Текст книги "Избранные произведения"

Автор книги: Аполлон Григорьев

 
В час томительного бденья,
В час бессонного страданья
За тебя мои моленья,
О тебе мои страданья!
 
 
Всё твои сияют очи
Мне таинственным приветом,
Если звезды зимней ночи
Светят в окна ярким светом.
Тесно связанный с тобою,
Возникает мир бывалый,
Вновь таинственной мечтою
Он звучит душе усталой.
Вереницей ряд видений
Призван к жизни странной властью:
Неотвязчивые тени
С неотвязчивою страстью!
 
 
Пред душевными очами
Вновь развёрнут свиток длинный…
Вот с весёлыми жильцами
Старый дом в глуши пустынной,
Вот опять большая зала
Пред моим воспоминаньем,
Облитая, как бывало,
Бледных сумерек мерцаньем;
И старик, на спинку кресел
Головой склонясь седою,
О бывалом, тих и весел,
Говорит опять со мною;
Скорой смерти приближенье
Он встречает беззаботно.
От него и поученье
Принимаешь так охотно!
 
 
И у ног его склоняся,
Вся полна мечты случайной,
Ты впервые отдалася
Грёз волшебных силе тайной,
Бледных сумерек мерцанью
Простодушно доверяясь,
Подчинилась обаянью,
Не лукавя, не пугаясь,
Ты мне долго смотришь в очи,
Смотришь кротко и приветно,
Позабыв, что лунной ночи
Свет подкрался незаметно,
Что в подобные мгновенья
Ясно всё без разговора,
Что таится преступленье
Здесь в одном обмене взора.
 
 
О ребёнок! ты не знала,
Что одним приветным взглядом
Ты навеки отравляла
Жизнь чужую сладким ядом,
 
 
Так меня воспоминанья
В ночь бессонную терзают,
И тебя мои стенанья
Снова тщётно призывают,
И тебя, мой ангел света,
Озарить молю я снова
Грустный путь лучом привета,
Звуком ласкового слова…
Но мольбы и стоны тщетны:
С неба синего сверкая,
Звёзды хладно – безответны,
Безответна ночь глухая.
 
 
Только сердце страшно ноет,
Вызывая к жизни тени,
Да собака дико воет,
Чуя близость привидений.
 

<1857>

 
Благословенье да будет над тобою,
Хранительный покров святых небесных сил,
 
 
Останься навсегда той чистою звездою,
Которой луч мне мрак душевный осветил.
 
 
А я сознал уже правдивость приговора,
Произнесённого карающей судьбой
Над бурной жизнию, не чуждою укора, —
Под правосудный меч склонился головой.
 
 
Разумен строгий суд, и вопли бесполезны,
Я стар, как грех, а ты, как радость молода,
Я долго проходил все развращенья бездны,
А ты ещё светла, и жизнь твоя чиста.
 
 
Суд рока праведный душа предузнавала,
Недаром встреч с тобой боялся я искать:
Я должен был бежать, бежать ещё сначала,
Привычке вырасти болезненной не дать.
 
 
Но я любил тебя… Твоею чистотою
Из праха поднятый, с тобой был чист и свят,
Как только может быть с любимою сестрою
К бесстрастной нежности привыкший с детства брат.
 
 
Когда наедине со мною ты молчала,
Поняв глубокою, хоть детскою душой,
Какая страсть меня безумная терзала,
Я речь спокойную умел вести с тобой.
 
 
Душа твоя была мне вверенной святыней,
Благоговейно я хранить ее умел…
Другому вверено хранить ее отныне,
Благословен ему назначенный удел.
 
 
Благословение да будет над тобою,
Хранительный покров святых небесных сил,
Останься лишь всегда той чистою звездою,
Которой краткий свет мне душу озарил!
 

(1857)

 
О, если правда то, что помыслов заветных
Возможен и вдали обмен с душой родной…
Скажи: ты слышала ль моих призывов тщетных
Безумный стон в ночи глухой?
 
 
Скажи: ты знала ли, какою скорбью лютой
Терзается душа разбитая моя,
Ты слышала ль во сне иль наяву минутой,
Как проклинал и плакал я?
 
 
Ты слышала ль порой рыданья, и упреки,
И зов по имени, далекий ангел мой?
И между строк для всех порой читала ль строки,
Незримо полные тобой?
 
 
И поняла ли ты, что жар и сила речи,
Что всякий в тех строках заветнейший порыв
И правда смелая – всё нашей краткой встречи
Неумолкающий отзыв?
 
 
Скажи: ты слышала ль? Скажи: ты поняла ли?
Скажи – чтоб в жизнь души я верить мог вполне
И знал, что светишь ты из-за туманной дали
Звездой таинственною мне!
 

(1857)

Титании

Посвящение перевода комедии

«Сон в летнюю ночь» Шекспира

1

 
Титания! Пусть вечно над тобой
Подруги-сильфы светлые кружатся,
Храня себя средь суеты дневной,
Когда легко с толпой душе смешаться,
 
 
Баюкая в безмолвный час ночной,
Как тихим сном глаза твои смежатся.
Зачем не я твой дух сторожевой?
Есть грезы… Им опасно отдаваться.
 
 
Их чары сильны обаяньем зла,
Тревожными стремленьями куда-то;
Не улетай за ними, сильф крылатый,
Сияй звездой, спокойна и светла,
 
 
В начертанном кругу невозмутима,
Мучительно, но издали любима!
 

2

 
Титания! недаром страшно мне:
Ты, как дитя, капризно-прихотлива,
Ты слишком затаенно-молчалива
И, чистый дух, – ты женщина вполне.
 
 
Перед тобой покорно, терпеливо
Душа чужая в медленном огне
Сгорала годы, мучась в тишине…
А ты порой – беспечно-шаловливо
 
 
Шутила этой страстию немой,
Измученного сердца лучшим кладом,
Блаженных грез последнею зарей;
Порою же глубоким грустным взглядом,
 
 
Душевным словом ты играть могла…
Титания! Ужели ты лгала?
 

3

 
Титания! я помню старый сад
И помню ночь июньскую. Равниной
Небесною, как будто зауряд
Плыла луна двурогой половиной.
 
 
Вы шли вдвоем… Он был безумно рад
Всему – луне и песне соловьиной!
Вдруг господин… припомни только: вряд
Найдется столько головы ослиной
 
 
Достойный… Но Титания была
Титанией; простая ль шалость детства,
Иль прихоть безобразная пришла
На мысли ей, – осел ее кокетства
 
 
Не миновал. А возвратясь домой,
Как женщина, в ту ночь рыдал другой.
 

4

 
Титания! из-за туманной дали
Ты всё, как луч, блестишь в мечтах моих,
Обвеяна гармонией печали,
Волшебным ароматом дней иных.
 
 
Ему с тобою встретиться едва ли;
Покорен безнадежно, скорбно-тих,
Велений не нарушит он твоих,
О, чистый дух с душой из крепкой стали!
 
 
Он понял всё, он в жизнь унес с собой
Сокровище, заветную святыню:
Порыв невольный, взор тоски немой,
Слезу тайком… Засохшую пустыню
 
 
Его души, как божия роса,
Увлажила навек одна слеза.
 

5

 
Да, сильны были чары обаянья
И над твоей, Титания, душой, —
Сильней судьбы, сильней тебя самой!
Как часто против воли и желанья
 
 
Ты подчинялась власти роковой!
Когда, не в силах вынести изгнанья,
Явился он последнего свиданья
Испить всю горечь, грустный и больной,
 
 
С проклятием мечтаньям и надежде —
В тот мирный уголок, который прежде
Он населял, как новый Оберон,
То мрачными, то светлыми духами,
 
 
Любимыми души своей мечтами, —
Всё, всё в тебя прочел и понял он.
 

6

 
Титания! не раз бежать желала
Ты с ужасом от странных тех гостей,
Которых власть чужая призывала
В дотоле тихий мир души твоей:
 
 
От новых чувств, мечтаний, дум, идей!
Чтоб на́ землю из царства идеала
Спуститься, часто игры детских дней
Ты с сильфами другими затевала.
 
 
А он тогда, безмолвен и угрюм,
Сидел в углу и думал: для чего же
Бессмысленный, несносный этот шум
Она затеяла?.. Бессмыслен тоже
 
 
И для нее он: лик ее младой
Всё так же тайной потемнен тоской.
 

7

 
Титания! прости навеки. Верю
Упорно верить я хочу, что ты —
Слиянье прихоти и чистоты,
И знаю: невозвратную потерю
 
 
Несет он в сердце; унеслись мечты,
Последние мечты – и рая двери
Навек скитальцу-другу заперты.
Его скорбей я даже не измерю
 
 
Всей бездны. Но горячею мольбой
Молился он, чтоб светлый образ твой
Сиял звездой ничем не помраченной,
Чтоб помысл о нем в тиши бессонной
 
 
Святыни сердца возмутить не мог,
Которое другому отдал бог.
 

(1857)

«Хоть тихим блеском глаз, улыбкой, тоном речи…»

 
Хоть тихим блеском глаз, улыбкой, тоном речи
Вы мне напомнили одно из милых лиц
Из самых близких мне в гнуснейшей из столиц…
Но сходство не было так ярко в первой встречи…
Нет – я к вам бросился, заслыша первый звук
На языке родном раздавшийся нежданно…
Увы! речь женская доселе постоянно,
Как электричество, меня пробудит вдруг…
Мог ошибиться я… нередко так со мною
Бывало – и могло в сей раз законно быть…
Что я не облит был холодною водою
Кого за то: судьбу иль вас благодарить?
 

(6 декабря 1857)

(Флоренция)

Импровизации странствующего романтика

 
Больная птичка заперта́я,
В теплице сохнущий цветок,
Покорно вянешь ты, не зная,
Как ярок день и мир широк,
 
 
Как небо блещет, страсть пылает,
Как сладко жить с толпой порой,
Как грудь высоко подымает
Единство братское с толпой.
 
 
Своею робостию детской
Осуждена заглохнуть ты
В истертой жизни черни светской.
Гони же грешные мечты,
 
 
Не отдавайся тайным мукам,
Когда лукавый жизни дух
Тебе то образом, то звуком
Волнует грудь и дразнит слух!
 
 
Не отдавайся… С ним опасно,
Непозволительно шутить…
Он сам живет и учит жить
Полно, широко, вольно, страстно!
 

(25 января 1858)

 
Твои движенья гибкие,
Твои кошачьи ласки,
То гневом, то улыбкою
Сверкающие глазки…
То лень в тебе небрежная,
То – прыг! поди лови!
И дышит речь мятежная
Всей жаждою любви.
 
 
Тревожная загадочность
И ледяная чинность,
То страсти лихорадочность,
То детская невинность,
То мягкий и ласкающий
Взгляд бархатных очей,
То холод ужасающий
Язвительных речей.
 
 
Любить тебя – мучение,
А не любить – так вдвое…
Капризное творение,
Я полон весь тобою.
Мятежная и странная —
Морская ты волна,
Но ты, моя желанная,
Ты киской создана.
 
 
И пусть под нежной лапкою
Кошачьи когти скрыты —
А всё тебя в охапку я
Схватил бы, хоть пищи ты…
Что хочешь делай ты со мной,
Царапай лапкой больно,
У ног твоих я твой, я твой —
Ты киска – и довольно.
 
 
Готов я все мучения
Терпеть, как в стары годы,
От гибкого творения
Из ко́шачьей породы.
Пусть вечно когти разгляжу,
Лишь подойду я близко.
Я по тебе с ума схожу,
Прелестный друг мой – киска!
 

(6(18)февраля 1858)

(Citt'a dei Fiori)

 
Глубокий мрак, но из него возник
Твой девственный, болезненно-прозрачный
И дышащий глубокой тайной лик…
 
 
Глубокий мрак, и ты из бездны мрачной
Выходишь, как лучи зари, светла;
Редеющий вкруг юного чела,
 
 
Тебя обвил своей любовью страстной,
Тебя в свои объятья заковал,
И только раз по прихоти всевластной
 
 
Твой светлый образ миру показал,
Чтобы потом в порыве исступленья
Пожрать воздушно-легкий идеал!
 
 
В тебе самой есть семя разрушенья —
Я за тебя дрожу, о призрак мой,
Прозрачное и юное виденье;
 
 
И страшен мне твой спутник, мрак немой;
О, как могла ты, светлая, сродниться
С зловещею тебя объявшей тьмой?
 
 
В ней хаос разрушительный таится.
 

(1858)

 
О, помолись хотя единый раз,
Но всей глубокой девственной молитвой
О том, чья жизнь столь бурно пронеслась
Кружащим вихрем и бесплодной битвой.
О, помолись!..
Когда бы знала ты,
Как осужденный заживо на муки
Ужасны рая светлые мечты
И рая гармонические звуки…
Как тяжело святые сны видать
Душам, которым нет успокоенья,
Призывам братьев-ангелов внимать,
Нося на жизни тяжкую печать
Проклятия, греха и отверженья…
Когда бы ты всю бездну обняла
Палящих мук с их вечной лихорадкой,
Бездонный хаос и добра и зла,
Всё, что душа безумно прожила
В погоне за таинственной загадкой,
Порывов и падений страшный ряд,
И слышала то ропот, то моленья,
То гимн любви, то стон богохуленья, —
О, верю я, что ты в сей мрачный ад
Свела бы луч любви и примиренья…
Что девственной и чистою мольбой
Ты залила б, как влагою целебной,
Вулкан стихии грозной и слепой
И закляла бы силы власть враждебной.
О, помолись!..
Недаром ты светла
Выходишь вся из мрака черной ночи,
Недаром грусть туманом залегла
Вкруг твоего прозрачного чела
И влагою сияющие очи
Болезненной и страстной облила!
 

(27 января (10 февраля) 1858)

(Флоренция)

 
О, сколько раз в каком-то сладком страхе
Волшебным сном объят и очарован,
К чертам прозрачно-девственным прикован,
Я пред тобой склонял чело во прахе.
Казалось мне, что яркими очами
Читала ты мою страданий повесть,
То суд над ней произнося, как совесть,
То обливая светлыми слезами…
Недвижную, казалось, покидала
Порой ты раму, и свершалось чудо:
Со тьмой, тебя объявшей отовсюду,
Ты для меня союз свой расторгала.
Да! Верю я – ты расставалась с рамой,
Чело твое склонялось надо мною,
Дышала речь участьем и тоскою,
Глядели очи нежно, грустно, прямо.
Безумные и вредные мечтанья!
Твой мрак с тобой слился неразделимо,
Недвижна ты, строга, неумолима…
Ты мне дала лишь новые страданья!
 

(1858)

Песня сердцу

 
Над Флоренцией сонной прозрачная ночь
Разлила свой туман лучезарный.
Эта ночь – словно севера милого дочь!
Фосфорически светится Арно…
 
 
Почему же я рад, как дурак, что грязна,
Как Москва и Citta dei Fiori?
Что луна в облаках как больная бледна
Смотрит с влагою тусклой во взоре?
 
 
О владыка мой, боже! За душу свою
Рад я всею (поющей) душою;
Рад за то, что я гимн мирозданью пою
Не под яркой полудня луною…
 
 
Что не запах могучих полудня цветов
Душу дразнит томленьем и страстью,
Что у неба туманного, серого – вновь
Сердце молит и требует счастья;
 
 
Что я верю в минуту как в душу свою,
Что в душе у меня лучезарно,
Что я гимн мирозданью и сердцу пою
На сыром и на грязном Лунг-Арно.
 
 
Тихо спи под покровом прозрачно-сырой
Ночи, полной туманных видений,
Мой хранитель, таинственный, странный, больной,
Мое сердце, мой северный гений.
 

(17 февраля 1858)

(Флоренция)

«Страданий, страсти и сомнений…»

 
Страданий, страсти и сомнений
Мне суждено печальный след
Оставить там, где добрый гений
Доселе вписывал привет…
 
 
Стихия бурная, слепая,
Повиноваться я привык
Всему, что, грудь мою сжимая,
Невольно лезет на язык…
 
 
Язык мой – враг мой, враг издавна…
Но, к сожаленью, я готов,
Как христианин православный,
Всегда прощать моих врагов.
И смолкнет он по сей причине,
Всегда как колокол звуча,
Уж разве в «метеорском чине»,
Иль под секирой палача…
 
 
Паду ли я в грозящей битве
Или с «запоя» кончу век,
Я вспомнить в девственной молитве
Молю, что был де человек,
Который прямо, беззаветно,
Порывам душу отдавал,
Боролся честно, долго, тщетно
И сгиб или усталый пал.
 

(16 февраля 1858)

(Флоренция)

Отзвучие карнавала

 
Помню я, как шумел карнавал,
Завираяся змеем гремучим,
Как он несся безумно и ярко сверкал,
Как он сердце мое и колол и сжимал
Своим хоботом пестрым и жгучим.
Я, пришелец из дальней страны,
С тайной завистью, с злобою немою
Видел эти волшебно-узорные сны,
Эту пеструю смесь полной сил новизны
С непонятно-живой стариною.
Но невольно я зме́ю во власть
Отдался, закружен его миром, —
Сердце поняло снова и счастье, и страсть,
И томленье, и бред, и желанье упасть
В упоенье пред новым кумиром.
 

(Май 1858)

(Чивитта-Веккиа)

«Прощай и ты, последняя зорька…»

 
Прощай и ты, последняя зорька,
Цветок моей родины милой,
Кого так сладко, кого так горько
Любил я последнею силой…
Прости-прощай ты и лихом не вспомни
Ни снов тех ужасных, ни сказок,
Ни этих слез, что было дано мне
Порой исторгнуть из глазок.
Прости-прощай ты – в краю изгнанья
Я буду, как сладким ядом,
Питаться словом последним прощанья,
Унылым и долгим взглядом.
Прости-прощай ты, стемнели воды…
Сердце разбито глубоко…
За странным словом, за сном свободы
Плыву я далеко, далеко…
 

(Июнь 1858)

(Флоренция)

К мадонне Мурильо в Париже

 
Из тьмы греха, из глубины паденья
К тебе опять я простираю руки…
Мои грехи – плоды глубокой муки,
Безвыходной и ядовитой скуки,
Отчаянья, тоски без разделенья!
На высоте святыни недоступной
И в небе света взором утопая,
Не знаешь ты ни страсти мук преступной,
Наш грешный мир стопами попирая,
Ни мук борьбы, мир лучший созерцая.
Тебя несут на крыльях серафимы,
И каждый рад служить тебе подножьем.
Перед тобой, дыханьем чистым, божьим
Склонился в умиленьи мир незримый.
О, если б мог в той выси бесконечной,
Подобно им, перед тобой упасть я
И хоть с земной, но просветленной страстью
Во взор твой погружаться вечно, вечно.
О, если б мог взирать хотя со страхом
На свет, в котором вся ты утопаешь,
О, если б мог я быть хоть этим прахом,
Который ты стопами попираешь.
Но я брожу один во тьме безбрежной
Во тьме тоски, и ропота, и гнева,
Во тьме вражды суровой и мятежной…
Прости же мне, моя святая Дева,
Мои грехи – плод скорби безнадежной.
 

(16 июля 1858)

(Париж)

«Мой старый знакомый, мой милый альбом…»

 
Мой старый знакомый, мой милый альбом!
Как много безумства посеяно в нем!
Как светит в нем солнце Италии яркое,
Как веет в нем жизни дыхание жаркое
Из моху морского, из трав и цветов,
Из диких каракуль и диких стихов.
Мой старый знакомый, мой милый альбом,
Как будто поминки творю я по нем,
Как будто бы севера небо холодное
Все светлое, яркое в нем и свободное
Туманом своим навсегда облекло…
Как будто навек все что было – прошло!
 

(7 ноября 1858)

(С.Петербург)

«И все же ты, далекий призрак мой…»

 
И все же ты, далекий призрак мой,
В твоей бывалой, девственной святыне
Перед очами духа встал немой,
Карающий и гневно-скорбный ныне,
Когда я труд заветный кончил свой.
Ты молнией сверкнул в глухой пустыне
Больной души… Ты чистою струей
Протек внезапно по сердечной тине,
Гармонией святою вторгся в слух,
Потряс в душе седалище Ваала —
И все, на что насильно я был глух,
По ржавым струнам сердца пробежало
И унеслось – «куда мой падший дух
Не досягнет» – в обитель идеала.
 

(26 июля 1864)

Два эгоизма
Драма в четырех действиях, в стихах

Они любили друг друга так долго и нежно

С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!

Но, как враги, избегали признанья и встречи,

И были пусты и хладны их краткие речи.

Лермонтов

ДЕЙСТВУЮЩИЕ:

Степан Степанович Донской, московский барин, член Английского клуба.

Марья Васильевна, его жена.

Любовь Степановна, или Эме́, сестра его, 30-летняя дева.

Владимир Петрович Ставунин, молодой неслужащий человек.

Николай Ильич Столетний, капитан в отставке.

Кобылович, заезжий петербургский чиновник.

Баскаков, философ-славянофил.

Мертвилов, философ-гегелист.

Петушевский, фурьетист из Петербурга.

Раскатин, молодой поэт, подающий большие надежды.

Ломберов, поэт безнадежный

Подкосилов, опасный сосед.

Отец семейства.

Постин, богатый откупщик.

Корнет.

Доктор Гольдзелиг.

Вера Вязьмина.

Елена.

Дама под вуалем.

Незнакомец.

Маски.

Действие – в Москве.

Действие первое

Аванзала Благородного собрания, налево ряд колонн. Маски и лица без масок входят почти непрестанно. Из залы несутся звуки «Hoffnungs strahlen».

Ставунин в маске и шляпе выходит из залы и медленно идет К креслам направо. Вскоре за ним Капуцин.

Ставунин (про себя)

 
Безумец! та же дрожь и нетерпенье то же,
Как за пять лет тому назад.
И для чего я здесь? Чего ищу я, боже!..
Чего я трепещу, чему я глупо рад?..
Пять лет… Давно, давно… Иль не дано забвенья
Душе измученной моей?..
Иль в пустоте ее сильнее и сильней
Воспоминания мученья?..
Иль есть предчувствие! Иль точно было нам
Не суждено расстаться без признанья,
И равнодушного страданья
Мы выпьем чашу пополам?
 

Капуцин (ударяя его по плечу, тихо)

 
Memento mori!
 

Ставунин (спокойно вглядываясь в него)

 
Вы ошиблись, вероятно,
Святой отец!
 

Капуцин

 
Что, верно, не совсем
Memento mori нравится вам всем?
Напоминанье неприятно?
 

Ставунин

 
Ступай к другим, тебе я незнаком.
 

Капуцин

 
Бог ведает, но дело лишь в одном
Memento mori. Час расплаты,
Быть может, близок, быстрым сном
Бегут минуты без возврата.
 

Ставунин

 
Я старых истин не люблю,
Ступай других морочить ими…
 

Капуцин

 
Я так не говорю с другими, —
На уду их другую я ловлю…
 

Ставунин (оборачиваясь к нему спиною)

 
Так в добрый час!
 

Капуцин (тихо)

 
Ставунин… В час последний
Ты также ль скажешь «В добрый час»?..
 

Ставунин (быстро оборачиваясь, но твердо и спокойно)

 
А отчего же нет? Давно не раб я бредней,
И удивить меня труднее во сто раз,
Чем знать, что многие не знают.
 

Капуцин

 
Memento mori – повторяют
Уставы братства моего…
 

Ставунин

 
И что же? Верно, оттого
Гораздо легче умирают?
 

Капуцин

 
Быть может.
 

Ставунин

 
Знаешь ли – тебе обязан я
За развлеченье…
 

Капуцbин

 
Давно душа твоя
Искала мира и забвенья, —
Ты их найдешь…
 

Ставунин

 
Все это знаю я.
 

Капуцин

 
И скоро, может быть…
 

Ставунин (задумчиво)

 
Но тайны разрешенья
Добиться ль мне?..
 

(Капуцин уходит)

 
Кто он? Но что за дело мне?
Смутить меня не мог он речью страшной…
Ведь к жизни ль, к смерти ль – постоянно
Я равнодушен – и вполне.
 

(садится)

Вязьмин и Столетний в костюме петуха, рука об руку.

Столетний

 
Ты видишь, милый мой… я плохо как-то верю
В эманципацию – и в этом вовсе я
Для странности не лицемерю.
По-моему, для женщины семья
Есть дело первое. Донская,
Положим, и умна, как бес, и хороша…
 

Ставунин (вздрагивая, про себя)

 
Донская…
 

Столетний

 
Но поверь, моя душа,
Что мужу-то с ней каторга прямая…
 

Вязьмин (с жаром)

 
Молчи – не оскорбляй, чего не в силах ты
Понять и оценить. Вгляделся ль ты глубоко
В ее болезненно-прозрачные черты?
В ее страданием сияющее око?..
Да! женщины судьбу готовы вы всегда
Понять по-своему – и гнусного суда
Неотменимы приговоры…
Зачем она чиста, зачем она горда,
Зачем больна она? Зачем пустые вздоры
Ее не могут занимать…
Зачем ей гадок муж? Как смеет презирать
Она рабов общественного мненья?
 

Столетний

 
Не то, совсем не то… Ведь мужа жизнь – мученье;
Его не знаешь ты, добрейший человек;
Немного лгать привык – и то, когда женился;
Водой не замутит – и без нее бы ввек
С ним никогда никто не побранился.
 

Уходят оба в залу.

Ставунин

 
Я узнаю ее… Проклятия печать
Лежит на ней – ей суждено страдать,
И мучить суждено. Но, боже, эти муки
Мне возврати скорей… Бежал я тщетно их,
Ни здесь, ни в небе нет разлуки
Для нас двоих!
 

Ставунин, Розовое домино.

Розовое домино (вглядываясь, про себя)

 
Да, это точно он, меня не обманули.
 

(Ему)

 
Je vous connais, beau masque.
 

Ставунин

 
Едва ль.
А если так, то очень жаль…
 

Розовое домино

 
Жаль – отчего ж?
 

Ставунин

 
Вы вспоминули
Некстати слишком старину.
Скажу вам истину одну,
Увы! печальную, быть может:
Я знаю вас…
 

Розовое домино

 
И что же?..
 

Ставунин

 
Это вас тревожит?
Не правда ли?.. Но верьте, между нас
Давным-давно печальною развязкой
окончилась комедия, – одно
Скажу я вам: расстались мы давно.
 

Розовое домино (с видимым волнением)

 
Хотите ль, вас я позабавлю сказкой,
И длинною?
 

Ставунин (спокойно подавая стул)

 
Садитесь – все равно —
Я слушаю.
 

Розовое домино (с трепетом)

 
Она и он когда-то…..
 

Ставунин (улыбаясь)

 
Она и он – заглавие старо….
 

Розовое домино (сквозь слезы)

 
О, я знаю, что вам ничего не свято,
Что надо всем вы шутите остро,
Но умоляю вас, как брата,
Как друга выслушать….
 

Ставунин

 
Известно вам, что слез
Я не терплю, – воспоминаний то же.
 

Розовое домино

 
И только?….
 

Ставунин

 
И, кроме детских грез,
Из жизни ничего не вынесли вы, боже!
О, мне вас жаль, глубоко жаль.
 

Розовое домино (схватывая его за руку)

 
Любви…
 

Ставунин

 
Увы – любовь свободна.
 

Розовое домино

 
Ты любишь?
 

Ставунин

 
Может быть.
 

Розовое домино

 
Любил?
 

Ставунин

 
Едва ль.
 

Розовое домино (грустно)

 
По крайней мере!
 

Ставунин

 
Рада ты?
 

Розовое домино

 
Чему же?
Мне разве лучше оттого,
Что для меня на свете хуже?…
Ты женщин знаешь, может быть,
Но не совсем…
 

Ставунин

 
Любить и мстить —
Вот общий их девиз….
 

Розовое домино

 
О, нет… любить, любить,
И только… Ты бежишь…
 

Ставунин (вставая)

 
Прощайте, маска…..
 

Розовое домино

 
Минуту: обещал ты – что же сказка?
 

Ставунин

 
Конец я знаю наперед.
 

Розовое домино

 
А если нет?…
 

Ставунин

 
Так пусть нежданно он придет.
 

(уходит)

(Розовое домино, потом Капуцин)

Розовое домино

 
Безумная!.. искать, что отвергала прежде,
И глупо верить так несбыточной надежде….
О, боже, боже! пала я…..
Но, что бы ни было, слезами и тоскою
Ужель хоть миг забвения с тобою
Не заслужила я?…
 

Капуцин

 
Зачем ты здесь?
 

Розовое домино

 
Кто вы?..
 

Капуцин

 
Тебе скажу я,
Кто ты.
 

(Говорит ей на ухо)

Розовое домино (с смущением)

 
Что ж далее?
 

Капуцин

 
Ты хочешь?
 

Розовое домино

 
Да хочу….
 

Капуцин (тихо)

 
Оставь его!..
 

Розовое домино

 
Его?…
 

Капуцин

 
Твою мечту пустую.
Тебя не любит он.
 

Розовое домино

 
Молчите.
 

Капуцин

 
Я молчу.
 

Розовое домино

 
Кого он любит?
 

Капуцин

 
Я молчу
 

Розовое домино

 
Скажите,
Что нужно вам: молений, слез?… Кого
Он любит?… Говорите, говорите…
 

Капуцин

 
Узнаете… За мною!
 

Розовое домино

 
Для чего?
 

Капуцин

 
Узнаете….
 

(подает ей руку; они уходят.)

(Вязмин, Баскаков, рука об руку.)

Баскаков

 
Семья – славянское начало,
Я в диссертации моей
Подробно изложу, как в ней преобладала
Без примеси чужих идей
Идея чистая, славянская идея….
Читая Гегеля с Мертвиловым вдвоем,
Мы согласились оба в том,
Что, чувство с разумом согласовать умея,
Различие полов – славяне лишь одни
Уразуметь могли так тонко и глубоко….
У них одних, от старой старины,
Поставлена разумно и высоко
Идея мужа и жены…
Жена не res у них не вещь, но нечто; воля
Не признается в ней, конечно, но она
Законами ограждена…
Муж может бить ее, но убивать не смеет:
Над ней духовное лишь право он имеет,
И только частию in corpore притом,
Глубокий смысл в преданьи том,
Иль, лучше, в мысли той о власти над женою.
Пусть проявляется под жесткою корою,
Под формою любой; что форма? Признаюсь,
Семья меня всегда приводит в умиленье….
Власть мужа, и жены покойное смиренье…
Чета славянская – я ей не надивлюсь!
 

(те же, Петушевский, Мертвилов.)

Мертвилов

 
Баскаков, – вот рекомендую
Мсье Петушевский….
 

(Петушевский и Баскаков кланяется друг другу и проницают один другого взглядами)

Петушевский

 
Вас узнать
Давно хотелось мне… Я истины искать
Привык во всем, и мненья чту я.
 

Баскаков

 
Да… то есть, мненье…
 

Петушевский

 
Да субъекты изучать,
Как анатомик я ввиду имею….
Семейства, слышал я штудируя идею,
О нем хотите вы писать?
Вы «Новый мир» Фурье изволили читать?
 

Баскаков (вспыльчиво)

 
Фурье, сударь… ужель отсталое ученье?
 

Петушевский (оскорблённый)

 
Отсталое? – Я фурьерист!
 

Баскаков

 
Тем хуже вам – вы в заблужденьи.
 

Петушевский (насмешливо)

 
Не вы ль, скорей, московский гегелист?
 

Мертвилов (становясь между ними)

 
Messieurs, помилуйте… За мненья!
 

Петушевский

 
Но мненье
И человек – одно и то ж…
 

Мертвилов

 
Э, полноте шутить – ну кто ж
Серьёзно верит в убежденье?
 

(Те же, Донской, Донская, за нею два поэта)

Донская (обращаясь к ним)

 
Bonsoir, messieurs!
 

Мертвилов (давая ей дорогу)

 
Madam.
 

Донская (к Баскакову)

 
Вы спорили?
 

Петушевский (красуясь)

 
Со мной.
 

Донская (небрежно)

 
Танцуют там?
 

Вязмин

 
Давно.
 

Донская (подавая ему руку)

Вы нынче мой.

Вязмин (робко и почтительно)

 
Madam.
 

Донская (к трём философам)

 
К себе вас завтра жду я…
 

(Они безмолвно кланяются).

(Мужу)

 
Itinne, поправьте мне боа…
Как душно, боже мой…
 

(Мужу и двум поэтам).

 
Messieurs, suivez moi.
 

(Баскаков, Мертвилов, Петушевский)

Мертвилов (в середине)

 
Не вздорьте, господа…
 

Петушевский

 
Все мненья свято чту я…
 

Мертвилов (a parte)

 
Своё особенно…
 

(Вслух)

 
Я также гегелист.
Как он, как все в Москве… здесь редкость фурьерист.
Подайте ж руки мне…
 

(Соединяет их руки)

 
Обоих вас везу я
Отсюда в Английский… За ужином скорей
Сойдутся крайности идей…
 

(Уходит под руку с обоими; Баскаков видимо недоволен).

Столетний (выходит из залы)

 
И вот он, их кумир!.. За них мне, право, стыдно!
Как мальчиков, она трактует их,
А им нисколько не обидно…
Презренье женщины, её насмешек злых
Они совсем не замечают…
Эх, жаль мне Вязмина – им женщины играют,
Как куклою…
 

(Садится)

Капуцин (подходит к нему)

 
Кричи скорей, петух.
Зови скорее час рассвета…
 

Столетний

 
Гм! Кажется, что мне знакома маска эта…
Кто вы?
Зачем тебе? Твой друг.
 

Столетний

 
Пусть будет так… Что ж дальше?
 

Капуцин

 
Пробужденье
От сна любви, от жизни сна
Подчас невесело… Лови скорей мгновенье
У женщины – как вольная волна,
Лобзает грудь твою она,
Потом уходит вдаль, упасть на грудь иную…
 

Столетний

 
Загадки!..
 

Капуцин

 
Разгадать успеешь скоро сам…
Скажу одно – не верь волнам…
 

Столетний

 
Каким волнам?.. Оставь игру пустую.
 

Капуцин

 
Ты веришь? Да… но веру потерять
Придётся может быть…
 

Столетний (бледнея)

 
Ты должен мне сказать…
 

(Те же. Подкосилов. Капуцин уходит)

Подкосилов

 
Моншер, не скроешься… У ваньки я справлялся,
В чём ты сегодня отправлялся…
Ну, молодец же, петухом!
Да что же ты молчишь?.. Ну полно же, кутнём
Сегодня мы с тобой?
 

Столетний (хочет идти за Капуцином)

 
Оставь меня.
 

Подкосилов

 
Куда ты?
Что Верочка твоя?.. Её я видел брата
Недавно… Что с тобой?
 

Столетний (с нетерпением)

 
Я нездоров.
 

Подкосилов

 
Пойдём
Отсюда! Скучно здесь… Кутнём, душа, кутнём…
Развеселись же брат!.. Ты обещал недавно
Со мною покутить… Мы дёрнем на лихих.
 

Столетний

 
Чтоб чёрт тебя побрал!
 

Подкосилов

 
Мы в табор хватим вмиг,
И «Я на лавочке сижу…» отдёрнуть славно
Поедем же.
 

Столетний

 
Отстань
 

Подкосилов

 
«Пойду, пойду косить…»
Эх, чёрт меня возьми…Душа, тебя люблю я…
Поедем же… Ну что ты за подлец!
Сам для тебя вприсядку отдеру я…
Поедем милочка…
 

(Те же. Ломберов с неестественно растрёпанной физиономиею.)

Ломберов

(Не замечая никого)

 
Итак, всему конец…
Непризнанный людьми, обманутый любовью…
О! я обиду смою кровью!
 

Подкосилов (подходя к нему и корча одного комика)

 
О! Крови, крови жажду я!
 

Ломберов

 
Эх, боже мой, – всё те же вечно шутки.
 

Подкосилов (подмигивая)

 
Кутнём, душа
 

Ломберов

 
Ни-ни… ни за́ что!
 

Подкосилов

 
Дудки!
Ведь ты – поэт, ведь ты – душа!
Ну, пусть Донская хороша.
Да Груша, Груша-то чего-нибудь да стоит!
 

Ломберов

 
Когда б ты знал… Молокосос
У ней какой-то там.
 

Подкосилов

 
Эх, плюнь, душа, – не стоит!
Зацепим лихача.
 

Ломберов

 
Куда же?
 

Подкосилов

 
Вот вопрос!
Известно уж куда!
 

Ломберов

 
Я твой… Живую душу
Я утоплю в вине.
 

Подкосилов

 
Поедем слушать Грушу.
 

(Уходит под руку с Ломберовым, напевая вполголоса)

 
С тобой на поле чести,
С тобою неразлучно…
С тобою встретим вместе
Победу или смерть…
 

Столетний

 
Мне душно… голова горит.
Кто эта маска?..Что за речи?..
Быть может, вздор, но кровь моя кипит…
Пойду искать с ним новой встречи.
 

(Уходит.)

(Донская об руку с Ставуниным.)

Ставунин

 
Но если для кого забвенья нет,
Но если для кого и муки даже сладки?..
 

Донская

 
Поверьте мне, что вот уж много лет
Я не больна болезнью лихорадки…
 

Ставунин (с иронией)

 
Я верю вам… я верить вам готов
Во всём, хотя бы вы сказали мне, что в счастье
Вы верите, что любите глупцов,
Что в них вы ищете участья.
О, верьте мне, во всём я верить вам готов…
И как не верить вам?
 

Донская

 
Мне кажется, вы сами
Теперь играете словами?
 

Ставунин

 
Не правда ли?.. О да! вам это лучше знать,
Вы так в игре искусны этой…
 

Донская (задумчиво идя с ним)

 
Вы странны, как всегда… Законов света
Вы так упорно не хотите знать?
 

Ставунин

 
А вы их знаете?.. Скажите, ради бога,
Давно ль? Послушайте: я знал вас слишком много,
Чтобы теперь вас также знать,
К чему притворство вам со мною?..
Иль тешить праздною хвалою…
Я знаю вас.
 

Донская (играя концом боа)

 
Давно вы здесь?
 

Ставунин

 
Вчера приехал я.
 

Донская (бросая на него испытующий взгляд)

 
И надолго?
 

Ставунин

 
Бог весть!
 

Донская

 
Зачем вы здесь?
 

Ставунин

 
Зачем? Я сам не знаю…
Есть слово: так! Я все им объясняю.
 

Донская (качая головою)

 
Безумец вы по-прежнему.
 

Ставунин

 
Всегда.
Себе я верен… Кстати, хоть случайно,
Собою вы бываете ль когда?
 

Донская

 
Была.
 

Ставунин

 
Но будете ль?
 

Донская

 
Покамест это тайна.
 

Ставунин

 
Неразрешимая?
 

Донская

 
Быть может.
 

Ставунин

 
Никогда?
 

Донская

 
Есть час один, когда вполне собою
Я буду.
 

Ставунин

 
Это?
Смертный час.
 

Ставунин

 
Но он далек…
 

Донская

 
И близок он от нас.
 

Ставунин

 
Смеетесь вы…
 

Донская

 
Над чем же?
 

Ставунин

 
Над судьбою!
 

Донская

 
Ее я жду с покорностью немою.
 

Ставунин

 
А ежели она нежданно встретит вас?
 

Донская (грустно)

 
Так что же?
 

(Те же. Донской, Раскатин, еще несколько молодых людей.)

Донская (идя к ним навстречу)

 
Вот мой муж… Этьен, рекомендую,
Знакомый старый мой, monsieur Ставунин.
 

Донской (дружески тряся руку Ставунина)

 
Рад,
Душевно рад… Вас в клубе не видать?
 

Ставунин

 
Я только вчера…
 

Донской

 
Я вас баллотирую…
Пожалуй, завтра же… Вы завтра, верно, к нам?
 

Донская

 
Вы будете?
 

Ставунин

 
Когда угодно вам…
 

Раскатин (лорнируя, про себя)

 
Ставунин… Que'est ce c'est? Соперник неопасный.
 

Донской (Ставунину)

 
Вы ведь играете, надеюсь?
 

Ставунин

 
Иногда.
 

Донской

 
Теперь бы партию составить.
 

Ставунин

 
Я всегда
К услугам вашим.
 

(Донской берет его под руку и ведет с собою. Донская садится у колонны и рассеянно смотрит им вслед. Раскатин лорнирует и красуется)

Раскатин (a parte)

 
Труд напрасный
Припоминать…
 

(Донской)

 
Вам, кажется, скучна
Веселость общая… Быть может, вы устали?
 

Донская (вздрагивая)