разве так уж трудно продублировать себя в пяти или шести одинаковых образах? Две Веры, восемь Ромеро, три Андре – один создает новые дешифраторы, второй любит свою Жанну, третий уносится к галактам!
Уехать, но оставить себя, одновременно быть и отсутствовать, – нет, это было бы великолепно!
– Ручаюсь, что вы фантазируете о чем-то немыслимом, – сказал Ромеро.
Я опомнился:
– Прощание Андре навело меня на мысль, что мы еще далеко не так удобно устроила свою жизнь, как всюду хвалимся.
– Желания всегда опережают возможности, недаром Андре жалуется, что половина его потребностей остается неудовлетворенной, – он путает, для острого словца, желания и потребность. Кстати, он все еще прощается – посмотрите.
Андре не отрывался от окна. Планета уменьшалась, по ее диску катились три солнца, издали они казались ярче, чем были в натуре.
Я отвернулся от Плутона.
Впереди вырастал похожий на исполинскую чечевицу «Пожиратель пространства», в стороне, сохраняя дистанцию, висели остальные галактические корабли. Только издали можно было охватить одним взглядом эти громадины. Конечно, земная луна больше любого из звездолетов. Но Столицу с ее пятнадцатью миллионами жителей вполне возможно упрятать в корабельное чрево.
В боковине звездолета раскрылся туннель космодрома, и ракета устремилась на посадку.
На второй день полета я выбрался в командирский зал, откуда управляют движением звездолета.
Зал – полая сфера, куполообразные экраны с боков, сверху и снизу: звездное пространство на всех координатных осях. Посреди зала подвешены в силовых полях пять свободно – по мысленному приказу – вращающихся кресел. В центральном – Ольга, с боков ее помощники – Леонид и Осима, седенький старичок. На боковине кресел – поворачивающийся бинокль с огромными увеличениями. В зале темно.
Пассажиров сюда не пускают, но для меня Ольга сделала исключение.
– Завтра в двенадцать переходим с фотонной тяги на аннигиляцию пространства, – сказала она вскоре после отлета. – Приходи в восемь ко входу в зал.
Без двух минут восемь я подошел к заветной двери. Никто меня не встретил, я постучал – ответа не было. На последней секунде восьмого часа дверь распахнулась и что-то мощно всосало меня в темноту.
Ошеломленный, я вскрикнул. Тут же я почувствовал, что удобно сижу в кресле. Обычно мы приминаемся, чтоб хорошо разместиться, здесь линии поля сами выбрали мне наилучшую позу. В этом я разобрался потом, а в тот момент меня охватил новый ужас. Я был словно выброшен вовне, в безмерность космоса – звезды над головой и под ногами, справа и слева, передо мной и позади!
Я услышал спокойный голос Ольги:
– Ты, кажется, застонал, Эли?
Я сделал усилие, чтобы голос не дрожал:
– Это от восторга. Никогда не чувствовал себя так хорошо. Рассказывай, что тут к чему?
Ольга объяснила, что в зале нет ни верха, ни низа, все направления равноправны. Она тут же хладнокровно перевернулась вниз головой. Я последовал за ней, и та часть неба, что была под ногами, встала над макушкой. Все совершалось так, как если бы верх и низ поменялись местами: тело мое по-прежнему плотно прижималось к креслу.
– Мы могли бы передвигать звездную сферу, – заметила Ольга. – Но тогда бы картина была одной для всех наблюдателей. У нас каждый исследует свой участок неба, не мешая остальным. Силовое же поле в любом положении создает ощущение, будто голова вверху.
– Как узнать направление полета? Здесь темно и со всех сторон звезды.
– Пожелай увидеть – и увидишь.
Кресло описало полуоборот. Теперь передо мной сияло созвездие Тельца, в нем дико посверкивал оранжевый бычий глаз – Альдебаран, призрачно, на границе видимости, светились Гиады. В сторонке, похожие на клубок сияющей шерсти, горели Плеяды или Стожары.
Я пока не находил изменения в рисунке созвездий. Я поискал Большую Медведицу – ковш был как ковш, я тысячи раз видел его таким.
Ольга рассмеялась.
– Ты нетерпелив. Мы в полете меньше суток и идем на фотонной тяге. От Плутона нас отделяют миллиардов десять километров. Этого недостаточно, чтоб изменились созвездия.
Я поинтересовался, как измеряется скорость корабля. Мне ответил Осима. К этому времени я надел инфракрасные очки-преобразователи. Они сконструированы для близких расстояний и не мешают наблюдать далекие предметы, излучающие обычный свет, – я различал рядом с собой Осиму, а на сфере все те же звезды.
Скорость звездолета определялась по параллаксу ярких звезд, относительно шаровых скоплений на границах Галактики. В темноте призрачно засветились две шкалы. На одной были досветовые скорости, на другой – сверхсветовые, первая действовала при фотонной тяге, вторая – когда включались аннигиляторы Танева. На досветовой шкале колебался зайчик – мы шли на трети скорости света.
Я повернулся назад, чтоб поглядеть на другие звездолеты, но не нашел даже точек. Ольга показала, как пользоваться биноклем. Теперь я видел все восемь кораблей, веером идущих за нами на отдалении миллионов в сто километров. Эта была дистанция безопасности. Дальнейшее сближение могло затруднить маневрирование межзвездных судов.
– А когда мы уйдем в сверхсветовую область, мы вообще перестанем их видеть, – сказала Ольга. – Там есть лишь одно средство координировать полет – заранее рассчитанный график движения.
– Лететь, не видя друг друга, не умея передать нужную информацию!.. Вслепую и вглухую!..
– Что поделаешь, Эли! Звездолеты в сотни раз обгоняют свет, а другого природного агента для связи, движущегося со скоростью наших кораблей, мы не знаем.
На некоторое время я увлекся биноклем. Я мысленно задавал увеличение и тут же получал его. Максимальное приближение равнялось миллиону раз. В такой прибор с Плутона можно было бы видеть на Земле все города и реки. Осима сказал, что фотонные умножители – так называются эти галактические телескопы – изобретены недавно и на их звездолете опытный экземпляр.
Принцип действия прибора иной, чем у телескопов. Те лишь собирают звездный свет, этот его усиливает, умножая число уловленных фотонов. По существу, это не прибор, а оптическо-квантовый завод, перерабатывающий полученную скудную информацию в удобную для наблюдения. Бинокль на ручке кресла – лишь ничтожный элемент умножителя, основные его механизмы размещены в недрах звездолета.
До меня донесся глуховатый голос Осимы:
– Через минуту вступают в работу аннигиляторы пространства.
– Да, я вижу, – ответила Ольга.
Все совершилось буднично невыразительно. Не произошло ни толчков, ни грохота, ни вспышек, ни перегрузок. Кровь не бросилась мне в лицо, в ушах не зашумело. «Пожиратель пространства» уже не летел в пространстве, но уничтожал его перед собою. Ничто в зале не изменило своего вида. Правда, заезды впереди как бы затянуло маревом, но и это продолжалось недолго.
– Повернись назад, – посоветовала Ольга. – Там ты скоро откроешь новое.
Однако и позади я не обнаружил чего-либо поразительного. Я искал больших зрительных эффектов, их же как раз не следовало ожидать.
Потом я заметил за кораблем ту же дымку, что впереди, но более плотную, – звезды сквозь нее казались тусклей и красноватей. Это было новое вещество, созданное самим звездолетом. Космическая пустота, сжигаемая аннигиляторами Танева, обретает вещественную форму, становится пылевым облаком. На одном параллаксометре была все та же треть скорости света, быстрота нашего движения в пространстве, но на другом мерцающий зайчик перевалил за двадцать световых единиц – так бурно пожирали пространство аннигиляторы. А вскоре зайчик на первом параллаксометре покатился к нулю и сам прибор стушевался в темноте.
Теперь мы передвигались лишь за счет уничтожения пространства. Восемь точек, веером стремившихся за нами, пропали. И сами мы стали невидимы для других звездолетов, и они перестали быть видимыми для нас. «Нырнули в невидимость», – сказал я про себя.
Зайчик параллаксометра добрался к цифре пятьдесят. Хоть я не ощущал перемен ни в себе, ни в окружающих предметах, ни в далеком звездном мире, в котором мы так ошалело неслись, мне стало страшно от сознания того, что совершается. Я впервые двигался с такой быстротой.
Я спросил:
– До каких величин будет увеличиваться скорость?
– Она непрерывно увеличивается, – разъяснил Осима. – Сегодня мы ограничимся ста единицами, а потом доберемся до двухсот.
Ольга добавила:
– До Оры двадцать парсеков, шестьдесят светолет. Нам задано добраться туда за три месяца. Приходится торопиться, Эли, ничего не поделаешь.
Я поднимал умножитель вверх, опускал его. Пылевой туман позади сгущался. Пять-шесть полетов такой армады звездолетов, размышлял я, и из Галактики выхватится основательный кусок пространства, а взамен его образуется новое космическое тело – пылевое облако, «сотворенное из ничего», как сказали бы наши предки. Не удивительно, что запуск аннигиляторов Танева в окрестностях Солнечной системы запрещен.
Иногда мне казалось, что звезды впереди приблизились – светят ярче, стали крупнее. Но потом я соображал, что и при такой огромной скорости мы не могли пройти большого пути за несколько часов. В космосе масштабы относительнее, чем в обыденной жизни. И грандиозное здесь скромно.
Когда Ольге пришло время сдавать дежурство, меня высосало наружу тем же способом, что и втягивало внутрь. У входа я повстречался с Леонидом. Его сумрачные глаза недобро засветились.
– У меня было разрешение, – сказал я.
– Не сомневаюсь, – холодно ответил он. – Наш строгий адмирал очень добр к тебе.
Этот пустячок – встреча с Леонидом – порядочно попортил мне настроение. Для пассажиров устроен обсервационный зал, побольше командирского, но по тому же образцу – невесомость, силовое поле, вращающиеся кресла, бинокли умножителя.
Оттуда, правда, нельзя распоряжаться механизмами корабля, но и в командирском зале я не командовал, а наблюдал.
«Буду ходить в обсервационный зал», – решил я.
Ору мы увидели на сорок восьмой день путешествия. Знаменитая искусственная планета предстала крохотным пятнышком в умножителе.
День уходил за днем, а она не увеличивалась. Так будет до конца полета. Ора вырастет вдруг, а до той поры останется точечкой в пространстве. Зато Альдебаран в умножителе занимает чуть ли не полнеба. Вблизи он не так красив, как издали, – рядовое солнце, ничего особенного. Мы его оставляем в стороне, Ора правее парсека три.
Единственное ощутимое свидетельство пройденного пути – изменение рисунка созвездий. Звездный мир становится незнакомым, и его незнакомость все увеличивается.
Сперва преобразился Орион, от него оторвалось блестящее его окружение – Капелла, Сириус, Поллукс, затем и само созвездие сжалось и переместилось. Большая Медведица значительных перемен не претерпела, но появились блуждающие звезды, быстро, словно планеты, передвигающиеся по небосводу.
Вдруг сорвался с места Сириус, вначале он бурно летел влево от нас, потом повернул назад и стал уменьшаться. Через месяц путешествия мы удивлялись: неужели вон та скромная звездочка – красивая, конечно, красоты у ней и сейчас не отнять, – неужели это и есть прекраснейшее из светил земного неба? А за Сириусом пришла в движение торжественно-холодная Вега, она покинула созвездие Лиры и устремилась к Змееносцу и Скорпиону.
Потом все стало бурно мешаться: одни звезды стушевывались, другие выплывали, на небе разгоралась исполинская Капелла, явственней очерчивались Гиады, жарче пылал Альдебаран, – мы мчались в их сторону. Лишь Плеяды, маленькое туманное пятно, клубок сияющей шерсти, не увеличивались, они были так далеко, что наше движение не сказывалось на них.
И вовсе не менялся Млечный Путь, исполинская звездная река Вселенной, поток миров, выхлестывающий на берега. Мы можем годами мчаться с этой нашей многократно сверхсветовой скоростью, – грандиозный и недоступный, он будет оставаться тем же.
Чаще всего мы глядели назад, на оставленный нами звездный край.
В той стороне обрисовывалось новое созвездие. Звезды, сорвавшиеся с разных участков неба, сбегались в одно образование оно оконтуривалось, становилось чем-то единым. Вскоре оно напоминало вытянутый параллелограмм, граничные линии отчеркивались Фомальгаутом и Альтаиром, Вегой и Арктуром, Сириусом и Капеллой, а в центре сияли Солнце, Поллукс и Альфа Центавра. Это был наш мир, родина человечества, Солнце и его соседи!
И хоть Солнце, превратившееся в звездочку пятой величины, ничем не выделялось среди тысяч таких же скромных звезд, и остальные светила нового созвездия потускнели в сравнении с тем, как выглядели с Земли, их вид волновал нас. Нет, оно было красиво, это собрание неярких звезд, оно радовало взгляд. «Солнечный мешок» – назвал я его.
Мы были вытряхнуты из этого мешка в космическую пустоту и падали, все падали в безмерность звездной бездны!
Через некоторое время в окружающем Ору пространстве появились признаки жизни. Мы приближаемся к узловой станции в космосе – пересечению великих галактических дорог. Ольга выключила аннигиляторы Танева, теперь мы снова идем на фотонах. Остальные корабли эскадры, вынырнув из сверхсветовой области, стали видны в умножителе. Миллионах в трех километров от нас промчался небесный курьер, из тех, что приспособлены для перевозки пассажиров из одной планетной системы в другую. Он, видимо, торопился и на наши сигналы не отозвался.
А потом стала расти Ора, из точки превратилась в горошину, горошина выросла в апельсин. Теперь нами командовал диспетчер межзвездного порта. До голосу, это девушка – решительная, четкая, звонкая. Она велела нам перестроиться: первыми опускались на Ору малые корабли, «Пожиратель пространства» замыкал эскадру.
Ухваченные силовыми полями планеты, звездолеты один за другим подвигались к назначенным местам. Нигде так сложно не швартуются, как на Оре. Это объясняется тем, что звездолеты опускаются прямо на поверхность, а не причаливают к спутникам, сами превращаясь на время в спутники планеты, куда прибыли.
Наконец остались мы одни и причальное поле сжало нас, как клещами. Наш гигантский корабль мощно всасывало в планету.
Отведенная для больших кораблей равнина космодрома напоминала горную страну – кругом вздымались причалившие раньше нас звездолеты. «Пожиратель пространства» покачивался в причальном поле, медленно приближаясь к своему участку.
Мы обошли стороной неподвижное искусственное солнце – оно притушило сферу, чтоб не извергать на нас вблизи радиацию.
Перед нами, сколько хватал глаз, простиралась поверхность искусственной планеты – самое величественное из чудес человеческого ума и рук! Вот она, вот она, зеленовато-серая, залитая сиянием суровая, вдохновенная рабочая площадка Вселенной, – здравствуй, Ора, сердце мое!
Корабль замер, плотно усаженный на тормозном поле, и к его воротам устремился полупрозрачный трап из силовых линий. Я не стал дожидаться, пока меня вытянет наружу, как пушинку, и, заорав, покатился по силовым лилиям. На меня свалился хохочущий Андре, на него – Вера и Павел.
Наша забава не понравилась диспетчеру порта. Невидимые руки грубо швырнули нас в разные стороны, несколько секунд мы повисели в воздухе, словно ухваченные за шиворот, затем мягко опустились.
– Как девчонка!.. Как девчонка!.. – говорила Вера, смеясь. – Что ты делаешь с нами, Эли!
– А здесь не любят шутить! – заметил Ромеро, он первый, разумеется, обрел серьезный вид. – Встретили нас не слишком любезно.
Мы были на Оре!
Прежде чем перейти к событиям на Оре, я должен поговорить о ней самой. Нет темы, столь захватывающей, как Ора. Детьми мы грезили о ней, взрослыми стремились на нее. Сейчас, в наш 563 год, мы способны возвести сооружения пограндиознее Оры. Но такой близкой каждому человеку, как Ора, уже не будет.
Ее придумали наши прадеды, возвели отцы. Это было первое крупное космическое новообразование, заранее рассчитанное и спроектированное. Ора раньше была чертежом, потом лишь стала сооружением. Сто четыре года человечество жило мыслями об Оре, работало на нее, пело и мечтало о ней, и почти половину этого столетия заняло не возведение Оры, а придумывание ее.
Планет, шарообразных или бесформенных, и без Оры хватает в мире. Лишь немногие из них пригодны для жизни, и на каждой развивается лишь та особая жизнь, какой благоприятствуют местные условия.
Ору задумали как величайшую галактическую гостиницу, как место, пригодное для всех форм жизни, – Ора многообразна, как жизнь. Никакие естественные планеты, как бы их ни оборудовали, не годились для такой цели. Ора – не планета, заставленная механизмами, а механизм, выросший до размеров планеты. И ее поместили на таком отдалении от Земли для того, чтоб она была поближе к нашим звездным соседям: Ора возведена в геометрическом центре нашего звездного района.
И это также первое в истории человечества небесное тело, сотворенное из пустоты, из «ничто» по терминологии древних. Флотилия Звездных Плугов многие годы вспарывала и сгущала пространство в этом уголке Вселенной – космическая пыль заклубилась между Тельцом и Гиадами новой туманностью. Воистину они напылили, эти машины!
А потом пыль уплотняли, формируя в металлы и минералы, газы и воду, она засасывалась в пасти заводов на кораблях и выдавалась готовыми материалами – выстилались равнины, возводились холмы, устанавливались здания.
Необычна и форма Оры.
Конструкторы отказались от шара, в шаре много излишнего – практически используется лишь его поверхность. Ора – плоскость. Вначале, в процессе изготовления, она была шаром, но шар раскатали, как тесто, и расстелили гигантским листом в космосе. Сейчас Ора напоминает исполинское блюдце. Толщина почвенного покрова несколько метров, а под ним – десятки этажей машин, создающих на своих участках заданные условия существования. Я бы сказал еще так: Ора – это ящик, заполненный механизмами и накрытый крышкой, а крышка ее – жилая поверхность планеты.
Уникально и солнце Оры, другого такого пока нет. Оно недвижно подвешено над центром планеты. Здесь оно всегда в зените, а в других районах видно под постоянным углом. От вращающегося солнца, вроде тех что мы запустили на Плутоне, отказались именно потому, что Ора – плоскость, а не шар.
Но это не помешало устроить правильные чередования дня и ночи, рассвета и сумерек, и притом так остроумно, что, уверен, схожие конструкции солнц появятся вскоре и на других планетах.
Солнце на Оре управляемое, интенсивность и температура его меняются по графику: на рассвете оно тусклое, потом разгорается, свирепеет до бело-калильного жара, снова ослабевает, становится из желто-белого красноватым, меркнет совсем и через некоторое время опять зажигается, но уже холодным лунным светом, и работает не во весь диск, а по долям, согласно расписанию ночных фаз. Полный цикл изменений активности охватывает двадцать четыре земных часа – чтоб люди не отказывались от привычек, усвоенных с детства.
И последнее – воздух! Нигде нет такого воздуха, как на Оре. Атмосфера создана по образцу земной, но на старушке Земле я никогда не дышал так легко, так радостно, так весело. Дыхание на Оре не потребность, а наслаждение. Уверен, в нем не только ароматы, но и питательные калории. В старину шутили: «Питаться святым духом». Когда-нибудь я попытаюсь покормиться одним здешним воздухом.
Такова Ора.
