Текст книги "Гамбит искусного противника (СИ)"

Автор книги: Ария Тес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Глава 14. Оладушки по-семейному рецепту. Амелия

17; Июнь

Выйти из комнаты я решаюсь далеко не сразу. Сначала я высушила волосы, потом немного замазала тоналкой мешки под глазами, чтобы не выглядеть совсем уж алкашиной, и…мне пришлось здорово повозиться со свежим засосом на шее, да и с несвежим тоже…Алекс большой любитель оставлять метки, будь он неладен…Сейчас же мне остается только гадать, как все было, и надеяться, что все было, как я просила, потому что когда я переступаю порог кухни – все уже в сборе.

Как и гость, собственной персоной.

Хан похож на огромного медведя. Крупный мужик с широкими плечами и огромными руками, и если такое сочетание в случае того же Александровского играло ему на руку, в случае Хана такого ждать не приходилось – это заставляло мечтать о дистанции так сильно, как не мечтаешь о подарке под елку, когда тебе семь. Его внешность вообще всегда была настолько отталкивающая, что пугала до чертиков даже матерых, сильных физически людей. Обычно одного его взгляда хватало, чтобы угомонить любого, и сейчас он не потерял сноровки. Арай, Крис и даже Алекс напряжены до предела, смотрят ему в спину почти не мигая, но правда в том, что они, да и любой другой, кто реагирует на Хана вот так, его совсем не знают. Тут сразу вспоминается поговорка о том, как внешность бывает обманчива, ведь Хан – самый добрый человек, которого я когда-либо встречала.

Вообще, он часто шутил, что является человеком сразу трех стран: его отец – монгол, мама – кореянка, а встретились они в Китае. Это была красивая история любви, которая прошла много препятствий на своем пути, а в результате подарила миру Хана. Говорят, что если ребенок рождается от истинной, большой любви, то он будет самым красивым и счастливым, так как Бог дарит им часть своей души. Я вообще не склонна верить в сентиментальные поверья, но очень сложно закрывать глаза, когда ты видишь живое тому доказательство. Насчет первого, конечно, это сразу нет, и это вполне очевидно. У него не было какого-то уродства, лицо типично монгольское: крупный овал, высокие скулы, маленькие, черные глаза и карикатурная борода. Почти ничего особенного, человек, как человек, если бы не одно огромное «но»: шрамы. Один находился у левого виска и имел вид полукруга. Второй и третий с той же стороны на скуле, похожие на два скрестившихся меча. А вот четвертый и самый страшный на правом глазу, пересекая кустистую бровь и доходя почти до линии челюсти. Были и еще, он вообще представлял собой одну сплошную рану, но этот являлся самым пугающим и отталкивающим. Для тех, кто не знал откуда он взялся…Как человек с большой, светлой душой, Хан никогда не мог пройти мимо того, кому нужна была помощь. Большую половину отметин на своем теле он получил как раз помогая кому-то, а не наоборот, и тот случай не стал исключением.

Хану было всего восемнадцать. Он мечтал служить в армии, тогда это было престижно и вообще для него являлось чем-то вроде «долга чести» – его отец тоже был военным, и пойти по его стопам для Хана означало «проявить уважение». Дело было летом, как раз после окончания школы и как раз после прохождения медкомиссии. Хан возвращался домой поздно, праздновал с друзьями успешное зачисление в военное училище, и услышал тихий тихий скулеж и какую-то возню у гаражей. Естественно пройти мимо он не смог, повернул туда, а там девушка и какой-то мужик неприятного вида. Все сразу стало очевидно по порванному платью, так что Хан, недолго думая, ринулся на спасение дамы, попавшей в беду, а у мужика нож – им он и прошелся по его лицу. Хан чудом не ослеп, хотя глаз все равно немного пострадал, поэтому о карьере в высших, воинских чинах можно было забыть. Но знаете? Его это не сломило. Конечно, он очень сильно переживал, а через год окреп и все-таки пошел в армию. По обычному призыву, да, но он сделал это, а там познакомился с моим отцом. Хан всегда говорит, что этот случай считает переломным в своей жизни и переломным в хорошем смысле. Он не жалеет. Не только из-за моего отца, но и из-за девушки – она то стала в последствии его женой, у них даже есть ребенок. Девочка. Потом, конечно, семья распалась в основном из-за службы Хана, но они не расстались врагами, а напротив остались в теплых, дружеских отношениях. Такие же отношения у него с его дочерью Ксюшей.

«Не о чем жалеть!» – как то сказал он, – «У меня есть две семьи. Одна поменьше, другая побольше, а еще дом и работа. Я счастлив, Амелия…»

Когда он наконец оборачивается, отвлекаясь от плиты, и я счастлива тоже. Глядя на его лицо я не вижу шрамов или какого-то уродства, я вижу безграничную нежность, тепло и доброту, и не могу сдержаться. Меня срывает с места, а через миг я уже в его объятиях, как в коконе. От него пахнет пихтой и апельсинами, и я вдыхаю этот запах, утыкаясь в солнечное сплетение, куда кое как достаю из-за нашей огромной разницы в росте.

Я дома. Второй раз за сутки – я дома.

***

Хан любит пошутить. Он прекрасно знает, как люди реагируют на его внешность, и любит их подразнить, чем занимается прямо сейчас. На кухне царит атмосфера напряга и безнадеги: трое из нас сбились в кучку и смотрят волком на Хана. Тот отвечает им тем же, а я молчу. Это достаточно забавное зрелище, если честно, они же реально видят в нем угрозу, не говорят ни слова, а словно ждут момента, когда этот странный завтрак обернется чем-то из ряда вон.

Наконец я решаю, что хватит, наверно, пугать моих друзей, а Хан получил все, что хотел, и выдыхаю.

– Пожалуйста, прекрати.

– О чем ты, мой маленький цветочек? – невинно хлопает глазами, на что тут же получает усталый взгляд.

– Ты знаешь о чем я, Хан. Прекрати их пугать.

Тут же раздается громкий фырк Алекса, который и к оладушкам то не притронулся, а за ним громкий, раскатистый смех Хана. Я не обращаю внимание ни на первого, ни на второго, поворачиваюсь на Крис и говорю:

– Тебе нечего бояться. Хан никому не причинит вреда.

Двигаю ей ближе тарелку с оладушками, гипнотизируя взглядом. Я пытаюсь ее убедить, и у меня выходит: Крис верит мне, слабо кивает и уже тянется к еде, но Арай перехватывает ее руку и, наверно, впервые серьезно парирует.

– Он не выглядит как человек, который «не причинит вреда». Кто это?

Мне не нравится пренебрежение, с которым он обращается с моим любимым человеком, и я не скрываю недовольство. Улыбка с моих губ пропадает, я слегка щурюсь, вкручивая в парня подруги свой взгляд, но тот не уступает. Отвечает тем же, потому что не доверяет мне. Наверно только вчера все выглядело очень забавно, а сегодня, когда завеса тайны немного приподнялась, внезапно происходящее перестало веселить. Но я не собираюсь вестись и утешать, я им не мамочка, да и меня реально бесит это отношение. Как рогом уперлась и не сдвинуть, так всегда Хан и говорил о моем упрямстве и излишней горделивости.

Он и прерывает гляделки, слегка сжимая мою руку в своей.

0 Амелия, и кому еще нужно прекратить? – еще миг и я все же перевожу внимание на него, но не смягчаюсь от его доброй улыбки, а напротив распаляюсь сильнее.

«Никто не смеет обижать его!» – по-детски бастую внутри, – «Он этого не заслужил!»

А Хан будто читает мои мысли и слегка дергает головой в отрицании, мол, ты знаешь, что все всегда одинаково, я привык. И меня окончательно взрывает. Я резко смотрю на Арая и четко, холодно отрезаю.

– Он мой дядя.

Тот явно не готов к такой правде, дергает головой в непонимании, ну а Хан снова влезает, посмеиваясь.

– Ну я не совсем ее дядя. Амелия, мне не нужен защитник, – похлопав по руке еще раз, он убирает свою и снова принимается за оладья, бросив на меня хитрый взгляд, – Даже такой самоотверженный. Успокойся.

– Он ведет себя неуважительно, – парирую, не обращая внимания на Арая, – Не собираюсь успокаиваться при таком раскладе.

– Он ведет себя обычно.

Теперь я фыркаю и резко отодвигаюсь от стола, уставившись в окно. Это снова веселит моего «дядю», и тот поясняет уже для остальных.

– Я не ее дядя, а лучший друг ее отца. Не обращайте внимания на ее укусы, она всегда так реагирует, если видит несправедливость. Это у нее как раз от него.

– Да боже ты мой!

Мой всплеск не имеет ровным счетом никакого значения. Точнее как, он имеет конечно, но совершенно не то, что я бы хотела увидеть в результате – Хан опять смеется, а еще шепотом добавляет.

– Она не любит, когда их сравнивают.

Окатываю его злостью, но тот лишь улыбается, утыкаясь в тарелку с горой оладьей, втянув губы внутрь, а Алекс неожиданно влезает.

– Она сказала, что ты ее вырастил.

Я резко краснею. Не могу это контролировать, мне кажется, что каждая его реплика, каждый его взгляд – это тихое подтверждение нашей связи, которую кто угодно может и не заметит, а вот Хан…Он знает меня, как облупленную, и скрыть от него что-то не так то просто, но, кажется, у меня получается. Я украдкой поглядываю в его сторону и не вижу никаких изменений, разве что он дольше обычного разглядывает Алекса. На каких-то пару мгновений, которых мне хватает покраснеть еще больше, но слава богу за этим ничего больше не следует. Хан спокойно отвечает, даже не обратив на меня внимания.

– Так и есть, я отвечал за детей. Ирис очень много работала.

– За детей?

– Да, Кристина. За нее и за ее брата. Потом к этому списку добавилась Лилиана…

– Стоп. За кого?! За брата?!

«О. Боже!..»

Я издаю писк, наконец зарабатывая себе в копилку непонимающий взгляд Хана. Кристина хлопает глазами, и я чувствую, что и ее взгляд, и взгляд Арая я могу добавить туда же. Короче всех, за исключением Алекса конечно же, который в свою очередь тихо усмехается. Козел…

А мне нужно объясниться…

– Помнишь того парня, который приперся на мое день рождение?

– Ну…такое сложно забыть.

– Это мой старший брат.

– Чего?!

– Я думал, что это твой бывший.

Парочка выдает одновременные две реплики, и я теряюсь. Смотрю испуганно сначала на Крис, потом на Арая, и только Хан своим смешком отвлекает, перетягивая одеяло на себя. Слава богу.

– Он не мой бывший, а мой родной брат. Старше меня на пять лет, и у нас непростые отношения. Хан – моя Мери Поппинс.

Все это я выпаливаю, как на духу и глядя на «мою Мери Поппинс», а ты улыбается во всю. Фыркаю, складываю руки на груди и, пересекая все возможные, дальнейшие вопросы, перевожу тему.

– Я думала, что приедет Лев.

– Он и приехал. У него сейчас кое какие дела, а я хотел побыстрее увидеть тебя.

– Очень трогательно.

– Прекрати кипеть, Амелия, ты же сама все это устроила.

– Это Лиля занимается обзвоном и…

– Обзвоном она, может, и занимается, но причину ты создала, так что не злись без повода.

– Я ничего не делала.

– Тебе запрещено быть с Петей наедине, ты это знаешь, – обрубает меня, хитро зыркая, – Я всегда учил тебя нести ответственность за то, что ты делаешь. Неужели все мои уроки прошли в пустую?

Меня злит эта попытка «пожурить», потому что я, твою мать, не согласна! Во-первых, я действительно ничего такого не обещала, а во-вторых, у меня разве был выбор?! Фыркаю, складываю руки на груди и снова смотрю в окно, сквозь зубы парируя.

– Я несу ответственность и ни от чего не отказываюсь.

– Вот и славно. Ну что? – обращается к присутствующим, – Расскажите хоть немного о себе. Мне очень интересно с кем живет мой маленький цветочек. Сильно вас достает?

Я закатываю глаза, отгибаясь на спинку кресла – «Понятно. Сейчас пойдут потрясающие рассказы из детства…»

***

Вечер перестал быть томным, когда кухня взрывается очередным общим смехом. Всего одна история и Хан перестал быть для них «сомнительным» субъектом, и мне было известно заранее, что так и будет. У него просто бешенная харизма и обаяние, к тому же каждый, кто поговорит с ним хотя бы немного, понимает – он действительно добрейший человек из всех.

И сейчас этот добрейший человек только и делает, что вгоняет меня в краску. Я сначала пыталась обороняться, выпускала колючки, но он так умело отбивал каждую мою шпильку, что мне и не остается ничего, кроме как смириться, иногда фыркать и продолжать закатывать глаза.

«Я в аду…» – то и дело думаю, когда в очередной раз он рассказывает обо мне то, что я так тщательно скрывала – мою неумную любовь к мести и коварству.

– Ох Элай от нее натерпелся, конечно… – мотает головой, – Она его приклеивала к чему-нибудь стабильно несколько раз в неделю.

– Типа к стулу? – спрашивает Арай, бросая на меня веселый взгляд, от которого хочется выставить средний палец.

– Да ко всему! Но начинала она именно со стульев. Потом в ход пошли предметы обихода…

– Он сам виноват, – мямлю, ковыряя край стола, в ответ получая энергичные кивки.

– Ну да, ну да. Он тебя спровоцировал. И когда…

«Ну нет, я этого больше не выдержу!»

Отбрасываю в сторону приличия, резко поднимаю взгляд на Хана и выпаливаю вопрос, как из огромной, корабельной пушки.

– Сколько детей у Александровского?

– А ты все никак не угомонишься, да? – усмехается Хан, на что я только хмурюсь.

– Ответь, вопрос несложный.

– Шесть. У Пети шестеро детей.

– В смысле шесть?! – восклицаю, вскинув и ударив руками о стол, – То есть у него с Марией действительно было четверо детей?! И как их зовут?!

– Миша с Мариночкой, Максимка и Матвей.

Я аж задыхаюсь!

«То есть как Матвей?! Он действительно существует?!»

Хан не понимает, что вызывало во мне такую бурную реакцию, непонимающе смотрит, недоумевающе улыбается и наконец спрашивает.

– Я прошел проверку?

– Матвей существует?!

– Естественно он существует. Что за глупый вопрос?

– О нем ничего неизвестно.

– О-о-о… – со смешком протягивает Хан, откинувшись на спинку кресла и кивая, – Не об одном парне Пети ничего неизвестно, ты не удивила меня. Возможно…

– Нет, ты не понял! О нем действительно ничего неизвестно. Об остальных все постоянно трепятся, но о нем…

Хан с каждым моим словом смурнеет все сильнее и сильнее, потом смотрит в окно, хмурит брови, а я вдруг тихо спрашиваю то, что меня очень волнует.

– Он мог убить своего сына?

– Ты с ума сошла?! – фыркает, а потом снисходительно поджимает губы, будто я неразумный ребенок, что меня, естественно бесит.

– Не смотри на меня так!

– Ты его ненавидишь, но не впадай совсем в маразм, Амелия. Петя любит своих детей. Особенно детей от Марии.

Вздыхает и снова отворачивается к окну, словно погружаясь в прошлое, а я ловлю момент.

– Какой она была?

– Кто? – пару раз моргает и смотрит снова на меня, а я пожимаю плечами.

– Мария. Какой она была?

– Зачем ты спрашиваешь?

– О боже, прекрати искать везде двойное дно! Я не антихрист! – обиженно возникаю, вызывая у Хана улыбку, – Мне просто интересно!

Пару мгновений он медлит, словно взвешивая все «за» и «против», но потом сдается. С его лица уходит все негативное, оставляя место лишь светлой печали…

– Мария была великолепна.

– Настя как-то обмолвилась, что многие считали ее холодной.

– А ты холодная?

– А я здесь при чем?

– Потому что вы похожи, Амелия, – вот тут я немного словила шок, нахмурившись, а Хан лишь слегка пожал плечами, – У нее была такая странная привычка – она любила строить вокруг себя стены. Лишь немногие, кому удалось добиться ее доверия, могли за нее заглянуть, чтобы найти внутри невероятно добрую, мягкую женщину, с большим сердцем и умением сочувствовать. Она всегда была готова помочь, а если не нужна помощь, то хотя бы поговорить. С ней было интересно, и она была невероятно красива, статна и изящна.

– Ты о ней говоришь с большой теплотой… – подмечаю очевидное, за что тут же отвешиваю себе ментальный «фейспалм» за глупость, но Хан так не считает.

Он мягко улыбается и кивает, и из меня тут же рвется…

– Ты был в нее…влюблен?

– Нет конечно! – отчетливо фыркает и теперь смотрит на меня именно так, как я ожидала – как на дуру, – Мария была моим хорошим другом!

– Я просто…ээ…

– Балда. Если на секунду и забыть тот факт, что я тогда был женат сам, будь я в нее влюблен, кончил бы плохо. Петя ее обожал, и это было чревато.

– Хочешь сказать, что он ее любил? – теперь усмехаюсь я, но в ответ получаю серьезный кивок.

– Он ее не просто любил, он по ней с ума сходил.

– У них был договорной брак, и это мне известно.

– Понимаю к чему ты клонишь, но это ничего не меняет. Да, они поженились из-за их родителей, но в момент, когда он ее впервые увидел, все уже изменилось.

– Как это?

– А так это. Петя тоже поначалу был настроен скептически, но у нее был очень мощный отец со связями, вот он и посчитал, что ничего не теряет. Приехал ни на что особо не рассчитывая, а как только увидел ее, все перевернулось с ног на голову.

– Это называется «захотел».

– Правильно, мой маленький цветочек, и его никто не осудит. Она ведь действительно была очень красива, но вместе с тем у нее была красивая душа, интересные мысли и хорошее чувство юмора. Когда они женились – он ее уже любил.

– И изменял?

С лица Хана сошла улыбка, в который раз он взглянул в окно, будто тема ему совсем неприятна, но все равно кивнул.

– Изменял. Петя хотел много детей, но первые роды у Марии прошли с осложнениями. Такое иногда случается, особенно если рождаются близнецы, и особенно, если ты их не ждешь. У нее было диагностировано бесплодие.

– И тогда…

– …У них начались проблемы. Петя постоянно психовал, а как отдушину использовал других женщин.

– Вместо того, чтобы поговорить?

– Да, – просто признается он, пожав плечами, – Так иногда случается.

– Хороша любовь.

– Я не говорю, что он был прав. Петя допустил много ошибок, из-за которых на Марию сыпалось много трудностей. Она этого всего не заслуживала, но это не значит, что он ее не любил. Я бы даже сказал, что она – единственная женщина, которую он по-настоящему любил.

– А Настя?

– Пф, – отмахивается, фыркая, – Она для него просто удобный вариант, Амелия, но он никогда не любил и не будет любить ее.

– Она просто очередная заложница…

Задумчиво протягиваю, ковыряя край стола, и вдруг издаю смешок. Хан выжидающе смотрит на меня, чувствую эту теплоту от его взгляда, и поднимаю свой.

– Говоришь любил?

– Совершенно точно.

– Тогда что это такое?

Мои ладони уже жжет белый прямоугольник, который я взяла из комнаты еще до того, как сегодня выйти на кухню. Стоит мне положить карточку на стол и придвинуть ее Хану, а ему ее открыть, он замирает. Это очень красноречиво выглядит, пусть тишина и не нарушается речью, мне достаточно и того, что я вижу.

Хан злится. Я полезла не туда, куда меня звали, и теперь все на поверхности. Не спрячешь, не задрапируешь, не скроешь – все отпечатано на карточке, которую он получил от меня. Там, улыбаясь тепло и искренне, снимок моей мамы и Александровского старшего в беседке нашего дома.

– Откуда это у тебя?

– Залезла к нему в дом и украла из его кабинета. И у меня тут возникло парочка вопросов.

Хан молчит, а я ухмыляюсь, пристально глядя ему в глаза. Мне очень важно не упустить ни одну эмоцию, потому что, то о чем я хочу спросить, бесконечно важно.

Мне нужна правда.

– Лиля – это же лишь ее замещение, да? Александровский так повернут, потому что она похожа на нее в юности, как две капли воды?

«Молчит, значит да…» – ухмыляюсь шире.

– А мне нельзя контактировать с ним, потому что я – ее дочь? Вы этого боялись? Что он меня…соблазнит?

От последнего слова аж передергивает, и его я вообще еле произношу. Мне неприятна сама идея того факта, что я могла бы с ним спать – это мерзко. Но Хан снова молчит и из-за этого мне становится только гаже. Я прищуриваюсь и уже тихо, серьезно задаю последний вопрос.

– Это Александровский убил моего отца?

Снова тишина, которая меня бесит. Ноздри раздуваются, кулаки сжимаются, а дыхание сбивается – я реально начинаю выходить из себя, смотря на Хана исподлобья, но вдруг он отрицательно, коротко мотает головой.

– Нет, это был не он.

– Ты врешь.

– Нет, Амелия, не вру. Александровский никогда не мог соревноваться с твоим отцом на равных. Он всегда ему проигрывал, потому что твой отец всегда был на шаг впереди.

Это могло бы и быть правдой, на самом деле. О моем отце действительно ходили легенды, так что я вполне такое допускаю. Но как насчет остального? И Хан, будто читая мои мысли, подтверждает догадки.

– Лиля действительно является для Пети скорее закрытым гештальтом. Он ее не любит.

– Я знаю. Между мамой и этим чертом было что-то?

– Нет! – зло выкрикивает, зыркая глазами, – Ты с ума сошла, ребенок?!

– Вскрываются тайны, о которых я ни сном, ни духом! И что мне прикажешь думать?!

– Эта информация тебе никак не помогла бы. Зачем о ней говорить?

– Потому что это важно! Он был влюблен в мою маму, а…

– Я уже говорил тебе, что Петя искал отдушину!

– И как в список его отдушин попала моя мама?!

– Легко и просто, – отрезает он, но мне этого недостаточно.

Теперь я смотрю на него еще пристальней, даже немного придвинулась вперед, и через почти минуту гляделок Хан сдается. Вздыхает, смотрит в потолок, словно беззвучно молится, а потом кивает каким-то своим мыслям и снова переводит внимание на меня.

– Хорошо. Хочешь правду? Получай. Как я уже сказал, у Пети и Марии были проблемы, и рождение Макса ничего не изменило. С каждым годом им становилось все сложнее и сложнее быть вместе: Петя косячил, вытворяя все, что ему в башку взбредет, Мария отдалялась. В тот год, когда это началось, у твоих родителей как раз родился Элай, и Александровские приехали к ним в гости. Видимо у Петра что-то в голове сработало, он и раньше заглядывался на Ирис, а в этот раз все выходило за все рамки. Возможно его цепляло, что у них с Марией все идет по одному, известному месту, я не знаю, но в тот год он начал проявлять Ирис знаки внимания. Ей это не понравилось, и она все рассказала твоему отцу. После этого все контакты были прерваны – все.

– Почему мне кажется, что это далеко не все?

– Потому что тебе так, наверно, хочется, но простое объяснение чаще всего самое верное.

– Бритва Оккама? Спасибо за пояснение.

– Чего ты хочешь от меня?!

– Правды!

– Я уже сказал тебе правду!

– Если она была для него отдушиной, то почему он столько лет хранил ее фотку в своем ящике стола?!

– Ирис ему отказала, и у Петра случился заскок! Он вообще в плане отношений человек странный! Я свою жену отпустил, и я искренне рад за нее, потому что знаю, что не смог бы сделать ее счастливой. Петр отпускать не умеет, и отказы не принимает – это его главная проблема.

– Мария сумела свалить.

– Мария умерла!

Вот этого я никак не ожидала. Застываю, расширив глаза, но Хан быстро поясняет.

– Она умерла при родах Матвея, он ее не трогал, да и не смог бы. Он ее действительно любил.

– А мою маму он…трогал? – с надеждой шепчу, на что получаю смешок.

– Сама как думаешь?

– Рассчитываю на отрицательный ответ.

– Правильно делаешь. Твоя мама была верна до мозга костей и любила, как одержимая, твоего отца.

– А он? – как бы невзначай спрашиваю, – Он такая же мразь, как его дружок?

Хан медлит, но недолго. На его губах появляется говорящая улыбка, которую хочется запихнуть ему в задницу, а от следующего вопроса желание только крепнет.

– Кто-то захотел узнать что-то о своем отце?

– Не грех и поинтересоваться поведением психопата убийцы. Скажем так, в научных интересах.

– О, это прогресс? Раньше он был серийным убийцей.

Фыркаю, сложа руки на груди, и отворачиваюсь, а щеки предательски краснеют. Хорошо, что Хан не стал акцентировать на этом внимание, вместо чего тихо ответил на мой вопрос.

– Нет. Твой отец не был таким же, – я украдкой снова смотрю на свою «няню», а тот тепло улыбается, – Твой отец был очень добрым и справедливым человеком, а еще очень верным. Для него не существовало никого, кроме твоей мамы – она была его всем.

Мне от этого хочется плакать – не знаю почему, может сентиментальность какая-то внезапно проснулась, а может просто день такой? Но суть остается сутью, и что хоть как-то отогнать это состояние, я притворно-показательно цыкаю.

– С добрым ты загнул. Он – убийца.

– Он никогда не убивал тех, кто этого не заслуживал.

– Хороша причина. И кто дал ему право решать?

– Власть, – спокойно парирует, а потом вдруг придвигается и серьезно спрашивает, – Скажи мне, Амелия, ты разве не понимаешь этого чувства? И разве каждый достоин жить на этом свете?

Мне бы хотелось сказать, что да, достоин, и в любом случае это решать не нам, но я не смогла. Это было бы лицемерие, потому что мы оба знали: я так на самом деле не считала. Был один человек, которого я ненавидела и которому заслужено желала смерти, так что, наверно, есть во мне что-то от отца, нравится мне это или нет.

– Лев приедет только к вечеру. И я хочу попросить тебя, ответить на все его вопросы. Ты прекрасно знаешь, как он реагирует на всю эту тему.

– Я и не собираюсь ничего скрывать, – огрызаюсь, в ответ получая еще одну теплую улыбку.

– Маленький ежик. А теперь беги переоденься, будем готовить манты.

Я секунду медлю, а потом вдруг смеюсь – Хан поддерживает, и это прекрасное завершение странного разговора. Он оставил после себя много вопросов, на которые я обещаю себе найти ответы, но не сейчас. Сейчас я собираюсь готовить манты.

– Амелия? – у порога кухню Хан тормозит меня, а когда я оборачиваюсь, волнительно приподнимается на ноги, – Скажи мне еще одно. Петр тебя…касался?

– Если бы попытался, – спокойно отвечаю, – Я бы выпустила ему всю свою обойму прямо в башку.

Хан словно выдохнул, и я слегка улыбаюсь, но тут же добавляю уже менее уверено.

– Но он странно на меня смотрит. Так, как мне не нравится – липко.

– Зачем ты пошла на Бал?

– Помимо главной причины, я хотела расставить точки на «i».

– И какие же конкретно?

– Я хотела, чтобы он видел: я не моя мать и тем более не моя сестра.