Текст книги "Гамбит искусного противника (СИ)"
Автор книги: Ария Тес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
– Я тебя не осуждаю, вполне равносильный обмен за все, что произошло тогда.
– Не смейте, – еле слышно выдыхаю, сжимая кулаки, – Вы понятия не имеете о чем говорите, так что не смейте даже пытаться…
– Мне все известно.
Очередной гром среди ясного неба. Я смотрю на него с надеждой понять, насколько его слова правдивы, и мне бы хотелось сказать, что я нахожу в его мимики ложь, но это не так. Он действительно все знает. И это бесит меня еще больше!
– Тогда в чем равносильность проступка и наказания?! – взрываюсь, повышая тон, быстро подхожу обратно и, уперевшись в стол рукой, цежу сквозь зубы, – То, что он сделал и то, как ВЫ его наказали – это равносильно?!
– У меня были связаны руки.
– Черта с два я в это поверю! – снова повышаю тон, не в состоянии сдержаться, – Я не моя сестра!
– Не ори! – отвечает тем же, также резко поднявшись.
Сейчас, кажется, вся его фигура закрывает будто весь мир – он просто огромный. Плечи, рост, энергетика. Я его не боюсь, конечно, и все равно инстинкт самосохранения велит заткнуться, что я и делаю. Затыкаюсь, разумеется, но взгляд мой не становится кротким, он также пылает, даже когда его телефон вдруг начинает звонить. Властитель мира тоже не отступает – просто не глядя отбивает звонок, и пусть тише, но также властно указывает на стул.
– Сядь.
Выполняю. Не сказала бы, что осознанно, но выполнить приказ сейчас гораздо лучше, чем настаивать на своем. Петр Геннадьевич оценивает это улыбкой, короткой, но многозначительной, будто поймал меня на крючок, и сам опускается на свой трон. Пару мгновений медлит, потирая указательный о большой палец, а потом вдруг тянется к своему пиджаку, достает оттуда аккуратно сложенный листок и кладет его на стол. Еще медлит, пока я гипнотизирую взглядом большую, жилистую ладонь, и, словно выждав, а еще будто пересмотрев фильмы про шпионов, он двигает его ко мне указательным пальцем. Мне хочется смеяться, но я держусь, вместо того стягиваю бумажку и читаю ее содержимое.
– Это банковские реквизиты карты, куда его отец отправляет определенную сумму денег каждый месяц, – поднимаю взгляд и пару раз моргаю, на что Властелин мира лишь устало вздыхает, как будто от проступка глупого ребенка, – Адреса его местоположения я тебе дать не могу, сама понимаешь, но думаю, что вы сможете вычислить его и сами. Достаточно лишь узнать, откуда снимают деньги, а дальше дело техники.
Теперь он ждет благодарности. Я прямо вижу, как на его лице отпечатывается это томление. Ни в улыбке, нет, в глазах. На их дне плещется и радуется мальчик, который думает, что он управляет баллом, но, Властелин мира, у меня для вас неприятные новости – это далеко не так.
Я смеюсь, чем ставлю его в тупик. Смеюсь громко, с расстановкой, не спеша. Это именно тот самый момент, которого я так долго ждала – моя месть у меня в кармане, потому что не я у него на крючке, а он у меня. И это потрясающе…
– Вы же несерьезно… – наконец, вытирая слезы, говорю, а сама смотрю на его тронутое злобой лицо, от вида которого смеюсь еще больше.
– Что же тебя так веселит, позволь спросить?
– Конечно.
С готовностью придвигаюсь ближе, зажав бумажку между пальцев, подношу ее к огню свечи, который тут же хватает уничтожать бесполезную «помощь». Я за этим наблюдаю с молчаливым восторгом, проделывая с ним все то, что он проделывал со мной вначале. Заставляю нервничать и переживать.
– Эта писюлька – бесполезна.
– Амелия…
– Бесполезна, – настаиваю, бросая огонек в фужер, – Или вы считаете, что мы не проверили самое очевидное? В том городе и в его окрестностях нет ничего – это обманка. Кажется, ваш партнер не сильно доверяет вам, когда дело касается семьи. И только ли семьи?
– О чем ты?
– Ооо…что-то прошло мимо вашего носа, неправда ли? – смакую каждое мгновение, теперь я вальяжно откидываюсь на спинку стула, пока Властелина мира нещадно так кроет.
Больше он не притворяется самым могущественным, просто не может. Это его главная ахиллесова пята – удар по его силе, по его возможностям. Стоит один раз дунуть, и шелуха летит во все стороны – красота. Зрелище бесподобное, и я радуюсь всей душой, даже не вздрагиваю, когда на бедный стол обрушивается очередной удар крупного кулака.
– Прекрати паясничать, и если есть что сказать – говори, а нет – закрой рот и будь благодарна…
– Если вы так вежливо просите, конечно скажу. Вы же трахаете мою сестру, а это считай почти родственники.
Он снова открывает рот ради очередного замечания, но я успеваю раньше.
– Вас по-крупному нагнули, и делают это уже не первый год. Мимо вашего носа проводят крупные откаты, откровенно вас обворовывают, а вы и не замечаете, пребывая в розовых замках мира, где все контролируете. Извините, но работая с крысами, всегда ждите ножа в спину.
– Доказательства.
– Были, сгорели вместе с нашим домом. Моя мама долго их собирала, но вам повезло – у меня отличная память. В ответ на вашу милостыню, брошу вам свою: начните проверку с аквапарка, который вы начали строить за год до того, как моя мама разбилась. Именно тогда в вашу кормушку не доложили в первый раз. Немного, конечно, но это лишь для затравки. Скажем так, проверить, так ли страшен черт, как его малюют.
– Твоя мама… – вдруг сказал он, резко подняв на меня взгляд, – Ты намекаешь, что он причастен к тому, что с ней случилось?
Я усмехаюсь не только вопросу, но и своему гению – так разыграть великого и ужасного Александровского может только по-настоящему гениальный стратег. В этот момент я даже рада тому, что так похожа на него – мой отец славился именно этим своим прирожденным талантом вести войну, как скрытую, так и открытую. Талант, который я унаследовала…
– Дядя Гриша был одержим машинами, – плавно поднимаюсь на ноги и слегка наклоняя голову на бок, – Он проверял их каждый месяц и точно заметил бы перебой с тормозами. Дальше думайте сами, а я пойду. Я никогда не любила ярмарки, а ярмарки тщеславия и того подавно.
«Уходя, светись не так ярко» – учила я себя еще в тот момент, когда обдумывала ходы до начала партии, но, к сожалению, сдержать улыбки было просто невозможно.
Потому что я получила, что я хотела, а результат лишь вопрос времени.
Глава 12. Привет, малыш. Амелия
17;Июнь
Когда-то давно Настя узнала о моей самой главной страсти. Это случилось в одни выходные, когда я уже попала в Академию. Крис уехала к своей семье на юбилей папы, Лиля, как обычно, улетела «работать» в Дубаи вместе со своими Властелином мира, а я осталась одна. Как брошенный котенок, которому некуда было податься, мне ничего не оставалось, как слоняться по пустым комнатам особняка в центре Москвы. Конечно, как ребенку особо впечатлительному, мне было больно от того, что все вот так, но себя жалеть я никогда не любила и постаралась вытянуть пользу и из этого. А она была! Балетная академия подразумевает под собой наличие классов, где ученицы занимаются классикой, оттачивая мастерство. И какое занятие классикой без классической музыки? Правильно, это невозможно.
У нас было много классов – целых семь. Ничего удивительного нет и в том, что там было все, чего только может пожелать душа: станки из хорошего дерева, зеркала, отличный пол, персонал. У нас были лучшие учителя, в основном бывшие танцовщицы из Большого или даже из-за границы. Есть разные причины, почему балерина перестает танцевать: старость, как бы смешно не звучало, личные обстоятельства по типу детей, или, например, травма. Наши учителя были из разряда тех, кто не «вылетел» при отборе, а просто попал в определенные, жизненные обстоятельства, поэтому все они были, как на подбор, лучшими. Талантливыми. Но для меня даже не это было главным – инструменты всегда были во главе стола.
Музыка всегда была моей отдушиной. Она всегда была моим спасением, моим способом выразить себя на сто процентов, моей душой, а больше всего на свете я любила фортепиано. Помню, мама отвела меня в первый мой музыкальный класс, когда мне было всего пять. Это случилось после того, как она заметила мое восторженное выражение лица на одной выставке в Париже. Там было много скучного, и я вообще не особо зафиксировала все происходящее вокруг, до того момента, как не услышала его – рояль. Помню, как я не могла оторвать взгляда от быстрых рук мужчины, который за ним сидел. Помню, как он улыбался, когда я подошла, чтобы разглядеть все поближе. А еще я хорошо помню, как всю дорогу до отеля я, обычно достающая Элая, молча пыталась повторить движения на коленках. Мама сразу все поняла и по возвращению меня ждал подарок – красивое пианино с обещанием потом купить и рояль, а также пару пробных уроков в музыкалке.
Она думала, что мне наскучит. Пф! Наивная! К восьми годам я играла так хорошо, что могла бы дать фору опытным музыкантам, и мне не наскучило это и по сей день. Настя сразу разглядела мой талант – она заехала проверить меня, а застукала за игрой, и была очень потрясена. Тогда я рассказала ей, что моей мечтой никогда не являлась сцена Большого, я всегда хотела лишь одного: стать профессиональным музыкантом. Пианистом, если быть точнее. Конечно играть вне академии и вне уроков было сложновато: инструмент стоил бешеных денег, а на предложение купить мне синтезатор, я наотрез отказалась. Все же это были его деньги, а не ее – мне от него ничего не надо было тогда и тем более ничего не надо сейчас. Настя она поступила иначе. Александровский как раз подарил ей ДТЮ, и она дала мне связку ключей со словами: когда захочешь, приходи и играй. Как ребенку, пережившему слишком много, она понимала, что бывает мне нужно время наедине с собой – так, я получила доступ к своему маленькому, личному раю. Настя как раз в тот год делала ремонт и купила великолепный, черный рояль. Он стал моим плотом в безумном море суеты вокруг, и я любила его больше всех остальных своих вещей. От всего бы могла отказаться, лишь бы иметь доступ именно к нему, потому что он был моим. Настроен под меня, обслуживался тоже для меня. В пятнадцать я узнала о том, что он и куплен был для меня – раз я не взяла синтезатор, то пусть хотя бы так. Это было трогательно, конечно не очень мне понравилось, но я договорилась с собой: я просто им пользовалась, я его не забирала, да и купила Настя его исключительно на свои деньги. Как раз тогда начала приносить прибыль ее первая гостиница, и с этим всем я могла смириться. Поэтому дальше я получила еще больше: если раньше этот рояль мешался в основном зале для выступлений, теперь его со спокойной душой переместили в зал поменьше. Тот что не использовали для каких-то выступлений, и он скорее служил кладовкой. Ряды старых скамеек-сидений, как в театрах постсоветского пространства, небольшая сцена, старые, красные партеры, в которых пыли больше, чем ткани.
Но это действительно был рай. Мой рай.
Сейчас мне как раз это и было нужно: немного спокойствия в своем раю. Пусть встреча с Властителем мира кончилась для меня скорее положительно, чувство триумфа длилось недолго. Когда я вышла, прихватив с собой на прощание ту самую бутылку шампанского, как-то разом все навалилось: осознание того, что мои проблемы только начинаются, било набатом. Домой я совершенно не хотела идти, там Кристина, там нужно отвечать на вопросы, а мне нужна была эта минутка покоя в все еще бушующем океане суеты.
Поэтому я уже час насилую свой рояль.
Играю то быстрые композиции, то медленные, но общее в них тоже есть: все они эмоциональные, с надрывом и огромным, чувственным багажом. Я по-другому не умею, всегда отдаюсь полностью. И всегда стоя. Не знаю почему, но не могу играть сидя – это было проблемой и в музыкалке. Мама говорила, что во мне слишком много эмоций, и я просто не могу усидеть на месте, когда отдаю их без остатка. Как например сейчас. От всех этих нагрузок я вся мокрая, волосы липнут к лицу, и вообще со стороны я выгляжу, как сумасшедшая, наверно. Босая, скамейка для игры упала – ее я толкнула ногой на психе, – моя кофта и ветровка валяются в проходе между рядами. Но мне на все плевать, главное сбросить хотя бы часть негатива, который пожирает меня изнутри.
– Потрясающе…
Голос раздался так неожиданно, когда я наконец подошла к концу знакомой до боли мелодии. Я испугалась, вздрогнула всем телом, а перед глазами забили темные круги – этого я не ожидала. Фигура стояла в проходе, на ней был темно-фиолетовый плащ, на голове объемный капюшон. Конспирация: уровень Бог. Но мне не нужно было видеть лицо, чтобы узнать того, кто прячется под маской «фиолетовое нечто». Громко цыкаю и снова опуская глаза на клавиши, поведя плечом – я так буйствовала, что оно у меня разнылось. Старая травма, а точнее «мой-тупой-брат-и-его-страх-перед-птицами». Фиолетовое нечто усмехается, тоже помнит эту потрясающую историю про рациональные страхи и дебильные, на что я уже закатываю глаза.
– Следишь за мной?
– Разумеется.
– Как на этот раз? У меня маячок в зубе? Или может быть мне его имплантировали под кожу, пока я спала?
– Все гораздо прозаичней, малыш… – протягивает до боли знакомый голос, и я медлю лишь миг, а дальше касаюсь пальцами креста и тихо смеюсь.
– Понятно. Элай себе не изменяет, идет у тебя на поводу.
– Ты себе тоже не изменяешь, Амелия. Делаешь то, что хочешь, не думая о последствиях!
– И это я не думаю о последствиях? – подхожу к краю сцены, куда усаживаюсь и наклоняю голову на бок, изучая фигуру пристально и цепко, – Тебе нельзя здесь находиться. Мама.
Наконец она снимает капюшон, открывая лицо пусть и слабому, но свету, а я так счастлива. Видеть ее сейчас – редкость, и мне так хочется обнять, рассказать обо всем, как раньше, но я знаю, что перед десертом всегда нужно съесть противный суп. Именно это сейчас и будет – мама здесь не просто так.
– Как я могла не прийти, если моя дочь откалывает такие номера? Мы договорились, а ты обещала.
– Неправда.
– Амелия, – строго начинает она, делая ко мне шаг, – Ты обещала, что будешь держаться от Александровского на расстоянии в километр!
– Как я могу держаться от него на расстоянии в километр, если Лиля ублажает этого ублюдка по первому щелчку пальцев?!
– При чем здесь она?! Мы говорим о тебе! Лилиана вольна делать все, что она хочет!
– А я значит нет?!
– А ты – нет! – взрывается, быстро преодолевая все оставшееся расстояние, берет мое лицо за подбородок и смотрит точно в глаза.
Она злится. Я заставила ее понервничать, и это понятно, что она бесится. Выхватывать за свое самоуправство, видимо, я начну уже сейчас…
– Ты хотела попробовать построить карьеру, я это поняла и отступила. Ты слишком талантлива, и держать тебя рядом, даже если мне этого очень хочется – эгоистично, но ты дала мне слово! Ты обещала, что не приблизишься к нему и на пушечный выстрел!
– Не надо врать! – не выдерживаю и выдергиваю голову из ее хватки, злобно смотря в глаза, – Я не обещала ничего такого! Ты говорила, а я молчала – это не означает, что я дала слово!
Мы сверлим друг друга взглядом, но я знаю, что она отступит. Мама всегда была мягкой, не смотря ни на что. Пусть снаружи она была, есть и будет стальной и несгибаемой, но ее суть также была, есть и будет противоположной – мягкой. Так и выходит. Мама делает шаг назад, вздыхает и смотрит в потолок, как всегда делала, когда я выкидывала что-то «из ряда вон».
– Ну за что мне это наказание?
– Не обращайся к Нему по пустякам, – со смешком, слегка пихнув ее ногой, парирую, а когда она снова возвращает свое внимание мне, добавляю, – У тебя уже есть один нормальный ребенок, куда еще то? Скучно же будет…
– Ты – заноза в заднице.
– Я знаю. Могу сказать, что больше так не буду, поверишь?
– Конечно нет. Ты же мой ребенок…
– Если ты сейчас сравнишь меня с отцом, я тебя пну, клянусь.
Еще миг и теперь мы уже смеемся, а еще один, и я оказываюсь в самом любимом месте, который стоит выше даже моего рая – мамины объятия. От нее, как всегда, пахнет корицей и шоколадом, и я вдыхаю этот аромат, сильнее прижимаясь, чтобы запомнить. К сожалению таких моментов у нас не так много, чтобы разбрасываться ими – наверно понимая это, мама не хочет тратить слишком много времени на ссоры. Во-первых, это бесполезно. Я самостоятельная личность с семи лет и изменить этот факт не смогут никакие нравоучения. Во-вторых, мы так давно не виделись, что все отходит на второй план…
– Я так по тебе скучала, моя любимая малышка… – шепчет куда-то в макушку, а я только и могу, что кивать.
Слезы душат, подступают, и я просто не могу выдавить и слова. А мне так много хочется ей рассказать…
– У нас есть хотя бы час? – жалобно спрашиваю, в ответ получая тихий, одновременно нежный и печальный смех.
– У нас есть время, малыш. Не знаю, что ты сделала, но он улетел в Новосибирск.
– Не хочу говорить о нем. Давай не будем тратить наше время на все это? Я правда не хочу. Ты все равно узнаешь. Лилиана же позвонила, да? Ты поэтому здесь?
– Лев уже в самолете, так что да. Жди гостей завтра.
– Просто класс, – фыркаю и отстраняюсь, быстро вытирая слезы, – Кристина будет в восторге.
– Ты уже знаешь, что ей скажешь?
– Да…правду.
Мама молчит, а я ковыряю пальцы, не поднимая глаз. Мне и о Крис не очень хочется говорить, но я все равно добавляю, бросив быстрый взгляд на мою любимую маму.
– Конечно только ту, что могу.
– Ты не обязана мне это говорить. Я в тебе уверена на сто процентов.
– Знаю…просто для успокоения.
Я слышу ее тихий цык, а потом мама занимает место рядом со мной, только вот ее ноги достают до пола и не из-за красивых туфель на высоченном каблуке. Как я уже говорила – от мамы мне достались лишь волосы, и я снова закатываю глаза, вспоминая все сходства ее и Лилианы – это бесит. По всем законам справедливости, я должна быть похожа на нее, но нет…Этим природа меня не наградила.
«Сволочь…»
Благо мама не замечает моих очередных загонов и хорошо. Ниточки ее плаща запутались, поэтому она слишком занята своим освобождением, а то началось бы…Она бы привела тысячу и один довод в пользу того, что я – лучше нее, а мне это не нравилось. Во-первых, это неправда. А во-вторых, это совершенно точно не правда.
– Боже, ну наконец-то! – шикает она, скидывая плащ на сцену, выдыхает и откидывается на руки назад.
Мне нравится наблюдать, как красиво пружинят ее волосы. Сейчас они до плеч, с объемной укладкой, но ей так даже лучше. Вообще ей все идет – она невероятно красивая. Самая красивая.
– Никогда не думала, что это возможно, но ты стала еще лучше играть. Хотела сразу приехать и убить тебя, но не смогла. Заслушалась, а потом как-то и забылось все…
– Сильно взбесилась?
– Охо-хо… – мама приоткрывает один глаз и смотрит на меня, – Сама как думаешь?
– Тебе все равно не стоило рисковать и приезжать, мам. Вдруг тебя кто-то заметит?
– Амелия, не учи ученного. Я знаю, что я делаю.
– И почему, когда я это говорю, ты психуешь, а мне нужно просто кивнуть и поверить?
– Потому что я – взрослая, а ты нет.
– Мне почти восемнадцать.
– Ты мой ребенок, малышка моя, – с улыбкой парирует, полностью сфокусировавшись на мне, – Ты всегда будешь для меня маленькой девочкой, даже когда станешь мамой.
– Иу.
– Парни – иу? – передразнивает меня, и я повторяю, но без особого энтузиазма, где тут же прокалываюсь.
Мама резко выпрямляется и смотрит на меня с хитрой улыбкой, от которой я краснею, как помидор, самолично вкладывая ей в руки оружие.
И она его использует!
– Ооо…неужели…Амелия влюбилась?
– Перестань, умоляю!
– Ну уж нет, мой маленький, скрытный солдатик! Я хочу знать все!
– Да нечего знать, мам…
– А ну не ври мне, юная леди!
– Между нами был только секс, – выпаливаю, как на духу, о чем сразу же желаю, потому что улыбка с ее лица спадает, а ее место занимает непонимание.
Мама хмурится, пристально смотрит мне в глаза, и я вздыхаю, переместив свое внимание на руки, которые опять ковыряю. Мне стыдно в этом признаваться, но я знаю – она все равно меня поймет, да и потом…это то, чего я на самом деле хочу. Рассказать кому-то, кому верю, все…
И я рассказываю. Конечно без подробностей, в общих чертах, а в конце сижу краснее красного цвета, молчу, неловко убирая то прядь волос, то теребя платье. Будто не знаю, куда себя деть…
– Та-ак…
– Только без комментариев, умоляю. Я знаю, что идиотка.
– Этого никто не говорил.
– А разве это нужно?
– Какой он? – вместо ответа на мой вопрос, она задает свой, и я, бросив на нее короткий взгляд, снова опускаю его на свои злосчастные руки и дергаю плечами.
– Он…красивый…
Мама молчит, но недолго. Издает смешок, чем зарабатывает мой уже злобный взгляд, что едва ли ее останавливает, а напротив дарит улыбку шире и хитрее.
– Хочешь, чтобы я поверила, что ты согласилась с кем-то спать на сомнительных условиях, только потому что он…красивый?!
– Я хотела большего, а он – нет.
– И все же.
– Он…красивый, мам. Понимаешь?
– Понимаю, доченька.
Знаю, что понимает. Она всегда понимала меня, и поэтому мне хочется рассказывать – я знаю, что мне не придется утомительно долго пояснять свои мысли, знаю, что я не встречу осуждения в ее лице. Мама может поругать меня, может не соглашаться, но она никогда не осудит.
И я продолжаю…тихо, не поднимая глаз, ковыряя небольшое углубление в сцене. Я хочу рассказать ей о том, какой он…
– Он очень умный, интересный, веселый…Мне нравится его слушать и наблюдать за ним, потому что кажется, что он знает все на свете. Он так в себе уверен, и обычно меня это раздражает, но в нем нет. В нем это завораживает, потому что он не кичится, не распускает хвост, а просто…это просто есть и все, как его продолжение. Так естественно…И мне нравится его сила. Не физическая, а внутренняя. Мне кажется, что он сильнее всех, кого я когда либо знала, – пару мгновений я медлю, а потом снова смотрю на нее и тихо резюмирую, – Он красивый. По-настоящему красивый и дело не в его внешности, хотя и она идеальна. Больше всего мне нравится то, какой он внутри. Мне все в нем нравится, даже его минусы, а они есть и не один, даже не два. Например, меня бесит его скрытность. Бесит, что он вечно меня отталкивает, да и вообще…Их много, но с ними он все равно только лучше.
– Малыш… – также тихо отвечает мама, аккуратно убрав прядь волос за ухо, – Да ты действительно в него влюблена?
– Да, мам. Очень сильно, но уже неважно. Все кончено. Ничего больше не хочу. Да, я сама на все согласилась, но…Черт, я не хочу быть одной из его пластмассовых стаканчиков! Не могу. Лиля много чего насоветовала, я попыталась, и у меня не вышло – я тупо не могу притворяться. Это неправильно. Отношения не должны рождаться так, они должны быть честными и обоюдными, а выходит, что я его заставляю. К тому же, он не хочет меня…в этом смысле.
– Ты не можешь этого знать, Амелия. Может быть у него есть причины держать дистанцию?
– Я знаю, что они есть. Пусть я не так хорошо разбираюсь в отношениях, тем более в мужчинах, но это даже мне очевидно.
– Во-от. Значит…
– Это ничего не значит, мам! – невольно повышаю голос, отсекая ее предложения, – Как мне прикажешь разбираться в этом во всем, если он держит меня на расстоянии вытянутой руки?! Единственное место, где все хорошо – это постель. Мне этого недостаточно.
Мама отступает, видит, что говорить о чем-то бессмысленно, а я опускаю глаза, чтобы она не заметила, как сильно я стараюсь не заплакать. Снова руки. Снова платье. Снова что угодно, лишь бы отвлечься от того, что я добавляю сверху – абсолютную правду.
– Он сделал мне очень больно, а потом сделал вид, что ничего не было. Как будто так и надо! Как будто я это заслужила! А что я сделала? Просто хотела быть ближе к нему. Разве это причина разбивать мое сердце так жестоко и цинично?
– Ну тише, тише, малыш, не плачь…
Я снова оказываюсь в ее объятиях, а будто в машине времени. И вот мне снова семь, и я снова плачу в ее руках из-за того, что меня не принимают и обзывают «разноглазой».
«Ну класс…спасибо, память, ты просто мастерски умеешь подбросить дров в огонь!»
Теперь я рыдаю, всхлипываю, по-детски вытирая слезы кулаком. И не только из-за Алекса – он лишь вершина айсберга. Все гораздо глубже…все всегда гораздо глубже…
– Лиля сказала, что это все – моя вина, – выдыхаю, а сама чувствую, как мама замирает, и я поднимаю на нее взгляд, – В том, что случилось, я виновата.
– Амелия, что глупости! – серьезно, без улыбки и даже намека на смешинку, мама меня одергивает и хмурится, – Мы сто раз говорили об этом. Ты ни в чем не…
– Если бы я сидела дома…Если бы я тогда не заставила Розу пойти со мной в магазин – все было бы нормально.
– Это. Не. Так.
– Как же не так, если так? – жалобно пищу, вся сжимаясь, – Из-за меня она оказалась без защиты. Это мне приспичило купить этот дурацкий мяч в коллекцию! Это…
– Послушай теперь ты, – мама перебивает меня и снова заключает мое лицо в ладони, большими пальцами убирая слезы, которые все катились, не зная конца и края, – Ты была совсем маленькой, когда все это случилось. Роза напротив была взрослой. Она уже стала матерью, она все знала и отдавала себе отчет в том, что делает. Она должна была о тебе заботиться, это она поставила тебя под угрозу, а не наоборот.
– Но…
– Никаких «но», Амелия, так все и было.
– Я так по ней скучаю, мам… – еще тише признаюсь, и мама кивает, слабо улыбаясь.
– Знаю, малыш. Она тебя очень сильно любила, и, если бы могла, сказала бы все тоже самое, что и я. К тому же…
Она явно хочет сказать что-то еще, вот только я ее уже не слышу – в голове аж пульсирует, и я резко отстраняюсь, уставившись в одну точку.
– Амелия? – аккуратно зовет, потому что знает, где именно прокололась, и я это только подтверждаю, бесцветным голосом переспрашиваю.
– Что значит «любила»?
– Амелия…
– ЧТО ЗНАЧИТ «ЛЮБИЛА»?! – ору в голос, контроль на этом моменте покинул чат и не обещал вернуться.
Мама молчит. Ей прекрасно известно, как сильно меня бесит такая формулировка, и я это снова подтверждаю. Тяжело дышу, смотрю волком, сжимаю кулаки. Меня бесит, так дико бесит, когда о ней говорят в прошедшем времени! Но это не так! Она не мертва!
– Почему ты опять так говоришь?! Роза не мертва! Не смей говорить о ней, как о прошлом!
Вдруг выражение маминого лица становится до наносимого странным. Сочувственным, каким-то жалостливым, безнадежным.
«Это что реально жалость?!» – это бесит меня только больше, а то, что мама говорит дальше, только распаляет.
– Амелия, тебе пора принять тот факт, что она не вернется.
– Ты этого не знаешь! Или что?! Купила хрустальный шар на распродаже?!
– Дело не в шарах или знаниях, – отбивает мой ядовитый сарказм полным, совершенным спокойствием, лишь глаза выдают ее волнение, – Дело в понимании.
– И что же ты понимаешь?!
– Что прошло уже восемь лет. Сама посуди: если бы она была жива…
– Она жива! Без «если бы»!
– Тогда где она, малыш? Почему мы ее не нашли? Ни единого следа и…
– Плохо искали!
– Амелия…
– Она не умерла, понятно?! Она жива!
Одним прыжком я соскакиваю со своего места и почти бегу к выходу, по дороге подхватив свою ветровку и бутылку шампанского. Не помню, как оказываюсь на улице – задыхаюсь от страха, боли и непонимания. Меня так бесит, что все вокруг перестали верить в нее, что аж тошнит!
«ОНА ЖИВА! РОЗА ЖИВА!»
Льет дождь. Он падает на лицо, мочит одежду, волосы липнут к телу, но мне наплевать на все, пусть бы дождь и вовсе был из лавы. Я просто хочу убежать подальше от…правды.
Роза никогда не вернется…
