Текст книги "Избранные произведения"

Автор книги: Аполлон Григорьев

Вечер у откупщика Постина. Большая диванная с аркой вместо дверей, в которую видна анфилада освещённых комнат. Посередине комнаты пять карточных столов; за одним сидят несколько стариков, за другим Столетний, муж Елены, Кобылович. На диванах, по стенам комнаты, гости сидят в разных положениях, курят, пьют пунш и т. п. В огромных креслах подле стола, за которым играют Столетний и прочие, лежит сам Постин с сигарой; Мертвилов, также с сигарой, ходит по комнате. Налево от зрителей, в отворённых дверях, виден хор цыган и в самых дверях Подкосилов, который в неистовстве поёт и пляшет с ними; вместе с ним, прислонясь к дверям, стоит безнадёжный поэт и мрачно смотрит; оба беспрестанно пьют пунш.

Цыгане поют: «Я пойду, пойду косить во зелёный луг».

Столетний

 
В червях.
 

Муж Елены (кладя карты)

 
Пас.
 

Кобылович

 
Тоже пас.
 

Постин

 
Везёт вам нынче славно…
 

Столетний

 
Но только что это за глупая игра?
 

Постин

 
Вам всё бы банк да банк!
 

Кобылович

 
А кстати, вот забавно!
Я страшно счастлив в банк и в горку… До утра
Играл я раз – и всё на даму…
И мне везло… Андрей Михайлыч мне
Заметил, впрочем, раз…
 

Мертвилов (наклонясь к Постину)

 
Заметьте.
 

Кобылович

 
Что упрямо,
Как дамы, счастие – и так же, как оне,
Обманчиво…
 

Столетний

 
Однако вы забыли,
Что ваша очередь сдавать.
 

Подкосилов (кричит)

 
Иван Ильич!.. вели подать
Чего-нибудь сюда… Чудесно откосили!
 

Корнет (за другим столом)

 
Ва-банк!
 

Постин (обращаясь туда)

 
А куш велик?
 

Корнет (меча карты, с презрением)

 
Что! триста серебром…
Отец семейства
 

(за одним столом с корнетом)

 
Ну, было – не было! последнюю ребром!
 

Постин (обращаясь к нему)

 
Эй, брось играть…
Домой придётся воротиться!
Отец семейства
Ну, что бы ни было, косить, так уж косить!..
Вот угораздил чёрт меня жениться…
Да, впрочем, что тут говорить,
Валяй, коси, руби… Вели мне дать хватить
Скорее «Ро́мео»… да пусть поют цыганы…
 

Постин

 
А вот за этим к атаману
Мы обратимся… Эй ты, любезный друг…
 

Подкосилов (подходит, немного шатаясь, к Столетнему)

 
Что, каково поют?..
 

Столетний (ставя карту)

 
Отстань, мне недосуг.
 

Подкосилов

 
Иван Ильич, вели подать туда съестного.
 

Постин

 
Распоряжайся сам, да кстати, атаман,
Вели – «Лови, лови!»
 

Подкосилов (ревёт неестественно в пифическом восторге)

 
Лови, лови
Часы любви…
 

(Те же, доктор Гольдзелиг)

Постин (вставая)

 
А! гостя дорогого
Я только что и ждал – садитесь на диван,
Ложитесь лучше, вы устали,
Я думаю…
 

Гольдзелиг (подавая ему руку)

 
День целый я гонял…
Минуты просто нет свободной…
 

(Постину тихо)

 
Что за народ у вас!..
 

Постин (насмешливо)

 
Народ всё благородный,
И даже столбовой.
 

Гольдзелиг

 
Ставунин не бывал?
 

Постин

 
Покамест нет ещё.
 

Гольдзелиг

 
Но будет?
 

Постин

 
Обещал.
 

Мертвилов (подходя к Гольдзелигу)

 
Вы были у Донской?
 

Гольдзелиг (сухо)

 
Она больна.
 

Мертвилов

 
С скандала?
 

Гольдзелиг (так же сухо)

 
С какого?
 

Мертвилов

 
Разве нынче вам
Эме о том не рассказала?
 

Гольдзелиг (почти презрительно)

 
Не каждый же к её вестям
Как вы внимателен.
 

Мертвилов (насмешливо)

 
Забыл я, извините,
Что влюблены вы, и давно.
 

Гольдзелиг (вспыльчиво)

 
Мертвилов, если вы не замолчите…
 

Мертвилов (с хохотом)

 
Monsieur, мы будем драться?
 

Гольдзелиг

 
Вам смешно?
 

Мертвилов

 
Да как же нет – вы мне простите,
Но это странно – медик вы,
Должны людей лечить, а убивать хотите!
 

(отходит)

Гольдзелиг (про себя)

 
Я глуп!
 

(Постину)

 
Они играют, – что же вы?
 

Постин (презрительно)

 
Помилуйте, они играют по полтине!
Вот подождём Ставунина, тогда…
 

Кобылович (который кончил сдавать, к Постину)

 
Послушайте, когда я был в Волыни…
 

Подкосилов (подходя об руку с безнадёжным поэтом, оба уже сильно пьяные)

 
Что? каково поют – беда…
Безнадёжный поэт
Оставь, всё это души
Холодные.
 

Подкосилов (Столетнему)

 
Ты слушай соло Груши!
 

(Те же, Ставунин и Незнакомец)

Ставунин (Постину)

 
Я опоздал к вам – виноват.
Рекомендую вам: двоюродный мой брат.
 

(Незнакомец молча кланяется)

 
Я к вам его привёз без церемоний, прямо
 

Постин

 
Обязан много. Очень рад знакомству вашему.
 

(Пожимает руку Незнакомца.)

Ставунин

 
Гольдзелиг.
 

(Пожимая ему руку.)

Гольдзелиг (отводя его в сторону)

 
Ты упрямо
Искал свидания – и что же?
 

Ставунин

 
Что она?
 

Гольдзелиг

 
Ты знаешь, верно, сам, – она больна.
 

Ставунин

 
Опасно?
 

Гольдзелиг

 
Может быть… У ней давно чахотка,
Cette femme mourra d'une mort subite, —
Je vous le dis.
 

Ставунин (как бы про себя)

 
Да, безмятежно, кротко
Она заснёт!..
 

Гольдзелиг

 
Когда уже не спит…
 

Ставунин (изменяясь в лице)

 
Что говоришь ты?
 

Гольдзелиг

 
Да – болезнь такого рода,
Что случай незначительный, пустой
Способно ускорить…
 

Ставунин (про себя)

 
Да, видно, час свободы
И для неё настал со мной…
 

Постин (садясь за стол)

 
Владимир Фёдорыч, я понтирую…
Кто с нами, господа?
 

Корнет

 
Что, куш большой?
 

Постин

 
Пятнадцать тысяч.
Отец семейства
Уж рискну я.
 

Столетний (вставая)

 
И я.
 

Корнет

 
И я…
 

Ставунин (как бы про себя)

 
Да, безмятежно, кротко
Она заснёт!..
 

<Гольдзелиг>

 
Когда уже не спит…
 

<Славунин> (изменясь в лице)

 
Что говоришь ты?
 

Гольдзелиг

 
Да – болезнь такого рода,
Что случай незначительный, пустой
Способен укорить…
 

Ставунин (про себя)

 
Да, видно час свободы
И для неё настал со мной…
 

Постин (садясь за стол)

 
Владимир Фёдорович, я понтирую…
Кто с нами, господа?
 

Корнет

 
Что, куш большой?
 

Постин

 
Пятнадцать тысяч.
 

Отец семейства

 
Уж рискну я.
 

Столетний (вставая)

 
И я.
 

Корнет

 
И я…
 

Ставунин. (садится у стола, за ним садится Незнакомец)

 
Мечите… ставлю туз.
 

Постин (мечет)

 
Вы странно счастливы.
 

Ставунин.

 
На пе.
 

Цыгане поют, слышен топот и свист. Подкосилов и безнадежный поэт пляшут вприсядку с цыганами.

Столетний.

 
Держу я…
Уймите этот шум.
 

Постин (мечет)

 
Нельзя, – питомец муз
И атаман неудержимы стали…
Что счастье!..
Вы, Столетний, проиграли.
 

Столетний.

 
На пе…
 

(те же, входит поспешно Вязмин)

Вязмин.

 
Столетний здесь?
 

Столетний (слыша его голос)

 
Зачем ты, подожди,
Борис Владимирыч, на пе…
 

Вязмин (схватывая его за руку)

 
Нельзя – иди!
 

Столетний

 
Постой…
 

Вязмин

 
Скорее, скорее…
 

(Тихо)

 
Сестра…
 

Столетний (быстро вскакивает со стула)

 
Что?
 

Вязмин (увлекая его в угол)

 
Боже мой!.. Гляди,
Письмо от матушки.
 

Падает на диван в волнении. Столетний, пробегая мимо, бледнеет и остаётся долго немым.

Столетний (приходя в себя)

 
О! я убью злодея.
 

Вязмин (бледный)

 
Он здесь… Он здесь… Ставунин!
 

Столетний (поражённый)

 
Он!
 

Вязмин

 
Сестра моя!. О боже мой, это сон,
Ужасный сон!
 

Столетний (с сосредоточённым гневом подходя Ставунину)

 
Ставунин – слово
Одно.
 

Ставунин (спокойно)

 
Что нужно вам?..
 

Столетний

 
Сказать,
Что вы… что вы… но вам не ново
Прозванье ни одно.
 

Ставунин

 
Но я хотел бы знать,
Что значит это всё?
 

Столетний

 
Вы знаете… Пред вами
Жених и брат.
 

Ставунин (холодно)

 
Так что ж?
 

Вязмин (вставая)

 
Так вы дерётесь с нами
На чём угодно вам.
 

Ставунин

 
Простите, господа,
Но, к сожалению, скажу вам,
Что не деруся никогда…
 

Столетний

 
Но я заставлю вас!
 

Ставунин

 
Посмотрим… Метко бью я
И верно, мне не страшен пистолет;
Но, к сожалению, я должен отказаться, —
Я не дерусь.
 

Столетний

 
Последний ваш ответ?
 

Ставунин

 
Последний… или нет: когда нам нужно драться
И нужно умереть кому из нас двоих,
Есть средство лучшее.
 

Столетний

 
Какое же?
 

Ставунин

 
Сыграться
На жизнь…
 

Столетний

 
Я ваш партнёр.
 

Ставунин

 
Садитесь же…
 

Вязмин (Столетнему)

 
Мой друг,
Но он со мною должен рассчитаться…
 

Столетний

 
Со мною прежде – и обоим вдруг
Нельзя…
 

Ставунин

 
Так, если будет вам угодно…
Играем мы, но прежде благородно
Поговорим, чтоб наша смерть была
Полезна для неё… чтоб то, что в нашем свете
Зовётся, – возвратить она могла.
Есть у меня жених для Веры на примете.
Когда условья примет он мои,
Дерёмся мы, mosieur Столетний, с вами.
 

(Вязьмину)

 
А с вами я пред светом примирён,
Не правда ль!
 

Столетний

 
Это так…
 

Вязмин (презрительно)

 
Жених? Но кто же он?
Не вы ль?
 

Ставунин

 
Нет, я женат – но здесь он, между нами.
 

(Столетнему).

 
Садитесь же за стол, я буду к вам сейчас.
 

(Подходя к Мертвилову)

 
Не можете ли вы поговорить со мной?
 

Мертвилов (принуждённо)

 
Que vous plait-il, monsierur?
 

Ставунин (Вязьмину)

 
Оставьте нас.
Вот видите ль, заметил в вас одно я
Так много редкого ума и вместе с тем
 

(Мертвилов кланяется)

 
Так много редкого презренья
К различным предрассудкам, так зачем
 

(Мертвилов кланяется)

 
Мне предисловие… Общественного мненья
Боитесь вы немного, вот одно,
О чём хотелось мне поговорить давно.
Вы сами знаете, что главное – именье
На этом свете, да?
 

Мертвилов

 
Я вас благодарю…
За мненье… вот в чём дело?
 

Ставунин

 
Угодно слушать вам? Итак, я говорю,
И говорю без предисловий, смело;
Скажите, если б вам нежданно получить
Хоть тысяч двести так, задаром?
 

Мертвилов

 
Я вижу, вы со мной хотите пошутить…
 

Ставунин

 
Нимало.
 

Мертвилов

 
Если так… Я их бы принял с жаром,
Конечно…
 

Ставунин

 
Если б вам сосватал я жену?
 

Мертвилов (не много думая)

 
Жену!.. И вы…
 

Ставунин

 
Мне кажется, друг друга
Мы поняли…
 

Мертвилов

 
Но просьбу я одну
Имея к вам: мне звание супруга
Нейдёт.
 

Ставунин

 
Вы можете в Кардебалет
Отправиться. Итак?
 

Мертвилов

 
Я очень рад.
 

Ставунин (берёт его руку)

 
Итак – я вам рекомендую…
 

(Подходит к Вязмину с ним. Вязмину).

 
Брат вашей будущей жены,
Monsieur Мертвилов…
 

(Оставляя их, идёт к окну)

 
Что ж!
 

Постин

 
Я понтирую.
 

Ставунин и Столетний становятся друг против друга, за Ставуниным Незнакомец. Мёртвое молчанье.

Постин

 
Напрасно туз… Ну-ну – вы созданы
Под сча́стливой звездой…
 

Ставунин (про себя)

 
Не странны ль игры рока?
 

Столетний (ему и мрачно и язвительно)

 
Желаю счастья вам.
 

Ставунин (грустно)

 
Взаимно.
 

Столетний (тихо ему)

 
Ей упрёка
Не посылаю я…
Желаю счастья ей.
 

Уходит. Вязмин хочет идти вслед за ним, он его удерживает)

Ставунин (про себя)

 
Да! рок привык играть минутами людей!
 

Незнакомец

 
Но игры рока – тайны рока!
 

Неистовая песня раздаётся в соседней комнате, с притоптыванием, со свистом и припевом: «Жизнь для нас копейка!»

Действие четвёртое

Гостинная Донских; вечер.

Донская (одна сидит на диване, сжавши голову руками, перед ней книга)

 
Так страшно – тяжело! Тоска, одна тоска,
И впереди одно и тоже.
Больна я, но от гроба далека…
Мне жить ещё судил ты долго, боже.
 

(бросая книгу)

 
О, для чего раскрыты предо мной
Страданьем говорящие страницы…
Зачем они насмешливо с судьбой
Зовут меня бороться?.. Вереницы
Забытых призраков роятся вкруг меня…
Мне душно, душно… Сжалься надо мной,
Дай мира мне, дай мира и покоя,
Источник вечного огня…
Боролась я… у мира сожаленье
Я не просила… я перед тобой…
Горда, чиста… но есть предел терпенья.
Возьми меня, о вечный, в твой покой…
Страдала я… конца моим страданьям
Я не просила… я любила их.
Любила ропот гордый – но роптаньям
Пределы есть в обя́тиях твоих…
Любила я… мне равное любила,
Не низшее иль высшее меня…
В обоих нас присутствовала сила
Единая палящего огня…
Любила я… свободно, безнадёжно
Любила я… любили оба мы…
Мы разошлись, я знаю, неизбежно
Расстаться было нам… мы созданы
Равно мы были оба для смиренья,
Любили мы друг друга, как судьбу,
Страдания, как гордую борьбу
Без отдыха, без сладкого забвенья…
Без чудных слов земного бытия…
Отец, отец, – в борьбе устала я,
Дай мира мне и дай успокоенья…
 

(Донская. Донской)

Донской

 
Мария, к вам можно?
 

Донская (выходя из самопогружения)

 
Что угодно вам?
 

Донской

 
Вы помните… про тульское именье
Я говорил третье́го дня – хоть вам
Оно доход порядочный приносит,
Но что же делать?..
 

Донская

 
Что ж в этом мне?
 

Донской

 
Вы видите ль, Мари: для формы просит
Мой кредитор доверенность. Одни
 

(Вынимает из кармана доверенность).

 
Лишь формы… это – подписать…
 

Донская

 
Извольте.
 

(Подписывает)

Донской

 
Благодарю вас, ангел мой, Мари.
 

(Смотрит)

 
Вы так добры… ещё здесь слова три
Необходимы.
Конечно… Позвольте
Теперь проститься с вами…
 

Донская (презрительно)

 
В клуб?
 

Донской (с ужимкою)

 
Увы!
Притом же вам авось не будет скучно,
 

(Насмешливо)

 
И без меня нейдёте, верно вы
Теперь кого-нибудь: я равнодушно
Смотрю на всё…
 

Донская (с оскорблённым достоинством)

 
Что говорите вы?
 

Донской (насмешливо пожимая плечами)

 
Что говорят.
 

Донская

 
Но кто же?
 

Донской

 
Пол-Москвы…
Но мне до вас нет вовсе дела,
Вы можете и жертвовать собой,
И с предрассудками бороться смело…
Я человек, известно вам, простой,
Не карточный игрок, не отъявлённый гений,
Не понимаю ваших я воззрений,
И предпочёл давно всему покой.
Пока, Мари.
 

(Уходит)

Донская

 
О боже, боже мой…
Так судит свет… Что, если бы для света
Любовь мою я в жертву принесла?.
Как жалко бы я пала… как ответа
И даже б веры в свете не нашла…
Но я давно к общественному мненью
В лицо взглянула прямо, без страстей,
Давно уже я каждому влеченью
Свободно предавалась – для людей
Не жертвовала я ничем…
Душой моей
Пожертвовала я давно уж воле рока…
И перед ним чиста я, без упрёка,
И перед ним горда я…
Скоро ль путь
Окончу я!.. Скорее бы вздохнуть
Свободнее… Скорее б духу крылья,
Чтоб, разорвав сожжённую им грудь,
За гордую судьбу, за тщетные усилья
В объятиях отца не мог бы отдохнуть.
 

(Погружается в задумчивость)

(Донская, Ставунин входит тихо)

Донская (быстро взглядывает на него)

 
Вы! в этот час…
 

Ставунин (с покойною холодностью)

 
Проститься с вами.
 

Донская

 
Вы едете… куда же?
 

Ставунин

 
На Кавказ.
 

Донская

 
Хотите вы лечить себя водами…
 

Ставунин (садясь)

 
Лечиться глупо кажется для вас
И для меня… Теперь в последний раз
Мы видимся.
 

Донская (подавая ему руку)

 
Расстанемся друзьями.
 

Ставунин (отдёргивая быстро руку)

 
О нет, о нет, врагами же скорей!
От вас любовь или вражду возьму я —
Но дружбу – нет…
 

Донская (отнимая руку печально)

 
Вы правы.
 

Ставунин

 
Но одну я
Имею просьбу к вам.
 

Донская (чертя по столу пальцем)

 
Какую?
 

Ставунин

 
Вот видите ль… Прошедшее у вас
Изгладилось, иль нет из памяти, не знаю —
Но я – я помню вас… Вы помните ли раз, —
То было вечером.
 

Донская (как бы поражённая)

 
О! Я припоминаю.
 

Ставунин

 
Вы пели песню – песня та была
Исполнена таинственной надежды,
Покоя смерти… Перед неё бы вежды
Закрыть хотелось мне всегда… Светла
И так полна печали песня эта…
И так мольбой покоя дышит, – вы
Её забыли?. Я стихи поэта
Напомню вам, но звуки, звуки – вы
Найдёте в памяти – они просты
И глубоки.
 

Донская (твёрдо и тихо)

 
Я помню их
 

(Выходит в другую комнату).

(Раздаются звуки рояля.)

 
Горные вершины
Спят во мгле ночной,
Тихие долины
Полны свежей мглой…
Не пылит дорога, не дрожат кусты,
Подожди немного,
Отдохнёшь и ты…
 

Ставунин (При уходе Донской бьстро вскакивая и хватая стакан с лимонадом на её столике)

 
Мгновенье
В моих руках… прости меня… прости,
Источник жизни, если исступленье
Я совершил.
 

(Бросает яд: слышно: «Отдохнёшь и ты!»)

 
Да, да – мы отдохнём,
Мы отдохнём с тобою оба…
Мы жили врозь, но вместе мы умрём,
Соединит нас близость гроба.
 

Донская (входит и бросается на диван в сильном волнении, грудь её сильно поднимается)

 
Ставунин… мы расстаться навсегда
Теперь должны…
 

Ставунин

 
Кто знает?
 

Донская

 
Воля рока.
 

Ставунин

 
Всё рок один!
 

Донская

 
Нам больше никогда
Не встретиться ещё быть может, я жестоко
Играла вами, вашею душой…
Что делать, час последний мой
Ещё не близок… Душно мне.
 

(Пьёт)

Ставунин (вставая медленно и торжественно)

 
Для вас
Теперь он пробил…
 

Донская

 
Что?
 

Ставунин

 
Ваш смертный час.
 

(Донская смотрит на него неподвижно)

 
Мари, Мари… вы пили яд.
 

Донская (как бы потрясённая электрической искрой, с радостью)

 
Ужели?..
 

Ставунин

 
Ты яд пила, Мари…
Безумной цели
Достиг я… я у берега.
 

Донская

 
О нет,
Не верю я… вы обмануть меня хотите,
Меня, Ставунин… Искупленье, свет,
Свобода… Говорите, говорите,
То правда ли?
 

Ставунин (падая у её ног)

 
О да, дитя моё…
Прости меня… тебя любил я странно,
Болезненно, безумно, постоянно,
Тебя любил я – бытие своё
Я приковал давно к одной лишь цели,
К тебе одной… Не спрашивай меня,
Зачем я жил так долго и тебе ли
Об этом спрашивать?… Давно, со дня
Разлуки нашей, мыслию одной
Я жил – упасть у ного твоих хоть раз…
Хоть раз один тебе спокойно в очи
Смотреть, смотреть в больные очи… Смертный час
Твой пробил, ты свободна; вечной ночи
Добыча ты – ты кончила рассчёт
С людьми и миром…
 

Донская

 
О! как страшно жжёт
Мне грудь твой яд…
 

Ставунин (у её ног)

 
Мгновение мученья
Пройдёт, дитя…
 

Донская (слабым голосом)

 
Проходит… Добрый друг,
Благодарю тебя; освобожденье
Я чувствую… почти затих недуг…
Свободна я… Владимир, руку, руку,
Дай руку мне!
 

Ставунин

 
На вечную разлуку,
Дитя моё, мой ангел… навсегда!
Прости… прости…
 

Донская

 
Владимир, до свиданья!
Свиданье есть… я чувствую… о да,
Свиданье есть… кто гордо нёс страданья,
Тот в жизнь его другую унесёт…
Мне кажется, заря теперь встаёт,
И дышит воздух утренней прохладой,
И мне дышать легко, легко… отрадой
Мне жизнь иная веет…
 

Ставунин

 
О! не умирай,
Ещё одно, одно последнее мгновенье,
Последнее дыханье передай
В лобзаньи мне последнем, первом…
 

(Долгий поцелуй, после которого Донская вдруг отрывается от него)

Донская (слабо и прерывисто)

 
Пробужденье…
Любовь… Свобода… Руку!..
 

(Умирает)

Ставунин

 
Умерла!
 

(Склоняется головой на её колени; потом через несколько минут приподнимается).

 
Всё кончено… теперь скорей с судьбой
Кончать расчёт…
 

(Бросается, но останавливается и снова падает около её ног)

 
Нет, жить ты не могла,
Дитя моё, – обоих нас с тобою
Звала судьба!. Но ты мертва, мертва…
Мари, Мари, – ужели ты не слышишь?..
Мертва, бледна… О боже, голова
Моя кружится… Ты нема, мертва…
Мари, дитя моё, мертва, не дышишь…
О, это страшно… Но твои слова
Я понимаю: до свиданья, до свиданья…
О, если бы!
 

(Встаёт и медленно идёт к дверям; тихо).

(Ставунин и доктор Гольдзелиг).

Гольдзелиг

 
Ты здесь…
 

Ставунин (тихо)

Тс!..

Гольдзелиг

 
Спит она?
 

Ставунин (с страшною улыбкой)

 
Сном смерти.
 

Гольдзелиг (бросаясь к ней)

 
Умерла!
 

Ставунин

 
Отравлена!
 

(Минута молчания)

Гольдзелиг (оставляя её руку, мрачно и грустно)

 
Её, как ты, любил я, – но роптанья
Безумны будут над тобой, над ней
Лежит судьба.
 

Ставунин

 
Прощай.
 

Гольдзелиг

 
Навеки?
 

Ставунин

 
К ней.
 

Молча пожимают друг другу руки. Ставунин уходит, в последний раз поцеловавши руку Донской. Гольдзелиг садится и долго смотрит на мёртвую.

Гольдзелиг

 
Да, странно, странно… Налегла
На них печать страданья и проклятья,
И тем, которых жизнь навеки развела,
Открыла смерть единые объятья…
 

Донской (входя с Кобыловичем)

 
Мари, вы здесь…
 

(Подходит и с удивлением обращается к доктору).

 
Что с нею?
 

Гольдзелиг (спокойно)

 
Умерла.
 

Донской (с удивлением)

 
Как? Умерла…
 

(с горестью ударяя себя в лоб).

 
А об завещаньи
Не хлопотал, – седьмая часть одна
Мне по закону следует.
 

Кобылович

Она

 
Скоропостижно так скончалась… Здесь нужна
Полиция, ничто без основанья
Законного не должно делать вам…
Мне часто говорил Андрей Михайлыч сам…
 

(Занавес падает при последних словах).

<1845>.

Поэмы

Олимпий Радин
(рассказ)

1

 
Тому прошло уж много лет,
Что вам хочу сказать я,
И я уверен, – многих нет,
Кого бы мог я испугать бы
Рассказом; если же из них
И есть хоть кто-нибудь в живых,
То, верно, ими всё равно
Забвению обречено.
А что до них? Передо мною
Иные образы встают…
И верю я: не упрекнут,
Что их неведомой судьбою,
Известной мне лишь одному,
Что их непризнанной борьбою
Вниманье ваше я займу…
 

2

 
Тому назад лет шесть иль пять назад,
Не меньше только, – но в Москве
Ещё я жил… вам нужно знать,
Что в старом городе я две
Отдельных жизни различать
Привык давно: лежит печать
Преданий дряхлых на одной,
Ещё не скошенных досель…
О ней ни слова… Да и мне ль
Вам говорить о жизни сей?
И восхищаться бородой,
Да вечный звон колоколов
Церквей различных сороков
Превозносить?.. Иные есть,
Кому охотно эту честь
Я уступить всегда готов;
Их голос важен и силён
В известном случае, как звон
Торжественный колоколов…
Но жизнь иную знаю я
В Москве старинной…
…… … … …
…… … … …
…… … … …
…… … … …
 

3

 
Из всех людей, которых я
В московском обществе знавал,
Меня всех больше занимал
Олимпий Радин… Не был он
Умом начитанным умён,
И даже дерзко отвергал
Он много истин, может быть;
Но я привык тот резкий тон
Невольно как-то в нём любить;
Был смел и зол его язык,
И беспощадно он привык
Все вещи называть по именам,
Что очень часто страшно нам…
В душе ль своей, в душе ль чужой
Неумолимо подводить
Любил он под итог простой
Все мысли речи и дела
И в этом пищу находить
Насмешке вечной – едко-злой,
Над разницей добра и зла…
В иных была б насмешка та
Однообразна и пуста,
Как жизнь без цели… Но на чём
Страданья гордого печать
Лежала резко – и молчать
Привык он – о страданьи том…
В былые годы был ли он
Сомненьем мучим иль влюблён —
Не знал никто; да и желать
Вам в голову бы ни пришло,
Узнав его, о том узнать,
Что для него давно прошло…
Так в жизнь он веру сохранил,
Так был о полон свежих сил,
Что было б глупо и смешно
В нём тайну пошлую искать,
И то, что им самим давно
Отринуто, разузнавать…
Быть может, он, как и другой,
До истин жизненных нагих,
Больной, мучительной борьбой,
Борьбою долгою постиг…
Но ей он не был утомлён, —
О нет! Из битвы вышел он
И здрав, и горд, и невредим…
И не осталося за ним
Ни страха тайного пред тем,
Что разум отвергался ем,
Ни даже на́ волос любви
К прошедшим снам… В его крови
Ещё пылал огонь страстей;
Ещё просили страсти те
Не жизни старческой – в мечте
О жизни прошлых, юных дней, —
О новой пищи, новых муках
И счастье нового… Смешон
Ему казался вечный стон
О ранней старости вокруг,
Когда он сам способен был
От слов известных трепетать,
Когда в душе его и звук,
И шорох многое будил…
Он был женат… Его жена
Была легка, была стройна,
Умела ежедневный вздор
Умно и мило говорить,
Подчас, пожалуй, важный спор
Вопросом легким оживить,
Владела тактом принимать
Гостей и вечно наполнять
Гостинную и, может быть,
Умела даже и любить,
Что, впрочем, роскошь. Пол-Москвы
Была от ней без головы,
И говорили все о ней,
Что недоступней и верней
Ее – жены не отыскать,
Хотя, признаться вам сказать,
Как и для многих, для меня,
К несчастью, нежная жена —
Печальный образ… – Но она
Была богата… Радин в ней
Нашел блаженство наших дней,
Нашел свободу – то есть мог
Какой угодно вам пророк
Иль недостаток не скрывать
И смело тем себя казать,
Чем был он точно…
 

4

 
Я ему
Толпою ценную друзей
Представлен был, как одному
Из замечательных людей
В московском обществе… Потом
Видался часто с ним в одном
Знакомом доме… Этот дом
Он постоянно посещал,
Я также… Долго разговор
У нас не ладился: то был
Или московский старый спор
О Гегеле, иль просто вздор…
Но слушать я его любил,
Затем что спору никогда
Он важности не придавал,
Что равнодушно отвергал
Он то же самое всегда,
Что перед тем лишь защищал.
Так было долго… Стали мы
Друг другу руку подавать
При встрече где-нибудь, и звать
Меня он стал в конце зимы
На вечера к себе, чтоб там
О том же вздоре говорить,
Который был обоим нам
Смешон и скучен… Может быть,
Так шло бы вечно, если б сам
Он не предстал моим глазам
Совсем иным…
 

5

 
Тот дом, куда и он, и я
Езжали часто, позабыть
Мне трудно… Странная семья,
Семья, которую любить
Привыкла так душа моя —
Пусть это глупо и смешно, —
Что и теперь еще по ней
Подчас мне скучно, хоть равно,
Без исключений, – прошлых дней
Отринул память я давно…
То полурусская семья
Была, – заметьте: это я
Вам говорю лишь потому,
Что, чисто русский человек,
Я, как угодно вам, вовек
Не полюблю и не пойму
Семейно-бюргерских картин
Немецкой жизни, где один
Благоразумно-строгий чин
Владеет всем и где хранят
До наших пор еще, как клад,
Неоцененные черты
Печально-пошлой чистоты,
Бирсуп и нежность… Русский быт,
Увы! совсем не так глядит, —
Хоть о семейности его
Славянофилы нам твердят
Уже давно, но виноват,
Я в нем не вижу ничего
Семейного… О старине
Рассказов много знаю я,
И память верная моя
Тьму песен сохранила мне,
Однообразных и простых,
Но страшно грустных… Слышен в них
То голос воли удалой,
Все злою волею женой,
Все подколодною змеей
Опутанный, то плач о том,
Что тускло зимним вечерком
Горит лучина, – хоть не спать
Бедняжке ночь, и друга ждать,
И тешить старую любовь,
Что ту лучина залила
Лихая, старая свекровь…
О, верьте мне: невесела
Картина – русская семья…
Семья для нас всегда была
Лихая мачеха, не мать…
Но будет скучно вам мои
Воззрения передавать
На русский быт… Мы лучше той
Не чисто русскою семьей
Займемся…
Вся она была
Из женщин. С матери начать
Я должен… Трудно мне сказать,
Лет сорок или сорок пять
Она на свете прожила…
Да и к чему? В душе моей
Хранятся так ее черты,
Как будто б тридцать было ей…
Такой свободной простоты
Была она всегда полна,
И так нежна, и так умна,
Что становилося при ней
Светлее как-то и теплей…
Она умела, видя вас,
Пожалуй, даже в первый раз,
С собой заставить говорить
О том, о чем не часто вам
С другим придется, может быть;
Насмешке ль едкой, иль мечтам
Безумно-пламенным внимать
С участьем равным; понимать
Оттенки все добра и зла
Так глубоко и равно,
Как женщине одной дано…
Она жила… Она жила
Всей бесконечной полнотой
И мук, и счастья, – и покой
Печально-глупый не могла
Она от сердца полюбить…
Она жила, и жизни той
На ней на всей печать легла,
И ей, казалось, не забыть
Того, чего не воротить…
И тщетно опыт многих лет
Рассудка речи ей шептал
Холодные, и тщетно свет
Ее цепями оковал…
Вам слышен был в ее речах
Не раболепно-глупый страх
Пред тем, что всем уже смешно,
Но грустный ропот, но одно
Разуверенье в гордых снах…
И между тем была она
Когда-то верная жена
И мать примерная потом,
Пример всегда, пример во всем.
Но даже добродетель в ней
Так пошлости была чужда,
Так благородна, так проста,
Что в ней одной, и только в ней,
Была понятна чистота…
И как умела, боже мой!
Отпечатлеть она во всем
Свой мир особый, – и притом
Не быть хозяйкой записной, —
Не быть ни немкою, речь
Вести о том, как дом беречь,
Ни русской барыней кричать
В огромной девичьей… О нет!
Она жила, она страдать
Еще могла, иль сохранять,
По крайней мере, лучших лет
Святую память… Но о ней
Пока довольно: дочерей,
Как я умею описать
Теперь мне кажется пора…
Их было две, и то была
Природы странная игра:
Она, казалось, создала
Необходимо вместе их,
И нынче, думая о них,
Лишь вместе – иначе никак —
Себе могу представить их.
Их было две… И, верно, так
Уж было нужно… Создана
Была, казалося, одна
Быть вечной спутницей другой,
Как спутница земле луна…
И много общих черт с луной
Я в ней, особенно при той,
Бывало часто находил,
Хоть от души ее любил…
Но та… Ее резец творца
Творил с любовью без конца,
Так глубоко и так полно,
И вместе скупо, что одно
Дыханье сильное могло
Ее разбить… Всегда больна,
Всегда таинственно-странна,
Она влекла к себе сильней
Болезнью странною своей…
И так я искренне любил
Капризы вечные у ней —
Затем ли, что каприз мне мил
Всегда, во всем – и я привык
Так много добрых, мало злых
Встречать на свете, – или жаль
Цветка больного было мне,
Не знаю, право; да и льзя ль,
И даже точно и дано
Нам чувство каждое вполне
Анализировать?.. Одно
Я знаю: С тайною тоской
Глядел я часто на больной,
Прозрачный цвет ее лица…
И долго, долго без конца,
Тонул мой взгляд в ее очах,
То чудно ярких, будто в них
Огонь зажегся, то больных,
Полупогасших… Странный страх
Сжимал мне сердце за нее,
И над душой моей печаль
Витала долго, – и ее
Мне было долго, долго жаль…
Она страдать была должна,
Страдать глубоко, не одна
Ей ночь изведана без сна
Была, казалось; я готов
За это был бы отвечать,
Хоть никогда б не отыскать
Вам слез в очах ее следов…
Горда для слез, горда и зла,
Она лишь мучится могла
И мучить, может быть, других,
Но не просить участья их…
Однако знал я: до зари
Сидели часто две сестры,
Обнявшись, молча, и одна
Молиться, плакать о другой
Была, казалось, создана…
Так плачет кроткая луна
Лучами по земле больной…
Но сухи были очи той,
Слова молитв ее язык
Произносить уже отвык…
Она страдала: много снов
Она рассеяла во прах
И много сбросила оков,
И ропот на ее устах
Мне не был новостью, хотя
Была она почти дитя,
Хоть часто был я изумлен
Вопросом тихим и простым
О том, что детям лишь одним
Ново́; тем более, что он
Так неожиданно всегда
Мелькал среди ее речей,
Так полных жизнию страстей…
И вдвое, кажется, тогда
Мне становилося грустней…
Ее иную помню я,
Беспечно-тихое дитя,
Прозрачно-легкую, как тень,
С улыбкой светлой на устах,
С лазурью чистою в очах,
Веселую, как яркий день,
И юную, как детский сон…
Тот сон рассеян… Кто же он,
Который первый разбудил
Борьбу враждебно-мрачных сил
В ее груди и вызвал их,
Рабов мятежных власти злой,
Из бездны тайной и немой,
Как бездна, тайный и немых!
 

6

 
Безумец!.. Знал или не знал,
Какие силы вызывал
Он на страданья и борьбу, —
Но он, казалось, признавал
Слепую, строгую судьбу
И в счастье веровать не мог,
И над собою и над ней
Нависший страшно видел рок…
То был ли в нем слепых страстей
Неукротимый, бурный зов,
Иль шел по воле он чужой —
Не знаю: верить я готов
Скорей в последнее, и мной
Невольный страх овладевал,
Когда я вместе их видал…
Мне не забыть тех вечеров,
Осенних, долгий… Помню я,
Как собиралась вся семья
В свой тесный, искренний кружок,
И лишь она, одна она,
Грозой оторванный листок,
Вдали садилась. Предана
Влиянью силы роковой,
Всегда в себя погружена,
И, пробуждаяся порой
Лишь для того, чтоб отвечать
На дважды сделанный вопрос,
И с гордой грустию молчать,
Когда другому удалось
Ее расстройство увидать…
Являлся он… Да! в нем была —
Я в это верю – сила зла:
Она одна его речам,
Однообразным и пустым,
Давала власть. Побывши с ним
Лишь вечер, грустно было вам,
Надолго грустно, хоть была
Непринужденно – весела
И речь его, хоть и не был он
«Разочарован и влюблен»…
Да! обаянием влекло
К нему невольно… Странно шло
К нему, что было бы в другом
Одной болезнью иль одним
Печально– пошлым хвастовством.
И взором долгим и больным,
И испытующим она
В него впивалась, и видна
Во взгляде робость том была:
Казалось, было трудно ей
Поверить в обаянье зла,
Когда неумолим, как змей,
Который силу глаз своих
Чутьем неведомым постиг,
Смотрел он прямо в очи ей…
 

7

 
А было время… Предо мной
Рисует память старый сад,
Аллею лип… И говорят
Таинственно между собой,
Качая старой головой,
Деревья, шепчутся цветы,
И, озаренные луной,
Огнями светятся листы
Аллеи темной, и кругом
Прозрачно-светлым, юным сном
Волшебным дышит всё… Они
Идут вдали от всех одни
Рука с рукой, и говорят
Друг с другом тихо, как цветы…
И светел он, и кротко взгляд
Его сияет, и возврат
Первоначальной чистоты
Ему возможен… С ней одной
Хотел бы он рука с рукой,
Как равный с равною, идти
К высокой цели… В ней найти он мог
Ту половину нас самих,
Какую с нами создал бог
Неразделимо…
…… … … …
…… … … …
…… … … …
 

8

 
То был лишь сон один… Иных,
Совсем иных я видел их…
Я помню вечер… Говорил
Олимпий много, помню я,
О двух дорогах бытия,
О том, как в молодости был
Готов глубоко верить он
В одну из двух… и потому
Теперь лишь верит одному,
Что верить вообще смешно,
Что глупо истины искать,
Что нужно счастье, что страдать
Отвыкнуть он желал давно,
Что даже думать и желать —
Напрасный труд и что придет
Для человечества пора,
Когда с очей его спадет
Безумной гордости кора,
Когда вполне оно поймет,
Как можно славно есть и пить
И как неистово любить…
С насмешкой злобною потом
Распространялся он о том,
Как в новом мире все равны,
Как все спокойны будут в нем,
Как будут каждому даны
Все средства страсти развивать,
Не умерщвляя, и к тому ж
Свободно их употреблять
На обрабатыванье груш.
Поникнув грустно головой,
Безмолвно слушала она
Его с покорностью немой,
Как будто власти роковой
И неизбежной предана…
Что было в ей добро и зло?
На нем, на ней давно легло
Проклятие; обоим им
Одни знакомы были сны,
И оба мучились по ним,
Еще в живых осуждены…
Друг другу никогда они
Не говорили ни о чем,
Что их обоих в оны дни
Сжигало медленным огнем, —
Обыкновенный разговор
Меж ними был всегда: ни вздор,
Ни голос трепетный порой
Не обличили их…
Лишь раз
Себе Олимпий изменил,
И то, быть может, в этот час
Он слишком искренне любил…
То было вечером… Темно
В гостиной было, хоть в окно
Гляделся месяц; тускло он
И бледно-матово сиял.
Она была за пьяно; он
Рассеянно перебирал
На пьяно ноты – и стоял,
Облокотяся, перед ней,
И в глубине ее очей
С невольной, тайною тоской
Тонул глазами; без речей
Понятен был то взгляд простой:
Любви так много было в нем,
Печали много; может быть,
Воспоминания о том,
Чего вовек не возвратить…
Молчали долго; начала
Она, и речь ее была
Тиха младенчески, как в дни
Иные… В этот миг пред ним
Былая Лина ожила,
С вопросом детским и простым
И с недоверием ко злу…
И он забылся, верить вновь
Готовый в счастье и любовь
Хоть на минуту… На полу
Узоры странные луна
Чертила… Снова жизнью сна,
Хотя больного сна, кругом
Дышало всё… Увы! потом,
К страданью снова возвращен,
Он снова проклял светлый сон…
 

9

 
Его проклясть, но не забыть
Он мог – хоть гордо затаить
Умел страдание в груди…
Казалось, с ним уже всему
Былому он сказал прости,
Чему так верил он, чему
Надеялся не верить он
И что давно со всех сторон
Рассудком бедным осудил…
Я помню раз, в конце зимы,
С ним долго засиделись мы
У них; уж час четвертый был
За полночь; вместе мы взялись
За шляпы, вместе поднялись
И вышли… Вьюга нам в глаза
Кидалась… Ветер выл,
И мутно-серы небеса
Над нами были… Я забыл,
С чего мы начали, садясь
На сани: разговора связь
Не сохранила память мне…
И даже вспоминать мне о нем,
Как о больном и смутном сне,
Невольно тяжко; говорил
К чему-то Радин о годах
Иных, далеких, о мечтах,
Которым сбыться не дано
И от которых он не мог —
Хоть самому ему смешно —
Отвыкнуть… Неизбежный рок
Лежал на нем, иль виноват
Был в этом сам он, но возврат
Не для него назначен был…
Он неизменно сохранил
Насмешливый, холодный взгляд
В тот день, когда была она
Судьбой навек осуждена…
 

10

 
Ее я вижу пред собой…
Как ветром сломанный цветок,
Поникнув грустно головой,
Она стояла под венцом…
И я… Молиться я не мог
В тот страшный час, хоть все кругом
Спокойны были, хоть она
Была цветами убрана…
Или в грядущее проник
Тогда мой взгляд – и предо мной
Тогда предвиденьем возник,
Как страшный сон, обряд иной —
Не знаю, – я давно отвык
Себе в предчувствиях отчет
Давать, но ровно через год,
В конце зимы, на ней
Я увидал опять цветы…
Мне живо бледные черты
Приходят в память, где страстей
Страданье сгладило следы
И на которых наложил
Печать таинственный покой…
О, тот покой понятен был
Душе моей, – печать иной,
Загробной жизни; победил,
Казалось, он, святой покой,
Влиянье силы роковой
И в отстрадавшихся чертах
Сиял в блистающих лучах…
 

11

 
Что сталось с ним? Бежал ли он
Куда под новый небосклон
Забвенья нового искать
Или остался доживать
Свой век на месте? – Мудрено
И невозможно мне сказать;
Мы не встречались с ним давно
И даже встретимся едва ль…
Иная жизнь, иная даль,
Необозримая, очам
Моим раскинулась… И свет
В той дали блещет мне, и там
Нам, вероятно, встречи нет…
 

(1845)