Текст книги "Наветренная дорога"

Автор книги: Арчи Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Здесь тоже в кабачках и под деревьями слышатся гитары, но звучат они совсем иначе.

В руках индейцев москито, говорил Чепе, они походят больше на негритянские скрипки «джуба», чем на гитары. А эти дикие джиги, эти стенания расслабленных струн, этот ритм мелодии, отбиваемый грохочущим большим барабаном, и смехотворная трескотня в интервалах! Чепе ни в грош не ставил чарующую музыку москито, не находил в ней ничего хорошего или приятного, и разговор о ней доводил его до слез. В родных краях звучат мексиканские гитары, там шесть струн широким потоком источают сладость меда, или вспыхивают разноцветными огнями, или стонут и шепчут о радостях и горестях индейцев. Одна за другой звучат corrido [101]101
  Баллада, народная песня (исп.).


[Закрыть]и страстные, волнующие мелодии huapango [102]102
  Испанский народный танец (исп.).


[Закрыть]. И хотя гитары совсем такие же, как здесь, говорят они совершенно по-другому.

Увлеченный рассказами Чепе, которого тоска по родине заставляла переходить от одной темы к другой, я не сразу заметил человеческую фигуру, маячившую рядом с нами у кромки воды. Включив фонарь, я осветил молодого метиса – он медленно брел по колено в воде и держал в руках моток лиановой веревки. Конец веревки уходил далеко в море, куда‑то за набегавшую приливную волну. Пока я пытался определить, в чем дело, Чепе окликнул человека.

– Что он делает? Ловит рыбу? – спросил я.

– Sabe [103]103
  Догадайтесь (исп.) .


[Закрыть], – ответил он.

Тогда я громко приветствовал человека:

– Будьте любезны сказать, что у вас привязано к веревке?

– Tortuga [104]104
  Черепаха (исп.).


[Закрыть], – ответил он. – Вернее, carey [105]105
  Биссы (исп.).


[Закрыть]. Очень большая бисса.

– Что вы намерены с ней делать?

– Я намерен ее съесть.

– Я спрашиваю, зачем вы ее привязали? Какой смысл стоять в воле и держать веревку с привязанной черепахой?

– Разве для вас в новинку такой способ перевозки пойманных черепах?

– Для меня это новость, – сказал я и посмотрел на Чепе: – А для вас?

– Для меня тоже.

– В таком случае, – сказал человек, – я могу показать, как это делается. Это очень практично. Я не буду вытаскивать carey, а вы смотрите…

Размотав часть веревки, он вышел из воды, добрался до сухого песка и, наклонившись, начертил круг на гладком песке. Он дорисовал четыре ласта и голову – получилось изображение черепахи. Нацарапав полоску, ведущую от переднего ласта к верхнему щиту, он сказал:

– Вы привязываете ласт к щиту, затем обматываете всю эту сбрую вокруг панциря, а веревку крепите с внутренней стороны. Потом сталкиваете черепаху в воду и, удерживая конец веревки, идете в нужном вам направлении. Вот и все. Остальное делает сама черепаха.

– Очень мило, – сказал Чепе.

– Нечто вроде параван–охранителя, – сказал я.

– Что? – спросил человек.

– Не могу вам объяснить по–испански. А может быть, черепаха и не изображает параван. Но это удачная выдумка. Всякий другой способ перевозки доставил бы много беспокойства. Кто вас этому научил?

Человек постучал двумя пальцами по голове.

– Вот кто… – сказал он. – Я сам изобрел.

– Очень мило, – сказал Чепе, с гордостью посмотрев на человека. – Он – никарагуанец.

Я был уверен, что и раньше где‑то слышал о таком способе перевозки черепах, но сейчас было неуместно упоминать об этом. Человек свернул веревку и побрел в полосе прибоя.

– Конечно, это медленно, – сказал он, – но все же добираемся до места.

Когда он почти исчез в темноте, я крикнул ему вдогонку:

– Видели ли вы сегодня стадо зеленых черепах?

– Нет. сеньор. Стадо опаздывает Когда оно приплывет, я не буду таскать черепах таким способом.

Последнее, что мы увидели, была фосфоресцирующая полоса, сверкавшая вокруг его голеней.

– Этот человек – никарагуанец, мой земляк, но он с побережья. Очень умен! – сказал Чепе.

Потом мы долго шли в темноте и слышали только шум прибоя и шелест песка под ногами. Когда Чепе вновь заговорил, его настроение несколько изменилось. Мое столь непривычное для него сочувствие и встреча с изобретательным земляком на время ослабили жгучую боль тоски по родине.

– Вы бывали в Энтре–Риос? – спросил он.

– Только поблизости. Со стороны Гондураса. Но достаточно близко, чтобы увидеть надпись «Viva Sandino!» [106]106
  Да здравствует Сандино! (исп.).


[Закрыть], начертанную на утесах.

– Jo, si [107]107
  Я тоже (исп.).


[Закрыть], – сказал он. – Я хорошо знаю весь тот район. Там все замечательно, но мало кто об этом знает. В этом месте Сандино победил солдат–гринго.

Он их не победил. Но его трудно было там поймать. Думаю, что так обстояло дело.

– Он отрубил головы всем гринго, – сказал Чепе.

– Не всем.

– Да, всем, – настаивал Чепе.

Мне приходилось встречаться и беседовать с побывавшими там морскими пехотинцами. У них головы были на месте, и я уверен, что и остальное было неповрежденным.

– Сомневаюсь… – сказал Чепе. – Сандино был muy capaz, muy hombre [108]108
  Очень ловкий, настоящий мужчина (исп.).


[Закрыть].

Вдруг я заметил среди спутанных морских водорослей отблеск стекла. Решив, что это бутылка, я ударил ногой, но предмет покатился слишком прямо и быстро для обычной бутылки. Направившись к тому месту, где он остановился, я поднял шестидюймовый стеклянный шар. один из тех сетевых поплавков, которые можно найти на берегах разных стран. Я передал шар Чепе.

– Я знаю, что это такое… – сказал он. – Стеклянный шар. Знаете ли вы, из каких мест они приплывают?

Это был один из нерешенных вопросов, которые меня занимали. Надо, чтобы где‑нибудь специально изучали, откуда приплывают стеклянные поплавки. Все мои познания сводятся к тому, что стеклянные поплавки применяются некоторыми народами Средиземноморья и японцами. Но мне никогда не приходилось видеть, чтобы их прикрепляли к сетям в районе Карибского моря.

– Вероятно, ближайшие к Тортугеро рыбаки, которые пользуются стеклянными поплавками, – это сицилийцы из Новой Англии и португальцы с Азорских островов.

Впоследствии, посмотрев на карту, я решил, что костариканский поплавок должен был приплыть с Азорских островов. Может быть, я и не прав, но так или иначе в этой находке есть нечто волнующее.

На стеклянных поплавках нет примет, доказывающих их происхождение. Шары бывают двух окрасок: светлые бутылочно–зеленые и бледно–синие. Это очень симпатичные предметы, и я люблю их находить, но они такие круглые и такие тяжелые, что далеко их не унесешь.

– Прислушайтесь, – сказал Чепе, покачивая шаром возле уха. – Вода… В шаре есть течь.

Такие загадочные случаи мне были известны, но все же я включил свет и посмотрел внутрь шара. В нем находилось примерно полстакана воды, однако нигде нельзя было обнаружить трещины или заметного отверстия.

– Как туда попала вода? – спросил Чепе.

– Quien sabe [109]109
  Кто знает (исп.).


[Закрыть]. Вероятно, через отверстие, которое глазом не увидишь.

– А я думаю, что это сила морских волн… – сказал он.

– Такое объяснение было не хуже моего.

Чепе попросил у меня разрешения положить поплавок в рюкзак – ему так хочется привезти шар домой как recucrdo [110]110
  Сувенир, памятный подарок (исп.).


[Закрыть]Я разрешил положить его, но осторожно, чтобы ничего не попортить и не раздавить игуан.

– Хотите pipa? Мы приближаемся к месту, где есть несколько низких деревьев.

Pipa – это кокосовые орехи, и я их всегда любил.

– Claro [111]111
  Ясно, безусловно (исп.).


[Закрыть], – ответил я. – Где эти низкие деревья?

– Включите фонарь! Ahi no masito [112]112
  Отсюда недалеко (исп. лом.).


[Закрыть].

Я поправил фонарь на голове и, осветив кокосовую заросль, увидел прогалину среди высоких деревьев.

– Вот там! – сказал Чепе.

Когда мы подходили к прогалине, на высоком берегу прямо перед нами сверкнул огонек. Я направил на него луч фонаря, и на мгновение засверкали два глаза, затем померкли и снова блеснули вблизи моря.

– Какое‑то живое существо, – произнес я. – Какое же это может быть животное?

Чепе наклонился и начал всматриваться в полосу, освещенную узким лучом фонаря. Глаза животного вспыхивали и гасли. Потом появлялись в новом месте, кружились и падали, как летающие светлячки, затем молниеносно неслись поперек берега, прямо к черте прибоя, и на мгновение оставались неподвижными.

– Кто‑то прыгает вокруг, – сказал Чепе. – Не пойму, какое животное может так мчаться прямо к морю!

– Venite [113]113
  Подойдем (исп.).


[Закрыть]. Идите рядом, и мы узнаем! – произнес я.

Чтобы подкрадываться вместе, я положил руку на плечо Чепе, и мы медленно направились к сверкающим глазам, описывавшим дикие зигзаги у самой кромки прибоя. Я старался удержать одно направление луча, чтобы глазастый зверь не мог понять, какая судьба его ожидает. Однако нужды в такой предосторожности не было, владелец глаз и без того был в слишком большом страхе и не нуждался в запугивании светом.

Когда мы подошли почти на тридцать футов и все еще не могли разгадать, к кому подкрадываемся, глаза уставились на нас, и животное зигзагами двинулось нам навстречу. Оно подходило все ближе. Мы остановились. Как только расстояние уменьшилось, перед нами возник силуэт туловища.

– Tepescuinte! [114]114
  Название большого тропического южноамериканского грызуна (исп.).


[Закрыть]– одновременно воскликнули Чепе и я и ринулись вперед, чтобы не дать животному исчезнуть и прижать его к кромке прибоя. Действовали мы с необычайным проворством. Чепе громко кричал:«Tepescuinte es la major came que existe!» [115]115
  Самое лучшее мясо из всех существующих! (исп.).


[Закрыть]Обнаружить такое существо на берегу было подарком, свалившимся с неба.

Как вы, вероятно, знаете, нельсоновская пака – двадцатифунтовый грызун, ночное животное, обитающее в лесах возле рек или на лесных опушках. Оно имеет карикатурное сходство с обычными грызунами. Огромные, причудливо торчащие зубы и сильно развитые челюстные мускулы придают его луковицеобразной морде глупейший вид, однако сохраняется симпатично наивное выражение, которое так присуще некоторым белкам. Вот так же странно выглядел Мартовский Заяц в рисунках к старым изданиям «Алисы в Стране чудес». Но хотя внешний облик животного очень странный и непривлекательный, мясо его имеет великолепный вкус. Пака умеет бегать и петлять не хуже крупного североамериканского зайца. И именно этим она сейчас занималась.

Там, где мы проходили, полоса берега была широкой, и можно было предположить, что заблудившееся животное шло наугад. Но скоро вы узнаете, что дело обстояло совсем не так. Как только перепуганная пака нас разглядела, она перестала двигаться нам навстречу и решила удрать. Она ускользала от наших рук, однако положение ее оставалось безвыходным, так как свет слепил и она не находила укрытия среди ровного песка.

Наше положение тоже имело слабые стороны. Единственной нитью, связывающей нас с пакой, был свет от фонаря. Покуда мы метались и суетились, батарея фонаря отцепилась от поясного ремня и волочилась в кромешной тьме вслед за мной, мешая движениям и непрерывно стаскивая с моей головы фонарь.

Мне удалось все же водворить батарею на место, и источник света заработал по–настоящему. Тогда мы снова принялись бегать взад и вперед, а обезумевшее животное металось прямо под нашими ногами, но иногда – в особо волнующие моменты – исчезало в темноте. Оно не переставало двигаться ни на один миг и каждый раз благополучно избегало наших вытянутых вперед рук.

Если животное, за которым мы гонялись, вам знакомо только из книг или по зоопарку, то трудно себе представить, как нам пришлось действовать. Вы вправе сказать, что я – университетский профессор солидного возраста, типичный образец нашей цивилизации, да еще попавший в необычную и своеобразную обстановку. Такая оценка вполне обоснована, но разрешите мне заметить, что Чепе обладал гораздо большим, чем я, чувством собственного достоинства. Мне остается лишь еще раз подчеркнуть, что к странному образу действий нас принуждала привлекательность добычи. Думаю, что никакая новая Афродита, появившаяся на освещенном звездами песке, влажная от морской пены, игривая, как котенок, и быстроногая, как лань, не преследовалась бы с таким вожделением, с каким мы гонялись за этой огромной крысой. Впрочем, наш странный балетный спектакль не мог длиться всю ночь напролет. Я начал смутно ощущать необходимость финала и тут при отблеске света заметил высоко поднятую руку Чепе. Повернувшись к нему, я увидел, что он каким‑то образом успел вытащить из мешка стеклянный поплавок и целился им в паку. Я мгновенно сообразил, что мне надо прекратить беготню и, остановившись, направил луч фонаря прямо на скачущее животное.

– Asi [116]116
  Так (исп.).


[Закрыть], – одобрительно сказал Чепе.

Наконец‑то у нас появился план действий! Стоя на месте, я освещал фонарем сотню ярдов, чтобы Чепе мог видеть цель. Честно говоря, стеклянный шар представлял собой ненадежный метательный снаряд, тем более что пака иногда способна переносить даже пулевые раны. Но тут я вспомнил, как быстро и точно умеют горные жители – сородичи Чепе – попадать камнем в самую подвижную и отдаленную цель, и во мне зашевелилось чувство надежды. Рука с поднятым стеклянным поплавком резко выпрямилась – и короткая, сверкающая, как молния, дуга вытянулась от руки Чепе к голове животного. И сразу наступил конец охоты.

Полный удивления и радости, я бросился вперед: животное лежало на камне, и только капелька крови виднелась на кончике носа. Чепе склонился над пакой.

– Pegue [117]117
  Влепил (исп.).


[Закрыть]. Я в него попал, – важно сказал он.

– Pegaste [118]118
  Пришил (исп.).


[Закрыть], – ответил я. – Прямо в голову.

– Да, – сказал Чепе. – Чисто всадил в голову.

Он ткнул пальцем, и ее нога дрогнула. Потом Чепе поднялся и направился туда, где в разгаре погони бросил нож–мачете. Я сел на землю, чтобы отдышаться. Мы победили в трудном сражении, и теперь, держа в руках добычу, я был согласен вернуться домой или же завалиться спать прямо тут, на месте.

Чепе бродил в темноте, и я включил фонарь, чтобы ему помочь. После того как мой спутник нашел мачете, я без какой‑либо определенной цели осветил край придорожного кустарника, мимо которого мы недавно прошли. Луч достал почти до самого конца, и в тот момент, когда я собрался выключить свет, среди кустарника засверкал желто–зеленый огонек, очень далекий и неотчетливый, но жаркий, как пламя. Я вскочил на ноги и направил луч на новую цель. Снова усталости как не бывало. Когда расплывчатый конус света был отфокусирован, сверкание далекого огонька усилилось и он замер на месте. Сначала возникла одна пылающая точка, затем рядом загорелась вторая, потом снова осталась одна. Тот, кто там находился, смотрел попеременно то на Чепе, то на меня.

– Parate, Chepe [119]119
  Остановись (исп.).


[Закрыть], – сказал я так тихо, что только Чепе мог меня услышать. Медленно двигаясь к светящейся цели, я держал паку в одной руке, а другой удерживал нужное мне направление луча. Проходя мимо Чепе, я прошептал, чтобы он следовал за мной, и ринулся вперед. Мои ноги переступали бесшумно и осторожно, шея болела от напряжения Неожиданно Чепе увидел то, к чему мы направлялись, и я услыхал отрывок какого‑то богохульства.

– Leon! [120]120
  Пума! (исп.).


[Закрыть]– шепнул он мне в ухо.

– Возможно, – ответил я. – Или tigre [121]121
  Ягуар (исп.).


[Закрыть]. Или оцелот. А может быть, просто лань.

Во всем происходящем ощущалось нечто большое и прекрасное. Широко расставленные глаза смотрели на нас с высоты вполовину человеческого роста. На берегу могли находиться и собаки, которые в июне бродят целыми стаями. Когда на них падает луч фонаря, они удирают с ворчанием и тявканьем. Глаза, которые смотрели на нас, не могли принадлежать pucuyo [122]122
  Козодой (исп.).


[Закрыть], так как они были на туловище высотой по пояс человеку – это можно было определить по движениям животного. По всей вероятности, глаза не принадлежали и лани. Таким образом, оставались лишь только большие звери из семейства кошачьих – пума, оцелот и ягуар.

Быстро перебирая в памяти минувшие события, я неожиданно понял, почему бедная пака так странно себя вела и без всякой причины бросалась в морской прибой Она хотела убежать от этих глаз!

Мне приходилось и раньше видеть сверкание глаз пумы, а оцелотов я наблюдал неоднократно. Но глаза в кустарнике не могли принадлежать оцелоту: их блеск был слишком пламенным. Отсутствие видимых в темноте очертаний туловища, наблюдение по одному направлению и неопределенность расстояния затрудняли правильность суждения.

В своих путешествиях по тропикам мне ни разу не довелось встретить ягуара. Поэтому сейчас очень хотелось, чтобы это был именно он.

Когда расстояние уменьшилось до сорока футов, я сообразил, что глаза видны из‑за чаши морского винограда и, чтобы увидеть туловище животного, надо подойти поближе. Мысль о том, что наше приближение может насторожить зверя и заставит его убежать, напрягла мои нервы до предела. Я перестал красться и почти побежал, но тут фонарь запрыгал из стороны в сторону. Глаза куда– то исчезли. Остановившись, я медленно повел лучом вдоль чащи кустарника. Никого не было видно!

– Он убежал! – сказал Чепе. – СаЬгбп [123]123
  Козел (исп.).


[Закрыть].

В отчаянии я бросился в кустарник – туда, где раньше сверкали глаза, и стал искать какую‑либо возможность проникнуть внутрь. Вдруг луч фонаря нащупал длинный ход, ведущий в глубь кустарника. Но и там никого не было!

От огорчения я вновь почувствовал себя усталым. Надо было что‑то предпринять, и я начал продираться сквозь заросли морского винограда, надеясь найти хотя бы след на песке. Какая‑то ветка хлестнула меня по лицу, и я отшатнулся. В полумраке слева от себя я ощутил движение. Повернувшись, увидел пеструю завесу листьев и то, что находилось за ней. В десяти футах на фоне трепещущей листвы боком ко мне стоял ягуар. Пригнувшись для прыжка, он спокойно и пристально смотрел на меня.

Стоя беззвучно и неподвижно, я тщетно пытался дать знать находившемуся позади меня Чепе, что это tigre. Но я так и окаменел на месте и только пялил глаза на огромного золотистого кота, как бы впитывая в себя его облик. Ягуар мог исчезнуть через несколько секунд.

Я все больше и больше убеждался, что передо мной ягуар, а не оцелот, ибо черные пятна на шкуре образовывали розетки, а не глазки. Но, все еще сомневаясь в правильности своего суждения, я для верности сопоставил высоту расположения плеча и ширину грудной клетки со стоящим позади молодым деревцем. Рассматривая мощные мышцы, не свойственные оцелоту, я перевел луч фонаря на крупную голову животного и окончательно убедился, что никакой оцелот не может сравниться с ягуаром по массивности и силе.

Вы вправе удивляться возникшим у меня сомнениям, поскольку известно, что ягуар достигает размеров бенгальского тигра и что даже небольшие ягуары Центральной Америки весят двести фунтов и более, а оцелот не превышает размеров собаки–сеттера. Но дело происходило ночью, когда тени листьев морского винограда, одинаковость черно–золотистой окраски обеих пород животных и контрастный свет охотничьего фонаря могли даже на десятифутовом расстоянии легко ввести в заблуждение. Я хотел быть уверенным потому, что передо мной находилось животное, которое я страстно желал увидеть, даже больше, чем все то, ради чего сюда приехал. Это был мой первый ягуар, и я хотел, чтобы он оставил в памяти заметный след.

Внезапно Чепе обнаружил причину моего молчания.

– Santa madre [124]124
  Пресвятая Матерь! (исп.).


[Закрыть], – пробормотал он. – Tigre.

Резко нагнувшись, он схватил находившуюся у меня в руке паку и швырнул ее в темноту. Легкое движение и звук падения паки заставили tigre пригнуться еще на два дюйма. Я подумал, какими дураками мы бы оказались, если бы ягуар забрал добычу, которую мы у него перехватили.

Послышалось едва уловимое звяканье стали, и я понял, что Чепе достал из‑за пояса нож–мачете. Я зашипел на него и погрозил пальцем, чтобы Чепе перестал шуметь, но тут же сам поднял множество звуков. Не отводя луча от головы ягуара, я нащупал мешок, висевший на плече Чепе, и снял его. Достав фотоаппарат, вынул из своего рюкзака фоторефлектор и стал на ощупь искать лампу. Во всем, что я делал, не было ни малейшего признака разума, но так же глупо вел себя и спокойно стоявший ягуар. Плохо повинующимися пальцами я ввинтил лампу и стал нащупывать замок футляра фотоаппарата. Луч фонаря я старался удерживать неподвижно. Обнаружив, где открывается футляр, я нажал на замок, и он с легким щелчком раскрылся. В это мгновение я увидел, как дрогнула голова зверя, и вдруг ее не стало – не сделав лишнего движения, он исчез, и там, где он только что так спокойно стоял, осталось пустое место. В десяти футах от нас ягуара мгновенно и целиком поглотила ночь, а Чепе и я остались одни.

– Que barbaridad [125]125
  Какоенахальство (исп.).


[Закрыть], – пробормотал Чепе, вкладывая в эту фразу все, что она только могла вместить. Через секунду он опустился на песок, вытащил из кармана сигарету и закурил. – Какая красивая шкура! Но какая зверская скотина!

– Si, hombre [126]126
  Да, человек (исп.).


[Закрыть], – ответил я только ради того, чтобы что– нибудь сказать. Я все еще не мог опомниться. Огромный зверь, недавно находившийся рядом с нами среди листьев морского винограда, еще стоял у меня перед глазами.

– Стыдно, что у вас нет с собой ружья, – сказал Чепе.

Но мне вовсе не было стыдно, я получил все, что хотел. Я понимал, насколько смехотворными были мои безрассудные попытки сделать снимок, но все же после шести бесплодных лет мне удалось познакомиться с ягуаром. Я не встретил черепах, но какое это имело значение. Ведь я увидел ягуара!

– Черт возьми, а где наша пака? – спросил я.

Чепе вскочил на ноги и бросился в то место, куда он швырнул грызуна. До меня донеслось шуршание разгребаемого песка – Чепе пытался нащупать ногой лежавшую на берегу паку.

– Ее нет? – спросил я.

– A‑jah [127]127
  Да {исп.).


[Закрыть], – внезапно произнес Чепе. – Вот она!

Возвращение домой слабо запечатлелось в моей памяти. Все было кончено в тот миг, когда исчез ягуар. Да и в дальнейшем ходе событий не было ничего примечательного. Мы остановились и выпили в том самом месте, где повстречали паку. Семимильный переход до дома свелся к тому, чтобы беспрерывно переставлять одну ногу за другой. По–видимому, не было ни малейшей надежды на то, что авангард черепашьего стада движется вслед за нами, и никакое иное событие не могло взволновать наши души, очарованные красочным видением ягуара.

Сняв фонарь с головы, я всю дорогу шел в темноте, предаваясь мечтаниям, вспоминая подробности встречи с ягуаром и погружаясь в дремоту, насколько это позволяли машинально шагавшие передо мной ноги.

Как я уже сказал, обратный путь не сохранился в памяти, и в моих записях, сделанных на следующий день, нет упоминаний о чем‑либо интересном. Переход до деревни продолжался около трех часов, и ничего занимательного о нем не расскажешь, разве только о его конце.

Я вернулся к действительности, лишь когда мы подошли к пастбищу, где раньше стояла белая лошадь. Чепе пошел за оставленными здесь ботинками, а я включил фонарь, чтобы легче было найти куст, на котором они висели Покуда Чепе обувался, я ос вешал лучом пастбище, и свет упал на лошадь, стоявшую на том же месте.

Она посмотрела на нас больше из вежливости, чем из любопытства. потом отвернулась и принялась пощипывать траву. Я вновь подумал, что было бы неплохо нанять эту лошадь, но тут заметил на ее плече, у основания тощей шеи, какое‑то странное черное пятно. Раньше лошадь была чисто белой – я был твердо в этом уверен. Направив на нее луч и пройдя по траве около двадцати футов, я остановился. Затем кинулся бегом к Чепе, который сидел и зашнуровывал ботинки.

– На шее у лошади вампир! – крикнул я.

– Si, nо [128]128
  Да ну (исп.).


[Закрыть], – безразлично отозвался Чепе. – Отпугните его.

Мне никогда не приходилось видеть фотоснимок вампира, сосущего кровь из жертвы. Может быть, такие снимки и делались, но редко. Получить подобный документ показалось мне стоящей и своевременной затеей, и как будто все обстоятельства этому благоприятствовали.

Я достал фотоаппарат и рефлектор, вся аппаратура была выверена, отрегулирована и находилась в полном порядке. Чепе освещал вампира, а я подошел к лошади на двенадцатифутовое расстояние, по которому заранее был наведен фокус объектива. У меня было достаточно времени, чтобы тщательно подготовиться к снимку и еще раз проверить резкость фокусировки. Фотография была, как говорится, в кармане, и я торжественно нажал кнопку спуска.

Лампа не вспыхнула! Даже при напряжении 20 вольт, обеспечивающем вспышку в любых условиях, проклятая лампа не сработала. Нетерпеливым движением я вынул лампу, бросил ее позади себя, достал из мешка новую и ввинтил на место. Снова нацелил фотоаппарат, и жующая лошадь повернула ко мне голову, но именно в этот момент вампир закончил свою трапезу и плюхнулся вниз. Успев подхватить воздушную струю, он поднялся и скрылся среди пальм.

– Se fue [129]129
  Скрылся (исп.).


[Закрыть], он удрал, – сказал Чепе, – этот негодяй.

Я принял безразличный вид, однако еще долго втихомолку сыпал проклятиями.

Не могу понять, являюсь ли я самым неспособным среди всех фотографов или же самым несчастливым!

Немного погодя я посмотрел на лошадь, из ее шеи продолжала сочиться кровь. Тогда я решил проверить проклятый рефлектор и документировать свою неудачу фотографией лошади с кровоточащей раной.

Надо было обождать, пока соберется побольше крови, ведь слюна вампира обладает противокоагулирующими свойствами, и, хотя от укуса животного образуется всего лишь поверхностная царапина, кровь сочится удивительно сильно.

Ко мне подошел Чепе и вскользь заметил, что вампиры особенно неравнодушны к белым лошадям. И я вспомнил, что то же самое мне говорили в Гондурасе и что моя белая лошадь Мето чаще возвращалась с окровавленной шеей, чем гнедая и чалая, с которыми она вместе паслась. Проше всего это объяснялось тем, что белая лошадь гораздо заметнее.

Когда кровь потекла вдоль шеи беспечно жующей лошади и стала капать на землю, я взял в руки фотоаппарат и нажал затвор – все сработало безукоризненно. Я вновь разразился проклятиями, но сразу же замолчал, чтобы не объяснять Чепе причину моих огорчений.

Тем временем начался дождь. Это был не грозовой ливень, а мелкий моросящий дождик, скорее напоминавший туман, который уходит вверх и уносится ветром. Моя хижина находилась всего лишь в четверти мили, и мы быстрым шагом пошли вперед. Дождь стал накрапывать сильнее.

Остаток пути мы шли молча. Дождь усилился, и это было очень приятно, но главным нашим желанием был сон. Когда мы подошли к воротам, я спросил Чепе, где он живет и что будет делать утром. Он сказал, что живет в маленькой хижине у реки, а утром поможет плотнику починить дно моторного челнока, затем выпотрошит паку и принесет ее мне еще до завтрака. Я сказал, чтобы половину паки он оставил себе, и это ему очень понравилось. Чепе передал мне рюкзак, предварительно вынув стеклянный поплавок, и, пожелав спокойной ночи, направился к реке.

Я открыл ворота и влез по лестнице на свою голубятню. Свалив в кучу рюкзаки и скинув промокшую одежду, я растянулся на холодной, туго натянутой парусине походной койки.

Дождь громко стучал по пальмам и крыше. То, что я ощущал, было прекрасным! Мне удалось провести чудесную ночь, встретиться с ягуаром, завтра же мне предстояло съесть паку. А черепахи приплывут в другую ночь…