Текст книги "Искатель. 1964. Выпуск №6"

Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие

Соавторы: Виктор Смирнов,Еремей Парнов,Михаил Емцев,Николай Коротеев,Евгений Федоровский,Михаил Ребров,Н. Мельников,Инесса Ирвин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

ЗА ЛАГЕРЕМ МЕРТВОЙ ЛОШАДИ – НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Многие пошли по следам Фосетта. И я был одним из многих.

Если вяло спадающая с ветвей змея неожиданно падает вам на шею, тело ее сразу же приобретает упругость и крепость стали. Исход встречи решают мгновения. Я научился хватать змею за горло до того, как она захлестнет в тугие кольца. Но скажи мне кто-нибудь раньше, я бы не поверил, что нападение змеи может обрадовать, как встреча с другом в безлюдной пустыне. Все-таки змеи тоже живые существа, которым нужно что-то есть и где-то спать. На Черном плато не было даже змей…

Сельва отпустила меня однажды. Зачем же я опять, как отколовшийся от надежной кладки камешек, падаю в глубокий зеленый колодец Шингу? Я искал и продолжаю искать. Как искал полковник Фосетт и все те, кто пошел по его следам…

В 1928 году Североамериканское газетное объединение послало на поиски Фосетта большую экспедицию, которую возглавил Джордж Дайотт. Покинув Куябу, экспедиция по реке Кулизеу добралась до деревни индейцев нахуква. В хижине старого вождя Алоике Дайотт нашел металлический ящик. Медный ярлык фирмы был сорван и превращен в украшение, которое сын Алоике носил на шее.

«Сильвер и K°, Лондон», – прочел Дайотт и, скрывая волнение, поспешил закурить трубку.

Алоике рассказал, что ящик ему подарил караиба (так индейцы называют всех чужеземцев; это слово означает «захватчик»), который пришел сюда с двумя другими белыми, помоложе. Оба они хромали. Алоике проводил гостей до деревни Калапало на реке Кулуэни. «Пять дней были видны дымки костров, – сказал Алоике, – потом они погасли и ветер унес пепел».

Если не считать того, что металлический ящик действительно принадлежит Фосетту (он был опознан фирмой-изготовителем), результаты экспедиции Дайотта ничтожны. Мне было совершенно непонятно, на основании каких фактов Дайотт пришел к заключению, что Фосетт убит индейцами.

В 1930 году на поиски полковника отправился молодой журналист Альберт де Винтон. Он достиг той самой деревни Калапало, где «пять дней были видны дымки костров». На этом его следы теряются.

В 1932 году мир взволновала очередная сенсация. Швейцарский траппер Стефан Раттин по возвращении из Мату-Гросу сообщил, что видел полковника Фосетта и даже разговаривал с ним. Последний якобы до сих пор находился в плену у одного из племен, живущих к северу от реки Бонфин, притока Телис-Пирис.

Вот что сообщил Раттин главному британскому консулу в Рио.

«Под вечер 16 октября 1931 года я и мои два спутника стирали белье в речке Шимари, притоке реки Игуасу, как вдруг мы заметили, что нас окружили индейцы. Я подошел к ним и спросил, могут ли они дать нам немного чичи. Мне было трудно с ними объясняться – они не знали языка гуарани, разве что несколько слов. Индейцы провели нас в свой лагерь, в котором оказалось около 250 мужчин и большое количество женщин и детей. Все сидели на корточках на земле и пили чичу. Мы сели рядом с вождем и тридцатью другими индейцами.

После захода солнца вдруг появился какой-то старик, одетый в шкуры, с длинной желто-белой бородой и длинными волосами. Я сразу увидел, что это белый. Вождь бросил на него суровый взгляд и что-то сказал своим людям. Четверо или пятеро из индейцев, сидевших с нами, поднялись и посадили старика с собой в нескольких ярдах поодаль. Он выглядел очень несчастным и не сводил с меня глаз. Мы пили всю ночь напролет, и на рассвете, когда большинство индейцев, в том числе и вождь, крепко заснули, старик подошел ко мне и спросил, не англичанин ли я. Он сказал это по-английски. Я ответил: «Нет, я швейцарец». Тогда он спросил: «Вы друг?» Я сказал: «Да». И он продолжал: «Я английский полковник. Зайдите в английское консульство и спросите там майора Пэджита, у которого кофейная плантация в Сан-Паулу, скажите ему, что я здесь в плену». Я обещал исполнить его просьбу. Он сказал: «Вы джентльмен», – и пожал мне руку.

Старик спросил, – есть ли у меня бумага, и повел в свою палатку. Несколько индейцев пошли за нами. Он показал мне четыре чурбака, на которых острым камнем были нацарапаны грубые планы. Я перерисовал их, насколько мог точно, и тут заметил, что руки старика сильно расчесаны. Тогда я послал одного из моих спутников за йодом, который мы имели с собой. Когда старик стал мазать руки йодом, индейцы забрали у него йод и принялись раскрашивать им себя.

Вождь и большая часть индейцев все еще крепко спали, и я спросил старика, находится ли он здесь один. Старик ответил что-то вроде того, что его сын опочил, и заплакал. Ни о ком другом он не упоминал, а я не посмел больше спрашивать его. Потом он показал мне золотой медальон, который носил на цепочке, надетой на шею. Внутри была фотография дамы в широкополой шляпе и двух детей (от шести до восьми лет). Старик носил четыре золотых кольца – одно с красным камнем, другое – с зеленым, на котором был выгравирован лев, еще одно – очень тонкое, с небольшим бриллиантом, и последнее – в форме змеи с двумя красными глазками. Это был человек лет шестидесяти пяти, могучего сложения, примерно пяти футов одиннадцати дюймов ростом. Глаза у него светло-голубые с желтоватым оттенком, ресницы каштановые, над правым глазом небольшой шрам. Он выглядел очень подавленным, но, похоже, сохранял полную ясность ума. Он был как будто вполне здоров, не толст и не худ.

Вскоре после восхода солнца мы вернулись к двум своим мулам и покинули лагерь. Около пятидесяти индейцев провожали нас до полудня. Я не люблю задавать вопросы, но все-таки постарался выяснить, что делает у них старик. Они твердили одно: «Пошу демас», что, по-видимому, должно означать: «Плохой человек». Шесть дней мы двигались на юг, и… я направился в Баретту через Гояс…

До Баретту я никогда не слыхал о полковнике Фосетте».

Рассказу Раттина поверили прежде всего потому, что в нем упоминалось о майоре Пэджите, британском после в Бразилии и большом друге Фосетта. Но, как пишет младший сын Фосетта Брайн: «Я не могу согласиться, что встреченный Раттином старик и есть мой отец, хотя убежден, что, по существу, Раттин говорил правду».

Действительно, попробуем сопоставить рассказ Раттина с тем, что нам известно о Фосетте. Прежде всего – внешние приметы. Борода у полковника была мышиного цвета, а на голове волос почти не осталось, тогда как швейцарец говорит о «желто-белой» бороде и «длинных» волосах. Непонятно, почему Фосетт, если это был действительно он, разговаривал с Раттином по-английски. Траппер ведь почти не владел этим языком. Скорее следовало бы ожидать, что беседа будет вестись на хорошо знакомом обоим португальском языке. Близкие Фосетта сомневаются также в том, что полковник носил описанные Раттином медальон и кольца. Характеризуя рост старика, Раттин говорил о пяти футах одиннадцати дюймах, тогда как полковник был намного выше шести футов. Впрочем, швейцарец мог и ошибиться. Я не разделяю общего мнения и не склонен усматривать здесь в рассказе Раттина противоречие. То же можно сказать и о слезах старика. Я согласен со всеми, кто свидетельствует, что такая манера выражать свои чувства совершенно чужда полковнику, но Раттин застал старика в таких условиях…

В общем я знаю, что в жизни возможно все. Я сам плакал бессильными и злыми слезами, когда меня засасывала золотисто-рыжая топь на реке Ферру. В другой раз я спокойно и хладнокровно готовился к смерти, провалившись в какую-то мокрую пещеру на Рораиме. Всякое бывает…

И все же я не склоняюсь к тому, что встреченный швейцарцем старик был действительно Фосетт. Нет. Просто мне хочется показать, насколько некритическим был подход многих исследователей к этой истории.

Вернемся к Раттину. Он не требовал денег, не искал гласности. Он даже не захотел принять участие в снаряжении спасательной экспедиции на общественный счет. Траппер решил вызволить старика в одиночку.

«Английский полковник потом сам отблагодарит меня», – были его последние слова.

Он исчез так же неотвратимо и глухо, как и многие другие, кого поглотила сельва.

В июне 1933 года жена Фосетта получила от секретаря Королевского географического общества теодолитную буссоль. Фирма-изготовитель опознала в ней инструмент, который был доставлен Фосетту еще в Девоншире 13 февраля 1913 года. Буссоль находилась в полированном ящичке, сделанном из дерева пашнубу – пальмы, растущей только в амазонской мангрове. Внутри лежала записка.

«Буссоль от теодолита. Найдена около стоянки индейцев бакаири в Мату-Гросу полковником Анисето Ботельо, бывшим депутатом этого штата, и отдана им инспектору по делам индейцев доктору Антонио Эстигаррибиа, который 14 апреля 1933 года подарил ее Фредерику Глассу (миссионеру). Ящик сделан доктором Эстигаррибиа».

Интереснейшая находка! Насколько известно, Фосетт до своего последнего путешествия не встречался с бакаири. Когда он расспрашивал вождя бакаири Роберто о водопаде и скале с надписями, тот сказал, что его племя живет «очень далеко на севере». Неужели полковник все-таки изменил маршрут и отправился на север? Впрочем, это так на него похоже…

Во всяком случае, лично для меня эта буссоль явилась серьезным указанием на то, что, покинув Лагерь мертвой лошади, экспедиция направилась на север. За этим следовали далеко идущие выводы. Но вернемся к фактам.

В июле 1933 года появился отчет Вирджинио Пессионе, предпринявшего экспедицию по реке Кулуэни.

…«Мы прибыли в поместье Ранчария, расположенное на левом берегу реки Сай-Мануэл, притоке Паранатинги, где остановились на ночь. Нам стало известно, что вот уже около года здесь живет некая индеанка из племени нафакуа…

Хозяева дома сообщили нам, что эта индейская женщина, выучив несколько слов по-португальски, изъявила желание рассказать о том, что в течение нескольких лет среди индейцев племени арувуду, которые находятся в дружеских отношениях с ее племенем, живут белые люди. На следующее утро мы могли сами услышать рассказ этой женщины. Она объяснялась с нами жестами, а также с помощью индейца бакаири, работавшего в поместье и говорившего по-португальски.

Еще до того, как ее сын был отнят от груди, сказала она, сверху по Кулуэни спустились на лодке к деревне ее племени трое белых людей. Один из них был старый, высокий, с голубыми глазами, бородатый и лысый, другой – юноша, бывший, насколько она сумела нам объяснить, сыном первого, третий был белый человек постарше юноши. Сыну этой женщины, который, по ее словам, еще сосал грудь в то время, на наш взгляд, было лет девять-десять. Трогая наши руки, жестикулируя и коверкая слова, она дала понять, что у старшего из белых на правой руке было большое кольцо – очень большое – и другое, тоненькое, на указательном пальце. Тот, кого она называла его сыном, носил на голове колониальный шлем, похожий на наши. Старик – отец караиба, как она его называла, носил такую же фетровую шляпу, какая была у сеньора Бесерри (хозяина дома). Она сказала, что видела белых всякий раз, как приходила к арувуду, и что еще год назад они были живы и здоровы…»

Все приметы Фосетта и его спутников поразительно сходятся. Но особенного внимания заслуживает та часть рассказа индеанки, где она говорит, что караибы «любят ходить из деревни в деревню, собирают вокруг себя детей и рисуют на песке картинки».

Брайн по этому поводу замечает:

«Несколько деталей приведенного сообщения, несомненно, говорят в пользу того, что этими белыми могли быть мой отец, Джек и Рэли. Собирать вокруг себя детей и рисовать им на песке картинки – это ли не простейшая форма самовыражения художественных натур, какими были мой отец и брат? К тому же я хорошо помню, что Джек просто не мог пройти мимо чистой полоски песка без того, чтобы не найти веточки или щепки и что-нибудь не нацарапать. То, что они плыли на лодке, может быть объяснено гибелью всех животных и тем, что Рэли хромал».

Некоторые несоответствия в рассказе индеанки, касающиеся одежды белых и их приблизительного возраста, вряд ли следует принимать в расчет. Время и личность рассказчиков могли внести свои коррективы в эту запутанную эпопею. Следует учитывать также, что «разговор» протекал главным образом с помощью жестов.

Следующая попытка найти Фосетта была предпринята братьями Патриком и Гордоном Ульятт, которые, поднявшись вверх по притоку Мадейра реки Жамари, достигли недоступной области реки Машадинью. Дикие индейцы бока-прета ни за что не хотели пропустить их дальше. Под угрозой луков и дротиков братья были вынуждены отдать все свое имущество, за исключением винтовок, которые пришлось повернуть, в знак мира, дулом к земле. Остается загадкой, почему бока-прета не хотели пропустить белых через свою территорию. Но, как говорится, это их суверенное право. Братья Ульятт должны благодарить судьбу, они могли заплатить за свое любопытство гораздо дороже. По свидетельству Патрика, серингейро[7]7
  Сборщик каучука (бразил.).


[Закрыть] и другие обитатели лесов много могут порассказать о Фосетте, хотя и не знают точно, где он находится.

Начиная с 1935 года, наверное, каждый сезон после окончания дождей кто-нибудь отправлялся на поиски Фосетта. Возникали сомнительные сенсации, проносились слухи один нелепее другого, время от времени исчезали в сельве смельчаки, шарлатаны, идеалисты.

То и дело кто-нибудь находил скелет, высушенную голову или какой-нибудь предмет, «несомненно принадлежащий полковнику Фосетту». Одно время даже выплыл на свет некий Дулипе, белый мальчик с голубыми глазами – «сын Джека и индеанки куйкуру». Я не буду говорить об этих мнимых попытках раскрыть «тайну Фосетта». Они только набрасывают на нее тень авантюризма и дешевой сенсации.

Последнее сообщение о судьбе Фосетта появилось в европейской печати в апреле 1951 года. Возможно, и вы слышали о признании умирающего вождя племени калапало, сделанном в присутствии Орландо Вильяс Боас. Орландо, как, впрочем, и два других брата Вильяс, – один из самых замечательных людей, которых мне довелось знать. Мой коллега и соотечественник Адриан Кауэлл написал о деятельности братьев Вильяс превосходную книгу («The heard of the foust». London, 1960 г.), в которой несколько страниц отведено и знаменитой «исповеди» старого Изерари. Я слышал эту историю еще в Манаусе, куда приезжал позапрошлой осенью, от самого «исповедника». Вот что рассказал мне тогда Орландо.

«Двенадцать лет назад, когда я впервые пришел сюда, все племена Шингу знали, что калапало убили трех инглези. Но мне пришлось прожить среди индейцев до нового сезона дождей, прежде чем я увидел могилу… В то время вождем был Изерари. Он рассказал мне об убийстве трех англичан и обещал привести меня к их могиле, как только пройдут дожди. Но он умер еще до того, как сельва начала высыхать, а новый вождь Якума побоялся показать мне могилу англичан. Я не настаивал и сделал вид, что забыл об этом. Но когда умер и Якума, я пошел к Коматаси, который только еще готовился стать вождем, и он показал мне могилу.

У могилы собрались все калапало. Они подошли к самому краю обрыва у озера и уселись полукругом. Я тоже сел, не решаясь прервать наступившее молчание. Прошло часа два, прежде чем Коматаси указал на небольшой холмик у самых моих ног. «Вот здесь», – сказал он. «Но эта могила слишком мала, – возразил я. – Инглези ведь очень рослый народ», – «Никогда – нет! – ответил Коматаси и начертил на земле римскую пятерку. Мы похоронили их, прижав колени к груди, – пояснил он. – Тут голова». Я раскопал землю и нашел череп…

Затем я попросил Орландо повторить мне рассказ старого Изерари, и он передал мне его, стараясь сохранить выражение и манеру рассказчика.

«Из этих трех караиба один был старый и двое молодых. Они несли вещи на спине, имели ружья, один хромал. Они пришли с запада, с вождем племени нахуквы и его сыном, которые привели от своей Деревни к реке Кулизеу (полное совпадение с рассказом Дайотта).

В то время все калапало находились в своем рыбачьем селении к востоку от реки Кулуэни. В главной деревне остался только Кавукире с сыном. Эти двое и согласились провести англичан в рыбачье селение и показать им, как пройти дальше на восток.

Они отправились в путь на рассвете – двое нахуква, двое калапало и трое англичан. Они шли день и еще полдня, и старик англичанин стал ругать Кавукире – почему он сказал, что идти придется всего лишь от восхода солнца до полудня. Ему было под шестьдесят, а жара стояла страшная.

Позже старик, которого индейцы сочли за вождя, подстрелил утку, и Кавукире сбегал за ней. Когда он ощупывал и разглядывал утку, старик вырвал ее у него из рук, словно Кавукире собирался ее украсть. Потом они подошли к небольшой лагуне Кулуэни, и вождь англичан стал снова браниться, потому что каноэ, которое им обещал Кавукире, оказалось на другом берегу.

Тут уж Кавукире разозлился. Но услышав, как в мешках у англичан позвякивают бусы, он смолчал, решив, что получит вознаграждение, как принято у индейцев. Они дошли до деревни, и он так ничего и не получил, но снова промолчал, надеясь, что англичане будут делать подарки на следующий день при прощании.

Ночью полковник выпотрошил утку ножом и, когда сын Кавукире стал играть рукояткой ножа, грубо отстранил его руку.

На другой день на берегу маленькой лагуны попрощаться с белыми собрались все жители селения. Но никто не получил подарка.

Кавукире потребовал смерти англичан. Каяби, вождь, согласился. Он был человек осторожный и сказал, что это нужно сделать за лагуной, чтобы не увидели нахуква.

Кулуэле и еще один индеец побежали устраивать засаду, а мальчик Туэнди перевез англичан через лагуну в лодке. На том берегу была небольшая отвесная скала, и вождь англичан вскарабкался на вершину первым. Молодые тащили за ним наверх поклажу.

Добравшись до вершины, он оглянулся, чтобы посмотреть на своих людей. Из-за дерева вышел Кавукире с только что срезанной дубиной в руках. Он ударил ею старика по затылку. Старик с криком покатился вниз, затем ухватился за ствол дерева и стал медленно оседать. Кавукире ударил старика еще раз по правому плечу, и тело его, согнувшись пополам, рухнуло на землю.

Услыхав крик, молодые англичане бросили поклажу и начали карабкаться на скалу. Из кустов тотчас же выскочили оба калапало. Они стали бить чужеземцев по шее и по голове. Трупы сбросили в воду.

Когда Кавукире, Кулуэле и другие вернулись в селение, Каяби сказал, что трупы нужно похоронить. Он был осторожный человек и боялся, что нахуква расскажут обо всем индейцам, дружным с цивилизадо…»

Как будто бы рассказ Изерари завершает трагический круг. Дайотт сумел проследить путь Фосетта от Лагеря мертвой лошади до деревни иахуква, Орландо проследил его до роковой скальт. Но мне не верилось, что убитые дубинами калапало англичане были Фосетт и его спутники. Могло же иметь место роковое совпадение некоторых внешних примет! Слишком уж непохож был сварливый и мелочный старик на Фосетта. Совсем не похож. Правда, индейцы, чувствуя за собой вину, могли представить действительные события в более выгодном для себя свете. Собственно, так и полагали некоторые исследователи, готовые поставить на деле Фосетта точку.

Но я придерживался другого мнения. Хотя бы потому, что ко всем подобным рассказам следует подходить очень осторожно! Достаточно сказать, что в записках Брайна Фосетта та же история о роковой скале дается совсем иначе.

В его интерпретации «версии Орландо» причиной ссоры старика англичанина и Изерари явилось неблаговидное поведение одного из молодых англичан. «Того, который не хромал». Здесь легко уловить намек на Джека.

Что ж, калапало действительно убили троих англичан, но я не верил, что это были Фосетт, Джек и Рэли. Поэтому и не удивился, когда группа экспертов Королевского антропологического института в Лондоне, исследовав с помощью самых современных методов открытые кости, пришла к выводу, что ни один из людей, похороненных на берегу озера, не является Фосеттом!

Значит, рано еще ставить точку. И можно сделать не только этот вывод: прежде всего полностью отпадает «версия Орландо», которая до крайности запутывала и без того сложное дело. И, как следствие, выпадает из рассмотрения материал, добытый Дайоттом! Вполне правомерно теперь предположить, что гости вождя Алоике тоже не имели никакого отношения к экспедиции Фосетта.

Но как быть тогда с найденным у Алоике ящиком, опознанным фирмой Сильвер и K°?! Получается замкнутый круг. Фосетт пришел к Алоике и подарил ему ящик. Алоике отправил Фосетта в деревню калапало, после чего тот был убит и зарыт на берегу озера. Но специалисты говорят, что убитый не является Фосеттом. Кому верить?

Единственное, что приходит в такой ситуации на ум, – это возможная неувязка во времени. Поэтому необыкновенно важным для нас является свидетельство Брайна.

«Хотя металлический ящик действительно принадлежал отцу и был опознан фирмой-изготовителем, он не может служить доказательством этого факта (имеется в виду посещение данного района Фосеттом в 1925 году), так как отец бросил его еще в 1920 году».

Теперь все становится на свои места. И мы смело можем исключить из дальнейшего рассмотрения материалы экспедиции Дайотта и «версию Орландо».

Куда же ушел Фосетт? Я думал об этом в Лондоне и в Рио, в Куябе и в Лагере мертвой лошади. Я думал об этом постоянно. Даже во сне. Нужно было решаться. Шаг за шагом мне удалось проследить и повторить путь Фосетта до Лагеря мертвой лошади. Куда идти дальше? Отброшенные варианты несколько упрощали задачу.

И еще… Состояние ноги Рэли. От этого зависело очень многое. И прежде всего дальнейший маршрут Фосетта.

Предположим, что после того, как путешественники покинули Лагерь мертвой лошади, нога Рэли не только не зажила, но разболелась еще сильнее. Такое предположение логично, если учесть всех этих клещей, мушек, пиявок, многоножек и пауков, населяющих сельву. Они могли растравить и без того саднящие язвы. Возможно также, что после нескольких дней пути от недостатка кормов пали мулы. По свидетельству самого Фосетта, далее в лагере состояние животных было далеко не блестящим. В общем, могло получиться, что Фосетту и Джеку пришлось взвалить на свои плечи и больного Рэли.

Любая инфекция в сельве может быстро привести к заражению крови. Поэтому, если здоровье Рэли ухудшилось и жизнь его оказалась под угрозой, путешественникам пришлось бы избрать кратчайший путь к границам цивилизации. Возвращаться назад прежней дорогой, имея на руках больного, вряд ли возможно.

Единственно приемлемым было бы решение добраться до реки.

В этом случае путешественники не могли миновать Маини-сауа-Миссу.

Как будто бы все сходится! Путь от лагеря до Маннисауа-Миссу, наиболее короткий из возможных участков маршрута, путешественники вполне могли осилить. Возможно, именно здесь они встретили бакаири и выменяли у них лодку на единственное, чем могли пожертвовать, – научные инструменты…

Что ж, придется и мне проделать пешком путь от Лагеря мертвой лошади к реке…

Дальше положение вновь осложняется. Здесь уже все зависит от того, выздоровел Рэли или нет. Если состояние Рэли внушало опасения, тогда опять приходилось выбирать наиболее короткий путь к цивилизованным районам. Такой дорогой вполне могла быть Кулуэни. Тогда почти неизбежна на месте слияния Кулуэни и Тангуру встреча с калапало. А это автоматически оживляет все ранее отброшенные варианты. В том числе и вариант об убийстве Фосетта калапало.

Но могло случиться, что после выхода из лагеря Рэли поправился. Тогда путешественники доллены были следовать намеченному маршруту: Лагерь мертвой лошади – города Рапозо, Шики-Шики, Байя. Здесь количество непредвиденных случайностей сразу же катастрофически возрастает и начинаются сплошные гадания. Например, вполне вероятно, что, натолкнувшись на морсего, Фосетт вынужден был отступить и продолжать путешествие по реке…

Возможно также, что, достигнув водопада, он наткнулся на такое важное открытие, что решил даже отказаться от попыток достичь города.

Возможно, возможно, возможно! Ничего невозможного нет.

Но что делать мне?! Куда направиться от Роковой стоянки мучительных раздумий, как я назвал свой лагерь у реки Маннисауа-Миссу?